Известия о здоровье императора Александра, полученные в С.-Петербурге 17-27 ноября 1825 года

Итак, известия о смерти Александра получены.

Происходит присяга Константину, о чем Константину отправляются письма.

5.

Николай – Константину 27 ноября 1825 г., написано после принесения присяги и отправлено вместе с адъютантом Николая Лазаревым

Оригинал на фр., цит. по переводу «Междуцарствия»

С. Петербург, 27 ноября 1825 г.

Дорогой Константин! Предстаю пред моим государем, с присягою, которою я ему обязан и которую я уже принес ему, так же как и все меня окружающие, в церкви в тот самый момент, когда обрушилось на нас самое ужасное из всех несчастий. Как состражду я вам! Как несчастны мы все! Бога ради, не покидайте нас и не оставляйте нас одних!

Ваш брат, ваш верный на жизнь и на смерть подданный

Николай.                                                                                

 

Бонус. Тогда же уходит так и не встретившееся, судя по всему, с адресатом, письмо Николая Михаилу. Внезапно русское.

С. Петербург, 27 ноября 1825 г.

Милый Михаил, друг мой, ты все знаешь, мы все потеряли, всё: остались нам одни слезы. Я долг святой исполнил, и бог помог мне – все мне последовали, все; наша бесценная гвардия исполнила также долг свой везде. Сердце чисто у нас.

Теперь – о матушке и о жене твоей. Матушка терпит смиренно, как ангел; она здорова.

Жена твоя тоже здорова, и вот тебе письмо от нее и от Сутгофа [лейб-медик]; я тебя могу об этом уверить.

Мы ждем нетерпеливо государя, дай бог поскорее видеть перед нами; и ты, ради бога, приезжай. Вспомни меня и сжалься.

Твой по гроб.                          

                     Н.                   

6.

Николай – Константину 2 декабря 1825 г., до получения каких-либо известий из Варшавы

«Письмо в оригинале без даты, но справка в дневнике Николая Павловича позволяет установить, что оно написано 2 декабря: в этот день были получены от П.М. Волконского сведения об Елизавете Алексеевне, в этот день пришло известие о присяге в Финляндии и в этот день Николай писал Константину.»

Оригинал на фр., цит. по переводу «Междуцарствия»

Дорогой Константин!

Считаю своим долгом сообщить вам о здоровье матушки. Слава богу, она не испытывает никаких физических недомоганий, а столь жестоко потрясенная душа ее находит себе поддержку в истинно христианском смирении; она нас всех изумляет; она вся поглощена своей скорбью и с нетерпением ожидает сообщений от вас и от Михаила.

Беспокойство наше об императрице все более и более усиливается; сведения, полученные сегодня, ужасны; они дают предвидеть ужасное и почти неизбежное будущее.

Мы все ожидаем вас с крайним нетерпением; совершенная неосведомленность, в которой мы находимся, о том, что вы делаете и где находитесь, чрезвычайно тягостна. Присутствие ваше здесь необходимо, хотя бы ради матушки!

С божьей помощью нам удается пока сохранять во всем порядок; все поглощены скорбью; все думают лишь об этом и о выполнении предписываемого присягой долга. Порядок полный.

Мы получили сообщение из Финляндии; они вполне удовлетворительны[1]. Но приезжайте, приезжайте как можно скорей, умоляю вас.

Жена моя вас обнимает; я – у ног моей невестки; скажите ей, что я полагаюсь на нее; мы все надеемся, что она поможет вам перенести постигший нас удар, как то подобает христианину. Да сохранит вас господь и да поможет он вам!

Ваш преданный и верный брат и

ваш верноподданный

Николай

7.

Вместе с предыдущим к Константину отправляется и письмо от Марии Федоровны.

Оригинал на фр., цит. по переводу «Междуцарствия»

С.-Петербург, 2 декабря 1825 г.

Дорогой и добрый Константин.

Гнет моей скорби увеличивается еще неполучением известий от вас с тех самых пор, как нас поразил этот смертельный удар. Я надеюсь испытать некоторое успокоение, когда я вас увижу, когда я смогу вас наконец обнять! Приезжайте, ради бога, умоляю вас об этом, это ваш долг – быть здесь! Сердце ваше должно внять голосу матери; поспешите в объятия вашей матери, вашего друга.

Мария                                      

Обнимаю дорогую Жаннетту, пусть она разделит с нами наше горе.

[Судя по всему – см. хвост письма Константина, приведенного здесь под номером 8, – отношение Марии Федоровны к княгине Лович чудесно, поэтому ее упоминание здесь довольно выразительно.]

Наконец, 3 декабря Михаил Павлович привозит целую кучу бумаг от Константина.

Следующие два письма были приложениями к манифесту Николая, так как за оставшееся время ничего более подходящего для этой роли Константин так и не породил.

 

8.

10.

11.

Вышеприведенный чудесный документ сопровождает и частное письмо Николая.

Оригинал на фр., цит. по переводу «Междуцарствия».

С.-Петербург, 3 декабря 1825 г.

Повергаясь к вашим стопам как брат, как подданный, я молю о вашем прощении, о вашем благословении, дорогой, дорогой Константин. Решайте мою судьбу, приказывайте вашему верному подданному и рассчитывайте на его благоговейное повиновение. Великий Боже, что я могу сделать? что я могу сказать вам? Я присягнул вам, я – ваш подданный; я могу только подчиняться и повиноваться вам, и я исполню это, потому что таков мой долг и такова ваша воля, воля моего повелителя и государя, который всегда и останется таковым. Но сжальтесь над несчастным, у которого нет другого утешения, как в сознании, что он исполнил свой долг и других победил его исполнить. И далее, если я и ошибся, я следовал чувству своего сердца, чувству, слишком укоренившемуся с детства, слишком глубоко запечатлевшемуся в моей душе, чтобы я когда-нибудь хотя бы на мгновение мог от него отрешиться, чувству, которое в моих глазах сделалось еще священнее, когда я узнал о намерениях моего благодетеля и ваших!

К нему, который нас видит, нас судит, потому что он видит в глубине наших душ, к нему – этому ангелу, нашему благодетелю, к нему я взываю, пусть он будет судьей между нами. Мог ли я по человеческим понятиям поступить иначе? мог ли я, забывая даже свою честь, свою совесть, мог ли я поставить в тяжкое положение государство, нашу обожаемую родину? Это значило бы пренебречь священным долгом как перед вами, моим государем, так и перед родиной, но и только, потому что никакой задней мысли у меня не было, я вас, увы, достаточно знал, чтобы не сомневаться, какой будет результат моих действий, но по крайней мере я смею надеяться, что вы не захотите обидеть меня, допуская возможность с моей стороны другого поведения. Теперь же с душой, чистой пред вами, моим государем, перед богом, моим спасителем, и перед этим ангелом, в отношении которого я связан был этим долгом, этой обязанностью – найдите какое хотите слова, я чувствую это, но не могу выразить – теперь я спокойно и безропотно подчиняюсь вашей воле и повторяю вам свою клятву перед богом исполнить вашу волю, как бы тяжела для меня она ни была. Больше ничего не могу вам сказать, я исповедовался перед вами как пред самим всевышним.

Здесь все в порядке. Вы уже знаете, что Москва исполнила свой долг, граф Аракчеев снова вступил в исполнение своих обязанностей, он и его корпус также исполнили свой долг. Матушка чувствует себя хорошо, несмотря на все удары, которым провидению угодно ее подвергнуть. Да сохранит ее Господь! Приезжайте, ради Бога!

Жена моя вас обнимает, а я умоляю вас повергнуть меня к ногам Жаннетт, моей доброй дорогой сестры. Жизнь моя порукой в покорности вашей воле, воле самого любимого и уважаемого из братьев и друзей,

         ваш покорный

                                 Николай.

12.

Мария Федоровна присоединяется к веселью.

Оригинал на фр., цит. по переводу «Междуцарствия».

С.-Петербург, 3 декабря 1825 г.

Михаил в моих объятиях, дорогой, возлюбленный Константин; мы вместе оплакивали наше горе. Он уверил меня, что оставил вас в добром здоровье. Уверенность в этом была мне необходима; она облегчила мне тяжесть моего теперешнего существования. После того, как мы воздали слезами дань нашей живейшей, глубочайшей естественной скорби, Михаил выразил желание поговорить со мной наедине; он передал мне ваше письмо с выражением вашей беспредельной любви и вашего уважения к оплакиваемому нами ангелу, вашей нежности и доверия ко мне. [Ах, так вот что это было!]

Дорогой Константин, в минуты столь глубоких переживаний не хватает слов, не могу вам выразить все то глубокое благоговение, которое вы мне внушаете вашими чувствами. Чем возвышеннее ваша душа, которая выше всякой похвалы, чем сильнее ваше доверие ко мне, тем более и я обязана с своей стороны стараться подражать вашему несравненному поведению. Тем не менее стремясь действовать по совершеннейшей справедливости, я вынуждена ослушаться вашей воли.

Еще до получения известия о вашем решении вам была принесена присяга вашим братом, Сенатом, Синодом, Советом и войсками, которые по праву вашего наследования как старшего в семье признали вас государем и императором всей России.

Курьеры, отправленные к вам с извещениями, в особенности курьер Николая, должны были прибыть к вам этими днями. Итак, вы уже император, дорогой и добрый Константин. Вы не можете отныне действовать иначе, нежели в формах, подобающих этому священному сану; государь же не может обращаться к нации иначе как через манифест. По получении вами извещения о принесении вам присяги, мы будем ожидать ваших приказаний; поэтому долг мой хранить в глубочайшей тайне все, что вы мне сообщаете, все те распоряжения, которые вы мне делаете. Такова обязанность вашей матери; я выполняю ее, храня благоговейное молчание. Я знаю, что мой сын своим столь благородным, столь великодушным сердцем не может не понять сердца своей матери и должен будет признать, что мое ослушание было внушено мне моим долгом. Придите в мои объятия, чтобы я могла благословить вас, дорогой Константин, и возблагодарить господа, который сделал меня матерью сыновей, исполненных таких чувств, которые, конечно, не замедлят снискать одобрение и благословение господне!

Открыв вам в ответ на ваши письма всю глубину моего сердца, дорогой и добрый Константин, перехожу к прискорбнейшему обстоятельству, на которое я все же должна обратить ваше внимание. Вот уже две недели, как наш ангел окончил свое земное существование; князь Волконский пишет, что он ожидает ваших приказаний. Михаил сообщил мне, что вы в общих чертах уведомили князя о своих намерениях, указав ему, что он должен ожидать распоряжений отсюда. Ожидание вашего ответа на посланное вам с курьером письмо Николая может продлиться еще несколько дней; тем временем бездыханные останки нашего дорогого государя должны будут оставаться в Таганроге. Поэтому я сказала Николаю, что полагаясь на ваше расположение ко мне, я нахожу, что мне следовало бы написать сегодня же князю Волконскому и, пользуясь данным мне вами неофициальным разрешением, уполномочить его сообщить императрице, что мы просим ее дать князю Волконскому лично от себя указания относительно отбытия тела и ему же поручить выполнить все, что она прикажет по этому поводу. Предоставляя воле императрицы сделать все эти печальные распоряжения, мы тем самым дадим ей доказательство нашей привязанности, нашего уважения и нашего благоговения перед ее скорбью; это может хоть немного облегчить ее сокрушенное сердце, и в то же время это не поколеблет ничьего авторитета.

Посылаю вам копию письма к князю Волконскому; я уверена, что вы меня одобрите; необходимо принять окончательное решение относительно этих драгоценных останков, прибытие которых ожидается с ужасом, но и со скорбным нетерпением увидеть их еще раз.

Итак, дорогой и добрый Константин, разрешите мне еще раз высказать вам мое сильнейшее желание увидеть вас и заверить вас, что присутствие ваше необходимо. Скорбь моя облегчится при виде вас; поверьте мне, дорогой Константин, что мне необходимо ваше присутствие, оно придаст мне мужества и восстановит мои силы. Нежно обнимаю дорогую и добрую Жаннетт… [не разобрано несколько слов] Пусть она приедет поплакать с нами. До свидания, дорогие друзья, до свидания, дорогой Константин, мой возлюбленный сын, да благословит вас небо, так же как и я благословляю вас.

                                                        На всю жизнь ваша

                                                                                Мария.

 

12.

Письмо с адъютантом Лазаревым в ответ на привезенное последним письмо Николая от 27 ноября (приведено здесь под номером 5).

Оригинал на фр., цит. по переводу «Междуцарствия»

2 (14) декабря 1825 г., Варшава

Ваш адъютант, любезный Николай, по прибытии сюда вручил мне в точности ваше письмо. – Я прочел его с живейшей горестью и печалью. Мое решение – непоколебимо и одобрено моим покойным благодетелем, государем и повелителем. Приглашение ваше приехать скорее к вам не может быть принято мной, и я объявляю вам, что я удалюсь еще далее, если все не устроится согласно воле покойного нашего императора.

Ваш на жизнь верный и искренний друг и брат,

                                                               Константин.

 

13.

Константин – Марии Федоровне.

Оригинал на фр., цит. по переводу «Междуцарствия»

Варшава, 3/15 декабря 1825 г.

         Дорогая матушка,

Я получил с обычной эстафетой письмо ваше от 25 ноября [то есть написанное еще до известий о смерти Александра и не входящее в эту подборку], которым вы соизволили меня удостоить, дорогая и добрая матушка; спешу повергнуть к вашим стопам свою глубочайшую признательность за это новое доказательство вашей неисчерпаемой ко мне доброты; быть достойным ее всегда было и будет единственной целью моего поведения.

Ваша память обо мне, дорогая и добрая матушка, в том тяжелом положении, в котором вы находились, когда писали мне, вследствие вашей тревоги о здоровье нашего дорогого покойного государя, служит мне лишним доказательством вашей неисчерпаемой ко мне доброты, – и я не могу не благодарить вас за нее от всего сердца. Вся жизнь моя будет посвящена тому, чтобы ее заслужить, смею вас уверить в том перед лицом всего мира и перед богом, который меня слышит и может судить о чистоте моих намерений.

Не желая задерживать отсылку курьеров, которые прибыли ко мне вчера из Петербурга, я отправил их тотчас же, как только имел физическую возможность послать мой ответ. Позволю себе представить вам, дорогая, добрая матушка, заверенные копии моих писем, которые не могли быть отправлены обычной почтой. Благоволите прочесть их и усмотреть, сколь лояльно мое поведение и мои принципы, которые были удостоены одобрения моего покойного государя, и благодаря которым я в течение всей его жизни пользовался его полным и безграничным доверием. [Речь идет, если я что-то понимаю, про письма 8 из этой подборки.]

Все мои поступки, осмеливаюсь утверждать это с величайшим смирением и отнюдь не желая этим хвалиться, могут служить доказательством моей готовности повиноваться при всех обстоятельствах, так как я никогда не сделал ни одного шага, не испросив на то предварительно высочайшего согласия; я действовал всегда исключительно с его и вашего одобрения, дорогая и добрая матушка, [нрзб].

Я не скрою от вас, дорогая и добрая матушка, как я был огорчен поведением Государственного Совета и тех, которые забыли свой долг, свою присягу на верность покойному государю, и которые, как только господу было угодно взять его от нас, решились действовать произвольно; если бы я принял их гнусные и низкие предложения, я был бы [нрзб]. Наследование принадлежит мне по неоспоримому праву, – никто не знает этого лучше меня самого; и следовательно я не нуждаюсь в их согласии для осуществления своих прав. Но покойный государь, в виду моего добровольного и одобренного им решения, решил дело иначе. Если бы я ныне согласился принять престол, поступок этот был бы столь же произволен, как и образ действия тех лиц, благодаря которым наша история к великому несчастью только [нрзб]. Необходимо подать пример и я обязан, я вынужден настаивать на том, чтобы столь скандальные сцены больше не происходили [нрзб].

Более чем когда-либо я настаиваю на своем отречении, чтобы эти господа не воображали себя в праве распоряжаться по своему усмотрению императорской короной. Решение мое принято, и я не позволю смотреть на себя как на игрушку в их руках и как на слепое орудие, посредством которого они намереваются нарушить категорически выраженную в завещании волю покойного, к которой даже в частном обиходе относятся с религиозным благоговением.

Я счел своим долгом сына и верноподданного, как на исповеди, открыть перед вами, дорогая и добрая матушка, мою душу – чистую перед богом и людьми. Если же, к несчастью, надежда моя не сбудется, порядок не восстановится, и долг не будет выполнен, я против воли буду вынужден действительно удалиться от такого положения вещей, против которого восстает моя душа.

Благоволите, дорогая и добрая матушка, перечесть письмо, которое удостоил мне написать покойный государь и которое я имел честь прислать вам в копии, и заставьте считаться с ним должным образом. Он соизволил в нем одобрить мои решения и дать им осуществление.

Продлите, дорогая и добрая матушка, вашу неизменную ко мне доброту и вашу снисходительность. Примите выражение моей безграничной преданности и моего глубокого уважения, с которыми я навсегда останусь,

дорогая матушка,                               

вашим почтительным, вашим самым послушным  

и самым верным сыном.                                           

         Константин.                          

14.

Вероятно, одновременно с этим получен и следующий документ. Сразу оговорюсь, что Государственному Совету эту бумагу покажут только 13ого числа, о чем см. в части, относящейся уже к событиям игры.

Итак, Рескрипт Государя Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича Председателю Государственного Совета Князю Лопухину, от 3-го Декабря 1825-го года. (цит. по Корф «Восшествие на престол императора Николая I»).

 

С душевным и горестным прискорбием получил Я, при записке Вашей Светлости от 27-го минувшего Ноября, копию с журнала Государственного Совета, того же числа состоявшегося, с изображением всех обстоятельств, которые были следствием печального известия о кончине блаженной и вечнодостойной памяти Государя Императора, Моего благодетеля, и непоколебимой воли Его Императорского Величества Николая Павловича, во исполнение коей все члены Государственного Совета в придворной церкви учинили Мне присягу на подданство и верность.

Поставляя всегда священнейшею обязанностию исполнять с глубочайшим благоговением волю покойного Государя Императора, Я вменяю Себе непременным долгом изъявить при сем случае: что сделанную Мне Членами Государственного Совета и прочими лицами присягу почитаю вовсе противною воле покойного Государя Императора, а потому самому, как совершенно ничтожную, Я не принимаю и не должен принять.

Вашей Светлости и Государственному Совету не безызвестно было из хранящегося в архиве Государственной Канцелярии, за замком и за печатью Председателя, пакета, присланного от покойного Государя Императора 16-го Августа 1823 года, с изображением последней Его Высочайшей воли, ознаменованной в копии с Высочайшего манифеста, в коем Его Величество определяет быть наследником Престола Великому Князю Николаю Павловичу, по свободному Моему от оного отречению, как то изъяснено в копии с письма Моего на имя покойного Государя Императора.

Равным образом и не менее того была в виду Государственного Совета учиненная всеми подданными при восшествии на Престол покойного Государя Императора присяга, в коей, между прочим, именно упомянуто, что каждый верно и нелицемерно служит и во всем повиноваться должен, как Его Императорскому Величеству Александру Павловичу, так и Его Императорского Величества Всероссийского Престола наследнику, который назначен будет. Каковая присяга, будучи повторяема при производстве в чины и других случаях, тем вящше должна быть сохраняема в памяти каждого верноподданного.

А как из раскрытых бумаг в Государственном Совете явно обнаружена Высочайшая воля покойного Государя Императора, дабы наследником Всероссийского Престола быть Великому Князю Николаю Павловичу: то, без нарушения сделанной присяги, никто не мог учинить иной, как только подлежащей Великому Князю Николаю Павловичу, и следовательно присягу ныне принесенную, ни признать законною, ни принять оную не могу; но внимая священному долгу и глубочайшему благоговению Моему к Высочайшей воле блаженной памяти Государя Императора, пребываю непоколебимым в Моей присяге и той непременной решимости, которую изъявил в письмах Моих к Ея Императорскому Величеству Государыне Императрице Марии Федоровне и к Его Императорскому Величеству Николаю Павловичу от 26-го минувшего Ноября, отправленных с Его Императорским Высочеством Великим Князем Михаилом Павловичем. При чем Вашей Светлости и то сказать должен, что присяга не может быть сделана иначе, как по манифесту за Императорским подписанием.

Изложив таким образом священную для Меня волю покойного Государя Императора, долгом поставляю изъявить с крайним прискорбием Государственному Совету, что в сем случае отступлено им от законной обязанности, принесением Мне неследуемой присяги, тем более что сие учинено без Моего ведома и согласия; а сделанная ныне присяга, завлекшая и других, подав пример к неисполнению верноподданического долга, есть неправильна и незаконна, и для того должна быть уничтожена и, вместо оной, принесена Его Императорскому Величеству Николаю Павловичу. Каковую присягу на верность и подданство, зная на то волю покойного Государя Императора, Самим изустно Мне объявленную, учинил Я первый, прежде издания Высочайшего манифеста, в письме Моем Его Императорскому Величеству Николаю Павловичу.

Давая знать о сем Вашей Светлости, Я прошу Вас поставить себе в обязанность предъявить, где следует, все здесь изложенное и привести оное в должное исполнение.

Все оное пишу Вашей Светлости единственно в ответ на Ваше ко мне по сему предмету извещение, и прошу Вас о получении оного почтить Меня Вашим уведомлением.

При сем имею честь препроводить к Вашей Светлости в копиях: письмо Мое к Ея Императорскому Величеству Государыне Императрице Марии Федоровне, при том письмо покойного Государя Императора ко Мне, которым благоугодно было Его Императорскому Величеству собственноручно Меня удостоить, а равно письмо Мое к Его Императорскому Величеству Николаю Павловичу.

Константин Цесаревич                                        

 

15.

Константин – Николаю

8 (20) декабря 1825 г., Варшава

 

Вчера вечером в девять ч. я получил ваше письмо от 3 (15) сего месяца, милый и дорогой Николай, за которое спешу выразить вам свою самую искреннюю признательность, а также за те чувства доверия и дружбы, которые вы мне высказываете. Будьте уверены, дорогой брат, что я умею их оценить и почувствовать, и вся моя жизнь вам докажет, что я их достоин. То безграничное, смею сказать, доверие, которое его величество, наш общий благодетель, благоволил питать ко мне, вам порукой в искренности и чистоте моих убеждений. Я никогда не подал ему повода в них обмануться, а та свобода, с какой я по его приглашению говорил ему правду, стяжала мне, смею это сказать без всякого тщеславия, его дружбу. Всегда покорный его велениям, я оставлял в стороне свое личное мнение, чтобы поступать согласно его взглядам, но не скрывал перед ним своих, таков был некогда мой образ действий. Теперь, когда воля божья лишила нас нашего ангела-хранителя, и когда новый порядок вещей открывает пред вами новое поприще, будьте уверены, милый и дорогой Николай, что все мои силы по долгу, по убеждению, по дружбе будут отданы на служение вам. 30 лет моей службы и 47 лет моей жизни этому порукой.

И вот я начинаю, в том мой священный долг, с того, что выскажу вам мое мнение, мой совет – назовите как вам угодно. Не изменяйте ничего в том, что сделал наш дорогой, превосходный и обожаемый усопший, и в важных делах, и в мелочах. Дайте себе время ознакомиться со всеми делами, отнеситесь с доверием к тем, кто пользовался им у покойного государя, не торопитесь ни с чем, будьте спокойны и хладнокровны и не слушайте ваших приближенных, которые, чтобы вкрасться в доверие, быть может, захотят давать вам советы. Ничего не изменяйте в отменной политике Нессельроде, который, зная просвещенные взгляды императора, ознакомит вас с его предложениями и мероприятиями, которые поставили нашу страну на вершину славы. Не нужно ничего придумывать, надо идти в направлении, принятом покойным императором, поддерживать и сохранять все, что он сделал, и что ему стоило стольких трудов, и что, быть может, свело его в могилу, так как физические его силы были надломлены душевными тревогами. Одним словом, возьмите за правило, что вы всего лишь уполномоченный покойного благодетеля, и что каждую минуту вы должны быть готовы дать ему отчет в том, что вы делаете и будете делать.

Я не знаю, понравится вам моя откровенность или нет, но я вам высказываю мои мысли как они мне представляются, потому что вы же, дорогой и милый Николай, меня о том просили. Вверьтесь богу, будьте чистосердечны пред ним, и он довершит остальное. Да будет так…

                                                                    Константин

16.

17.

Если я правильно понимаю, это «официальный ответ» на «официальные письма» Константина (то есть на № 8). Составлено Сперанским и подписано Николаем 13 декабря.

Цит. по Корфу.

 

Любезнейший брат!

С сердечным сокрушением в полной мере разделяя с Вашим Высочеством тяжкую скорбь, совокупно нас постигшую, Я искал устешения в той мысли, что в вас, как старшем брате, коего от юности моей привык Я чтить и любить душевно, найду отца и Государя.

Ваше Высочество письмом вашим от 26-го ноября лишили Меня сего утешения. Вы запретили Мне следовать движениям Моего сердца, и присягу, не по долгу только, но и по внутреннему чувсту Мною вам принесенную, принять не благоволили.

Но Ваше Высочество не воспретите, ничем не остановите чувства преданности и той внутренней, душевной присяги, которую, вам дав, возвратить Я не могу и которой отвергнуть, по любви вашей ко Мне, вы не будете в силах.

Желания Вашего Высочества исполнены. Я вступаю на ту степень, которую вы Мне указали и коей, быв законом к тому предназначены, вы занять не восхотели. Воля ваша совершилась!

Но позвольте Мне быть уверенным, что тот, кто против чаяния и желания Моего, поставил Меня на сем пути многотрудном, будет на нем вождем Моим и наставником. От сей обязанности вы, пред Богом, не можете отказаться; не можете отречься от той власти, которая вам, как старшему брату, вверена самим Провидением, и коей повиноваться, в сердечном моем подданстве, всегда будет для Меня величайшим в жизни счастьем.

Сими чувствами заключая письмо Мое, молю Всевышнего, да в благости своей хранит дни ваши, для Меня драгоценные.

Вашего Императорского Высочества,

душевно верноподданный

Николай

 

 

18.

Ну и до кучи: Журнал Государственного совета о вечере 13 декабря

Цит. по Корфу.

 

Его Высочество, по прибытии в Совет, заняв место Председателя и призвав благословение Божие, начал Сам читать манифест о принятии Им Императорского сана, в следствие настоятельных отречений от сего высокого титула Великого Князя Константина Павловича. Совет по выслушании сего манифеста в глубоком благоговении и по изъяснении, в молчании, нелицемерной верноподданической преданности новому своему Государю Императору, обратил опять свое внимание на чтение всех подлинных приложений, объясняющих действия Их Императорских Высочеств. После сего Государь Император повелел правящему должность Государственного Секретаря прочесть в слух отзыв Великого Князя Константина Павловича на имя председателя Совета Князя Лопухина. По прочтении сего отзыва Его Величество изволил взять оный к Себе обратно и, вручив Министру Юстиции читанные Его Величеством манифест и все к нему приложения, повелеть соизволил немедленно приступить к исполнению и напечатанию оных во всенародное известие. После чего Его Величество, всемилостивейше приветствовав Членов, изволил заседание Совета оставить в исходе 1-го часа ночи.

Положено: о сем знаменитом событии записать в журнал, для надлежащего сведения и хранения в актах Государственного Совета; причем положено также, сегодня, т.е. 14-го Декабря, исполнить верноподданический обряд, произнесением присяги пред лицом Божьим в верной и непоколебимой преданности Государю Императору Николаю Павловичу; что и было Членами Совета и правящим должность Государственного Секретаря исполнено в большом дворцовом соборе.

 

 

[1] Не могу, вставлюсь с комментарием. Отдельные разговоры о Финляндии не случайны, поскольку Финляндия перешла по Фридрихсгамскому мирному договору (1809) «в собственность и державное обладание Империи Российской». Ещё до заключения мира, в июне 1808 года, последовало распоряжение о созыве депутатов от дворянства, духовенства, горожан и крестьян для подачи мнений о нуждах страны. Александр I на Ландтаге в Порвоо произнес на французском языке речь, в которой, между прочим, сказал: «Я обещал сохранить вашу Конституцию (votre constitution), ваши коренные законы; ваше собрание здесь удостоверяет исполнение моих обещаний». На другой день члены сейма принесли присягу в том, что «признают своим государем Александра I Императора и Самодержца Всероссийского, Великого Князя Финляндского, и будут сохранять коренные законы и конституции края в том виде, как они в настоящее время существуют».

Так вот, существование в Финляндии конституции (хотя во второй половине правления Александра сейм не собирался) вызывало сомнения в том, что присяга будет спокойно и безоговорочно принесена. Тем не менее это произошло. В царствование Николая I страна управлялась местными властями на основании местных законов, но сейм не созывался ни разу. Это не составляло нарушения финляндских законов, так как периодичность сейма была установлена только сеймовым уставом 1869 год. Сам же Николай отзывался о Финляндии так: «Оставьте финнов в покое. Это единственная часть моего государства, которая нас никогда не доводила до гнева». (с, Wikipedia)

Известия о здоровье императора Александра, полученные в С.-Петербурге 17-27 ноября 1825 года

Публикация Шильдера, перевод с французского мой.

Природа этого документа от меня ускользает, однако он более чем информативен, почему его здесь и привожу.

17 ноября в 3 часа дня после полудня получено письмо Его Величества Императора от 5го ноября, в котором Он извещал о своем возвращении в Таганрог с легким недомоганием.

18 ноября, в среду, вечером великая княгиня Елена получила письмо Ее Величества Императрицы Елизаветы от 9го числа, в котором она просила Ее Высочество сообщить Ее Величеству Императрице Матери, что императору лучше, и что Она не адресуется Императрице Матери сама, чтобы не придавать слишком много значения этому недомоганию.

22 ноября, в воскресенье, утром получено письмо Ее Величества Императрицы Елизаветы от 12го числа, в котором говорится о возобновлении горячки у Его Величества Императора, что не позволило Ему написать самому, но добавлено, что через пару дней Она надеется написать о других, менее важных вещах.

Вечером того же дня бюллетень г-на Виллие с 4 по 12 число дала уже больше поводов для беспокойства. Он говорит, что горячка, которую он называет желчной, после небольшого перерыва 11 или 12 возобновилась с тревожными симптомами.

25 ноября, в среду, в 8 вечера было получено письмо от 15 ноября, в котором барон Дибич говорит об усилении болезни. [Далее пересказывается письмо, приведенное в этом файле под №2.]

25 ноября, в четверг [так в тексте, но, видимо, речь идет про 26 число], в полдень к концу обедни и молебна прибыл курьер с письмом от Ее Величества Императрицы Елизаветы от 17 числа. В письме сообщается, что состояние Императора улучшилось, что подтверждает также и частное письмо князя Волконского, который добавляет, что утром Император узнал окружающих и говорил с Императрицей твердым голосом.

Виллие в своем бюллетене от того же, 17ого, числа сообщает, что медицинскими средствами удалось вывести Императора из сопорозного состояния, в котором он находился, что позволяет надеяться на лучшее.

Вечером того же дня прибыло письмо и бюллетень от г-на Виллие от 16ого, в котором сообщалось о тревожных симптомах, но это письмо опоздало, поскольку знали уже лучшие известия от 17ого.

Наконец 27ого между 11 и полуднем прибыли известия о великом несчастье! Его Величество Император скончался 19 ноября, в четверг, в 10 часов 50 минут после полудня.

 

2.

Письмо генерал-адъютанта Дибича Г.И. Виламову (Шильдер)

№ 847

Г. Таганрог

15-го ноября 1825

Милостивый государь

Григорий Иванович.

Нужным считаю предупредить ваше превосходительство о настоящем положении здоровья государя императора.

По возвращении из Крыма в Таганрог, 5-го сего месяца, его императорское величество почувствовал, еще на возвратном пути сюда, сильную простуду. В первые дни приезда его величества признаки желчной горячки ознаменовались постепенно, но не подавали повода к большому сомнению. С 13-го же, и в особенности 14-го числа, припадки сделались гораздо сильнее, и положение болезненное его величества возрождало тем более беспокойств, что род горячки сей возобновлял припадки почти беспрерывно. Таковое состояние августейшего больного решило окружающих его величество советовать прибегнуть к священным таинствам. Сего утра в 5 часов государь император изволил исповедоваться и причаститься святых тайн, со свойственной его величеству верой и твердостью.

С тех пор употребление пиявиц и других средств успокоило несколько жар и припадки, и хотя медики не теряют вовсе надежды, однако же и не скрывают, что они находят положение его величества весьма опасным.

Я покорнейше прошу ваше превосходительство о таковом несчастном для всех верноподданных положении государя императора, если признаете нужным, доложить ее императорскому величеству, с крайней при том осторожностью по вашему благоусмотрению.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть

вашего превосходительства

покорнейший слуга

Иван Дибич

P.S. Я считаю долгом вас о сем уведомить предварительно, дабы действовать по благоразумию вашему, а лейб-медик Виллие доставит письмо и журнал подробный с завтрашней экстрапочтой, подобно как он сие сделал с прошедшей экстрапочтой.

 

3.

Письмо генерал-адъютанта Дибича императрице Марии Федоровне о кончине императора Александра (Шильдер)

Ваше императорское величество,

всемилостивейшая государыня!

 

По жестокой обязанности моей нахожусь принужденным писать к вашему императорскому величеству письмо сие; сердце мое, преисполненное горести, едва позволяет мне сие выполнить. Всеавгустейший сын вашего императорского величества, обожаемый нами государь наш, император Александр Павлович, в сие утро кончил жизнь свою от тяжкой болезни, о коей ваше императорское величество едва еще только получили уведомление.

По отправлении последнего известия моего от вчерашнего числа к тайному советнику Виламову, положение его величества не оставляло нам почти никакой надежды, с полуночи оно сделалось отчаяннее, а в десять часов и пятьдесят минут Всевышнему угодно было призвать его величество в жизнь вечную.

С покорностью ожидаю повелений от нового нашего законного государя, императора Константина Павловича. Отправив к его императорскому величеству курьера, я не осмелился замедлить сим донесением вашему величеству, по обязанности службою на меня налагаемой.

С глубочайшим благоговением имею счастье быть,

всемилостивейшая государыня,

вашего императорского величества

верноподданнейший

барон Иван Дибич

В Таганроге

ноября 19 дня 1825 года

 

4.

Письмо князя П.М. Волконского императрице Марии Федоровне о кончине императора Александра (Шильдер)

 

С сокрушенным сердцем, преисполненным совершеннейшего прискорбия, всеподданейше доношу вашему императорскому величеству о бедствии, постигшем нас и всю Россию.

Всевышнему Творцу благоугодно было переселить из временного царства в вечное обожаемого монарха нашего, государя императора Александра Павловича, сего ноября девятнадцатого дня по утру в 10 часов и 50 минут, после тридцатидневной желчной горячки, обратившейся наконец в нервическую.

Потеря его императорского величества велика и чувствительна есть не только вам, всемилостивейшая государыня, как нежнейшей матери его, но вообще всем его верноподданным, и даже всему свету, мне же в особенности, имевшему счастье двадцать девять лет находиться при высочайшей особе его императорского величества, пользоваться всемилостивейшею его доверенностью. Несчастье сие и горесть неизреченные и никогда ничем замениться не могут.

Оплакивая потерю вселюбезнейшего монарха моего, остается мне умолять Всемогущего Бога о успокоении души его в царстве небесном и подкреплении сил вашего императорского величества для перенесения столь жесточайшего для всех удара.

При сем долгом поставляю донести вашему императорскому величеству, что ее императорское величество государыня императрица Елизавета Алексеевна находилась почти безвыходно при государе императоре во время болезни любезнейшего супруга своего и ухаживала за больным. Удручена будучи общим бедствием, переносит оное с помощью Божьей с удивительной твердостью духа.

Всевозможные пособия, оказываемые как со стороны медиков, так и от окружающих его величество людей, по неизреченному несчастью оказались тщетны.

Повергая себя к стопам вашего императорского величества, с глубочайшим благоговением есть,

всемилостивейшая государыня,

вашего императорского величества,

всеподданейший слуга,

князь Петр Волконский

 

Таганрог

19 ноября 1825 года

123456Следующая ⇒

Поделиться: