Современное состояние рабочего класса России (и СНГ вообще).

 

Переходя к современному состоянию российского и вообще СНГовского рабочего класса, приведем три характеристики этого состояния. Первая и третья принадлежат имеющим социалистические убеждения рабочим активистам, а вторая – достаточно левому молодому социологу А. Хвостову:

 

«Апатия, абсолютная аполитичность и безыдейность, отсутствие тенденций к солидаризации и даже намеков на возможность сопротивления, зацикленность на проблемах приусадебного хозяйства, - таковы рабочие ДЗПВ (Днепровский завод прокатных валков). Таков, если брать шире, «пост-советский» пролетариат, не только Днепропетровска и Индустриального Приднепровья, но и всей Украины в целом. Такова украинская реальность на исходе ХХ ст.. Нет не только рабочего движения, нет даже зародышей, крошечных очагов классового сопротивления господству эксплуататоров». [Цит. по: 233, с. 250.]

 

«В период с августа 1998 г. по март 1999 г. автор, работая на заводе, анонимно проводил структурированное включенное наблюдение за рабочими (50 человек) азотной станции цеха №20 ОАО " Саратовстекло". …В процессе наблюдения было определено, что значительную часть рабочих цеха составляли люди предпенсионного возраста, которым невозможно сейчас уже перейти на другую работу. В цехе работало также несколько пенсионеров - по их словам - ради материальной поддержки своих детей и внуков. Наблюдались и молодые рабочие, не нашедшие своего места в жизни и более высокооплачиваемую работу. У кого из молодых есть возможность получить достойное образование, связи или какие-либо другие способы совершить восходящую вертикальную социальную мобильность (" выйти в люди" ) без особого сожаления покидали производство, чтобы впоследствии устроиться на более престижную работу. В цехе и в целом на заводе практически ежемесячно происходила текучесть кадров. Из-за низкой зарплаты и плохих условий труда (ветхое состояние оборудования и цеха в целом, оглушительный шум от работающих компрессоров) молодежь задерживалась в цехе не более чем на 3-6 месяцев. Основной костяк составляли люди старшего возраста, проработавшие на заводе не один десяток лет.

Удалось выяснить, что ни одного рабочего не устраивала зарплата (например, осенью 1998 г. в среднем по цеху она составляла 500 рублей). В советские времена на свою зарплату рабочие могли себе позволить приобрести товаров и услуг намного больше, чем сейчас. Но, не имея возможности устроиться в другом месте, люди вынуждены были работать за низкую зарплату, которую всегда платили вовремя в отличие, скажем, от соседних промышленных предприятий. Отметим еще и тот факт, что в сравнении с советским периодом, использование рабочей силы в условиях современного капитализма характеризуется высокими темпами труда рабочих и нервным напряжением. Еще до того, как приступить к работе, рабочий человек устает от поездок в вечно переполненном транспорте, от плохих жилищных условий и бытовых неурядиц. Вследствие этого, восстановление рабочей силы требует более разнообразного и полноценного питания. На это и на содержание семьи зарплаты рабочего не хватает. Поэтому многие рабочие имеют дополнительные источники дохода - пенсия, вторая работа, " калым", продажа продукции с дач и огородов, рыбалка и собирательство, чтобы как-то прокормить свои семьи. В связи с этим, ни о каком восстановлении сил вне рабочего времени и досуге рабочих речь идти не может. Тем более, что все спортивные сооружения ОАО " Саратовстекло" стали коммерческими и тем самым недоступными для рабочих. Таким образом, тяжелая работа на заводе и вне его отбирают у человека столько сил, что он способен после этого только ко сну или к просмотру телевизора.

У всех наблюдаемых рабочих было положительное отношение к алкоголю. Автор обращал внимание на то, что два-три человека неоднократно приходили на работу в ночную смену в нетрезвом виде. Несколько раз рабочие отмечали праздники, дни рождения, оставив свои рабочие установки без присмотра, что является грубым нарушением техники безопасности. Все это делалось при активном участии сменного мастера, который всячески прикрывал провинившихся. Но замеченных охраной нетрезвых рабочих администрация завода беспощадно увольняла, предварительно известив об этом всех остальных заводчан, поместив список провинившихся на главной проходной завода. Из наблюдаемых рабочих многие пили продукцию домашнего приготовления. За годы перестройки 1985-1991 гг. трудящиеся, страдая от нехватки спиртного, научились в домашних условиях изготовлять вино и прочую алкогольную продукцию, а также гнать самогон. Сейчас в тяжелое экономическое время эти навыки им очень пригодились, так как на доброкачественные спиртные напитки у рабочих не всегда хватает денег.

В связи с этим, мы можем отметить несколько причин нынешнего алкоголизма рабочих. Это и бытовые неурядицы, и нехватка средств к существованию. Сегодняшняя жизнь людей наполнена различными стрессами. Алкоголь - одно из " лекарств" от этой проблемы, чтобы на какое-то время уйти от реальности. Также следует отметить, что рабочим, впрочем, как и многим другим бедным категориям граждан, отныне практически не доступны санатории, дома отдыха и различные спортивные секции. Все это им заменяет телевизор, по которому часто рекламируется алкогольный образ жизни, что также увеличивает процент пьющих граждан. Так что распространенные представления о рабочих как об алкоголизированной и деклассированной массе все же имеют под собой определенную почву.

Упомянем еще одно существенное нарушение техники безопасности - это так называемые " ночевки" в ночную смену, которые практикуются на заводе не одно десятилетие. Суть их в следующем: предварительно закрыв на засов входную дверь, чтобы не быть обнаруженными начальством, одна половина персонала уходила спать на досках в раздевалку с 23 часов до 2 часов 30 минут, а другая половина персонала в это время следила и за своими, и за чужими непрерывно работающими установками (" за себя и за того парня" ). А с 2 часов 30 минут до 6 часов утра - рабочие менялись местами: те, кто спал - шли работать за себя и за своих товарищей, а те, кто до этого работал - шли спать. Такие " рокировки" до сих пор повторяются в цехе каждую ночь и в каждой смене, чтобы рабочие смогли хотя бы два с половиной часа ночного времени посвятить сну и отвлечься от оглушительного шума работающих компрессоров.

Стоит отметить и распространенные в рабочей среде еще с прежних времен мелкие хищения. Вспомним время так называемых " несунов". Это были миллионы людей, которые несли с фабрик и заводов все, что " плохо лежит". Эта проблема актуальна и в наши дни, так как автору приходилось наблюдать, как некоторые рабочие во время своей смены, когда начальство отсутствовало, изготовляли и выносили с территории завода металлические решетки для своих дач и огородов.

Из общения с рабочими выяснилось, что никого из них не устраивала социально-экономическая ситуация в стране и руководящий состав России, но ни один из них не участвовал в общественно-политической жизни Саратова, в проводимых оппозицией и профсоюзами демонстрациях и митингах протеста (хотя все являлись членами отраслевого профсоюза). Все с ностальгией вспоминали времена СССР. Рабочие хотели, чтобы кто-нибудь (прежде всего коммунисты из КПРФ, которым они сочувствовали и голосовали за них на выборах) вернул им социализм, но сами участвовать в политической борьбе не хотели, хотя некоторые с удовольствием читали оппозиционную прессу, соглашаясь с написанным. Никто из них не состоял ни в одной партии, а среди множества рабочих партий и движений вспоминали только " Трудовую Россию".

 К рабочему самоуправлению большинство относилось отрицательно, так как не знало, что с ним делать в условиях капитализма. Все они надеялись на опеку со стороны своего заводского начальства - патернализм. Например, некоторые рабочие говорили о том, что если руководство предприятия создаст им такие же условия работы и отдыха, как на преуспевающей Саратовской табачной фабрике английское руководство создало для своих рабочих, то им не пришлось бы задумываться ни о социализме, ни о самоуправлении - их устроил бы такой капитализм с высокими заработками и социальными гарантиями как на табачной фабрике.

На основе наших наблюдений, мы можем констатировать, что рабочий класс находится в состоянии депрессии и подавленности. В поведении рабочих прослеживается апатия, равнодушие к политике, отсутствие инициативы и духовной цели в жизни. Многие из них - это смирившиеся, покорные и усталые люди, от которых кроме скепсиса, недоверия и мрачного пессимизма вряд ли что-то можно услышать. Их среда обитания - это окраины жизни, окраины культуры. Можно сказать, что российский рабочий конца ХХ - начала XXI вв. не испытывает никакой гордости за свою профессию, так как престиж рабочей профессии серьезно упал, а школы сейчас ориентируют своих выпускников на вузы. На наших заводах и фабриках давно забыты рабочие традиции советских времен. Если раньше рассказы о рабочих династиях не сходили с экранов телевизоров и страниц печати, то сейчас о них не знают вообще. Все это еще раз подтверждает, что рабочая профессия сейчас выглядит непривлекательно. Поэтому не удивительно, что по данным департамента Федеральной государственной службы занятости населения по Саратовской области, промышленным предприятиям и строительным организациям не хватает более 2, 4 тысяч рабочих, а средний возраст рабочих по России сегодня составляет 53 года [см. 434].

Психология и мировоззрение нынешних рабочих никак не связаны с их профессией, мало отличаясь от психологии и мировоззрения других беднейших слоев нашего общества. В свободное от работы время они, как и прочие простые граждане, заняты дополнительным заработком, связанным с физическими усилиями. Проживая в городе, современный рабочий содержит в себе много сельских привычек. Например, у него имеется возможность " доить" село, получая помощь родственников, а также работать на огородах и дачах, оставшихся в его собственности с советских времен. В рабочей среде преобладают иждивенческие настроения и ностальгия по прежней жизни, соседствующая с идеалистическими иллюзиями по поводу некоторых действий нынешней власти. Основным содержанием жизни рабочих стало физическое выживание, а основным состоянием психики стал постоянный страх потерять источники существования. Это обстоятельство никак не может прибавить боевитости той категории граждан, которую называют рабочим классом. Нельзя не упомянуть и еще одно важное явление нашей жизни - это воспроизводство в больших масштабах социального дна. Процесс перестройки социальной структуры связан с увеличением числа деклассированных элементов из рабочего класса. На социальное дно опускаются те, кто не в состоянии оправиться от материальных потерь и морального шока, приспособиться к новым экономическим условиям и образу жизни, кто не сумел найти новую сферу для приложения своего труда. В состав социальной группы, оказавшейся вне производственного процесса, обычно входят рабочие, профессия которых в результате изменений в структуре производства уже не находит спроса. Большинство из них по возрасту или по другим причинам не могут приобрести другую специальность, вследствие этого они остаются без постоянной работы. В результате, эти рабочие оказываются в так называемой люмпенской прослойке.

Массовая пассивность - еще одна характерная черта современных рабочих. Как известно, еще в 40-х гг. XIX в., Ф. Энгельс в своем труде " Положение рабочего класса в Англии" выделял два варианта психологических реакций рабочих на условия их жизни в капиталистическом обществе: 1) борьба против хозяев, протест, защита своего человеческого достоинства; 2) покорность судьбе. В России XXI в. преобладает именно второй вариант поведения рабочих. А некоторые из тех, кто изредка протестует, часто не верят в свой успех и " отправляются, подобно немецким теоретикам, мирно почивать, как только их протест занесен в протокол и приложен ad acta, где он будет так же мирно покоиться, как и сами протестующие" [392, с. 443].Сейчас, в основном, каждый сам за себя. Если рабочие и объединяются, то только в крайних случаях - когда зарплату не платят по полгода и больше. Но часто происходит так, что стремление удовлетворить в первую очередь экономические требования мешает рабочим обратить внимание на политическую составляющую, даже если это могло быть наиболее быстрым способом разрешения их трудностей. Конечно, длительного опыта отстаивания своих прав у современных российских рабочих нет, так как в советские времена за них бороться просто было невозможно из-за жесткого политического режима, но и в сегодняшней России рабочие ведут себя очень пассивно. Следует отметить позицию экономиста А. Бузгалина: " Мир отчуждения в Российской Империи, затем в СССР и сейчас вновь в России всегда в той или иной форме был построен на тоталитарном подавлении бюрократией не только свободы личности, но и форм самоорганизации трудящихся граждан" [82, с. 89]. Далее он указывает на то, что в современной России до сих пор еще не сложились настоящие классы капиталистического общества, и классовое самосознание рабочих редко где поднялось даже до уровня организованной защиты своих экономических прав и интересов. Аргументацию этого положения можно видеть в недостаточной активности рабочих в немногочисленных акциях, в том числе и во время проведения стачек, забастовок и других протестных мероприятий (в основном, связанных с длительной задержкой заработной платы). Радикальных акций протеста российские рабочие практически не проводят (исключением можно считать, например, столкновения рабочих с вооруженными людьми, нанятых администрацией, на Выборгском ЦБК в Ленинградской области в 1999 г.). Хотя известно, что к протестующим только тогда относятся всерьез, когда ущерб от их протеста составляет большую сумму, чем стоимость их требований» [цит. по: 233, с. 250-254].

 

««Перестройка», при характерном для нее общем всплеске социальной активности, показала, что промышленные рабочие оказались самой пассивной и наиболее консервативной частью населения городов. Перипетии 90-х годов показали практически полную неспособность к простейшей классовой самоорганизации у рабочих огромных предприятий тяжелой индустрии, несмотря на то, что производственный процесс объединял их там в очень большие, многотысячные коллективы. (На самом деле именно “практически полная неспособность к простейшей классовой самоорганизации” рабочих этих огромных предприятий показала, что производственный процесс не объединял этих рабочих в коллективы, т. к. на таких огромных предприятий резко доминировали не коллективные, а авторитарные отношения управления, а рабочие таких предприятий представляли собой не коллективы, а разобщенную массу, управляемую начальством и потому полностью беззащитную перед этим начальством. - В. Б.) Реализация, в это время, ряда тред-юнионистских инициатив (наиболее заметная из которых – НПГ) представляет собой лишь исключение из общего правила доминирующей пассивности. Отсутствие зародышей самоорганизации, поразительная неспособность экс-«советских» промышленных рабочих сообща защищать свои элементарные классовые интересы, вполне объясняют невосприятие этой косной, пассивно-апатичной, одной ногой в селе стоящей, социальной стратой, социалистических идей и ценностей. Такой рабочий класс, который до сих пор не является, собственно, пролетариатом, остается глухим к социалистической пропаганде по вполне объективным условиям своего существования, и поэтому попытки поставить его социалистическое просвещение обречены на неудачу. Долгосрочный внутренний макро-фактор изменения такой ситуации, - в процессах пролетаризации, в разорении мелко-буржуазных элементов, в лишении бывших «советских» рабочих всяких других источников существования, кроме продажи своей рабочей силы. (Заметим, что это невозможно уже по той причине, что капиталист всегда заинтересован в том, чтобы рабочий класс воспроизводил как можно большую долю стоимости своей рабочей силы не за счет зарплаты, а за счет “других источников существования”, т. к. в этом случае можно не платить ему часть зарплаты, замещаемую " другими источниками существования“. - В. Б.)" [цит. по: 233, с. 254-255].

 

Вот как объясняет причины паралича и распыления пролетариата А. В. Гусев. Он делает выводы по данным Санкт-Петербурга, однако подобные же причины действуют, в большей или меньшей степени, и в остальных городах:

«1.Абсолютное и относительное сокращение численности промышленных рабочих. В период с 1985 по 1995 гг. их количество в связи с упадком производства сократилось в городе на 49, 5%. Одновременно снизился их удельный вес в общей совокупности рабочих, зато выросла доля работников, занятых в торговле и сфере услуг: численность данной категории возросла более чем в два раза и превышает ныне количество транспортных и строительных рабочих, вместе взятых.

2. Деконцентрация пролетариата. Количество предприятий с числом занятых более чем 5 тысяч человек сократилось в период 1991-1995 гг. в три раза, численность же предприятий, на которых работает 500 человек и меньше, выросла в 1, 2 раза. В 1995 г. на малых предприятиях (т. е. в условиях полного произвола работодателей и отсутствия контроля над условиями труда) работал 21% занятого населения.

3. Старение рабочего класса. К 1995 г. доля лиц в возрасте до 20 лет упала среди рабочих и служащих по сравнению с началом 80-х годов почти в 2 раза, численность рабочих в возрасте 20-29 лет сократилась за тот же период на 40%. Повсюду на промышленных предприятиях отмечается явное преобладание работников старших возрастов» [цит. по: 233, с. 256].

Сокращение численности квалифицированных рабочих и их старение можно видеть и на примере Тульской области, где «рабочих высокой квалификации насчитывается не больше 4% от всего работающего населения… Причем их средний возраст максимально приближается к пенсионному: токарь – 53, шлифовальщик – 58, слесарь – инструментальщик – 55, механизатор широкого профиля – 62 года» [цит. по: 233, с. 256].

100 лет назад на заработки в город, на заводы, уходили лучшие, самые энергичные и активные представители крестьянской молодежи. Сейчас все сколько-нибудь энергичные и активные бежали с заводов. В конце XIX – начале XX века российские рабочие ощущали, что находятся в авангарде общественного прогресса – и сами являлись общественным авангардом. В конце XX – начале XXI века они были разгромлены общественным упадком и деградацией.100 лет назад в молодом гиганте – еще немногочисленном, но растущем пролетариате - представители разночинной интеллигенции увидели новую надежду, увидели силу, которая сможет разрубить все гордиевы узлы на путах, обездвиживших Россию. По словам публициста начала XX века, «идея пролетариата оказалась единственным исходом и опорой для растерявшейся русской мысли. После годов тоски, скуки, цинизма и равнодушия где-то вдали блеснула надежда на какое-то великое решение (а мы всегда искали великих решений), явилась мысль, могучая по своей организующей силе» [цит. по: 140, с. 6]. «Растерявшаяся русская мысль» конца XX века уже не искала великих решений и чувствовала себя посреди скуки, тоски, цинизма и равнодушия столь же уютно, как жаба в болоте.

Но беда заключалась в том, что рабочие устаревших, разоряющихся и деградирующих предприятий и сами не чувствовали и не думали, что именно они, рабочие, могут дать великое решение.

Чудовищный экономический крах 1990-х годов на территории бывшего Восточного блока на самом деле представлял собой лишь предельную форму обыкновенного экономического кризиса при капитализме. Как и любой экономический кризис, в конечном счете он был вызван несоответствием между производительными силами и актуальными потребностями капиталистической экономики. Припрежних экономических кризисах это противоречие разрешалось тем, что уничтоженные в ходе кризиса устаревшие производительные силы сменялись новыми, более прогрессивными, и капитализм вступал в фазу подъема. На сей раз уничтожение устаревших и отсталых производительных сил не сопровождалось появлением вместо них новых и прогрессивных (поскольку, во-первых, весь мировой капитализм уже находился в фазе застоя, предшествующей подготовке к новому переделу мира, а во-вторых, неоазиатский способ производства, окончательно загнив, разложился в настолько неэффективный - за частичным исключением Китая - монополистический капитализм, что модернизация экономики даже исключительно через модернизацию производства оружия оказалась для СССР, Албании, Северной Кореи и Кубы никак невозможна), экономика в Восточной Европе и экс-СССР не поднялась на более высокую ступень, но слетела на куда более низкий уровень, где и закрепилась. Устаревшие и отсталые производительные силы СССР оказались слишком развитыми по отношению к потребностям мирового капиталистического рынка – а потому были уничтожены. Эксплуататорский прогресс всегда оплачивался чудовищной ценой – на сей раз чудовищная цена была заплачена за регресс и деградацию.

Следствием экономической катастрофы было перераспределение рабочей силы из сферы производства в сферу услуг и потребления, что означало превращение производящих прибавочную стоимость наемных рабов капитала в потребляющую эту прибавочную стоимость личную прислугу буржуазии. Мы уже приводили цифры, согласно которым работники сферы обращения составляли в СССР в 1988 г. 5, 5% населения, а сферы производства – 31%, а в 1995 г. в РФ соответственно 19 и 15%! [см. 197, с. 27]. Доля услуг в ВВП в 1990 г. составила 34, 9%, а в 1997 г. – уже 49, 4% [113, с. 56], в промышленности в 1990 г. работало 30, 3% всех занятых, в 1998 г. – только 22, 2%, зато в «органах управления», т. е. в паразитическом государственном аппарате – соответственно 2, 3 и 4, 4% - относительный рост почти в два раза! [113, с. 149].

Доля фонда оплаты труда в ВВП составляла в конце 80–х годов приблизительно 40%, а в конце 90-х годов – всего лишь 15%! [113, с. 156]. Зато «доходы от собственности и предпринимательства» составляли в 1990 г. – 8, 7% общего объема всех доходов, а в 1998 г. – уже 41, 3% [113, с. 213]. Доходы самых богатых 10% населения в 1991 г. были выше доходов 10% самых бедных в 5 раз, а в 1999 г. – уже в 14, 5 раз [113, с. 218]. Доля доходов 60% населения (кроме 20% самых богатых и 10% самых бедных, иначе говоря, доля доходов пресловутого «среднего класса») в 1988 г. составляла 56% всех доходов, в 1998 г. – 46, 4%, зато доля доходов 20% самых богатых выросла с 34 до 47, 4% [113, с. 226], при этом «20% наиболее богатых россиян получают 47% доходов, и эта часть населения не платит налогов с трех четвертей своих доходов, чего как раз и не хватает для исполнения государством социальных обязательств» [113, с. 289], - а еще утверждают, что государству неоткуда взять деньги на пособия детишкам и на пенсию старикам!

Еще социалисты старых времен заметили, что при капитализме чем более тяжелой и чем более общественно необходимой является работа, тем хуже живется делающему ее работнику. И напротив, чем данная «работа» легче и общественно бесполезнее (а то и прямо вреднее), тем доходы выполняющих ее больше. За прошедшие века ничего в этом смысле не изменилось, в чем можно убедиться, сравнив жизнь пролетариев города (а того больше – деревни) с жизнью не только членов эксплуататорского класса, но даже и обслуги этого эксплуататорского класса – всех этих секретарш, охранников и т. п.

Говоря об условиях жизни современного пролетариата, нельзя обойти молчанием резко ухудшившиеся условия труда. Производственный травматизм уменьшился в период 1990-х годов, когда почти замерло производство, но с возобновлением последнего (что было окрещено «экономическим подъемом» - подъемом, которому неимоверно долго подниматься даже до не столь уж высокого по мировым меркам уровня 1989 г.! ), в условиях чрезвычайно изношенного оборудования и полного безразличия капиталистов к охране труда (на нее в 1997 г. тратилось в 5-6 раз меньше средств, чем в 1989-1990 г. [268, с. 31]), этот производственный травматизм снова пошел вверх. В итоге если в доперестроечные годы каждая тонна добытого подземным способом угля стоила жизни одного шахтера, то теперь – уже двоих [268, с. 28]. На обеих чеченских войнах в 1994-1996 гг. и в 1999-2000 гг. погибло 10 тысяч российских военных и милиционеров, а от несчастных случаев на производстве в эти же годы погибли 55-60 тысяч работников! [141, т. 2, с. 165] - еще одно доказательство истины, что при капитализме работа смертельней, чем война.

Хуже всегообстоит дело с охраной труда в столь любимом всеми подголосками буржуазии «малом предпринимательстве». Здесь производственный травматизм превосходит средний уровень в два–три раза, а иногда и намного больше [268, с. 29]…

 

*  *  *

 

В годы великого краха 1990-х годов все, кто мог, бежали с заводов. Многие молодые парни из рабочих семей ушли в бандиты, большая их часть сложила головы в бандитских разборках, некоторые сумели все же выбиться в буржуи. Многие рабочие и ИТРы ушли в мелочную торговлю, кое-кто тоже смог выбиться в буржуи не очень высокого ранга, остальные либо превратились в торговых наемных работников, либо до сих пор мыкаются в рядах люмпен–буржуазии. О них, несчастных представителях прославляемого «среднего класса», со знанием дела пишет Кагарлицкий:

«Такие «предприниматели» являются не столько мелкой буржуазией, сколько маргиналами, не имеющими ни собственности, ни надежных средств к существованию, с трудом зарабатывающими себе на пропитание. Их жизнь нестабильна и полна опасных неожиданностей» [250, с. 33].

Разобщал экономический кризис и тех, кто все-таки оставался в рядах промышленного пролетариата. Как уже говорилось, основным источником доходов для работников стала не регулярно задерживаемая нищенская зарплата, но всевозможные побочные заработки и доходы с огородов. Многие, причем наиболее квалифицированные и инициативные рабочие, ушли с ни живых, ни мертвых крупных предприятий на недавно основанные небольшие частные предприятия, где зарплата была в 1, 5 – 2 раза выше и выплачивалась регулярно, но условия труда были намного хуже и система выжимания рабочего пота намного беспощаднее. Наконец, в целях уклонения от налогов капиталисты предпочитали выплачивать чуть ли не большую часть заработка в форме «черной», незадокументированной зарплаты, выдача которой всецело зависела от хозяйского произвола. Это еще больше разобщало и унижало рабочих.

Современный российский пролетариат – это чрезвычайно разделенный класс. В катастрофе 1990-х годов на плаву удержалась добывающая промышленность, топливно-энергетический комплекс. В топливной промышленности, цветной и черной металлургии, электроэнергетике работают 15% всех занятых в промышленности, но здесь производится больше 40% всей промышленной продукции и почти 75% российского экспорта [113, с. 59]. Зато рухнули машиностроение (в 1991-1996 гг. производство здесь упало на 64%) и – еще страшнее – легкая промышленность (за тот же период падение производства на 86%) [113, с. 57].

Естественно, что в прибыльных отраслях заработки рабочих значительно выше, чем в депрессивных. В 1997 г. зарплата работников в газовой промышленности в 4 раза выше средней, в нефтедобыче – в 3 раза выше, в электроэнергетике, угольной промышленности и цветной металлургии – в 2 раза выше [113, с. 19].

В легкой промышленности рабочие в 1990 г. получали зарплату, равную 80% от средней зарплаты в промышленности, в 2000 г. – всего лишь 40%, тогда как в топливной промышленности соответственно 140 и 240% от средней зарплаты по промышленности. В топливной промышленности средняя зарплата в 2001 г. составила 6624, 8 руб., а в легкой промышленности – всего-навсего 1209, 1 руб. – в 5, 5 раз меньше! [См. 233, с. 259.]

Отраслевая дифференциация влечет за собой региональную. Очень по-разному живут рабочие в крупных городах (прежде всего – в столицах) и в богом забытых селах, в регионах нефтедобычи и в регионах рухнувших машиностроения и ткачества.

Но резкая грань между рабочими разных категорий существует и в крупных городах. Коренные москвичи редко становятся рабочими физического труда на промышленных предприятиях, эта работа достается в основном жителям Подмосковья, условия жизни которых хуже уже из-за необходимости тратить 4 часа в сутки и больше на дорогу на работу и с работы. Самую тяжелую и черную работу, прежде всего на стройках, делают рабочие–мигранты – полурабы, беззащитные перед хозяйским и полицейским произволом. Однако и такую полурабскую жизнь они считают для себя предпочтительнее, чем жизнь без работы и без средств в своих депрессивных регионах или в странах «ближнего зарубежья» – трудовые мигранты из которых куда более бесправны, чем иногородние – граждане РФ.

О масштабах, каких достигает трудовая миграция из отдельных стран СНГ, можно судить на примере Украины, откуда при населении 49 млн. человек на заработки в другие страны уехало от 5 до 7 млн. – самые активные и энергичные работники. О них, о «заробитчанах», говорится в современной пролетарской украинской песне:

«Наш i фабрики й заводи

Майже не працюють,

А славнiï украï нцi

По свiту мандрюють.

Ï де Фима аж до Рима

Панам ноги мити,

Бо на р iднiй Украï нi

Не мож заробити…

Роз'ï халися селяне

Бакси заробляти,

Поля неньки–Украï ни

Нiкому орати.

Пролетарiï, повстаньте!

Берiть владу в руки!

Не майте в iру в президента,

Матим е те муки! ”

(Наши фабрики и заводы

Почти не работают,

А славные украинцы

Странствуют по всему миру.

Едет Фима аж до Рима

Мыть господам ноги,

Потому что на родной Украине

Не может заработать…

Разъехались крестьяне

Зарабатывать доллары,

Поля матери–Украины

Некому пахать.

Пролетарии, восстаньте!

Берите власть в руки!

Не верьте президенту,

Не то получите муки! ”)

 

Рабочие–мигранты являются сегодня самой эксплуатируемой, угнетенной, бесправной и задавленной частью пролетариата. Подниматься на протест и борьбу им, в силу их бесправности и задавленности, куда труднее, чем более благополучным местным рабочим. В то же время рабочие-мигранты не склонны к бунту не только из страха перед полицейской дубинкой, но и из-за надежды свои каторжным трудом заработать деньги и, вернувшись с этими деньгами на родину, подняться с помощью этих денег наверх, стать мелкими буржуями. В результате они пока что потеряны для классовой борьбы у себя на родине и не приобретены для нее в стране, где подвергаются эксплуатации. Без их активного участия, без их великой ненависти и гнева, пролетарская революция невозможна, но недооценивать трудности, с которыми связано их вовлечение в революционную борьбу, было бы легкомыслием…

 

*  *  *

 

К такому вот разделенному, разобщенному, атомизированному, не умеющему бороться за свои классовые интересы пролетариату и обратились мелкие революционные группы СНГовии.

Хороший фактический итог таких попыток пропаганды в пролетариате был подведен еще 10 лет назад, весной 1993 г., существовавшей в Ленинграде в первой половине 1990-х годов полутроцкистской группой «Рабочая борьба»:

“Осенью 1990 г. в результате сближения активистского ядра Анархо–Коммунистического Революционного Союза с троцкистскими позициями была образована новая левацкая организация – Революционные Пролетарские Ячейки (с начала 1992 г. – группа “Рабочая борьба”)… Еще в АКРС мы заработали неплохой практический опыт распространения газет и листовок у проходных завовов и в университетах…

…Распространять газеты у заводских проходных мы начали с весны 1990 г. В то время в обществе еще не успел пропасть интерес к политике, и рабочие охотно покупали нашу газету с экзотическим названием “Черное знамя” (с сентября 1989 г. по июнь 1990 г. вышло 12 номеров газеты). Утром – во время прохода рабочей смены – мы продавали по 100–150 экземпляров газеты. В мае 1990 г. АКРС выпустил первую листовку, обращенную к рабочим. Мы распространили ее на Кировском заводе. В этой листовке содержался призыв взять прибыль предприятия под рабочий контроль. Судя по данным, которые нам удалось тогда получить, листовка имела успех: рабочие читали ее, передавали друг другу, вывешивали в цехах на стендах информации. Первые успехи все более и более укрепляли нас во мнении: ядро организации нужно создать из рабочих.

Переход на около–троцкистские позиции ничего не изменил в нашей тактике. Наш прежний романтический увриеризм ничуть не ослаб. По утрам мы продолжали продавать газеты рабочим (в то время уже вышел первый номер газеты “Рабочая борьба”). Но покупателей с каждым разом становилось все меньше. Мы пытались как-то поправить положение, распространяли заводские листовки – но безрезультатно. Общество вступало в затяжной период политической апатии. С большим трудом нам все–таки удалось познакомиться с некоторыми рабочими, сочувствующими нашей деятельности. Для них мы были хорошими парнями – но не более того. Вступать в группу, состоящую из нескольких студентов–гуманитариев, рабочие не спешили…Наш опыт доказал: в условиях крайней политической дезориентации “низов” создать ядро будущей революционной организации из промышленных рабочих невозможно” [цит. по: 233, с. 261].

Из всего этого «Рабочая борьба» сделала вывод, что революционную пропаганду необходимо вести пока что в первую очередь среди студенчества, готовя из студентов будущих агитаторов в пролетариате. Но студенты в первой половине 1990-х годов были столь же нереволюционны, как и промышленные рабочие. В итоге, равняясь по господствующим общественным настроениям, которые все больше кренились вправо, «Рабочая борьба» сама все больше сдвигалась вправо, пока не отмерла бесславно где-то в середине 1990-х годов, успев перед смертью посотрудничать с лимоновской Национал-большевистской партией и поддержать русский империализм в первой чеченской войне.

 Однако столь жалкий конец не отменяет верности обрисованной «Рабочей борьбой» в 1993 г. картины отношения рядовых рабочих к марксистским агитаторам.

Возникает вопрос: почему даже те, весьма немногие рабочие, которые видели в марксистских активистах «хороших парней» и относились к их пропаганде с определенной симпатией, тем не менее не вступали в марксистские группы и даже не спешили оказывать им практическую помощь? (В начале XX века ленинская «Правда» выходила на собранные среди рабочих деньги, в конце XX века даже сочувствующие на словесном уровне рабочие предпочитали не покупать газеты левых групп – а продавались эти газеты по символическим ценам, – но брать их на прочтение бесплатно. В итоге эти газеты выходили исключительно на личные деньги марксистских активистов – а потому выходили мизерными тиражами, редко и нерегулярно).

Прежде всего, рабочие не верили, что деятельность этих групп может что-либо изменить в реальном мире – и, к сожалению, были правы, ибо эта деятельность на 95% сводилась к написанию и распространению статей на теоретические темы. Однако получался заколдованный круг, так как для того, чтобы марксистские группы могли делать что-то большее и лучшее (например, организовывать забастовки), требовалось, чтобы в них пошли смелые и пользующиеся уважением товарищей по работе передовые рабочие – те самые рабочие, которые идти в марксистские группы не собирались.

В итоге преобладающими занятиями марксистских групп оставались схоластические дискуссии и организационные склоки, а преобладающим человеческим типом в их составе являлись всевозможные чудаки–оригиналы (и это был еще не худший тип по сравнению с также встречавшейся категорией «вождиков», мелких интриганов и мелких карьеристов! ), а от подобных чудаков–оригиналов буржуазному строю не было ни малейшей угрозы. Люди, не в пример более крупные и твердые, люди, из которых в другой обстановке могли выработаться замечательные революционеры, не уступавшие даже Халтурину или Варынско

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться: