МОНАХ ДОЛЖЕН БЫТЬ ПОСЛУШНЫМ ДО СМЕРТИ

Иеромонах Памва (Игнатьев) (1877-1965)

 

О. Памва был иноком доброго нрава...

Жизнеописание иеромонаха Памвы преимуще­ственно составлено по материалам неопубликованно­го дневника, который на протяжении многих лет вел старец и который хранится ныне в НАРК. Это поистине уникальный труд, изучив который, представля­ется возможным не только составить жизнеописание о. Памвы, но и узнать о трагических событиях раскола на Валааме, эвакуации монастыря в Финляндию, внут­ренней жизни братии на старом и Новом Валааме. Но самое ценное в этом дневнике то, что перед нами раскрывается внутренний духовный мир старца, пол­ный страданий и горя, счастья и радости. Благодаря простому языку и искренности мыслей о. Памвы при чтении дневника создается впечатление личного уча­стия в его жизни.

 

* * *

 

Иеромонах Памва (в миру Павел Порфирьевич Иг­натьев) родился в 1877 г. в Кронштадте и происходил из мещан. Вот как об этом повествует сам старец: «Я, грешный иеромонах Памво, родился в г. Крон­штадте в 1877 г. 12/25 февраля утром на Северном бульваре. Матушка моя в это время говела, а это была суббота на первой неделе Великого поста. Она при­шла от святого причастия, в квартире было холод­новато, и разрешилась мною при болезни благопо­лучно, но, только по рассказу матушки и бабушки, я родился синий, и они думали, что я мертвый, и долго меня качали, а потом зажгли сахарную бумагу и стали дым пускать в нос. Я зачихал, и матушка обрадовалась, что я жив, зато я все время не очень богатырского здо­ровья». Во всех этих событиях, связанных с рожде­нием, о. Памва видел определенный смысл: «Может быть, было предзнаменование, что я буду инок».

«По выходе моем из родительского дома в оби­тель, — продолжает иеромонах Памва, — у меня была одна мысль: быть монахом. В 1895 г., 8 мая, я отправил­ся из г. Кронштадта в Сергиеву пустынь говеть, когда пришел на исповедь к духовнику о. Герасиму и объявил ему свое намерение поступить в Валаамскую обитель. Но он сказал, что там очень трудно... но я опустился на колени и стал просить его благословения. Тогда он обратил свой взор на св. образа и сказал мне: “Господь благословит, чадо, тебя и укрепит навсегда в обители”.

А на другой день, 9 мая, я, приобщившись Св. Таин, отправился обратно домой. А 24 мая я отправился в Валаамскую обитель. Господи, сколько было у моей родной мамаши слез и горя! 13 января умер мой отец, а тут и я ухожу; как она меня упрашивала, чтобы я не уходил в монастырь! Но я ей говорил: “Мама, реше­ние мое без поворота”. Она сказала: “На кого ты меня оставляешь с малыми детьми?” Я сказал: “На Бога”. И, действительно, Господь все-таки ее не оставил без хлеба и детей всех устроил к месту».

Итак, в 1895 г. Павел поступил в Валаамский мона­стырь, в 1901 г. определен в послушники.

В 1907 г. произошло долгожданное для рясофорно­го послушника Павла событие: он, «по милости Божией, сподобился пострижения в Ангельский чин». О. Памва в своем дневнике отмечает: «При постри­жении имя мне дали Памва, память которого празд­нуется 18 июля. Постригал нас по случаю смерти игумена Пафнутия о. наместник Маврикий. 12 лет я пробыл послушником. Господи, сколько было борьбы и усилий, чтобы остаться в святой обители; враг рода человеческого, искуситель, пускал разные свои стрелы, чтоб меня уязвить и выгнать из обители, но милость Божия меня охраняла от всех его козней».

В 1910 г. монах Памва был рукоположен во иероди­акона, в 1914 г. — во иеромонаха.

За время своего пребывания в монастыре старец ис­полнял самые различные послушания: был старшим келейником игумена Павлина, трудился при Архиерей­ском доме в Выборге и на подворье в Москве, пел на клиросе. В 1930-х гг. по благословению игумена ветречал паломнические группы, проводил экскурсии по монастырю и островным скитам. Благодаря последнему послушанию старец имел возможность общения с людь­ми разных возрастов и социальных положений. В каче­стве «посланца Валаамской обители» иеромонах Пам­ва совершал частые визиты в православные монастыри и приходы Латвии и Эстонии, где его «горячо любили и всегда с нетерпением ждали». Он старался всех наставить, поддержать, рассказать не только историю обители, но и объяснить, что без духовной жизни нет монашества, нет подвига, нет христианина.

«В среду 18 июля 1934 г., — повествует в своем дневнике о. Памва, — прибыла к нам из г. Выборга экскурсия русской религиозной молодежи, к которой я был назначен ее везде сопровождать...»

Старец проводил экскурсии, служил молебны, бесе­довал, пил чай с молодежью, а на прощание обратился к ним с трогательным наставлением:

«В жизни человеческой нет более тяжелой и груст­ной минуты, как минута прощания и расставания с до­рогими сердцу, связанными с нами узами крепкого духовного родства. Такая минута настала. Как грустна для меня и для вас эта минута. Но да будет во всем Его святая воля... Сохраните, милые дети, навсегда Бога в душе вашей, сохраните чистоту и непорочность сердца во всю жизнь вашу. Берегите себя от грязи, сохраните благоухание невинности, чистоты и непо­рочности. Избегайте злобы и неприязни. Любите всех, и вас самих будут любить. Любите Бога, молитесь Ему, творите волю Его. Прилежно читайте Святое слово Его, тогда Он будет всегда с вами».

В ответ о. Памва услышал благодарные слова:

«Мы видели в Вас образец смирения, христианской любви к ближним и самопожертвования».

Еще один паломник, К.Е. Аренский, после общения со старцем на Валааме написал статью, в которой от­метил: «Замечательный человек о. Памва. Быстрый, проворный, несмотря на свой не первой молодости возраст. Не было в нем никакой напыщенности, го­ворил обо всем просто, интересно, и в словах его чув­ствовалась глубокая, непоколебимая вера».

Со многими паломниками завязалась переписка. Не­которые присылали в благодарность старцу подарки. Одной из таких почитательниц была жительница Тал­лина Елена Матвеева. В ее личном архиве сохранилось несколько писем о. Памвы, в которых он рассказывает о себе, о жизни монастыря, интересуется здоровьем не только Елены и ее семьи, но и других духовных чад, знакомых с Матвеевой, и, конечно, отвечает на вопросы о духовной жизни. Так, например, в письме Елене от 5 февраля 1958 г. он пишет: «Будьте добры передать Татьяне Виноградовой, пусть прочитает Св. Евангелие от Иоанна — главы 14,15,16,17. В этих главах содержится море утешений для скорбящего и гонимого от мира человека. После этого утешения скоропреходящие утери века сего ничтожны».

Иеромонах Памва был бесконечно благодарен Богу за то, что Он привел его на Валаам. Когда исполнилось 25 лет пребывания его в монастыре, старец записал: «24 мая 1920 г. Воскресенье. Сегодня исполнилось 25 лет, как я, грешный, вошел в сию святую Валаам­скую обитель. Благодарю Господа Бога моего и препо­ добных отец наших Сергия и Германа за мою жизнь, хотя совесть и обличает, что не научился жить по-мо­нашески за эти протекшие годы... теперь одно прошу у Господа и желаю мирно скончать жизнь в покаянии и сокрушении духа».

Живя в обители, о. Памва часто претерпевал скорби. Многие завидовали его положению при настоятеле Павлине, успеху в других послушаниях, клеветали на него. Некоторые не разделяли его позиции в отноше­нии введения нового стиля в монастыре с благосло­вения священноначалия. 10 февраля 1925 г. «утром на заборе около больницы налепили такую записку: “О. игумен масон, еретик, не знал, как дождаться смер­ти о. игумена Маврикия, вступил на игуменство за трехкопеечную булку. Его надо отправить за грани­цу в Германию проповедовать масонство. О. Ефрема, иеросхимонаха, надо заколотить в ящик... А о. Памво блудница”». Сам же старец жил по принципу «монах должен быть послушным до смерти», а по­тому в календарном вопросе поддерживал игумена.

28 июля 1924 г. иеромонах Памва записал: «Крест ненависти и зависти ко мне людской есть спутник всей моей иноческой жизни, но думаю, что он доведет до моей могилы, т.е. будет моим неизменным спутни­ком. О, зато он будет стоять на моей могиле не как обычное украшение христианских могил, но как сим­вол крестоношения погребенного под сим, как не­отъемлемая принадлежность моя».

Трудности и искушения не сломили христианской настроенности старца. Благодаря Бога за все, он всегда был жизнерадостным, «любил пошутить... и переходы от шутки к серьезному выходили у него хорошо».

В 1937 г. о. Памва нес послушание духовника Пюх- тицкого монастыря в Эстонии. Посетивший Валаам в 1938 и 1939 гг. еще мальчиком Патриарх Московский и всея Руси Алексий II запомнил «любвеобильно­го иеромонаха Памву, неоднократно приезжавшего в Таллин». В 1949 г. иеромонах Памва был избран монастырской братией ризничим.

Сложным временем для старца были годы жизни на Новом Валааме. Прекрасно зная все святые места старого Валаама, все его живописные уголки, пом­ня тот быт и строй монастырской жизни, о. Памва с горечью говорил о необходимости жить в глубине Финляндии. В 1945 г. он писал Е.Матвеевой: «Пять лет, как мы покинули чудный наш Валаам. Время как стрела летит. Где теперь 1940-й год? Нет его более!.. Он погрузился в незримый океан времен, вечности. Наказуя, наказал нас Господь, смерти же не предаде нас».

Тем не менее одной из тем проповеди старца была радость. Христианин, по слову апостола Павла, дол­жен всегда радоваться. Тем более неприемлемо не ощущать радости в великие христианские праздники: «Христианин должен встречать праздник Рождества Христова, духовно радуясь, и стараться пробудить в сердцах и тех ближних, которые не чувствуют и не проявляют ее (радости. —Авт.)».

Грех осуждения о. Памва считал одним из самых по­стыдных. Свой призыв к неосуждению старец выразил в стихотворной форме:

 

Не осуждай — затем, что все мы — люди,

Все слабы, немощны, окутаны грехом;

Волнуют страсти наши груди,

В грехе родились и живем.

Не осуждай... Чтоб ближних быть судьею,

Спроси у совести, ты сам-то лучше ль их?

О брат, кто точно чист душою,

Тот благ к погрешностям других!

Не осуждай... ведь слову нет возврата,

Смотри, чтоб, как сказал Спаситель,

Сучец увидев в глазах брата,

Не проглядеть в своем бревно.

Не осуждай — затем, чтоб обличеньем

Не пал бы на тебя тот камень с высоты,

Тяжелый камень осужденья,

Которым в брата бросишь ты.

Не осуждай! Не люди злы душою,

А жизнь людей бывает часто зла;

Сперва узнай, какою их стезею

 Она к погибели вела.

Не осуждай! Дерзнешь ли поручиться,

Что ты пристрастием не будешь увлечен?

Не осуждай! Ты можешь ошибиться.

Не осуждай, — не будешь осужден!

 

Итак, по мысли старца, каждый человек, в том числе и осуждающий, может тяжко согрешить, и каждый, в том числе и осужденный, может покаяться, пото­му осуждение становится бессмысленным и лишь разрушает человеческую природу. В этом же духе предостерегает от пагубного осуждения прп. Иоанн Лествичник: «Станешь остерегаться осуждать согре­шающих, если всегда будешь помнить, что Иуда был в соборе учеников Христовых, а разбойник в числе убийц, но в одно мгновение произошла с ними чудная перемена».

О терпении скорбей иеромонах Памва рассуждает, обращаясь к самому себе, взывая к своей совести: «О Памво! В великой своей печали постоянно об­ращайся скорее к молитве... Мне сегодня пришлось перенести от одного инока напрасные колкие слова; признаюсь, что горько мне было их перенести, но, слава Богу, перенес, а меня, как хотят, пусть бранят... Люди, особенно враги мои, находят повод к клевете на меня. Но ты, дружок, еще жди искушений, скорбей, уныния, унижения. Препобеждай и всем сердцем пре­дай себя управлению Божию».

В дневнике старца находим еще одно стихотворение «Успокоение», которое помогает христианину на­строиться на духовно правильное отношение к скор­бям и невзгодам:

 

Тебя преследует людская злоба,

И не дают тебе от скорби отдохнуть;

Но потерпи немного: ведь до гроба Недолог путь.

Пробьет желанный час освобожденья,

Земли оковы смерть сорвет своей рукой,

И отойдешь в Небесные селенья ты на покой.

Упреки колкие, обиды злые,

Все, все перенеси и не кляни людей:

Они — орудья слабые, слепые своих страстей.

Терпи безропотно свои ты испытанья,

Последнюю слезу скорее с глаз сотри

И провидение за все свои страданья Благодари.

 

«У нас есть два сильных оружия, коих диавол боит­ся и трепещет, — наставлял о Памва, — это, во-пер­вых, — крестное знамение, с верою в распятого Христа употребляемое, а во-вторых, при крестном знамении — сладчайшее имя Иисусово, молитвенно и разумно устами произносимое или в глубине сердца содержимое. Именем Моим, — сказал Господь верую­щим, — бесы ижденут (Мк. 16,17)».

Из старцев Валаамской обители иеромонах Памва особенно почитал монаха Иосифа (Шорина) и часто перечитывал для назидания его дневники, а также с особой любовью относился к схиигумену Маври­кию (Баранову), называя себя его духовным сыном. Обращающимся к нему за советом он предлагал озна­комиться в монастырской библиотеке с трудами о. Иосифа. И сегодня в рукописи монаха Иосифа за 1902-1904 гг. хранится лист бумаги, на котором рукой иеромонаха Памвы начертано: «Мир Вам и Божие благословение!.. Рекомендую книгу-дневник покой­ного монаха Иосифа. Думаю, что-нибудь найдете для себя. Простите. Ваш убогий Памво».

Накануне нового года, 31 декабря 1933 г., старец, раз­мышляя о жизни, снова обращается к себе: «О Пам­во! Твои часы бегут, дни твоей земной жизни проходят, годы оканчиваются... Это, друже, ты помнишь, но за­бываешь, что над тобою есть Домовладыка, Который зорко наблюдает за каждым из нас. Этот Высший Судья над нами — Бог. Он сказал через Сына Своего, Спаси­теля нашего, что всякое древо, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь (см. Мф. 7,19). И не оканчивается ли мера долготерпения Божия по отно­шению к тебе, грешному, и не будет ли грядущий новый год годом сего посечения, т.е. прекращением твоей зем­ной жизни и началом воздаяния нам по делам нашим? О чем тебе надо поразмыслить? Начни с того, что ты сделал худое, доброе в году, рассуди, что надо оставить и что выкинуть как негодное».

О. Памва любил говорить:

«Земная жизнь временная, а настоящий наш дом — там, у Господа. Это вроде как бы поехал человек в чу­жие места, как ни весело там, как ни приятно, а все домой тянет. Недаром же говорится: “Как в гостях ни хорошо, а дома лучше”. Вот и мы здесь в гостях, а от­правится человек к домам, мы за него и радуемся».

К.Е.Аренский, услышав назидание, заметил: «Чув­ствовалось, что говорит он не заученные слова, а ис­креннее свое убеждение, казавшееся ему таким про­стым и ясным. Невольно я позавидовал: как легко умирать с такой верой!»

На протяжении своей монастырской жизни ста­рец, памятуя о смерти, старался быть готовым к ней. Уже в 40-летнем возрасте подобно апостолу Пав­лу он имел желание разрешиться и быть со Христом (см. Флм. 1, 23). Но Господь судил иначе: иеромонах Памва прожил 88 лет и скончался в пятницу 12 мар­та 1965 г. Погребен в Финляндии на братском клад­бище монастыря Новый Валаам.

 

И Я НЕ ОТПУЩУ ЕГО

Иеромонах Иустиниан (Серебряков) (1884-1966)

 

Иеромонах Иустиниан (в миру Иаков Кузьмич Сереб­ряков) родился 15 октября 1884 г. в крестьянской семье в Рязанской губернии. Как повествует в своем ру­кописном патерике духовный сын о. Иустиниана иеро­монах Сергий (Иртель), у Серебряковых рождались одни девочки, и мать, прося Богородицу даровать им сына, обещала в случае рождения мальчика посвятить его Богу.

С раннего детства благочестивые родители воспи­тывали сына в духе послушания. Иаков, прислушива­ясь к наставлениям отца и матери, старался исполнять назидания.

В своем дневнике, который в настоящее время хра­нится в архиве Ново-Валаамского монастыря в Фин­ляндии, о. Иустиниан записал:

«Я помню, когда был еще малюткой, мама моя мне говорила: “Яша, не ругайся никогда черным матерным словом, а то за каждое матерное слово мать наша земля под нами на три аршина горит и можешь провалиться, если будешь ругаться; да еще гневается Матерь Бо­жия” Я тогда еще и Бога-то не знал, но эти слова глу­боко запали ко мне в душу, и я их старался сохранять по силе. Да, еще помню, однажды папа говорит: “Яша, где бы тебе Бог ни привел жить, никогда ни у кого чужого не бери, Бога ради, прошу тебя, дитя мое един­ственное, а то больно бьют за кражу, да и счастья не будет”.

По достижении семи лет у Иакова появилась мысль стать монахом. Около 1900 г. он действительно ушел в монастырь, расположенный недалеко от родного дома. Архимандрит этого монастыря посоветовал ему идти в Валаамский монастырь. «Иаков послу­шался и пошел, но поскольку не знал дороги, то дол­го странствовал с обозами, жил в чужих домах, пока добрался до Валаама».

2 июня 1902 г. 18-летний юноша прибыл в Валаам­ский монастырь. Видя в нем горячее желание посвя­тить свою жизнь Богу в иноческом чине, игумен Гав­риил благословил Иакова остаться в обители.

По рассказам о. Иустиниана, дошедшим до нас в вос­поминаниях его духовных чад, он «пришел еще совсем мальчиком, почти неграмотным и совершенно не искушенным в житейских отношениях. К тому же он был еще и малого роста и чувствовал себя совсем беспомощным». Он рассказывал, как, будучи ново­начальным послушником, должен был помогать в брат­ской больнице, но «не выдержал и вечером пошел к игумену просить освободить его от такого послу­шания, требующего стойкости и взрослого самооб­ладания».

Через некоторое время родители узнали, что их про­павший сын живет в монастыре, и пришли к игумену, требуя вернуть сына. Игумен Маврикий позвал по­слушника и спросил родителей: «Отпустили бы вы его в монастырь или нет?» Родители ответили, что никогда бы не отпустили. На это игумен Маврикий сказал: «Ну и я не отпущу его». Вероятно, игумен ответил так потому, что Иаков был его духовным сыном. Тогда мать вспомнила о своем обете — по­святить сына служению Богу. Погостив некоторое время, родители с миром уехали, благословив Иакова остаться в монастыре.

Послушание Иаков исполнял в иконописной ма­стерской, с тем чтобы со временем научиться ико­нописи.

Послушник общался со схимонахом Анастасием, подвижником и делателем Иисусовой молитвы. При­учая Иакова к молитве, о. Анастасий каждую ночь бу­дил его на утреню, которая начиналась в будние дни в три часа утра.

В монашество послушник Иаков был пострижен 13 ноября 1918 г. с именем Иустиниан. После пост­рига он некоторое время жил в скиту Всех святых, выполняя общие послушания. Внимательно прохо­дя монашескую жизнь под руководством опытных старцев, о. Иустиниан «получил дар непрестан­ной сердечной молитвы». Однажды, когда он работал со старцами в скиту Всех святых, к нему подошел старец и сказал: «Вот и ты получил то, что только мы получаем. Храни это», — и отошел. Позднее старец Иустиниан говорил о сердечной молитве послушнику Георгию (Иртелю): «Дитя, ты хочешь получить сердечную молитву, а она дается за чистоту сердца: когда очистишь сердце от стра­стей — тогда придет к тебе сердечная молитва. Сер­дечная молитва — это ложка меда, а страсти — это бочка дегтя. Сердечная молитва — это благодать Святого Духа. Как пчелы боятся дыма, так благо­дать Святого Духа боится наших страстей. Когда смирятся страсти, тогда и вселится благодать Свя­того Духа. По Святому Писанию, в злохудожну душу (т.е. плохо устроенную, неподготовленную. -—Авт.) не внидет премудрость (Прем. 1,4) — благодать Свя­того Духа».

В 1924 г. монах Иустиниан был рукоположен во иеродиакона, а в 1928-м — во иеромонаха. В 1930 г. о. Иустиниана назначили библиотекарем и, как пре­успевшему в духовной жизни, поручили духовное окормление нескольких послушников. Своим уче­никам иеромонах советовал читать как можно чаще творения святых отцов: «В наше время нет вели­ких старцев и мудрых руководителей. Потому-то святые старцы советуют больше читать святых от­цов и ими руководствоваться». «Вот они, мои друзья, — говорил о. Иустиниан, показывая на пол­ки и этажерки, уставленные книгами творений свя­тых отцов и “Добротолюбием”. — Я никогда с ними не расстаюсь. Всегда с ними беседую. Один толь­ко вид их обложек и надписей смиряет наши стра­сти».

Как-то раз в библиотеку с экскурсией пришли гим­назистки и спросили иеромонаха: «Как Вам не скучно жить все в этом месте?» Старец отвечал: «Мне-то не скучно, потому что я с Богом. А каково-то вам?.. Без Бога-то, должно быть, скучно».

Во время календарного раскола о. Иустиниан был на стороне старостильников и имел переписку с Афон­ским старцем из Карульской пустыни, иеросхимо­нахом Феодосием Академиком, переписывавшимся в свое время со свт. Феофаном Затворником. В это время «иеромонах Иустиниан, главный корреспон­дент в этой переписке, был учеником старца Михаи­ла (Попова. —Авт.)».

«Отец Иустиниан, — писал в одном из писем иеро­монаху Сергию (Иртелю) монах Иувиан (Краснопе­рое), — все время проводит истинно монашеское житие, исполненное молитвенных подвигов... Он занимается реставрацией икон и, кроме того, заведует библиотекой, в чем приходится и мне помогать ему. Мы часто с ним видимся, беседуем... Он стал прихва­рывать, но все же служит и исполняет чреду священно- служения».

После эвакуации монастыря в 1940 г. в Финляндию иеромонах Иустиниан был духовником в Линтуль- ском женском монастыре, также эвакуированном из России и находившемся недалеко от Нового Вала­ама. «Когда отца Иустиниана назначили в 1947 г. ду­ховником в Линтульский монастырь, принял он и эту обязанность с покорностью и исполнял ее добросове­стно до своей болезни в 1961 г. Я слышал от сестер, что его любили и очень уважали. То же самое расска­зывали все в то время гостившие паломники».

О. Иустиниан всегда совершал богослужения с благоговением. «Совершение Божественной Ли­тургии было любимым и главным делом послед­них пяти лет жизни отца Иустиниана. Несмотря на увеличивающееся недомогание, перебарывая физи­ческие трудности, он еще неполные две недели до своей смерти участвовал... в совершении Литургии, произнося свои возгласы с присущим ему благогове­нием».

В записях одного близкого к старцу лица о последних часах его жизни читаем: «В день смерти он пришел от Святой литургии в трапезу. Вид его выражал страда­ние, и он сказал, что нехорошо себя чувствует. Пошел к себе в келью и там скончался через четыре часа после святого причастия Тела и Крови Господних за этой последней Литургией». Случилось это 3 декабря 1966 г. Погребли старца на братском кладбище Но­во-Валаамского монастыря.

 

* * *

 

Большой интерес представляет неопубликованный дневник старца — «Келейные записи иеромонаха Иустиниана», в котором автор как бы беседует со своей совестью, обличая себя в том или ином пре­грешении. Он исповедуется на этих страницах и во­пиет к Богу о помощи, при этом давая характери­стику конкретной страсти. Невольно смущаешься, читая строки, когда старец безжалостно ругает себя: «О! Какой я гадкий братоненавистник. Нет во мне и капли братской любви: все время или осуждаю, или злопамятствую, или ненавижу, — вот мои доб­лести, скверного монаха 20 века!»; в другом ме­сте: «Весь я скверна, весь ничтожество: душою, помышлениями, намерением и всеми моими чувст­вами…»

Отвечая на письма духовных чад, он, прежде чем давать советы, обязательно подчеркивал свою не­компетентность в вопросах духовной жизни: «Ты спрашиваешь, дурак у дурака. Как победить стра­сти? Ну слушай! Господь может и через ослицу дать полезный совет. Ты знаешь, что от греха сыт не бу­дешь. Вот, дорогое дитя, что знаешь хорошего, все то делай со смирением и с Божией помощью, а за хорошее, если хвалить будут, говори, что это Бог сделал моим недостоинством, и старайся хорошее забывать. Это безопасное хранилище, а о недостат­ках смиряйся, кайся. Покаяться — значит перестать грешить и стараться исправиться. Но знай, что Бог внимает молитвам тех, которые молятся за врагов. Дорогое дитя, смотри не думай о себе, что ты муд­рый и добродетельный. Это — первая гордость. А если ты истинно хочешь быть мудрым, то не гнушайся никаким низким делом. Как Христос омыл ноги ученикам. И вот еще что, дорогой Геор­гий. Это помни всегда. Что кто считает себя недо­стойным благодатных даров и сердечных услаж­дений, тот избегает самообольщения и прелести. А кто только из-за духовных услаждений работает Богу — это есть духовное прелюбодейство. Бог всемогущий да поможет нам спастись, бедным и сла­бым тварям».

На вопрос «Что такое грех?» иеромонах Иустини­ан отвечал: «Грех — это адское страшилище. Грех — это бездна ужасов. Грех — это самое гадкое безоб­разие. Грех — это самое главное мучение. Грех отнимает чистые радости, и эту страшную мер­зость, — говорил старец, — я, безумный, так люблю. Но, Боже мой, Боже мой, сжалься надо мною, блудным, слабой калекой, и, как знаешь и как хочешь, помилуй меня. Ради святого имени Твоего. Аминь. Аминь. Аминь. Да будет воля Господня на мне во всем, и, как хочет и как угодно Ему, да сотворит над рабом Своим». Грех настолько опасен, что «если в дра­гоценном сосуде (в душе) налита была зловонная жид­кость (грех), то этот сосуд сохраняет зловоние долго, а иногда и навсегда». И «если человек пребывает долгое время в грехах без покаяния, то от привычки ко греху ослабевает и желание спасения». Покая­ние помогает человеку очиститься от греха и дает силы на борьбу с ним. И если человек снова согрешил, го­ворил о. Иустиниан, то нельзя отчаиваться и унывать, но следует снова каяться и исправляться, потому что «человеку свойственно падать и вставать, а бесу свойственно лежать».

Самым большим грехом старец считал отчаяние и уныние: «Что за гордость? Отчаиваться — это хуже всяких грехов. Сам Господь сказал, что в терпе­нии вашем стяжите душы ваша, и претерпевый же до конца — только тот спасен будет». Да и как можно унывать, когда «у тебя есть Великий искусный Кормчий — Господь наш, в Троице славимый. Вверь Ему свой путь и себя всего, а Он безбедно проведет тебя по сему смрадному морю, пиратов исполненно­му, и введет тебя в жизнь вечную». Действитель­но, «всякое благо даруется нам от Господа, и кто так верует, тот не лишится его».

О. Иустиниан понимал и часто говорил о том, что бороться со страстями необходимо, но «изжить грех из скверной души возможно только Богу». За более чем пятнадцать столетий до него эту мысль выразил прп. Макарий Великий: «...чтобы искоренить уже грех и живущее в нас зло, то сие может быть совершено только Божиею силою. Ибо не дано и невозможно человеку искоренить грех собственною своею силою. Бороться с ним, противиться, наносить и принимать язвы — в твоих это силах, а искоренить — Божие дело».

Итак, «благодать Божия необходима для спасения нашего, но она не стесняет и нашей свободной воли. Благодать Божия и собственное желание человека — вот два крыла, которыми он возлетает в рай. Бог создал человека без человека, но спасти человека не благово­лил без участия самого человека, но спасается только тот, кто желает спастись», а «победить страсть выше, чем взять город».

Источником всякой добродетели и праведности, по мнению старца, является молитва: «Кто беседует с Бо­гом, тот выше смерти и тления. Как для рыбы жизнь — вода, так для души — молитва. Нет ничего сильнее теплой, усердной молитвы, нет ничего ей равного. Усердная молитва есть свет ума и сердца. Другие копят себе деньги, а ты копи себе молитвы и милостыни. Кто молится трезвенно, тот погоняет демонов. Молитвою возвращаются к жизни грешники». Матерью мо­литвенного делания, порождением покаянных слез и «стражем сердца» о. Иустиниан называет память о смерти.

При совершении молитвы старец учил часто и бла­гоговейно осенять себя крестным знамением: «Крест есть знамение нашего спасения... Св. Крестом ты избавлен от греха, проклятия и смерти вечной. А ко­гда знаменаешься св. Крестом, то воображай все зна­чение его».

Много размышлений о. Иустиниан посвящал терпению скорбей и искушений. Утешая духовных чад в жизненных трудностях, старец говорил, что «скорбями очищаются грехи, или бывшие, или теперь делаемые, или еще несоделанные. И да не возжелай избавиться от них». В кратких словах старец выразил мысли большинства отцов Церкви. Для примера можно привести выдержку из «Невидимой брани» прп. Никодима Святогорца: «Когда находишься в какой скорби, переносимой тобой с благодарением, внимай добре, да не прельстит тебя враг или твое самолюбие возжелать избавиться от нее. Ибо от этого потерпишь ты две потери: первая — та, что хотя, восприяв такое желание и согласившись на него, ты не потеряешь тотчас добродетели терпения, одна­ко ж значительно поколеблешь ее, отчего она, мало-по­малу ослабевая, по причине неисполнения желания из­бавиться от надлежащей скорби, ввергнет тебя наконец в состояние нетерпеливости; вторая — та, что терпение твое с сего момента начнет быть подневольное, Бог же доброхотна дателя любит и награждает. Следова­тельно, с сего времени хоть терпеть все же будешь, ибо одно желание избавиться от скорби не избавляет от нее, но терпение твое будет безнаградное».

«Большие дарования, — назидал о. Иустиниан послуш­ника Георгия в духе прп. аввы Дорофея, — даются за большие искушения», и «искушения приносят боль­шую пользу тому, кто переносит их без смущения».

Главными руководителями в духовной жизни христи­анина, говорил старец, должны быть Священное Писа­ние и творения святых отцов, так как «Евангелие есть закон христианский, его надо знать каждому христианинину, что он повелевает», а «по чтении св. отцов благодать, как любящая мать, руководит ко спасению».

О. Иустиниан назидал: «Все, что ты ни соделал, или других соблазнил чем-либо, все это и предстанет на Страшном Суде Христовом и встретит тебя, своего делателя». Потому в земной жизни нужно быть «мудрой пчелкой, заимствуя у всех одно хорошее, а на худое не обращая внимания».

О монашеском подвиге старец был очень высокого мнения, считая себя недостойным даже и называть­ся монахом. Он учил: «Ты знаешь, что такое монах? Ну так вот, монах — это бездна терпения, море сми­рения и океан послушания».

Добродетель любви, по мысли иеромонаха Иустини­ана, «ничем столько не сохраняется... как прощением обид против нас виновных».

После посвящения о. Сергия (Иртеля) в сан иеро­монаха старец написал своему чаду краткое письмо, в котором выразил сердечные пожелания, подчеркнув добродетели, необходимые священнику в первую очередь: «Молю Господа, чтоб Он, Благий, помог тебе нести иго святое, таинство священства, в духе смирения, чистоты и кротости». Желая помочь духовному сыну преодолеть пастырские искушения, о. Иустиниан говорил: «На том свете первыми будут не митрополиты, не епископы, а исполнители запове­дей Божиихи очистившие сердце от страстей... В аду много и митрополитов, и епископов, и патриархов. Не сан, а чистота сердца делает достойным».

Принадлежность человека к христианству о. Иусти­ниан определял не по факту крещения: «Вот признак христианства: сколько ни потрудился, сколько ни со­вершил праведных дел, оставайся в той мысли, будто бы ничего не сделано; постясь, говори, что не постился; молясь — что не молился». «Ничто столько не по­казывает в человеке благородство души, как смиренное сознание своих недостатков и искреннее желание ис­править их. Не думай, что ты достиг в чем-либо совер­шенства. До последнего твоего издыхания» О себе же в данном контексте старец рассуждал: «Знаю я хорошо, но, увы, забываю, что я не поло­жил еще никакого доброго начала своей жизни и что я без всякого преувеличения хуже всех людей. Пото­му молю Тебя, Господи, даруй мне положить начало благое и избави меня от... всякого зла... Благодатью Твоею, о Благий Господи, дай мне покаяние истинное и сподоби меня, грешного, во все дни жизни моей благоугождать Тебе...»

 

⇐ Предыдущая20212223242526272829Следующая ⇒

Поделиться: