Героиню. Также имелись весомые основания полагать, что это еще не конец испытаний, а лишь временное успокоение в ходе темных дел, паузное безветрие пред страшным ураганом.

“Тебе нужно выжить, чтобы оповестить Нью-Йорк об угрозе. Ты не можешь здесь умереть. В конце концов, это просто животное, и как у всякого животного, не достигшего предела своего развития, Апокалипто с точки зрения рациональности слаб.

Чему меня научили тренировки, так это грамотному использованию недостатков противника и собственных преимуществ. Чем-чем, а ничем подобным уродец точно не может похвастаться. Так стоит ли думать, что все настолько плохо, как кажется?” – занятие профессионального самоутешения отняло у Нимфы четверть часа, о чем она узнала далеко не сразу. За это время, конечно же, никакая гибридина в коридоре уже не болталась. Подземный уровень базы опустел и стал безопасным, не считая старого-доброго зловония и навязчивых злоассоциаций.

Неужели это все? Принцесса еще долго не могла прийти в себя, не могла разомкнуть веки. Её мозг отказывался воспринимать, что все уже закончилось, она категорически не верила в подобное везение! Но как же красотка обрадовалась, оказавшись правой насчет Апокалипто – тварь без царя в голове и умом абсолютно не блещет. И догадки подводной “Зены” насчет толерантности только подтвердились: нельзя совместить несовместимое без губительных последствий, невозможно изменить код жизни так, чтобы это не коснулось изобретчика, и все прочие грубые попытки вмешательства в естественный процесс будут оборачиваться грубыми провалами. Так будет всегда, пока электроны движутся вокруг ядра по сколько-нибудь определённым траекториям, пока спутники кружат вокруг марса, пока существует жизнь во вселенной, пока есть хоть что-то со своими рестрикциями и секвестрами…

“Что же я видела, не могу понять… что это было? – незадолго до своего исчезновения, до того, как затрястись в экстатическом спазме долгожданного высвобождения, Апокалипто начал подавать признаки первой мутации, которая в течение нескольких мгновений превратила его в нечто, способное навести панику и погрузить мир в еще большую анархию. Чудовище выросло в размерах, видимо, подкрепившись бедным научным сотрудником, и теперь отправилось на поиски добавки, чтобы вырасти еще на несколько десятков метров и тем самым побить рекорд легендарных хоррор-творений западного кинематографа вроде Годзиллы, вроде Кинг-Конга, - Ах, да, ну, конечно. Ничто и никогда не бывает так просто”

 

Не опуская руки, но и не питая особых надежд, главная подруженция Спауна сжала кулачки, призвала себя к сдержанности и, выйдя в коридор из небольшой комнаты, заставленной тремя грязными койками и убогой сборной мебелью, удостоила окружение презрительной ухмылки, после чего резко повернулась в сторону выхода.

Что её ждало в ближайшем будущем - сам черт не нашепчет. Но сейчас у неё имелся лишь один вариант, с которым пришлось безропотно смириться.

“Джон, боюсь, нам придется увидеться как минимум ещё один раз, прежде чем мы официально расстанемся” – с легенькой меланхолией Нимфа зашла в кабину, долго её ждавшую, и нажала кнопку первого этажа. Двери лифта закрылись, и она поспешно отвернулась в сторону, успев, однако, разглядеть краем глаза большую, рваную дыру в потолке.

 

Кто мог оставить такую?

Только самый непоседливый монстр!

 

 

Мракан-сити…. лишь по одному названию города можно догадаться, насколько он несчастный. Его жители практически прокляты все, мало у кого есть шанс на исправление. Именно в этом городе поселилось зло, правда, занесло зло в город безумие, исходящее от конкретных людей. Одной из главных достопримечательностей Мракана являлась психбольница. Практически за каждой стеной в дурке обитал какой-нибудь чудной индивид, на чьем счету немало погубленных жизней, куча взорванных детских больниц и отрубленных женских голов. Кто бы знал, что случится в недалеком будущем, что эти “клиенты” прославятся благодаря Спауну, что их будут считать ужасными из ужасных, ежедневно обсуждать их и делиться мнениями, давать им внимание, которого они недостойны.

В Америке до сих пор подсчитывают ущерб от гигантского взрыва, жертвами которого стали, на минуточку, все граждане Мракана! Земля не забудет, как однажды оранжевое токсичное облако накрыло великий мегаполис, как небо окрасилось огненным цветом. Многие сочли такой исход несомненно отвратительным, но закономерным: город разлагался, умирая, медленно рушился под напором зла. Город из разврата, репрессалии, смуты и несбыточных мечтаний, постепенно уходивший в туман небытия!

 

Спаун постоянно размышлял о том, чего не смог добиться и о том, что у него почти получилось. Даже сейчас его не оставляла эта тяга, она разрасталась в нем, крепчая и распаляясь по мере нарастания новых ветвей в длину, еще более острых, царапающих нутро до крови. Необоримая тяга к отмщению!

Но, несмотря на почти гениальный коэффициент интеллекта, на невероятное техно-волшебство, которое по-прежнему всех впечатляло, Спаун разучился останавливаться и потерялся в глаголемом лабиринте...

“Я иду к тебе, Джошуа. Я к тебе иду…”

Возможно, это из-за того, что в ту тоскливую ночь, после похоронной процессии, Джон Вэйн, словно провалившийся в кровати, укрытый тремя тёплыми одеялами сразу, увидел фантасмагорический сон. Мрачный зал, отдающий танцем скелетов, представляемый как аллегория в живописи и ваянии средневековья, зал, в котором проводились собрания, пиры и торжества, в котором с неба, точнее, откуда-то из-под потолка, вечно сыпался искусственный снег, буквально ожил. Ожил, когда сидящие за столами макабрические обыватели, плоды ирреальности, порожденные чьим-то больным воображением, зашумели в одну голосину, застучали чашами, не давая вошедшим матери и ребенку слова молвить, не то, что попросить о возвращении домой. Нагромождение причудливых образов, видений, фантазий, хаос, сумбур и гротеск вскружили голову пуганому гостю, и обещали прочно зафиксироваться в его детской памяти.

Хозяин бесовского застолья, тыквоголовый барон, вперял в мальчика свой тяжелый взгляд, пока тот не испустил мочу в штаны и не попросил родную мамочку о скорейшем ретурнсе. К сожалению, та ничего не могла сделать, бесполезно сердясь и корча из себя очень важную. Находясь под гипнотическим влиянием пирующих, женщина всячески пыталась обратить внимание капризного сынули на чрезвычайное множество кушаньев и обилие в напитках, на чудного, по её мнению, барона, выполняющего функцию классического трикстера из нуаровских детских страшилок. Но мальчик не изменился в лице, оставшись таким же раздосадованным, недовольно хмурым.

 

На белом из-за снега полу, на “снежном ковре”, выступили красные маленькие пятнышки. Некоторые из них сох сошлись, составив пятибуквенное слово. Слово, ставшее судьбой напуганного мальчика! Джон, который еще недавно готов был разреветься, лишь бы снова оказаться в тёпленькой постельке, настолько увлекся прочтением слова, многократным перепрочтением, что его отношение к этому мирку в корне изменилось – с твёрдо отрицательного на резко положительное.

Джон любил все, что, так или иначе, связано с мистикой – комиксы, книги, видеоигры. Последним таким произведением, способным похвастаться необычной мрачной атмосферой, прочитанным за короткие сроки, была графическая новелла за авторством канадского художника и прирожденного фантаста Тодда Макфарлейна – Spawn, художника, буквально перенесшего мир чудовищ, демонов и зомби на странички комикса. Эта история предстала сироте в роли театра псевдонимов и стала его второй жизнью на ближайшие месяцы, а, может быть, на годы…

 

 

…Бэннери пошевелил головой, нешироко открыл рот, чтобы выдавить из себя пару звуков, и с трудом выговорил:

- Хва-а-а-а-а-тит… - с губ распятого стекала кровь, шея пульсировала неровным частым дыханием. Защитник голубой планеты, разделивший трагическую участь Христа, отгонял обиду, которая подобно назойливому комару пыталась его укусить. Но он бы и не смог разозлиться, даже если б очень захотел. Для воспроизведения ярких эмоций требуются силы, а у сына Зеддера, у последней надежды Земли, их совсем не осталось. Нисколечко…

- Ты что-то вякнул, я не пойму! – Спаун гневно воззрился на “Джошуа”, сжал кулак правой руки, громко топнул и голосом, который явно доказывал, что ему не терпится причинить побежденному еще больше страданий, еще больше боли, заполнил всё церковное пространство, - Ты что-то вякнул!

 

Удивительно, но в Героймене присутствуют черты христологии, этакий рудиментарный библейный архаизм! Можно отметить неявную связь между нынешней идеологией Спауна, вернее, её полным отсутствием, и позицией Кэйла. Сама борьба их строится на опыте формирования восприятия, на различиях в системе взглядов, на вопросе о том, какая участь ждет человечество в ближайшем будущем – Земля отживет свою роль во вселенной (в контексте судьбы Зеддера) или продолжит развиваться и когда-нибудь научится уважать незнакомое и малопонятное?

Несмотря на поистине космические масштабы, в сущности, данный конфликт весьма локален и охватывает совершенно немногое. Фундаментальные дилеммы взаимодействия двух непохожих друг на друга видов, «бога» и человека, так и норовят проскользнуть между строк.

 

Однако, если на миг оторваться от символизма и попытаться объяснить природу идеализированности Кэйла, то все становится доступней и внятнее: неродные предки Джошуа Барджмана, обычного (на вид) мальчугана с фермы, подходят к вопросу воспитания абсолютно серьезно и выкладываются на все сто, проявляя беззаветность и искренность в своей вере в великое будущее мальчика, которого они нашли в разбившемся космическом корабле еще младенцем и взяли на себя ответственную ношу враждовать со всеми сомнениями. Фермеры через заботу вселили в него доброту, которая поможет ему не только сострадать друзьям в любых ситуациях, но и прощать своих врагов при любом раскладе, кем бы они ни были. Это то, что, в итоге, превратило его в Героймена, не наличие сверхспособностей, являющееся лишь поверхностным аспектом, а характер, достойный титула – героя-человека (еще можно трактовать как человекоподобного героя или человечного для подчеркивания моральной близости Бэннери с обычными людьми).

 

 

…Став еще опаснее и злее, еще раздраженнее, Спаун, чей бездумный взгляд был прочно прикован к кресту, также как и руки/ноги пришельца, решил не расслабляться, не сдавать позиции и организовал сглоданному Бэннери новую порцию пыток. “Это тот момент, когда Бэтмен сказал, что победит Супермена”.

Вэйн снял Бэннери, насквозь пронзенного во многих местах, небрежно положил на сырой пол, удивляясь, что тот все еще дышит, и принялся мочалить полумертвеца градом сокрушающих ударов!

- Сдохни, сдохни, сдохни! – психозы на грани безумия, резкие перепады в настроении и неконтролируемые вспышки, мучившие Спауна многие месяцы, обострились, перейдя в более тяжелую форму, - Сны мне не врали! Ты уничтожишь нас всех! Ты отдашь нас врагу на растерзание! Тебя нужно остановить! Ты и так уже чуть не погубил нас всех в прошлом! Это по твоей вине на Землю явился Технэк и устроил погром! Тебя отправили к нам на наше несчастье!

 

- Сдохни! Сдохни! Сдохни!

 

Какая-либо ясная презрительность давным-давно сползла с закрытого маской лица. Сейчас Вэйна сводило от смешанных чувств, от тревоги и безрассудства. Всюду всплывали до ужаса странные знаки и символы, прорицающие апокалипто (конец света, судный день) в одной из несметного числа вариаций и форм.

Подозревая Бэннери в потенциальном предательстве из-за нервных серийных сновидений, длящихся неделями, заканчивающимися и продолжающимися на одном и том же месте, Спаун будто читал апокрифические послания-тексты и был твердо убежден, что поступает правильно, что называется, б-е-с-п-р-и-с-т-р-а-с-т-н-о!

 

Перемотка сна в режиме реализма…

 

- Ты все-таки нас предал! Ты нас подвел! Подвел свою планету и погубил нашу! – Спаун не мог и не хотел сбегать, да и бежать было некуда. Земля целиком и полностью разрушена, как цивилизация, погребена под слоем грязи и камней, а на её останках хозяйничают сморды, - Ты присягнул на верность Дарейдасу! Одному из бесчисленных бастардов линии бесконечных измен и предательств!

Героймен, чья душа также почернела и стала не чище, чем у миллионов жнецов, не позволял себе дуться. Нынче зеддерианец высказывался о нежных чувствах не иначе, как с презрительной насмешкой, с издевательством.

- Если бы я всегда говорил тебе правду, мне не нужно было бы твое доверие, смертный!

Выплюнув кровяной сгусток с куском зуба, тем самым освободив рот от розовой слюны, Героймен приказал себе не сдаваться. Ему хотелось сделать еще кое-что, прежде чем смерть навсегда заберет его в свое царство - донести до сознания (всё еще) друга одну немаловажную деталь, теоретически, способную разъяснить предназначение этих снов и мало-мальски сгладить душевное расстройство Джона/Спауна. Нужно было сказать…

- Я тоже их вижу…

Удача или промысел господень, эти невнятно произнесенные несколько слов чудодейственным образом подействовали на нестабильное поведение Вэйна. Бэннери даже не надеялся его вразумить, а тут раз и на мстителя нашло озарение, ударившее по вискам, будто струёй ледяной. Быть стало, этот необъяснимый феномен, это предвидение будущего, выставившее Кэйла расовым фашистом, нарочно лгало Джону.

- Что? Что ты видишь? Сны? Ложась спать, ты видишь, то же, что и я? Эй, ответь! Ответь мне!

 

Теперь, когда сознание Спауна, наконец-то, слегка прояснилось, можно было вздохнуть полной грудью, до конца. Но, увы, Спаун слишком поздно опомнился: зеленый зеддериан привел к интоксикации всего организма. Болезненное состояние, вызванное действием вредных веществ, привело к коме. Хотя сердце пришельца до сих пор стучало, предпосылок для смерти было хоть отбавляй, а, потеряв суперсилы, Героймен также утратил иммунитет к радиации, которым был пропитан каждый дюйм Мракана. Если просто вывести его из подземелья – он умрёт.

- Не смей отключаться, слышишь? Я с тобой ещё не закончил! Открой глаза, ну, же, открой! Не уходи, твою мать! Только попробуй испустить последний дух у меня на руках, и тогда я…

 

“Но ведь нельзя убить мертвого. Тогда что же я сделаю? Что же я такое несу? О, нет, я ведь и так стал убийцей. Нет, так больше продолжаться не может, не должно, пора поставить конец призывам к войне и войне призывов, пора попрощаться с карьерой. Я больше… не герой.

Кэйл был прав, эпоха масок подошла к завершению. Моя ошибка, что я это не принял – что я отрицал это, ибо был трусом”

 

 

Несколько часов назад.

Оззи обзвонил всех общих знакомых, всех, кого нужно, всех, кого хоть как-то интересовал вопрос осложнений в международных отношениях и столкновение противоположных мнений, и, выслушав и высказав тонну ненужной словесной шелухи, добился успеха на этом фронте. У него вышло поднять на уши всю редакционную политику и всю СМИ-структуру Нью-Йорка, ему удалось заполучить колоссальную поддержку со стороны органов распространения общественно важной информации и организовать достаточно рисковое, но заманчивое мероприятие, которое вполне осуществимо при желании – экскурсию в разрушенный город.

Нынешнее время.

Вертолеты с военными добровольцами-корреспондентами окружили место конфликта. Множество парней, готовых рискнуть своими жизнями во имя спасения Героймена, моментально отозвались на заманчивое предложение мистера Лермонта принять участие в экскурсии по культурно-историческим местам. Ответа долго ждать не пришлось, и главредактор New York World довольно-таки быстро собрал компанию рисковых смельчаков, отправившись в жерло действующего вулкана, в самое пекло! Можно сказать, повышенная деятельность для колоритного Оззи была сравни наркотику. + тут имели место личные мотивы! Оззи не удержался от возможности надеть на Спауна браслеты, в связи с чем провернул целую операцию на выжженной земле, выступив в роли командира подразделения! Кто-то был настоятельно против данной затеи, но большинство поддержало редактора, и счастью задумщика не было предела!

 

Зная, что столь ответственная миссия потребует должной подготовки, организатор обо всем позаботился заранее. Раздобыть боевое противорадиационное-противохимическое обмундирование и кое-какое оружие оказалось задачкой не из легких. Но и тут Оззи не был одинок. Небеспочвенные слухи о предстоящем аресте разыскиваемого мстителя ожидаемо дошли до правительства, вскоре выделившего все необходимые средства для проведения военных действий, и группа винтокрылых немедля взмыла в воздух!

 

- Нам следует держаться здания церкви. Здесь в последний раз засекли Спауна. Наблюдайте за выходом и будьте внимательны. Мы не можем позволить ему снова уйти…

 

 

Три фигуры в противорадиационных балахонах и респираторах спустились на веревках, подбежали к предполагаемому месту нынешнего прибытия мстителя, к храму Феодора, перекинулись парочкой успокоительных фраз и зашли.

Внутри ребят повстречала пустота. Ничего примечательного, не считая дыры в стене, ведущей в бывшую жилую территорию. Интересная внутренняя конструкция здания, совмещающая молельню с простыми квартирушками, не заставила их даже задуматься. “Выполняя серьезное задание, не приходится размышлять о чем-то другом, кроме главного”.

 

Бойцы озирались, держа пушки наготове, но вокруг все было сверхтихо и благостно, ни малейшего признака чьего-то присутствия, никаких колебаний. Но инстинкт самосохранения шел напролом, отталкивая прочие импульсы, и не позволял сомлевать. Напряжение росло с каждым пройденным шагом. “Трудно предсказать, что может произойти в следующую секунду, которая внезапно перевернет буквально всё”.

Один из них не сдержался и решил выразить своё волнение, свои чувства словами:

- Мне здесь не нравится, Брэдли! Это, по факту, одно огромное кладбище. Когда-то здесь жили миллионы умных, образованных, счастливых людей, а теперь посмотри, сотни иссохших, изможденных кварталов и ни одной живой душеньки! Словно образовалась воронка и всех засосала! Никогда бы не подумал, что такое возможно…

Остальные поддержали его:

- Возможно, дружище, возможно. Ладно, гляди в оба. Все что боится света, прячется во тьме, а мы как раз в неё и залезли. Потеряем сноровку – подохнем к чертовой матери!

“А мне не хотелось бы здесь умирать…”

 

 

Пока двое болтали, осматривая помещения с сильной выпирающей ленью, третий, их более активный коллега, оказался гораздо удачливее и кое-что обнаружил. Дырка в полу на лестничной клетке не могла не зацепить внимание того, кто, действительно, был заинтересован в поиске резинового парня, как и в его поимке. Посмотрев вниз, в проем, казавшийся бесконечностью, счастливчик увидел шевеления во тьме. Там явно кто-то находился.

- Эй, кажется у меня для вас хорошая новость! Тащите свои булки сюда, и, прошу, не набрасывайтесь с поцелуйчиками. Может быть, я и умник, но точно не гей… - кликнув измаянных союзников, остряк посветил дыру фонарём и заглянул поглубже.

 

- Что у тебя?

- Я не Ванга, не пророк, но что-то мне подсказывает, нам всем стоит спуститься вниз, чтобы посмотреть, что там. Надеюсь, вы яйца дома не оставили, салаги?

 

 

Несколько минут назад.

- Не смей отключаться, слышишь? Я с тобой ещё не закончил! Открой глаза, ну, же, открой! Не уходи, твою мать! Только попробуй испустить последний дух у меня на руках, и тогда я…

Нынешнее время.

Спаун потерял все надежды на спасение Героймена, на приведение его в чувства, на исправление собственных ужасных ошибок. Могучий зеддерианец, волею судеб оказавшийся на планете Земля, совершивший

множество подвигов во имя добра, беспомощно лежал и, казалось, его голубые глаза уже никогда не откроются.

Испытывая колоссальное количество разнообразных эмоций, среди которых выделялось раскаяние, Джон совсем расхотел что-либо делать и, как бы это забавно не звучало, представил себя на месте Кэйла Бэннери и даже позавидовал ему.

“Жизнь учит смерть считать везением. Что ж, пусть будет так…”

 

Спустившись к драчунам, типы в противогазах заставили ошеломительную сцену: Спаун сидит рядом с мертвым, либо с умирающим Геройменом, нелепо мотая понуренной башкой. Данное зрелище не оставило зрителей равнодушными, их руки затряслись вместе с оружием, а ноги стали тяжелыми. Страсть узнать в подробностях все нюансы (уже) завершенного супергеройского конфликта едва ли не затмило их воспаленный рассудок. Как бы там ни было, спецназовцы опомнились. Бойцы приказали преступнику не совершать резких движений и в случае неподчинения пригрозили расстрелом. Ничего большего они не сказали, все и так было предельно понятно. Спаун поступил очень нетипично для себя, вразрез со своей постоянной политикой и последовал всем молвленным инструкциям, сыпавшимся из их приказных ртов, подобно зёрнам.

Приближался конец крестового похода, и мистер Вэйн уже не видел смысла убегать. Для него все завершилось на очень грустной ноте. Но зато завершилось, а это уже хорошо. Что всегда отличало демона-защитника, так это умение красиво и достойно проигрывать, делая правильные выводы из допущенных ошибок, пускай даже если ошибки непростительны, а выводы припозднены.

 

…Нарастающий гул вертолетных винтов, слышимый даже отсюда, резанул по нервишкам тёмного мстителя. Затем пойманный повернулся к своим арестовщикам, и все четверо столкнулись с проблемой возвращения наверх. С проблемой, которая обязательно решится. Вопрос лишь – когда…

 

                                                                                       Конец пятой части.

  

 

Первый фильм о Супермене вышел на экраны еще в тысяча девятьсот сорок восьмом году; с тех пор Голливуд регулярно, по крайней мере, раз в десятилетие, приводит на экраны новых суперменов, отвечающих запросам современного зрителя и демонстрирующих мощь современного кинематографа. В фильме «Человек из стали», который выходит в российский прокат, показано самое начало истории Супермена — его рождение, прилет на Землю, осознание себя не таким, как все, и первые схватки с темными силами. С режиссером «Человека из стали» Заком Снайдером («300 спартанцев», «Хранители») встретилась корреспондент «Известий».

- Зак, вы часто говорите, что «Человек из стали» — самый реалистичный из ваших фильмов. Что вы имеете в виду?

- Дело в том, что Супермен - вымышленный персонаж, и поэтому всё остальное должно быть реальным, осязаемым. Главного героя начинаешь воспринимать потому, что воспринимаешь и понимаешь окружающий его мир. В этом и есть главная ирония фильма. Отсутствие супергеройского стиля само по себе становится стилем.

- И все же «Человек из стали» демонстрирует высочайший уровень современных кинотехнологий. Чувствуете ответственность, поднимая планку спецэффектов?

- Практически во всех моих фильмах были элементы ухода от реальности или фантастическая тематика, которая подразумевает наличие визуальных эффектов. Поэтому мне всегда комфортно придумывать в техническом плане что-то новое, это моя территория. Мне нравится дорабатывать картинку, дорисовывать её. Техническая сторона вопроса меня не сковывает, наоборот, дает мне свободу.

- Главному герою «Человек из стали» 33 года, он делает чудесные труднообъяснимые вещи, у него два отца — приемный, земной, и биологический, являющийся время от времени. Не кажется ли вам, что совпадений с самым известным сюжетом мировой истории слишком много?

- Никакие это не совпадения. Это прямиком пришло в фильм из канонической мифологии комикса о Супермене. Он единственный из супергероев, который несет весь этот духовно-религиозный груз, и это ему, как ни странно, идет. Если бы такая правда вскрылась о каком-либо другом из супергероев, я бы не поверил.

- В «Человеке из стали» рушатся небоскребы; сравнения с событиями 11 сентября напрашиваются сами собой. И Супермена, спасающего людей, невольно хочется отправить к башням-близнецам.

- Точно. Мне кажется, супергерои нам нужны как способ пережить необъяснимые или трагические события. Примерно как люди в античности придумали мифологию, чтобы дать объяснение природным явлениям. То же самое происходит и с Суперменом. В нашем воображении он приходит на помощь, когда у нас нет рационального объяснения событиям или когда случается то, что невозможно предотвратить.

- Любой миф держится на идее. Какую идею вы считаете основополагающей в «Человеке из стали»?

- Для начала требовалось изобразить внутренний конфликт главного героя, в котором борются инопланетное и человеческое начала. Это главное, в чем нужно разобраться всем, кто хочет понять мотивации Супермена.

- Мы уже можем говорить о продолжении?

- Чтобы серьезно думать о следующем фильме, нужно искать новые идеи. Всё, что у нас было, мы вложили в «Человека из стали».

 

Часть заключительная. Самопожертвие.

 

Сегодняшней ночью случилось немыслимое - мир поделился на два лагеря. Кто-то находился в несказанном удивлении и испытывал неслыханное счастье, узнав, что демон-защитник, заклейменный убийцей и террористом, он же Спаун, попал под справедливый арест. Кто-то, напротив, серьезно негодовал по данному поводу. Но как бы ни обстояли дела у простых граждан, глобальный резонанс, породивший идейные разногласия, затронул всех, включая представителей власти. Абсолютная неограниченная воля главы американского государства была зажата железными тисками. Президент попросту боялся что-либо предпринимать, чтобы, вдруг, не ухудшить ситуацию. И глупо будет не признать, проблемы супергероев стали проблемами всего современного общества!

 

Что касается другой стороны медали, сверхчеловека, известного под незатейливым “детским” прозвищем Героймен, его нынешнее состояние оставляет желать лучшего. Врачи даже не уверены, выживет ли он, а прогнозировать пока рановато. Его вытащили из самого ада…

 

The terrorist in a raincoat sets a bad example to our children. We can chain in shackles, imprison, lock them in cameras. But it will be the higher manifestation of an illogicality of the government bodies authorized to realize activities for protection of a law and order and validity, protection of the rights and freedoms of the person. It will be unfair and, I won't be afraid of this word, wildly. Ozzie Lermont .

(Террорист в плаще показывает нехороший пример нашим детям. Мы можем заковать в кандалы, заключить в тюрьму, запереть их в камерах. Но это будет высшим проявлением нелогичности государственных органов, уполномоченных осуществлять деятельность по охране правопорядка и законности, защите прав и свобод человека. Это будет несправедливо и, не побоюсь этого слова, дико. Оззи Лермонт)

 

 

Реанимационное отделение в многопрофильной пресвитерианской клинике ((New York Presbyterian) стало постоянным местом пребывания Героймена, которого доставили туда, будучи неуверенными, что удастся спасти. Перед врачами встала задача, самая трудная за всю их карьеру, за всю историю эскулапии – сохранить жизнь существу, к которому принято обращаться с приставкой «герой». Потому что оно посвятило всего себя сохранению других и ни разу не сомневалось в сделанном выборе, ни разу не поворачивалось спиной к тем, кто находился в беде, и всегда прилетало на помощь!

 

Суетливые фигуры, облаченные в белоснежные медицинские халаты, кричали:

- Разряд________________Разряд______Разряд. Мы его теряем, поднажмите! - паника в сердцах возрастала, дым тревоги уже заволок все коридоры, какие только можно, и распространился по всем этажам и закоулкам души.

 

Прежде чем начать хирургическое вмешательство, исход которого даст полную картину, из тела Кэйла Бэннери извлекли три ярких изумрудика – три зеддерианские пули. Эти удаленные камушки завернули поплотнее в платок, а позднее избавились от них. Допуская, что воздействие внеземной радиации на биологические объекты, может оказаться по-страшному непредсказуемым, радетельные медики сделали все по уму, так что у начальства клиники не возникло никаких нареканий.

 

 

Судьба главного виновника этих печальных событий, поставивших на уши все Большое Яблоко, пока еще не была предрешена. Спауна поймали с поличным, рядом с полумертвым Геройменом, который не сказал ни слова, потому что не мог. На свой собственный страх и риск участники задержания вывели мстителя из церкви.

Вернувшись в Нью-Йорк из печально известного Мракана, вернее, из того, что от него осталось, следующие несколько часов Спаун провел под бдительным присмотром сотрудников правопорядка. Споры, где его безопаснее держать, длились унизительно долго. И только ближе к трём часам ночи обсуждатели сошлись во мнении, что мудрее будет не спускать с него глаз, поэтому было принято решение снять с виновника крутой экзоскелет и привести в New York Presbyterian, где, вероятно, начнутся понятные недовольства, но зато там за Спауном будут следить.

 

Да и за Геройменом также требовалась слежка. Мало ли какой-нибудь фанатик, одержимый местью главному защитнику Земли, предпримет попытку убийства, пользуясь случаем. Поэтому оба супергероя находились в одном здании, но по абсолютно разным причинам и на абсолютно разных условиях.

 

- Не говорите мне. Я знаю, кто за маской! - Оззи Лермонт, как главинициатор спаунской поимки, с огромным удовольствием посматривал за ним и участвовал в этом без сожалений о потраченном времени, - Я просто жду момента, когда вы решитесь…

С ним беседовал начальник полиции. Как и всякий, восхищающийся проделанной работой, он не забывал по-доброму подшучивать над моральной близостью редактора к пришельцам из космоса и лунатикам, позиционирующим себя демонами ночи.

- Решусь… на что? Оззи, очнитесь, Спаун теперь в наших руках и мне некуда торопиться. Ну, а вы могли бы получить заряд бодрости, просто раскрыв его идентификационные данные. Опять же, только для того, чтобы потешить собственное эго. Не моё.

 Уловив в словах старого полицейского нотки иронии, мистер Лермонт красиво насупил брови, встал в позу и почти продекламировал:

- Все бы хорошо, да только есть одно НО. Я не эгоистичен и влился в эту тему только из-за того, что справедливость стоит для меня не на последнем месте. Вы должны это понимать и, желательно, заведомо ложную информацию не распространяйте, ясно?

Вдруг оппонент замешательски поморщился. Его лицо стало строже, чем обычно.

 - Одну минуточку, не понял, чего я не должен распространять? Вы про что сейчас?

Ну, а лицо Лермонта, наоборот, исказилось в приятной улыбке и добавило ихней сверхсерьезной демагогии щепотку недостающего оптимизма.

- Про личность ублюдка, который, пока мы тут беседуем, сидит за той дверью и, вероятно, надеется отмыться. Я хочу, чтобы весь мир посмотрел на Спауна как на дерьмо, а для этого придется огласить по телевидению, возможно, на нескольких каналах!

Шеф прекрасно понимал собеседника, но не видел смысла беспрестанно поддерживать его. Честность и порядочность так и выпирали из бывалого копа. Какие бы старания ни вкладывались, эти качества не получалось подавлять.

- Не забывайтесь, не путайте свои личные заморочки с делами департамента. Все необходимое я возьму на дополнительные исследования, привлеку криминальных психологов, свяжусь с экспертами по оружию и в положенный срок выдам результаты. За сим разрешите откланяться… - закончив разговор на слегка неопределенной, слегка размытой ноте, ладные беседчики разошлись в разные стороны. Оззи волновали лишь дальнейшие приключения Спауна в тюрьме, тогда как глава полисменского отдела имел тысячу подобных забот и не находил интересным бесконечное обсуждение Ночника. А значит, Оззи придется продолжать эту войну в одиночку и совсем не факт, что какая-то из воюющих сторон победит. “При одинаковых шансах на успех ничейный исход партии – самый вероятный из всех допустимых”.

 

Не успел заглянуть Оззи в кабинет, где сидел Спаун, прикованный наручниками к столу, хотя ему очень этого хотелось, как вдруг из-за угла коридора выскочил возбужденный хирург. Врач, чьи сердитые, недовольные глаза медленно измерили редактора York World! И только лишь потом Лермонт ощутил холодную волну взаимной неприязни, которая не была уж такой беспричинной, чтобы ей удивляться.

Однако доктор оказался необычайно деликатным и умным, посему до ругани дело не дошло. Скрестив руки на груди, как положено каждому уважающему себя хозяину ситуации, мужчина в халате поднял подбородок повыше, с интересом разглядывая господина редактора, словно тот был холодильником, бестолково забитым разнокалиберным пивком.

- Послушайте сюда, мне нужно знать, в какую игру вы играете, Лермонт. Вы ставите под угрозу безопасность клиники, рискуете жизнями пациентов и жизнями персонала… не пойму, ради чего? Зачем террористу, опаснейшему, с ваших же слов, отсиживаться в медицинском учреждении, предназначенном для стационарного лечения больных? Почему именно сюда привезли? Почему не в участок, где ему самое место?

Являясь мастаком каузации всякого рода впечатляющих нонсенсов, вздоров и бессмыслиц, штукарь Оззи сочинил очередной неубедительный мотив, чем сильно рассмешил более серьезного врача, и сам чуть было не рассмеялся от собственной непроходимой глупотени.

- Эмм, видите ли, в чем штука, доктор. Человек, чье нахождение в клинике всех так смущает, что вы не ленитесь предъявлять мне претензии лично, на самом деле давно уже стух и, стало быть, не стоит ждать подвоха. Мы уничтожили Спауна, а не просто его взяли. И нет никакой разницы, где будет торчать террорист. Ведь главное, что вам и вашим пациентам ничего не грозит, а остальное – придирки, высосанные даже не из одного пальца!

Хирурга нисколько не убедило данное монотонное объяснение редактора, и, не видя иного выхода, кроме минимального компромисса, он выдвинул честный ультиматум:

- Помните, ваши амбиции не должны меня как-то касаться. Чтобы к утру его здесь не было, Лермонт. Не выполните моё требование – сильно пожалеете, и это отнюдь не пустая угроза. Атеистов нет только в падающем самолете, а вы тут, кажется, главный религиозный фанатик, раз устроили подобный каламбур, привлекя общественность и придав всему этому формат развлекательного шоу! Что дальше? Цирк организуете? Наймете команду профессиональных стендаперов?

Проворчав столько, насколько хватило силенок, нахмуренный врач, никак не отреагировавший на матообразную критику Лермонта, немного потоптался возле двери, а затем вернулся к исполнению своих рабочих обязанностей.

 

“Всегда подозревал, Гиппократу поклоняются только зануды” – подумал о нем великий редактор, чье настроение теперь колебалось между ОТВРАТИТЕЛЬНО и ОЧЕНЬ ПЛОХО, и всё благодаря недоброжелательному отношению упертых докторов!

 

 

…Наконец-то водяная принцесса вернулась на нью-йоркские улицы. Крупнейший американский ландшафт, являющийся мировым мегаполисом с двадцати миллионным населением, встретил её с подобающим почетом. Длительное пребывание в плену при непосредственной вероятности лишиться жизни оставило свой неизгладимый отпечаток, который обязательно проявится, сейчас или потом. Ну, а пока только Нью-Йорк, длинная череда неоновых огней, нескончаемый поток автомобилей, непрерывно атакующий мысли, тысячи однотипных личностей, острый запах безразличия и повседневной рутины, в которой трудно найти какие-нибудь лирические интонации, Нью-Йорк и еще раз Нью-Йорк!

 

В нескольких метрах от неё, на игровой площадке, рядом с пустырем, сидела компания гопарей-баскетболистов. Парни пытались разглядеть её бюст, обсуждали её, награждая друг друга самыми неприличными словами и выражениями, споря, кому по зубам предложить ей с ними “потусить”.

Нимфа относилась к таким молокососам без ярой неприязни и часто смеялась в душе. А сейчас её и вовсе не трогали чьи-то сальные взгляды. Героиню, чудом вырвавшуюся из коварных лап смерти, заботили вопросы понасущнее, нежели разборки с малограмотным и трусливым дворовым отребьем – куда направился гибрид? Где искать Апокалипто? И стоит ли для этого вновь тревожить Джона? Или правильней будет попытаться урезонить монстра, не соединяясь и не соприкасаясь с тем, кто по своей воле аннулировал историю любви парой недвусмысленных фраз?

 

С легенькой меланхолией Нимфа зашла в кабину, долго её ждавшую, и нажала кнопку первого этажа. Двери лифта закрылись, и она поспешно отвернулась в сторону, успев, однако, разглядеть краем глаза большую, рваную дыру в потолке. Это была самая страшная тварь из всех страшных тварей, и не приведи господь позволить монстру вырваться в город. Это будет означать «Воистину, наступил Конец Света» и это произойдет так неожиданно, так внезапно, так не вовремя, что даже единицы выживших, если такие и будут, не смогут описать то, что увидели.

“Прости меня, любимый, прости, что снова и снова возвращаюсь к тебе, хотя ты ясно дал понять, как сильно не желаешь повтора. Но в этот раз все будет по-другому, обещаю.

Вот посмотришь, я не помешаю, я не испорчу снова тебе жизнь. Скорее всего, к рассвету я уже буду мертва, но и гибрид, наверное, тоже. По крайней мере, мне бы очень хотелось в это верить, а как будет – решать лишь богам и звездам на небе” – поставив ценность долга превыше личных опасений и неудобств, красавица прибегла к поджатым внутрь губам – классическому признаку гнева, подвигала плечами, напрягла мышцы рук, и бодро зашагала в сторону сотен мерцающих огней. Впереди её ожидали удивительные приключения, необычайные побеги и подвиги. Она была готова к ним как никогда!

 

 

Меж тем больницу окружил сброд журналюг самой разной репутации и стажа, позже к ним присоседились мальчишки и девчонки, фанаты Героймена в желто-зеленых футболках, размахивающие желто-зелеными флажками и фанерками. Их не могла отогнать никакая полиция, и любое неверное действие от лица приниженных законников грозило перелиться в потасовку с мордобоем в целях отстаивания личных интересов, в массовое побоище с ножами и травмами.

 

…Оззи Лермонт крутанулся на пятках, почесал за ушком и выполнил целую серию раздражительных выдохов. Ему всё осточертело. Всё без исключения! Врачи перестали доверять газетным профурсетам, полицейские постепенно теряли терпение, а нарочное акцентирование эмоционально окрашенных слов лишь накаляло обстановку недружбы.

Но не так давно в клинику пожаловала приемная мать Кэйла Бэннери, узнавшая о трагической судьбе сына из новостей, и об Оззи все мгновенно забыли. Градус внимания спал до возможного минимума, и ответственный персонал сердобольно занялся успокоением издерганной женщины, преодолевшей дистанцию в несколько сотен миль на своём Кадиллаке и жутко уставшей.

 

Дабы как-то повлиять на ситуацию, поучаствовать в чем-то, за что можно получить хотя бы элементарное спасибо, “человек, поймавший Спауна”, мистер Лермонт, решил облегчить задачу дорогих докторов и взял на себя инициативу разговора с седовласой фермершей. Та слабенько кивнула, вытерла слезы носовым платком и уселась на стул по просьбе Оззи.

- Не нужно, не ревите. Ночью особенно противопоказано нервничать. Говорю как человек, который что-то в этом смыслит.

Бедняжка вздрогнула, обернулась и неловко выронила сумку, стремясь вытащить из неё какую-то вещь. Непослушные пальцы то и дело путались. Все, кто находился рядом, скорее, испытывали искреннюю жалость, нежели имели возможность утешить, и им бы очень хотелось помочь бедной женщине, воспитавшей настоящего героя. Оззи уже собирался предложить напиток из кофе-автомата за свой счёт, как вдруг на этаже появилась родная дочь фермерши, и тут же заключила заплаканную маму в крепкие объятия. Потоки сентиментальных излияний никого не оставили равнодушным. Вольные/невольные наблюдатели, все до единого прониклись сочувствием. Трогательное приветствие затянулось и произошло это незапланированно!

 

“Что ж… пожалуй, встреча двух родственных душ - не самое ужасное, что могло произойти. Почему бы и нет?” – Оззи в очередной раз почесал за ушком.

 

“Взбалмошная Эстер, склонная к непредсказуемым поступкам и неприличным жестам”, давненько повзрослела и из наивной хулиганки с дурными манерами превратилась в умную и учтивую держательницу очага.

- Мама, прошу, пообещай мне… - но иногда заботливая дщерь включала девчонку и вела себя слишком наивно даже для своего прошлого имиджа, - Прошу, пообещай!

Эстер уткнулась в колени матери, пытаясь подавить​ рыдания и не испортить ей джинсы. Та потянулась рукой к её затылку, провела ладонью по волосам и спросила:

- Что пообещать тебе, деточка?

Публично высказанное страстное желание было греховным и вызывающим, но еще более опасным и острым это стремление казалось, потому что исходило от такого нежного создания, как Эстер, которая никогда прежде не хотела чьей-то смерти. По крайней мере, не в той степени и не так сильно, как сейчас.

- Пусть тот, кто сделал это с Кэйлом, пусть тот, кто отправил моего брата в кому, умрет! Кто бы ни скрывался под маской Спауна, неверно будет оставлять ему жизнь!

 

И если мать, старательно уходившая от возникающих в уме пагубных мыслей, никак не прокомментировала своеобразные запросы дочурки, оставив ответ при себе, то Оззи Лермонт, стоявший рядом, прислушался к ней. Возмужав и сильно посуровев, он больше не мог просто стоять и бездействовать. Героизм заиграл в нем новыми красками, а добиться натуральной справедливости часто возможно лишь одним путем – замараться.

 

 

Лермонту дико повезло, что шериф еще не покинул здание клиники. У него имелась к нему просьба, и оттого, согласится ли коп её исполнить или включит правильного и пошлет на все четыре стороны – зависела судьба справедливости. Впрочем, редактор был нетерпелив от природы и склонен верить в лучшее, из-за чего предпринял не одну, а целых несколько попыток уговорить принципиального начальничка.

- Да послушайте же вы, дело не в вас и не во мне. Просто, если посадить Спауна в тюрьму, обязательно возникнет много лишнего шума. У общественности появятся вопросы, а я не уверен, что полиция способна каждый раз оперативно реагировать на социально резонансные события без падения эффективности. Когда-нибудь вы упадете носом в лужу, когда-нибудь это случится, и тогда вы попомните мои слова, но к тому времени я уже ничем не смогу быть полезен!

Похвальная настойчивость, с какой Оззи приставал к старому копу, проявилась в полной мере только к концу. А до сего момента мастер убеждения всего лишь примерялся. Голова у него соображала, и оппоненту было чертовски трудно не признать наличие глубокой и острой проницательности, рациональной ответственности за все идеи.

- Насколько правильно я вас понял, вы предлагаете мне совершить чистое убийство? Здесь? В клинике? - собеседник баснословно вытаращил на Лермонта зрачки и остолбенел с открытым ртом, - А что-нибудь абсурднее придумать не могли?

Для большей убедительности Оззи положил руку на плечо старого законника и, не торопясь, по слогам, с повышенной осмотрительностью, произнес то, что давно норовило соскочить с языка, но не могло, потому что ждало подходящего сигнала.

- Я бы согласился и оставил все попытки вас уговорить. Но речь не о моих амбициях, не о моей безопасности. Речь о ситуации, об отношении, о готовности к работе, об уважении к труду человека, в конце концов, о любви… - завороженный собственными речами, Оззи не заметил, как вошел в роль, и произносил столь красиво, столь поэтично целых несколько минут. Складывалось устойчивое ощущение, он полгода репетировал, прежде чем начать говорить, - В народе не один век бытует мнение, что надо решать проблемы по мере их поступления, а сейчас как раз такой момент. Почувствуйте себя онкологом, начните с мелких опухолей, которые дают о себе знать ощущением тупой, тягучей боли, но до сих пор операбельны! Вам ничего не стоит поступить правильно.

 

Полностью забыв о первосути, с которой все началось, главный противник демона-защитника коротким усилием вытолкнул сжатый воздух из легких и незаметно побледнел к концу монолога. Бесспорно, остропротекающая, надсадная беседа с напористым мистером Лермонтом заставила начальника полиции задуматься о многих важных вещах, а как скоро возникнут первые признаки мировоззренческих ориентаций - не знал сам начальник. “Но интерсубъективность, выступающая основным звеном любого длительного спора, одинаково влияет на всех марионеток”.

 

 

К Джону Вэйну постучались…

Первые три стука в дверь прошлись по нервам остро отточенным лезвием. Но арестованный, отнюдь, не волновался за себя, он больше переживал за чужую шкуру. Понимая, что вечно сдерживаться не получится, самоукротитель старался максимально отдалить приход ярости. Осознание мотивации недоброжелателей помогало бороться с гневливостью, но и это не давало гарантий полного избавления от старого недуга. Психика любого существа - сложнейший механизм, которым, чтобы управлять, нужно быть законченным гением, либо конченым психом.

 

Как и ожидалось, господа-полицейские, иногда трусоватые, а порой нелогичные, приняли решение тихого устранения. Джон, давно познавший темные закоулки человеческой природы, тщательно изучивший всю подноготную человеческой души, что помогало выявлять скрытые качества характера его жертв/друзей/врагов,

относился к смерти с большим нейтралитетом, а, следовательно, не боялся словить пулю. Поэтому образ офицера, наставившего на него пистолет и поднявшего свою “игрушку” так высоко, насколько позволяла рука, его ничуть не впечатлил. Обычное дело, не более…

- Не хотите ли снять маску перед тем, как уйти навсегда? – удивительно, но голос копа, замыслившего казнь, звучал напуганнее, чем голос готового к смерти. “Вот что с людьми вытворяет работа”. Ночник уже было свыкся, и ничего не имел против, чтобы его пустили в расход, пусть даже если исполнителем окажется самый неуверенный в себе, самый скользкий полисменишка на свете.

Но стоило только Спауну посмотреть в глаза “смерти”, как коп едва не сломался, подобно палочке от эскимо. Тупая боль в области сердца, то усиливающаяся, то ослабевающая брала свое, и очень не хотелось что-либо делать, особенно стрелять в живого человека. Но того требовал долг, так приказал сам начальник, а значит, и выбора у труса не имелось. В конце концов, неподчинение сотрудников во все времена грозило их увольнением, а неподчинение в столь важных вопросах, и того хуже, могло спровоцировать скандал на международном уровне.

 

Спаун смотрел на парнишку пристально, как будто пытался загипнотизировать взглядом сквозь линзы. Их внимание друг к другу интенсифицировалось. Практически в каждой партии демон-защитник шокировал оппонентов неординарными идеями, каждый раз вытворяя что-то из ряда вон выходящее, что обязательно закреплялось в любой памяти. И этот случай также не обошелся без сюрпризов, разве что сюрприз вышел оригинальнее всех предыдущих – Спаун потянулся пальцами к маске и прибег к последовательности действий, чего от него никто не ждал: пальцы нащупали край и слегка поддели, затем неробко, уверенным движением арестованный открыл

нижнюю часть лица, что дало установить каменность эмоций, но не раскрыло картины целиком. Прошло еще несколько томительных мгновений, и загадочность спаунской персоны рассеялась как дым, а выражение офицера приобрело налет замешательства.

 

Приняв раскрывшуюся правду за искуснейшую зрительную мистификацию, за намеренное введение в заблуждение, ошарашенный завертелся волчком. Голова начала автоматически крутиться, так как полицай не управлял собой на все сто процентов.

- Мистер Вэйн, какого черта? Как вы… - коп плюнул под ноги, но тягучая слюна отказалась лететь и неаккуратно повисла на губе, - Нет! Мой мозг наотрез отказывается с этим соглашаться! Неужели вы все эти годы были…?

“О, боги, заберите меня поскорее к себе. Наш грешный мир неизлечим…”

 

Вэйн/Спаун совсем не производил впечатления закоренелого светского льва. Его неподвижный, остекленевший взгляд, направленный четко в одну точку, серьезно устрашал наблюдателя. С другой стороны человек-легенда, потерявший родителей, потерявший их дважды, и посвятивший всю свою сознательную жизнь неустанной борьбе за идеалы, мог выглядеть лишь так, и никак иначе – свирепым, бескомпромиссным, отчаянным, преисполненным всеми формами скорби.

- А вы, небось, думали, что за маской злейшего врага всей правоохранительной системы Нью-Йорка скрывается нищий, мистер Деверо? – Вэйн выставил копа полным дураком, задав лишь один риторический вопрос, - Откуда ж тогда, по-вашему, у Спауна вся эта изощренная оперативная техника, стоящая миллионы долларов, если не евро? – и противно усмехнулся, с натянутой живинкой, - Вы, хех, вы, верно, думали, я промышляю воровством в массовых масштабах? Смею огорчить вас, любезный, но уровень развития логичности мышления зависит от уровня развития восприятия, а у вас беда и с тем, и с другим.

Почувствовав себя глубоко оскорбленным, оскорбленным самой мыслью, что самый обеспеченный представитель Америки оказался самым злостным обманщиком за всю историю страны, Деверо вдруг расхотел следовать приказу и засунул Beretta M 92FS обратно в карман, откуда вытащил её несколько минуток назад.

- Мы с вами еще не прощаемся… - прежде чем выйти, офицер раздраженно стукнул ногой по двери.

 

Снова оставшись в гордом одиночестве, Спаун соединил пальцы домиком и обратил внимание на резкий запах урины.

“Неужели кто-то надул под себя, пялясь как баран на новые ворота?” – оказывается, его старая догадка по поводу преувеличенности смелости значков была абсолютно верна. Правда, он и представить не мог, что взрослый мужчина, солидный на вид, пускай, и очень щупленький, пускай, еще зеленый, способен ни с того, ни с сего обмочиться. После такого однозначного триумфа над потенциальным палачом Спауну осталось лишь хмыкнуть с подчеркнутым самолюбием и пробормотать кое-что, выставляющее полицию не в самом предпочтительном свете.

 

 

Оззи Лермонт встретил офицера выходящим из комнаты, где сидел Вэйн, в настроении ниже унылого. Редактор уже чувствовал, что парень не справился с поставленной задачей, и все равно задал свой вопрос:

- Что, вы уже выполнили отведенную вам роль, мистер Деверо?

Ответ можно было прочесть по лицу. Как и предсказывалось, господин полицейский нашел причину не стрелять в демона-защитника. Какую – он не озвучил, и Оззи, как всегда, пришлось ломать голову да скрежетать зубами, дабы смыть с себя щекотное ощущение позора и бесчестия, наплывающее в моменты, когда начинало казаться, что все, что делается во имя справедливости, специально и целенаправленно идет под откос.

“Этот старый пердун, видимо, побоялся пачкать морщинистые ручонки, и позвал своих ссыкунов. Эх, что за дерьмо, ни на кого нельзя положиться…”

 

Лермонт уже хотел попросить одолжить у Деверо пистолет, чтобы сделать всё самостоятельно. Решительности ему было не занимать. Но внезапное отключение электричества на всем этаже сорвало планы Оззи, насторожило и навеяло нехорошее предчувство. Вся больница как будто замерла, “застыла” на неопределенный период и никому не сообщила, вернется ли всё на круги своя в ближайшем времени или всё останется в полуживом виде.

Издатель самой популярной нью-йоркской газеты перенервничал, ему начала мерещиться всякая чертовщина. Оставалось лишь молча догадываться, насколько сильно его психосостояние скажется на работоспособности редакции - получится ли её сохранить, или вместе с Оззи утонет и New York World.

 

- Что, черт подери, здесь творится? Сбой электроэнергии, что ли? – в тщетных попытках успокоиться Деверо начал беспорядочно перечислять все теоретически допустимые варианты, тогда как другая сторона медали, своедумный мистер Лермонт, имел на этот счет особенное мнение. Но высказать решился далеко не сразу, замечая, что полицейский буквально шарахается а, стало быть, трусит сильнее, чем он.

- Да нет, дружок, можешь быть уверен, неисправность электропроводки не самая поганая напасть! – опасаясь, что дело не ограничится лишь потерей света и что господин «коварство и деньги» не упустит золотого шанса совершить, возможно, заранее обмысленный побег, неуступчивый Оззи перешел на шепот и попросил офицера попытаться установить связь с начальством. Победа Спауна была бы для него чем-то сродни собственной погибели, да и аллергия на проигрыш давно возымела хроническую форму, превратив уважаемого редактора New York World, солидного бизнесмена с задатками политика в фаната безумной гиблой идеи!

 

- Какая же тогда самая? Что вы имеете в виду??? – Деверо утер со лба испарину искреннего ужаса и, доверившись голой интуиции, поплелся в конец коридора. Кромешная темнота, мешавшая разглядеть даже собственные ноги, стала капельку привычней, что, в целом, не прибавило комфорта, но помогло смириться со странной природой нью-йорковских медцентров.

 

Тремя вздохами позже Лермонт услышал его крик, что совсем не показалось неожиданностью. Освободиться от ассоциаций телесного и эмоционального разлома, спастись от вредных релятивных суждений всё-таки не вышло. Зато теперь господин редактор мог с успокоением утверждать – он с самого начала был прав насчет Спауна - и продолжать считать всех глупцами, так что с чем, с чем, а с поиском повода для еще более наглого и развязного поведения ему точно повезло.

“Вот, начинается”

Позже прозвучал ещё один крик и… свет снова появился с той же внезапностью, с которой погас! Взгляд Оззи автоматически уставился на невероятно обаятельную особу в раскованном наряде. Сексапильная милашка, дающая фору большинству современных девиц, безудержно, неугомонно, радостно и бесстыдно игралась с побледневшим мистером Деверо, угрожая мечом. “Как можно унизить мужчину, чтобы он запомнил вас на всю оставшуюся жизнь неполноценным?”.

- Ты кто? Чего ты хочешь? – неуверенно провякал редактор, чье внимание разрывалось между аппетитной стройняшкой, имидж которой с успехом передавал классические черты женского фэнтези, и скорчившимся офицеришкой, пораженным испугом. Если б это не было реальностью, то Лермонт бы подумал, что смотрит отрывок из фильма с утопическим сюжетом, пропагандирующим идеи феминизма.

 

Водяная Нимфа чудом отыскала место, где держали любимого. Видимо, благодаря невероятнейшему фарту, не иначе, и издевкам над своей специфичной, нестандартизованной памятью, мечта всех похотливых самцов воспользовалась прибором для отслеживания. Очередная шпионская изящная фиговинка, предназначенная для тайной связи и определения местоположения напарника, оказалась под рукой по счастливой случайности и сослужила великую службу. Джон дал ей её на экстренный случай, во время их первого свидания.

- А включить мозг догадаться самому не вариант? От того, как ты быстро научишься угадывать чужие потребности, напрямую зависит самочувствие этого слюнтяя! – готовая прирезать незадачливого копа, женщина показывала неженскую ярость и её прозрачные, недвусмысленные угрозы, проносящиеся ударной волной по всему коридору, казались более чем убедительными.

Несмотря на свои выдающиеся военные успехи, Оззи Лермонт был вынужден пойти на компромисс. Так как полемизировать и грызться с разодетой психопаткой выглядело ужасно глупой, заведомо проигрышной затеей, никакого другого решения не оставалось. Правда, для этого редактору, которого только что посетила запоздалая идейка, пришлось переступить через себя, переступить целых несколько раз. Будучи ослепленным различными успехами, ему пришлось послать гордость к чертям, чтобы только не допустить ряд стратегических ошибок и спасти шкуру мистера Деверо, вечно попадающего в тупые передряги, путающегося у всех под ногами, непутевого, неудачливого, но в остальном положительного и, главное, очень-очень доброго.

- А, я, кажется, понял! Ты пришла за ним, да? Явилась освободить демона из заточения и, очевидно, рассчитывала произвести на нас огромное впечатление! Я попал в точку, не так ли?

Милейшее создание, представшее образцом чистой, не размытой брутальности, сохранившее инстинкты и повадки плотоядного хищника, таки сжалилось над горе-полицейским. Зная чрезвычайную беспомощность землян, их позорное неумение постоять за себя, за отобранную игрушку, неумение дать сдачи, можно предположить, в её планы изначально не входило убийство. Собственно, весь её “антигероизм” заключался лишь в грубоватой, нарочито-циничной манере общения, сдобренной какой-то почти потусторонней язвительностью, выработанной в процессе взаимодействия с плохими мужчинами, а использовать заученные приемы и старые знания, взятые из детства, всегда удавалось вне зависимости от обстановки.

- Ты, оказывается, куда смышленей, чем я думала, смертный, раз узнал во мне явившуюся тебе Исиду! – мало кто не согласился бы, такое бесцельно-дерзкое ухарство, ассоциируемое с гранями анахронических первообразов эпохи господства феодального строя, выгодно украшало эмансипированный имидж красотки, - И знаешь, я ведь просто шутила. Я бы ни за что не причина ему вред, так что забирай…

 

Придя к правильному выводу о неумолимой покорности населенцев Земли, Нимфа резко толкнула Деверо обеими руками вперед и автоматически отвесила подзадник.

“Потребовать комплиментов в качестве моральной компенсации, что ли? Или стоит помилосердствовать и на первый раз простить, сделав скидку на их конституциональную глупость?

Хм, оба варианта не катят, но что-то выбрать придется все равно”

 

- Ты… ты ненормальная! – наконец, обретя драгоценную свободу движения, выбравшись из капкана хватких ручищ разбойной иноземки, полицейский, кажись, позабыл все законы вежливости и прокричал это прилагательное взбалмошным, оскорбительным тоном.

Похоже, больше не желая мараться и пачкаться, Нимфа стерпела, прошептав про себя, что границы нормы неявны и размазаны, а потому неверно оперировать столь половинчатыми, сомнительными понятиями.

 

 

Пока личности в коридоре занимались улаживанием крупного “дипломатичного скандала”, в комнате, охраняемой копами, в одной из великого множества однообразных палат, горевали две безобидные, хрупкие женщины. Та, что значительно моложе, Эстер Барджман, держала пациента за руку, не отводя заботливого взгляда. В этот день, как и в любой другой, её благодарность не знала предела. В глазах посетительницы читалось неприкрытое, по-прежнему свежее, искреннее восхищение братом, родным не по крови, а по духу, что намного-намного ценнее межличностных-межиндивидуальных отношений, основанных на происхождении от общего предка и удерживающих от разлуки только голым фактом био-родства.

Также постепенно пробуждалась память о детских годках, когда Барджманы были как никогда друг к другу близки и как никогда неразлучны!

 

 

В стретив девушку у высокой калитки, дочь, находящуюся в состоянии легкого подпитья, Гарланд тепло улыбнулся и обнял её:

- О, господи, ты проотсутствовала дольше трех суток. Я уже собирался звонить по больницам и моргам…

- Не пессимизируй, папуля – попросила юная Эстер, - И маму отучи беспокоиться. За мной есть кому приглядеть.

- Эх, если ты про того боксера… - предположил заботливый отец, - Боюсь, мои нервы не вынесут такого напряжения.

- Что стряслось, пап? – леди недовольно надула щеки, тайно рассматривая клумбу у входной двери, - Тебя не устроил мой выбор?

- Ты знаешь, красавица, я категорически против вашего очередного примирения…

Эстер не знала, Эстер не догадывалась, Эстер не имела понятия, но её брат, которому она была бесконечно признательна и за внимание, и за максимальное проявление заботы в трудные периоды, и за частые демонстрации своих сверхвозможностей, тоже кое-что видел.

Кома – тяжёлое патологическое состояние, которое характеризуется развивающимся угнетением центральной нервной системы с глубокой утратой сознания и потерей реакции на воздействие извне. Но мозг коматозников в некоторых случаях вполне себе рабочий и может функционировать, только не так, как у тех, кто находится вне комы.

 

В сновидении Кэйл, еще не такой взрослый, но уже и не малыш, повстречал Гарланда Барджмана, вернувшегося из далеких далей только для того, чтобы пообщаться с сыном, нуждающимся в скорейших ответах. Их отношения всегда были не настолько примитивны, как у большинства отцов/сыновей. В этом виноваты следующие факторы: во-первых, Гарланд позиционировал себя как крепкий хозяйственник-сентенционист, который не только коров пятнистых доит, но и точит лясы, и зачастую его монологические всплески были исключительно догматического плана, ну, а во-вторых, немалую роль играла непростая личность юноши. С детства Джошуа рос закомплексованным и тихим малышочком. Родители воспитывали его в интеллигентских традициях, прививали любовь к чтению, чтобы в обозримом будущем книгочтение стало для него одним из самых увлекательных занятий, но еще большее влияние оказывали природные свойства ребенка. Не порождения психических качеств, а его не до конца раскрытые, врожденные дары!

 

Но каждый раз, когда речь заходила о суперспособностях, о том, что сильнее всего волновало сынишку, уже изрядно подросшего, Гарланд то ли лгал во благо, то ли говорил правду, но, в общем, всяческим образом увиливал от темы сверхъестественного, и в девяносто девяти процентах случаев делал это по-тонкому красиво, подобно истинному провинциальному джентльмену средних лет!

- Задавленный влиянием предрассудков и стереотипов, взращённых неправильным образом жизни, мир будет постоянно тыкать в чудесного мальчика пальцем, и только из-за того, что чудесный мальчик не похож на других, из-за того, что ты от всех отличаешься! – сравнительно с большинством родителей, привыкших относиться к своим чадам с сурово насупленной критикой, Гарланд превозносил Джошуа и нередко впадал в различные

крайности. Со временем ребенок с другой планеты стал для него объектом веры и причиной уверенности в завтрашнем дне и гордости за свою планету, за свою страну и за свою ферму.

 

- Пап, как мне следует поступить, если вдруг те, кому я когда-то помог, или когда-то выручил, пойдут против меня? Тебе известно множество проверенных вариантов, как реагировать на обиду в различных ситуациях и как лечить раны от душевных невзгод.

 

- Сын, тебе придется научиться пользоваться силой по уму, и лишь при крайней необходимости. Придется контролировать её, чтобы не пострадали другие. А умение прощать в твоем случае – гарант безопасности.

 

Кэйл, можно сказать, спал, рассудок находился в отключке, но картина давнишнего дня, каждый раз просматриваемая с особенной охотой, не прекращала мелькать перед закрытыми глазами коматозника.

Нахождение рядом близких людей и множество светлых предметов, наполненных положительной аурой, поддерживали жизнь зеддерианца, будто та была свечным огоньком, готовым погаснуть от слабого веяния. Мать губами касалась его лба, попутно шепча детскую песенку. Эстер, сидя в кресле, просматривала исходящие вызовы на недавно приобретенном бюджетном айфоне и тоже еле сдерживала слезы. За долгие часы ожидания никаких сдвигов в положении вещей не произошло, а надежд на благополучное завершение, несмотря на строгие алгоритмы врачебных действий, не прибавилось.

 

Меж тем правый глаз коматозника незаметно, очень быстро моргнул)))

 

 

“Не может быть… Это… это возмутительно и невообразимо. Кто из живших несколько веков столетий назад мог представить, что наша цивилизация, наше общество, дойдет до того, что распорядком жизни честных граждан, их укладом, будут распоряжаться безумцы, гости из соседних галактик и всякие уроды, не имеющие на то законных оснований?” – едва свыкнувшись с теперешним раскладом сил, изменившимся благодаря смелой Нимфе, мистер Лермонт отнюдь, не утомлялся проклинать в уме сверхлюдей. Хотя ему, “ничтожному и слабому мужчине”, припекало еще и от того, что их унизила женщина. Унизила, раскидав десяток полицейских одной левой. Отмыться от этого позора будет сложно, но, как сказала принцесса, выбивая дурь из очередного тупого фараона, попавшегося под руку…

- Недооценка возможностей прекрасного пола приводит к неминуемому краху чаще, чем учит история! Пошли! – пару раз стукнув копа головой об пол (это не так жестоко, как кажется, и очень даже эффективно), инопланетянка ощутимо поубавила громкость своего милого голоса и попросила господина редактора открыть ей дверь во избежание обмана со стороны недостойных землян.

 

Лермонт беспрекословно повиновался приказам, раздающимся из-за спины. Все инструкции разозленной “гарпии” не встречали словесных пререканий, такая абсолютная отзывчивость, услужливость, приветливость начинали забавлять ехидную тираншу.

Джон Вэйн сидел с нахмуренными бровями, и, думая свою вековечную думу, оглядывал узкое помещеньице. Один вид арестованного говорил, что он точно замышляет побег. Вопрос только в том – когда и с чьей помощью это случится. Но на самом деле великий стратег не выстраивал никаких мудреных планов (хотя в это никто бы не поверил) и приход Водяной Нимфы, расставание с которой прошло, отнюдь, не в счастливой здоровой атмосфере, оказался для него совершенной внезапностью. Чувство вины перед ней отнимало пальму первенства у всех иных восприниманий, таких, как утешение из-за обретения свободы. “Хотя Спауну требовалось только сильно захотеть уйти из клиники и никакие полицейские его б не задержали”.

Так вот, увидев бывшую возлюбленную, Вэйн вскочил со стула:

- Я был неправ, прогоняя тебя из поместья. Извини. Вероятно, нужно было дать этим отношениям еще один шанс!

Его спасительница только улыбнулась. Это единственная реакция, от неё изошедшая. Более невразумительного оправдания в том, что у кого-то что-то не вышло, слышать еще не приходилось, но героиня изо всех сил старалась не дуться, принуждая себя к терпеливости, и закинула словечко, что почти не обижена.

- Потом разберемся. В данный момент у мира есть проблемы поважнее нашей Санта-Барбары!

 

Мистеру Лермонту, буквально охреневавшему от их диалога, вдруг приспичило вставить свои пять центов между паузами:

- Да вы, я гляжу, те еще голубки! Смотрите, не заклюйте здесь друг друга, хотя…

Нимфа взмахнула правой рукой, словно желая заткнуть Оззи рот, предупредить его дальнейшее неблагородное вякание, и несдержанно крикнула:

- Молчать!

 

 

Выглянув в коридор с целью ощутить недавно возвращенную свободу,

вспомнить райский аромат независимости, Джон/Спаун не получил желаемого наслаждения. Но каково же было удивление мстюна, когда он увидел идущего в их сторону Кэйла Бэннери в белой футболке и легких домашних штанах. Живого, выпутавшегося из стягивающего кокона комы! Взгляд неубиенного был безнегативным, но и оптимизмом тоже не блистал. Им предстоял серьезный разговор с глазу на глаз, и попытки избежания этой, возможно, неприятной встречи были бы напрасны и, главное, бессмысленны.

Бэннери не стал подходить слишком близко. Он замер где-то в метре от мистера Вэйна в ожидании реакции, в ожидании каких-нибудь слов, и это необязательно должны быть извинения. Хоть что-то, что могло бы помочь ему понять, оправдать «правоту и жесткую позицию» грозы всей преступности.

- Ты пришел за утешением? Хорошо… - Джон отрепетировал новый голос и новую осанку, не осознавая, когда и для чего. И только сейчас понял, к чему так долго готовился, - Тогда скажу следующее, мне и вправду искренне жаль, что так вышло. Ты был хорошим парнем, и ты им остался - на него нашло просветление, - Что до меня, то я вел себя, как упрямый баран, не желал прислушиваться ни к каким твоим доводам, и это вылилось в чёртову драку. Если считаешь необходимым, можешь забыть обо всех идеалах, нас связывавших, и обеспечить мне срок длиной в несколько жизней.

“Видит тьма, я заслужил такое наказание. Хотя, когда я часто пребываю в пещере, где моя жизнь напоминает отбывание срока узником в одиночной камере тюрьмы, это и есть самая настоящая неволя”

Прощение наиболее выгодно прощающему во всех отношениях, ибо прощающий всегда более свободен, чем прощенный. Героймен,

чрезвычайно быстро простил Спауна, сделал это на глазах у других, сделал это без затруднений и тем самым подал отличнейший пример.

- Можешь считать, я всё уже забыл. Только в дальнейшем хотелось бы избежать прецедентов.

Джон подарил короткий согласительный кивок - единственное, что можно было сделать за неимением гарантии.

 

Неугомонный Оззи снова влез в разговор.

- Нет-нет-нет, это уже не прецеденты, не единичные случаи, это, ребята, тенденция! - чувство собственной значимости распирало редактора, отчего с каждым разом его болтливость становилась все более несдержанной и невыносимой, - Супергерои устарели, перешли барьер начального принятия, как когда-то электронные книги заменили бумагу, так и они чуть было не заменили полицию. Но в изменчивой системе правосудия что-то пошло под откос и правоохранительные органы стали снова актуальны, а вот вы…

Бэннери, ранее считавший мистера Лермонта едва ли не своим лучшим другом, теперь убедился в том, что жестоко ошибался в нём как в человеке: завистливый “газетчик” на дух не переносил супергероев вообще, не только Спауна. А выставленная напоказ ненависть к демону-защитнику была артистической фишкой, создавшей твердый, но наигранный образ беспристрастного борца-правдоруба.

- Так вот значит как… - с выраженным огорчением взглянул на него Бэннери.

Ощутив давящую неловкость, равную чувству стеснения, Лермонт готов был начать себя оправдывать всеми мыслимыми и немыслимыми способами, всё ради того, чтобы снова добиться товарищеского расположения Бэннери и включить старую пластинку про плохого мистера Вэйна. Но все его труды покатились насмарку, поскольку к разговорщикам подошли мать и сестра Джошуа Барджмана.

 

Раскочегаренные женщины навели еще большего шороху, и теперь все мечты о тишине воспринимались как абсурд, как нечто несбыточное. Эстер проявила характер, в ворчливости перещеголяв свою мать, но сейчас её пробирала не злость, а недоумение. Она ожидала увидеть кого угодно, только не…

- Мистер Вэйн? Почему на вас костюм Спауна и что вы здесь, собственно, делаете, да еще в такой поздний час?

Хитрюга Лермонт подсуетился и не упустил подвернувшейся сладкой возможности проинформировать напыщенных дам.

- Так все же очевидно, он ведь и есть Спаун! До вас что, не дошел весь изюм? Или вы думаете, богачи-миллиардеры станут вот так просто экипироваться в черт знает что ради сомнительной выгоды попонтоваться перед обитателями на самого престижного медцентра?

Миссис Барджман потерла пальцами лицо, стараясь не свалиться в обморок, нарочито громко вздохнула пару раз. Все заметили, как у неё дернулся уголочек рта и как сомкнулись усталые веки.

- Благодарю за информацию. Теперь мне все понятно…

В отличие от мамы, принимающей каждую новость чересчур близко к сердцу, Эстер сохранила способность говорить, хотя и тоже... находилась в шоковом упадке.

- Так, ну, допустим, и что это значит? Что вы уйдете отсюда безнаказанным и о попытке убийства, о том, что было с моим братом и что могло бы с ним стать, все дружно позабудут? - уперев руки в бока и взмахнув пышным конским хвостиком, сестричка выздоровевшего Джошуа подняла на уши всё отделение, всех врачей и медсестер, разбудила вырубленных акванкой полицейских и потребовала справедливого суда для человека, стрелявшего в её брата.

Нимфа долго это слушала, долго терпела и впервые заступилась за возлюбленного:

- За языком следи. Твой Кэйл недавно оклемался и теперь здоров как бык…

 

Спустя несколько мгновений, прошедших в обстановке несогласия, женская ругань приобрела поистине глобальный размах, из-за чего нахождение на этаже превратилось в пытку для мозгов и ушей. Даже Вэйн, казалось бы, поднаторевший в общении с представительницами противоположного пола и обладавший определенной проницательностью, не смог разрешить их, бесспорно, серьезный конфликт и по жестокой иронии превратился в невидимку (!!!).

На протяжении долгого времени ничего не менялось. Хотя нельзя не признать, все участники споров начали потихоньку утомляться. Нимфа уж больно зациклилась на пререканиях с Барджманами и как-то забыла основную причину своего визита в клинику. Но самые хорошие, как и самые плохие неожиданности, имеют неприятное свойство шокировать, показывая, насколько они авторитетны и важны.

 

Офицер Деверо, который долго проотсутствовал (видать, приходил в себя после пережитого), прибежал, как оглашенный, и, взявшись внимательно разглядывать недобрые лица повздоривших, густо замешенные на любопытстве, протарахтел с какой-то спешкой в сильно взволнованном голосе.

- По всем новостным каналам сейчас такой страх крутят, что чокнуться можно! – рискуя показаться самым специфичным идиотом на свете, полицейский прибег к театральному позированию, чтобы его слова звучали как можно убедительнее, - В общем, вы должны это видеть. Вы все…

 

Нимфа и Эстер последовали разуму - тут же прекратили собачиться. Не изменяя своей давней традиции, Кэйл Бэннери прислушался к биению его сердца и по нему пришелец определил, что парень не лжет насчет “крутящегося страха”. Все стоявшие рядом тоже это поняли и доверчиво прошли за обеспокоенным Деверо в ближайшую палату, где было TV. Там им представится возможность убедиться в обоснованности тревоги заботливого копа!

 

 

Первой мыслью, пришедшей в и без того перегруженный мозг Джона Вэйна, был вопрос, который богач сразу же озвучил:

- Что это за тварь размером в две статуи свободы? – причем данный уместный вопрос мучил всех остальных в равной степени. Всех, кроме Нимфы, единственной знавшей о происхождении монстра.

Акванке было чертовски неприятно осознавать причастность её предков к созданию сей мрази. Но, отыскав в себе силы, чтобы

рассуждать вслух о важном, не чувствуя за собой надуманной вины, она очень доступно и быстро донесла до них всю информацию по происходящему в Йорке:

- Гибрид… - выждав примерно полуминутный интервал, призванный отстабилизировать расшатанные нервы, она благополучно продолжила рассказ, - Идея расового примирения путем создания искусственного идола – одна из самых провальных задумок, принадлежавших моему далекому прадеду. Говоря по существу, та штука, что сейчас бесчинствует в городе и безжалостно пожирает людей вместе с их мечтами – беспорядочный конгломерат разных видов и рас, сформированный ошибочными представлениями об Акве и её обитателях. Мой отец рассказывал мне, когда я была еще несовершеннолетней, что во времена первых правителей существовала целая организация для расследования деятельности подобных еретиков…

Эстер и миссис Барджман, ничего не смыслящие в клеточной генетике, молчали, как подобает всем простолюдинам. Аналогичное касалось и Кэйла, предпочитавшего медленно и целенаправленно “входить” в новую для себя индустрию без лишней многословности. Кто бы удивился, что у главредактора самой конкурентоспособной, самой крутой газетенки Нью-Йорка хватит духу и решимости выделиться своим особенным мнением, своим “нестандартным” взглядом на вещи.

- Что ж вы, милочка, допустили подобное? Небось, ваш отец, кем бы он ни был, пускай хоть старым пердуном, восседающим на троне, со скипетром в руке, сам заварил эту кашу, а Земле её расхлебывать! Бред… - опустившись до оскорбительного упоминания родни, Лермонт, сам того не осознавая, умудрился нажить себе серьезного врага в лице вспыльчивой Нимфы, чья сангвиническая натурка ни за что бы не позволила ей спустить такое оскорбление с рук. Оскорбление, затронувшее честь её близких! Впрочем, поступок Оззи не остался без внимания, и языкатый товарищ мигом поплатился за проявленный бестакт.

- Что ты сказал…? – придя в полное умоисступление, принцесса вытащила меч для отчленения какой-нибудь конечности. Беспощадно злые, неистовые интонации, непроизвольно проскальзывающие в прежде милом голосе, указывали на высокую степень обиды и болтливому ненавистнику “масок”, несомненно, настал бы конец, если бы не добродушие Бэннери, удержавшего руку взметчивой воинши и тем самым остановившего ненужное убийство.

- Он того не стоит. Расслабься. Покончив с ним, ты никому ничего не докажешь, в том числе себе. За родителей заступаются не так.

 

- Отпусти! Я должна его прикончить! Это вопрос принципа!

- Нет, не отпущу. Потому что это не выход. Расправившись с одним, ты породишь множество ему подобных…

Только выслушав все мнения и все аргументы сторон, Нимфа сделала окончательное заключение. Запальчивость утихла, к ней пришло некоторое подобие успокоения. Дружеские советы Кэйла, имевшие мудрый, заостренно-нравственный характер, влияли на неё положительным образом, и данный случай не стал исключением. Перед лицом новой смертельной опасности, грозящей уничтожением жизни на Земле, им стоило немедленно взяться за ум и научиться попустительствовать, снисходительно относиться ко всему

предосудительному, неприятному, нежелательному. Даже Оззи Лермонт, от которого меньше всего ожидали каких-либо рефлексивных анализов, поступил несоответственно своему эгоцентризму: попросил у акванки прощения за оскорбление и задал дискуссии дружеский, или около дружеский тон.

В ответ на принесенные извинения Нимфа пообещала… что не будет ему мстить и гордо ухмыльнулась, явно довольная произведенным эффектом. Вздохнув с приятным притуплением, избавившим от зависимости искать во всем подвох и наказание, редактор испытал некий внутренний протест оттого, что так быстро добился прощения. Он даже поверил, что способен на что-то хорошее: напомнил героям о “годзилле”, бесящейся в среде бетонных джунглей, чем вернул способность хладнокровного рассуждения - наиболее ценное качество для представителей воинских сословий. Эта истина также применительна и к «маскам», для которых самообладание – залог победы в бою, как и товарищество.

 

 

Hour of the Doomsday for all Earth came. And here I to the person not the assistant because even to the technical perfection reasonable for a cybernetic organism, that is me, the truth is known. Demons arrive from space depths, but don't rise from hell. I could tell that people sputtered out as a look and usefulness of their existence is in question, but it will be trivial… T . E . K . H . N . E . K

(Настал час судного дня для всей Земли. И здесь я человеку не помощник, потому что даже техническому совершенству, разумному кибернетическому организму, то бишь мне, известна правда. Демоны прилетают из глубин космоса, а не поднимаются из ада. Я бы мог сказать, что люди исчерпали себя как вид и полезность их существования стоит под вопросом, но это будет тривиально. Технэк).

…Страшная авария произошла на заправке. Автомобиль врезается в колонку и начинается пожар, потом огонь разрастается и горит уже вся заправочная станция! Очевидцам, находившимся в тот момент вдалеке, трудно было судить ситуацию со стороны, но, как они сообщают, никто из водителей даже не попытался потушить огонь, когда еще можно было. Возможно, у них имелась веская причина для бездействия, водители чего-то (или кого-то) боялись и предпочли обойти стороной…

 

…Поезд сошел с рельсов в нью-йоркской подземке! Известно, что состав, состоящий из группы вагонов, принадлежит компании Track Industries. По предварительной информации, несколько вагонов упали в воду. В результате инцидента пострадали десятки пассажиров, а некоторые, к сожалению, погибли. Причина этой трагедии пока

устанавливается. Как стало известно, специализированному информационному центру, обслуживающему СМИ, у некоторых пострадавших появились обильные зрительные галлюцинации. Кое-кто утверждает, что незадолго до печального крушения, рядом с поездом пронесся монстр, имеющий внешние сходства с рептилиями. Одна напуганная до чёртиков мадам, чей годовалый внучок не выдержал стресса и скончался прямо у неё на руках, утверждала, что формой морды и зубами существо напоминало гигантского аллигатора. Однако очевидица попросила не принимать её показания всерьез, так как на момент ЧП она пребывала под плохим впечатлением и могла просто неправильно разглядеть черты махины или, наоборот, навыдумывать лишнего и принять фантазию за правду…

 

…Туристический вертолет потерял высоту моментально после взлёта и спикировал в судоходный Ист-Ривер - одну из основных водных артерий Нью-Йорка. По словам очевидцев, из которых только двое смогли отойти от увиденного и все адекватно объяснить, летательный аппарат поднялся в воздух с одной из вертолетных площадок в самой центровине мегаполиса, в районе тридцать четвертой улицы. Затем что-то массивное, но подвижное и очень прыгучее, выглядящее как, цитирует ведущий программы об экстренных ситуациях, “лягушка с деформированным кожным покровом”, забралось на вертолет, схватило когтистой рукой пассажира и вышвырнуло из кабины вместе с сиденьем. Парню однозначно повезло, что он упал с небольшой высоты, отделавшись переломом копчика + сотрясением, а вот водителю, оставшемуся внутри, не повезло разбиться насмерть. За секунды до падения самолет уже горел…

 

 

Спаун:

- Ты видишь это?

Героймен:

- Я вижу все…

Спаун

- Что будем делать?

Героймен:

- Что прикажет нам лидер…

Спаун:

- Ох, как смешно!

Нимфа:

- Мальчики, не беспокойтесь. Подраться вы еще успеете, я вам это гарантирую. Но при общем спасении людей следует ориентироваться, прежде всего, на источник угрозы, поэтому хотя бы в промежутках между ребяческими драчками и петушиными боями не забывайте о нашем основном предназначении.

Спаун:

- Повинуюсь, ведь женское слово – закон, особенно в преддверии апокалипсиса…

 

Героическое трио, вполне сравнимое с божественным бестиарием Олимпа, с персонами из древнегреческих мифов, символически выраженных в каждом незначительном поступке, в каждом свершении/действии, мотивирующем или беззаметном, стояло на ровной крыше высокого здания, и всеми тремя взглядами уставлялось на Харлем.

“Крокодил-великан”, о котором уже как часа два трубили все новостные каналы, фактически достиг пика роста и силы. Разыгравшись, гибрид начал кидаться в убегающих прохожих пустыми машинами, в прохожих, которые для него не больше, чем просто наземные цели - не больше, чем китайские игрушки, хрупкие, способные сломаться от одного неудачного движения, от одного неосторожного прикосновения.

 

Спаун смотрел на монстра и видел… кого-то другого. Кого-то, о ком бы хотел навеки забыть, но не мог. Его съедали знакомые чувства, знакомый стыд, знакомые угрызения! Даже нахождение рядом лучших друзей, всегда готовых оказать моральную поддержку, друзей, взаимодействие с которыми рисовало философский трактат о чести и преданности, не помогало так сильно, как того хотелось бы.

В мире, где люди разбились на два лагеря, отдав все внимание пришельцу (одни боготворят Героймена, персонифицируя его с Господом-Богом, способным спасти всех и каждого. Другие же готовы разорвать героя в желтом плаще, крича вслед: "Ложный Бог! Убирайся с нашей планеты!"), простому смертному, расхаживающему по ночам в резиновом костюме, приходится очень одиноко. Ему остается выделять справедливую и несправедливую зависть, постепенно утопая в густеющих апориях, которые, словно тучи, покрывающие ясное небо, туманят рассудок и отнимают все накопленные моральные сбережения.

 

“Находясь на приличной дистанции от объекта, хоть за тысячи миль, я могу слышать его сердечный ритм. Но у этой твари, какой бы ни было её предначертание, много сердец. И каждое колотится с невероятнейшей громкостью. Мои уши не выдерживают, а мозг замирает. Все функции организма притупляются…

Это постукивание, это колотение… будто с его помощью оно пытается наладить коммуникацию со мной” – наблюдая неостанавливающийся процесс роста гибрида, охватывающий все сферы воображения, видя, что чудовище уже стало выше большинства жилых зданий и скоро сможет сравниться с монументальными высотками, Бэннери обдумывал план своего выступления. Так как лезть в битву без должной подготовки было опасно, опрометчивые действия могли запросто привести к бессмысленным смертям среди гражданского населения, да и медлить было нежелательно, защитник планеты постарался отыскать оптимальный баланс между теорией и практикой.

Решившись приблизиться к монстру далеко не сразу, лишь спустя несколько минут, проведенных в сомнениях, Кэйл послал к чертям тормозящую его неуверенность, временно заглушил в себе все колебания и рванул к гибриду пулей.

“Чтобы получить всё меню разом, тебе придется поймать зубами самый лакомый кусочек”

 

Не интересуясь мешающимися под ногами людишками, которые то падали, то превращались в омлет или в пенистую массу, выбегали из своих автомобилей и с ужасом хватались за ноющие головы, Апокалипто игрался с башенным краном в центральном районе подобно тому, как мальчишки из младших классов возятся с конструктором. Пожалуй, единственное весомое отличие в том, что вандальные атаки гибрида не выглядели с той же забавностью.

Кэйл Бэннери поразил движущую цель лазерами из глаз, но это не помогло пробить “обшивку”, не то, что бы как-то существенно навредить великану. (Attention!!!) Апокалипто оторвал своё царское внимание от бедного крана, обрызгал желто-зеленого “комарика” тем, что у него, по-видимому, заменяло слюну. В ту же минуту какая-то едкая субстанция, удивительно схожая с серной кислотой, разъедающая металл, кожу и всё, к чему только прикоснётся, нещадно обволокла героя в воздухе. Испытав жгучую боль сотен маленьких ожогов, но не превратившись в обтянутый скелет из-за своей неуязвимости, пришелец заручился поддержкой самого себя, горячо призвал волю и разорвал вязкую пленку-сеть двумя руками. Так Героймен прошел очередное неприятное испытание, выкрутился с непоколебимым достоинством!

“Ну, это мы проходили еще в начальной школе. Так что не удивил…” - полностью восстановившись за какие-то несколько мгновений, всесильный пришелец максимально приблизился к уродливой голове Апокалипто, устланной припухлыми буграми и костными образованиями на наружной поверхности черепа, и проверенным способом хорошенько “отмассажировал” затылок колосса. Две узких полосы света высокой температуры, сравнимой с жаром звезд и выше, просверлили отверстие, которое сразу же зарубцевалось. Этот только что выявленный процесс физиологической регенерации, в свою очередь, еще более усложнил и без того непростую задачу. Если в оперативные сроки не удастся найти способ укрощения постылой амфибии – пиши пропало, и предсказания о наступлении Судного Дня, до сего момента казавшиеся вздором фанатичного трепла, воплотятся в действительность и найдут своё отражение под падающим пеплом.

 

All Christians trust in a fast doomsday and – as it gradually has become clear from my talk with Ninian – always believed in its inevitability! The essence of religion consists in preparation for approach of a doomsday. And the fact that the doomsday still hasn't come brings nobody into despondency. Ann Rice . Taltos

(Все христиане верят в скорый конец света и – как это постепенно выяснилось из моих разговоров с Нинианом – всегда верили в его неизбежность! В подготовке к наступлению конца света заключается сущность религии. И тот факт, что конец света до сих пор так и не наступил, никого не приводит в уныние. Энн Райс. Талтос)

 

 

Двадцать восемь лет назад. Планета Зеддер!

Когда мудрый Айдок Бэннери, возглавляющий армию преданных людей, патриотов своей цивилизации, узнал об участи, уготовленной его новорожденному сыну, много гнили всплыло на поверхность. Подставы, предательства, отвлекающие маневры и попытки услужить остаткам войск Шрейдена - все это перестало удивлять уже на второй день после возникновения слухов о чудо-ребенке, убившем злого Лорда. Первым из тех, кому Айдок всегда доверял и кто начал вести себя особо подозрительно, стал его сводный брат – жесткий военный, тщетно пытавшийся спасти свой дом от уничтожения, позднее продавший душу самому сатане.

- Я бы с радостью поспорил насчет патриотизма, брат, но моральная сторона вопроса редко становится объектом публичной дискуссии, и морали не место на войне. Однако, чему меня научила война, так это правильной расстановке приоритетов. Помни, наивность может погубить даже взрослого человека! – в те дни Зур еще не был злобной полумашиной, но в нем уже все подчинялось жажде наживы, жажде власти и личной выгоды за счёт их общего горя. Предательство самых близких нам людей всегда наносит больше боли, но без доверия никак. Именно поэтому Айдок, несмотря на свою осмотрительность, можно сказать, специально закрывал глаза на ленивые попытки брата скрыть изменения, произошедшие с ним вследствие совокупности негативных факторов.

- Ты о чем? – Бэннери не понял, что Элл хотел этим сказать. Солдатская интуиция кричала – речь пойдет о новорожденном, о маленьком Кэйле. Возможно, Зур попытается принизить значимость младенца, возможно, все, что с ним связано, все эти слушки про божественный дар, про провидение Господне и скорое наступление сил справедливости, назовет одной большой фальшью и прокричит “фальшь” на всю базу.

- Та никчемная религиозность, из-за которой мы превратились в нацию еретиков, похоже, окончательно проела твой мозг, раз ты возложил все свои надежды и ожидания на малыша, которому нет и двух неделек от роду! – будущий искариот повернулся к брату, вошедшему в охраняемый вооруженными забастовщиками, просторный зал повстанческого штаба, где происходили совещания командования, - Ответь, это намеренная пропаганда желчной ереси, завернутая в красивую обертку, или ты и вправду настолько размяк, что единственное, что тебе остается, это утешаться теогониями и млеть, склоняясь над кроваткой и регулярно меняя подгузники?

Покорно ища убедительные аргументы, Айдок долго не мог пошевелиться. Меж тем Зур ехидно улыбнулся, лукаво покачал головой и воодушевленно, как бы довольствуясь своим остроумием, своей неоспоримой объективностью, потеребил козлиную бородку.

- Знаешь, что я вижу, глядя тебе в глаза? Я вижу неуверенность и страх. Ты бездарно растратил талант лидера в погоне за легендами! Ты ведь в глубине не веришь в эти бредни о приходе бога в лице первенца мужского пола и уж тем более не считаешь Кэйла таковым! Так, может, и не стоит тогда загонять про индивидуальность сынишки? – настырство Элла, печальная причина которого выяснится несколькими днями позднее, настырство, выражающееся в стремлении снизить важность шумихи, развернувшейся вокруг Бэннери-младшего, в постоянном навязывании собственного мнения, уже сейчас казалось очень странным и позволяло предполагать самое худшее. Но оставалась крохотная одежда на напрасность опасений. Надежда, погасшая, как тусклая свеча - знак разочарования и упущенных возможностей.

Спаун:

- Вижу Джошуа. Наяривает круги вокруг рептилии. Я бы мог его подстраховать, если бы ты, например, попыталась отвлечь ту штуковину.

Нимфа:

- Запомни, родное имя твоего друга – Кэйл Бэннери. Прошу, относись к нему с почтением. Ты и так много незаслуженного вреда ему причинил. Впредь никому баловаться и своевольничать я не позволю.

Спаун:

- Разве моя интонация не говорит тебе, что я просто шучу? Ирония ценна на поле боя…

 

Демон-защитник держал перед глазами чёрный громоздкий бинокль и напряженно вглядывался вдаль, изучая противника, с которым предстояло “скрестить шпаги”. Чувство, что уличная паника вот-вот вырвется из-под контроля и уже не монстр, а сами люди начнут друг на друга набрасываться, не покинуло мстителя даже после относительно удачного старта. Как он видел ситуацию, Героймен только “вскипятил” Апокалипто и теперь им будет еще труднее тушить этот пожар.

Прогнозируя число погибших, уже сейчас можно сказать с полной уверенностью, что сегодня Нью-Йорк потеряет несколько сотен своих граждан, и это - при лучшем раскладе.

 

“Ладно, дорогая, у нас почти не осталось времени для разговоров ни о чем” – наконец-то, Спаун принял, что акванка занимает не последнее место в его сердце и настроился, если не признаваться ежесекундно в вернувшихся чувствах, то всем своим видом демонстрировать нацеленность на возобновление, если не любви, то крепкой-крепкой дружбы. Казалось бы, мелочь, ерунда ерундой, особенно на фоне того, что творится внизу, но из таких мелочей формируется взаимовыручка- вещь, предопределяющая успех любой рискованной миссии.

 

 

…На крыше соседнего здания.

Водяная Нимфа обнажила клинок подобающе неспешным движением. Ножны остались в её левой руке. Терпеливая смиренность, задающая ритм симфонии всего мироздания, духовного нутра смелой воинши, совершенно противоположная былому эгоизму, помогла зафиксировать первую гениальную идею, которая при удачной реализации могла как привести к её гибели, поставив её в один ряд с самыми досточтимыми легионерами Аквы, увенчанными древней, честной славой, так и оказаться напрасной пустышкой, послужить причиной некрасивой дармовой смерти, о чем можно потом жалеть тысячелетиями, сотнями миллиардов долгих лет, но что никогда нельзя будет исправить!

“Без риска – нет веселья, детка. Уж это давно пора тебе освоить” - настроившись не допускать абсолютно грустных вариантов, героиня совершила мощный прыжок вперёд и была уже совсем рядом с целью. Теперь от эпического поединка Героймена и гибрида её отделяли каких-то полкилометра! “Нужно успеть попасть на крупнейший в мире бесплатный фестиваль”.

 

 

Снова Зеддер.

Прошло несколько дней с той неприятной беседы и опасения Айдока Бэннери начали потихоньку таять, развеиваться. Верность брата их общему благородному делу больше не ставилась под сомнения. До этой минуты…

Узнав о попытке некоторых бойцов провести несанкционированную военную операцию в местах, захваченных киборгами, трепетный лидер сразу догадался, от кого могла исходить подобная инициатива. Он мигом направился в зал штаба повстанцев для того, чтобы раз и навсегда поставить точку в вопросе, который фактически был решен много лет назад!

- Что ты натворил? Зачем понадобилось рисковать десятками жизней бойцов ради сомнительной выгоды, а, главное, почему все это было провернуто за моей спиной, без моего одобрения? – Айдок смотрел на брата и не понимал, с кем общается. Очевидно, Зеддер после Шрейдена был уже не тем, как и Зур Элл. Почему последующие слабовольные руководители начали вбивать гвозди в гроб цивилизации? Почему смерть Лорда, которая, по идее, должна была утешить и сплотить сердца всех отчаявшихся, не принесла никакого утешения и ничего не сплотила?

- Прежде чем что-то предпринимать, я всегда спрашиваю себя, а как бы на моём месте поступил любой рядовой военнослужащий сухопутных войск, узнав о сверхмощном оружии, оставленном врагами? – полагаясь лишь на свои исключительные способности, Зур всякий раз находил оправдания, и только слепой бы не понял, что он замышляет нечто изменническое, нечто фаршмачное, - Выглядит как подачка, хотя грех отказываться - примерно такой логике я придерживался, выполняя работу, которую ты обязан выполнять!

- И вообще, зачем ты вечно строишь из себя такого правильного, учитывая, что наши руки высоко по локоть в застывшей крови и назад пути нет при любом раскладе?

Достаточно изучив психологию брата, Айдок таки нащупал его слабое местечко и надавил на мозоль. Ему искренне хотелось избежать досадных крайностей, но тот своим аморальным поведением и ослиным упорством не оставил иного выбора, кроме как воспользоваться ключом от двери к прогнившей душонке Зур Элла, затронуть тему долгов и грехов и тем самым выявить идею, которая им движила. Это исследование чужого «субъекта», не себя, сделала атмосферу в зале трудновыносимой из-за ощущения в естественной смеси азота и кислорода сильного напряжения и наэлектризованности.

- Мой сын, неважно, насколько верно пророчество, втрое лучше тебя, и как воин, и как мужчина. И тебе это не дает покоя с момента его рождения. Я уверен, нет, я знаю, ты веришь в эти мифы куда сильнее любого из живущих, ты веришь в богоподобие Кэйла, Зур Элл. Но пойми, чувство досады, вызванное благополучием, успехом другого, входит в состав форм гнева. А гнев, подобно радиации, убивает медленно, влияя на настроение, на твоё сердце.

К сожалению, все эти беседы-разговоры, цель которых - вернуть прежнего Зур Элла, вернуть в том моральном облике, который был изначально, прошли впустую. Планета все еще жила, хотя и находилась при последнем издыхании. Разложение, достигшее крайней степени, которое можно увидеть и прочувствовать, только высунувшись из убежища, убивало все шансы на “завтра”. Тем немногим, обреченным лицезреть стадию цивилизационного заката, приходилось намного сложнее, чем недотянувшим до этих серых дней. Безотчетный стыд выедал остатки душ зеддерианцев, превращая их в бесполезные, но все же шатающиеся куски плоти.

- Твой сын – ничто! Объект слепой веры, слепой любви и слепого поклонения, идол, понадобившийся слабакам для ничтожного самоутешения! Это, во-первых! – Зур Элл выступил громко, ударив рукой по стене, выставив передние зубы и сузив глаза в злобные щелочки, - Теперь во-вторых, я лично позабочусь о том, чтобы аппаратура дистанционного управления металлическим легионом перешла в наше пользование. И мне не нужно твоё одобрение!

                                                                “Не нужно твоё одобрение”…

Героймен и Апокалипто исчезли с поля зрения десятков невольных наблюдателей, дав пищу для бесконечных размышлений. Нимфа тоже потеряла их из виду, и теперь не могла себя простить за то, что не успела. Если так повернется судьбина и гибрид одержит верх, убив самого сильного человека во вселенной, то она будет винить себя свою оставшуюся жизнь. Не Джона, на котором лежало не меньше ответственности, а именно себя…

“Через тернии к звёздам, сказала бы я, устремляясь наверх, к небесам. Но нет смысла предаваться обману. Уже нет…

Вас унесло в холодный обезличенный вакуум, в полное отсутствие, во всевластье нуля. Космос – повелитель смертных и король богов, у него всегда одна жизнь, зато перманентная, растянутая на миллиарды крошек – маленьких жизней, и целая бесконечность для него как секунда. Ему подначально пространство, над ним не властно время, сложная система божеств, управляющих всеми естествами, ходит у него в прислугах”

 

 

…В космосе.

Кэйл Бэннери, успокоенный тем, что удалось найти оптимальный выход из крайне непростой ситуации, убрать ненасытимого антропофага подальше от Земли, намеревался завершить свою работу. И хотя его идеологическое кредо пацифиста оставалось в силе, оно не распространялось на лже-научных исчадий.

Героймен хотел поскорее покончить с чудовищем – пробить драконье туловище и вырвать все сердца. Однако всё пошло сикось-накось, вперекор планам и наметкам пришельца, ломая все замыслы и раскручивая ситуацию по какому-то иному, непредсказуемому сценарию. Вариант, что монстр задохнется, давно себя изжил. Как выяснилось в процессе битвы, Апокалипто способен дышать где угодно: под водой (да-да, рыбья сущность дает о себе знать), на Земле и даже в космо-царствие.

 

На один миг их взгляды приковались друг к другу. Зеддерианец что-то разглядел в глазах гибрида, увяз в распадающихся остатках чужого сознания. Зрачки существа молили заглянуть в них, отозваться на призыв интуиции. В герое замерцал автономный самодовлеющий шум, наносящий сотни резаных и колотых ран за долю мига. Стоило разок послушаться “думсдея”, как спину обдало сотней колючек - ледистой обжигающей стужей. Но иначе поступить Кэйл просто не мог, он воспринимал всю информацию наощупь, но дело не в нём. Апокалипто намеренно передал четверть знаний. Каким образом – было непонятно им обоим, будто, родственность, изрядно спрыснутая ядом предательства, окрашенная и ароматизированная псевдопатриотизмом, начала возвращаться к своей прежней форме.

Объективная реальность, вырвавшаяся наружу в самый неожиданный миг, или простое человеческое желание Бэннери-младшего, пытающееся воплотиться в действительность сообразно его личным неоглашенным запросам – однозначного ответа на данный вопрос не существует. Уже давно установлено: все, что относится к внутреннему миру кого-либо, кажется алогическим и расходится с так называемым здравым смыслом, потому что не отягощено никакими формулами и принципами.

 

…Героймен не сразу узнал в чудовище Зур Элла. Для этого понадобилось время. Много времени…

Но Апокалипто пытался всячески подсказывать и часто-часто ему намекал. Он вел себя с ним подобно тому, как ведут себя дяди, играя со своими племяшами. Он не считал Кэйла достойным противником, насмехаясь и кичась обретенным могуществом!

- Ты что?

- Я собираюсь опустить эту базу!

- Стой! Если ты уничтожишь этот корабль – ты уничтожишь Технэк!

- Технэк и должен быть уничтожен!

Кэйл вспомнил, как трагично закончилась их встреча на Земле. Встреча, которую он, может быть, не ждал, но которой был определенно рад и доволен, завершилась бесславной погибелью Зура. А ведь этот человек когда-то претендовал на руку и сердца матери Бэннери и временами выражал небезразличность к их высокой династии. Теперь остается только догадываться и строить версии, что могло настолько изуродовать не самого плохого командира и отличного бойца, искорежить всю его сущность. От отсутствия по-настоящему прочных идей Героймен сошелся на том, что “просто не всем удается сохранить душу”. Кто-то теряет её, и это - общая печальная закономерность развития жизни, не меняющаяся со времен жизнезарождения.

 

“Ты мог бы заменить мне отца, мог стать моим самым близким другом и товарищем, но ты выбрал другую сторону, сторону зла, сторону разрушений и слома.

Это не измена родине, а измена своей родной природе и попытки быть тем, чем ты не являлся до той ужасной миссии, где тебя переделали” – Кэйл обхватил голову двумя руками, закрыл глаза, и похоже, было, действительно пытался свернуть дяде шею. Убийство казалось единственным выходом из положения, в котором он очутился по собственной милости, загнав себя и колосса в космическую гавань. Раскатистое ворчанье и последовавший за ним легкий хруст, вселивший ничтожную надежду, ничегошеньки после себя не оставили. Зур/Апокалипто закрутил здоровенной башкотенью, дернул гривой, стряхнув с себя неудобного племянничка, и после гневно заржал. Героймен не смог удержаться и в результате отцепился. Унизительный полёт назад соправодился эмоциональным воинственным криком, пронзившим пустоту и ударившим гибрида по ушным раковинам вдавленной формы.

 

 

Не так давно Зур Элл попросил прощения за все плохое, что прокричал в адрес Кэйла, находясь во власти чувств. Зная горячий темперамент своего уважаемого брата, Айдок не стал сердиться, а почти сразу простил его. Тогда-то извиненному пришлось ярко и очень убедительно объяснять позицию.

- Общаясь с тобой, я фактически общаюсь с тенью, потому что ты никогда не внемлешь ни чьим устам, кроме своих. Если уж Шрейден, создатель совершенной формы жизни, превосходящей человеческую, предъявлял права на нашу собственность, то мы подавно можем прибрать к рукам все достижения его злого гения! В схватке все время следует быть готовым к контрнаступлению. И я вовсе не наделяю себя сверхполномочиями распоряжаться по своему усмотрению твоими возможностями. Я объективен как никогда!

⇐ Предыдущая15161718192021222324Следующая ⇒

Поделиться: