Нам надо поговорить с Питом и Изабель, но сначала позвони мне. Есть? к тебе.

 

Второе – не от нее:

 

У доктора Стамоса к вам срочный разговор. Вы записаны завтра на 9:00. Пожалуйста, появитесь в указанное время !

 

Ходжес смотрит на часы и видит, что хотя кажется, будто с утра уже прошел месяц, только пятнадцать минут пятого. Звонит в приемную Стамоса, трубку берет Марли. Он сразу узнает ее по бодрому голосу чирлидерши, который становится серьезным, как только Ходжес называет свою фамилию. Он не знает, какие результаты анализов, но они, очевидно, не очень хорошие. Как некогда сказал Боб Дилан, для того чтобы знать, откуда ветер, синоптик не нужен.

Он переносит визит на полдесятого, потому что хочет сначала поговорить с Холли, Питом и Изабель. Он не хочет верить, что сразу после визита к доктору Стамосу надо будет ложиться в больницу, но он реалист и эта неожиданная боль в ноге не на шутку напугала его.

Марли просит его оставаться на линии. Ходжес некоторое время слушает мелодию группы «Янг Рэсколс» (сейчас они, видимо, уже далеко не «юные негодяи», а очень старые, думает он), после чего она возвращается.

– Мы можем перенести вас на полдесятого, мистер Ходжес, но доктор Стамос говорит, что вам совершенно необходимо прийти.

Ходжес не успевает сдержаться:

– А насколько все плохо?

– У меня о вашем случае информации нет, – говорит Марли, – но я бы сказала, что вам надо как можно скорее заняться тем, что плохо. Или вы так не считаете?

– Конечно, считаю, – с нажимом говорит Ходжес. – Безусловно, я приду. И спасибо вам.

Он разъединяется и смотрит на свой телефон. На экране – фотография дочери, когда той было семь лет, она, веселая и улыбающаяся, катается на качелях, которые он повесил во дворе, когда они жили на Фриборн-авеню. Когда они еще были семьей. Теперь Элли тридцать шесть, она разведена, ходит к психологу и пытается пережить мучительные отношения с мужчиной, который рассказал ей историю, старую как мир: «Я ее скоро брошу, но сейчас время неудобное…»

Ходжес кладет телефон и поднимает рубашку. Боль в левой части живота снова уменьшается до слабого фона, и хорошо, только вот не нравится ему это утолщение под грудной клеткой. Как будто он только что съел огромный обед, а на самом же деле он еле половину обеда осилил и бубликом позавтракал.

– Что с тобой творится? – обращается он к распухшему животу. – Мне бы не помешал какой-нибудь намек до того, как я завтра приду на прием.

Пожалуй, он мог бы какой-то намек получить, если бы включил компьютер и залез в Интернет на медицинские сайты, но он пришел к твердому убеждению, что самодиагностика через Сеть – это забава для дураков. Вместо этого он звонит Холли. Та хочет знать, не нашлось ли чего интересного в доме 1588.

– Ну, есть кое-что интересное, как говорили в программе «Лог-Ин»,[16] но сначала – давай свой вопрос!

– Как ты считаешь, Пит может узнать, не покупала ли Мартина Стоувер компьютер? Проверить ее карты или еще что? Потому что ее мать была старенькая. Если это правда, то, значит, она всерьез собиралась учиться на интернет-курсах. А если она серьезно собиралась, то…

– То вероятность того, что она договорилась с матерью о своей смерти, резко падает.

– Да.

– Однако это не означает, что мать сама не могла на такое решиться. Она могла налить водки с лекарствами в трубку Мартины, пока та спала, а сама пойти в ванну и там все закончить.

– Но Нэнси Элдерсон говорила…

– Что они были счастливы – ну ясное дело, помню. Просто вариант привожу. Сам я в это не верю.

– У тебя голос уставший.

– Да просто немного замотался в конце дня. Вот пожую чего-нибудь – сразу взбодрюсь!

Правда, никогда в жизни ему не хотелось есть меньше, чем сейчас.

– Ешь хорошо. Ты что-то очень похудел. Но сначала расскажи, что вы видели в том пустом доме.

– Только не в самом доме. А в гараже.

Он рассказывает. Она не перебивает его. И ничего не говорит, когда он заканчивает свое повествование. Холли иногда забывает, что они ведут телефонный разговор, он прерывает молчание:

– Что скажешь?

– Не знаю, вот совсем не знаю. Это все… от начала до конца ни на что не похоже. Ты тоже так думаешь? Или нет? Потому, может, я слишком болезненно реагирую. Такое бывает…

«Расскажи мне чего я не знаю», – думает Ходжес, но на этот раз он не считает, что Холли переоценивает странность ситуации, о чем и говорит.

Холли отвечает:

– Ты говорил, что не считаешь, будто Дженис Эллертон могла взять что-то у мужчины в заплатанной куртке и рабочей одежде.

– Да, говорил.

– Но это значит…

Теперь уже молчит он, давая ей время собраться с мыслями.

– …это значит, что здесь действовали двое. Двое. Один дал Дженис Эллертон «Заппит» и вымышленную анкету, в магазине, а второй следил за ее домом через дорогу. Причем с биноклем. С дорогим биноклем! Может, те люди и не работали вместе, но…

Он ждет. Слегка улыбается. Когда Холли включает свои мыслительные процессы на полную, он почти слышит, как у нее в голове крутятся колесики.

– Билл, ты еще здесь?

– Да. Просто жду, когда ты выдашь результат.

– Но, похоже, что они работали вместе. По крайней мере, мне так кажется. И что-то у них было к тем женщинам, которые погибли. Что-то этакое. Ну как, ты рад?

– Да, Холли, рад. Меня завтра на полдесятого к врачу вызывают.

– Пришли результаты?

– Ага. Хочу перед тем устроить встречу с Питом и Изабель. Полдевятого тебя устраивает?

– Конечно.

– Мы все выложим, расскажем о Элдерсон и игровом устройстве, которое ты нашла в доме 1588. Посмотрим, что они думают. Как тебе это?

– Да, только она думать не будет.

– Может, ты ошибаешься?

– Да. А небо завтра может стать зеленым в красный горошек. Ну а сейчас приготовь себе ужин.

Ходжес утверждает, что так и поступит, нагревает банку консервированного куриного супа с лапшой, смотря ранние вечерние новости. Съедает большую часть супа, ложку за ложкой, подбадривая себя: «Ты можешь, ты можешь».

Когда он моет посуду, боль в левой части живота возвращается вместе с теми щупальцами, которые охватывали спину. Кажется, боль движется вверх-вниз с каждым ударом сердца. Желудок сжимается. Ходжес думает, что надо бежать в туалет, но не успевает. Он наклоняется над раковиной и блюет с закрытыми глазами. Не открывая их, тянется к крану, включает воду на полную мощность, чтобы быстрее смыть эту гадость. Он не хочет видеть, что из него вылезло, потому что во рту и в горле чувствуется привкус крови.

«Ох, – думает он, – я в беде. В какой же я беде».

 

 

14

 

Восемь вечера.

Когда раздается звонок в дверь, Рут Скапелли смотрит по телевизору какое-то дурацкое реалити-шоу, которое является просто поводом показать, как молодые люди обоих полов бегают почти голые. Вместо того чтобы идти к двери, она шаркает на кухню и включает монитор камеры безопасности, которая висит над крыльцом. Живет женщина в безопасном районе, но все равно не склонна полагаться на удачу; среди любимых присказок ее покойной матери было «беда на месте не сидит».

Она удивляется и беспокоится – мужчина на крыльце оказывается знакомым: на нем твидовое пальто, явно дорогое, и шляпа трилби с пером. Из-под шляпы великолепно ухоженная седая шевелюра явственно спадает вдоль висков. В руке у него тоненький портфель. Это – доктор Феликс Бэбино, глава неврологического отделения и главное светило Клиники травматических повреждений головного мозга.

Снова раздается звонок, и медсестра спешит открыть, думая: «Он не может знать, что я делала сегодня вечером, потому что двери были заперты, и никто не видел, как я заходила. Расслабься. Это что-то другое. Может, что-то по линии профсоюза».

Но раньше он с ней профсоюзные вопрос не обсуждал, хотя последние пять лет она занимает солидную должность в профессиональном союзе медицинских сестер. Доктор Бэбино даже не узнал бы ее на улице без халата. И тут она осознает, как сейчас одета – в старый домашний халат и такие же старые тапки (еще и с заячьими мордашками!), но переодеваться уже времени нет. Ну, хоть бигуди на голове нет.

«Он должен был бы позвонить, предупредить», – думает она, но эту мысль быстро сменяет другая, тревожная: «а может, он хочет застать меня врасплох»?

– Добрый вечер, доктор Бэбино. Заходите, не стойте на холоде. Извините, что встречаю вас в домашнем халате, но я никого не ждала в гости.

Он заходит и останавливается в коридоре. Чтобы запереть дверь, Рут вынуждена его обойти. Посмотрев на него вблизи, она думает, чтобы они оба, наверное, имеют симптомы расстройства внешнего вида. Да, она в халате и тапочках, но у него щеки испещрены седой щетиной. Доктор Бэбино (никому и в голову не пришло бы называть его доктором Феликсом) вполне мог бы выглядеть модно – чего стоит только кашемировый шарф, непринужденно накинутый вокруг шеи, – но сегодня ему необходимо побриться, и немедленно. А еще под глазами у него фиолетовые мешки.

– Позвольте, я возьму ваше пальто, – говорит она.

Он ставит чемодан между ботинок, расстегивает пальто и передает ей вместе с роскошным шарфом. До сих пор он не проронил ни слова. Лазанья, которой она поужинала, довольно вкусная тогда, теперь, кажется, тянет желудок вниз, словно камень.

– Не желаете…

– Пойдем в гостиную, – говорит он и проходит мимо нее, как будто он здесь хозяин.

Рут Скапелли спешит за ним.

Бэбино берет с кресла пульт от телевизора, нажимает кнопку и выключает звук. Молодые люди и дальше бегают по экрану, но это зрелище не сопровождается бездумной болтовней ведущего. Скапелли уже не просто неловко: ей страшно. За свою работу, за должность, получить которую было нелегко, но и за себя саму. Глаза у него как будто вообще не смотрят – там пустота.

– Может, вам принести чего-нибудь попить? Может, чашечку…

– Слушайте, сестра Скапелли. И слушайте внимательно, если хотите остаться на своей работе.

– Я… я…

– Потому что иначе вы потеряете работу! – Бэбино ставит портфель на кресло и расстегивает хитрые золотистые замочки. Они отпираются с тихим щелчком. – Вы совершили акт физического насилия в отношении психически неполноценного пациента, который можно рассматривать также как акт сексуального насилия, а после этого сделали то, что закон квалифицирует как угроза физической расправы.

– Я… я никогда…

Она почти не слышит собственного голоса. Медсестре кажется, что если она сейчас не сядет, то потеряет сознание, но его портфель стоит на ее любимом кресле. Она бредет по комнате к дивану, по дороге ободрав ногу о кофейный столик, едва его не опрокинув. Чувствует, как вниз до лодыжки течет струйка крови, но не смотрит на нее. Если она увидит кровь, то уж точно потеряет сознание.

– Вы выкручивали сосок мистеру Хартсфилду. Затем вы угрожали сделать то же самое с его яйцами.

– Он сделал пошлый жест! – вспыхивает медсестра. – Показал мне средний палец!

– Я позабочусь, чтобы вы больше медсестрой не работали, – говорит он, заглядывая в глубину своего портфеля, тогда как она, еле живая, падает на диван. На портфеле – его монограмма. Конечно, золотая. Ездит глава отделения на новом «БМВ», а стрижка наверняка стоила ему пятьдесят долларов. Возможно, больше. Он властный, деспотичный начальник – и вот он грозится сломать ей жизнь за одну мелкую ошибку. Одну маленькую ошибку – недооценку…

Она бы не возражала, если бы сейчас провалилась под землю, но видит все она на удивление четко. Кажется, от нее не укрывается ни одна мелочь: перо на шляпе, каждая красная прожилка в его глазах, даже уродливая серая щетина на щеках и подбородке. Волосы у него были бы такого де самого крысиного цвета, если бы он их не красил.

– Я… – теперь потекли слезы, горячие слезы по холодным щекам. – Я… ну пожалуйста, доктор Бэбино… – Она не знает, откуда он все узнал, да это и не важно. Главное, что знает. – Я никогда больше так не буду. Ну, пожалуйста. Пожалуйста...

Доктор Бэбино не позаботился ответить на эти мольбы.

 

 

15

 

Сельма Вальдес, одна из четырех медсестер, которые работают в «Ведре» с трех до одиннадцати, формально стучит в палату 217 – это формальность, потому что пациент никогда не отвечает, – и заходит туда.

Брейди сидит в кресле у окна, смотрит в темноту. Лампа у кровати горит, отбрасывая золотистые блики на его волосы. На нем до сих пор пуговица-значок: «МЕНЯ ПОБРИЛА МЕДСЕСТРА БАРБАРА!»

Она начинает спрашивать, готов ли он, чтобы она ему помогла лечь спать (он еще не может расстегнуть рубашку и брюки, но способен сбросить их, когда они расстегнуты), но останавливается и передумывает. Доктор Бэбино дописал в карту Хартсфилда повелевающими красными чернилами:

 

Пациента не беспокоить, когда он в полубессознательном состоянии. В эти периоды его мозг, возможно, «перезагружается», приобретая новые маленькие, но ценные способности. Подходите с интервалом в полчаса и проверяйте. Не игнорируйте это распоряжение.  

 

Сельма не считает, что Хартсфилд перезагружает какую-то фигню, – он просто отчалил куда-то в страну дураков. Но, как и все медсестры в «Ведре», она опасается Бэбино, у которого есть привычка приходить с проверкой в неподходящий момент, даже под утро, а сейчас только восемь вечера.

В какой-то момент после предыдущих Сельминых визитов Хартсфилд умудрился встать и сделать три шага до тумбочки, где лежит его гаджет с играми. Играть ни в одну из них ему не хватает возможностей, но включить его он может. Он любит класть эту штуку себе на колени, и смотреть демо. Иногда он может так просидеть даже час, согнувшись над экраном, как будто готовится к какому-то важному экзамену. Больше всего ему нравится демо «Рыбалки», вот и сейчас он смотрит на него. Играет мелодия, которую она помнит с детства: «Где море, где море красивое…»

Она подходит ближе, собирается сказать: «О, вам это, вижу, очень нравится», – но вспоминает суровое предписание («не игнорируйте!»), еще и подчеркнуто, и заглядывается в маленький экран пять на три дюйма.[17] Медсестра понимает, чем пациенту так полюбилось это видео: есть что-то красивое и волшебное в том, как экзотические рыбки появляются, останавливаются, а потом быстро убегают с экрана по одному взмаху хвоста. Одни из них красные… другие – синие… третьи – желтые… о, какая красивая розовая…

– Не смотрите.

Голос Брейди скрипит, как дверь, которую редко открывают, и, когда между словами достаточная пауза, они вполне четкие. Совсем не похоже на его обычное неразборчивое бормотание. Сельма подскочила, как будто он ее толкнул, а не обратился к ней. На экране «Заппита» синяя вспышка проглатывает всех рыбок, но потом они возвращаются. Сельма смотрит на часы, прикрепленные к халату вверх ногами, и видит время: двадцать минут девятого. Боже мой, она что, действительно простояла здесь почти двадцать минут?

– Идите.

Брейди и дальше не сводит взгляда с экрана, где снова туда-сюда проплывают рыбки. Туда и сюда. Сельма отводит взгляд, но ей это трудно.

– Зайдете позже, – пауза. – Когда я закончу, – пауза. – Смотреть.

Сельма делает, как ей велено, и, выйдя в коридор, она наконец-то чувствует себя собой. Он обратился к ней – что-то в лесу сдохло. А что, если ему нравится смотреть демо «Рыбалки» так, как некоторым мужчинам – то, как девушки в бикини играют в волейбол? Опять-таки, что-то действительно большое в лесу сдохло. А вот зачем детям дают в такие штуки играть – большой вопрос. Для их незрелого мозга это не может быть полезным, не так ли? А с другой стороны, играются же дети все время в компьютерные игры, может, у них на это иммунитет. Ну а сейчас у нее полно дел. Пусть Хартсфилд сидит, сколько хочет, и на свою игрушку глазеет.

Он же никому этим не вредит.

 

 

16

 

Феликс Бэбино сгибается в поясе как-то неестественно, словно андроид в научно-фантастическом фильме. Запускает руку в портфель и достает оттуда плоский розовый гаджет, похожий на электронную книгу. Экран серый и пустой.

– Здесь есть один номер, который я бы хотел найти, – говорит он. – Девятизначный. Если вы сможете его найти, сестра Скапелли, сегодняшний инцидент останется между нами.

Первое, что приходит ей на ум: «Доктор, вы сошли с ума», но сказать такого старшая медсестра не может в момент, когда ее жизнь в его руках.

– Ну как я это смогу? Я про эти электронные штуки вообще ничего не знаю! Я телефоном-то еле умею пользоваться!

– Это глупости. Как хирургическую медсестру, вас часто вызывали помогать. Ибо вы шустрая.

Да, это довольно близко к истине – но в хирургическом отделении Кайнера она работала лет десять назад: подавала ножницы, рефракторы, вату. Она проходила шестинедельные курсы по микрохирургии – семьдесят процентов за нее оплатила больница, – но ей было не очень интересно. Или просто она так говорила. На самом деле ей было страшно не сдать. Но доктор прав: в свои лучшие времена она была очень шустрой.

Бэбино нажимает кнопку в верхней части устройства. Медсестра вытягивает шею и смотрит. Экран загорается, на нем высвечиваются слова:

 

Вас приветствует Заппит!

 

Далее на экране появляются всевозможные иконки.

«Пожалуй, игры», – думает она.

Он проводит по экрану пальцем раз, второй, а потом приказывает медсестре встать рядом. Она колеблется; он улыбается. Может, это он хотел по-доброму пригласить ее, но женщина испугалась. Потому что его в глазах совершенно ничего нет – вообще какое-то нечеловеческое выражение.

– Подходите, сестра. Я не кусаюсь.

Кусается – не кусается. А если все-таки?..

Все же она делает шаг к нему, чтобы видеть экран, где туда-сюда плавают экзотические рыбки. Когда они шевелят хвостиками, вверх идут пузырьки. Играет какая-то вроде бы знакомая мелодия.

– Видите? Это называется «Рыбалка».

– Д-да… – А мысленно: «Он действительно сошел с ума. У него от избытка работы какой-то нервный срыв…»

– Если вы коснетесь экрана внизу, начнется игра и изменится музыка, но мне нужно от вас не это. Вам нужно только демо. Высматривайте розовых рыбок. Они появляются нечасто, но плавают быстро, будьте внимательны. Не сводите глаз с экрана.

– Доктор Бэбино, с вами все в порядке?

Это ее голос, только звучит он словно совсем издалека. Он не отвечает, только смотрит на экран. Скапелли тоже смотрит. Рыбки интересные. И музыка словно гипнотизирует. Вдруг экран вспыхивает синим. Она моргает, и вот уже рыбки возвращаются. Плавают туда-сюда. Шевелят хвостиками и поднимают тучи пузырей.

– Как только увидите розовую рыбку, жмите на нее пальцем, и появится цифра. Девять рыбок, девять цифр. Тогда у вас будет все, что надо, – и это останется между нами. Понимаете?

Она думает спросить его, надо ли эти цифры записывать – или просто запоминать, но это кажется слишком сложным, и она просто говорит: «Да».

– Хорошо. – Он дает ей гаджет. – Девять рыбок, девять цифр. Но только розовые, не забудьте.

Скапелли смотрит на экран, где плавают рыбки: красные и зеленые, зеленые и синие, синие и желтые. Они плывут в левую часть прямоугольного экрана, а затем в правую. В правую, затем в левую.

Слева, справа.

Справа, слева.

Одни выше, другие ниже.

А где же розовые? Ей нужно ловить розовых, и, когда она коснется девятерых таких, все останется позади.

Краем глаза она замечает, что Бэбино застегивает портфель. Берет его и выходит из комнаты. Уходит. Это не важно. Ее дело: поймать те розовые рыбки – и все останется позади. Экран вспыхивает синим светом – и снова появляются рыбки. Плавают слева направо, справа налево. Играет песенка: «Где море, где море красивое, где море, где море красивое, мы будем с тобой счастливы…»

Розовая! Она касается ее пальцем! Число – 11! Еще восемь остается.

Вторую рыбку она ловит тогда, когда входная дверь тихо закрывается, а третью – когда на улице заводится машина Феликса Бэбино. Женщина стоит посреди гостиной, разведя губы, словно для поцелуя, и не сводит взгляда с экрана. Цветные блики ходят по ее щекам и лбу. Ее глаза широко открыты и не моргают. Показывается четвертая рыбка, эта движется медленно, словно просится, чтобы ее поймали, но женщина стоит и не двигается.

– Приветствую вас, сестра Скапелли.

Она оглядывается и видит в своем кресле Брейди Хартсфилда. Он немного расплывается по краям, он прозрачный, но все же это он. Одет он именно в то, в чем она его видела, когда заходила к нему вечером: джинсы и рубашка в клеточку. На рубашке пуговица-значок с надписью «МЕНЯ ПОБРИЛА МЕДСЕСТРА БАРБАРА!» Но привычный всем в «Ведре» пустой взгляд Брейди исчез. Он смотрит на медсестру с живым интересом. Она помнит: ее брат так же наблюдал за своей муравьиной фермой, когда они оба были детьми в Херши, штат Пенсильвания.

Пожалуй, он – призрак: в его глазах плавают рыбки.

– Он расскажет, – говорит Хартсфилд. – И это будут не просто слова, понимаете, в чем штука? У него там есть маленькая камера в моей палате, чтобы за мной наблюдать. Изучать меня. Широкий объектив, видно всю палату. Такая камера называется «рыбий глаз».

Он улыбается, чтобы показать, что скаламбурил. В его правом глазу проплывает красная рыбка, исчезает, потом появляется в левом. Скапелли думает: «У него в голове рыбки плавают. Я вижу его мысли…»

– Камера связана с записывающим устройством. Он покажет совету директоров кадры, как вы меня пытаете. Мне не так уж и больно было, я уже не так чувствителен к боли, как раньше, но он назовет это пытками! И на этом все еще не закончится. Он разместит видео на ЮТьюбе, в Фейсбуке, на ресурсе «Плохая медицина». Видео станет популярным. Вы прославитесь. Медсестра-садистка. И кто вас будет защищать? Да никто. Потому что вас никто не любит. Все думают, что вы ужасная. А вы как думаете? Вы сами не находите себя ужасной?

Теперь, когда на этой мысли сосредоточено все ее внимание, Рут Скапелли чувствует, что это так и есть. Человек, который парню с тяжелой мозговой травмой угрожает выкрутить яйца, – это, без сомнения, ужасный человек. А как она считает?

– Скажите. – Он с улыбкой склоняется вперед.

Рыбки плавают. Синяя вспышка. Музыка играет.

– Скажите, сука вы никчемная.

– Я ужасная, – произносит Рут Скапелли в собственной гостиной, где никого, кроме нее, нет. Смотрит на экран «Заппита».

– А теперь скажите еще раз.

– Я ужасная. Я ужасная никчемная сука.

– А что сделает доктор Бэбино?

– Выложит видео на ЮТьюб. В Фейсбук. На ресурс «Плохая медицина». Всем расскажет.

– Вас арестуют.

– Меня арестуют.

– Ваше фото будет в газетах.

– Обязательно.

– Вас посадят в тюрьму.

– Меня посадят в тюрьму.

– Кто вас будет защищать?

– Никто.

 

 

17

 

Сидя в палате 217 в «Ведре», Брейди смотрит в экран с демо «Рыбалки». Его лицо – вполне живое и сознательное. Такое выражение он скрывает от всех, кроме Феликса Бэбино, и доктор Бэбино ему уже не важен. Он уже почти не существует. В последнее время он в основном Доктор Z.

– Сестра Скапелли, – говорит Брейди, – пойдем на кухню.

Она сопротивляется, но недолго.

 

 

18

 

Ходжес пытается обмануть свою боль и спать дальше, но та все не отпускает, тянет его на поверхность, пока мужчина открывает глаза. Нащупывает на тумбочке часы и видит, что всего лишь второй час ночи. Плохое время для бодрствования – может, даже худшее. Когда у него после выхода на пенсию была бессонница, он думал, что два часа ночи – это время самоубийц, а сейчас ему в голову приходит мысль: «Наверное, именно в это время миссис Эллертон все и сделала…» Второй час ночи. Время, когда кажется, что утро никогда не наступит.

Он вылезает из кровати, медленно идет в ванную, берет огромную (экономичная упаковка!) бутылку «Гелюсила»[18] из аптечки, пытаясь не смотреть на себя в зеркало. Делает четыре больших глотка прямо из горлышка, потом наклоняется, ожидая, примет желудок лекарства или случайно нажмет на «сбросить», как это произошло с куриным супом.

Все остается на месте, а боль начинает успокаиваться. Иногда «Гелюсил» помогает. Не всегда.

Он раздумывает, а не лечь снова в кровать, но его пугает эта скучная пульсация, которая может вернуться, если он примет горизонтальное положение. Поэтому Ходжес шаркает в кабинет и включает компьютер. Он понимает, что худшего времени искать вероятные причины своего состояния невозможно придумать, но просто не может удержаться. Загружается картинка рабочего стола (еще одна детская фотография Элли). Он проводит мышкой по экрану, собираясь открыть Файрфокс, но останавливается. Здесь что-то новенькое. Между воздушным шариком текстовых сообщений и камерой ФейсТайм появился синий зонтик с красной единицей.

– Будь я проклят! – говорит он. – Сообщение от «Под синим зонтом Дебби»!

Его молодой друг Джером Робинсон скачал ему на компьютер приложение «Под синим зонтом Дебби» почти шесть лет назад. Брейди Хартсфилд, он же Мистер Мерседес, захотел пообщаться с полицейским, который не смог его поймать. И хотя Ходжес был на пенсии, общаться он был готов. Потому что как только удастся разговорить такого падонка, как Мистер Мерседес (подобных ему мало, и слава Богу) – до того, как его поймать, останется только шаг. Это особенно действует с различными самоуверенными типами – а Хартсфилд был воплощением самоуверенности.

У них обоих были причины общаться на безопасном и, как считалось, невозможном для отслеживания чате, серверы которого скрывались где-то в самых темных глубинах Восточной Европы. Ходжес хотел сделать так, чтобы организатор бойни у Городского Центра допустил какую-нибудь ошибку, которая поможет его разоблачить. Мистер Мерседес хотел довести Ходжеса до самоубийства. Ведь с Оливией Трелони у него это получилось, так почему бы и нет.

 

Какая у Вас теперь жизнь, когда «азарт охоты» уже в прошлом? – написал он в своем первом послании к Ходжесу, том, которое пришло простой почтой. – Хотите со мной связаться? Оставить отзыв? Попробуйте сайт «Под синим зонтом Дебби». Я даже придумал Вам имя пользователя: кермит_лягушонок-19.

 

С большой помощью Джерома Робинсона и Холли Гибни Ходжес вышел на след Брейди, а Холли нанесла преступнику решительный удар. Джером и Холли получили право на бесплатное пользование муниципальными услугами на десять лет; Ходжес получил электронный кардиостимулятор. Были на том пути такие печали и потери, о которых Ходжес не хочет думать – даже и сейчас, через столько лет, – но надо сказать, что для города, а особенно для тех, кто пошел на тот концерт в «Минго», все окончилось хорошо.

В какой-то момент между 2010 годом и нынешним временем иконка с синим зонтиком исчезла из нижней части монитора. Если Ходжес когда-то и задумывался, что с ней произошло (сам он не может вспомнить ничего такого), то, видимо, думал, что Джером или Холли убрали ее с нижней панели во время одного из визитов, во время которого исправляли очередное безобразие, которое постигло его беззащитный «макинтош». Зато тот, кто убрал ту иконку, мог снести ее в папку «Программы», где зонтик и оставался, и все эти годы его не было видно. Черт, да, может, он и сам ее туда перетащил и забыл. После шестидесяти пяти память, бывает, теряет какие-то детали, когда жизненный матч уже далеко перешел за середину второго тайма.

Он подводит курсор к синему зонтику, колеблется, клацает мышкой. Вместо рабочего стола на экране появляется картинка с юной парой на летающем ковре над бесконечным морем. Моросит серебряный дождик, но молодые люди в уюте и безопасности, под синим зонтиком.

Ах, какие воспоминания вызывает эта картина…

Он вводит «кермит_лягушонок-19» и как имя пользователя, и как пароль – разве не так он делал это ранее по указанию Хартсфилда? Он не уверен, но есть только один способ проверить. Ходжес бьет по клавише «ВВОД».

Машина задумывается на одну-две секунды (кажется, что на дольше) – и, вуаля, он уже вошел. Ходжес смотрит – и сводит брови: что за дела? Брейди Хартсфилд подписывался «мерсуб» (Мерседес-убийца) – это Ходжес хорошо помнит, – а здесь кто-то другой. Это и не должно его удивлять, ведь Холли превратила извращенный мозг Хартсфилда в кашу, но все равно что-то есть в этом странное.

 

Z-Мальчик хочет с тобой поговорить!

123456Следующая ⇒

Поделиться: