Просьба умерших о поминовении их и благодарность за молитвы живых

«Возвратясь от заутрени в первый день Пасхи, — пе­редает А. Т. Б., — я легла спать и едвз забылась, как у самого изголовья услышала, что кто-то горько плачет. Сердце сжалось у меня от жалости; боясь открыть гла­за, я робко спросила: «Надя, это ты, моя родная?» — и страшилась услышать ответ, ибо мне пришло в голову, что, может быть, сестра моя Надя, давно скончавшаяся, не получив блаженства в вечной жизни, явилась мне для. испрашивания молитвы, но на мой вопрос нежным грустным девичьим голосом, дрожащим от рыдания, по­слышался ответ:

— Нет, я не Надя.

— Кто же вы? — спросила я. — Скажите, что вам
нужно? Я все сделаю.

Тогда рыдания усилились и плачущая отвечала:

— Я Варвара Н. Ради Бога, помолитесь обо мне, по­мяните меня за Литургией!

Я обещалась и рыдания утихли. Я открыла глаза, в комнате уже было светло, и никого не было.

Когда приехали к нам родственники В. Н., я спросила зятя мужа моего, как звали его сестру, скончавшуюся недавно в Москве? Он отвечал: «Варварой Николаев­ной». Тогда я передала мое видение. Он был поражен рассказом и немедленно озаботился о поминовении сест­ры своей» («Душеполезные размышления», 1882, №5).

* * *

«Моя племянница Юленька живет у нас уже семь лет, — рассказывает г-жа Д. — Я взяла ее трехлетним ребенком тотчас после смерти ее матери, а моей сестры. Теперь ей минуло десять лет. До последнего времени она была девочка здоровая и веселая и хорошо училась. Раз утром она говорит мне: «Тетя, я видела во сне мою мамашу, она обещала прийти ко мне наяву, и сказала, чтоб я не боялась ее».

Три дня спустя, тоже утром, Юля твердила урок из географии. Вдруг она встала и пошла по направлению к двери, как бы к кому-то навстречу, сказав при этом: «Мамаша пришла». Затем протянула руку и подняла го­лову, как бы для получения чьего-то поцелуя, и села на стул рядом с другим, на который, как нам сказала, при­села ее мать.

Потом Юля говорила, что мать велела передать мне то-то и то-то. При этом заговорила о таких вещах, кото­рые были ей совершенно неизвестны, а главное — недо­ступны в ее лета. Например, она рассказала факты из прошлого, известные только покойной сестре и мне, и передавала такие рассуждения от ее имени, каких ни один десятилетний ребенок не только не мог бы приду­мать, но даже и передать с толком. Впоследствии мы ве­ли с покойной сестрою через Юлю целые разговоры. Яв­ления эти повторялись часто в продолжении целых шести месяцев и мы совершенно привыкли к ним. Одно ме­сто в зале было, по-видимому, любимым у посетительни­цы из загробного мира, — на него она обыкновенно са­дилась и начинала разговор с дочерью.

«Скажи тете, — сказала она однажды, — что я могла бы сделаться видимою и для нее, но она не вынесет и может заболеть, потому-то я и говорю с нею через тебя дети меньше нас боятся, чем взрослые». Очень часто она просила молиться о ней, и как-то раз даже заказала от­служить по ней заупокойную обедню и панихиду.

Мы все тогда отправились в церковь. Наш священник уже привык к нашим рассказам и перестал им дивиться Только что началась обедня, как Юленька сказала: «Вот и мамаша пришла со своей подругой», — и при этом она пошла к кому-то, для нас невидимому, встречу, с кем-то поздоровалась и, вернувшись на свое место, прибави­ла, «они обе стали на колени пред царскими вратами» Вначале панихиды Юленька сообщила: «Мамаша сказа­ла, что ей не такую надо панихиду, а сугубую». Я подо­шла к священнику и повторила ему просьбу покойницы причем спросила, действительно ли есть сугубая панихи­да. «Так она не называется, — сказал священник, - но все равно я понимаю, что вам нужно, — это очень про­странная заупокойная служба, отправляемая больше по монастырям. Хорошо, я отслужу такую».

Когда запели «Со святыми упокой», Юленька сказала-«Мамаша плачет, молится и говорит: куда уже мне со святыми, хотя бы немного успокоиться».

В одно из своих явлений она сказала Юленьке: «Отец твои скоро женится, но ты не пугайся, мачеха твоя бу­дет добрая и очень тебя полюбит; даже оставит в наслед­ство тебе все свое состояние». Предсказание это испол­нилось буквально.

По прошествии шести месяцев она объявила, что мис­сия ее окончена и она более приходить не будет. Под ко­нец своих  посещений сестра приходила с одной при­ятельницей, тоже умершей, совсем неизвестной Юле, но хорошо знакомой мне, и от той я не раз получала при­вет, все через Юленьку. Сестра постоянно просила меня молиться за нее, хотя до той поры мы, откровенно ска­зать, были не особенно богомольны, а тут по просьбе се­стры стали очень часто ходить в церковь» («Ребус», 1884, № 41).

* * *

Архимандрит Симеон, живя в Екатеринославе, был дружен с одним благородным семейством. Отец этой се­мьи умер в феврале 1844 года. В это время о. Симеон уже служил в Воронеже. В числе осиротевшей семьи была дочь Любовь, которая страдала чахоткою. 6 авгус­та того же года больная приобщилась Св. Тайн, не сни­мая с себя траура. Мать заметила ей, зачем она ради причастия не сняла с себя траура, на что она ответила: «Я 15-го числа наряжусь». И действительно, в день Ус­пения Божией Матери она надела на себя полное вен­чальное убранство, послала за священником и снова приобщилась Св. Тайн. Потом попросила читать ей от­ходные молитвы, и во время чтения их, обращаясь к умершему отцу своему, как бы явившемуся ей, сказала: «Папенька, милый папенька, подождите». С последним словом отходной улетела душа ее.

В тот же день и час, когда она умерла в Екатерино­славе, о. Симеон увидел в Воронеже наяву отца скончав­шейся девицы, который сказал ему: «Вам в Екатерино­славе надо утешить скорбных, а Любонька со мною, но вы и нас не забывайте» («Монастырские письма», 1884, п. 17).

* * *

2 июля 1893 года к преосвященному Мартиниану, епископу Таврическому и Симферопольскому, явились настоятель Петропавловской церкви о. Димитрий Койко и один из местной интеллигенции, человек с высшим об­разованием. Они рассказали владыке о следующем.

В ночь на 30 июня означенному лицу приснился сон, что к нему подошел какой-то офицер с окровавленной повязкой на голове и просил его передать священнику Петропавловской церкви вопрос, почему тот не молится за него, а равно не молится тем угодникам Божиим, мо­щи которых находятся в пожертвованной им иконе, при­чем прибавил, что 20 июля, на Илию, образу этому ис­полнится двести лет. Видевший сон, немедленно утром отправился к настоятелю Петропавловской церкви и со­общил ему свое сновидение. На это о. Димитрий заме­тил, что в церкви нет двухсотлетней иконы, так как са­мая церковь существует лишь с 1805 года, а равно нет икон с частицами мощей, но что его удивляет явление офицера во сне, так как в церкви есть икона, которую, как рассказывал ему предшественник его, протоиерей Руднев, ныне уже умерший, во время Крымской компа­нии привез какой-то офицер и оставил в церкви с усло­вием, что если он возвратится из Севастополя, то возьмет икону обратно, если же не возвратится, то жер­твует ее в храм.

Неизвестный офицер не возвратился и икона осталась в церкви. Это совпадение побудило о. Димитрия Койко осмотреть эту святыню, причем о. Димитрий, как лицу, передававшему сон, так впоследствии и владыке, засви­детельствовал, что, состоя четырнадцать лет при церкви, он ни разу не открывал того образа. Немедленно посла­ли за диаконом и все три лица отправились в церковь для осмотра иконы.

Икона представляла кипарисную доску, на которой старинной живописью изображена Пресвятая Троица, а также" лики нескольких угодников. В особом углублении помещался серебряный крест. Когда его с большим тру­дом вынули, то оказалось, что он раздвигается и в сере­дине его находятся частицы мощей св. Лазаря, св. вели­комученика Феодора Стратилата, св. апостола и еванге­листа Луки и св. первомученика и архидиакона Стефана.

Надписи указывали, что тут были еще и другие части­цы, в том числе первомученицы Феклы. Но осматриваю­щих ждало еще большее удивление: внизу креста чуть заметной вязью стояла вырезанная надпись, гласившая: 7201 год от сотворения мира, а следовательно, иконе ис­полнилось двести лет. Когда об этом было доложено пре­освященному Мартиниану, то владыка сделал распоря­жение, чтобы в этой церкви ежедневно были совершае­мы заупокойные ектений о воинах, павших на поле бра­ни за Веру, Царя и Отечество («Свет», 1893).

* * *

В одном приходе по случаю смерти священника мес­то его занято было другим. Но, к прискорбию прихожан, вновь назначенный иерей через несколько дней после первого богослужения, совершенного им в церкви, ото­шел в вечность.

Назначен был новый священник. По приезде в приход он вступил в должность, и в первый же воскресный день отправился в церковь для богослужения. Войдя в алтарь, священник невольно был страшно поражен: вблизи пре­стола стоял незнакомый ему священник в полном обла­чении, но скованный по рукам и ногам железными цепя­ми. Не понимая, что это значит, новый священнослужи­тель, однако, не потерял духа и приступил к соверше­нию Божественной Литургии.

Лишь только окончена была служба, к новому удив­лению служившего обедню, привидение исчезло. Свя­щеннодействовавший иерей понял, что виденный им свя­щенник есть обитатель загробного мира; но что означа­ло необычайное явление его в таком устрашающем виде, не мог разгадать. Одно только заметил: что незнакомый ему узник и собрат, в продолжение всей службы, не вы­молвил ни слова, и только, время от времени приподни­мая скованные руки, указывал на одно место в алтаре, на котором, по-видимому, ничего особенного не было. То же самое повторилось и в следующую службу, с той лишь разницей, что новый священник по входе в алтарь прежде всего обратил внимание на то место, на которое указывало привидение. В углу на полу, поблизости от жертвенника, он заметил старый небольшой мешок. Ко­гда он развязал его, то нашел в нем немалое число запи­сок с именами умерших и живых лиц, какие обыкновен­но подаются для поминовения на проскомидии. Как бы по внушению свыше священник понял, что записки эти при жизни стоявшего тут скованным собрата его, быв­шего настоятелем этой же церкви, вероятно, остались не прочитанными им в свое время. Посему, начав службу, он первым долгом помянул на проскомидии имена жи­вых и умерших, сколько было их в записках и тут же увидел, какую важную услугу он оказал загробному оби­тателю, ибо едва только успел окончить чтение поми­нальных записок, как железные оковы в одно мгновение спали с рук и ног узника, а сам он подошел к служаще­му священнику и, не говоря ни слова, поклонился ему в ноги («Странник», 1867, т. 1).

* * *

У секретаря тверского Приказа общественного при­зрения Селинина в 1850 году скоропостижно скончался родитель его, дьячок одной сельской церкви. Сын, узнав о кончине отца, впал в сильную тоску. Долго тяготила она его сердце. Но спустя год по смерти родителя свое­го, побывав в родном селе, Селинин несколько утешил­ся, особенно тем, как сказывал сам, что видел могилу от­ца близ самого клироса, на котором певал покойник. Од­нако безпокойные думы о загробной участи покойного родителя не покидали его до тех пор, пока не явился ему отец во сне.

Однажды в Духов день, у обедни, он особенно усерд­но молился за отца, и в ту же ночь ему приснился по­койный, который, подойдя, поклонился в ноги. «Поми­луйте, батюшка, за что вы кланяетесь в ноги сыну свое­му?» — спросил Селинин. Но тот, не отвечая, поклонился второй и третий раз и потом уже сказал: «Спасибо, любезный сын, что ты меня не оставляешь»,— и сделал­ся невидим. («Странник», 1864).

* * *

28 февраля 1831 года скончался в Москве генерал от инфантерии Степан Степанович Апраксин. В молодых летах он коротко познакомился с князем Василием Вла­димировичем Долгоруковым. Оба они служили в одном полку: первый — в чине полковника, второй — майора. Долгоруков умер в 1789 году в совершенной бедности, так что не было средств похоронить его. Друг его Степан Степанович Апраксин устроил на свой счет погребение и поминовение князя; казалось, он отдал последний долг, как родному брату.

На третий день после похорон умерший Долгоруков явился к своему благодетелю. Таинственный гость пред­сказал сердобольному другу долгую и благополучную жизнь на земле и обещал явиться незадолго до его кон­чины. После того Апраксин был особенно внимателен к нуждам бедных и радовался всякий раз, когда представ­лялся ему случай к благотворительности.

Прошло сорок два года и, верный своему обещанию, князь Долгоруков вторично посетил старца-генерала. Прежде всего, князь напомнил о себе и о том благодея­нии, какое ему было оказано много лет тому назад, по­том увещевал своего друга готовиться к смерти через двадцать дней, обещал еще раз посетить его за три дня до кончины и вышел из комнаты. Апраксин поверил сло­вам загробного вестника: исповедался, причастился и ос вятился елеем. За три дня до смерти он пригласил к се­бе на ночь одного своего друга. В одиннадцать часов но­чи явился Долгоруков и вступил в беседу с Апраксиным. Присутствовавший друг после рассказывал многим, что во время разговора Апраксина с Долгоруковым он ощу­щал невольный страх, хотя явившегося князя не видел, но голос его слышал. Через три дня Апраксин скончал­ся («Душеполезное Чтение», 1867, ч. 1).

* * *

«В стране моей, — говорит блаженный Кир-Лука, — умер князь и был погребен, как должно. Однажды, про­ходя мимо кладбища, я увидел стоящего у одной могилы человека, черного, как потухший уголь. Он звал меня к себе. Я подошел и вот что услышал: «Я написал в заве­щании моем раздать бедным оставленные деньги за спа­сение моей души, и это завещание мое не исполнено до сих пор. Скажи, чтобы раздали непременно, а иначе я останусь навсегда в том положении, в каком ты меня ви­дишь» («Пролог», 24 августа).

* * *

Йлиний младший рассказывает, что в Афинах был очень красивый дом, в котором, однако, никто не жил, так как в нем являлось привидение. Однажды в этот го­род прибыл философ Афинагор и узнав, что указанный дом продается очень дешево, купил его и переехал жить. В первую же ночь, когда Афинагор, по обыкновению, чи­тал и писал, вдруг раздалось бряцание как бы железа и потом явился старик, скованный цепями. Старик подо­шел к Афинагору, но тот не обратил на него внимания, продолжая писать. Привидение сделало знак, чтобы Афинагор следовал за ним, но философ, с своей сторо­ны, сделал ему знак, чтобы явившийся обождал, и, по-прежнему, продолжал писать. Потом взял свечу и после­довал за явившимся стариком.

Вышли на двор, и здесь вдруг в одном месте привиде­ние исчезло в землю. Афинагор, нисколько не испугав­шись, заметил это место, вырвав немного травы. На дру­гой день он известил о случившемся городские власти. Когда начали рыть в указанном месте землю, открыли кости скованного цепями человека. Кости преданы были обычному погребению, и в дом с тех пор старик в цепях больше не являлся («Душеполезные размышления», 1883).

* * *

Один священник с особенным усердием поминал за Литургией покойников, так что если кто раз подал ему записку о поминовении, он выписывал имена усопших в свой синодик и, не говоря о том подавшему, поминал всю жизнь. При соблюдении этого правила у него соста­вился синодик с таким многотысячным перечнем имен, что пришлось ему разделить его на отделы и поминать по очереди.

Случилось, что он впал в какую-то погрешность, так что ему угрожало устранение от прихода. Дело было пе­редано Московскому митрополиту Филарету, и когда преосвященный уже собирался наложить резолюцию об устранении его, вдруг почувствовал какую-то тяжесть в руке. Митрополит отложил подписание до следующего дня. Ночью он видит сон: перед окнами собралась толпа народа разного звания и возраста. Толпа о чем-то гром­ко толкует и обращается с какою-то просьбою к митро­политу.

— Что вам нужно от меня? — спрашивает архи­пастырь. — И что вы за просители?

— Мы отшедшие души и явились к тебе с просьбой: оставь нам священника и не отстраняй его от прихода.

Впечатление от этого сновидения так было велико, что Филарет не мог отделаться от него по пробуждении и велел позвать к себе священника. Когда тот явился, митрополит спросил его:

— Какие ты имеешь за собою добрые дела? Открой мне.

— Никаких, владыко, — отвечал священник, — до­стоин наказания.

— Поминаешь ли ты усопших? — спросил его митро­полит.

— Как же, владыко, у меня правило: кто подаст, раз записку, я уже постоянно на проскомидии вынимаю ча­стички о них, так что прихожане ропщут, что у меня проскомидия длиннее Литургии, но я уже иначе не могу.

Преосвященный ограничился переводом священника в другой приход, объяснив ему, кто был ходатаем за не­го («Странник», 1862, май).

* * *

Один из афонских подвижников открыл святогорцу, известному отцу Серафиму, следующее: «Причиной мо­его вступления в монашество было видение во сне за­гробной участи грешников. После двухмесячной болезни я пришел в сильное изнеможение. В этом состоянии я вижу двух юношей, вошедших ко мне. Они взяли меня за руки и сказали: «Следуй за нами!» Я, не чувствуя бо­лезни, встал, оглянулся на свою постель и увидел, что тело мое лежало спокойно на постели. Тогда я понял, что оставил земную жизнь и должен явиться в загроб­ный мир.

В лице юношей я узнал Ангелов, с которыми и отпра­вился. Мне показаны были огненные места мучений; слышал я там вопли страдальцев. Ангелы, показывая мне за какой грех какое назначено огненное место, при­бавили: «Если и ты не бросишь своих привычек к гре­ховной жизни, то — вот и твое место наказания!».

Затем один из Ангелов восхитил из пламени одного человека, который был черен, как уголь, весь обгорел и с ног до головы окован. Тогда оба Ангела приступили к страдальцу, сняли с него оковы — и вместе с ними ис­чезла вся его чернота: он стал чист и светел, как ангел. Потом Ангелы облекли его в блестящее одеяние, подоб­ное свету.

«Что значит это изменение сего человека?» — решил­ся я спросить Ангелов. «Это грешная душа, — отвечали Ангелы, — была отлучена от Бога за свои грехи и долж­на была вечно гореть в этом пламени; между тем, родители этой души подавали много милостыни, делали час­тые поминовения за Литургиями, отправляли панихиды, и вот ради родительских молитв и молитв святой Церк­ви, Бог умилостивился и грешной душе даровано совер­шенное прощение. Она избавлена вечного мучения и те­перь предстанет пред лице своего Господа и будет радо­ваться со всеми Его святыми».

Когда видение кончилось, я пришел в себя и что же увидел? Вокруг меня стояли и плакали, приготовляя те­ло мое к погребению» («Странник», 1862, май).

 

 

 

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: