|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
|
|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Золотой Ключ, или Похождения БуратиныСтр 1 из 70Следующая ⇒
Золотой Ключ, или Похождения Буратины
Глава 1, в которой некий юноша томится, мучимый позывами плоти, однако не унывает Сентября 312 года о.Х. Утро. Глава 2, в которой совершается, а равно и открывается нечто неприглядное Тот же день, то же время. Институт Трансгенных Исследований, корпус B. 4-й надземный этаж, малая переговорная.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ Стандартная личная карточка Ib 34674 ПРОИСХОЖДЕНИЕ: естественное
Голос у Карло нехороший, противный, думалось Джузеппе. Рожа - тоже не айс. Причесон как у белохвостого колобуса и усищи чуть не до пупа. Это у него такой выпендрёж: хомоподобный геном сейчас редко встречается, вот и выёживается. Ничего особенного в них не было, в этих Homo Sapiens Sapiens. Голая обезьяна, каламбур эволюции. Ну ладно эсдеки с их статусными заморочками насчёт хомосапости. Но здесь-то перед кем форсит старый мартыхай? Хотя, - Джузеппе вдруг стало слегка неловко, - что это он вдруг? Старик Коллоди, прежде чем осесть на тихой работе, ходил в поле, прошёл ногами чуть ни всю Страну Дураков, сиживал за столом с ихними авторитетами. Так что ему прямо-таки необходимо выглядеть нулёвкой по всем позициям. Ну, по мясу у него, конечно, единичка или двоечка у него есть, иначе бы он бы тут не бегал. Заполировали какой-нибудь мартышкой и все дела. Ну и железа, конечно, в нём достаточно, иначе как бы он работал с секвенсором? Руками, что-ли, он вектора лепит? Это вряд ли. А вот в нём, в Джузеппе, феррума официально на три балла. На самом деле, конечно, уже больше, но статус ему давно не пересматривали. И не надо. Откровенно жохать в этом вопросе себе дороже, хотя и все карты открывать тоже глупо. У него, у Джузеппе, своя голова на плечах, он сам решит, что ему лучше. Хотя кое с чем он поспешил. Надеялся на полноправие, а застрял в человекообразных. - Коллега, - сказал Карло, - я собираюсь подписать приказ о переводе курируемого вами выводка на общее развитие. Мне очень жаль. Не вас. Материал. Джузеппе замер. Такого удара он не ожидал. - Ык... как? - выдавил из себя он. - Каком кверху, коллега. Я давно хотел сказать, но всё чего-то ждал... Зря ждал. Последние тесты не оставляют сомнений. Вы провалились. Ваши мишки и собачки оказались унылым говном. Генетическим мусором, - последние слова доктор произнёс с таким выражением лица, как будто ему предложили содержимое сливной камеры биореактора в качестве десерта. - Помните, как вы здесь, в этом же кабинете, требовали от меня самый лучший материал? Вы его получили. Что вы с ним сделали? Своим идиотским методом вы испортили десяток вполне приличных заготовок. Которые теперь, скорее всего, пойдут на общее, а потом в прислугу. Или на границу. Не считая тех, кто отправится вниз. - Давайте попозже поговорим. Я опаздываю в вольер, - сказал Джузеппе, отчаянно пытаясь выиграть немножко времени. Если сейчас обратиться через голову Карло... рискованно, да, но можно попробовать. Пока приказ не подписан, ещё не поздно... Карло покачал головой. - Нет. Сначала покончим с этим. Ваши питомцы, надеюсь, не перегрызут друг друга за это время? - Замеры... - Коллега, не надо морочить мне голову. Вы хотите прямо сейчас побежать к телефону и наябедничать на меня своим дружкам в администрации. Я вас где-то даже понимаю. Однако не сочувствую. Так бездарно перевести на клетки гору хорошего мяса... - Хорошо, - Сизый Нос ощерился. - Мой метод не сработал, доктор Карло Коллоди. Вы это хотели слышать? Вы это услышали. А теперь снимайте с меня баллы, лишайте прав человека, делайте что хотите... - Не беспокойтесь, сниму, - Карло прищурился. - Не за провал программы, а за истерику. Умейте проигрывать, Джузеппе. Джузеппе внезапно захотелось убить доктора Карло Коллоди. Убить по-медвежачьи: сжать лапами хлипкое хомосячье тельце и взять челюстями за лицо. Приятно жевать лицо. Приятнее только внутренности выедать. Потроха сладкие, пока живые. Кишочки кисленькие. Желудок - это уж кто чем постоловался перед смертью... Да всё, всё там такое вкусное, пока живое, дёргающееся... Зарыться мордой в рану, вытягивать потрошки зубами, выкусывать... рррвяу... - Всех на общее развитие? - сказал он вместо этого. - Послушайте, доктор, это уже слишком. У меня есть несколько образцов, которых я собирался брать к себе на индивидуальное. Например, эта парочка. Медвежка с крысой и бурундук. Очень высокая кооперация. Практически готовая пара. - Да, я смотрел отчёты. Чип и Гаечка, если я правильно помню прозвища. Ничего интересного, обычная сексуальная привязанность со стороны самки. И самец, которому нужны баллы и еда. Реальный уровень координации очень низкий. Они даже не могут отстоять монополию на первое кормление. Кто это там всё время отнимает у них еду? - Не всё время, - Джузеппе постарался быть вежливым. - Один деф из контрольной группы. Бамбук. - Ага, контрольная группа. То есть вы, по крайней мере, не испортили материал. Вообще, интересное существо. Что-то такое у него было с носом? - Длинный нос. Он им пользуется как стилетом. Идиотская идея. Хороший боковой удар - и у него вывернутся хрящи из черепа. Я ему говорил, но он только хихикает. Ну что вы хотите, у него IIQ шестьдесят четыре. - Очень интересно... А что, он ни разу не получал хороших боковых ударов? Он у вас что, в учебку не ходит? - Ходит, конечно. А что? - То, за что я сниму с вас баллы за сообразительность. Когда я просматривал документы шестьдесят третьей серии, я обратил внимание на этот нос. А потом посмотрел список обращений в больничку. Ничего серьёзного. Ушибы, растяжения, несколько раз - пробой кожного покрова. И ничего насчёт лица. Вообще ничего. - Да? А я вот помню, этот красавчик пару месяцев назад ходил с обломанным носом. Повезло парню. - Дочь твою мать, какой же всё-таки кретин. Вы когда-нибудь пробовали ломать бамбук? Вы хоть знаете, что такое армированный бамбук, Джузеппе? Вы можете хоть раз подумать своими тупыми, засратыми медвежьими мозгами... Джузеппе зарычал и бросился на Карло, раскрыв зубастую пасть. Через пять минут кривящийся от боли Джузеппе зализывал длинным языком кровавые пятна на полу. Карло Коллоди, бледный, но спокойный, стоял у зеркала и проклеивал органическим клеем содранную кожу, следя, чтобы в швы не попадали волосы. - Я всегда думал, - подал голос Джузеппе - что от мошонки надо избавляться. Семенники можно располагать в полости, под костью, и охлаждать каким-нибудь устройством. - Мы об этом тоже думали, - Карло, осторожно отодвигая липкие от крови пряди, приводил в порядок обгрызенный затылок, - в таком варианте возникают проблемы с теплоотводом. А постоянный перегрев в области крестца - это ещё хуже... Надеюсь, мне удалось оторвать ваши тестикулы? Хотелось бы надеяться. - Нет, - Джузеппе постарался скрыть удовлетворение, - хотя ушиб, конечно, сильный. У вас хорошая реакция, доктор Коллоди. - Ну, с реакцией у меня всегда было нормально. А вот увёртливость - не выше троечки. Кстати, - заявил доктор, управившись с последним швом, - я намерен воспользоваться правом победителя. Когда долижите кровь - снимите штаны и примите колено-локтевое положение. - Да, конечно, - залебезил Джузеппе, - только мне хотелось бы сначала... я бы отошёл на минутку в туалет. У меня там... не очень чисто. - Нет, сейчас, - Карло зло прищурился, - именно сейчас. Мне хочется посмотреть, обильно ль вы обосрались, дорогой коллега. Униженный доктор, кряхтя, снял штаны и принял надлежащую позу. Коллоди подошёл сзади и, не стесняясь, обнюхал шерсть вокруг плотно сжатого заднего прохода дорогого коллеги. Хотя предательский жёлтый потёк и без того говорил сам за себя. - Вздристнул, - заключил Карло. - Медвежья болезнь, да? Беда с вами, с мохнорылыми. Никак не вычистим это из ваших генов. Хотя... я, откровенно говоря, ожидал худшего. Вы умеете управлять своим сфинктером. Ну хоть что-то вы умеете. - Если бы я обделался по-настоящему, тут было бы не продохнуть, - попытался огрызнуться Джузеппе, понимая, впрочем, что звучит это жалко и постыдно. - Если вы намерены пользоваться правом, разрешите мне всё-таки сначала выйти в туалет, - капитулировал он. - У меня там внутри кое-что лишнее. - Ладно уж, одевайтесь. Меня не интересует ваша прямая кишка в качестве сексуального объекта, и я не хочу вас опускать. Если честно, я хотел посмотреть на состояние ваших паховых вен. Что ж, примерно этого я и ожидал. Ваше поведение уже давно меня беспокоит, а уж сегодняшняя сцена... Кто вам, интересно, делает уколы? Кто-то из ваших кукол? Найду - отправлю вниз, на препараты... На чём вы сидите, Джузеппе? Мак? Псевдоэндорфины? Новые штучки для бурной мозгоебли? Или всё-таки айс? Медведь молчал, изо всех сил удерживаясь от того, чтобы не обделаться уже по-настоящему. - В общем, так. О вас давно ходят слухи, что вы подсели на вещества, но я не придавал этому значения. Так вот - если я услышу... хотя бы услышу, Сизый! - что вы продолжаете баловаться наркотиками, я потребую расследования и анализов. И если в ваших тканях найдут что-нибудь запрещённое... В лучшем случае вы отделаетесь потерей прав. В худшем - дефолт и на общее. Джузеппе понуро поворотил сизую морду в сторону. - Ладно уж. Вернёмся к прерванной дискуссии, - как ни в чём не бывало продолжал доктор. - Так вот, армированный бамбук не ломается. Эта ваша заготовка делает страховочный надрез на носу. Парень неглуп и сообразителен, а вы это проглядели, потому что он у вас был в контрольной группе. Типичная для вас ошибка. Пожалуй, я беру его к себе на индивидуальное развитие. Попробую что-нибудь сделать из этого материала. Идите, что-ли. Компетентность у вас теперь девятка. Надо было бы снять два балла, но... Но не хочу. Вы довольно толковый специалист, Джузеппе. Хотя нет, всё-таки бестолковый. Однако остальные ещё хуже. Чесгря, я вообще не знаю, на кого теперь можно положиться. Джузеппе постарался подавить в себе злобу: он понимал, что старик обошёлся с ним куда мягче, чем он того заслуживал. Тем не менее, потеря балла была неприятной, поскольку лишала его некоторых привилегий. Перспектива расследования была ещё хуже: Карло по такому поводу был вполне способен поднять гевалт. Он попробовал утешить себя той мыслью, что у доктора с его скверным характером тоже бывают неприятности с начальством. В сущности говоря, не так уж и прочно сидит господин Карло Коллоди в своём кресле. Если бы он не был таким отменным оператором секвенсора... И если вдруг... Чёрт возьми! Надо, наконец, решиться. Это дорого ему обойдётся, но он закроет проблему со стариком. Раз и навсегда. Правда, это означает пойти на преступление - ну, или оплатить преступление, что одно и то же. Так или иначе, терпеть над собой доктора Карло Коллоди больше нельзя. Хотя, конечно, страшновато... Под хвостом опять стало тепло и мокро. Сизый Нос мысленно пообещал себе больше не выёживаться и всегда носить обычные медвежьи прокладки. Доктор демонстративно понюхал воздух. - Нельзя гадить в штаны, - заметил он поучающим тоном. - Срать в штаны запрещено.
Октября 312 года о.Х. День. Институт трансгенных исследований, корпус B. 2-й этаж, комната 226 (операционная).
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ Входящие /000731297081 ДОКУМЕНТ: справка о проведённой операции (к/у)
Ребилдинг - это не больно. Это щекотно. Сама процедура состоит из нескольких этапов. Первый, он же самый долгий и неприятный -автоклав, он же самозапиральник Выбегалло, в котором обрабатываемому приходится провести от недели до месяца. Это скучное времяпрепровождение обычно заполняют наркаутом, когда тело с торчащими из всех мест трубками и шлангами висит в мутной жидкости, постепенно обрастая слоем своих и чужих клеток - снаружи и изнутри. Особенно неприятно это выглядит снаружи: в момент извлечения из автоклава пациент, как правило, напоминает бревно, долго и бесполезно гнившее в болоте. То, что лежало на столе перед доктором Коллоди, было больше похоже на причудливую корягу. Буратина как-то очень уж сильно обмахровел снаружи: похоже, сосна в его коже проснулась и пошла в рост. Во всяком случае, нижняя часть тела была покрыта чем-то очень напоминающим настоящую древесную кору. Руки приросли к бокам, лицо превратилось в сплошную деревянную поверхность, из которой торчал только непомерно удлинившийся нос и чуть ниже - две дыхательные трубки: ноздри утонули в древесине. Доктор взял скальпель и ловким движением вырезал Буратине дырочку в области уха. Хлынула струйка крови: похоже, там проклюнулся какой-то ненужный сосудик. Доктор поковырялся ещё немного, освобождая ушной проход. Наконец, он добрался до затычки, предусмотрительно вставленной перед началом процедуры, и отковырнул её. Посветил внутрь лампочкой. Ушной канал казался воспалённым, но и только. - Ну что, слышишь меня? Если да, пошевелись. Коряга на столе чуть шелохнулась. - Ага, слышишь. Что, надоело? Коряга шевельнулась сильнее. - Всё зудит и чешется? Помню, помню. Ничего, сейчас мы тебе лишнее отрежем, будет полегче. Учти, щекотно. Тебе интересно, почему? А никто не знает. Болевые центры мы умеем отключать, а вот что делать с этой грёбаной щекоткой, непонятно. Какие-то нервные наводки, что-ли... Ты уж не хихикай, когда я тебе рот сделаю. Очень меня раздражают эти хохотки. Сам такой, правда. Когда меня первый раз ребилдили, я так верещал, что весь корпус сбежался... Доктор имел привычку болтать во время работы. Это помогало ему сосредоточиться. Он спустил с потолка щуп с фрезой и начал снимать верхний покров, освобождая тело от внешнего клеточного слоя. Через десять минут тушка Буратины стала красной, ободранной, а из десятка криво проросших сосудов брызгала и била фонтанчиками кровь. Пришлось сделать передых и залить всё гелем. Гель стянул поверхность и высох. Тело заблестело, как кусок мяса в пластиковом пакете. Настало время тонкой работы. Опустив лампу пониже, Карло начал работать с ногами: снял кожу, пережал основной кровоток, обнажил мышцы. В связках обнаружилась какая-то зеленоватая слизь: похоже, чужие клетки начали прорастать не там, где надо. Хотя в целом всё выглядело неплохо: кости стали толще, суставы модифицировались, связки укрепились. В общем, шесть кило препаратов пошли клиенту впрок. Кажется, на препараты пустили кого-то из буратининых приятельниц по вольеру... Надо будет потом посмотреть, кого именно. Вроде бы Виньку: кажется, она не прошла тест на общее. Доктор занимался тазобёдренным суставом, когда Буратина задёргался. - Чего тебе? Колется? Суставы всегда колются. Ничего, потерпишь... Преображенский, говорят, первые опыты ставил под общим наркозом. Не знаешь, небось, кто такой Преображенский? Эх... Ты ведь не знаешь даже, кто такой Ньютон. Или Эйнштейн. Или Выбегалло. А может, и хорошо, что ты их не знаешь. Всё эти великие умы вида Homo Sapiens навыдумывали всякой разной дряни вроде атомной бомбы... Ладно, пошли дальше. Дальше пошла работа с корпусом. Тело Буратины мелко дрожало, как перегревшийся мотор - особенно когда доктор, вскрыв брюшину, занялся кишечником, прочищая его от налипшей изнутри клеточной кашицы. Зато с рёбрами почти не было проблем: они нарастились совсем немного, так что удалять нижние не понадобилось. Лёгкие у бамбуков всегда были хорошие. Из почек вышло по парочке склизких клеточных клубков - обычное дело для первого ребилдинга, сильно нагружающего выделительную систему. Ничего необычного доктор не обнаружил, и, зарастив поверхности бионитью, решил, что нижней частью тела можно больше не заниматься. Если там и осталось что-нибудь ненужное, так оно само отвалится. Он пару раз отходил по своим делам, оставив распотрошённое тело на столе. Во второй раз он решил вздремнуть на диванчике возле операционной, и проспал четыре часа. Когда он, очумело тряся головой и продирая глаза, вошёл в двести двадцать шестую, его встретил нехороший запашок тухлятины: он забыл срастить вскрытую грудину, и оттуда начало пованивать загнивающей клеточной массой. Пришлось, чертыхаясь, промывать рану и потом зашивать вручную. Самой сложной, как всегда, была работа с мозгом. К сожалению, избыток мозгового вещества нельзя просто срезать. Секвенсор, конечно, в случае чего восстановит нейронные связи. Но в зависимости от качества работы хирурга это может занять от часа до двух недель, и в последнем варианте расстройства психики практически гарантированы. Хорошо, что в мозгах Буратины не пришлось делать ничего особенно сложного: на первый раз доктор Коллоди ограничился стандартным наращиванием коры. Так что, налюбовавшись на чётно прорисовавшиеся извилины и пробормотав традиционное "який гарный хлопец вышел", Карло спокойно закрыл череп, зарастил костные и кожные швы и занялся лицом. Освободив от лишних тканей веки бамбука, - глаза тут же вытаращились и в ту же секунду крепко зажмурились от света - доктор прорезал сросшиеся губы, отсоединил нижнюю челюсть и быстренько почистил ротовую полость, в которую натащило всякой дряни. Горло и связки оказались в порядке, так что их трогать Карло не стал. После того, как челюсть была вправлена на место, а швы зарощены, доктор пошёл в туалет. Вернувшись, он обнаружил, что Буратина каким-то образом дотянулся до скальпеля, и, скосив от усердия глаза, остругивает себе кончик носа. - Опять ты возишься со своей фитюлькой, - недовольно проворчал доктор. - Слушай, давай уберём этот шнобель? - М-м-м, - замычал Буратина, прочищая горло. - Н-не трогай мой чудесный нос! - выдал он, наконец. Голос его был низким и хриплым: свежие швы в гортани ещё не вполне рассосались. - Да зачем он тебе? Драться тебе им больше не придётся, да и оружие фиговенькое... - проворчал Карло и примерился было срезать нарост фрезой. Буратина отчаянно замотал головой, уклоняясь от жужжащего лезвия. - Ну ладно, - Карло устал, спорить с обрабатываемым не хотелось. - Оставим как есть. Может быть, у тебя формируется индивидуальность? Ладно, посмотрим... Вроде бы всё. Теперь начинаем крутить шермана... - он нажал несколько тумблеров, и стол с тихим гудением опустился. Карло сел за пульт секвенсора, включил датчики и начал регулировать настройку. - Д-долго ещё? - клацнул зубами Буратина. - В-всё чешется ужжжасно. - Лежи и не парься, - не поворачивая головы, сказал доктор. - Да, кстати. Это у тебя первый ребилдинг. Есть такая традиция... В общем, можешь теперь называть меня папой. Папой Карло. - Папа? Это что такое? - бамбук скосил глаза на говорящего, но увидел только ножки стула и тяжёлую, туго обтянутую белым халатом, задницу доктора Коллоди. - Хм. Давай, я сейчас не буду объяснять тебе концепцию отцовства? Впрочем, в Стране Дураков она имеет смысл, там детей делают старым способом... В общем, так: папа - это тот, кто о тебе заботится и кто за тебя отвечает. А также тот, кто отправит тебя на препараты, если будешь плохо себя вести и не слушаться. Это называется отцовские права, они же обязанности. Понял? Вижу, что ни черта ты не понял. Ладно, проехали. Теперь запускаем шарманку... Срастим клеточки, переберём аксончики, сконвертируем генетику. И постарше тебя сделаем, пора бы уже и взрослеть... Годика на два, на три... пока хватит. Из пола выдвинулись сегменты внешней оболочки секвенсора и сомкнулись над операционным столом.
Октября 312 года о.Х. День. Институт трансгенных исследований, корпус E. Поверхность, проходная.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ Стандартная личная карточка Ib 0071 ПРОИСХОЖДЕНИЕ: вероятно, изделие
- Несоответствие номера и личного кода, - входной крокодил щёлкнул зубастой пастью. - Извините, но пропустить вас не могу. Не имею права. - Яюшки! Меня к себе не пускают! - возмутился Буратина. - Эй, зелёный, ну чё за дела? - Очень сочувствую, но пропустить не могу, - крокодил был вежлив и даже кроток, но непреклонен, как типичный крокодил. Буратина со злости сплюнул на пол. Крокодила он здесь совершенно не ждал. Обычно на дверях стоял или турнепс, или сурикат. Эти инструкциями не заморачивались и пропускали по жетону. Но сегодня ожидался традиционный футбольный матч между тушлом и дошираками, и оба охранника отпросились у начальства - болеть за своих. Буратина об этом слышал, но значения не придал. Кто же знал, что на замену поставят эту хладнокровную рептилию - как же её зовут-то... Что-то связанное с генами. Карло что-то говорил о "русском генетическом материале". Бамбук не очень понимал, что такое "русский", да и не особо заморачивался. Всё это были какие-то старые довоенные дела, когда ещё существовали настоящие люди и их государства. Сейчас-то всё равно остались только Директория и Страна Дураков. Правда, в вольерах рассказывали о какой-то Тора-Боре и её Короле, который якобы скупает у Директории особо агрессивные заготовки. Гаечка, впрочем, на это всегда говорила, что никакой Тора-Боры вообще нет, а особо агрессивные идут обычным путём: вниз, на препараты, а что останется - в цинковое ведро... Теперь она сама пошла вниз: девочка оказалась негодной даже для общего развития. Жаль, конечно: она были мяконькая. Что ж поделаешь: хочешь жить - умей вертеться. Бамбук с трудом сосредоточился на текущей проблеме. - Ну чё, зелёный, так ты меня пропускаешь или нет? - попробовал он ещё раз, тряся жетоном. - Мне срочно нужно! Меня папа Карло ждёт! - Я же объясняю: несоответствие номера и личного кода. Ты из какой комнаты? - А я почём знаю?! - Буратина машинально потеребил изрядно отросший нос, прикидывая, что получится, если воткнуть его зубастой твари в грызло. Решил, что рисковать не стоит: рептилия имела хорошую скорость реакции, да и дрались охранники не как на спарринге, а всерьёз. Это-то бамбук знал доподлинно. Он уже пытался повыделываться перед какой-то гадостью в шляпе, охранявшей лифты. Шляпа в честный бой не вступила, а попросту достала из сумочки тесла-шокер и разрядила ему в мошонку. Хорошо ещё, что у него там ничего особо ценного нет - но боль запомнилась. Оставалось самое неприятное: постоять и повспоминать, пока номер комнаты и личный код всплывут в памяти. Думать вообще и напрягать память в частности деревяшкин терпеть не мог, однако другого выхода не было. Он улёгся на пол и стал крутить шарики в голове. Личный номер упорно не выскакивал. Буратина решил не мучиться и попробовать проскочить мимо крокодила на скоростях. Он уже отступил для разбега, но тут его осенила новая идея. Как обычно, она вытеснила из головы все старые. - Слы, зелёный, у меня чё-та головёнка-то чма-чма... то есть того, яюшки, не помню я этот номер дурацкий... Я, это, во двор пойду, тама подожду. Покеда! - доширак развернулся и зашагал в направлении, противоположном заданному. Разумеется, серьёзного намерения бежать у него не было. Просто ему давно уже хотелось прогуляться за пределами двора. Во дворе, конечно, тоже было славно. Например, там имелся газон с настоящей зелёной травой. Буратина мог валяться в ней часами, пока его не прогоняли охранники или кто-нибудь из старших эволюэ. Правда, газон обыкновенно бывал изрядно загажен, особенно после коней: те щипали траву и туда же облегчались. Коням разрешалось срать где угодно - лошадиная задница так устроена, что ничего в себе не держит. Буратина любил запах навоза, сладковатый и пряный. В раннем детстве, ещё в вольере, он собирал конские катышки, подсушивал и ел. Наверное, в организме не хватало какой-нибудь тонкой химии, которая содержалась в этих катыхах. Потом это прошло, а любовь к аромату и вкусу конской сраки осталась. Но на этот раз Буратина осмелился на большее, чем просто поваляться на газоне. Он решился проникнуть за ворота и поглазеть, что находится за пределами внутреннего дворика. Там он ещё ни разу не бывал, и в ближайшее время ему вряд ли светило. К тому же был шанс попасть на футбол и посмотреть, что это такое. Насколько бамбуку было известно из рассказов старших, обычно всё заканчивалось грандиозным махачом. В таком веселье не грех было бы и поучаствовать. О том, что его накажут, деревяшкин думал просто, по-вольерному. Контроль пространства двора - дело охранников. С них пускай и скинут баллы за невнимательность. А ему, глядишь, ещё прибавят за сообразительность. За соцприспособленность, конечно, сколько-нибудь срежут - ну да говна-то пирога, ещё наберём. С баллами у бамбука дела обстояли неплохо, хотя и не блестяще. За пять дней, прошедшие с окончания ребилдинга, он успел многое. Перезнакомился со всеми соседями по крылу. Два раза подрался с конями, и оба раза был бит. Один коняра воспользовался правом победителя, после чего пришлось заехать в больничку: после конского дрына деревянная задница бамбука пошла трещинами. В больничке он снюхался с симпатичной киской и набрал себе баллов. Набрал бы ещё, вот только киска была из старших эволюционирующих, а дорогу на их этаж преграждала шляпа с шокером... Зато после ребилдинга у него в носу завелись шикарные бурые сопли, которыми он измазал рыло у спящей капибары, написал на стене плохое слово и забрызгал халат доктора Коллоди. За всё это в совокупности ему списали баллов по всем статьям и слегка наказали - пятьдесят ударов палкой по пяткам. Палка была из твёрдой резины, а бил буйвол, но Буратина держался достойно, не ныл, и сразу же после наказания спиздил с кухни три пакета комбикорма и пачку маргарина. Пойман не был. Комбикорм бамбук схомячил сам, а маргарином поделился с лабораторной мартышкой, которая до этого момента не пускала его себе под хвост, а после подобрела, хотя и не слишком - палка деревяшкина была всё-таки уж очень твёрдой, а после ребилдинга ещё и пошла сучками, что было явным перебором. Карло в шутку посоветовал срезать сучки мачете, Буратина воспринял это всерьёз и чуть не отхерачил себе всё мужское хозяйство... В общем, жизнь была разнообразна, увлекательна и полна смысла. Наблюдались и успехи в учёбе. Он даже усовершенствовал навыки чтения. Усовершенствованный мозг требовал пищи духовной. Во всяком случае, буквы перестали вызывать у него отвращение. Он даже заинтересовался, почему в слове "комбикорм" слышится "а" и "е", а пишутся "о" и "и" - чем вызвал одобрительное ворчание папы Карло. Правда, объяснений он так и не понял, но лиха беда начало... Короче, всё шло очень неплохо, и Буратина решил, что очень уж сильно наказывать его не будут. Само собой, дворик хорошо контролировался. Но в бедовой голове бамбука случайно встретились целых три мысли. Во-первых, он вспомнил, что знакомую больничку в корпусе E сейчас как раз ремонтируют, так что всяких пострадунчиков носят в корпус B. Во-вторых, что из любой больнички можно легко удрать. И, в-третьих, что в корпусе B практически нет внешней охраны. Так что, если всё пройдёт нормально, можно будет выбраться за ворота. Оставалось попасть в больничку. На этот счёт у него тоже была придумка. Незатейливая, одноразовая, но на один раз - годная. Буратинв дождался, пока папа Карло появится в пределах прямой видимости. Папа семенил по двору, куда-то очень спеша. Знаменитый комбинезон был полурасстёгнут, обнажив ослепительно-белую подкладку. Деревяшкин в который раз позавидовал доктору - комбинезон и в самом деле был хорош. Что говорить: уникальная довоенная вещь из непачкающегося и нестирающегося материала. Согласно легенде, Карло добыл её ещё в молодости, во времена скитаний по разорённым областям. По другой легенде, Карло во время очередного ребилдинга специально подогнал своё тело под этот комбинезон. Во всяком случае, сидел он на нём и в самом деле идеально... Не дожидаясь, пока доктор продефилирует мимо, деревяшкин проделал нехитрую операцию: с силой выдохнул воздух из лёгких, замкнул гортань и перестал дышать. Он знал, что через три-четыре минуты после этого в глазах станет темно, а потом он вырубится. Научил его этому Чип - он таким способом ловил кайф, даже кончал от удушья. Бура от этого никакого кайфа так и не почувствовал и заниматься таким способом самоудовлетворения не пытался, предпочитая в случае чего терять баллы за рукоблудие. Тем не менее, сейчас навык самоудушения оказался очень кстати. Когда Буратина немножечко пришёл в себя, он почувствовал характерное жжение в предплечье: папа Карло успел-таки проковырять его бамбуковую кожу и вкатил дозу стимулятора. Рядом топтались два коня-охранника с носилками: службы работали чётко. Однако бамбук не спешил показывать, что с ним всё в порядке. Наоборот, он закатил глаза и сделал вид, что ему совсем хреново. - Не пойму, что у него с мышцами, - доктор Коллоди прощупал жёсткую руку деревяшкина. - Несите в больничку, там разберутся... - коняги легко закинули деревянное тельце на носилки и понесли к корпусу Е. Буратина тихо ликовал, когда доктор внезапно заявил: - Нет, постойте. Что-то с ним не так. Несите его в старую лабораторию. В одиннадцать-бе. У меня тут дела, потом сам подойду и разберусь. Старая лаборатория располагалась в подвале корпуса, под лестницей, ведущей в цокольный этаж. Находилась она в одном из старейших зданий всего комплекса, а уж подвалы и подавно считались историческими: если верить слухам, сам великий доктор Моро проводил свои опыты где-то в этих самых катакомбах. Деревяшкин, правда, об этом ничего не слышал - а даже если и слышал, то немедленно забыл. Из-за скверно простроенных связей между кратковременной и долговременной памятью и размытых ассоциативных полей мысли в его голове были коротенькие и по большей части пустяковые. Поэтому он не слишком огорчился по поводу краха своего плана: подумаешь, не очень-то и хотелось. В конце концов, побывать в старой лаборатории доктора Коллоди - тоже, если вдуматься, не хухры-мухры. Будет о чём рассказать старшим: из них, кажись, никто такой чести не сподобился. Правда, сколько Буратина не вертел головой, ничего интересного ему на глаза не попадалось. Лаборатория оказалась всего-навсего небольшой неуютной комнатrой с единственным подпотолочным окном, замазанным белой краской. Из мебели имелась узенькая пластиковая койка, застеленная клеёнкой (на неё-то и положили бамбука), две рахитичные табуреточки и лабораторный стол, уставленный запылёнными приборами непонятного назначения. В углу за потрескавшейся пластиковой занавеской можно было разглядеть унитаз и крохотную раковину. Освещалось всё это двумя старыми люминесцентными лампами, гудящими и потрескивающими. В комнате был, правда, и другой источник света - анимированная голограмма на стене. Она изображала огонь в очаге. Над ним был подвешен котелок. Голограмма была хорошей, годной: пламя выразительно лизало закопчённый бок котелка, из-под крышки время от времени вырывался вполне убедительный с виду пар. Не хватало только звукового сопровождения - недовольного кряхтенья горящих поленьев и позвякивания крышки. Буратина долго пялился на живую картинку, потом ему надоело. Он повернулся на бок с твёрдым намерением заснуть. От подступающей дрёмы его отвлекло странное поскрипывание. Звук был такой, как будто кто-то осторожно подпиливал доску. Осторожно оглядевшись, бамбук заметил странное существо, напоминающее большого жука. Оно сидело на стене, метра на два выше очага, пошевеливая длинными усами, и тихо потрескивало - "крри-кри". - Эт-то что такое? - вытращился на редкостную тварь деревяшкин. Существо вопросительно подняло усики. - Это вы мне, я полагаю? Что ж, я представлюсь. Меня зовут Замза. Грегор Замза. К вашим услугам. Взаимообразно позволю себе поинтересоваться, с кем имею честь? - Ч-чего? - не понял бамбук. - Ах, ну да, конечно, как я мог рассчитывать на иную реакцию? Ваши предельно упрощённые манеры делают наше общение затруднительным - как для вас, так и для меня. Видите ли, я привык к более обходительному обращению. Я воспитан в иное время, когда хорошее воспитание было в цене. Даже сеньор Коллоди, которому я отдаю должное, с моей точки зрения, бывает несколько вульгарен... хотя вы, разумеется, являете собой качественно иную ступень деградации. Хорошо, я ставлю вопрос иначе. Ваше имя? - Буратина, - ответил бамбук, садясь на койку. - Гм, запомним... И, насколько я понимаю, в вашем индексе много генов растений. Эта ваша кожа... кажется, какое-то дерево? Или трава? Впрочем, мне это безразлично: я чужд предрассудкам, как и они - мне. Важно только то, что находится внутри черепа. Но, скорее всего, там тоже дерево или трава. Вы, - уж простите старого физиогномиста, - не производите впечатления интеллектуала. К тому же вы, скорее всего, несколько недогидахт - если вы понимаете, о чём я. Буратина почувствовал, что его каким-то образом задели, но не понял как. - Да ты сам такой, - прибег он к простейшему риторическому приёму. - Вот как? - насекомое немедленно обиделось. - Я, значит, вызываю у вас негативные эмоции? Вас что-то смущает в моём облике или поведении? Надеюсь, вы не страдаете инсектофобией? Или, может быть, - тут усики затрепетали особенно сильно, - вы антисемит?! - Не поэл, - перебил его Буратина. - Ты кто? Чё тут делаешь? - Так я и думал, - грустно сказало насекомое. - Вульгарность и дурновкусие - причиной коих, вне всякого сомнения, является постыдно низкий интеллект и усугубляющее данное обстоятельство отсутствие должного воспитания! Однако я всё-таки удовлетворю ваше любопытство. Что я тут делаю? Я тут живу. Если быть совсем точным, то я обитаю в этой комнате более ста лет. Что касается моего личного возраста, то, как я говорил в своё время профессору Преображенскому, он совершенно напрасно отказался от работы с высокими концентрациями генов насекомых. Некоторые их комбинации весьма способствуют долголетию. - Сто лет? - Буратина вытянул шею, пытаясь разглядеть собеседника подробнее. - Ниччёсики! Хотя погоди, сто лет это ладно. Преобро... прибра... этот, как его, живодёр, он же раньше был? Ты правда с ним разговаривал? - Уж не подозреваете ли вы меня в сознательной лжи? - насекомое возмущённо вздело усы в зенит. - О да, разумеется, я неоднократно беседовал с профессором. Это был интеллигентнейший человек, истинный аристократ духа. Общение с ним приносило мне ни с чем не сравнимое интеллектуальное наслаждение. Даже странно, что он не был евреем. Хотя порой меня терзают смутные сомнения... - Он вроде ж собаками занимался, - выплыло откуда-то из дальнего закоулка памяти Буратина, - а не этими... как их... тараканами? Грегор слегка пошевелился на стене, поудобнее растопырив тонкие лапки. - А вы небезнадёжны... Рассею ваше недоумение. В начальный период исследований профессор занимался именно насекомыми. Собственно, изучение некоторых особенностей их генетического аппарата и позволило ему создать клеточный секвенсор. Просто опыты с собаками оказались более востребованы. Его заказчикам, как всегда, нужны были солдаты. А существа, подобные мне - то есть с высоким I в APIF, иначе говоря инсектоиды, - обычно испытывают глубочайшее отвращение к насилию и внешней дисциплине. Даже существа с генами муравьёв и термитов, на которых возлагались столько надежд, оказались более чем посредственными военными... Но, кажется, вы меня не слушаете? - Яюшки... - пробормотал Буратина. Занудный голос насекомого навевал на него сон, удерживать внимание было трудно. - Н-да, - насекомое неодобрительно качнуло усами, - ваши коммуникативные навыки тоже оставляют желать лучшего. Это тонкое оскорбление Буратина почему-то понял. - Да у меня по соцприспособленности знаешь сколько баллов? Тебе столько в жизнь не заработать! - выдал он. - Меня не интересуют эти ваши баллы, ибо я считаю местную кастово-иерархическую систему аморальной и неэффективной, - Грегор горделиво поднял усы. - Однако, вернёмся к высказанному вами ложному мнению относительно моей генетической принадлежности. Вы поименовали... ах да, лучше сказать - назвали, у вас ведь такой скудный словарный запас... так вот, вы назвали меня тараканом. Вас извиняет только незнакомство с миром насекомых, существовавших до войны. Я не имею ни малейшего отношения к Blattoptera. Некоторые ещё имели наглость сравнивать меня с вошью. Я уверен, что сравнения с кровососущим насекомым является одной из форм кровавого навета. Ответственно заявляю, что ни к воши платяной, ни, тем более, лобковой, я не имею ни малейшего отношения. Как и к иным синантропным насекомым. Впрочем, возможны разные понимания синантропности... хотя это пока оставим, как слишком сложную для вас тему. Основу моего генетического профиля составляют гены так называемого сверчка домашнего, то бишь Gryllus domesticus. Остальное же заимствовано у... - тут насекомое произнесло что-то настолько невнятное, что Буратина не разобрал и полслова. Деревяшкин с трудом вспомнил, что нечто подобное иногда бормотал себе под нос папа Карло, и называл это "латынью". Насколько он помнил, латынь - какой-то мёртвый человеческий язык, на котором разговаривали во времена Выбегалло. Чтобы не заснуть, Буратина изо всех сил ущипнул себя под коленкой. - Что касается генетического материала Homo... - продолжало тем временем насекомое. - Я, если вы заметили, еврей. Ах да: вы, скорее всего, не знаете, кто такие евреи. Вряд ли вашему слабенькому уму доступна сама концепция богоизбранного народа. Я, наверное, не самый характерный представитель своего племени, по крайней мере внешне - так что не стоит судить по мне о нашей великой нации, столь трагически исчезнувшей в этой гойской заварухе. Однако, даже такое скромное насекомое, как я, всё же заметно отличается от гоев, в особенности умственными и нравственными качествами. У меня, прошу заметить, таки имеется офене аидише копф, то есть светлая еврейская голова. Полагаю, вы уже почувствовали некоторый интеллектуальный дискомфорт в ходе нашего общения? Увы, высокий интеллект - не только дар, но и бремя. Как, впрочем, и любой другой дар. Впрочем, это всё так банально... - Так чего ты тут делаешь? Какое у тебя применение? - Буратина решил всё-таки добиться от странной твари понятного ответа на простые вопросы. - Ах, это... Увы, никакого полезного применения у меня нет. Я - артефакт прошедшей эпохи и сохраняюсь как ископаемое. У меня высокий ай-кью, но практической пользы от меня, признаться, немного. Я не гожусь даже как биологическое сырьё: как я уже говорил, никого не интересует генетический материал насекомых. С другой стороны, ем я мало, места практически не занимаю. Меня терпят, поскольку я не приношу вреда, а иногда могу быть полезен... ну хотя бы как независимый консультант по историческим вопросам. В коридоре послышались шаги. - А вот и доктор Коллоди. Пожалуй, я вас на время покину. Судя по звукам, сопровождающим его передвижение, он сильно не в духе. Рискну даже предположить, что... - Замза, не договорив, ловко влез внутрь голограммы с огнём и котелком и там затаился. Из огня торчал только кончик длинного уса. Через минуту в комнату вошёл доктор. По его лицу Буратина понял: стряслось что-то очень скверное. - Как ты? Живой? - спросил папа Карло без всякого интереса. Деревяшкин попытался что-то рассказать, но доктор только махнул рукой. - Плевать. Теперь на всё плевать. Шарманка сдохла, - выдавил он. - Настроечные платы тю-тю. Глупый бамбук не сразу сообразил, что отец говорит про секвенсор. Октября 312 года о.Х. Утро. Inspiratio. Видение Пьеро Там же, тогда же. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ УЧЕБНОЕ ЗАВЕДЕНИЕ: Ausbuchenzentrum "Учебные заведения Директории", - Издательство "Наука", Директория. 311 г. о.Х. - С. 9. Замечтавшийся Буратина прозевал начало атаки. Но, конечно, не саму атаку. Когда метнувшаяся к нему серая тень ещё висела в воздухе, бамбук успел сделать перекат и сгруппироваться для прыжка на подоконник. Удержаться на нём было невозможно, зато точка была удобной для того, чтобы успеть рассмотреть противника. То была серая боевая крыса - самая опасная тварь из всех, когда-либо встречавшихся Буратине, включая коней. В отличие от канцелярских крыс, происходивших от белых лабораторных, серые изначально проектировались как бойцовая порода. Дрались они отменно, никаких правил не признавали и славились умением кусаться. Победа на спарринге над серой бойцовской приносила кучу баллов, вот только случалось такое очень редко. Во всяком случае, на ринге бамбук предпочёл бы двух коней подряд одной серой гадине. Сейчас, однако, выбора не было: крыса явно намеревалась его прикончить. И имела на это все шансы. Бежать Буратина не мог. Дверь была заперта, окно казалось слишком узким для его плеч, а лезть в канализационный люк, который открыла серая тварь, было бы самоубийством чистой воды. Оставалось одно: принять бой и убить её первым. Бамбук успел подумать об этом, пока его тело совершало следующий прыжок - через всю комнату с подоконника на стол. Крыса, метнувшаяся было к окну, перевернулась в воздухе, спружинила лапами и атаковала снова. На этот раз Буратина бежать не собирался. На столе он успел ухватить наощупь какой-то металлический штырь - неудобное, но всё-таки оружие. Рассмотреть и оценивать его времени не оставалось: серая налетела вихрем и повалила его. Длинные жёлтые клыки сомкнулись в сантиметре от горла. Деревяшкин изловчился и ударил головой, целя заострённым носом в красный крысиный глаз. Тварь легко уклонилась от удара, зубы заскрипели по бамбуковой оболочке предплечья, сдирая стружку. Буратина ударил железкой и попал. Крыса пискнула, вывернулась и схватила-таки деревяшкина за шею сзади. Бамбуковая кожа затрещала. Буратина ударил двумя руками вслепую, понимая, что это последний шанс - челюсти крысы передавили артерии. Удар был сильным, однако крыса не обратила на него внимания. Поудобнее перехватив зубами шею бамбука, она стала спускаться со стола - видимо, намереваясь затащить его в подполье и там уже им заняться. Буратина в последний момент успел поймать длинный голый хвост твари и дёрнуть изо всех сил. Приём был не из лучших - просто ничего другого не оставалось. Крыса от неожиданности обосралась - в комнате кисло завоняло - но не выпустила Буратину. Тогда он впился в хвост зубами. Серая тварь подпрыгнула, не разжимая челюстей. В этот момент в замке повернулся ключ. - Пы-ы-ы Кы-ылы-ыы! - выжал из сдавленной глотки Буратины. Получилось не очень-то. К тому же пришлось разжать зубы. Крысиный хвост ударил его по лицу. - Здесь я, здесь! - дверь отлетела в сторону и ударилась о стену. Буратина услышал стук, шипение, и тут крыса, отвалившись, упала на пол и закрутилась на спине, тоненько вереща от боли. В дверях стоял доктор Коллоди, держа в руке автоматический шприц, стреляющий струйкой жидкости под давлением. Это было приспособление для среднего персонала, полезное для усмирения вольерного молодняка. Шприц был заряжен какой-то смесью, практически безвредной, просто вызывающей дикие судороги в мышцах. Доктор снова направил шприц на крысу, намереваясь, видимо, пофиксить её окончательно. Но извивающаяся от боли тварь всё-таки поднялась на лапы и метнулась к лазу, где и скрылась. Озабоченный доктор быстро осмотрел своего питомца на предмет повреждений. Ничего существенного не обнаружилось. Потом Карло случайно бросил взгляд на автоклав, побледнел и схватился за сердце. Буратина пришлось рассказать про цыпля и продемонстрировать разбитое окно. Карло немного успокоился. - Скверно, очень скверно, - задумчиво говорил он, сидя за столом и разбирая какие-то бумаги. - Будь у меня прежнее положение, я запустил бы расследование. А сейчас моё заявление просто положат под сукно. Хотя вообще-то крысы просто так не нападают. Нас кто-то заказал, малыш. Точнее, меня: ты-то никому на хрен не сдался. Но если бы тебя убили, меня могли бы отстранить от исследований. А если бы эта тварь прикончила ещё и цыпля, на меня повесили бы стоимость изделия... Я грешил на Джузеппе: он меня не любил и метил на моё место. Так ему уже повезло с секвенсором, своё уже получил. Нет, не понимаю. Буратина вздохнул и рассказал о сверчке и его угрозах. - Знаю я этого Замзу, - почесал потылицу доктор. - Странный тип, но безвредный. Прижился тут, да. Возможно, не прочь вернуться в комнату, я это допускаю. Но крыса, откуда крыса? Я их основу знаю. Ни одна серожопая не стала бы рисковать за просто так. Только за деньги. Или за какие-то услуги. В крайнем случае - подчиняясь приказу. А у сверчка нет ничего, что заинтересовало бы крысу. Денег ему взять неоткуда, сам он никто... Или всё-таки?.. Ах, да. Ты, небось, голодный. Был я тут в лаборатории... для тебя припрятал. Деликатес. На, жри, - он вытащил из кармана пакетик. В нём оказалось яблоко - конское, глазное. Буратина немедленно засунул его в рот. Голодный желудок принял вкусняшку, вбрызнул желудочный сок и хищно заурчал, прося добавки. - С другой стороны, - продолжал рассуждать доктор, глядя на жрущего Буратину, - сейчас любая мелкая шелупонь для меня опасна. Я держусь на волоске и по мне лупят со всех сторон... Н-да. Тебя надо срочно отправлять в колледж. Буратина пересказал папе то, что услышал от цыпля насчёт Аузбухенцентра. - Чушь собачья, - поморщился доктор Коллоди. - Ну, не совсем чушь, просто не всё так страшно. Порядки пожёстче, чем у нас на индивидуальном, дисциплины больше, так это и хорошо. А вот тебя нужно убирать отсюда как можно скорее. Крыса может вернуться... Знаешь что? - Карло внезапно поднялся с решительным видом. - Сейчас я этот вопрос решу. Хватит уже тянуть. Сиди тут, - он пошёл к двери. Он отсутствовал часа два. Всё это время Буратина просидел возле канализационного люка, ожидая, что крыса попытается атаковать снова. Доктор вернулся, держа в руках какую-то книжонку. - Вот, держи. Это "аузбуха", - объяснил он, - стандартный набор тестов для приёма в Аузбухенцентрум. За твоё обучение я заплатил. Через десять дней пойдёшь сдавать вступительный. Просрёшь - убью. Хотя нет, не убью. Отправлю на общее. Буратина быстро перелистал аусбух. Оказалось, что это и в самом деле стандартный набор тестов на IIQ и базовые знания. Ничего особенно сложного там не было. Гораздо больше его удивил внешний вид доктора. Он был в каком-то рыжем, выцветшем тряпье. - Папа Карло, а где твой комбинезон? - не удержался Буратина. - Я его продал. Ничего, обойдусь и так... - доктор смотрел куда-то в сторону. Бамбук прикинул, сколько может стоить довоенная вещь такого качества, и понял, откуда взялись деньги на обучение. Он стиснул зубы так, что они заскрипели. В голове закружилась метель: надо вырасти... выучиться... получить права человека... найти и убить крысу... поймать и убить сверчка... убить Джузеппе... убить того, кто купил комбинезон... починить секвенсор... купить папе Карло тысячу новых комбинезонов... а сначала всё-таки выучиться. На этой последней мысли он - с несвойственным ему благоразумием - и остановился. О прочих своих великих планах бамбук решил пока никому не сообщать. Ещё час времени был потрачен на то, чтобы решить проблему с лазом: доктор сходил в техничку за горелкой и намертво приварил решётку к люку. На всякий случай он заделал ещё и окно, пришурупив к нему пластик. В эту ночь Буратина заснул, преисполненный решимости совершить великие дела, причём в самом ближайшем времени.
Ноября 312 года о.Х. Закат. Ноября 312 года о.Х. День. Somnium. Сон Базилио Ноября 312 года о.Х. Вечер Ноября 312 года о.Х. Утро Ноября 312 года о.Х. Ночь Ноября 312 года о.Х. Директория. Девятая ул. Шанзализе, д. 11 корп. 4. Бывш. помещ. cпорткомплекса "Тонус-клуб Фигурия".
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ: ;-)
Алиса прижала ушки и плюхнулась в бассейн, подняв тучу брызг. Кот за ней не последовал. Свесив ноги в тёплую воду, он молча смотрел, как расплывается в в иссиня-синей воде - бассейн был выложен голубой плиткой и подсвечивался - рыже-белый лисий хвост. Лиса перевернулась на спину, и у кота снова захватило дух от вида изящных лапок в чёрных чулочках. - До чего же хорошо... - пробормотала Алиса, выныривая. - Печень как? - несколько нервно спросил Базилио. - Не чувствую, - лиса счастливо улыбнулась. - Ступни что? - не отставал кот. - В воде не больно, вес не давит, - легкомысленно ответила лиса, c трудом рульнула намокшим, отяжелевшим хвостом и поплыла назад. - Хочешь? - спросил Баз, показывая на блюдо с виноградом. Алиса чуть высунулась. - Да он какой-то зелёный, - разочарованно протянула она. - Несладкий, наверное. - А мне сказали - сладкий, - вздохнул кот. Пробовать самому было бесполезно: как все кошачьи, он не чувствовал сладкого вкуса. Он поднял кисть, которая ему самому казалась в оптическом диапазоне фиолетовой. Но Алиса сказала, что ей этот виноград зелен - а значит, для неё он и был зелёным. Этим сомнительным аргументом кот отгонял от себя неприятную мысль, что лисичка попросту капризничает, а если совсем честно - выпендривается. Мысль была неприятной, поскольку за ней следовал закономерный вопрос, почему он ей это позволяет. Напрашивающийся ответ коту заранее не нравился. Причём до такой степени, что он предпочитал не думать в этом направлении. Даже не начинать. Вместо этого Баз тщательно обнюхал ягоды. - Земляникой немножко пахнет, - заключил он. - Американский сорт. На основе vitis labrusca. - Дикий виноград? Не хочу-у... - лиса оттолкнулась от бортика и проплыла метра два. - Между прочим, - ехидно заметил кот, - по-английски он назывался fox grape. Лисьи ягодки. - М-м-м? Лисьи? Дай вон ту веточку? - попросила Алиса. Баз не стал уточнять, какую веточку лиса назвала "вон той". За неделю знакомства с Алисой Зюсс он уже убедился, что восприятие пространства у неё несколько своеобразное. На вопросы о том, где находится то-то и то-то она сначала честно думала, что-то вспоминала, а потом уверенно говорила - "там". Попытка уточнить, где находится "там" вызывала комментарии типа "ну, там", "там же!", "ну говорю же - там" и укоризненным взглядам, в которых явственно читалась "ну какой же бестолковый идиот, я ему всё ясно объяснила, а он опять не понимает". При этом сама лиса в этих своих "там" отлично ориентировалась и никогда ничего не путала. Проблемы начинались именно на уровне слов. Кот было заподозрил, что Алиса когда-то работала с телепатами - это хоть как-то объясняло бы ситуацию. Но нет, лиса с телепатами не работала. Просто она была уверена, что её мысли, желания и намерения легко понять и так, если только Базилио проявит хоть чуточку внимания. Соответственно, когда кот в очередной раз чего-то не угадывал, она понимала это как пренебрежение к себе - и дулась. В очередной раз промотав в голове всё это, Баз взял самую большую кисть и сделал вид, что собирается её кинуть в воду. - Не надо так, - почти серьёзно попросила лиса, подплывая поближе и цепляясь за бортик. - Покорми меня. Кот кивнул и свесил гроздь над самым носом лисички. Та тявкнула, потом подняла голову и принялась объедать ягодки, урча и пофыркивая. Кот опускал веточку всё ниже, лиса с жадностью снимала ягодку за ягодкой. Её мордочка была перемазана соком. Кот подумал о том, какая же она сладкая сейчас, эта мордочка. Увы, эти мысли были совершенно бесполезны. Ощутить эту сладость Базилио было не дано - ни в каком разрезе. Наконец, Алиса расправилась с последней ягодкой, разочарованно облизнулась - и тут же озабоченно сдвинула крошечные белые бровки. - Ох, - сказала она. - Ну вот зачем ты меня этим кормишь? Виноград - это же фруктоза! - И глюкоза, - подтвердил кот, пока не чуя худого. - Фруктоза. Пятьдесят процентов фруктозы. Ты понимаешь? - Уже догадываюсь, - буркнул кот. С этой темой он тоже был знаком - хотя предпочёл бы её не знать и никогда об этом не слышать. - Она попадает в печень и превращается в жир, - сказала Алиса. - И блокирует переработку углеводов в гликоген. Которые тоже в жир! На боках! А ещё я принимаю небуплексин. Который повышает кортизол. А кортизол образует жир в области пресса... Кот издал звук, совершенно не свойственный его основе - зарычал. Лиса почему-то не услышала. - Ты. Не. Толстая, - эти три слова Базилио сказал в три приёма, сопровождая каждое слово сдавленным рыком. - Ты не можешь быть толстой. Во-первых, ты лиса. Толстых лис не бывает в принципе. - Я больная лиса, - напомнила Алиса. - У меня всё что угодно может быть. - С твоими-то энергопотерями? - прищурился кот. - У тебя же кости растут! Ты знаешь, сколько это калорий? - Да знаю, - лиса вздохнула. - Я всё время ужасно голодная. Но голод - это одно, а жир - это другое. В ситуации постоянного физиологического стресса организм мобилизует жировое депо... - Свиную отбивную будешь? - не выдержал Баз. - Тут напротив магазинчик есть. Я заходил, нюхал. Мясо свежее. И если они ещё не закрылись, то мы можем отлично посидеть. С вином. - Ну... я даже не знаю, - ответила лиса. Эту фразу Баз уже научился понимать правильно. Поэтому он молча протянул руку, помогая Алисе выбраться из воды. Та вышла, легко встряхнулась - обдав кота облаком крохотных капелек - и летящей походкой, на пальцевых подушечках, подбежала в сушилку. Коту почему-то вспомнилось, что хомосапые самочки, чтобы добиться такого положения стопы, носят специальную обувь с высокими каблуками. В очередной раз пообещал себе купить лисе нормальную обувку. И пошёл к шкафчикам, в одном из которых он хранил деньги на текущие расходы. Со спортклубом им, можно сказать, повезло. Двадцать первое ноября они убили на то, чтобы найти себе хоть какое-то пристанище: гостиницу, отель, меблированные комнаты, что угодно, лишь бы не требовали документов и не докладывались в органы правопорядка. Но здесь всё оказалось зарегулировано. Самое же скверное - везде требовалась бумага из полиции, куда коту был путь заказан. Впрочем, кое-где хозяева намекали, что за дополнительную мзду могут посмотреть на отсутствие документов сквозь пальцы. Но рожи у них были ну до того протокольные, что Баз даже и разбираться не стал - бандиты это, полицейские агенты, или то и другое в одном флаконе. Что касается частного чёрного рынка, то на него, судя по всему, можно было выйти только через знакомых, которых у кота не было - исключая разве что крольчиху Зойку. Обращаться к которой было, гм, несвоевременно. Лиса честно пыталась помочь. Она даже вспомнила какую-то маленькую гостиницу, в которой она сама останавливалась пару раз, будучи в городе по делам. По её словам, там с неё никаких документов не требовали. Но, во-первых, это было три года назад, а во-вторых, она так и не смогла объяснить коту, где же эта волшебная гостиница находится. Самым внятным ориентиром, который она смогла вспомнить, было - "ну там, рядом, где это самое, ну как его... большое такое". Отчаявшийся кот даже попытался вывести на навигатор все большие строения, и тут же убедился, что в Директории их чуть менее чем дохуя. Однако именно Алиса сделала принципиальный шаг к решению проблемы. А именно - затащила База в помещение, которое ей показалось похожим на "то, которое там". Это оказалась не гостиница, а маленькая сауна. Менеджер, старый и сонный муравьед, уставился на них с удивлением - видимо, знал, что у лисьих и кошачьих потовые железы есть только на подушечках ног. Кот объяснил, что их интересует не сама баня, а холл - поспать. Менеджер ответил, что не хочет проблем с полицией нравов. Кот объяснил, что в данном случае "поспать" означает именно поспать. Тот покрутил в сомнении хоботком и запросил десятку. Кот обрадовался, порядка ради сбил цену до восьми золотых и совсем было собрался вселяться. К сожалению, именно в этот момент объявилась разудалая конская компания - постоянные клиенты. Которые и сняли баню на целые сутки, заказав сверху ведро водки и травки позабористее - что-нибудь вроде цикория с чабрецом. Коту с лисой оставалось только ретироваться. Однако самая идея - пристроиться в каком-то нетривиальном месте - показалась Базу перспективной. В конце концов он всё-таки отыскал вариант: закрывшийся спорткомплекс. Хозяева куда-то отъехали, оставив на объекте пару выдр-охранниц. Те своё дело знали, но деньги любили, и против левых приработков ничего не имели. Отсутствие документов у База и Алисы их не смутило. Кот договорился на шесть соверенов за восемь часов и получил в распоряжение раздевалку для копытных, санузел для хоморазмерных с унитазом и биде, а также подсобку с электроплиткой. Ещё один соверен открыл ему дверь в бассейн, ещё за пять выдры его почистили и наполнили водой. Впрочем, бассейном удалось воспользоваться только на третий день пребывания. Буквально через час после вселения Алисе стало плохо. Она лежала на полу, закусив зубами полотенце, и тихо стонала. Базилио вспомнил про обезболивающие и пошёл искать аптеку. Ему повезло - она нашлась. Правда, большая часть сильнодействующих препаратов была только по рецептам. В результате Базилио принёс лисе эталгиновые пастилки и какой-то панацин провит. Лиса сказала, что панацин - это средство от тяжёлых месячных, но одну таблетку приняла. Потом съела пастилки и отправилась в аптеку сама - точнее, с котом под ручку. Там она представилась фельдшером из Центра, поговорила с провизором на профессиональном языке, после чего сама выписала себе все рецепты, смело оставляя на бланках отпечаток ауры и закорючку вместо подписи. Базилио это напрягло, но, прикинув риски, он решил, что они всё-таки меньше, чем если, скажем, попытаться аптеку ограбить - или пытаться добыть рецепты каким-нибудь незаконным способом. О чём он уже, честно говоря, сам подумывал. Следующие два дня лиса проспала, просыпаясь только затем, чтобы сделать себе уколы и выпить таблетки. Кот тем временем отдыхал, обследовал окрестности, а также общался с выдрами и играл с ними в подкидного дурака. На второй день девушки предложили ему сыграть на желания. Баз отказался, и тогда они уже открытым текстом объяснили, что если у него возникнет идея разнообразить личную жизнь, то обе готовы к услугам. Базилио как бы и не имел ничего не против, - выдры были очень даже секси, - но почему-то решил не форсировать эту тему. На следующее утро лисе стало лучше. Она поела пельменей - кот нашёл место, где продавались самолепные, с вкусным фаршем. И принялась рассказывать о себе. Базилио воспринял новые сведения, можно сказать, стоически. Информация насчёт лисьей болезни и её причинах, мягко говоря, не порадовала. Эпизод с Нефритовым Сокровищем вызвал у кота смешанные чувства, в которых Базилио не стал разбираться. Рассказ о пленении и всём последующем, наоборот, взывал к сочувствию, всё последующее - то же плюс возмущение. Единственное, о чём лиса предпочла умолчать - это об эпизоде с бамбуком. Точнее - о его постыдной сути и совсем уж позорных деталях. Так что она отговорилась тем, что жук-злодей потребовал от неё чего-то гадкого, чего она не смогла сделать. В каком смысле "не смогла", лиса уточнять не стала, а у кота хватило такта не расспрашивать. Дальше всё было плохо. Пленитель Алисы, таинственный инсект, узнав об этом, пришёл в ярость. И решил лису примерно наказать. Тем более, сделать это было не сложно: он просто распорядился приковать её за руку к стене и лишил обезболивающих. Крысу он, правда, куда-то отослал, препоручив присмотр над пленницей домовятам. Каждый из них был слабее Алисы, но их было много. Они выводили её только к автоклавам - следить за режимом. Кормили они её раз в день, и половину корма съедали сами. В какой-то момент - Алиса уже не помнила, когда именно - бешеные вектора взялись за её левую ладонь. Точнее, за кисть. Косточки стали мягкими, и она сумела их сломать, а ладонь - пропихнуть сквозь наручник. Домовёнок при ней был только один, и тот дремал. Алисе удалось его загрызть. Что было дальше, она помнила смутно: от боли она почти ничего не соображала. Ей запомнились какие-то люки, каменная лестница, темнота и вонь настоявшихся фекальных вод. Видимо, это была старая канализация. Бежать по ней она не смогла - было темно, оступиться или поскользнуться было просто, а утонуть в дерьме лиса не хотела. Она случайно нашла какой-то отнорок. Именно в этот момент векторам вздумалось взяться за сломанную кисть. От боли она потеряла сознание и пролежала неизвестно сколько. Потом пришла в себя, собралась с силами и поползла вперёд. Ей повезло: после нескольких поворотов отнорок открывался в большую яму, вырытую то ли строителями, то ли ремонтниками. Было темно, но яму освещали лампы. Так что ей удалось найти подъёмник, а в нём - аптечку для аварийных случаев. В которой обнаружились два шприца, заряженные септамидолом, на случай экстренного обезболивания при тяжёлой травме. Алиса вкатила себе двойную дозу этого зелья, выбралась из ямы и стала думать, что делать дальше. Тут она почувствовала, насколько голодна, и вспомнила про столовку. Под конец лиса повторила своё прежнее предложение. Она вбила себе в голову, что Болотный Доктор - её единственный шанс. Поразмыслив, Баз пришёл к выводу, что лиса не так уж и не права. Пришлось объясняться - то есть признаваться в том, что он здесь, в сущности, ждёт появления начальства, и в этом его долг. Лиса поняла это так, что они расстаются вотпрямща и навеки, принялась благодарить за всё, что он сделал и снова предлагать деньги - в качестве компенсации усилий и расходов. Это было честно и по понятиям, но кот почему-то взбеленился. Они поругались. Лиса собралась уходить непонятно куда, кот заявил, что никуда её не отпустит. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но тут Алисе снова стало плохо, и следующие двадцать часов коту пришлось провести у её ложа, водить в туалет и кормить с ложечки. Зато сейчас всё было почти хорошо. Лиса ожила, много ела, купалась в бассейне и три-четыре раза в день бегала к выдрам - по её словами, "пообщаться". Врать лиса не умела совсем, так что кот понимал, что они что-то скрывают. Но предпочитал не совать в это нос: лиса реагировала на эти расспросы неожиданно нервно. - И-извини, - поток воспоминаний был прерван Алисой, уже сухой и пушистой. - Так ты за мясом идёшь? - Меня вообще-то зовут Базилио, можно Баз, - проворчал кот. - И-извини - это не моё имя. - Ой, ну да, конечно, и-извини, - лиса, кажется, всё-таки смутилась. - По дороге винограда купи, пожалуйста. Только не такого. - А какого? - кот вздохнул, предвидя сложности. - Ну такого. Этого! Который я вчера покупала. - Где? - машинально спросил кот. - Там. Где я покупала, - объяснила лиса. - Я этого не видел, - попробовал ещё кот. - Там - это где? - Ну там же! Ну вот идёшь отсюда, потом поворачивашь туда, ну и дальше прям сразу, и увидишь! - Ладно, как-нибудь найду. Хотя ты виноград второй день лопаешь. - Тебе жалко? - тут же надулась лиса. - Тебя жалко, - вздохнул кот. - Долго тебе потом придётся скакать на белом коне. - Чего? - не поняла Алиса. - Продристон от него бывает, - пояснил кот. - Фу! - лиса замахала руками. - А вообще-то виноград очень полезен. В нём содержится ресвератрол, а тот регулирует адипонектин, это гормон, от которого зависит развитие жировых тканей... - То есть от него худеют? - решил сразу внести ясность Базилио. - Раньше ты другое говорила. - Ну... понимаешь... это же процессы... там всё не так однозначно, - заюлила лиса совершенно по-лисьи. - Я тебе потом объясню. - Когда налопаешься, опоносишься и будешь искать виноватого? - не отставал кот. - В чём виноватого? - удивилась Алиса. Мордашка у неё при этом была ну до того невинная, что кот только фыркнул и рукой махнул. На улице было прохладно. Кот задумался о жилетке. В мясном у него спросили какую-то "карточку покупателя", "районный прикрепительный" и справку об усиленном питании. На все три вопроса кот ответил одним совереном. Ответ был принят, и через двадцать минут Базилио брёл по улице с увесистым кульком, размышляя, не купить ли ему сковородку и нож. Или попросить их у выдр, у которых наверняка всё это есть? Решил, что для начала нужно разжиться солью и перцем. Думая об этом, он чуть было не налетел на фонарный столб. Поневоле пришлось остановиться. Прямо перед ним висел свеженаклеенный лист формата А4. На нём - крупными буквами, шрифтом Arial Black - было написано буквально следующее: ВПЕРВЫЕ В ДИРЕКТОРИИ В павильоне "Прибрежный" ЭМПАТЕТИЧЕСКИЙ ТЕАТР имени Антонена Арто ТОЛЬКО ОДНО ПРЕДСТАВЛЕНИЕ 31 ноября. 19.30 ТОРОПИТЕСЬ! Внизу была отпечатанная в два цвета карта - довольно подробная, со стрелочками - и приписка мелким кеглем: Художественный руководитель "Ну всё. Наши пришли", - понял кот. На душе у него стало спокойно и немного грустно. Задание практически выполнено. Осталось доложиться шефу и получить очередные указания. Ну и посовещаться насчёт Алисы Зюсс. Всё-таки она была тораборским агентом, и Карабас мог это принять во внимание. А мог и не принять - но тут уж от кота совершенно ничего не зависело. Кот немного покумекал, каким будет следующее задание. Скорее всего - Мальвина, решил он. Карабас не любил оставлять за спиной нерешённые проблемы. То есть - подумал Базилио - в Директории он, скорее всего, не останется. Эта банальная мысль вызвала у него какое-то странное сожаление. Нет, местные порядки ему оказались не по нраву, местные удовольствия - не впечатлили, местные красоты - быстро приелись. И всё же ему было жаль - будто он оставляет тут что-то... что-то... чего ему будет не хватать. Потом он вспомнил, что представление только послезавтра. Где до этого будет находиться Карабас - неизвестно. Значит, единственный шанс на контакт - застать его во время мероприятия. До того момента суетиться не нужно и даже вредно. "У нас есть ещё день", - подумалось Базилио. Мысль была странная, непонятно к чему относящаяся, так что кот не стал тратить время на её прояснение. Зато насчёт посуды и всего прочего стало ясно: нечего мотаться по незнакомой местности, надо всё взять у девочек, и вообще Алиса давно проголодалась. А вот виноград... виноград желательно всё-таки найти, она же просила, да и вообще он должен продаваться где-то рядом... И всё-таки нужен перец, она говорила, что любит перчёное... Овощи тоже были бы не лишними, ей полезно... Ноги сами ускорились, хвост чуть задрался, как это обычно бывает при быстрой ходьбе. Базилио вызвал встроенный навигатор, отметил своё положение и построил оптимальный маршрут по ближайшим улицам. Через полчаса, нагруженный двумя кулями и сеткой с продуктами, Базилио заглянул к выдрам, выпросил у них кухонные принадлежности и пошёл со всем этим добром в подсобку. Он сильно сомневался в том, что на местной электроплитке можно приготовить что-то выдающееся. Но полон был решимости сделать именно это.
Ноября 312 года о.Х. 19.30 Директория, павильон "Прибрежный". ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ Паранормам присущ как крайний индивидуализм, так и высокий уровень солидарности. И то и другое связано с их особым положением в экономическом и социальном полях. С одной стороны, сам характер паранормальных способностей затрудняет их совместное использование. Как правило, паранормы - одиночки, работающие среди т.н. нормалов и зависящие от них. С другой стороны, крайне высокая востребованность паранормов приучила их к тому, что они не видят друг в друге конкурентов или соперников за место под солнцем. Зато они сталкиваются со специфическими проблемами, начиная с обывательских предрассудков и кончая насилием со стороны отдельных лиц или структур. По этим вопросам в среде паранормов существует консенсус, который они активно продвигают в "нормальном" обществе. В.В. Пипинький. Очерки социологии субкультурных меньшинств. Директория, Издательство "Наука", 251 г. о.Х.
Буратине достался хороший билет: место было в самой серёдке. За его спиной вяло дышал зал - около сотни разномастных существ. Слева от бамбука устроилась целая свора псиц, суетливых и пахучих. Они шептались, подлаивали друг на друга и нервно хихикали. Справа сидела на корточках огромая кенга, по виду - корпоративная менеджерка. Сумка на животе была занижена по последней моде, так что два верхних соска торчали на всеобщее обозрение. Нервная кенга всё время их теребила, подёргивала, покручивала. Буратину это раздражало, и он стал пялиться на сцену, где два жука устанавливали огромный барабан. Горбатый гозман принёс позвякивающие тарелки. В углу сцены пупырчатая жаба, опасно раздуваясь, проверяла контрабасовую тубу. Та блистала начищенной медью и издавала утробные рыки. Всё это забавляло бамбука минуты три-четыре. Потом ему надоело, и он стал пялиться наверх, где было широкое круглое отверстие, затянутое прозрачной плёнкой. На самом краю сидел бэтмен и пялился вниз. Тут нос Буратины уловил запах попкорна, а уши - хруст. Обернувшись, он увидел газель, ещё молоденькую, но уже круглобокую и жопастенькую. Не поднимая глаз, она увлечённо доставала языком из огромного бумажного ведёрка жареную кукурузу и ею хрумкала. У деревяшкина тут же взвыл желудок и одновременно зашевелился сучок в штанишках. Ему ужасно захотелось отнять у газели жрачку, а её саму - выебать в обе дырки: он любил жопастеньких. Не в силах сдержать плотские позывы, - в воздержании он был вообще не силён - бамбук потянулся к ведёрку. И, естественно, ткнулся носом в газелью мордочку. Та отпрянула, чуть не рассыпав попкорн. Потом подняла на него испуганные глаза. - Слы, па-адруга, - страстно зашептал Буратина, - у меня на тя чё-та вскочило. Давай в уголочек? У меня твёрдый, - похвастался он. - Что вы себе позволяете? - возмутилась газель. - Никуда я с вами не пойду! - Тады хоть пожрать, - предложил бамбук альтернативу. И, не дожидаясь реакции, выхватил у неё из рук вожделенное ведёрко. - Ой... да как это так... да я сейчас... - газель судорожно вдохнула, собираясь с духом, чтобы закричать караул. Но деревяшкин тут же всучил ей ведёрко обратно. Правда, уполовиненное: бамбук успел высыпать горку вкусняшки себе на стул, промеж коленок. - Спасидочки, - сказал он, - вы очччень добрая. И ужжжасно красивая, - добавил он, видя, что предыдущий комплимент её не убедил. Газель выдохнула - пфууу - и вернулась к ведёрку. Буратина тоже набил себе рот и заработал челюстью - так, что за ушами затрещало. Тем временем над сценой опустили занавес. Он был из грубой холстины, зато весь разрисован. На нём были танцующие человечки, девочки-лоли в черных масках, страшные бородатые люди в колпаках со звездами, солнце, похожее на блин с носом и глазами, и другие занимательные картинки. Буратина тут же забыл обо всём прочем и принялся увлечённо их разглядывать. Очень скоро у него зарябило в глазах: перегруженная ассоциативка начала сбоить. Тут из-под занавеса выбрался пёсик - длинный, с висучими ушами. Он вытянул мордку в сторону зала, и бамбук заметил, что у него вместо глаз какие-то непонятные пуговицы. Собак шевелил ими, будто принюхивался. - Воу-воу-воу! - наконец, сказал он - достаточно громко, чтобы шум в зале поутих. - Дорогие зрители! - начал пёсик. - Меня зовут Напсибыпытретень, для друзей Напси. И мы начинаем первое и единственное представление крюотивного театра Карабаса бар Раббаса имени Антонена Арто. Крюотивный значит жестокий, и этого будет более чем! Насчёт единственного представления - мы хотели сказать, что оно единственное в своём роде! - пёсик явно ожидал реакции, но не дождался. - То есть каждое наше представление будет единственным, в смысле - неповторимым! - пообещал он, и снова не был оценён по достоинству. Тогда он почесал нос лапой и закруглился так: - В общем, вас ждёт много разных неожиданностей! Ну а пока наши работники сцены устанавливают декорации, а актёры разогреваются, - тут его мордочку расшарила какая-то сомнительная ухмылочка, - послушайте святое караоке! Исполняет Ева Писториус! - Это ещё что? - довольно громко спросила соседняя такса, и тут же захлопнула пасть - потому что из-за кулис вышла самая настоящая эквестрийская пони. Кто такие поняши и на что они способны, в Директории, в общем-то, знали. Так что зал зашумел. И отнюдь не восторженно. Поняша - огненно-рыжая, совершенно обнажённая, если не считать чёрной бабочки на шее - пошла по сцене, слегка покачивая крупом. - С-скобейда, вот это нежданчик, - процедила сквозь зубы сидящая рядом легавая. Буратина о поняшах слышал краем уха, особого значения услышанному не придавал. Зато ему бросилось в глаза, что попка лошадки ну просто чудо как хороша. Приувядший было сучок вновь напружинился. Наконец, Ева остановилась посередине сцены и повернулась к публике. - Здоровья и добра нашим дорогим гостям, - учтиво начала она и поклонилась. - Меня зовут Ева и я из Эквестрии... В задних рядах кто-то засвистел. Поняша и ухом не повела. - А сейчас я хочу... - она махнула хвостом, пупица приложилась к флейте и извлекла из неё высокую, скорбную ноту, - исполнить для вас... - жаба дунула в контрабас, глухо звякнула тарелка, - святое караоке Круга Песнопений Найка Борзова... - тут пёсик махнул хвостом и Ева запела: - Я маленькая лошадка, Зал приумолк: голос у поняши был и вправду хорош - ну или, во всяком случае, выразителен. - Мне трудно нести мою ношу - Я - маленькая лошадка, Я везу свою большую повозку Буратина краем уха уловил странный звук, идущий из зала. Если бы он понял, что это, то б, наверное, удивился. Не каждый день можно услышать дружный хруст вытягиваемых шей. - Мне хочется плакать, мне хочется смеяться, Чтобы были друзья или хотя бы один, - О-о-о, - тихо застонала аудитория. Буратина имел самое смутное представление о том, что такое кокаин, поскольку образование в вольерах было светским, а кокаин относился больше к религии. Вроде бы это был какой-то дар Дочки-Матери, ныне утраченный - наподобие тампакса, сникерса, памперса, флюродроса и других загадочных древних вещей. Но сейчас он почувствовал, что от рыжей лошадки и впрямь исходит нечто, достойное называться словом "кокаин". Что-то очень хорошее, доброе и солнечное. - Я умру очень рано, и я знаю об этом: - Бе-едненькая, - по-овечьи проблеяла газель за спиной. - Я люблю слушать песни и костра нюхать дым, Такса шмыгнула носом и полезла в карман попонки - за носовым платком. - Я маленькая лошадка, - начала поняша по новой, форсируя голос. Кенга забыла про свои соски. Она сидела неподвижно, вытянувшись, будто аршин проглотила. - Мне трудно нести мою ношу - У Буратины защипало глаза: даже до него, тупаря и опездола, дошло, что маленькой лошадке и впрямь тяжелёхонько, и ни одна скобейда суклатыжая ей не поможет. Внезапно захотелось отпиздить всех этих бессердечных блядунов и блядей. Бамбук оскалился и сжал кулаки. То была самая близкая и понятная ему форма сочувствия. - Я устала ужасно, я хочу отдохнуть, Теперь рыданья и насморочные звуки раздавались везде. Контрабас взревел, оплакивая жизнь и молодость, отданные служению ближним. Буратине расхотелось драться. Захотелось обнять усталую лошадку и уложить на мягкое сено - и даже не ебать, нет, а просто лечь рядом и слушать её дыхание. - Я хочу к перелётным птицам вклиниться в клин, Оркестранты добавили звука. Жук-ударник вдохновенно взмахнул палочками и выдал крутой соляк на барабанах. - Мне обидно, и капают слёзы, - поняша подняла переднюю ногу и прижала к груди. В зале кто-то хрюкнул. - Когда на улицах и в окнах квартир Мне рады даже малые дети, Меня приветствуют все, все как один - Нежно застонала флейта, и зал словно окатило горячей милотой. По лицам, мордашкам, рыльцам и хрюкалам разлился позитивчик - розовый, как помидоры. - А теперь все вместе! - весело закричала поняша и крутанулась на месте, высоко задирая хвост. - Я м-м-маленькая лошадка... - И мне живётся несладко... - занялось несколько голосов с передних рядов. - Мне трудно нести мою ношу... - подтянулись сзади. - Настанет день, и я её брошу... - с каждым словом в хор вступали всё новые голоса. - Я - маленькая лошадка, Буратина тоже влился: он широко открыл рот и орал, перекрикивая весь ряд. Голоса у него не было, слуха тоже, но здесь и сейчас это было совершенно неважно. - Я везу свою большую повозку У Буратины приятно кружилась голова. Было такое чувство, что он в своём родном вольере и всех тут знает, а они его. И что они все вместе только что сделали что-то очень-очень здоровское. Это было зыкенски. Он почувствовал горячую лапу у себя на плече. Повернувшись, бамбук увидел таксу, которая смотрела на него влажными глазами. Вид у неё был - будто она искала, на кого бы спустить внезапную нежность, и вот нашла. - Увввв, - простонала она и лизнула Буратину в щёку. Бамбук терпеть не мог всяких там поцелуйчиков, полизунчиков и прочих мокрых лайков. Но сейчас это было хорошо и правильно. Он наклонился и поцеловал суку в узкие чёрные губы, стараясь ничего не задеть носом. За спиной раздался какой-то звук. Буратина обернулся и увидел ламу, плачущую в объятиях соседа - носорога в мундире пожарника. Тот рыдал навзрыд и гладил огромной лапищей ламьи коленки. Лама пёрлась и улетала, вышёптывая волшебное слово "кокаин" в промежутках между всхлипами. Остальные тоже вовсю обнимались, поскуливали, повизгивали и тёрлись друг о друга. Два дрозда целовались взасос. Лишь кенга-менеджерка осталась без поцелуйчиков и обнимашек. Она плакала и гладила свою сумку. Ева всё раскланивалась и раскланивалась. В её глазах сияли золотые звёзды. Наконец, она поклонилась так низко, что чуть не подмела гривой пол - и ускользнула за кулисы. - Ну как? - спросила она Карабаса, пристроившегося на небольшом стульчике и вперившегося невидящим взглядом в потолок. Тот с усилием сфокусировал зрение на поняше. - Неплохо, - признал он. - То есть хорошо. Сколько граций в песню вложила? - Где-то с полста, - оценила девушка. - Включила теплоту, слегка накернила, потом отпустила плавно. Они там теперь друг на друга окситоцином исходят. Это я сама придумала, - похваталась она. - У нас обычно на себя тянут. Или на кого-то, когда на другую хозяйку подняшивают. А ведь можно и так. - Умница ты моя, - раввин отчего-то вздохнул. - И долго это действует? - Сейчас очухаются, - поняша легкомысленно улыбнулась. - Пятьдесят граций всего-то. Детская доза. - Ну и хорошо, - сказал Карабас. - Я боялся, что ты не успеешь. В смысле - пока ты будешь попкой на сцене крутить, они тебя испугаются и разбегутся. - А были такие? - как бы между прочим поинтересовалась маленькая лошадка. - Ну-у-у, - протянул раввин. - Так... Некоторые несознательные элементы. С задних рядов. Я им чуть-чуть мышцы расслабил, а потом они сами остались... Быстро же ты их пробила. - Я по задам в первую очередь работала, - объяснила поняша. - Умница ты моя, - повторил Карабас и поцеловал Еву. Та с удовольствием вернула поцелуй. Тем временем на сцене вовсю суетился пёсик. - Почтенная публика! - кричал он. - Да послушайте же, наконец! У меня целых две! Ну просто отличные новости! От других! Ну что же вы! Вууу! Возбуждённый зал слегка притих. Обнимающиеся осторожно размыкали объятья. Дрозды, стесняясь, слегка отодвинулись друг от друга - отчего застеснялись ещё больше. - Первая новость! - заявил ушастый. - Всем любителям хорошей музыки и хорошего настроения! Через два дня здесь же - сольная программа Евы Писториус! Бенефис! Следите за рекламой! Снова раздались аплодисменты, уже не такие бурные: зрители потихоньку отходили от первого впечатления. - И вторая новость - наше представление, наконец, начинается! - провозгласил пёсик. Трижды ударили в колокол и занавес поднялся. Сцена и в самом деле была причепурена, разукрашена разноцветными лентами и дюралайтом. На ней даже были расставлены декорации: два картонных дерева и фонарь - изображающий, видимо, луну. Он отражался в зеркале, на котором стояли две фигурки лебедей с картонными позолоченными носами. Из-за картонного дерева появился хомосапый в белой рубашке и таких же панталонах. Лицо его было того же цвета, что и штаны - казалось, его обсыпали пудрой. Почему-то сразу было видно, что с ним что-то не так, и сильно не так - но он пытается держаться. Выйдя на свет, он для начала плюнул в лебедя, но не попал. Потом засунул руку в панталоны, почесал что-то важное. И, наконец, обернулся к публике. - Здрасьте-мордасьте, - сказал он без уважения. - Сам ты мордасьте! - тут же крикнул Буратина. Спускать такое было бы неправильно. Белолицый прищурился, разглядывая бамбука со сцены. - Нет, всё-таки это ты мордасьте, - сказал он совершенно уверенно. - И не забывайтесь. Вы все вообще-то звери. Вы звери, господа. Зал недовольно загудел. Буратине такая заява тоже не понравилась: как и всякий честный доширак, он считал себя растением. Однако дискуссию на эту вечнозелёную тему он решил пока не открывать - она легко переходила в спарринг, а бамбук заплатил четыре сольдо за представление, а не за драку. Подраться он мог сколько угодно и за бесплатно. - Позвольте всё-таки представиться, - продолжил белолицый свой спич. - Меня зовут Пьеро, мне тридцать два года и мне пиздец. Вам, кстати, тоже. Мы вас выебем и высушим. Д-д-дистанционно, - хомосапый внезапно покачнулся, но не упал. Шум в зале сменился с недовольного на угрожающий. - Ах извините, - хомосапый дёрнул щекой. - Пиздец пока в процессе. Меня сначала надо к нему подвести, а уж потом я вас. Ибо я блядь артистическая натура! - внезапно заорал он и схватился за голову. - Скобейда ты дефная, - пробормотал Буратина. Белый хомосапый ему очень не понравился. Было в нём что-то ненатуральное, напускное - и в то же время злое, даже опасное. Такие вещи бамбук нутром чуял. - Да, я натура! - белолицый кое-как взял себя в руки. - Чтобы добиться от меня полезного эффекта, со мной надо аборт... обрат... работать, - наконец, нашёл он слово. - Да, работать. Не покладая рук и всего остальное. Именно с этой целью... - тут его глаза собрались в кучку, а губы разъехались в плаксивой гримасе. Бамбук подумал, что сейчас был бы самый момент швырнуть в панталонника чем-нибудь тяжёлым - и очень пожалел, что под рукой ничего такого не было. - М-м-мы разыграем перед вами комедию. Под названием "Девочка с голубыми волосами, или Тридцать три подзатыльника". Мне будут кидать палки, давать пощечины, бить и унижать. Главное, конечно - палки... - тут его рожу внезапно скрючило. - Ебать как же подло... как низко, склизко... и охуительно ржачно! Ржачно, да? Очень смешная комедия. Вам понравится. Даже если не понравится - всё равно понравится. Я гарантирую это! Вы что-нибудь поняли? Звук, донёсшийся из зала, был больше похож на "нет", чем на "да". - Не поняли? И не надо, - заявил хомосапый. - Сейчас не время думать! - снова заорал он. - Арлекин! Где ты там, анальный клоун? Начинай, скобейда суклатыжая! Из-за другого картонного дерева выскочил ещё один хомосапый, в клетчатом трико. - Приветики, бабоньки! Чмоки, мальчугашки! Я Арлекин! - радостно сообщил он собравшимся. - А этот деф, - он указал на неподвижно стоящего панталонника, - уже всех заманал? - Заманал, заманал! - послышалось из зала. Похоже, Пьеро не снискал зрительских симпатий. - А мы его вот так! - радостно улыбнулся Арлекин и ударил Пьеро под дых. Тот сложился пополам. Раздалось несколько хлопков. Какая-то тварюка одобрительно взблекотнула. - Встать, заcранец! Когда с тобой разговаривают! - скомандовал клетчатый, схватил белолицего за шкирку и поднял, наградив парой тычков. Когда же тот, кое-как собравшись с силами, выпрямился, Арлекин влепил ему звонкую пощёчину по правой щеке. И тут же, не давая опомниться - засветил ему по левой, ещё звонче. - Ты чего хнычешь, дуралей? - спросил он. - Мне грустно... отчего-то... Весь день я жду кого-то... - промычал бледнолицый, уворачиваясь от третьей пощёчины. Зато не увернулся от арлекиньей ноги - пыром в берцовую. Буратина в таких вещах понимал и удар оценил: не убойный, даже не особо травматичный, но болезненный. Мясные после таких пробоек обычно валятся наземь и орут. Белый не свалился, а только припал на одно колено. - Ломай меня... ломай меня полностью, - захрипел он, подволакивая ногу, - истреби меня с лица земли, ты, враг мой, недобрая тварь. О, как я тебя презираю! Мучительно-пламенно, шоб ты знал, я презираю тебя! Ты хуй! Ты крокозябра! - белолицего, наконец, понесло. Теперь уже было совершенно очевидно, что он не в себе, и сильно не в себе. Арлекин хохотнул и дал панталоннику ещё одну пощёчину, с оттяжечкой. - И эти твои хохотки! Как я ненавижу твои хохотки! Как пахучие древние срубы я их ненавижу! И ещё за то, что я руки твои не сумел удержать... я должен... - белолицый внезапно прыгнул и попытался укусить Арлекина в предплечье. Тот дичайше заорал и дал Пьеро такого леща, что тот отлетел к картонному дереву и повалил его. - Го-ол! - крикнул Буратина. И тут же получил острым локтем таксы в подреберье. Бамбук с лёгким сожалением подумал, что лизалась она лучше. Тем временем на сцену посыпался, как горох, мелкий электорат - коломбина, арапчата, ещё какие-то существа. Все они, заглушая друг дружку, орали что-то бессмысленное и похабное. Мелкие окружили поверженного Пьеро и принялись глумиться над ним. - Эй! Где бляди живут, бляди? Две мохнатые бляди! - рассирался мелкий домовёнок, тыкая в Пьеро палкой. - Эх, слепить бы бабий сыр! Вот с такими вот внутри! - кричали арапчата, прыгая через поверженное тело хомосапого. - Денег мало, длинный шмель, ты в кибитку не ходи! - пропела коломбина, присаживаясь над лицом Пьеро и мочась на него. - Хавал жёваны штаны! - провозгласил пёсик, вставая на пьерово тело передними лапами и делая похабные движения задом - и тем самым как бы венчая творящийся содом. Пьеро, лежащий на животе, неожиданно вскочил, отрясая с себя лезущую мелкоту. В глазах его блестели крупные слёзы - а может, ссаки. - Вы... вы... - он утёрся правым рукавом и высморкался в левый. - Вы можете! Бить меня... мучить... унижать меня... так надо... я всё это заслужил... заслужил... Но не смейте оскорблять поэзию! Слышите меня, да? Не смейте при мне оскор... блядь! Мне не смешно, когда фигляр презренный! Мне невест... не веслом... невесело! - он поскользнулся на ссанине и снова шлёпнулся, на этот раз на спину. - Ах ты падаль, - Арлекин подошёл, демонстративно расстёгивая штаны. - Почему ж тебе, блядь, невесело? - он поставил ногу на запрокинутое белое лицо, возя подошвой по губам. - Потому фпо, - невнятно пробормотал Пьеро, - я фочу фениться... - Ась? Жениться? И почему же ты не женился, поёбыш? - Моя невефпа от меня увефава... - прошепелявил белолицый. - Ах-ха-ха! - покатился со смеху Арлекин. - Дуралей, невеста здесь - ты! Ща я тебя разъясню... разложу... ща мы тебя чпок и оппаньки! Он приподнял лежащего парочкой тычков в бочину и под челюсть, сорвал с него панталоны. После чего подсечкой опрокинул на локти в позу пьющего оленя, пристроился сзаду - и, крякнув, всадил. Буратина насмотрелся на подобные сцены в вольере. Ничего нового и интересного в происходящем для него не было, да и не должно было быть. Однако не в этот раз. В этот раз всё было по-другому. Сначала его захлестнул стыд - мутный, душный, липкий. Буратине показалось, что у него вспотели внутренности. Чувство было такое, будто его поймали за каким-то идиотским, гадким занятием, и сейчас накажут. Следующей волной Буратину окатило отвращение к себе. Оно сползало по нему сверху вниз, как вылитая на башку дрисня - и всё, чего она касалась, становилось склизким, блякостным. У бамбука затряслись плечи. Он протянул руки к лицу, чтобы закрыться - и тут же отдёрнул, до того омерзительным показалось ему прикосновенье к собственной плоти. Растленной, грязной - он чувствовал всё это, чувствовал как своё, как будто это ему загнали шершавого. И хотя по вольерным распоняткам, то было неприятное, но житейское дело, - но сейчас оно почему-то обернулося дичайшим срамом, безысходным кошмаром, крушением всего и навсегда, как если б у него нашли какую-то невыводимую генетическую стяжку, отобрали все баллы и отправили вниз, в биореактор. Ничего более паскудного Буратина представить себе не мог. Но это было паскуже и гаже, стыже, бляже и хуяже. - Яюшки, - только и смог выдавить деревяшкин, пытаясь сползти с лавки, чтобы забиться под неё и там умереть от стыда и совести. Тут Буратину внезапно пробрало, разболокло. До сердца донца и пизды дверцы его просифонили гадчайшие, унизительнейшие восторги. Бамбук ощутил жабий голод кишки, её желанье рассесться, распялиться, насадиться на шишак - и тлеющий очажок в глубине, жаждущий быть смятым, растёртым, истыканным елдою. Взбутетенилось и воспалилось и какое-то потаённое, доселе молчавшее местечко в душе, алчущее боли и унижений, сладкого позора, срама - чтобы при всех и пред всеми расхлестаться, разишачиться в самой грязи, в самой срани, опущенным быти. И всё это раздувалось и пучилось, будто внутри него стремительно нарывал сахарный нежный прыщ, белоголовый нарыв, вот уже совсем готовый прорваться и всё залить сладчайшим гноем... но тут в деревянной головёнке неожиданно промелькнула простая и трезвая мысль: "а ведь этак можно и пидарасом сделаться". Пидарасов в вольерах не жаловали. Это были жалкие существа, специально проигрывающие на спаррингах, чтобы их почаще имели. За анальные сношения с разоблачённым пидором баллы не давали, а отбирали. Самых активных - то есть самых пассивных - отправляли вниз, чтобы они не портили выводок. Но обычно - доращивали на общем развитии, а потом продавали высокопоставленным мужеложцам в качестве так называемых special slaves. Жили такие недолго: высокопоставленным мужеложцам, как правило, нравилась молодость и разнообразие. Так что надоевших перестарков быстро забивали, ну или продавали на вторичном рынке. Подобной участи Буратина себе не желал вот ни на эстолько. В небольшой головёнке бамбука помещалась, как правило, только одна мысль. Но зато она заполняла её целиком. В данном случае опасенье спидараситься не то чтобы перебороло эмо-поле, но изрядно сгладило эффект. Крышу уже не сносило. Он даже смог отвести взгляд от сцены и оглядеться. Обстановочка вокруг была та ещё. Сучья стая, сидящая слева от бамбука, сосредоточенно дрочилась в полном составе. Кенга, задыхаясь от страсти, неистово мучила и терзала свои соски, так что на них выступила кровь - тёмная, густая. Сзади слышались стоны ламы и срамное чпоканье и пыхтенье: это, видимо, носорог как-то по-своему справлялся с наплывом чувств. Белолицый внезапно поднял голову. На лице его не было и следа рассудка. Это было безумное слепое пятно. - Грязные животные, - сказал белолицый ясно и отчётливо. Никто не отреагировал. Все были поглощены. Арлекин окинул зал критическим взглядом и задвигался быстрее. - О горе мне, горе! - застонал Пьеро. - Ты пшют, Арле, ты пресыщенный пошляк, пижон, хлыщ, фат, эукариот... Обожаю тебя безумно... Буратину снова стало забирать. Всё зудело от поднявшейся хочки, и уже восторг в растущем зуде неописуемый сквозил. Сопротивляться этому восторгу не было сил никаких, да и желания тоже. - О-ооо, прихожу... - визжал Пьеро, роняя на сцену слюни. - Прихожу, прихожу, я щас я щас, жы пы пы пю-у-у... уууААААААААА! Сдувшийся было душевный прыщ всё-таки набух и взорвался. Буратину будто выдернуло из тела - в иной и лучший мир, где не было ничего, кроме кайфа. Опомнился он секунд через пять. На штанах темнело мокрое пятно. Буратине стало как-то неловко. Впрочем, такие чувства деревяшкину были не свойственны - а потому неловкость тут же сменилась любопытством насчёт остальных прочих. Буратино он привстал и завертел головой, оглядывая аудиторию. Самки выглядели довольненькими. У них блудливо маслились глазки, а на мордочках застыло такое выражение, будто каждая из них что-то спиздила и теперь хрен отдаст. Самцы, наоборот, смущались и не знали, куда глаза девать. "В следующий раз сюда одни бабы набегут. И пидоры" - решил Буратина. - Ну ты, чмо опущенное, - продолжал тем временем выделываться Арлекин над Пьеро, стоящим всё в той же позе, - мы ещё про твою невесту не поговорили. Как эту блядину зовут? - Она не такая! - закричал Пьеро, корчась на полу. - Не смей называть её скверным словами! - Имя, сестра, имя! - Арлекин принялся пинать белолицего ногами. - Имя, скобейда смердючая! - Её зовут Мальвина... девушка с голубыми волосами... - простонал Пьеро. - А внизу у неё волосы как? Тоже голубые? - скверно ухмыльнулся Арлекин. - Что-то ты гонишь... Встать! - он отвесил панталоннику такой пинок, что тот вскочил солдатиком. Арлекин тут же наградил его за это тремя подзатыльниками и одним поджопником. Пьеро только рыдал и хлюпал, утираясь рукавами. - Мудофельник! Тряпка! Без штанов тут стоишь! - откровенно накручивал себя Арлекин. Без штанов Пьеро выглядел и впрямь непрезентабельно: у него были тоненькие кривые ножки с непропорционально большими ступнями, большие мудя и махонькая красненькая пипка. "И сам не красавец, и хуишко с палец" - вспомнил Буратино вольерную поговорку. - А давай вот чего, - в голосе Арлекина прорезалась какая-то злодейская задушевность. - Давай ты нам расскажешь, что твоя Мальвина делала. С тобой. И как тебе это нравилось. - Нравилось, да! - взвизгнул Пьеро. - Слышите, вы! Мне это нравилось! Мы... я... - Неееееет, - протянул Арлекин, расплываясь в ухмылке ещё более скверной. - Ты говоришь неправду, дусик. Тебе это не нравилось. Ты страдал, Пьерошечка, ты страдал, ты мучился, ты плакал. Зато это нравилось ей - тебя примучивать. И ты прекрасно это знал, так ведь? Но ты же её любишь, да? - слово "любишь" Арлекин выговорил с невыразимым презрением. - Ну а теперь поделись с нами этим... - он внезапно обнял белолицего и ласково потрепал по щеке. Эмо-поле снова накрыло зал. Это был мёртвый голубой лёд. Ничто не могло его коснуться и не умереть. Он был слишком чист и холоден. В нём кончалося всё: желанья, стремленья, самая нужда в том, чтобы жить. Ни в том, ни в другом не было никакого смысла. И ничто не имело смысла. Ни власть, ни наслаждения, ни надежда. Этого всего просто не было и быть не могло. Только лёд. И только он подлинно существовал, только он был реальностью, последней правдой. Лёд стоял за всем - и отменял собой всё. То было вечное зеркало явлений, в глубине которого умирали явления; чёрное небо, в котором отсутствует свет. - Мальвина, - сказал Пьеро. Арлекин схватил белолицего за ухо и сильно выкрутил. И тут всё кончилось. Лёд отступил. Всё вокруг внезапно вспыхнуло - несусветно, неотсюдно. Буратину будто кинуло в бесконечное голубое пространство, полное пения золотых труб, касаний нежных рук и сиянья бессмертных цветов. Бамбук почувствовал невероятное облечение - будто спасся от чего-то ужасного. И тут же, сразу же, одновременно с этим ему вдруг захотелось снова глотнуть тот ледяной воздух. Что-то в нём было такое, что не давало забыть о себе и отдаться живой жизни. А поверх всего этого кометой пронеслась мысль: "яюшки, и всё это за четыре сольдо!" Маленький мозг Буратины буквально растащило во все стороны одновременно. Щёлочка в деревянной голове дрогнула и приоткрылась. Арлекин, занятый забалдевшим Пьеро, внезапно развернулся и внимательно посмотрел в зал. Вид у него был такой, будто он увидел в грязной луже новенький блестящий соверен. - Кто здесь? - спросил он с крайним удивлением. Щёлочка превратилась в дырочку. Туда потекли слова. - Буратина! - закричал Пьеро, моргая, как сова. - Его зовут Буратина! - завизжал пёсик с пуговицами вместо глаз. - Буратина-Буратина! - спела коломбина, радостно подпрыгивая. - Бура - бура - буратина - тина - тина! - нестройно заорали арапчата, домовята и прочая мелкая сволочь. Жук схватил палочки и выдал рассыпчатую дробь. Жаба-контрабасистка дунула со всей дури в тубу, у всех заложило уши. Ничего не понимающий Буратина встал к сделал шаг к сцене. Потом второй. - Эй, парень! Да ты же наш! - клетчатый подбежал к краю сцены и подал Буратине руку. - Пьерилка, дурень! Нашего полку прибыло! Паранорм! Настоящий паранорм! - Ура! Ура! - коломбина прыгнула на деревяшкина и попыталась его ущипнуть за блестящую ляжку. Буратина этого и не почувствовал. - П-паранорм, - всхлипнул белолицый и обнял Буратину за талию. - Братишечка... хорошенький... молоденький. М-м-милости прошу к нашему шалашу. Давай, братяня, почелмокаемся... - он попытался поцеловать Буратину куда-то в затылок. Зал оглоушило - на этот раз сантиментами. Носорог в мундире пожарника снова зарыдал. Только несколько мелких самцов на задних скамейках, до которых поле не добило, орали и требовали продолжения представления. И тут из-за кулис выступил огромный чёрный человек в шляпе и с длиннющей бородой. В руке у него змеилась плётка - но рука была страшнее. - Гу-гу-гу, - он заревел, и у Буратины разом вымело всё из головы. Кроме одной мысли: от этого чудовища надо бежать, бежать со всех ног. Бамбук попытался было это и сделать: соскочить со сцены, пронестись по проходу, потом на улицу, а там поминай как звали. Он даже сделал шаг. То есть полшага. Потом мускулы внезапно перестали слушаться. Страшная тень надвинулась и накрыла его, и деревяшкин на собственной шкуре ощутил разницу между наведёнными грёзами и настоящим животным ужасом. Он бы, наверное, описался - но и эти мышцы обратились в камень. - Так это ты помешал представлению моей прекрасной комедии? - раздалось над самым ухом. Буратина попытался было расцепить челюсти, чтобы хоть что-то сказать в своё оправдание - но вместо этого лишился последних чувств.
Золотой Ключ, или Похождения Буратины
|
Последнее изменение этой страницы: 2019-04-19; Просмотров: 177; Нарушение авторского права страницы