Распространяли страх и ужас.

Е. П. Блаватская.

 

В 1448 г. русская православная Церковь, как институт религиозной власти обрела самостоятельность и перестала быть дочерним предприятием византийской Церкви. Через сто с небольшим лет (в 1589 г.) глава русской Церкви получил титул патриарха и занял в табели о рангах почётное пятое место, очутившись позади патриархов Константинополя (Византия), Александрии (Египет), Антиохии (Сирия) и Иерусалима.

К тому времени в доведенных до отчаяния массах россиян, задавленных непомерными налогами и поборами, как со стороны светской власти, так и со стороны совершенно «святых» эксплуататоров православной Церкви, стало нарастать недовольство положением дел во всех сферах религиозной и светской жизни. Это недовольство росло как на дрожжах, и стало проявлять себя в разнообразных еретических, с точки зрения Иерархов Церкви, течениях. Их религиозная сущность представляла собой идеи французских катаров, которые в своей жизни стремились к духовной Свободе, Братстве и Равенстве всех людей перед Г. Богом – Заветам, некогда провозглашённым богом истинным, И. Христом.

В середине 14 в. одной из первых на Руси (Псков) появилась секта своеобразных протестантов в лице стригольников, названная по профессиональной деятельности её организатора – стригаля сукна – Карпа. Оттуда их идеи распространились в последующем на Новгород и Тверь. Стригольники, так же как и катары, поначалу ратовали за ликвидацию Церковной Иерархии, так как она, по их мнению, в своей деятельности погрязла во взяточничестве и поставляет на ту или иную должность мелкое духовенство за определённую взятку; т. е. «духопродавчествует1» (41, с. 84).

Сделав такой радикальный вывод, стригольники должны были признать, что

 если везде посвящение происходит на мзде, то нигде нельзя найти истинного священства; но раз истинной иерархии нет, то, очевидно, она и не нужна (41, с. 85).

В свою очередь многочисленным оппонентам стригольников в лице белого духовенства сказать было нечего, поскольку процветавшее взяточничество являлось правдой. Стригольники, которых православная Церковь называет не иначе как еретиками, видели вокруг себя не

 

истинное священство, а учителей-пьяниц, которые ядят и пьют с пьяницами и взимают с них злато, серебро и порты от живых и мёртвых (41, с. 85).

С другой стороны, оттолкнувшись от учения ап. Павла, который допускал несения службы даже простым человеком, стригольники начали проводить самостоятельные церковные службы и творить культовые обряды по своему усмотрению. Вслед за этим, они стали отказываться от явного вымогательства со стороны церковников в виде дарения имущества на помин души. По мнению Карпа-стригольника:

 

Недостоит над умершими пети, ни поминати, ни службу творити, ни приноса за мёртвыми приносити к церкви, ни пиров творити, ни милостыни давати за душу умершего (41, с. 85).

Затем последовали выступления, носившие социальный и экономический характер: против эксплуатации, повинностей и прочих поборов. В конце концов, дело дошло и до культовой обрядности в виде уничтожения идолов (икон) и книг.

По неуточнённым данным, массовые волнения, а затем и вспыхнувшие пожары в Новгороде в 1340 и 1342 годах носили явную антицерковную направленность. Там некие злии человеци не только грабили церковное имущество (товар), но, самое главное, выбрасывали из храмов церковные книги, иконы и предавали их огню (29, т. 1, с.388). Историки приписывают эти волнения стригольникам, религиозные воззрения которых нашли широкую поддержку среди населения часто бунтовавшего Новгорода.

Радикализм учения стригольников зашёл так далеко, что они бога не боятся, ни чають въскресения мёртвым (отрицали демагогическую ахинею гр. отцов папистского «христианства» о некогда всеобщем воскресении мертвецов); ни суда божиа (Страшного суда), ни въездания по делам (неотвратимый закон Воздаяния Г. Бога по делам человека на земле) (29, т.1, с. 388).

Другими словами, они, по сути дела, противопоставили своё учение религиозной догматике Церкви. Затихшие на время волнения середины 14-го в., через несколько лет опять разгорелись в Новгороде. На этот раз вооружённая борьба в ходе которой опять имели место пожары, носила не только религиозное, но и классовое направление. По одну сторону баррикад были чёрные люди (не монахи-чернецы, а обездоленные городские низы), а с другой – феодальная аристократия, поддерживаемая белым духовенством. В конце концов, верх одержали феодалы,

 

что выразилось в расправе с тремя вождями стригольничества и в последовавшей затем кампании террора против его приверженцев (29, т. 1, с.389).

Во второй половине 15 века, в который раз и опять в Новгороде с новой силой вспыхнули очередные волнения, более сильные и масштабные по сравнению со стригольниками, имевшие иную религиозную окраску и получившие название ереси жидовствующих.

 

Это было, конечно, не самоназванием, а ругательной кличкой, данной противниками (29, т.1, с. 390).

Сие надо понимать так, что в православную Церковь

пробралась еврейская диаспора. Некоторые источники связывают ересь жидовствующих с евреем Схарием (или Схарией) приехавшим в Новгород в 1471 г.

в свите литовского князя Михаила Олельковича, и совратившего в свою веру [иудаизм] новгородских попов Дениса и Алексея (29, т.1, с. 390).

 

Другие видят в Схарии некоего Захара, игумена монастыря в Немчинове. Как бы то ни было, но это религиозное движение – скорее всего прозелитизм, с последующей заменой «христианства на иудаизм – было

шире стригольничества и несравненно более могучим (41, с. 86).

С точки зрения историка Е. Е. Голубицкого: ересь жидовствующих, в её собственном виде представляла из себя не что иное,

как полное и настоящее иудейство или жидовство, с совершенным отрицанием христианства (41, с. 87).

Термин жидовствующие прилип к этой еретической секте ещё и потому, что ещё три других «жида» из Литвы, приехавшие вслед за Схарием хорошо знали не только Ветхий Завет, но и иудейскую Каббалу. Более того, на основании иудейского Шестокрыла, который был ей хорошо знаком, эта секта вела летосчисление – как и все евреи до настоящего времени – от сотворения мира.

«Жидовин именем Схария…диаволов сосуд и изучен всякого злодейства изобретению, чародейству же и чернокнижию, звездозаконию же и астрологы»: приехавший в 1471 г. в Новгород, и ещё три других «жида» из Литвы, приехавшие вслед за Схарией, «прельстили» первых еретиков, попа Дениса и протопопа Алексея; «жиды» научили их «жидовству», велели втайне быть «жидами», с снаружи казаться христианами и превратили их в самых ревностных пропагандистов «жидовства» (41, с. 91).

Налицо явная иудейская агитация по распространению иудейского прозелитизма. Данная еретическая секта явно чисто еврейского религиозного воззрения, наложила на себя печать жидовства ещё и тем, что, как и все евреи, она отрицала, какую бы то ни было фетишизацию и поклонение идолам (иконам). Члены этой секты заявляли, что иконы:

 

«то суть дела рук человеческих, уста имут и не глаголют; подобны будут вси надеющиеся на ня». Еретики не только не поклонялись кресту и иконам, но «хулили и ругались им», бросали их «в нечистые и скверные места»,

вырезали из просвир изображения креста и бросали их собакам и кошкам.

За критикой иконопоклонства следовала критика богочеловека Иисуса Христа…находя, что немыслимо «богу на земле снити и родитися от девы, яко человек» (41, с.92).

 

За отрицанием божественности И. Христа последовало отрицание монашества, чего нет в иудаизме, загробной жизни, Второго Пришествия, воскресения из мёртвых и т. п.

 

Естественно, что еретики вслед за этим выражали сомнение в существовании загробной жизни и отвергали главную функцию молитвенников – молитвы за умерших: «А что то царство небесное, а что то второе пришествие, а что то воскресение мёртвых? Ничего такого нет, умер ин, то умер, по та место и был…» (41, с. 93).

 

Религиозные идеи секты жидовствующих в полной мере соотносились с иудаизмом. Так что у Е. Голубинского были все основания назвать её не только

ересью жидовствующих, но и как полное и настоящее иудейство.

Поначалу великий князь Московский Иван 3-й в политической борьбе с Новгородской властью и её Церковью за верховенство на Руси, опирался на те самые ереси, которые и подрывали Новгородскую власть изнутри. В 1478 г. окончательно покорив Новгород, Иван 3-й не только отобрал – секуляризовал львиную долю монастырских и церковных земель и прочих имуществ, но и приблизил к себе иудейских прозелитов Дениса и Алексея, дав им высокие церковные назначения. Обласканные великим князем Иваном 3-м, Дионис и Алексей как настоящие евреи развернули в Москве широкую пропаганду иудаизма, вплоть до разговоров о созыве собора по поводу существования христианской веры. Эта секта вовлекла в круг иудаистских идей таких знатных особ того времени как великокняжеский дьяк Фёдор Куницын, бояре Иван Юрьевич Патрикеев, Семён Иванович Ряполовский (41, с. 94, 95) и др., ставшие иудейскими прозелитами.

Ивана 3-го особенно устраивала антимонашеская идеология еретиков, которые денно и нощно твердили князю, что не пристало монахам владеть вотчинами. Она была направлена против поминовенных монастырей накопивших огромные состояния за счёт дарения на помин души сёл, деревень, крепостных крестьян и прочего имущества, и давала главе государства возможность секуляризовать собственность данных монастырей в пользу светской власти.

Категорически против такой идеологии выступил игумен Волоколамского монастыря еврей Иосиф Волоцкий: взыграл страх потерять владение одного из самых влиятельных монастырей, которым он управлял, а потом и его последователи – партия иосифлян. В результате многолетней борьбы между собою различных сект, жидовствующие, в конце концов, оказались в опале. Ряполовского обезглавили, остальных сослали в заволжские монашеские скиты, где они нашли хорошую поддержку в лице заволжских старцев. Действующие под предводительством Нила Сорского старцы, как и жидовствующие, отвергали монастырское землевладение, и на этом поприще сникали себе славу нестяжателей.

 

Душу нельзя спасти теми способами, какие они [молитвенники] указывают: собирание имений – не на пользу ни монашеской, ни боярской душе, всякое стяжание, «иже по насилию от чюжих трудов собираема», для монаха – «яд смертоносный»… Монах, желающий спасти свою душу, должен жить одиноко в своём скиту и питаться трудами своих рук… (41, с. 98).

В этих условиях Ивану 3-му приходилось лавировать между консерваторами в лице иосифлян, реформаторами в лице ереси жидовствующих и нестяжателями заволжских скитов: не зная кому отдать предпочтение, на кого положиться и кто из них одержит верх. В конце концов, победу одержали консерваторы. На соборе 1490 г. ересь жидовствующих на первый раз была просто осуждена и предана анафеме, а на соборе 1503-1504 гг. уже подвергнута искоренению. Одни главари этой секты были сожжены, другие отлучены от Церкви, преданы проклятию и разосланы в заточение. После этого началась борьба между иосифлянами и нестяжателями.

Первые обещали великому князю – на этот раз уже Василию 3-му, занявшему в 1505 г. престол после смерти Ивана 3-го – поддержку в политической стабильности и возвеличивании его власти (самодержавие) вплоть до звания царя.

Царь естеством подобен есть всем человекам, властью же подобен вышнему богу (41, с. 103) витийствовал Иосиф Волоцкий. Более того: иосифляне первые предлагали княжеской власти свои инквизиционные услуги в деле преследования ереси и подчёркивали, что враги князя одновременно являются врагами и Церкви, под какой бы личиной они ни явились в будущем (41, с. 102).

Вторые – нестяжатели – обещали лишь монастырские земли, но их предложение оказалось не столь заманчивым. На соборе 1531 г. их деяния были решительно осуждены. Верх, как всегда, одержало стремление к Власти, ради которой про монастырские земли можно было на время и забыть.

 

Вси начальствующие и обидящии святые божии церкве и монастыреве, отнимающие у них данные тем сёла и винограды, аще не престанут от такового начинания, да будут прокляты (41, с. 102).

В свою очередь, Стоглавый собор (1551 г.) окончательно закрепил имущественное положение Церкви в качестве величайшего помещика-крепостника феодальной России (29, т.1, с. 395):

 

Именно то, что нужно было для обогащения самого «святого», величайшего помещика-крепостника в лице всего клира православной Церкви. В то же время, собор ограничил монастыри только собственностью подаренной на помин души.

На соборе (1551 г.) кроме вопроса о землевладении решались и другие; начиная от проведения культовых обрядов, и до этических норм поведения клира и прихожан, как в миру вообще, так и в храмах в частности. Великое духовное собрание опять вернулось к вопросу о том, как, каким образом, совершать крестный ход.

Этот вопрос дебатировался и ранее, ещё при борьбе великого князя Ивана 3-го с митрополитом Геронтием. Тогда Иван 3-й требовал совершать крестный ход по солнцу, а Геронтий против солнца. Геронтия поддержал молдавский епископ Василий. В своём послании он утверждал, что отстаивающий хождение по солнцу («посолонь») есть проклят от первого собора 318 богоносных отец, иже в Никеи (29, т. 1 с.380), поскольку данный еретический, с точки зрения православной Церкви, обычай хождения вокруг храма по солнцу, был внедрён «латинянами». На самом же деле, в основе этого надуманного противостояния лежало стремление Ивана 3-го к секуляризации монастырского и церковного землевладения вообще, против чего восставал глава Церкви. На основании решения собора 1551 г. великим догматом премудрым (41, с. 72) был утверждён крестный ход с иконами по солнцу («посолонь»), как того требовал ранее Иван 3-й. В качестве главного догмата (закона) Стоглавого собора было принято решение

творить крестное знамение, как акт образцового благочестиядвумя пальцами-перстами (двуперстное).

В то же время аллилуйю надо было произносить два раза (сугубая), а не три (трегубая) (29, т. 1, с. 399).

Таким образом, Стоглавый собор, укрепив дисциплину в церквях и храмах и утвердив ритуал культовых обрядов, тем самым упрочил и религиозную власть Церкви. Но, не смотря на упрочение религиозного аппарата Христовой невесты, как в центре, так и на местах, еретическое, с точки зрения церковников, движение не угасало и искра вольнодумства и свободомыслия (29, с. 402) время от времени давала о себе знать.

В середине 16-го века это вольнодумство проявило себя в проповедях Матвея Башкина, родом из бояр, и Белозерского монаха Феодосия Косого. В соответствии с евангельскими заповедями И. Христа и св. Апостолов, оба они отвергали, какое бы то ни было закабаление хотя бы в виде крепостничества, не говоря уже о рабстве как антихристианское. Матвей Башкин, владея крепостными крестьянами, подкрепил свои проповеди делом и освободил своих крестьян от кабалы крепостничества, предоставив им свободу выбора.

 

Мы Христовых рабов у себя держим, а Христос всех братиею нарицает, а у нас-де на иных и кабалы, на иных беглыя, а на иных нарядныя, а на иных полныя, а я-де благодарю бога моего, у меня-де, что было кабал полных, то-де есми все изодрал, да держу-де, государь, своих добровольно (41, с. 113).

Такое, истинно христианское мышление и поведение Матвея Башкина было противоестественно «христианским» взглядам иерархов православной Церкви, которые сами по себе были феодалами, и держали каждый из них и Церковь в целом вкупе со светской властью всё население страны в оковах крепостнической кабалы, мало, чем отличающейся от рабства. Христианнейшие Владыки, памятуя о великом Завете бога истинного – любите врагов своих, сначала бросили М. Башкина в тюрьму, потом подвергли истязаниям, затем заставили под пытками покаяться в ереси и, наконец, решением собора 1553 г. он был навеки заточён в Волоколамский монастырь, где и бесследно сгинул.

Чтобы его свободомыслие не выглядело смехотворной, на соборе М. Башкина обвинили во всех мыслимых и не мыслимых грехах и пороках, и навесили на него все ярлыки, какие только были в кармане «святой» с ног до головы Церкви, хотя он почти во всём был прав. В частности его обвинили в том, что

 

он отвергал божественность Иисуса и святого духа, стало быть, и троичность божества в целом; рассматривал хлеб и вино причащения как обычные хлеб и вино, не превращающиеся в тело и кровь господни; иконы именовал идолами; отрицал божественное значение Церкви, рассматривая её только как собрание верующих; отрицал значение покаяния, считая, что грех смывается лишь дальнейшей безупречной жизнью человека; отвергал авторитет писаний отцов Церкви и определений вселенских соборов (29, т. 1, с. 403).

 

С точки зрения религиозных идей И. Христа, проповедей ап. Павла и религии древней Мудрости в целом, деяния и мысли Матвея Башкина были, истинно христианскими. Такого, или почти такого же мнения, был и Феодосий Косой. В своих проповедях он клеймил позором Церковь как институт религиозной власти, эксплуатации и угнетения (29):

 

* «В церквах же попы… повелевают себе послушати, и земскых властей боятися и дани даяти им; монастыри сами пользуются подневольным трудом «заповеди преступающи нестяжания, имеют сёла»; по справедливости же не должно быть угнетения человека человеком: «несть требы быти начальством в христианстве»; «не подобает же в христианох властем бытии и воевати».

В вопросах вероисповедания и проведения культовых обрядов, Феодосий в корне расходился с мнением иерархов Церкви и теми положениями, установленными ими, которые имели место в православии:

* «Догмат троицы он рассматривал как многобожеский и настаивал на том, что «богу единым бытии, а не многим.

* Идею искупительной жертвы бога-сына, догмат его земного воплощения и рождения от женщины Феодосий рассматривал как унижающие достоинство бога.

* Обрядовую сторону церковно-религиозной жизни он трактовал как «человеческие предания», установления самих церковников, не имеющих никакого отношения к божьим заповедям. Сюда он относил и все таинства, и «пение, тропари, пост, поклоны, молитвы, церкви здати и прочая».

* Церкви и храмы он называл «кумирницами», – «языческими молельнями с кумирами» и «златокузницами» – местами, где «ковалось злато». То есть богатевшими на религиозном невежестве совершенно духовно неграмотного населения страны.

* О кресте: «крест «древо есть, яко же и всякое древо и яко столпы не имеют святости».

* О иконах: «иконы суть идоли, очи им писаны, и уши, и ноздри, и уста, и руки, и ноги и ничто же ими действуют, ни могут двигнути».

* То же мощей так называемых святых:

«В ковчегах положиша мертвецов назвавши их преподобными, праведными и святыми; божию честь на мёртвых возложиша… и молятся мёртвым аки богу и просят от них помощи, написали жития их, нарисовали иконы, установили им каноны и пения, свечи перед ними зажигают, кадило приносят» (29, т. 1, с. 404, 5).

 

В своём веровании и критических взглядах на положение дел в православной Церкви и папистском «христианстве» в целом, М. Башкин и Ф. Косой не были одиноки. Их мнение, пусть и не гласно, разделяли многочисленные верующие, считавшие несовместимыми эксплуатацию, как физическую, так и духовную, с религиозными воззрениями И. Христа и проповедями ап. Павла, а тем более тиранию Властей, как светской, так и религиозной, якобы установленных самим Г. Богом.

С получением в 1589 г. титула патриарха, православная Церковь с одной стороны усилила религиозную власть, а с другой, не приобрела и не достигла какого-либо преимущества над светской. Наоборот, патриаршество, прежде всего, нужно было только царю, чтобы через этот наивысший духовный сан иметь в руках всю полноту власти в государстве и, опираясь на него, усилить и своё влияние на Церковь. Царь не только инициировал создание данного религиозного учреждения, но и сам, по сути дела, назначил первого патриарха Иова. На соборе, разумеется, он предложил данную кандидатуру, но кто будет противиться царю?

 

Учреждение патриаршества больно ударило по экономическому положению крепостного крестьянства и низшего духовенства, вызвав в них негодование.

 

Это и понятно, так как патриаршество создавало новую религиозную бюрократию, новое число нахлебников, которых надо было кормить. И не за счёт государственной казны, а за счёт дополнительных поборов и треб при отправлении культовых обрядов, усиления эксплуатации крестьян, особенно в огромной патриаршей области, и тех жестокостей, которые имели место при сборе податей.

 

Пошлины за поставление и архиерейский оброк возросли до огромных размеров. Архиерейские сборщики, следуя директиве своих господ «все подати собирать без недобору», «с большим поспешанием днём и ночью», «а на ослушников правити без всякой пощады», действовали чисто грабительским образом – «всякие окладные и неокладные доходы собирали с прибавкою, не против того, как дань накладывается», не считая «корысти» воевод и прочих агентов светской власти. «Правёж»1, который предписывался архиерейскими приказами, был самый жестокий: недоимщиков бросали в тюрьмы, заковывали в кандалы, нещадно били (41, с. 121).

«Святая» Церковь! «насильников, грабителей, мучителей людей».

Кроме того, мелкое духовенство на местах всё больше и больше утрачивало не только властное влияние, но и экономическое положение. Многочисленными законодательными актами стали запрещаться:

1) свободные выборы местных священников из числа крестьян и холопов;

2) свободный переход, без разрешения архиерея, из одного прихода в другой. Более того, патриарх Иосиф, а за ним и Никон, желая собрать себе имение, т. е. увеличить свою казну, повелел всему духовенству патриаршей области, границы которой в иных местах достигали расстояния многих вёрст от Москвы, для получения перехожих грамот являться к нему лично;

3) священники не могли и не имели прав отныне заниматься торговлей, что раньше процветало повсеместно, и ремеслом;

4) отменялась произвольная плата за требы и вводилась архиереями точная такса за оказываемые услуги культового обряда, совершаемого по просьбе верующего: крещение, венчание, панихида, соборование и т. п. оплата за которые раньше была произвольной и зависела от жадности или нестяжательства местного духовенства. Если к этому добавить устранение священников от возможности проведения судопроизводства и лишения т. о. их больших доходов от судных пошлин в местную казну или лично тому или иному церковнику, то всё это в совокупности не могло не вызвать скрытой оппозиции со стороны мелкого (сельского и приходского) духовенства по отношению к архиерейству.

«Оппозиция против архиереев соединилась с оппозицией против дворян и бояр» «Сельские священники…вместе с прихожанами

 били и увечили архиерейских десятильников [сборщиков десятины], не хотели судиться у архиереев и «презирали» архиерейское богослужение (41. с. 122, 3).

Многочисленные жалобы в высшие инстанции сельского и приходского духовенства, как на поборы со стороны архиерейства, так и на произвол со стороны светской власти в лице дворянства и бояр, не были услышаны и не имели никаких последствий по отношению к угнетателям. С другой стороны более грамотное городское духовенство памятуя о поговорке: ворон ворону глаз не выклюет, а значит, любое обращение в высшие инстанции как всегда останется без ответа, вместо написания жалоб стало заниматься обличением высшего клира. К середине 17-го века стали создаваться

кружки ревнителей благочестия, которые хотели очистить русскую Церковь от скверны (41, с. 124).

Один из таких кружков возглавил протопоп Стефан Вонифатьев. В этот кружок входил и архимандрит Новоспасского монастыря будущий патриарх Никон.

Что представляли собой религиозные идеи и благочестивые намерения членов таких кружков, их последователей и сочувствующих, можно судить хотя бы по так называемому подмётному – тайно подброшенному – письму, появившемуся в 1660 г. в Москве. В нём, в частности говорилось, что ни один епископ, священник, или христианин не живут по-христиански:

 

Вси свой чин презреша; игумени оставиша свои монастыри и возлюбиша со мирскими жёнами и девицами содружатися; а попове оставившее учительство и возлюбиша обедни часто служить и кадило от грабления и от блуда на жертву богу приносити и мерзостное и калное своё житиё всем являти и благочестием лицемерствующиеся, мняше частыми обеднями бога умилостивити, недостойни и пияни, помрачени различными злобами, и слова божия и слышать не хотяще. О таковых бо речено: проклят вся творяй дело божие с небрежением; не приемли имени господа бога твоего всуе (41, с. 124).

А оставшийся неизвестным один из ревнителей нового благочестия в письме к патриарху Иосифу выразился более определённо и категорично:

Твоего святительского рукоположения служители только именем пастыри, а делом волцы (волки), только изречением и образом учители, а произволением тяжцы мучители (41, с. 125).

Из сказанного следовало, что оставаться в таком состоянии Церкви больше не пристало. Необходима была реформа. Терпеть дальше безнравственность в поведении, беспринципность в богослужении, мздоимство и поборы по всем ступеням Церковной лестницы, а также кабалу со стороны обеих властей было нельзя. Поборники реформы понимали, что корень всех зол кроется не в мелком – сельском и приходском – духовенстве, занимающемся поборами. Они в этом были практически не виноваты. Их приучили к данному ремеслу вожди Церкви, никогда не брезговавшие стяжательством.

 

Виною тому те, кто священников ставит и превращает затем в волков своим мздоимством и попустительством.

 Как может низший клир быть нестяжательным, когда стяжают все архиереи, и, прежде всего, стяжают с него самого?

 Как может иерей избегать «пианства», когда у «святых законоположников власти» «брюха толсты, что у коров»? (41, с. 125).

Члены московского кружка Вонифатьева понимали, что реформу надо начинать не с исправления деяний мелкого клира, а с Головы – с патриархии и архиерейства в лице епископов и митрополитов. Поначалу войдя в доверие к молодому тогда царю Алексею Михайловичу, они добились издания нескольких его указов об исправлении имевших в Церкви недостатков. Но этого было мало. Постепенно, входя всё больше и больше в доверие к царю, они сумели провести на свободные епископские должности своих людей. Это уже несколько меняло положение дел в пользу реформаторов. Когда же умер патриарх Иосиф, вонифатьевцы приложили максимум усилий, чтобы возвести на патриарший престол члена своего кружка друга Никона, который к тому времени уже занимал пост Новгородского архиепископа.

Но их старания оказались не только напрасными, но и глубоко ошибочными. Став патриархом, Никон по сути дела предал религиозно-духовные устремления членов своего кружка и, войдя во вкус её Величества Власти, как оборотень принял иной образ. Ныне же честь вземше и переменишеся (Аввакум), он все их мысли, чаяния и надежды превратил не только в несбывшуюся мечту, но и в прах. Возведение Никона на патриарший престол было не только самой большой ошибкой вонифатьевцев, но и недальновидностью самого царя. Впоследствии об этом назначении он, очевидно, горько сожалел и, наверное, не один раз клял себя за свой поступок.

Согласившись с вонифатьевцами на избрание Никона патриархом, царь Алексей Михайлович не знал, да и не мог предположить, насколько болезненно-маниакальным было стремление Никона к Единовластию. Новоявленный патриарх оказался человеком крайнего Высокомерия, болезненного Самолюбия и неограниченного Властолюбия. Став патриархом, Никон взял на вооружение гнилую теорию о двух мечах блаженного Августина. Эта теория, как мы уже знаем, гласила, что некий мнимый меч духовный, который якобы находится в руках Церкви, выше, чем меч светский в руках царя. А если к этому добавить, что именно патриарх венчает царя на царство, то есть, по сути дела даёт ему разрешение на светскую власть, то последняя непременно должна подчиняться духовной. Данное мнение Никон озвучил на соборе 1667 г., на котором и был низложен:

 

«Святейшество боле есть царства: священство от бога есть, от священства же царствии помазуются». «Сего ради яснейшее: царь имать быти менее архиерея и ему в повиновении… яко духовенство есть людие избранные и помазани святым духом» (41, с. 128).

 

Из этого следовало, что патриарх должен быть выше царя. Значит, отныне царь не имел никакого права вмешиваться в церковную жизнь, повелевать Церковью, как это было до сих пор, и слепо следовать указующему персту Никона.

Поначалу, после избрания почти всё так и было. Никон, в отсутствие царя, не только полностью заменял его; в связи, с чем назывался Великим государём, но и без санкции царя сам смещал и назначал епископов, что раньше было немыслимо без ведома царя. Но этого ему было мало. Он не мог ограничиться второй ролью в государстве. Ему было крайне необходимо продемонстрировать верховенство меча духовного над светским. Его болезненная страсть к неограниченной никем Власти порой доходила до абсурда.

Вкусив сладость Власти, он, как и все ограниченные, в умственном отношении люди, возомнил себя ни много, ни мало, как самим И. Христом на земле. Прочитав в Новом Завете о том, как Иисус въезжал на осле в Иерусалим, этот новоявленный Мессия в патриаршем обличье решает повторить, и повторял данное шествие на осляти при каждом удобном случае до того времени, пока не попал в опалу. Сие, наверное, надо понимать не иначе как Явление новоиспечённого Христа народу.

По сведениям многочисленных источников: (70, с. 249-250), (39, с. 334, 434) и др. во время крестных ходов, во время иорданского водосвятия а также каждое Вербное воскресенье, при огромном стечении народа – чтобы все видели, как он Являет себя,– Никон садился на осла, проезжал на нём по Москве, сопровождаемый большою толпою зевак, затем въезжал в Кремль, а царь всея Руси Алексей Михайлович или сам вёл под уздцы это животное (70), или кланялся проезжавшему патриарху Никону. А чтобы окончательно унизить царя и показать своё Величие и Власть над светской, Никон дарил царю за услужение патриарху при ведении под уздцы осла, по 100 рублей. Скажите, пожалуйста, как понимать это Всевластное Чванство и гипертрофированную Манию Величия далеко не умного и духовно Нищего патриарха?

Все эти личные качества Никона, как далеко не уравновешенного, если не сказать большего, человека, проявились в полной мере, когда он начал проводить реформу в Церкви. Ревнители благочестия хотели провести реформу, которая касалась бы в первую очередь только высшего клира Церкви, как института и инструмента религиозной власти. Две основные задачи, которые ставили перед собой вонифатьевцы, и которые надо было решить в первую очередь в процессе реформации это, во-первых, очистить Церковь от волков несытных (41, с. 126) в лице архиерейства. И, во-вторых, чтобы собор был истинным, то есть избираемым всем духовенством, а не назначаемым, в большинстве своём, царём и боярской думой и представляющий собой ничто иное, как сонмище иудейско (41, с. 127).

Никон же начал реформу с обратной стороны; взявшись сначала за унификацию, а значит изменение религиозно культовой обрядности, исправления богослужебных книг и т. п., что в итоге и послужило причиной Великой Смуты, а затем привело православие России к Схизме (Расколу).

На самом деле, следствия Раскола надо искать не в реформе, а в той социально-политической и экономической обстановке в стране; в религиозно-духовном состоянии Церкви; в тех негативных деяниях высшего клира (архиерейства), которые накопились за период существования папистского «христианства» на Руси.

Церковные книги, как всем известно, раньше, до появления Печатного двора (вторая половина 16-го в.) переписывались от руки, а это значит, что в них могли вкрастца разного рода неточности, описки и даже ошибки. Например, в одном списке Символа веры говорилось: его же царствию не будет конца, а в другом: несть конца. В одном списке говорилось: рождён, несотворён – через запятую, а в другом рождён, а не сотворён – через союз «а» (39, с. 248). Эта буква «а» («аз») впоследствии стала камнем преткновения между ревнителями старины и реформаторами. Получилось точно так же, как в своё время в католицизме, когда из-за одной буквы «J» (йот) произошёл решительный раскол в догматическом споре между сторонниками «единосущности» и «равносущности» Г. Бога и И. Христа.

Стал вопрос: как, каким образом претворять реформацию в жизнь? Или по типу пресловутой и фиктивной «христианизации», когда в течение пяти веков на Руси существовало двоеверие – вера как в новых (И. Христос), так и в старых (Сварог ) богов. Или принять на вооружение метод маньяка, тирана и душегуба от религии и веры императора «христианина» Феодосия, и провести реформу в короткий срок, но зато наделать горы трупов и пролить реки крови. Патриарх Никон, с его необузданным нравом как у Феодосия, взял за основу метод последнего.

Начавшаяся реформация Церкви, управление которой он видел не в её соборности, а в Единовластии патриарха, стала, таким образом, Великой Деформацией1ломкой через колено всего старого, невзирая даже на жизнь овец стада Христова.

Пройдя почти по всем ступеням иерархической лестницы Церкви, Никон, начав реформацию, будучи патриархом, не знал даже самых простых основ богослужения. После собора 1654 г. он обратился к Византийскому патриарху Паисию с 27-ю вопросами, касающимися элементарной культовой обрядности:

1) когда зажигать лампадную свечу в церкви;

2) когда открывать царские врата;

3) где класть антиминс по окончании литургии – над потиром, или под ним и т. д. (29, т. 2, с. 34).

От этого религиозного невежества Никона, Паисий, наверное, пришёл в недоумение а, поняв, что может натворить, сей «учёный» муж со своей реформацией, деликатно порекомендовал ему не делать скоропалительных и необдуманных шагов:

 

Не следует думать, будто извращается наша православная вера; если кто-нибудь имеет чинопочитание, несколько отличающееся в вещах, которые не принадлежат к числу существенных или членов веры, лишь бы соглашался в важных и главных с кафолической Церковью» (41, с. 131).

И в этом патриарх Паисий прав. Для Г. Бога не имеет никакого значения то, каким образом Ему служить, и как вершить тот или иной обряд (чин). Для Него в тысячу раз важнее то, как, осознанно или нет, Его понимают, и как соотносят с Ним люди свои земные деяния.

Но одно дело мудрый и дальновидный Паисий, а другое – необузданный Никон. Стремление Никона и поддержавшего его в вопросах реформы царя, изменить и привести в соответствие с греческими чинами всю религиозно-культовую обрядность и богослужение, встретило упорное сопротивление со стороны староверов (старообрядцев), цеплявшихся за культовую обрядность, совершаемую на основе древних харатейных (рукописных) книг. В этом староверов можно и даже нужно было понять, так как введение нового богослужения и новой обрядности было равносильно введению в их жизнь новой веры.

Принять нововведения они не могли по той простой причине, что низшее, особенно сельское и приходское, духовенство в большей части своей было неграмотным и обучалось богослужению по слуху. При получении исправленных церковных книг, низшее духовенство, прежде чем следовать новым установлениям Церкви, изложенным в этих книгах, должно было научиться хотя бы их читать. В противном случае, оно должно было со временем уступить своё место вновь подготовленным клирикам, поскольку переучиваться, да тем более, будучи в преклонном возрасте, было не приемлемым и невыполнимым.

О негативном отношении к Церковным нововведениям, в части исправления старых харатейных книг, можно судить хотя бы, по мнению монахов Соловецкого монастыря по данному вопросу:

Навыкли мы божественные литургии служить по старым служебникам, по которым мы сперва учились и привыкли, а ныне и по тем служебникам мы, старые священницы, очередей своих недельных держати не сможем же… и по новым служебникам для своей старости учиться не сможем же,… а которые мы священницы и дьяконы маломочны и грамоте ненавычны и к учению косны, по которым служебникам старым многие лета училися, а служили с великою нуждою,… а по новым книгам служебникам нам чернецам косным и непереимчивым, сколько не учитца, а не навыкнуть, лутце будет з братьею в монастырских трудах быти (41, с. 134).

Вполне естественно, что в среде низшего духовенства поднялась буря негодования. Многочисленные челобитные царю Алексею Михайловичу и патриарху Никону в защиту старой веры, оставались без внимания и ответов. Закусив удила, оба меча – светский (царь) и духовный (патриарх) не захотели считаться ни с какими просьбами, мольбами и уговорами староверов.

Что касается судьбы самого Никона, то царю, в конце концов, надоела демонстрация меча духовного над светским. Не без влияния еврея Симеона Сатиановича Потоцкого, которого царь выписал их Киева для обучения царевны Софьи, царь со временем не только перестал водить под уздцы осляти патриарха, но и перестал посещать храм, где проводил службы Никон, чтобы не целовать ему руки, как того требовала церковная традиция. Никон обиделся, в приступе ярости бросил московскую кафедру патриарха и уехал в Воскресенский монастырь. Он надеялся, что за ним пошлют, пригласят и извинятся. Но не тут-то было. Царь не только не извинился, но и организовал отлучение Никона от сана. На соборе 1667 г. в присутствии патриархов Византии – Паисия и Антиохии – Макария

 

при полном сочувствии епископата царь предал Никона суду церковного собора за самовольное оставлении кафедры, оскорбление величества и противные канонам самовольные и своекорыстные действия при управлении Церковью (41, с. 129).

Но на этом смута не закончилась. Она только начиналась, так как царь и его преемники не только полностью разделяли взгляды патриарха на суть реформации, но и продолжали претворять его идеи в жизнь с не меньшим упорством и старанием, чем сам Никон. Не видя никакого сочувствия со стороны власти к создавшемуся положению, старообрядцы перешли к открытому противостоянию и начали публичное поношение нововведения:

Всех еретиков от века ереси собраны в новые книги, говорил Аввакум, духовный вождь староверов. Не было еретиков прежде, кои бы святые книги превращали и противные в них догматы вносили (41, с. 136)

 

Ему вторил дьякон Фёдор, сподвижник и последователь Аввакума. В этой огромной по массе и стойкости духа общине христиан, ревнителей истинной (русский Ведизм) старой веры, бояре увидели могучую силу, способную противостоять дворянскому государству. Многие бояре того времени в лице Морозовых, Урусовых, Хованских, Стрешневых, Салтыковых, Потёмкиных и т. д. или всецело стали на сторону староверов, или им сочувствовали и поддерживали всеми имеющими в их распоряжении средствами.

Разрастаясь идейно и территориально, оппозиция Церкви в лице староверов охватила своим влиянием почти всё слои населения, которые увидели в этом движении если и невозможность победить и изменить что-либо в свою сторону, то хотя бы открыто выразить в этом недовольстве и негодовании свои стремления и чаяния.

* Посадские люди были недовольны не прекращающимися и не уменьшающимися поборами со стороны государственной власти:

и от тех твоих государевых беспрестанных служб и сборов всякие тяглые люди оскудели и обнищали до конца (41, с. 147).

* Крестьяне были недовольны тем закабалением, как со стороны дворянства, так и со стороны архиерейства, которые через многочисленные церкви и поминовенные монастыри превратили крестьян в рабочий скот.

* Купечество было недовольно тем, что:

 

Иностранный торговый капитал, пользовавшийся большими льготами, разорял и закабалял мелкого московского купца. Всеми торгами, которыми искони мы торговали, завладели английские немцы (41, с. 147, 8).

 

* Низшее духовенство было недовольно тем, что, как уже говорилось, оно было вынуждено переучиваться, когда многим из них это было не под силу.

* Бояре были недовольны тем, что окрепшая и набравшая силу монархия уже перестала считаться с их влиянием, и если было надо, то легко и свободно секуляризовала не только церковно-монастырские земли, но не брезговала и боярскими.

* Стрельцы, имевшие земельные наделы и денежное жалованье, а также большие льготы, благодаря которым, им ранее предоставлялась возможность продавать свои изделия мелкого промысла, не платя налоги: торгуя своим рукоделием бестаможно и беспошлинно; Уложением 1649 г. были лишены всех ранее данных привилегий. Таким образом, проводимая реформация стала побудительным мотивом излить стрельцам своё негодование и стать на сторону староверов.

 

Надобно братия лучше всего постоять за старую, православную веру и кровь свою пролить за Христа (41, с. 153) говорили стрельцы.

 

И партизанская борьба, которая велась до сих пор от случая к случаю, сразу разгорелась по всей линии, захватив собой весь профессиональный приходской клир (41, с. 134)

 

Дело принимало неслыханный доселе оборот. Староверы перестали ходить в церкви и храмы, где проводилась служба по новым правилам.

Сами отлучишися церковного входа и молитвы (41, с. 150) они стали создавать свои церкви учиниша в домах своих мольбища, на святую Церковь приносят страшные хулы (41, с. 150).

История реформации религиозной жизни русского народа в 17 веке в определённой мере соответствует истории «христианизации» Руси. Как некогда при фиктивном крещении Руси имело место упорное сопротивление со стороны древних русичей проводимой Владимиром реформы, точно такое же, и даже ещё большее, упорное сопротивление Никоновской религиозной реформе имело место в 17 в. При этом при ломке всего старого через колено, а не с помощью Убеждения, ни о каком компромиссе речи быть не могло. Староверы твёрдо и непреклонно стояли на своих позициях. Об их решимости постоять за свою родную им веру (Ведизм), можно судить хотя бы по челобитной царю Петру 1-му, пришедшему к власти после смерти царя Алексея Михайловича и свержения им царевны Софьи Алексеевны.

Творите с нами всё хощете, а мы предания св. отец держимся, и настоящего града, ни села не имеем, но грядущего взыскуем, вечного, и гордому, властию обогащённому князю вашему властодержавцу в подданство не отдаёмся, и в книги беззакония не пишемся (41, с. 169).

Староверы никак не могли скрыть своё негодование действиями Никона и его последователей, и все напасти, выпавшие в те времена на долю русского народа – моровая язва 1654 г., или последовавший за ней голод 1655-56 гг. – всё приписывалось козням антихриста Никона. Даже появление на звёздном небосводе кометы (хвостатой звезды) они расценивали не иначе как наказание божье за уход от истинной веры:

 

Зрите, православные, зрите знамение1 гнева господня, излия бо вышний фиал ярости своея грех ради наших; и за то всеблагий творец род христианский наказует,

 что многие пошли по следам врага божия и пречистыя богородицы – волка Никона (41, с. 158).

Результаты этой безответственной, беспочвенной и никому не нужной реформы – что в последствии, 29 апреля 1939 г. по сути дела признала и сама православная Церковь – тем более в том виде в каком её проводили иерархи властей, всем хорошо известны.

Они суммированы в знаменитых 12 статьях указа 1685 г.

Указ предписывал жечь в срубе за хулу на Церковь, за распространение мятежа, за подговор к самосожжению, за возвращение в раскол после покаяния; казнить смертью перекрещивающихся в старую веру; бить кнутом и ссылать тайных раскольников и укрывателей.

Имения казнённых и ссыльных конфисковывались ибо «сыщикам много шло государевой казны».

Только теперь начались настоящие гонения и облавы , [настоящее, истиннокровавое – через горы трупов, реки слёз и страданий, т. н. крещение Руси, а не мнимая, показуха князя Владимира,] перед которыми прежние «мучительства» были ничто (41, с. 155, 6).

Такой Указ могли состряпать только бездарные тираны, антидуховные деспоты, невежественные варвары, совершенно забывшие, что они являются последователями религиозных идей и воззрений бога истинного И. Христа.

У российских Лойол и Торквемад наконец-то появилась хорошая возможность проявить свой звериный инстинкт. Светско-Церковная инквизиция пришла в движение,

 

и остановиться она могла, лишь упившись и захлебнувшись кровью своих жертв, или обессилев от применения пыток, вкусив в полной мере садистское наслаждение чужими страданиями.

 

В то время российские Лойолы и Торквемады ещё не дошли до той простой, но глубоко философской истины (да и откуда им было при тогдашнем повальном невежестве набраться этой мудрости?), что система репрессалий, система жестоких наказаний, преследований, запрещений и угроз приводит к результатам, совершенно противоположным тем, которых этою системою думают достигнуть; на место одного жестоко наказанного встают сотни и тысячи озлобленных, которые кончают тем же и увлекают за собою сотни тысяч; за преследуемыми, по их стопам, идут тысячи последователей, и эти увлекают за собою массы, запрещения изощряют ум и изворотливость опрокинуть запретную стену, разорвать связывающие их путы… Публичные казни, вместо того, чтобы устрашить зрителей, становятся аудиториями, деморализующими университетами страны… (39, с. 389).

А Я говорю вам; любите врагов ваших,… заповедовал бог истинный И. Христос отцам совершено «святой Церкви». Но они, вкупе со светской властью, смачно плюнули на Его Священные Заветы. Те, кто ратовал за старую веру, подвергались урезанию языка (29). Как, например, дьякон Благовещенского собора Фёдор, поп Лазарь, или священник-пустынник, инок-схимник старец Епифаний и другие, сподвижники и последователи вождя староверов протопопа Аввакума. Поначалу им отрезали половину языка; но если они даже нечленораздельно и невнятно произнося слова, продолжали призывать к старой вере (русский Ведизм) имотрезали язык уже под корень

И они с гугнивыми языками, и немые казались народу ещё могущественнее в своём Немом Красноречии (39, с. 389)

 

А Я говорю вам;… благословляйте проклинающих вас,… взывал сын божий от престола Всевышнего к христовой невесте и царю России, упорно не желавшим слышать Его. Тем, кто, молясь Г. Богу, продолжал совершать крестное знамение по старой вере – двумя пальцами (двуперстное), им сначала отрубали два пальца – указательный и средний, которыми они и крестились. Если же непреклонный старовер продолжал креститься оставшимися двумя пальцами – безымянным и мизинцем, то ему отрубали уже всю кисть.

 

А Я говорю вам;…благотворите ненавидящим вас,… умолял бог истинный пастухов совершенно «святой» православной Церкви и они, вкупе со светской властью, с неистовством благотворили ненавидевших их староверов. За свои религиозные убеждения старообрядцы должны были десятками лет томиться в застенках Воскресенского, Ферапонтова, Угрешского, Кириллова и др. монастырей, под неусыпным оком российских доминиканцев (в смысле – псов Господних) волка (Аввакум) Никона и тишайшего царя Алексея Михайловича.

 

А Я говорю вам;… молитесь за обижающих вас и гонящих вас, заклинал И. Христос. И властьпредержащие, услышав Глас сына божия в ответ на Его просьбу, молились до испарины на лбу. Засучив рукава и применяя на деле оба меча,

 

они не без удовлетворения обильно поливали кровью староверов землю России.

Возникает вопрос: так для кого бог истинный заповедовал свои Заветы? Неужели для себя и своих Апостолов?

Но всего этого зверства «христианским» пастухам и властителям России было недостаточно, и они, изощряясь в садизме, придумывали всё новые и новые способы благословления. В первую очередь это относится к староверам, в лице боярыни Феодосии Прокопьевны Морозовой (в девичестве – Соковнина), её родной сестры княгини Евдокии Прокопьевны Урусовой (жена татарского хана Уруса) и иже с ними, которые должны были многие годы сидеть в земляной тюрьме, полностью изолированные от внешнего мира.

Эта тюрьма представляла собой яму, вырытую в земле глубиной, длиной и шириной в человеческий рост. Чтобы стенки этой, по сути дела могилы не осыпались, внутри она была обложены деревянным срубом, и являла собой точную копию деревенского колодца, только без воды. Сверху был положен накат из брёвен, засыпанных землёй. Никакой, даже малейшей щели для света и воздуха не было.

Очутившись в этой ужасной земляной тюрьме под Боровском сёстры Соковнины – боярыня Морозова и княгиня Урусова – потеряли счёт времени. В их тюрьму не проникал не только свет, но и звук.

Сплошная, тёмная и безмолвная тишина.

 Они не могли отличить день от ночи. Не знали когда надо ложиться спать или вставать. Они не знали, что происходит на белом свете. Какое там наверху было время суток. Настало ли утро, идёт ли день, вечер или ночь. Отмечается ли какой-нибудь праздник, или это серые будни. Всё для них превратилось в одну сплошную,

 безмолвную и невыносимо длинную  ночь,

прервать которую могла бы только смерть.

Только раз в неделю, и то на несколько минут в их земляную тюрьму поступала порция свежего воздуха, когда им приносили определённое количество ржаных сухарей, ставилось ведро с водой и забиралось ведро с испражнениями.

 

Три года томились в боровской земляной тюрьме несчастные

 жертвы религиозного невежества, или, вернее, жертвы безумия века, одного из тех эпидемических безумий, которыми последовательно страдает человечество, и будет ещё долго страдать в той или иной форме в силу величайшего из исторических зол, Зла неведения, ибо «кто знает – прощает» (39, с. 560).

11 сентября 1675 г. первой скончалась княгиня Урусова. Поскольку сторож, приносивший сухари и воду пришёл накануне смерти княгини, и в очередной раз должен был явиться только через неделю – а другого сообщения с миром у них не было – то боярыне Морозовой пришлось несколько дней, находится в тюремной яме вместе с трупом сестры. Не имея доступа свежего воздуха, дыша испарениями разлагающегося трупа, Морозова стала впадать в беспамятство.

Наконец появился сторож и совершенно грешные вожди страны, как светские, так и духовные, узнав о случившемся, в своём религиозном зверстве даже не снизошли до такого христианского милосердия, чтобы похоронить княгиню по-человечески. Два палача, спустившись в земляную тюрьму, вырыли вдоль западной стороны стены небольшое углубление – некое подобие могилы, завернули труп в рогожу, положили его в эту яму и засыпали вырытой землёй. Это было 14 сентября в день воздвижения честного животворящего креста Христова (39, с. 569).

Смерть княгини Урусовой потрясла всю Москву и её округу. Даже царь Алексей Михайлович, этот тишайший Лойола пришёл в замешательство. Его стали обуревать сомнения, а правильно ли он делает,

творя эти беззакония, зверства, произвол и жестокость; вводя новшества в культовую обрядность и меняя т. о. религиозную традицию русского народа.

Те, кто сочувствовал староверам, уговаривали его не применять силу, а следовать методам, давно испробованным ещё И. Христом и Его Апостолами в виде убеждения. Но реформаторы совершено «святой» православной Церкви и ставшие на их сторону отдельные бояре требовали наказания строптивых.

 

Единомышленников Аввакума жгли в срубах и на кострах, публично вешали, задавливали в темницах, жарили в печах, как инока Авраамия, о котором Аввакум говорит: «Яко хлеб сладок принесеся святей троице» (39, с. 389).

«Святая» православная Церковь и светская власть тиранов и душегубов!!

Как тут не вспомнить слова римского императора Юлиана касающиеся тиранов и душегубов:

 

Для людей нет более опасных диких зверей , чем христиане [читай: весь клир, в данном случае православной Церкви, от монаха до патриарха] для своих товарищей по религии.

 

На всякий случай царь послал в Боровск чудовскго архимандрита Иоакима, дабы тот уговорил боярыню Морозову смириться, отказаться от старой веры, попросить прощения и сдаться т. о. на милость победителя. Но после всего того, что случилось с её родной сестрой княгиней Урусовой, уговорить боярыню Морозову было уже невозможно.

 

- Дочь моя… – начал было Иоаким.- Ты мне не отец, и я тебе не дочь, – резко перебила Морозова, али тем только отец, что в застенке на дыбу меня подымал?

- Послушай, боярыня: великий государь, помня честь и заслугу дядьки своего Бориса Морозова и мужа твоего службу, хочет возвести тебя на такову степень чести, каковой у тебя и в уме не было.

- Невелика его честь, коли я, променяла её, на сей вертеп, – указала упрямица на мрачные стены подземелья.

- Твоя была воля, боярыня.

- Не моя, а господова.

- Господь и меня послал ноне к тебе: покорися царю, воздай кесарю кесареви…

- О, сатана! – страстно воскликнула Морозова, всплеснув руками. – Припомни те же слова евангелия, ими же ты, яко собака, на Христа лаешь. Помнишь ли ты, чернец, когда Христос постился в пустыне и приступил к нему диавол, и ят его в Иерусалим, и постави его на крыле церковном, и речь ему: «Аще сын еси божий, верзися отсюда долу: писано бо есть, яко ангелам своим заповесть о тебе сохранити тя, и на руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою…». Слышишь, чернец? Диавол заговорил от писания! Диавол сказал Христу: «Писано бо есть»… О, фарисей! и ты говоришь от писания о кесаре!

- Я говорю о великом государе, – заторопился смущённый архимандрит. – Он обещает тебе великую милость и честь великую, если ты… Морозова перебила его, вскочив в нетерпении с соломы, и опять опустилась наземь.

- О, чернец! – сказала она с горькою усмешкою. – Зачем ты идёшь вслед диавола? Припомни тоже божественное слово: «И возвед его диявол на гору высоку, показа ему вся царствия вселенныя в черте времянне, и рече ему диавол: «Тебе дам власть сию всю и славу их, яко мне предана, есть и ему же аще хощу, дам ю: ты убо аизе преклонишися предо мною, будут тебе вся»…

- Так поди к царю, продолжала Морозова уже совсем спокойно, раскрой перед его омрачёнными очами евангелие от Луки, главу четвёртую и прочти ему от стиха первого даже, до стиха четырнадцатого.

- Скажи царю, – продолжала Морозова, – у меня здесь, в темнице, есть такое великое сокровище, каково царю не купить за все богатства. – И она указала на маленький земляной холмик, высившийся в одном углу подземелья: то была могила её сестры. – Я хочу лечь рядом с нею,– заключила она свои слова.

- Так это твои последние слова? – с досадою спросил архимандрит.

- Нет, не последние. Ещё скажи царю: пускай он готовится отвечать пред господом на страшном суде, когда обыдет его сонм казнённых им невинно, и каждый возопиёт: «Отдай мне язык мой, что ты у меня урезал», другой: «Собери кости мои и пепел от костей моих, и власы от головы моей, собери на месте костра, где ты сжёг меня и пепел мой ветрам и дождям отдал…».

 Пусть готовит ответы всем удавленным, обезглавленным, утопленным по его повелению. Пускай и мне готовит свой ответ за моего сына и за сестру мою.…

 А теперь иди и такожде готовься сам к ответу на суде бога вселенского1 .Силы оставили её, и она без чувств упала на солому…» (39, с.574-576).

Боярыня Феодосия Прокопьевна Морозова пережила свою сестру княгиню Урусову всего лишь на полтора с небольшим месяца. В ночь с первого на второе ноября 1675 г. она вслед за родной сестрой Евдокией оставила наш грешный и отвратительно несправедливый мир.

Что касается идейного вождя староверов протопопа Аввакума, то он сначала был сослан в ссылку в Сибирь. После возвращения из неё он ещё целых четырнадцать лет переносил те же мучения, тяготы и страдания, выпавшие на долю Морозовой и Урусовой: точно в такой же земляной тюрьме на Севере в Пустозёрске.

В отличие от Боровска, в земляной тюрьме Аввакума было небольшое оконце, что давало ему возможность видеть наступающие дни и ночи, считать их, а также свечи и листы бумаги. Пользуясь светом и бумагой, он писал послания своим сторонникам и рассылал их. Сначала через солдат-охранников, для которых его несгибаемая воля была образцом для подражания, а затем через многочисленных поклонников наведывавшихся к нему. Солдаты-охранники, очарованные его мужеством, всячески содействовали ему. Они забирали написанные Аввакумом листы бумаги, туго скручивали их, запихивали в стволы ружей, а, придя в казарму, вытаскивали и хоронили до того времени, когда кто-нибудь из его сподвижников приходил его проведать. Из этих отрывков впоследствии и было составлено его «Житие».

«Житие» явилось шедевром мировой классики в этом жанре. Замечательный полемический темперамент, потрясающая искренность, сила сатирического описания, блеск языка и стиля, не останавливающегося в духе того времени перед самыми «солёными» оборотами и выражениями – всё это придаёт произведениям Аввакума непреходящую историческую ценность (29, т. 2 с. 38).

Обращаясь к боярыне Морозовой, княгине Урусовой и иже с ними – всем тем, кто разделял его религиозные убеждения и взгляды на положение дел в «святой» православной Церкви, он писал:

Кто не удивится и кто не прославит терпение и мужество ваше против козней врагов и разорителей церковных? Не стены разоряют, но законы. Не токмо осуждены будут в век грядущий жиды, иже господа убиша, плоть его терзавшее, на крест пригвоздившее, оцтом и желчию напоиша и копиём в рёбра прободше, апостолов побившее и богу не угодившее ,

 якоже никониане жертву духовную опровергоша и духа святого глаголют, не истинна бытии, но просто животворяща, а вся Церковная, духом святым преданная, отмещут и зле развращают, на плотское мудрование сводят. Кольми суть паче жидов осудятся, понеже невидимого бога борют. Тамо видимую плоть терзаху, зде же невидимый дух святой воюют, их же грехи и мученическая кровь заглодити не может…» (39, с. 557).

Проповедь Аввакума началась задолго до Пустозёрска, но особенно сильно она проявилась во время его ссылки в Сибирь. На всём пути следования в ссылку и обратно,

 

По всем весям и сёлам, в церквях и торгах кричал, проповедуя слово божие и уча и обличая безбожную лесть (41, с. 164).

…огнём, да кнутом, да виселицею хотят веру утвердить! Которые-то апостолы научили так? – не знаю. Мой Христос не приказывал нашим апостолам так учить (29, т. 2, с. 37).

За Аввакумом шли тысячи, и не только шли за ним, чтобы послушать его стройной проповеди, а шли на костры и виселицы, на удавления, на самосожжение, на вырезание языков или медленно умирали в острогах, подземных ямах и срубах, не поступаясь ни на йоту из того, что им завещал Аввакум (39, с. 346).

Время шло и российские церковные Торквемады и светские Лойолы от религии и веры неуклонно, старательно и целеустремлённо делали своё

 

гнусное, жестокое, злобное и подлое  дело, по искоренению и уничтожению строптивого, неугомонного и твёрдого в своих религиозно-духовных убеждениях русского народа старой (ведической) веры.

Чем дальше, тем в большее ослепление впадали московские власти, видя бессилие своих жестоких мер, теряясь во мраке своего собственного безумия, приходили в ярость.

Они чувствовали, что нравственная власть выскальзывала из их рук, почва уходила из-под ног, одни жестокие ошибки вели к другим, ещё более жестоким и непоправимым, и, как люди с похмелья, которые прибегают к той же отраве, чтоб опохмелиться, забыться в одурении, они бросились в омут того же опьянения,

 в омут безумной жестокости и преследования. Началась буквальная травля двух перстников «псовая» [русскими «псами господними»] облава на христиан (39, с. 552).

Как тут не вспомнить слова великого Плутарха:

 

Так, обуянные гневом и лютой злобой, они забыли обо всём человеческом или, говоря вернее, доказали, что нет зверя свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть (57).

Перед староверами стала дилемма: или, пожертвовав своими религиозными убеждениями подчиниться волку (Аввакум) Никону, и всем его последователям; покориться антихристу царю Алексею Михайловичу и его преемникам, или уйти туда, где, как они считали, до них не могли дотянуться когтистые лапы «святой», на сей раз российской, Инквизиции. Большинство выбрало второе, считая, что, порвав с этим грешным миром в котором их преследовали и уничтожали, и, удалившись в прекрасную мати пустыню (41), они обретут, наконец, свободу не только в жизни и делах, но, что самое главное, в молитвенных общениях с Г. Богом и поклонению Ему. Спасаясь от никоновских и царских безумно-ретивых деформаторов от религии и веры, старообрядцы, кто хотел остаться в живых, вынуждены были бежать. Одни уходили на острова среди топей и болот. Другие – в таёжную глухомань, где никогда не ступала нога человека.

«Вне  лесов ныне царство антихристово», говорили они (41, с. 176).

Третьи бежали за границу.

 Тёмным пятном религизно-духовного позора на совести, если таковая у неё есть, русской православной Церкви являются общины староверов, разбросанные по всему миру: от Турции, до Китая, Канады, Тихоокеанского побережья США, Австралии, Уругвая и т. д. На карте России это

тёмноё пятно религиозного позора Церкви, находится в глухой сибирской тайге, где старается выжить в невероятно ужасных условиях Агафья Лыкова: последняя из могикан их семьи и старой ведической веры.

Надо сказать, что помогают выжить этой одинокой женщине, затерянной среди зверей и невзгод таёжной Сибири все кто может: охотники, геологи, журналисты и т. п. Все… кроме представителей русской православной христовой невесты, на совести которой и находится это тёмное пятно её духовного позора. Другие ревнители старой веры, те, кто не мог по каким-либо причинам убежать от

 

лютого нападения, сурового свирепства, зверской напасти (41, с. 172)

 

псов Господних русских властей, вынуждены были идти на крайнюю меру – самосожжение, дабы не погибнуть зле духом своим (41, с.174). Закрывшись от Никоновских и царских преследователей в деревянной постройки церквушках, приходах или своих домах, они поджигали себя, уходя в мир иной целыми общинами, или семьями вместе с детьми:

 

лишь бы не быть объектом издевательства, насилия и расправы за свои искренние религиозно духовные  убеждения. Вспомните катар, вальденсов и альбигойцев Франции: одна и та же картина –

Зверства и Злодеяния Диктатуры «святой» (какое кощунство! и цинизм) «христианской» Церкви.

 

Крестьяне горят в избах и овинах; сжигаются целыми семьями, целыми деревнями; уходят в лес и там горят в морильнях,… горят на Тоболе, на Урале, в Нижегородской области, в Новгородской области, в Олонецком крае» (41, с. 174).

Считается, что за всё время существования старообрядчества, в общем, количество сжёгших себя старообрядцев дошло до 20-ти тысяч (29, т. 2, с. 42).

Как тут не вспомнить слова религиозного филосова императора Юлиана:

Для людей нет более опасных диких зверей, чем христиане [читай: весь клир православной Церкви от монахов до патриарха] для своих товарищей по религии.

Гонения на староверов продолжались в течение многих веков российской истории, начиная с Никоновской реформы и кончая началом 20-го столетия. Русская православная Церковь прокляла староверов, предав их анафеме. А хочется спросить – за что? за какие грехи? Чего такого страшного, гнусного, подлого и мерзкого они натворили? Может быть, на их совести грабежи, разбой, убийства, насилия, кровь и смерть тысяч людей? Да ничего подобного! Вся их вина состояла в том, что они остались – как некогда истинные христиане первых веков не став падшими, или катары, вальденсы, альбигойцы Франции – верны Г. Богу в рамках их духовных понятий и религиозных убеждений. Во имя этой искренней и самозабвенной веры в Г. Бога и И. Христа, они и шли на Великое Самопожертвование, не предав ни на йоту свои истинные религиозные убеждения в борьбе за веру, чего не скажешь о «святых отцах» т. н «христианства».

Так в чём же состояли эти страшные преступления и прегрешения староверов, с точки зрения «святой» Церкви, если за них надо было людей

гнать, преследовать, подвергать самым изуверским истязаниям, убивать, сжигать в кострах и срубах, вешать и т. п. Вот в чём состояли эти «преступления»:

* Оказывается, надо было вместо староверского Исус, писать греческое Иисус. Старообрядцы не хотели признавать написание слова Иисус с двумя «и» в начале слова по той простой причине, что староверы, привыкшие к произношению и написанию слов Господь Исус, при двоении буквы «и» в начале слова, всё это превращалось в выражение Господь и Исус. То есть, как бы Господь отделялся от Исуса.

* Кроме 8-ми конечного, честного тричастного (41, с. 136) с тремя перекладинами креста, признававшего староверами; который и поныне является одним из основных атрибутов культовой обрядности и ставится над всеми могилами, надо было обязательно признать и 4-х конечный двоечастный крыж (41, с. 136), как меч крестоносцев с одной перекладиной у рукояти.

* Аллилуйю надо было повторять три раза (трегубая), вместо старых двух (сугубая).

* Вместо земных поклонов, надо было совершать поясные. Это было придумано, наверное, для того, чтобы избавить жрецов Церкви от утомительных физических упражнений: затем, чтобы они не били колени, а то, чего доброго, могли бы и с пола не подняться при тех «миниатюрных» комплекциях и формах в виде «трудовых мозолей» служителей культа, которых не может скрыть ни одно их мешкообразное одеяние.

* Литургию надо было теперь совершать над 6-ю просфорами; очевидно в честь 6-и конечной еврейской звезды Давида, вместо 7-и – как самой священной цифры Г. Бога, прославлявшейся всегда всеми религиями мира, в том числе и староверами.

* Крестный ход около купели при крещении, при венчании или освящении вновь построенной церкви надлежало теперь совершать не по Солнцу (посолонь) – с Востока на Запад, а, наоборот, против Солнца – с Запада на Восток.

 

Как мы видим, вышеперечисленные ужасные прегрешения и преступления староверов, представляющие собой, с точки зрения здравого смысла ничто иное, как

Логику Религиозного Абсурда и Безумия властьпредержащих тупиц, как светских, так и церковных, стоят того, чтобы отправить на тот свет десятки (а возможно и сотни – кто их считал) тысяч ни в чём абсолютно не повинных людей русской нации, братьев по духу и крови.

Но самым страшным прегрешением Никон, царь и иже с ними посчитали, очевидно, то, что староверы осеняли себя крестным знамением (крестились) двумя пальцами – как символ Христа-Богочеловека, вместо трёх требовавших реформаторами – как символ святой Троицы. Разве в этом состоит почитание Г. Бога? Для Бога вообще неважно как человек креститься, и креститься ли вообще!

Осенение себя крестным знамением придуманное «жалкой голытьбой» западного епископата (Рим), стало культовым обрядом только примерно через пять веков н. э. Суть религиозного деяния, в данном случае, состоит не в том, как человек совершает тот или иной культовый обряд, а в том, как он в своей душе воспринимает и, главное, осознанно понимает Г. Бога. Как пронизано его сознание Верой в Творца. Как человек раскрывает перед Всевышним свою душу и следует Его Заветам, озвученным создателями великих религий многие тысячи лет назад.

Вера, основанная на чувственном и медитативном уровне восприятия Г. Бога тысячекратно сильнее и ценнее для Него, чем исходящая от неосознанного, бездумного и бездушного ритуализма ! !

Воистину! именно так!

Упиваясь Властолюбием, заменив истинную веру в Г. Бога бездуховным ритуализмом, возведя его в ранг истинного благочестия, иерархи православия никоим образом не хотели, не только прислушаться, но и вообще оставили без внимания мудрые слова патриарха Византии Паисия, когда он писал неучу Никону:

Не следует думать, будто извращается наша православная вера, если кто-нибудь имеет чинопочитание, несколько отличающееся в вещах, которые не принадлежат к числу существенных, или членов веры, лишь бы соглашался в важных и главных с кафолической Церковью (41, с. 131).

Но именно то, что не принадлежало к числу существенных членов веры в виде осенения себя тремя перстами, стало для светской и церковной Властей России самым существенным, важным и главным. Именно за это не существенное и несколько отличающееся в ритуальных вещах чинопочитание, иерархи православной Церкви вкупе с царём

 

⇐ Предыдущая49505152535455565758Следующая ⇒

Поделиться: