Глава VIII. Возвращение к Экваториальному проходу

 

Затерянные надписи

Синева вверху, синева внизу. Яркий свет. Тонкая линия раздела между синевой вверху и синевой внизу медленно поднималась выше палубы с одной стороны, так же медленно опускаясь и затем поднимаясь уже с другой. Сраженные плавной бортовой качкой побрели вниз, хватаясь по пути за все, что могло служить им опорой. Другие отдыхали в тени под тентом, наслаждаясь свежим морским бризом. Слушая колыбельную тропического моря, мы забывали о датах и часах. На легкой волне корабль, подобно колыбели или креслу-качалке, навевает покой.

Мы нуждались в такой передышке. Уйти подальше от коралловых берегов, от обилия диковинных камней. То, что нам показали и что мы сами нашли в эти несколько дней, посещая остров за островом, ошеломило нас. Требовалось время, чтобы осмыслить важнейшие ключи к загадке Мальдивов, которые обрабатывала вычислительная машина мозга. Время, чтобы вдохнуть полной грудью, прежде чем нахлынут новые открытия. А времени было немного. Впереди за горизонтом нас ждали другие острова.

Сейчас нас окружало подлинное царство бога Солнца. За пределами тента на палубе царила нестерпимая жара. Когда подойдем к следующему острову, мощь солнца достигнет своей вершины. Совсем немного оставалось плыть до большого атолла Сувадива, известного также под именами Хуваду и Гааф. А еще его можно назвать цитаделью Солнца: именно здесь оно заманило древних солнцепоклонников в Экваториальный проход. Именно здесь безвестные зодчие прошлого заготавливали известняковые глыбы для большого солнечного храма на острове Гааф - Ган.

Мы по-прежнему шли по пятам рединов. По пути к Гану на юге атолла нам еще предстояло зайти на два других "рединских" острова - один на севере, другой на востоке обширного кольцевого рифа. Атолл Гааф занимает все пространство между проливом Полуторного градуса и Экваториальным проходом. Гааф - Ган необитаем; на двух остальных "рединских" островах живут люди. По словам Лутфи, на первом из них не сохранилось никаких следов прежних обитателей, зато на втором мы еще могли что-то увидеть.

И вот перед нами первый - Вирингили, он же Вилигили. Войдя с севера в лагуну Гаафа, мы бросили якорь как раз в ту минуту, когда наш "Манджаре" принялся убирать со стола после завтрака. На бывшем острове рединов теперь помещалась администрация всего атолла, и его население составляло около 1200 человек. Лутфи сообщил, что некогда на Вилигили была большая хавитта. По сей день одна из улиц селения называлась Хавитта магу - "улица хавитты". Она кончалась у самого моря, которое и поглотило древнее сооружение.

Приняв на веру слова Лутфи, что на этом острове нет ничего интересного для нас, мы остались на борту, пока он и Вахид в сопровождении трех членов команды отправились на берег за дождевой водой, свежими фруктами и вяленой рыбой.

Обилие рифов вынудило нас покинуть лагуну Гаафа, но под вечер мы вновь вошли в нее через пролив около следующего "рединского" острова - Кондаи. Бросив якорь, мы насчитали вдоль горизонта целых двадцать два одетых пальмами коралловых острова. И уж на сей раз ничто не могло удержать нас на борту, когда местный вождь подошел на дхони к нашему судну и рассказал, что недавно в лесу найдена диковинная птица.

- Птица?

- Птица.

- С перьями?

- С перьями. Но вся из камня.

Сгорая от любопытства, мы поспешно заняли места в дхони и вместе с вождем высадились на берег Кондаи.

Из двухсот пятидесяти жителей здешнего селения многие видели каменную птицу, но никто не знал, где она теперь. Пропала... Человек, нашедший это изделие в лесу, успел потерять его в селении. Каменная птица как сквозь землю провалилась.

Ну, а редины? Кто-нибудь может что-то рассказать нам про рединов?

Редины? Жители Кондаи первый раз слышали это слово. До сооружения мечети на острове не было никаких построек.

- Терпение,- негромко произнес Лутфи.

И предложил нам, пока еще светло, пройтись по лесу. Потом вернемся в селение и поищем птицу.

Солнце опустилось уже довольно низко, когда мы, следуя за Лутфи, вышли из селения, пересекли банановую плантацию и взяли курс на густые заросли. Нам предстояло минут двадцать идти лесом до тех объектов, которые собирался показать Лутфи. Нас сопровождали два молчаливых островитянина с длинными секачами, руководимые скорее любопытством, чем желанием расчищать нам путь. Над головой простирались обросшие мхом толстые сучья с грузом паразитических папоротников и орхидей, и Лутфи не устоял против соблазна взять несколько образцов для своего сада в Мале. Тропа несколько раз разветвлялась, наконец и вовсе пропала. Все же мы ухитрились выйти к оплывшему холму высотой в рост человека, шириной около десяти метров. Яма на макушке холма свидетельствовала, что здесь кто-то копался. Сопровождавшие нас островитяне продолжали помалкивать и держались так, словно никогда не бывали здесь. Однако на вопрос, как называется это место, один из них пробормотал:

- Хавитта.

Метрах в ста от этого холма находился другой, несколько больше первого и тоже покрытый кустарником. Среди коралловых обломков мы увидели тесаные камни, некоторые даже с лепниной. Они почернели от времени и рассыпались в руках.

- А это место как называется? Тот же короткий ответ:

- Хавитта.

Мы успели еще приметить третью хавитту, когда настала пора кратчайшим путем выбираться из зарослей. Смеркалось, и тут очень кстати пришлись секачи.

Лутфи объяснил, что у местных жителей нет особых причин ходить в эту чащу. Поэтому мало кто из них знал про холмы, на которые он случайно набрел двенадцать лет назад. Селение помещалось на другом конце острова с тех самых пор, как его жители приняли мусульманство. Лет двадцать назад все они (нам не объяснили, по какой причине) покинули остров и только в 1975 году вернулись и вновь заняли покинутые дома.

Солнце закатилось, и мы уже в полной темноте проложили себе дорогу к лагуне, после чего по песчаному бережку направились в селение.

Дойдя до неосвещенных улочек, где было видно лишь звездное небо да очертания крыш над темными оградами, мы остановились. Лутфи попросил нас подождать, пока он все же попробует отыскать каменную птицу. Постепенно нас окружила безмолвная толпа местных жителей, которые с любопытством рассматривали гостей при скудном свете созвездий. Похоже было, что эти люди ночью видят не хуже сов и летучих мышей; да это и не так уж удивительно, ведь их глаза привычны к тусклому свету плошек и зрение не испорчено яркими лампами. Вот и Лутфи явно ориентировался без труда, покинув нас и скрывшись в ночи.

Кто-то вынес маленькую коптилку, и при свете колеблемого ветром язычка пламени я увидел торжествующее лицо Лутфи, когда он, возвратясь, взял меня за руку и сообщил шепотом, что птица найдена. Правда, похоже, что это вовсе и не птица. Скорее, голова слона. Он предложил мне следовать за ним, и мы потихоньку выбрались из толпы.

Как и думал Лутфи, скульптура нашлась в доме муэдзина; туда мы с ним и направились. Муэдзин объяснил, что спрятал каменную фигурку, чтобы спасти ее от уничтожения местными жителями, которые стояли на страже заветов пророка, порицавшего всякие языческие изображения.

И вот в моих руках потемневшая от времени известняковая скульптура величиной с петуха. На меня глядел хитрый миндалевидный глаз. Голова-то голова, но вовсе не птичья. В тусклом свете можно было рассмотреть нечто, напоминающее скорее свернутый хобот, чем кривой клюв пернатого хищника. Да и лукавые глаза несомненно принадлежали слону, хотя голову украшали перья. Под свернутым хоботом торчали большие коренные зубы. Каменная голова явно была обломком скульптуры, изображающей некое демоническое чудовище.

И ведь я уже видел нечто в этом роде... Вроде бы в каком-то музее. Лутфи ничего похожего на Мальдивах не встречал. Муэдзин тоже не располагал никакими сведениями, и он был только рад избавиться от языческого изделия.

Зато Бьёрн Бюэ, осветив спичками нашу добычу, воскликнул:

- Я видел много таких голов! В Непале!

Непал - королевство в Гималаях. Предельно высоко над морем и далеко от океанических атоллов. И это единственная в мире страна, где государственной религией является чистейший индуизм.

- Индуисты! - заключил Шёльсволд.- Это голова индуистского Макары.

Воссоединившись с остальными членами нашего отряда, мы общими усилиями разобрались, что за скульптуру я получил от муэдзина. Это была голова бога вод Макары, чье изображение украшает врата индуистских храмов и входит в ансамбль священных фонтанов. Находясь в последние дни под впечатлением буддийских параллелей Белла и комплекса ступ на атолле Ламу, мы как-то запамятовали, что в древней истории Мальдивов было место и для других верований. Если учесть, что ислам вытеснил буддизм свыше восьмисот лет назад, возраст этой индуистской скульптуры вполне мог превышать тысячу лет. Я держал ее бережно, словно младенца, и не выпускал из рук, пока мы не вернулись на борт "Золотого луча", где археологи укутали замечательный камень ватой и уложили в ящик в трюме для транспортировки в музей Мале.

Мальдивская команда судна кивками подтвердила нашу догадку, что речь идет о Макаре.

- Да-да,- сказали они,- макара.

Правда, мы тут же выяснили, что ни один из них раньше не видел ничего похожего. Просто на мальдивском языке "макара" означает "плохой", "скверный". После того как Мухаммед запретил изображать живых существ, для них любая голова, хоть Будды, хоть ангела,- "макара".

Островитянин, который первоначально принес каменную голову в селение, охотно проводил нас к тому месту, где нашел ее. Вооружившись электрическими и керосиновыми фонарями, мы протиснулись сквозь строй оплетенных лианами стволов и недалеко от плантаций вышли на недавно расчищенный от подлеска участок. Толстый слой черной земли был основательно изрыт. Я подобрал красивую маленькую каменную миску, по-видимому служившую для курения ладана или жертвоприношений. Кругом были разбросаны обломки тесаного известняка и твердой штукатурки с параллельными отпечатками тростниковых стен или крыш. Все крупные блоки кто-то выкопал и унес, вероятно для строительства домов.

Если и был здесь рукотворный холм, то от него ничего не осталось. Приходилось только гадать, что тут натворили грабители. Наш проводник клялся, что ничего не ведает о недавно принятом законе, охраняющем домусульманские руины. Можно было сообщить властям, которые покарали бы его ссылкой на другой остров. Мы предпочли как следует пожурить его и вознаградили за то, что сберег голову Макары.

 

Восход солнца застал нас в пути. Мы шли на юг, курсом на Ган, не выходя из лагуны и старательно огибая коралловые рифы и песчаные отмели. Вскоре прямо на носу возникли два низких островка, расположенных в южном секторе атолла, один покороче, другой подлиннее: Гаду и Ган. Гаду - весь заставленный домами. Ганн - покрытый тропическим лесом и плантациями.

В бинокли было видно, что весть о нашем приближении явно опередила нас. Множество людей выстроилось на берегу Гана там, где мы намеревались высадиться. Они перебрались через узкий пролив, отделяющий Ган от Гаду, и, когда мы подошли достаточно близко, стали жестами направлять нас к наиболее удобной якорной стоянке. Как раз перед песчаным мысом, где они сгрудились, было защищенное от ветра место с подходящей глубиной. Одетые барашками океанские валы Экваториального прохода рассыпались каскадами, переваливая в лагуну через коралловый риф, протянувшийся под водой между островами.

Как только мы соскочили на берег с нашего плоскодонного катера, от толпы встречающих отделился высокий мужчина и поздоровался с нами за руку. Это был наш старый приятель - "хозяин" острова Ган. Тезка нашего ученого друга в Мале, Хасан Манику. Мы вернулись в хорошо знакомые места.

Действительно, радио Мале сообщило о намеченном нами повторном посещении Гааф - Гана. Узнав об этом, "хозяин" принялся за дело. Три дня подряд он привозил с Гаду два десятка человек, которые расчищали тропы и весь участок вокруг большой хавитты.

Изрядно обеспокоенные такой предприимчивостью, мы двинулись в путь, спеша убедиться, что объект наших исследований не пострадал. Узкая тропа была заметно расширена, но в остальном все оставалось настолько знакомым, что мы с Бьёрном готовы были крикнуть "привет!" большим летучим лисицам, потревоженным нашим появлением.

Бригада "хозяина" была вооружена секачами, топорами и лопатами, а один из рабочих нес на плече тяжелый железный лом. Мои археологи насупились. Археология - дело тонкое, в поле работают маленькими лопаточками и щетками, а не железными ломами. Я стал было объяснять нашим мальдивским друзьям, что такие мощные орудия не годятся для раскопок, и услышал в ответ, что лом предназначен вовсе не для работы на хавитте, его взяли, чтобы копать персональные уборные для членов бригады.

Вот и поляна с каменным колодцем и с видом на Экваториальный проход. Дальше тропа вновь уходила в глубь острова, и мы почуяли запах горящего дерева. Приближаясь к месту, где в чаще скрывался солнечный храм, услышали потрескивание пламени и увидели струи дыма над лесным пологом. Между деревьями открылся просвет. Несколько рабочих, уйдя вперед, развели костер, чтобы прогнать комаров. Сразу за ними возвышался крутой холм. Пока я обводил его взглядом, убеждаясь, что вроде бы ничего не повреждено, за спиной у меня раздался восхищенный возглас Юхансена:

- Ух ты!

Оба оператора тотчас взялись за дело. Бенгт совал в нос археологам микрофон, записывая их первые впечатления; Оке переводил объектив кинокамеры с взволнованных лиц на макушку рукотворного холма.

На несколько секунд мы с Бьёрном утратили дар речи. Мало того, что наши друзья, сколько мы им ни рассказывали про этот холм, не ожидали увидеть такую громадину, - теперь все и для нас было внове. Прилегающий к восточной стороне холма участок был тщательно расчищен, включая широкую полосу, продолжающуюся вверх по крутому склону до самой макушки. Могучее сооружение!

Видя его размеры, Шёльсволд и Юхансен начали постигать масштабы ожидающей их задачи. Перед ними высилась рукотворная громада, сравнимая с самыми большими королевскими курганами викингов. На профессиональные раскопки здесь требовались годы, а не дни, которыми мы располагали.

- Сейчас нам не нужно углубляться в толщу холма,- пояснил я Арне, прочитав его мысли.- Потом еще вернемся сюда.

- Согласен, но у нас есть время, чтобы уточнить форму фундамента,- с облегчением отозвался наш главный археолог.- Может быть, заодно найдем какую-нибудь органику для датировки по радиокарбону.

- Точно,- бодро подхватил Юхансен.- Что бы мы ни нашли, это будут первые археологические данные по Мальдивам.

Быстро обойдя вокруг холма, мы удостоверились, что бригада "хозяина" ничего не повредила. Они лишь срубили деревья и убрали прочую растительность. В прошлый раз мы могли только видеть укрытые завесой зелени грани почерневших коралловых блоков. Теперь же склон, по которому мы тогда карабкались, весь открылся нашему взгляду, вплоть до огромного дерева канду, по-прежнему венчавшего вершину древнего сооружения. Тут и там на откосах, в том числе на расчищенной полосе, остались стоять и деревья поменьше, которые было бы трудновато свалить самодельными топорами. Конечно, толстые корни канду вредили рукотворному холму, и мы захватили с собой двуручную пилу, однако великан на вершине был очень уж хорош, и мы сказали, чтобы его не трогали. Все равно больше он уже не вырастет, и пронизавшие гору битого коралла корни уже сделали свое дело. А вообще-то с таким гигантом наверху и сам холм что-то терял в своем величии.

По мере того как рабочие продолжали расчищать прилегающий участок, все отчетливее проступали очертания холма. Даже сами островитяне смотрели на него с явным почтением. Их собственная мечеть на Гаду показалась бы карликом рядом с этим колоссом. Они и не пытались приписать честь его сооружения своим предкам. Тут потрудились редины, древний народ, наделенный в их представлении сверхчеловеческими способностями. Обыкновенным людям, говорили они, вроде тех, что теперь населяют здешние атоллы, хватает забот с добычей пропитания - кокосовых орехов и рыбы. Где уж тут найти время для участия в таком предприятии.

Мы согласились. И первый вывод, сделанный археологами еще до того, как заработали лопаты, гласил, что строители этой хавитты располагали чем-то, чего недоставало нынешнему населению. Они были тесно связаны с внешним миром и опирались на поддержку извне. Откуда бы ни пришли редины, в их экономике были избыточные ресурсы, допускавшие такие излишества, как строительство огромных культовых сооружений. Лишенный облицовки с изящным декором, без храма или шпиля на вершине, все равно рукотворный холм не уступал высотой курганам на могилах самых великих древних королей Европы и габаритами был равен средней по величине майяской пирамиде или зиккурату Месопотамии. А ведь покоился он на крохотном клочке суши, едва выступающем над уровнем моря. Песок и кораллы, никаких ископаемых богатств. Ни металлов, ни драгоценных камней. Не было тут и плодородных нив. А только раковины каури - и всемогущее солнце. Полуденное солнце в зените озаряло остров своими лучами, и природный путь, соединяющий Восток с Западом, струился вдоль его берегов.

 

Даже после того, как весь холм был расчищен, мы не увидели никаких признаков, говорящих о том, что он служил буддистам или индуистам, хотя, надо думать, и те, и другие побывали на Гане, как и на многих островах поблизости. Мусульмане так же точно не обошли хавитту своим вниманием, унося все лежавшие на виду красивые облицовочные блоки. Все же, тщательно обследуя крутую осыпь, сложенную битым кораллом, мы то и дело находили прямоугольные блоки с рельефным солнечным орнаментом. На одних камнях солнце было изображено с крыльями, на других - без оных. Было очевидно, что солнце играло центральную роль в понятиях строителей этого храма. Обследуя хавитту на Ниланду, мы не обнаружили солнечных символов, не было их и на обломках буддийских ступ, осмотренных нами по пути к Экваториальному проходу. Мы встретили их только здесь, у экватора. В тех самых местах, куда приезжали в первый раз, чтобы искать следы солнцепоклонников.

Продолжая расчищать участок вокруг холма, мы обратили внимание на то, что блоки с солнечными символами встречаются нам на всех склонах, кроме северного. По мнению Юхансена, это объяснялось тем, что люди, прибывшие с севера, связывали солнце только с тремя странами света - востоком, югом и западом. Тогда как четвертая для них исключалась, хотя здесь, на экваторе, временами солнце светило и с севера.

Интересное наблюдение. Следуя рассуждению Юхансена, надлежало исключить возможность прибытия этих солнцепоклонников из какой-либо части Южной Азии, вообще всего тропического пояса, простирающегося до 23°28' с. ш. А вот долина Инда и Месопотамия находятся за пределами тропиков, так что солнцепоклонники в этих культурных регионах не могли видеть солнце на севере.

Мы знали, что под обломками у подножия холма сохранилась кладка прямых стен. А потому археологи начали с того, что осторожно подняли все съехавшие сверху блоки и тщательно осмотрели их в поисках резьбы, прежде чем отнести подальше от холма. В прошлый раз мы уже видели часть уцелевшей кладки; теперь нашим глазам предстали новые участки. Как мы и предполагали, облицовка осыпалась и холм принял округлую форму потому, что мусульмане разобрали подпорные стенки. Но когда они прибыли на остров, нижняя часть храма уже была скрыта растущим слоем лесной почвы и нанесенного ветром песка.

Убрав обломки, мы приступили к раскопкам по периметру и убедились, что подпорные стены в общем целы. Однако они озадачили нас неожиданными изгибами. От первого расчищенного угла кладка сворачивала влево, и мы ждали того же у следующего угла, но она вдруг повернула вправо, вместо того чтобы замкнуть прямоугольник. Может быть, основание было неправильной или звездообразной формы? Однако к концу первого дня стало ясно, что сооружение в своей главной части было квадратным и ориентированным по солнцу. Кажущиеся отклонения были образованы подпорными стенками пандусов, поднимавшихся вверх по центру каждой из четырех сторон. Точно такие пандусы можно увидеть, в частности, на мексиканских пирамидах.

На второй день работ окончательно выявились очертания пирамидального сооружения с четырьмя ритуальными пандусами. Во время расчистки накануне мы уже собрали в груде упавших сверху обломков целую коллекцию тесаных и орнаментированных блоков с преобладанием рельефных солнечных символов в декоре. Теперь нам сверх того встретились камни с изображениями меньших размеров, так что рядом помещались два символа, а на одном угловом блоке было высечено четыре солнца, с каждой стороны по два друг над другом. Особенно искусно были оформлены камни с декором из парных солнц, чередующихся с тройными жезлами.

Один небольшой фрагмент углового блока был сплошь покрыт сложным узором из крохотных солнц, зарубок и миниатюрных колонн; лишь очень искусный художник мог придумать такую композицию, и только опытный мастер мог перенести ее на камень. Глубоко врезанные мельчайшие детали позволяли предположить, что этот камень составлял часть изящнейшего фриза или же был отбит от кладки маленького жертвенника. Мы нашли также части карнизов с различными узорами; некоторые из них украшал уже знакомый нам ряд лепестков лотоса. Декор других камней напоминал классические греческие триглифы и метопы.

Но больше всего нас поразили блоки с диковинным узором, изрядное количество которых встретилось нам у юго-восточного угла пирамиды. Глубокие впадины на первом из них были так плотно забиты землей и белой штукатуркой, что он выглядел рядовым тесаным камнем, пока его не почистили лопаточкой и щеткой. Зато после этого нашему взору неожиданно предстало стилизованное изображение черепа, взирающего на нас пустыми глазницами. Впечатление пристального взгляда создавали окаймляющие глазницы выпуклые полоски. Напрашивалось сравнение с элегантными очками в полукруглой оправе, и выглядело это довольно жутко. Череп был приплюснут сверху, на месте носа вырезана ямка, нижняя челюсть отсутствовала, однако, если эти угловые блоки клали друг на друга, венчающий черепа частый ряд квадратных выпуклостей мог изображать зубы вышележащей личины.

От каждой глазницы вниз спускалась короткая полоска, как бы представляющая поток слез,- очень похоже на классический символ дождя на ликах солнечного бога в древнем искусстве Мексики и Перу. И я сам наблюдал среди майяских руин Чичен-Ицы в ориентированных по солнцу храмовых платформах блоки, оформленные в виде стилизованных черепов. Пирамиды, пандусы, каменные черепа с плачущим глазом в ориентированных по солнцу храмовых стенах... Не слишком ли я даю волю своей фантазии? Может быть, это вовсе и не черепа? Если держать блоки так, как держали мы, сомнения быть не могло. Наши помощники, никогда прежде не видевшие таких узоров, показывали пальцем на свои лица и, закрыв глаза, проводили ребром ладони по горлу, как бы отсекая голову. Между тем, когда я впоследствии показал снимок такого камня одному специалисту по археологии Востока, он повернул его на сто восемьдесят градусов и объявил, что углубления с каймой представляют совсем не глазницы, а пещеры с дугообразным сводом и плоским полом. Дескать, подобные мотивы известны в древнем культовом искусстве Южной Азии, где местные исследователи толкуют их как символическое изображение пещер, в которых укрывались монахи.

Но если это пещеры, то почему блоки непременно оформлялись попарно? И как быть со "слезами"? Или эти гголоски изображают колонну над пещерой, если блок повернуть на сто восемьдесят градусов? Ни я, ни мой оппонент не могли ответить на эти вопросы.

Как бы то ни было, когда реконструируешь забытое прошлое, всегда есть опасность, что твой энтузиазм и предвзятые идеи направят тебя по ложному пути. Одно несомненно: эти и многие другие резные блоки, извлеченные нами из груды обломков, отличались великолепным декором, и в далеком проиглом, когда известняковая облицовка могучего сооружения отливала белизной в солнечных лучах, это было изумительное зрелище. Теперь же высившаяся перед нами гора обломков смотрелась как памятник человеческому эгоцентризму. Из века в век приверженцы тех или иных религий воюют с иноверцами. Нас не покидает убеждение, что именно мы правы, наша вера единственно правильная. Другие обязаны верить в то же, во что верим мы. Иначе наши боги ждут от нас, чтобы мы мстили за них.

Приверженцы Аллаха разрушили то, что с таким ггрилежанием воздвигли солнцепоклонники. Но в промежутке здесь явно побывали приверженцы Шивы или Будды. И мы тщательно изучали каждый камень, пытаясь доискаться истины. Наши мальдивские друзья смотрели на блоки с декором и расчищенные участки кладки с таким же восхищением, как мы. Всякий раз, как нам встречался новый орнамент, раздавались ликующие возгласы и рабочие трудились еще энергичнее под звуки задорной песни. Когда же из черной почвы появился маленький кристаллический шар, восторгам не было конца. Островитяне столпились в углу между пандусом и главной стеной, где была сделана находка, кто-то из нас поднял в руке это подобие стеклянного яйца, и вся бригада принялась петь и хлопать в ладоши, покачиваясь из стороны в сторону в ритме, который задавал беззубый морщинистый весельчак в огромной шляпе, лихо отплясывавший на склоне холма. Работать с этими людьми было одно удовольствие. Умные, приветливые, старательные... Они сразу смекнули, что, поскольку на коралловых атоллах Мальдивов нет кристаллических пород, этот шарик свидетельство контактов с внешним миром.

- Это же фаллос!- воскликнул Юхансен, обводя пальцем реалистичные контуры изделия, в плоском основании которого было глубокое отверстие для какой-то подставки.

Шёльсволд согласился, однако затем напомнил, что в древней Шри-Ланке и на материке примерно так выглядели миниатюрные ступы, приносимые в дар божеству по обету. Мы сошлись в мнении, что у самой ступы тоже фаллоидная форма. Монументальные ступы символизировали повторное рождение, так почему не допустить, что они изображали фаллос, а не чрево беременной женщины, как это принято считать.

Когда мы углубились в грунт до того уровня, на котором покоилось основание хавитты, Шёльсволд забрался на ее вершину, чтобы определить высоту. Стоя наверху, он засек в нивелир сидевшего рядом на дереве Юхансена, и тот опустил до земли мерную ленту. В нынешнем виде хавитта все еще возвышалась на 8,5 метра. Размеры полностью расчищенной кладки составляли 23 х 23 метра, так что площадь пирамиды в основании равнялась 529 квадратным метрам. Если добавить пандусы, наибольшая длина каждой стороны достигала 36 метров.

По ходу работы мы сделали еще одно интересное открытие. В прошлом стены храма были покрыты белой штукатуркой. Надежно защищенные части конструкции до сих пор сохранили толстый слой затвердевшего известкового раствора. На секциях, соприкасавшихся с влажной почвой, этот слой размяк и отстал. Полностью сохранилась штукатурка в углу, где южная стена примыкала к восточной грани пандуса. Здесь она покрывала камни таким толстым и плотным слоем, что совершенно маскировала контуры кладки. Стало понятно, почему ямки на "черепных" блоках были заполнены крошевом белой штукатурки. Вот и на некоторых солярных камнях лишь самый край солнечного диска выглядывал из-под известковой лепешки. И, расчищая от белой корки многие блоки, казавшиеся нам рядовым строительным материалом, мы обнаруживали скрытый декор.

С какой стати древние резчики, приложившие столько труда, чтобы украсить камни изысканными узорами, потом замазали их, скрыв от обозрения?

Напрашивался ответ, что не они покрыли штукатуркой орнаментированные стены, что это сделали пришедшие потом приверженцы другой религии, приспособляя пирамиду для своих нужд. Так культовая архитектура поведала нам о двух различных периодах, предшествовавших появлению мусульман, которые положили конец пользованию храмом. Построенная изначально для солярного культа пирамида перешла во владение людей иной или видоизмененной веры. Людей, не поклонявшихся солнцу, а потому замазавших все религиозные символы, так что получилось сооружение с гладкой белой поверхностью. Подобное большим ступам буддистов Шри-Ланки, целиком покрытым ровным слоем белой штукатурки.

 

Сама расчистка ганской хавитты уже дала нам важную информацию. Но, глядя на древние стены, Лутфи и местные рабочие ожидали, что теперь, получив разрешение центральных властей, мы примемся раскапывать холм. Они не сомневались, что нас привело на Ган стремление добраться до скрытых в хавитте кладов. Однако археология не только расчистка погребенных стен и поиск сокровищ. К великому удивлению рабочих, их попросили обтесать несколько колышков, которые Шёльсволд и Юхансен вбили в землю рядом с хавиттой. Затем колышки соединили между собой шнуром так, что получились квадраты с длиной стороны один метр. После чего археологи объяснили озадаченным островитянам, что раскопки начнутся внутри этих квадратов. Нашим помощникам явно было невдомек, что за разница, с какой стороны шнура копать. И уж совсем непонятно, почему бы не взяться за саму хавитту?

Еще один сюрприз ожидал рабочих, когда они подошли к квадратам с кирками и лопатами. Им предложили отложить свой испытанный инструмент и вручили взамен маленькие лопаточки, чуть побольше суповой ложки. Предупредив, чтобы ни в коем случае не копали острым концом, а соскребали тонкие слои земли краем лопаточки под неусыпным наблюдением археологов. Нетрудно представить себе, какой нелепостью все это казалось островитянам.

Они уже знали Шёльсволда как добродушного очкарика с приветливой улыбкой на бородатой физиономии, а более молодого Юхансена - как неунывающего шутника. Однако теперь, стоило кому-то ковырнуть землю, вместо того чтобы легонечко скрести ее лопаточкой, или выйти за пределы шнура, как Шёльсволд сердито повышал голос, а Юхансен издавал скорбный вопль. И если кто-то ступал ногой рядом со шнуром, так что край раскопа осыпался внутрь, эти чокнутые иностранцы возмущались так, словно песок угодил им в суп. Не жди ни улыбки, ни похвалы, если стенки раскопа не будут совершенно прямыми и гладкими.

Когда мерная рейка показала, что пройдено 10 сантиметров, археологи объявили перерыв. Пауза была заполнена оживленными пересудами; наконец последовало разрешение продолжать работу. Но только этапами по 10 сантиметров. Ни больше, ни меньше вплоть до коренной породы острова.

И уж совсем рабочие опешили, когда Шёльсволд наклонился у них перед носом, чтобы поднять маленький кусочек древесного угля, который он положил в полиэтиленовый мешочек с ярлыком. Затем Юхансен подобрал старые рыбьи кости и крохотный осколок разбитого горшка и тоже сунул в мешочек. Первой реакцией рабочих был громкий смех, но они примолкли, явно усомнившись в наших умственных способностях, когда увидели, как мы, боясь упустить малейшие крупинки мусора, просеиваем вырытую ими землю через мелкое сито.

Опасаясь, как бы островитяне не утратили всякое уважение к нам, заключив, что мы помешались, я подозвал нашего переводчика Абдуллу, чтобы растолковать, что происходит. Рабочие слушали с большим интересом, и мое объяснение явно запало им в душу.

Я рассказал, что дома, в нашей стране, есть аппараты, помогающие узнать возраст сжигаемого в них кусочка кости, раковины или древесного угля. Эти аппараты измеряют невидимые лучи, испускаемые любыми остатками жившего в прошлом растительного или животного организма. Такой способ, который мы называем радиокар - бонной датировкой, или просто С14, обычно позволяет определить возраст предмета с точностью плюс-минус пятьдесят лет. Так что самый маленький кусочек древесного угля или куриной косточки может сказать нам примерно, когда горел костер или была сьедена курица.

С этой минуты наши мальдивские помощники превратились в настоящих профессионалов, от их внимания не ускользал ни один фрагмент органического материала величиной с рисовое зернышко.

Ну, а что с черепками от старых горшков?

Черепки датируются не аппаратами, а специалистами по керамике. В разных концах света она отличается как по материалу, так и по форме и цвету изделий. Даже в одном и том же регионе тип керамики нередко изменялся в ходе столетий. Кости людей и животных, остатки растений могут со временем сгнить и исчезнуть, но черепки не разлагаются, их можно только разбить на более мелкие куски. Часто маленький осколок может поведать нам, где и когда был вылеплен горшок. Я мог бы сказать, что для археолога керамика то же, что для филателиста почтовые марки, по которым определяют год и место их выпуска, но мои слушатели никогда не видели почтовых марок. Зато все они пользовались привозной керамикой из Индии. И достаточно хорошо знали, что такое черепки, чтобы не пропустить даже самого маленького осколка.

Члены бригады попытались убедить нас, что черепки и кости можно найти гораздо быстрее, если копать большими лопатами. Теми, которыми они работают на своих плантациях таро. Зачем скрести какими-то ложками, углубляясь за один раз не больше чем на 10 сантиметров?

Я объяснил: не только потому, что хрупкие предметы можно нечаянно разбить лопатой или киркой, но и потому, что нам необходимо отмечать, на какой глубине лежал каждый образчик. Предмет, найденный на глубине 20 сантиметров, будет старше найденного на глубине всего 5 сантиметров, и самым старым окажется тот, который лежит на скальном основании. Чем глубже, тем дальше назад во времени. Всякому ясно, что наиболее свежий гумус и последний мусор, выброшенный человеком, окажутся наверху.

Боковые стенки раскопа должны быть прямыми и гладкими, чтобы на профиле четко различались пласты. Это позволит определить, нарушалась ли их последовательность. Скажем, вырытая кем-то яма будет заполнена землей или песком, отличными по цвету от окружающего грунта. Разные типы почвы, золы или песка располагаются слоями друг над другом, образуя подобие стенной росписи. По ним можно читать повесть о климатических изменениях, лесных пожарах, песчаных бурях, наводнениях, различных видах человеческой деятельности. Если же стенки будут неровными и шероховатыми, мы не сможем прочесть строки истории, написанные самой природой.

После моего объяснения наши мальдивские помощники разделились на звенья по четыре человека: двое скребли, двое просеивали. И ни один археолог не мог пожелать себе более старательных, бдительных и дотошных полевых работников.

Считанные дни, отведенные на Гааф-Ган, только разожгли аппетит археологов. Но надо было двигаться дальше. И конечно же, мы намеревались вернуться, как только позволит время.

 

 

У разрушенной пирамиды на Гааф-Гане мы находили часть облицовки и на земле кругом, и под землей. Солярные мотивы встретились нам только здесь у Экваториального прохода. Два варианта изображались индивидуально (фото 1 и 3), были и декоративные сочетания (фото 2). Остатки толстого слоя штукатурки (фото 3), которой были замазаны все религиозные символы, свидетельствуют, что две различные религии успели сменить друг друга, прежде чем мусульмане восемьсот лет назад сокрушили всю облицовку. Одна скульптура напоминала наутилус или улитку (фото 4)

 

Лазая вверх и вниз по холму, мы не подозревали, что под ногами у нас в груде камней похоронены скульптурные изображения льва и быка. Однако нам было ясно, что мы вышли на памятник, хранящий ключи к важнейшей загадке Мальдивов. Маленький остров не располагал экономическими предпосылками, которые позволили бы пришлым мореплавателям воздвигнуть столь внушительный во всех отношениях храм. Какие политические и религиозные связи древних мальдивцев дали жизнь такому роскошному образцу материальной культуры?

Сидя вместе со мной на макушке холма, откуда открывался вид на джунгли и кроны отдаленных кокосовых пальм, Шёльсволд и Юхансен высказали ту же мысль, какую я давно вынашивал. Само географическое положение Мальдивских островов, да еще, пожалуй, раковины каури сделали их важным портом захода или транзита для высокоразвитых цивилизаций, чьи мореходы плавали в Индийском океане в домусуль-манские времена.

 

К западу от Гааф-Гана на том же кольцевом рифе помещался остров Ваду. Подобно Гаду и Гану, его с внешней стороны омывали воды Экваториального прохода. От Лутфи мы знали, что Ваду обитаем. Это был последний в атолле "рединский" остров, притом тот самый, на котором нашли плиту с загадочными письменами. Естественно, мы должны были посетить Ваду, прежде чем выходить на просторы Экваториального прохода.

Снявшись с якоря на заре и осторожно следуя по дуге через лагуну, мы спустя неполных два часа подошли к Ваду. На передней палубе "Золотого луча" скопилось столько тяжелых камней, что все это время ушло на перемещение груза, чтобы обеспечить равновесие судна. Мы уповали на то, что в музее Мале декорированным блокам будет гарантирована сохранность. Ведь рискованно оставлять их на Гане после того, как о них узнали потенциальные застройщики на Гаду.

Не успели мы бросить якорь на новой стоянке, как от берега отчалила дхони с местным вождем. Плечистый и темнокожий, он больше кого-либо из виденных нами островитян напоминал африканца; позднее мы узнали, что он - дальний родственник Лутфи. Тем не менее Лутфи поздоровался с ним довольно сухо и впервые даже не стал представлять нас, хотя мы вместе высадились на берег. Вождь угрюмо повел нас в селение, и Лутфи поспешил довести до нашего сведения, что недолюбливает этого человека. Это ему было велено прислать в Мале плиту с письменами. Она была совершенно целая, когда Лутфи осматривал ее там, где плиту откопали, а в Мале прибыла уже разбитая, и некоторых кусков недоставало. По чести, следовало составить рапорт и наказать нерадивого вождя, да только он не заслуживает ссылки на другой остров, заключил Лутфи с лукавинкой в глазах.

 

 

Для сообщения между островами по-прежнему строят лодки типа дхони. В древности применялся только квадратный парус, который можно увидеть и теперь

 

Шагая бок о бок, Лутфи и темнокожий молчун провели нас по главной улице селения- самой чистой и аккуратной изо всех улиц, какие мы видели до сих пор, а это немало значит на Мальдивах. Перед рядами живописных домиков, где сложенных из белого известняка, где сплетенных из побуревших от солнца пальмовых листьев, на низких скамеечках сидели занятые рукоделием миловидные женщины. Мартин Мерен припомнил, что после отплытия из Мале мы не встретили на островах ни одного иностранца.

Никакой из пляжей Ривьеры не сравнился бы чистотой с белым песком между длинными шеренгами строений, чьи обитательницы продолжали заниматься своим делом, словно не замечая нас. Никто не здоровался с нами. Здесь, как и в Мале, в речи островитян отсутствуют слова, выражающие приветствие. Не будучи специалистом, я мог только отметить, что рукодельницы то ли плели, то ли вязали, то ли скручивали вместе разноцветные нити с грузиками на концах, свисающие с лежащего на коленях большого клубка, обтянутого сатином. Готовое изделие представляло собой широкую кривую ленту, способную поспорить многоцветьем с радугой. Этой лентой женщины украшали, словно пелеринкой, свои длинные, до пят, платья. Лутфи объяснил, что таково традиционное одеяние мальдивских женщин и раньше все островитянки его носили. А мне тотчас вспомнились моды Древнего Египта, как они представлены на изображениях Нефертити. Так ведь и на Мальдивах нам порой встречались женщины, гордой осанкой и тонкими чертами лица не уступающие этой венценосной красавице.

Там, где оканчивалась деревенская улица, вправо между низкими стенами мусульманского кладбища уходила другая, такая же широкая и тщательно подметенная. На шестах развевались белые флажки. Сквозь бурьян проглядывали старинные мусульманские могильные плиты с искусными резными узорами. Многие плиты были совсем заброшены и разбиты. Лутфи сказал, что надписи выполнены знаками второго из трех известных видов мальдивской письменности, называемого дхивес акуру. Как и в употребляемой теперь письменности тана акуру, знаки располагались справа налево. В наиболее древней системе, эвелла акуру, знаки писали слева направо.

Короткая кладбищенская улочка упиралась в мечеть и украшенную белыми флажками большую гробницу важного мусульманского святого. В сложенном из беленых плит остроконечном склепе покоились останки Ваду Дханна Калейфану, известного также под мусульманским именем Мухаммед Джамалу Дин. Видимо, он первым на острове был обращен в мусульманскую веру. Мы вспомнили рассказ старика на Гаду о том, что именно сюда бежали с Гааф-Гана люди племени каши, но сингальские "кошачьи люди" последовали за ними и всех перебили. Если и впрямь речь шла о сингалах, то ведь они должны были быть буддистами. И если предание основано на фактах, то покоившийся в склепе святой мог быть буддистом, который принял веру одержавших конечную победу мусульман.

Мечеть была небольшая, но добротной постройки, с красивой деревянной резьбой, не уступающей могильным плитам обилием арабесок. Высокие открытые окна смотрели на низкую каменную ограду, за которой виднелась большая приземистая груда песка и битого камня. Лутфи перелез через ограду, и мы последовали за ним. Стоя на обломках, он объяснил, что именно здесь была найдена плита с письменами. И здесь он видел ее в полной сохранности.

Шагая взад-вперед по битому известняку, наши археологи уныло скребли в затылке. С огорчением они заявили, что им тут делать нечего. Поздно. Кто-то все уже перерыл не так давно. Раскопки с соблюдением стратиграфии исключены. Нет никакого смысла углубляться в грунт по 10 сантиметров за раз там, где старое основательно перемешано с новым.

Лутфи тоже огорчался. Местные жители выкапывали здесь тесаный камень для своих построек. Тогда и была обнаружена плита с письменами. Этот тип (Лутфи указал на угрюмого вождя, который с виноватым видом сидел на ограде) обещал отправить ее в Мале. А теперь даже не может вспомнить, куда подевались недостающие фрагменты. Его люди всюду искали, но ничего не нашли.

- Может быть, стоит порыться в этой куче,- предложил я,- вдруг еще что-нибудь найдем.

Конечно, раскопками это не назовешь,- отозвался Шёльсволд.- Но может, и впрямь нападем на что-нибудь стоящее.

Вождь велел своим людям принести лопаты, после чего они принялись без особого рвения расчищать край участка от камней и песка, наперед зная, что не будет ничего интересного. Они ведь еще до нас перевернули каждый камень. Тем не менее работа продолжалась, и мы тщательно осматривали каждый обломок, прежде чем отбросить его в сторону. Вождь все так же угрюмо восседал на ограде.

Вдруг я услышал громкий возглас Юхансена. Из песка показался цоколь круглой колонны с пазами. Его расчистили, и Лутфи, исходя из прежнего опыта, предположил, что опирающаяся на цоколь колонна состояла из соединенных при помощи шипа секций. Дальше нам встретились еще четыре секции. Затем мы извлекли из песка кусок красивой плиты с декором в виде выстроенных в ряд символов лотоса, но тут рабочие побросали свои лопаты, да и археологи вдруг утратили интерес к раскопкам. По другую сторону ограды появилась длинная вереница женщин в ярких платьях зеленого, красного и других цветов. Некоторые из них были удивительно хороши собой, и у многих платье на груди и на запястьях украшала радужная отделка в древнеегипетском стиле. Женщины принесли стаканы и кувшины с подслащенной розовой водой, чтобы мы и наши помощники могли утолить жажду. Хотя вождь продолжал сидеть с угрюмым видом и от воды отказался, лицо его просветлело, когда он увидел, как мы охотно оторвались от дела, радуясь бодрящему визиту. Это он организовал такое мероприятие, чтобы как-то загладить свой проступок.

Островитянки держались приветливо, без развязности, но и без лишней робости, и вышло нечто вроде веселого безалкогольного пикника на мусорной куче. Бросалось в глаза различие между здешними женщинами и их замкнутыми, чурающимися посторонних мусульманскими сестрами во многих других странах. На Ваду, как и всюду на островах Мальдивского архипелага, явно сохранились обычаи доарабского общества, в котором женщины обладали теми же привилегиями, что мужчины; больше того, в дошедших до нас записках заморских гостей говорится, что "островами каури" обычно правила женщина. Вот ведь и на Гааф-Гане некогда королевой была представительница легендарного рода Ханзи.

После столь приятной интермедии мы возобновили работу с удвоенным энтузиазмом. Однако ресурсы мучимого раскаянием вождя не были исчерпаны. Экваториальное солнце нещадно припекало, и, как только розовая вода улетучилась через нашу кожу, явилась новая процессия островитянок с освежающим напитком.

Несмотря на перерывы, а может быть, благодаря им, работа шла полным ходом, с песнями и шутками. Из песка извлекались камни, почему-то не привлекшие внимание тех, кто копался здесь раньше нас. Добычу складывали в тени под ближайшими деревьями, где мы очищали ее щетками и спокойно изучали, не опасаясь комариных полчищ, которые так докучали нам в джунглях Гааф - Гана.

Шёльсволд расчистил осколок тесаного камня с вырезанным на нем странным символом, похожим на грушевидный молоток с рукояткой. Тем временем я изучал камень с изображением ступни, словно кто-то наступил сандалией на раскаленную лаву. Следом раздался торжествующий возглас Бьёрна Бюэ. Ему встретилась длинная плита, покрытая штукатуркой, вроде виденных нами на Гааф - Гане, и, очищая ее, он обнаружил то, на что я втайне надеялся: солнечные символы. Здесь на Ваду мы, как и на Гааф - Гане, находились на берегу Экваториального прохода. И вот вновь солярные знаки, которые не встречались нам на других островах, исключая тот же Гааф - Ган.

Осторожно освободив камень от толстой известковой корки, мы убедились, что вся его поверхность покрыта живописным рельефным узором из разделенных вертикальными рамками либо трех маленьких, либо двух больших солнечных символов разного вида, расположенных друг над другом.

Отобрав изрядное количество прекрасных солярных камней, замазанных штукатуркой, мы с опозданием рассмотрели на некоторых из них отчетливые следы красной краски. Очевидно, украшенные символами строительные блоки из белого известняка первоначально были покрашены в красный цвет.

Тонкий вкус и высочайшее мастерство резчиков получили новое подтверждение, когда мы обнаружили фрагменты, на которых концентрические круги солнечного диска были искусно окаймлены красными цветочными лепестками, словно венчиком из солнечных лучей. Каждый такой рельефный символ был величиной с цветок календулы. Только религиозные фанатики были способны покрыть эти шедевры обыкновенной штукатуркой. Но и тех, кто старательно замазал солярные знаки, вытеснили другие, так же нетерпимо относившиеся к их вкусам и их вере. Мусульмане разбили оштукатуренные блоки и осколки выбросили на свалку.

Жители Ваду отлично знали, как поступили их предки, приняв ислам. Муэдзин уверенно заявил нам, что песок и камни, которые мы раскапывали, не что иное, как остатки языческого святилища, находившегося там, где теперь внутри ограды стояла мечеть.

Посещение мечети убедило нас, что народная память не ошибается. Фундаментом служили великолепно обработанные камни, лежавшие в основании прежнего храма. Правда, фундамент, как и найденные нами солярные камни, был покрыт штукатуркой, но там, где она осыпалась, просматривались те же классические линии, какие мы впервые увидели, когда раскапывали храм на Ниланду. Нам рассказали, что и по другую сторону мечети сохранились остатки невысокого холма. Один островитянин нашел там орнаментированные плиты, когда вскапывал участок под кукурузу. Но куда они подевались, никто не знал.

 

 

Идет погрузка археологических образцов, собранных нами на Ниланду. Они будут доставлены в Национальный музей в столице Мале

 

Я порыскал в кустарнике вокруг мечети, однако руин больше не нашел, зато, когда вернулся, застал Шёльсволда и Юхансена в восторженном настроении. Они обнаружили кусок плиты с загадочными символами и толстый блок с фрагментом солнечного колеса и знаком, похожим на символ, обозначающий у буддистов младенца Будду. Не успел я налюбоваться этими находками, как Юхансен притащил тяжеленный блок, на котором большой солнечный цветок с восемью лучами-лепестками выступал над более широким орнаментированным диском, в свою очередь выступавшим над кубическим основанием. Судя по тому, что декор нарушали пять просверленных отверстий - одно посередине и четыре по бокам,- словно бы предназначенных для штифтов, этот замечательный солярный рельеф мог венчать прямоугольный столб или украшать облицовку храма.

 

 

На Мальдивах в прошлом жили великие мастера каменотесного дела. По преданию первыми соорудили хавитты и облицевали шлифованным камнем бассейны представители таинственного народа рединов. До наших времен хорошо сохранилось только то, что было засыпано землей

 

В ту самую минуту, когда муэдзин стал призывать правоверных в мечеть на молитву и рабочие отложили свой инструмент, Вахид вдруг нагнулся и поднял с земли бусину. Агатовую бусину красноватого цвета, просверленную насквозь, как если бы она составляла часть ожерелья. На коралловых островах нет природного агата; стало быть, эта бусина совершила далекое морское путешествие.

Видя, в какой восторг привела нас эта находка, один из рабочих сказал, что собрал около двух сотен таких бусин, когда раньше рылся здесь среди обломков. Бусины были доставлены в администрацию атолла. После чего исчезли. Две штуки сумел сохранить муэдзин, и после богослужения он охотно вручил их нам. Одна была также из агата, но посветлее и побольше. Другая сделана из просверленной вдоль раковины, однако не круглая, а тонкая и продолговатая, с утолщением посередине. Вслед за тем один из наших помощников извлек точно такую бусину из песка под нашими ногами. Я был уверен, что видел в Индии ожерелья из бусин таких же двух типов, какие встретились нам тут. Они были найдены при раскопках Лотхала, древнего порта исчезнувшей цивилизации долины Инда. Мне явно следовало еще раз побывать там и провести сравнение.

Несколько комьев и больших осколков твердейшего серого вещества, похожего на бетон, сильно нас озадачили. В островных селениях мы ни разу не видели бетона - откуда же на свалке старого мусора эти образчики современного строительного материала? Лутфи рассмеялся. Это вовсе не знакомый нам бетон. Цемент появился на Мальдивах только после первой мировой войны. А это материал, который мальдивцы умели изготовлять с древнейших времен. И Лутфи обратил наше внимание на множество черных крупинок древесного угля в "бетоне". С давних пор мальдивцы смешивали с известняком золу и размельченный древесный уголь и добавляли к этой смеси сок кокосовой пальмы. Этот сок добывали из самой макушки пальм и варили, получая вещество, известное в Индии под названием джаггери. Итогом всех операций был материал, не уступающий по твердости кремню.

Хаотическое нагромождение обломков не позволяло определить эпоху, когда было сделано или заимствовано это хитроумное изобретение. Мы попросили рабочих углубиться на полметра ниже поверхности, на которой, насколько можно было судить, покоилась груда камня и песка. На свет явилось множество замазанных известкой солнечных цветков и осколки разных плит, но ни один из них не подходил к отправленным в Мале фрагментам с письменами.

Разрыв вдоль почти всю груду мусора, мы готовы были оставить надежду найти искомое. Для нас оставалось загадкой, как могли бесследно исчезнуть такие большие обломки. Оставалось утешаться тем, что мы обнаружили новые свидетельства, подтверждающие открытия на Гааф - Гане. Когда здесь утвердился ислам, фанатичные мусульмане снесли каменный храм, покрытый белой штукатуркой. Возможно, конструкция храма сочетала внутренний заполнитель в виде песка с известняковой облицовкой, подобно святилищу, раскопанному нами на Ниланду. Во всяком случае, он опирался на точно такую же профилированную кладку.

Разрушая храм, мусульмане, очевидно, раскололи плиты с пиктограммами, кроме той, что оставалась целой еще несколько месяцев назад, пока и ее не разбили по недосмотру вождя, который сейчас созерцал гору битого камня, сидя на ограде. Под толстым слоем известки красивые солнечне диски и цветки были надежно скрыты от глаз мусульман, и они, похоже, только теперь увидели эти орнаменты.

 

Несколько человек во главе с Шёльсволдом побывали в восточной части острова и осмотрели там большую хавитту. Холм из битого коралла был для нас уже привычным зрелищем, и, поскольку на земле вокруг хавитты не лежало никаких облицовочных блоков, Шёльсволд вернулся, чтобы приступить к каталогизации найденного рядом с мечетью.

В это время из самой мечети медленно вышел улыбающийся Лутфи.

- Нашел,- возвестил он.

- Что нашел?

- Недостающие куски!- Он торжествующе рассмеялся.

Мы живо перебрались через ограду и проследовали за ним к колодцу перед мечетью. Перед тем мы видели, как голые по пояс островитяне производили здесь омовение. Зачерпнув из колодца воду жестянкой на длинной палке, они обливались с головы до ног, тщательно моя руки и ступни, как заведено у мусульман. При этом они стояли на гладких плитах, которыми была вымощена площадка вокруг колодца, чтобы люди не ступали в грязь.

Довольно посмеиваясь, Лутфи показал пальцем на эти плиты. Они еще не успели просохнуть и были совершенно чистые, но без декора. Все мы несколько раз проходили мимо них. Что тут мог усмотреть Лутфи?

- Глядите, что я открыл!- Он наклонился и перевернул три плиты.

Вот они, недостающие письмена! Пропавшие фрагменты. Кто-то положил их здесь лицом вниз для удобства совершающих омовение. Ну и ну! Мы смотрели на строку пиктографических символов между свастикой, большим солнечным колесом и другими диковинными знаками. Всё как на кусках плиты, которые мы обнаружили за дверью чулана в музее. Впрочем, один из трех фрагментов явно был от другой плиты. Новое открытие.

- Да здравствует Лутфи!

Мы поочередно пожали ему руку. У него были все основания смеяться. Целый день мы трудились как проклятые на жаре в нескольких метрах от колодца. Теперь нам оставалось только радоваться вместе с Лутфи. Даже плечистый вождь слез с ограды, обнажив крупные белые зубы в неуверенной улыбке. Зато совсем не весел был муэдзин, когда, выйдя из мечети, увидел грязь вокруг колодца и нас, удаляющихся с трофеями.

 

Пока мы находились на экваторе, археологам следовало посетить еще один остров. Нельзя было покидать эту астрономически важную широту, не показав им Фуа - Мулаку, одинокий клочок суши в самом центре Экваториального прохода.

На второй день пребывания на Ваду мы около полудня снялись с якоря и пошли южным курсом через пролив. Сидя на корме и провожая взглядом удаляющийся остров, мы уже знали, на чем сосредоточить свое внимание. И не ошиблись: большая хавитта на Ваду заметно возвышалась над лесом. В далеком прошлом нетронутое белое сооружение на низком островке, наверно, служило превосходным ориентиром для мореплавателей. Парусные суда, приближавшиеся в зоне экватора к полузатопленному Мальдивскому архипелагу, издали могли видеть либо хавитты Ваду и Гааф - Гана у северных рубежей пролива, либо холм на Фуа - Мулаку в его центре, или же исчезнувшую в наши дни "башню" на Адду.

Четыре часа спустя после выхода из лагуны Гаафа мы подошли к Фуа - Мулаку. Был конец февраля, и со времени нашего ноябрьского визита муссон успел сменить направление на северо-восточное. А потому мы пришвартовались к толстому канату с другой стороны острова в том месте, где в прошлый раз волны утащили за риф трех кинооператоров.

Оседлав прибой, мы живо добрались до крутого каменистого берега, где островитяне - юные и взрослые - подхватили наш плоскодонный катер. Над группой малорослых встречающих великаном возвышался Ибрахим Диди, у которого мы жили в ноябре. Его дом сразу за широкой песчаной дюной ждал нас. Поскольку "Золотой луч" стоял в море за рокочущей полосой прибоя, надо было устраивать базу на берегу. Снаряжение и провиант мы привезли с собой и, занеся вещи в дом, направились в деревню, чтобы раздобыть велосипеды.

Под высоким навесом из пальмовых листьев на другом конце острова мы увидели пузатый корпус строящегося корабля. Высокий и широкий, как испанский галеон, он напрашивался на сравнение с Ноевым ковчегом, каким его представляют себе дети. Идеально обструганные и пригнанные доски из распиленных вручную стволов кокосовой пальмы соединялись деревянными гвоздями. Этот тип судна сильно отличался от длинных и стройных открытых дхони с их элегантными египетско-финикийскими обводами и загнутым кверху носом. Лутфи не разделял нашего восхищения. Он рассказал, что несколько десятилетий назад его родичи в атолле Адду строили трехмачтовые корабли такого же типа, но куда больших размеров. Назывались они веди. Возможно, в названии - ключ к происхождению этой конструкции, ведь в языках Северной Индии "веди" означает "корабль" (Maloney (1980, p. 155).). Несомненно, корабелы такого высокого класса могли поддерживать сообщение с народами любых прибрежных стран Индийского океана.

Причем здешние мореплаватели были не только искусными плотниками. Их канаты не уступали лучшим в мире. В прошлом доски не сколачивали деревянными гвоздями, а сшивали не боящимися воды веревками из волокна оболочек кокосовых орехов. Что до 150-метрового каната толщиной десять сантиметров, к которому сейчас был пришвартован "Золотой луч", то жители Фуа-Мулаку сплели его из коры гибискуса.

Первым делом мы направились к мечети Кедере, где намечали расчистить наполовину засыпанную песком чашу бассейна, искусно сложенного из каменных блоков. С пятью местными помощниками я занялся этой работой, а остальные члены нашей группы покатили на велосипедах дальше, к большой хавитте. Шёльсволд хотел поискать там следы первоначальной кладки.

Углубиться в грунт между великолепными стенами ритуального бассейна мне понадобилось для того, чтобы проверить, не тянутся ли вдоль них скамьи, как в кирпичном бассейне в Мохенджо - Даро и в облицованном плитами на Бахрейне. Пока что было видно только, что вертикальные стены и широкая лестница уходят в сухой песок вперемешку с битым кораллом. Однако в колодце посередине бассейна поблескивала вода. Местные жители рассказали нам, что этот колодец был одет камнем не так давно, когда бассейн засыпали по велению властей в Мале.

Разгребая руками и лопатами песок и гравий, рабочие выбрасывали наверх крупные обломки мусульманских могильных плит и украшенных символом лотоса блоков из домусульманских храмов. Кто-то основательно потрудился, маскируя священную купальню.

В защищенной от морского ветра чаше бассейна нещадно пекло висящее над головой экваториальное солнце. Но я был вполне вознагражден за все неудобства, когда нашему взгляду предстали хорошо сохранившиеся широкие каменные скамьи. Мы тщательно расчистили их руками. Нельзя сказать, чтобы это открытие было полной неожиданностью, и все же я был счастлив, что мои надежды оправдались. Точная копия знаменитых бассейнов Мохенджо-Даро и острова Бахрейн-Дильмуна шумеров...

Зарывшись в песок еще на десяток сантиметров, были вознаграждены и мои прилежные помощники - их босые ступни омыла вода. Пресная вода, такая же прохладная, как в колодце. Когда она поднялась выше щиколоток, они отложили лопаты, от которых больше не было проку, и принялись разгребать песок руками, зарываясь все глубже и быстрее по мере того, как прибывала освежающая влага. Они сидели уже по шею в воде, продолжая выбрасывать наверх гальку, когда к бассейну, опираясь на клюку, приковылял какой-то древний старец. Вид сидящих в купальне соплеменников потряс его до глубины души. У него подкосились ноги, и, наверно, он упал бы без сознания, если бы я не выскочил из бассейна и не оттащил его в тень у мечети. Он пришел в себя лишь после того, как один из рабочих сорвал кокосовый орех и влил ему в глотку свежего сока.

Подъехавший на велосипеде Лутфи объяснил мне, что бородатый старец с чалмой на голове - муэдзин маленькой мечети. Звали его Хуссаину; согласно записям в местных книгах, ему было 104 года. Мы спросили старца, что ему известно о бассейне, и он охотно ответил. До того как чашу засыпали песком и гравием с пляжа, в ней была только чистая вода, он видел это сам. Многие мужчины и женщины вместе купались в бассейне. Плоские каменные плиты на дне были такие же гладкие и чистые, как стенные блоки. Сейчас вода мутная только потому, что мы копались в песке. Прежде на дне были отверстия с затычками. Из них поступала пресная вода, такая, как теперь в колодце, и в них же она уходила. Хотя вода была пресная, она то прибывала, то убывала в одно время с морским приливом и отливом у берегов острова. В разгар прилива вода поднималась ему по грудь, в отлив опускалась до пупа.

Мы замерили уровень воды в чаше. Как и в круглом бассейне, раскопанном нами на Ниланду, он колебался в пределах двадцати сантиметров вместе с морским приливом и отливом, не поднимаясь выше скамей, так что люди могли сидеть на сухих камнях. В лестнице насчитывалось семь ступеней. Лежа на скамье и погрузив руку в воду по самое плечо, я убедился, что гладкие стенные блоки и дальше вниз пригнаны друг к другу так же тщательно, как в надводных секциях. Однако без насоса расчистить чашу до самого дна было трудновато. И поскольку нам сказали, что закон требует, чтобы до нашего отъезда чаша снова была засыпана песком и гравием, мы остановились на той глубине, которая позволяла человеку сидеть по шею в воде. Допусти правительство исключение из этого правила, и наполненное кристально чистой водой, ориентированное по солнцу великолепное древнее сооружение стало бы уникальным памятником национальной культуры. И ценным для науки образцом строительного искусства, некогда игравшим важную роль на Мальдивском архипелаге.

Пока мы еще очищали бассейн от посторонних обломков, приехал на велосипеде и Мартин Мерен; его интересовало, удалось ли мне обнаружить скамьи. Стоя на груде камня у края чаши, он был ужален какой-то мелкой тварью, которая к тому же сразу скрылась, так что Мартин не успел ее рассмотреть. Укус не причинил ему боли, и он укатил восвояси, не сказав нам ничего о пустячном, как ему казалось, эпизоде. Между тем этот пустячок едва не стоил ему жизни.

Завершив исследование бассейна, я предоставил моим помощникам плескаться в воде в свое удовольствие, а сам сел на велосипед, чтобы посмотреть, что делается у хавитты. К этому времени крутой холм совершенно расчистили от густых зарослей пандануса и разных деревьев. Как и у бассейна, здесь собралось изрядное количество зрителей. Моя записная книжка сообщает:

"Островитяне работают споро и эффективно. Они живо все схватывают, обнаруживая острый ум. Мужчинам и женщинам присуще развитое чувство юмора. Никакой дискриминации женщин не заметно. В их поведении совсем нет робости, и они держатся уверенно. Вахид утверждает, что на этом острове слово женщины весит больше слова мужчины. Местные юноши и девушки отличаются живым умом и приятной внешностью. Некоторые из девушек Фуа - Мулаку выделяются редкостной красотой, превосходя в этом отношении полинезиек, хотя в чем-то на них похожи".

Расчистив с помощью большого отряда островитян обоего пола обращенную к морю сторону холма от земли и дерна, археологи обнажили хорошо сохранившиеся секции кладки из массивных блоков. Здесь, несомненно, стояла круглая буддийская дагаба, и кладка не была орнаментирована, только покрыта белой известкой, следы которой сохранились. Вверх по склону по кривой поднималась лестница, сложенная из принесенных с пляжа необработанных камней. Похоже было, что ее сложили позже самой дагабы, ибо стенные блоки были старательно обтесаны, хотя гладкостью и чистотой отделки уступали облицовочным плитам, виденным нами и на этом, и на других островах.

Шёльсволд усмотрел в кладке следы четырех террас, а один из местных стариков заявил, что видел шесть таких уступов, когда хавитта была еще не так разрушена.

Поверхностный осмотр этой буддийской дагабы не позволял заключить, опирается ли ее кладка на какое-нибудь более древнее сооружение. Когда сюда прибыли мусульмане, они, очевидно, застали покрытую белой известкой, коническую ступенчатую пирамиду, которая заметно возвышалась над островом и омывающими его волнами.

 

Лутфи не приходил к хавитте. Уже несколько дней он хромал после того, как чем-то оцарапал ногу, и ранка воспалилась. Теперь я с тревогой услышал, что он почувствовал себя плохо и отправился к "доктору". К этому времени у всех членов экспедиции ноги были обмотаны бинтами, порезы и царапины никого не миновали. Исключение составлял я, зато у меня была забинтована голова: напоролся в лесу на сломанный сук. Правда, здешние микробы, судя по всему, предпочитали держаться ближе к земле и выше колен не поднимались.

В роли "доктора" подвизался единственный на Фуа - Мулаку представитель медицины, симпатичный юноша 19 лет, окончивший двухнедельные курсы при больнице в Мале. Мы застали его вместе с пациентами на веранде у входа в местную управу. Лутфи лежал, дрожа от лихорадки, на топчане, укрытый толстыми одеялами. А на раскладушке рядом с ним я с удивлением увидел знакомого пожилого господина. Мартин Мерен! Одна нога его распухла так, что смахивала на дыню с двумя крохотными метками от укусов, которые юный медик усердно тер клочком серой ваты. Мартин заметно приуныл. Он уже принял противоядие от змеиных укусов, после чего его вырвало; теперь жаловался на сильную боль в ноге и животе. Глядя на ногу Мартина, я невольно вспомнил рабочих, которых мы нанимали на Гааф - Гане: у шести человек из шестидесяти ноги (у кого одна, у кого обе) были поражены слоновостью (В тропических странах слоновость (филяриатоз) обусловлена филяриями - круглыми червями, паразитирующими в лимфатических сосудах и узлах. Их личинки (микрофилярии) циркулируют в крови или концентрируются в коже зараженного. Передача филяриатоза осуществляется различными кровососущими насекомыми.- Прим. ред.). Эту болезнь вызывают микроскопические личинки, распространяемые некоторыми видами тропических комаров. Но ведь она развивается очень медленно... Метки на ноге Мартина вполне можно было принять за след змеиного укуса, если бы нас не заверили, что на Мальдивах не водятся змеи. Может быть, Мартина ужалила крупная многоножка из тех, что попадались мне на глаза среди камней? Их острые ногочелюсти не уступают ядовитостью жалу небольшого скорпиона, а если добавить микробов на грязной вате, то осложнения неминуемы.

Мартину становилось все хуже. К тому времени у местного фельдшера и у Бьёрна, нашего собственного бесподобного лекаря, кончились все бинты и лекарства, и Вахид договорился с четырьмя островитянами, чтобы они отвезли его на "Золотой луч" за аптечкой.

Когда лодка отчалила, было уже темно, и вернулись они около полуночи насквозь мокрые, с кровоточащими ссадинами. Но Вахид гордо вручил мне аптечку, из которой хлынула вода, как только я ее открыл. Он объяснил, что на обратном пути прибой опрокинул маленькую дхони, и все пятеро очутились в бурлящей воде. К счастью, до берега было недалеко, и они чудом выбрались на пляж, волоча за собой опрокинутую лодку.

- Я все время крепко держал ящик,- с достоинством сообщил Вахид. И извинился, что не смог уберечь содержимое аптечки от воды.

Заодно мы впервые услышали, что в прошлом месяце с острова Адду - Ган на Фуа - Мулаку пришла на дхони бригада японских киношников. Они узнали из газет о наших прошлогодних исследованиях и задумали снять хавитту и сцены местной жизни. Проведя один день на Фуа - Мулаку, двинулись обратно на Адду - Ган, и надо же было случиться так, что их дхони опрокинулась в том самом месте, где теперь не повезло Ва-хиду. Никто не погиб, но, по словам островитян, безутешные японцы потеряли при этом две кинокамеры и все взятые с собой 160 катушек пленки, включая отснятую. Добавлю, что это была не единственная попытка японцев пройти с кинокамерой по нашим следам.

Наутро пришло время нам возвращаться тем же путем на "Золотой луч". Болезнь Мартина приняла серьезный оборот, необходимо было доставить его в аэропорт на Адду - Гане, прежде чем начинать далекий переход на север.

Больше всех волновался Оке. Он всю ночь не спал, думая о том, что грозит его драгоценным камерам. Едва небо окрасила румяная заря, как мы уже были на берегу. Пристально следя за бушующими волнами, мы ловили момент, чтобы вскочить на борт дхони. Один за другим четыре могучих вала разбились о риф, затем пошли волны посмирнее. Пора не мешкая выходить за риф в открытое море! Вся надежда была на четверку местных опытных гребцов. По сигналу рулевого, первым занявшего свое место, они оттолкнулись от берега. Наученный горьким опытом грузный Лутфи предпочел, чтобы его отнесли в лодку на руках. Мартин сам гордо протопал до нее вброд. Ему помогли забраться на борт, и дхони запрыгала с гребня на гребень. Оставив позади зону прибоя, она благополучно вышла на морской простор. Я с облегчением смотрел, как первая группа со всем нашим снаряжением поднимается по трапу "Золотого луча". Еще два рейса, и мы в полном составе собрались на борту славного госпитального суденышка, которое взяло курс на юг, к атоллу Адду.

Мартин еще держался на ногах, когда мы простились на Адду - Гане с ним и Вахидом. На другое утро должен был вылететь самолет в Мале; нам предстояло покрыть то же расстояние по морю. Позднее мы узнали, что наш друг прибыл в Мале в тяжелом состоянии. Его выручила прилетевшая из Индии женщина-врач, которая отвоевала для Мартина место на переполненном самолете, направлявшемся в ФРГ. Там его немедленно отвезли во Франкфурт, в больницу с отделением тропических заболеваний, а оттуда переправили в Осло, где Мартина поместили в карантин. Точный диагноз так и не был поставлен, и, хотя Мартин, в общем, поправился, иногда нога все же дает о себе знать. Думал ли старый полярник, что смертельная опасность будет подстерегать его на широких ступенях плавательного бассейна...

 

Наше плавание на север прошло гладко, за исключением одного непредвиденного случая. В первый день мы пересекли Экваториальный проход и большую часть лагуны Гаафа. Проведя ночь на якоре у острова Кондаи, утром подошли к острову Вилигили в том же атолле. Здесь снова стали на якорь, поскольку капитан опасался, что темнота застанет нас у рифов по ту сторону пролива Полуторного градуса.

Неподалеку от "Золотого луча" покачивалось на воде какое-то странное суденышко, оккупированное играющими ребятишками. Что-то вроде огромного плота с надстройкой. Лутфи заявил, что на Мальдивах таких плотов не строят. Окликнув двух островитян на проходившей мимо дхони, он узнал, что загадочный плот был обнаружен накануне на рифе у восточного берега Вилигили. Первыми увидели его местные рыбаки. Не найдя никого на борту, они возможно, из суеверия - подожгли плот, потом все же отвели его на буксире в лагуну. Охотников пользоваться им не нашлось, и теперь все ждали, когда ребятишки разберут плот на части, которые затем будут проданы на аукционе в местном селении.

Спустив на воду катер, мы поспешили к диковинному судну, пока его совсем не доломали. Мальчуганы усердно обдирали надстройку, но, завидев нас, попрыгали в воду и поплыли к берегу.

В самом деле плот. Мощный плот, связанный из бамбука толщиной с телеграфный столб. Я еще никогда не видел таких огромных стволов. Они были уложены в три слоя под восемью деревянными поперечинами, на которых достаточно высоко над водой покоился палубный настил из того же бамбука.

Мы перебрались на борт мощной, остойчивой конструкции.

- Это не мальдивский плот,- повторил Лутфи.- У нас не растет бамбук.

- В Шри-Ланке тоже нет такого толстого бамбука,- добавил Бьёрн. Его заготовили где-то в джунглях на материке.

Может быть, в Бангладеш или Бирме,-предположил Бенгт, который видел подобные плоты в дельте Ганга.

Бамбуковое судно длиной двенадцать и шириной три метра, с высотой надводного борта 40 сантиметров своей конструкцией напомнило мне бальсовый плот "Кон-Тики", на котором я с пятью товарищами пересек Тихий океан. Надстройка была повреждена огнем и частично разломана мальчуганами. Но и того, что уцелело, было достаточно, чтобы я вспомнил просторную и уютную бамбуковую каюту на "Кон-Тики". Пол возвышался на 20 сантиметров над палубой, и в одном углу мы увидели полный золы очаг из обожженной глины. Над очагом помешалась решетка из бамбуковых реек для копчения рыбы. Остроконечную крышу, надежно проконопаченную кокосовым волокном от дождя, сверху прикрывала плоская платформа вроде той, какую мы сделали на камышовом "Тигрисе". Под самой крышей был отсек для вещей, как у нас на "Кон-Тики".

Тщательно обследовав плот, мы обнаружили несколько сухих рыбок, которые, скорее всего, сами заскочили на борт. На антресоли лежали два клочка бумаги с вязью экзотических письмен-наклейки от какой-то банки.

- Это не наши письмена,- сказал Лутфи.

- И не сингальские,- добавил Бьёрн.- На Шри-Ланке я таких не видел.

- Похожи на бирманские,- убежденно произнес Бенгт.

Он недавно побывал вместе с Оке в Бирме, где они снимали сказочный комплекс из 8 тысяч буддийских храмов эпохи Пагана.

- Минутку,- продолжал Бенгт, доставая из кармана бумажник, в котором хранились визитные карточки, оставшиеся на память об этом путешествии.- Вот, глядите!

Мы увидели на карточках шеренги таких же завитушек, какие были изображены на старых наклейках.

Но лишь после того, как мы вернулись на материк, нам помогли прочесть написанное. Первая строчка гласила:

"Буддхам Дхаммам Сангхам".

Что в переводе означает: "Будде, Учению, Монахам". Вторая строка извещала: "Вкусно и богато приятными ароматами". Еще ниже следовало фирменное название бирманских конфет с кокосовым орехом!

Выйдя из далекой Бирмы, этот плот на своем трехтысячекилометровом пути до Вилигили на Мальдивах прошел мимо Бангладеш, Индии и Шри-Ланки. Он весь оброс усоногими рачками, и мой опыт четырех долгих плаваний на плотах позволял по их величине определить, что эта конструкция пробыла в море около двух месяцев.

Сам Будда, застань мы его в каюте, не смог бы рассказать нам больше о маршруте, чем поведали наклейки с изречениями в его честь. От своих истоков в Непале его учение было быстро распространено монахами вниз по течению Ганга до Бенгальского залива и Бирмы. Нигде в мире Будде не посвящено столько золотых изваяний, роскошных пагод и ступ, сколько в Бирме, где буддизм остается национальной религией и при прокоммунистическом режиме. Подгоняемый северо-восточным муссоном, бамбуковый плот повторил самый простой и логичный путь дальнейшего шествия буддизма через Бенгальский залив до Шри-Ланки и Мальдивского архипелага. Отчалил ли он от бирманских берегов с людьми или без них, его путешествие свидетельствовало, что мореплаватели-буддисты вполне могли, минуя Шри-Ланку, прямо от материка дойти до далеких атоллов на просторах Индийского океана.

 

Покидая Мальдивы после второго посещения, мы отлично понимали, что загадка, которую надеялись отгадать, лишь усложнялась с каждым нашим новым открытием. Было совершенно очевидно, что до прибытия мусульман этот океанический архипелаг находился под властью буддистов, вышедших либо из Шри-Ланки, либо с лежащего за ней материка. Но и у них тоже были предшественники. Постепенно в полный рост вставал новый вопрос, на который не просто было ответить.

Коль скоро буддисты так прочно обосновались на архипелаге, ближайшим соседом которого было сильное буддийское государство Шри-Ланка с его могущественными правителями и многочисленным войском, как могло случиться, что горстка мусульман, приплыв из далекой Аравии на Мальдивы, смогла разрушить их великолепные храмы и обратить все население в свою веру?

 

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: