Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


На следующий день я позвонила маме из Голливуда



СОДЕРЖАНИЕ

 

Посвящение

Предисловие Ди Снайдера

 

Часть 1. Из колыбели на сцену

1. Шестнадцатилетие

2. Прослушивание

3. Дрянная девчонка

4. Королевы шума

5. Япония

6. Прощай, Шери

 

Часть 2. Девчонки на гитарах не лабают

7. Найди настоящую работу

8. Новый имидж

9. Танцы у пропасти

10. Лита

11. Лиза

12. Черное

13. Мама

14. Психушка

15. Сладкая свобода

 

Благодарности

Фотографии

Об авторе

Авторские права

Об издателе


 


ПРЕДИСЛОВИЕ ДИ СНАЙДЕРА

 

Я познакомился с Литой Форд так же, как и многие из вас: благодаря the Runaways. Прочитав восторженные отзывы о группе и посмотрев их фотографии в журнале Creem, я решил дать девчонкам шанс (Черт возьми, именно так я открыл для себя New York Dolls и Kiss). Я купил их первый альбом, отнес его домой и водрузил его на вертак. Теперь-то я понимаю, что мысленно я буквально надеялся, что the Runaways окажутся хороши. В конце концов, это было несколько “телочек подросткового возраста”. Я поместил иголку на дорожку… и энергичная, тарахтящая гитара заревела из моих динамиков. Настоящая металлическая электрогитара. Ну, здравствуй, Лита Форд!

У The Runaways были свои пятнадцать минут славы, но они развалились, как и многие другие группы. Прощайте, дамочки. Было приятно иметь с вами дело. Но Лита Форд вовсе не собиралась уходить. Единственный настоящий музыкант в своей группе, Лита вновь заявила о себе всего пару лет спустя, организуя собственные проекты и делая все так, как она всегда хотела, больше не сдерживаемая менее целеустремленными участницами группы.

Лишь весной 1984-го я наконец имел удовольствие познакомиться с Литой лично. Twisted Sister тогда приступили к гастролям в поддержку альбома «Stay Hungry», и наши выступления открывала Лита, работавшая над своим вторым сольником «Dancin’ on the Edge». Никогда не имев удовольствия видеть the Runaways живьем, я был искренне впечатлен не только самим выступлением Литы, но и ее игрой на гитаре. Эта девчонка реально умела играть! Я имею в виду, она играла хорошо “не для девчонки”, она играла хорошо в принципе. Лита Форд отлично играла и зажигала каждый вечер. Давайте смотреть фактам в лицо, к этому моменту за редкими исключениями рокерша считалась противоречием. Лита Форд каждую ночь решительно стояла на сцене, одетая в джинсы и кожу, запиливая на гитаре и призывая добровольцев усомниться в ее праве там находиться. А никто и не сомневался. Лита Форд была представителем женского движения в рок-н-ролле, в котором так нуждался мир.

Так как я не был тусовщиком, мне не удалось провести много времени с Литой в том туре, но мы оба уважали и ценили друг друга. И когда карьера моей группы Twisted Sister потерпела полное фиаско, Лита продолжала свою карьеру. После выпуска платинового альбома и релиза сингла, который попал на первую строчку хит-парадов, Лита Форд стала легендарной рокершей. Настоящая Королева Металла!

Я свернул свою деятельность на несколько лет, и потерял связь и след Литы Форд. В какой-то момент до меня дошли слухи о том, что она снова вышла замуж и ушла на покой, уехав на тропический остров. Это все, что я знал. У меня хватало собственных проблем, когда я пытался переосмыслить себя и позаботиться о своей семье, не беспокоясь о том, кто и чем занят в мире рока 1980-х. В сущности, рок и рокеры 80-х погибли ужасной (но очень необходимой) смертью от рук гранжа. Каждая группа, из тех, что я знал, переживали собственный кризис.

К началу 2000-х я окончательно вылез из личного болота, сделав новую карьеру на радио, озвучке и кинопроизводстве. В ознаменование своего возвращения из мертвых я отвез свою семью на наш первый отдых за многие годы, на курорт в Теркс и Кайкос.

Спустя пару дней после приезда мы вернулись в наш номер, где нас ожидало сообщение на телефоне. Я решил, что это менеджмент отеля решил убедиться, что мы полностью довольны своим номером, так как мы уже трижды меняли его. (Эй, рок-звезда всегда рок-звезда). Я нажал на кнопку “прослушать сообщение” и услышав голос из своего прошлого.

“Привет, Ди. Это Лита Форд. Я живу на острове и хотела бы отдохнуть семьями”.

Лита Форд? Она живет здесь? Погодите-ка, как она узнала, что я здесь?

Когда я перезвонил Лите, она быстро подчеркнула, что это небольшой остров, и когда на острове появляется легендарный рокер 80-х, жители острова тут же узнают об этом.

Лита ушла из музыкального бизнеса, вместе с мужем и семьей (теперь у нее было два мальчика Джеймс и Рокко), избрав спокойную жизнь в тропиках, и пока она решительно отказалась от своего прошлого в поисках будущего, то единственным рокером, встреченным ею за годы музыкальной карьере, с которым она хотела вновь пообщаться, оказался я. Лита Форд, рокерша/семейная женщина знала, что может позависать с Ди Снайдером, рокером/семьянином. Она знала, что я не поклонник вечеринок, не пью и не торчу, я все с той же женщиной (Сьюзетт), какую встретил в 1976-ом, и что у нас четверо детей. Это отлично вписывается в рок-н-ролльную жизнь, какую создала для себя Лита.

Будучи впервые в гостях у Литы и ее семьи у нее дома в тропиках, я был очарован (даже немного удивлен) тем, какой она была домашней. Лита окунулась в свою новую жизнь с той же энергией и самоотдачей, которыми она славилась в своей рок-н-ролльной карьере: она отдавала все, что у нее было. Любящая жена и мать, она души не чаяла в своей семье, отдавая им всем (особенно детям) любовь и внимание, в которых они нуждались и даже больше. Готовка (она даже с нуля научилась печь хлеб), садоводство (выращивание свежих фруктов и овощей), уборка, домашнее обучение мальчиков и все остальное – Лита была классической мамой рок-звездой.

В тот день Лита и ее семья пригласили мою семью посмотреть на прекрасный дом, который они строили на острове у побережья Теркс и Кайкос. Попасть туда можно было только на лодке. Я не мог не заметить, как эта отдаленная недвижимость, на берегу океана влияла на Литу и ее детей. Пока ее муж был явно возбужден перспективой будущего отхода от цивилизации, я видел, что Лита явно относилась к этому менее восторженно. И хоть она очень любила свою семью, я знал, что она переживала о том, какое воздействие окажет изоляция от общества на детей и на нее саму. А как быть с ее музыкой?

Чуть позже, после роскошного обеда, снова в материковой части дома Литы, я задал ей эти же вопросы. Как быть с твоей карьерой? Она скучала по ней? Все в прошлом? Она когда-нибудь вернется с пенсии, что еще раз “поцеловать нас до смерти”? Лита заверила меня, что рок-н-ролльные деньки остались в прошлом и ей совсем не интересно возвращаться обратно.

После этого обеда в начале 2000-х мы с Литой остались друзьями, и много времени провели вместе. Черт побери, наши семьи не раз выбирались вместе на отдых. И после той судьбоносной ночи Лита вернулась после ухода, чтобы еще разок хорошенечко раскачать этот мир. Она винит меня в своем возвращении (да всегда пожалуйста!), но Лита никого не дурачит. Эта девчонка родилась для рока, и неважно, играет она в группе или выступает сольно, или она просто офигенная преданная мать, ничто не в силах это изменить. Да и какой смысл это менять?

Миру рок-н-ролла нужна Лита Форд!


 


ГЛАВА 1

 

ШЕСТНАДЦАТИЛЕТИЕ

 

Будучи шестнадцатилетней девушкой, я мечтала играть в рок-н-ролльной группе. Я увидела парней, играющих на гитаре, и они сказали мне: “Ну, давай, если силенок хватит”. – “РОК-Н-РОЛЛ ДАЛ МНЕ ШАНС СТАТЬ ТЕМ, КЕМ Я СЕЙЧАС И ЯВЛЯЮСЬ”

(Автор: Лита Форд)

Наверное, мне стоило бы начать свой рассказ с того, где я родилась или о моем первом концерте, или о моменте, когда я впервые взяла в руки гитару. В общем, что-то вроде того. Мы еще к этому вернемся. Однако, если вы хотите узнать о том, когда моя жизнь действительно начала претерпевать изменения, то начать нужно именно с вечеринки в честь моего шестнадцатилетия.

Сентябрь 1974 г., суббота, ночь. Через пару дней мне стукнет шестнадцать, и мама хочет устроить вечеринку у нас дома. Я была не из тех девчонок, которые празднуют подобное на всю катушку, поэтому я сказала ей, что приглашу всего пару школьных друзей, и мы отметим в узком кругу. Мама пригласила тетю Розу и дядю Ваймана, которые планировали посидеть поиграть в карты, наблюдая за вечеринкой со двора. Отец уехал на рыбалку в Орегон и собирался вернуться только следующей ночью.

Мы жили в Лейквуд Виллидж, «безопасном районе» Лонг-Бич, штат Калифорния. Родители выбрали этот район, так как школы здесь были гораздо лучше, чем в центре Лонг-Бич, хотя я так не считала. Они были для меня слишком обычными. Когда пришла пора переходить в 9 класс, я уговорила родителей не посылать меня в среднюю школу в Лейквуде. Там было слишком много футболистов и чирлидерш, и я осознавала, что не впишусь в эту компанию. Я хотела поступить в политехнический колледж Лонг-Бич. Он соперничал со средней школой в Комптоне и являлся зоной военных действий. За железными стенами практически в 40 футов высотой, нас обыскивали металлоискателями в поисках пушек и ножей. Это скорее напоминало тюрьму, чем среднюю школу. Колледж Лонг-Бич, находившийся от меня в 30 минутах езды на автобусе, был насквозь пропитан духом “Калек”, уличных драк, наркотиков, пушек, автомобильных перестрелок и дебоширства. Насилие здесь было в порядке вещей, и бывало, что директора надолго закрывали обе школы. Если они чувствовали, что в школах планируется крупная драка, или предвидели надвигающийся бунт, мы все должны были быть в состоянии полной боевой готовности.

Именно в политехническом колледже я встретила трех парней, которым вкатывало играть рок так же, как и мне: это были Марк Сирайт, Энтони Бледсоу и Кент Тэйлор. Именно эти ребята показали мне, что для того, чтобы чертовски хорошо играть на гитаре необходимо возродить огонь в душе. Мы частенько прогуливали школу и заваливались к кому-нибудь домой, чтобы поджемовать.

Марк Сирайт, наш басист и вокалист, был высоким, умным и привлекательным черным парнем, который помимо того был еще и звездой футбола. Он носил вырвиглазную вязаную шапку с маленьким бубончиком и всегда напоминал мне Джимми Хендрикса. Энтони Бледсоу играл на гитаре. Нереально крутой засранец. Он играл большим пальцем вместо медиатора, что казалось мне чем-то сверхъестественным. В школе учились в основном черные. Я и мой друг Кент Тэйлор, барабанщик, были исключением. Кент был высоким и худым, как щепка, парнем с длинными черными как смоль волосами. К тому времени он практически жил в своей машине. Все мы встретились благодаря программе альтернативного образования. Ее специально разработали для детей с высоким уровнем IQ, но с низким средним баллом успеваемости. Учителя заявляли, что мы “не выкладываемся на полную катушку”. На самом деле причина проста – школа интересовала нас в последнюю очередь. Откровенно говоря, мы туда совершенно не вписывались. Несколько лет спустя, один из моих школьных учителей увидел меня в рок-журнале на вечеринке Queen, а может Kiss, или Элиса Купера, а может, и Рода Стюарта. Он знал, что когда-нибудь я добьюсь успеха в этой жизни. Поэтому он закрывал глаза на мои промахи и ставил зачеты, необходимые для успешного окончания школы.

Бывало, я писала медсестре записки на себя, Марка и Энтони, благодаря которым нам давали на день освобождение от школы. Для меня до сих пор остается загадкой, почему эта хрень всегда срабатывала. Самым трудным было каждый раз придумывать для всех нас отмазки. Мне также постоянно приходилось менять почерк, ручки и бумагу. Марк, Энтони, Кент, и я обычно приходили на первые несколько уроков, иногда даже на один. Затем мы выдвигались в кафешку “У Нормы”, где мечтали о том, чем будем заниматься, когда станем богатыми и знаменитыми рок-звездами. Завершалось все, как правило, посиделками у кого-нибудь дома, где была возможность поиграть в свое удовольствие. И было абсолютно пофиг, чей это был дом. Мы могли отрываться так долго и играть так громко, как сами того хотели. Очень большое влияние на нас оказал Джимми Хендрикс. Мы также без конца играли песни Sabbath и Deep Purple. Мы знали их назубок, и именно эти вещи вошли в плей-лист к вечеринке в честь дня моего рождения.

Около 8 вечера в день моего рождения мы с парнями подъезжали к моему дому, готовые зажечь. Как я и говорила, мама пригласила папину сестру, тетю Розу и ее мужа, дядю Ваймана. Они играли в карты в доме. Со временем все больше и больше людей начали перемещаться на улицу. Мама вдруг кинулась делать для каждого из них сэндвичи. Я спросила: “Мам, ты чего творишь?”.

Она ответила мне с явным итальянским акцентом “Ах, Лита, они же пьют! Я не хочу, чтобы кто-нибудь напился здесь в хлам”. Она действительно не осознавала, что празднование вот-вот перерастет в уличную вечеринку. Прибывало все больше и больше народу. Наконец она сдалась, когда поняла, что у нее попросту не хватит на всех хлеба. Я вышла на улицу, и мы с группой начали джемовать. Мама распереживалась, что мы играем слишком громко. А играли мы действительно так громко, что гости не могли расслышать друг друга даже на кухне, а сам дом ходил ходуном. Предкам приходилось буквально орать, чтобы продолжать игру в карты.

“У тебя девятка червей?”

“Нет, Иза! Шестерка треф?”

Передний и задний дворы просто кишели подростками. Люди уже приносили бухло с собой.

Вечеринка окончательно переместилась на улицу и охватила даже соседний квартал. Все это было похоже на какой-то бал Сатаны. Мы продолжали играть. Над нами начали кружить полицейские вертолеты. В перерывах между песнями можно было услышать дикий вой сирен. Копы не сразу сообразили, где находился эпицентр этой адской пляски, так как повсюду были сумасшедшие толпы подростков и их тачек. Мама пробиралась на задний двор в отчаянной попытке отыскать меня. Когда ей, наконец, это удалось, она сказала: “Лита, когда я прорывалась сквозь толпу, я заметила, что у одного из подростков есть полицейский значок. Меня осенило: это ведь офицер Стив”.

Моя мама работала в больнице Святой Марии, где она и познакомилась с ним. Почти все из Лонг-Бича знали мою мать. Офицер Стив прокричал ей: “Лиза, это твой дом?” (на самом деле ее звали Изабелла, или Иза, но люди звали ее просто Лиза).

“Да, мы тут празднуем шестнадцатилетие моей дочери!” - прокричала она в ответ.

“Ну, раз это твой дом, тогда ладно. Только ради Бога, разберитесь с этим до полуночи». На часах было 10 вечера. Как раз в этот момент заявился мой отец, который должен был приехать только на следующий день. Как оказалось, он хотел сделать мне сюрприз ко дню рождения. Я тут же подумала, что влипла, но вместо этого он открыл бутылку пива и вышел к толпе, чтобы посмотреть, как мы играем. У меня был самый клевый в мире отец. Как и обещали, мы закончили все это безобразие к полуночи и потратили еще пару часов на то, чтобы отдраить весь квартал. Повсюду была жуткая грязища! Тонны пустых банок из-под газировки, пивные и винные бутылки, мусор и сигаретные окурки валялись на улице и плавали в сточной канаве, источая адскую вонь. Пострадали даже соседские машины и газоны нескольких соседних домов.

Думаю, теперь следует рассказать о девушке из Лонг-Бич, которая умела играть на гитаре. На следующих выходных собиралась выступать какая-то местная группа. Я знала этих музыкантов только по рассказам друзей. Так вот, в самый последний момент их кинул басист. Они позвонили мне и сказали: “Ты, конечно же, ничего про нас не знаешь, но может, подыграешь нам на басу?”

“Вообще-то я не умею играть на басу, только на электрогитаре” – ответила я.

“Научишься”.

Ну, с этим я не могла поспорить. В конце концов, я же как-то научилась играть на гитаре на слух. Про себя я подумала, справлюсь ли с этим, а вслух сказала: “Идет”.

Так я и оказалась на сцене маленького клуба Лонг-Бич. Я и не подозревала, что люди приходят туда в поисках талантливых музыкантов. На тот момент музыкальная сцена ЭлЭй была тесным мирком, где быстро распространялись слухи о твоем таланте. По всему Лос-Анжелесу прокатился слух о девушке, играющей на бас-гитаре. Люди были поражены тем, что какая-то девчонка играла настоящий хард-рок. По тем временам это было неслыханно.

Мне было десять лет, когда я уговорила маму купить мне мою первую гитару. Она подарила мне испанскую акустику с нейлоновыми струнами на мое 11-летие. Она также записала меня на уроки игры на гитаре к парню из маленькой студии на углу. Он научил меня брать первые аккорды. Конечно, мне нравились Creedence Clearwater Revival, но их музыка была для меня недостаточно тяжелой. Я мечтала играть тяжеляк наподобие Black Sabbath, Deep Purple, или Led Zeppelin. Через две недели я бросила ходить на занятия и твёрдо решила научиться играть на гитаре самостоятельно.

Я обожала играть, но терпеть не могла свою гитару. Она подходила скорее для классического стиля игры и не выдавала нужные мне звуки. Мне было необходимо рок-н-ролльное звучание. Сколько себя помню, мне всегда жутко нравилась вся эта мощь и расщепление музыки хэви-метал, то, какие сильные эмоции она вызывает у людей, и какие сумасшедшие вещи заставляет их творить. Это было моей страстью, частью меня, и поэтому я любила такую музыку гораздо больше, чем другие стили. Мне хотелось чего-то дерзкого, агрессивного, и хард-рок любезно предлагал все это. Когда спустя несколько лет я побывала на концерте Black Sabbath, я поняла, что все мои ощущения от любимой музыки нашли свое подтверждение. Моя кровь кипела от переизбытка эмоций. Все это и правда было частью меня, и это было так же просто и так же естественно, как цвет моих глаз или кожи.

В конце концов, я заявила матери, что мне нравится играть, но мне позарез нужна гитара со стальными струнами. После этого, благослови Господь мою маму, она подарила мне на Рождество акустику со стальными струнами. Конечно, это было совсем не то, чего я хотела, но у меня не хватило духу сказать ей об этом. Я играла на этой гитаре два месяца, пока не устроилась на работу и не накопила достаточно денег для покупки заветной электрогитары.

Когда я училась играть, я обнаружила, что если вслушиваться в записи, то можно лучше расслышать ноты и даже какие-то косяки. В то время у родителей была старая стереосистема. Она была нереально огромной! Ручки регулировки располагались сверху справа, телевизор находился посередине, а вертак стоял слева. Вся эта система была выше меня ростом. Я могла запросто улизнуть с занятий обратно домой и весь день разучивать какое-нибудь соло. Я также частенько любила разбирать и анализировать песни. Мне нравился Джимми Пейдж, но, должна признаться, он косячил больше всех. Я разучивала его соло ноту за нотой. Если в каком-то моменте он играл его слишком быстро, я потихоньку отодвигала иголку на вертаке назад на дорожку винила, снова и снова до тех пор, пока кусочки паззла не соединялись в целое соло или песню. К тринадцати годам я освоила их все.

Друзья по соседству частенько приходили, чтобы просто посидеть и посмотреть, как я играю. Я не осознавала, насколько популярной личностью была. Они никак не могли понять, почему им не удавалось делать то, что могла я. Я никогда не заморачивалась на том, что я девчонка. Пока я росла, мне и в голову не приходило то, что я выхожу за какие-то рамки со своей любовью к подобной музыке. Никто не говорил мне, что девочкам нельзя этого делать. В то время никто об этом не думал. И даже отсутствие кумиров среди женщин не вызвало у меня мысли, что я делаю что-то, чего до меня не осмеливался делать никто.

Мне, конечно, нравилось, что все эти люди говорят о моих музыкальных способностях, но вскоре я столкнулась с тем, что было выше моего понимания. Некоторое время я встречалась с парнем по имени Дэйви, гитаристом, старше меня на пару лет. Клевый парень с длинной шевелюрой и кривыми зубами. Мы вместе играли на гитаре. Он знал гораздо больше, чем я и я многому у него научилась. Именно он научил меня приему вибрато. Однако последствия этого знакомства были весьма печальны. Я узнала, что беременна. В шестнадцать-то лет! Дэйви был джентльменом, но я не хотела сообщать ему эту новость. Я боялась, что он будет уговаривать меня пожениться и оставить ребенка. Я была слишком молода для этого. Не было ни единого шанса на то, что я смогу воспитать ребенка. Я бы просто не смогла стать для него хорошей матерью в 16 лет. У меня была подруга, Карен, которая сделала аборт незадолго до этого. Я попросила у нее совета. Она посоветовала мне больницу, где делали аборт несовершеннолетним девушкам. Я не могла поверить, что они смогут сделать это без разрешения родителей, но они согласились, и я начала обдумывать план действий.

Я сказала родителям, что поеду кататься на лыжах в горы на день и вернусь поздно ночью. Это было ужасно. Одинокая, до смерти перепуганная маленькая девочка, носящая ребенка. У меня было так много вопросов, но никто не мог дать на них ответ. Что нужно надеть? Что если доктора окажутся шарлатанами? Что если они покалечат меня? Сколько мне придется приходить в себя и как объяснять прогулы в школе? Самое смешное, что в тех местах, где мы жили, попросту не было никаких гор. На самом деле, родители никогда не задавали мне лишних вопросов, так как полностью доверяли мне. Однако мне нужно было довести дело до конца. Мне пришлось предать их. Я думаю, в конце концов, они бы поняли меня и помогли, но я не хотела развозить из всего этого драму, поэтому решила справиться с этим самостоятельно.

В то время общество пыталось полностью запретить аборты. Люди сплошь и рядом развешивали плакаты об абортах и скандировали “Остановите детоубийство”. Это было по всем новостям. Я чувствовала себя убийцей. Но я знала, что если оставлю ребенка, то его воспитание ляжет на плечи моих родителей, которые и так целыми днями пропадали на работе. Тогда мы просто не могли себе позволить иметь ребенка. Я взяла себя в руки и сделала аборт. В одиночку. После этого я стала избегать встречи с Дэйви.

Никто ничего не узнал. Доктора были замечательными и, слава Богу, все прошло довольно гладко. Однако после аборта я чувствовала себя ужасно расстроенной. Я не хотела повторения этой ситуации, поэтому сказала матери, что буду принимать противозачаточные таблетки. Она не спорила. Она знала о том, что я начала вести половую жизнь. Это было правильное решение.

Вскоре после этого на празднике в честь Хэллоуина я встретила женщину, гадающую по руке. Я рассказала ей про аборт. Карен и гадалка были единственными людьми, которые знали мою тайну. Все это время я хотела знать, кто бы мог у меня родиться, мальчик или девочка, поэтому спросила об этом у гадалки. Она сказала, что это был мальчик. Я до сих пор помню и люблю его и иногда проклинаю тот день, когда сделала аборт. Но все же я была оторвой. Когда в 13 лет я увидела Black Sabbath, я поняла, что хочу быть рок-звездой. Это стало моей мечтой, и я собиралась осуществить ее. Я видела свет в конце тоннеля, ведущий меня прямо к цели, и я знала, что все это реально. В своих фантазиях я мечтала стать королевой рока и хэви-метал. Единственной женщиной гитаристкой моего телосложения. Если бы у меня был ребенок, я бы не смогла преодолеть все препятствия на пути к своей мечте.

Давайте вернемся немного назад, во времена, когда я еще не успела окунуться во все безумие the Runaways.

Я родилась в Лондоне. Мой папа, Гарри Ленард Форд, был британцем, однако все звали его проссто Лен. Мою мать звали Изабелла Бенвенуто. Она была итальянкой. Когда папе исполнилось 20 лет, он пошел служить в британскую армию. Нацистская партия Гитлера вынудила Британию и Францию объявить войну Германии, и это положило начало одному из самых жестоких и всеобъемлющих вооруженных конфликтов в мире – Второй Мировой Войне. Четыре года войны мой отец провел в городе-курорте Анцио, Италия, и поэтому его батальон был одним из более двадцати принявших участие в сражении, получившем название Анцио-Неттунской операции. Из тысячи его сослуживцев в Анцио выжили только 9 человек, в том числе и мой отец.

К сожалению, во время сражения в него попала немецкая граната с рукояткой. Название гранаты полностью соответствовало ее внешнему виду: это была рукоятка примерно в 14 дюймов в длину с гранатой на конце. У нее был предохранитель с задержкой 4-5 секунд на срабатывание, а радиус поражения составлял около 12-14 ярдов. Отец выставил руку вперед, чтобы защитить себя от взрыва, и из-за этого лишился среднего и безымянного пальцев. Как ни странно, уцелевшая часть руки напоминала «козу». Всю оставшуюся жизнь отец вытаскивал осколки из своего тела, когда те выходили на поверхность его кожи. Он хранил эти осколки в маленькой баночке в аптечке.

Когда он получил ранение, его доставили в ближайшую больницу, и во время лечения в итальянском госпитале он встретил мою маму Изабеллу Бенвенуто. “Бенвенуто” в переводе с итальянского означает “добро пожаловать”. Моя мама была очень любящей и заботливой женщиной. Это одна из причин, по которой она работала медсестрой во время войны. Я думаю, что если бы не карьера музыканта, я бы тоже стала медсестрой, потому что я так же, как и она люблю помогать людям и заботиться о них. Она ухаживала за ранеными солдатами в госпитале на добровольных началах, и мой отец был одним из них.

Отец услышал, как она говорит по-итальянски и сразу влюбился в ее глубокий, страстный и соблазнительный голос. Находясь на лечении, он научился бегло говорить по-итальянски и просто влюбился во всю итальянскую культуру: их язык, еду и даже оперу. Отец часто говорил, что итальянцы самые страстные и заботливые люди из тех, что он встречал. Первое, что привлекло маму в отце, было то, что он нуждался в помощи. Он также был выжившим героем, за которым нужно было ухаживать. А еще он обожал оружие и мотоциклы, и этим напоминал Джеймса Дина с британским акцентом. Отец и мама оба участвовали в войне, в одно и то же время проходили через весь этот ад. Они оказались здесь, чтобы спасти друг друга, протянуть руку помощи. Они выжили, чтобы рассказать об этом. Эта связь стала прочной основой для зарождения взаимной любви. Он вышел из боя без двух пальцев и с раненым лицом, но нашел в маме свою любовь и вскоре попросил у нее руки. Они поженились 19 января 1945 года в Триесте, Италия, в месте, где горы достигают моря.

После медового месяца в Триесте они переехали в Англию. Прошло совсем немного времени после свадьбы, когда у мамы случился выкидыш прямо на железнодорожном вокзале. Это был очень тяжелый удар для моих родителей, поэтому они решили подождать, прежде чем снова планировать детей. Потом мама снова забеременела и родила мальчика, который мог бы стать моим старшим братом. Когда ему было 9 месяцев, он заболел пневмонией. Родители отвезли его в госпиталь, но врачи уже ничем не смогли ему помочь. Им пришлось мириться с мыслью, что их первый ребенок мертв. Мама почти никогда не рассказывала об этом. Вероятно, это были слишком болезненные воспоминания.

Примерно спустя пару лет мама вновь забеременела. 19 сентября 1958 года родилась Лита Розанна Форд. Мой отец был одним из 11-ти детей в семье, 9 из которых были девочками. Скорее всего, он больше хотел мальчика, однако вместо него родилась я.

До тех пор, пока мне исполнилось четыре, мы жили в Стретеме, в рабочем квартале на юге Лондона. Мы были небогаты, поэтому снимали маленькую квартирку, стены которой были обклеены жуткими разноцветными выцветшими обоями. Мама часто приглашала парочку друзей на дни рождения или детские вечеринки, а я ждала, пока мой отец вернется домой с работы. Я садилась на свой красный трехколесный велосипед с белой полосой и крутила педали ему на встречу. Это был своеобразный ежедневный ритуал.

Помню, как я смотрела свои любимые передачи по телевизору, особенно диснеевские фильмы в субботу вечером и Шоу Эда Салливана. Мне очень нравилось, что он произносил слово “шоу” (show) как “шу” (shoe). “Сегодня будет поистине грандиозное “шу”!” Но больше всех мне нравился итальянский мышонок Топо Джиджио, которого я называла “Поподжиджио”. Он покорил мое маленькое сердечко своей безграничной любовью к каждому человеку. Никто из остальных героев детских мультиков не мог сравниться с Топо Джиджио! Я также помню, как мы ездили к Ла-Маншу на весь день. Это было очень увлекательное приключение. Мы бегали по пляжу, лазили по скалам и рыбачили. К концу дня я была полностью измотана. На пути домой мы частенько останавливались у ближайшей фермы, чтобы поесть свежей клубники.

Моя мама, к сожалению, была не в восторге от Англии. Она выросла на пляжах средиземноморья, и никак не могла выносить серую, промозглую английскую погоду. Ее всегда тянуло к местам, где много солнца и пляжей. Мамина младшая сестра Ливия жила в Бостоне, и, когда мне исполнилось 4 года, мы переехали туда в надежде на лучшие погодные условия. Летом там было очень хорошо и тепло, однако зима было очень суровой и снежной. Это было раз в десять хуже, чем в Англии! Отцу практически каждое утро приходилось раскапывать свой грузовик, в противном случае снег бы завалил дорогу. Совершенно очевидно, что мы не могли оставаться здесь еще одну зиму. Когда я пошла в детский сад, мы переехали в Даллас к моей тете Фло. Это была одна из девяти папиных сестер. Мы прожили там почти год, после чего мама все-таки уговорила отца переехать в южную Калифорнию, где жили еще две папиных сестры. Самое главное – там были очень теплые и солнечные пляжи. К тому времени я училась во втором классе.

Когда мы переехали в Калифорнию, мама была на седьмом небе от счастья. Она выросла на пляжах Италии, и очень любила загорать, поэтому ей просто необходимо было находиться рядом с океаном. Мы с ней могли бродить по пляжу до заката. Когда подросла, я часто ездила туда на велосипеде и проводила день наедине с собой, если мама работала в ночную смену или просто не могла поехать со мной.

Мой отец стал механиком в автомобилестроительной компании Ford. В конце концов он занялся недвижимостью, и работал на компанию “Century 21” в стильном блейзере горчичного цвета. У меня сохранился его блейзер. Сначала мы жили в маленькой квартире в Лонг-Бич, потом отец начал хорошо зарабатывать, и мы смогли купить дом с тремя спальнями в Лейквуд Виллидж, пригороде, находящемся в пяти милях от севера Лонг-Бич. Предполагалось, что я буду ходить в лейквудскую школу, которая была более безопасной, нежели политехнический колледж Лонг-Бич. Наш дом был в деревенском стиле, и мои родители внесли в него много итальянского. Каждая комната была оформлена по-своему. Одна была вся в клеточку, в другой была куча зеркал, третья – в стиле лофт. У отца были просто золотые руки. Он самостоятельно сделал в кухне арку под кирпич и вырастил 280 кустов роз в саду для моей мамы. Эти розы были ее гордостью. Они росли по всему периметру заднего и переднего дворов. Отец также превратил гараж в домик с ванной, душем и маленькой кухней. Он заштукатурил и покрасил стены, разместил там спальный гарнитур вместе с катушечным магнитофоном Sony. Теперь это была мини-квартира, где я жила и училась играть на гитаре. Именно в этом доме я и выросла, и спустя годы, именно сюда я возвращалась каждый раз после неудач в музыкальной карьере.

Когда я была маленькой, родители постоянно слушали музыку, особенно итальянскую оперу в исполнении Паваротти, Марио Ланца или Дина Мартина. Это было здорово. Я часто звала родителей к себе в домик, чтобы показать очередной запил на гитаре, и им всегда нравилось то, что я играла. “О, Лита, сыграй Black Sabbath еще раз” – просила мама с чудесным итальянским акцентом. “Сыграй Сантану”.

Родители были не единственными, кто поощрял мою любовь к музыке. Мой кузен Пол, будучи старшим из братьев в Лонг-Биче, был на шесть лет меня старше, и тоже знал о моем пристрастии к хэви-метал. Он и сам побывал на многих рок-концертах. 25 сентября 1971 года, спустя всего шесть дней с моего тринадцатого дня рождения, он позвал меня с собой на концерт Black Sabbath в Лонг-Бич.

Пол заехал за мной на своем Форде 1954 года. Городской концертный зал Лонг-Бич представлял собой зал на 8 тысяч мест, открывшийся во времена Великой депрессии рядом с Пайком, парком развлечений выше уровня океана. Это был замечательный парк, но к 1971 году Пайк совсем запустили и забросили. Использованные шприцы валялись по всему пляжу, а “американские горки” вообще следовало закрыть много лет назад. Когда мы вошли в зал, я была поражена этим огромным помещением с бесконечным балконом. Для кого-то это место знавало времена получше, но мне казалось, что я попала в сказку.

Арена Лонг-Бич, как мы называли это место, была насквозь пропитана дымом. В то время и я понятия не имела, что такое марихуана, но прикольный запах и дымка, исходившие от толпы, заинтересовали меня, и я поняла, что хочу знать об этом мире гораздо больше. Пол взял самые дешевые билеты на балкон, однако там мы пробыли совсем недолго. Мы спустились на площадку, где не было сидячих мест. Вместо этого, все стояли вокруг, окутанные сигаретным дымом и запахом марихуаны. Мы начали пробираться ближе к сцене.

В толпе были бешеные фанаты, которые свешивались с балкона и сваливались прямо на находящуюся под ними сцену. Темный зал едва освещался, создавая впечатление, что ребята на сцене всего лишь силуэты – полулюди, полутени. Все что можно было разглядеть, это вихри густых черных волос и, не так часто, отблеск света на крестах, висевших на их шеях.

Вся моя жизнь промелькнула перед глазами, когда я, наконец, разглядела гитариста Тони Айомми. Он не был похож на человека, он выглядел как сам Бог. Я никогда раньше не была на концертах подобного масштаба. Казалось, будто я открыла для себя целый новый мир, возвращаться обратно из которого уже не хотелось.

Когда концерт кончился, я уже знала, чем буду заниматься всю оставшуюся жизнь. Я хотела действовать на людей так же, как это делали Black Sabbath. И абсолютно неважно, что я была девчонкой. У меня и мысли не возникло, что девушки по каким-то причинам не могут творить то же, что и Black Sabbath.

Вскоре у меня появилось дикое желание купить гитару Gibson SG шоколадного цвета, как у Тони Айомми в ту ночь. Я хотела заработать на нее сама, поэтому решила, что весь следующий год буду работать в больнице Святой Марии в Лонг-Бич, где моя мама работала в отделе продовольствия. Там была свободна вакансия администратора продуктов питания. Мне было всего 14 лет, и я была слишком мала, чтобы работать. На собеседовании я соврала про свой возраст. У меня была большая грудь, и мама помогла мне ее увеличить с помощью бюстгальтера. Работодатель Джэйли спросил, сколько мне лет, и прежде чем мама смогла вставить хоть слово, я ответила “Мне шестнадцать”, что означало, что я достаточно взрослая, чтобы работать. Я получила эту работу.

Это была полноценная работа, на которую я ходила каждый день после школы. Я перевозила тележку от палаты к палате и разносила еду. Все эти люди были очень больны, некоторые из них были на волосок от смерти. У каждого из них было особое питание и было очень важно не перепутать пациентов. Некоторым людям была нужна только жидкая пища. Другие ели запеченную курицу и картофельное пюре, которые я должна была разогреть и разнести. Эта работа на самом деле была не так легка для меня, потому что мне было очень жаль всех этих больных людей.

Я копила все заработанные деньги до тех пор, пока не смогла себе позволить купить заветную SG. Я пошла в местный магазин музыкальных инструментов и купила ее. Я точно знала, чего хотела. Я отдала 375 долларов за Gibson SG, что тогда было очень дешево для него. Я принесла гитару домой и подключила к папиному магнитофону Sony. Я настроила звук. Она зазвучала просто божественно.

В апреле 1974 года я увидела по телевизору рекламу музыкального фестиваля Cal Jam. Там должны были выступать несколько знакомых мне групп, среди которых также были Deep Purple. Я никогда не видела их выступление живьем, но соло-гитарист Ричи Блэкмор был одним из моих кумиров со своим коронным соло в технике “double picking”. Я решила, что должна попасть туда, во что бы то ни стало. Моя подруга Патти тоже хотела пойти туда, но было несколько трудностей. Во-первых, наши родители ни за что не допустили бы этого. Во-вторых, фестиваль проходил в 50 милях отсюда, в Онтарио, штат Калифорния. Нам было всего по 15 лет, и мы не могли вести машину. Единственный выход из ситуации – врать.

Патти сказала своим родителям, что проведет выходные у меня дома, а я в свою очередь сказала своим, что буду у нее. Мы обе одели потертые джинсы Levi’s и футболки и взяли несколько вещей для ночевки в Онтарио. Ранним утром мы встретились на автобусной остановке, так как это был лучший вариант для начала путешествия автостопом.

Мы понимали, что можем здорово влипнуть, но нам было пофиг. Какое бы дерьмо с нами ни случилось, это того стоило. Мы выставили вперед большие пальцы, и стали ждать, пока не остановится какая-нибудь машина. Спустя некоторое время на обочину свернул грузовик, и странный тип за рулем опустил стекло.

“Куда едем?”

“В Онтарио”, ответила я. “А ты?”

“В Аляску. Но могу остановиться в Онтарио. Запрыгивайте, девчонки”.

Аляска? Да ну? – спросила я себя, но мы должны были добраться до фестиваля во что бы то ни стало. Я была немного старше Патти, поэтому усадила ее на заднее сидение. Она была напугана. Тип в пикапе Калифорнию даже в глаза не видел. Тогда, в 74-м, это было действительно круто. Торговые центры еще не успели усеять собой ландшафт. Вместо них было бескрайнее пространство, горы и пальмы, терявшиеся где-то вдалеке. Тут мужику взбрело в голову записать происходящее на пленку, и, не отрываясь от вождения, он принялся искать свою камеру. Он копался в сумке, лежащей на заднем сидении, после чего выпустил руль из рук, что привело Патти в настоящий ужас. Я быстро перехватила руль и успела выровнять грузовик к тому времени, как он нашел камеру. Следующие несколько миль я вела пикап, пока этот тип снимал окрестности. Патти вжалась в сидение, уверенная в том, что мы разобьемся к чертям, но я не собиралась умирать, по крайней мере, до тех пор, пока своими глазами не увижу живого Ричи Блэкмора.

Наконец, мы приехали на автодром Спидвей. Нам пришлось столкнуться с еще одной проблемкой: мы не проходили на фестиваль по возрасту. Ну, и что теперь? Мы пролезли через дыру в заборе и нашли место, куда можно было скинуть свои вещи. Вокруг были обдолбанные люди, устраивающие оргию, ссущие в пивные бутылки и распевающие песни. Красота!

Сцена Cal Jam была построена специально для восьми величайших групп. Это была огромная штуковина из пятисот секций подмостков и 23 тысяч квадратных футов фанеры. 4 башни выдерживали мощность звука в 44 тысячи ватт, а осветительная система мощностью в миллион ватт ярко освещала всю сцену вплоть до парковки. Четверть миллиона человек заполнили трибуны и огромную площадь рейстрека. Патти и мне удалось отыскать путь внутрь.

Здесь были самые лучшие: Seals & Crofts, Earth, Wind & Fire, Rare Earth, the Eagles, Black Oak Arkansas, Black Sabbath, Deep Purple и Emerson, Lake & Palmer. Нам очень нравилась группа Black Oak Arkansas из-за нереально сексуального солиста Джима Дэнди.

Black Sabbath вышли еще до темноты. И вновь меня завораживало каждое движение Тони Айомми. Следующими были Deep Purple, и к этому времени уже стемнело. Вся атмосфера фестиваля изменилась в мгновение. Включились огни рампы, и они просто захватывали дух. Очень завораживало то, как свет падал на Ричи Блэкмора. Захватывало то, как грациозно он держал свою гитару, как стоял, как двигались по грифу его пальцы. Это была самая настоящая битва между Джоном Лордом на клавишах и Ричи на гитаре. Я просто стояла с открытым ртом, наблюдая за этими двумя. Оператор, казалось, нарушил личное пространство Ричи, и Ричи был очень зол, потому что под конец выступления Deep Purple, Ричи бросил гитару в воздух и разбил ее оземь на мелкие кусочки. Затем он взял гриф гитары и толкнул ее прямо в дорогущий объектив телекамеры оператора. Он явно достал Ричи, и теперь настал час расплаты. Это самое клевое, что я видела. Той ночью Блэкмор просто гипнотизировал зрителей. Никто не в силах повторить подобное. Никто не сравнится с его яростью. Даже Emerson, Lake & Palmer, которые вышли последними с вращающимися клавишами Кита Эмерсона.

В течение недели мы подружились с некоторыми чуваками, и на следующий день они подвезли нас, поэтому не пришлось снова ехать автостопом. Весь путь до дома я думала о том, какие же все-таки крутые Ричи Блэкмор и Тони Айомми. Если бы я знала о существовании Сансет Стрип, я бы замахнулась на эти огни в тот же день.

Но Лонг-Бич не позволил мне уехать в Голливуд, пока я не научилась бороться, не давать никому спуску и не позволять на себе ездить. В тот момент я этого не понимала, но это была отличная тренировка для жизни в стиле рок-н-ролл. Мне было шестнадцать, когда состоялась моя первая крупная драка в 1975-ом. Мы с мамой поехали в Бостон навестить кузенов и тетушку Ливию. Нам пришлось лететь на самолете. Мама сказала: “Лита, у нас нет времени готовить обед перед полетом. Почему бы тебе не съездить вверх по улице на машине отца и не взять парочку сэндвичей в “У Эрби”?”

Через несколько кварталов от нашего дома находился большой торговый центр с парой закусочных. Я подъехала к “У Эрби”, и вошла внутрь, намереваясь заказать еду. Кроме меня в зале было еще четыре человека – две девушки и два парня. Они были в символике уличных банд, в банданах, а у девушек были огромные накладные ресницы. Весь их прикид словно кричал: не лезь к нам. В свою очередь на мне был верх от купального костюма, обрезанные джинсовые шорты и шлепанцы. Как только мне отдали заказ, один из парней сказал мне: “Эй, детка, дашь потрогать сиськи?”

Я посмотрела на него и ответила: “Ты просто полный придурок. Твоя девушка сидит рядом. Как у тебя язык повернулся говорить такое при ней?” Затем я развернулась и вышла из кафе.

Но тут, какого-то черта, его деваха будто с цепи сорвалась! Она пошла за мной на парковку и начала докапываться. Мы орали друг на друга. Она визжала “Не смей так разговаривать со мной!”.

“Я не сказала тебе ни одного сраного слова. Я разговаривала с твоим долбаным дружком”.

“В таком случае, не смей с ним разговаривать!”

Я послала ее на хрен и ушла, решив не тратить на нее время. Следующее, что я помню, это банка колы, летящая прямо в папину машину. Эта выходка разозлила меня окончательно, но я не подала виду. Я спокойно положила еду в машину и уехала, не сказав ей ни слова. Но вместо того, чтобы поехать домой, я поехала к подруге Пегги и прямо с порога заявила “Пегги, их четверо, я одна. Мне нужна твоя помощь”.

Она не стала вдаваться в детали. Единственным вопросом, который она задала, был “Что нужно делать?”

“Просто веди машину”.

Она запрыгнула в машину своей матери, и мы направились к Макдональдсу, где купили большую бутылку колы. После этого мы поехали к “У Эрби”, но этих козлов там не оказалось, и мы принялись кружить по всей территории центра в поисках этих гадов. Мы прошерстили всю парковку, заглядывая между машин и ближе к обочине. Наконец, я увидела их возле JCPenney. Я сказала Пегги: “Паркуйся, они здесь”. Она осталась в машине, а я направилась к ним, крепко держа бутылку колы в руке. Деваха стояла ко мне спиной, поэтому не видела, как я подходила. Я похлопала ее по плечу. Она повернулась ко мне, и наши взгляды на секунду пересеклись перед тем, как я выплеснула колу ей в лицо. Моментально завязалась драка. Ее подруга вскочила на меня и схватила за волосы в попытке оттащить меня от нее. Я сидела на груди этой выскочки, прижимая ее к земле. Ее накладные ресницы уже начали отклеиваться из-за выплеснутой мною колы. Спустя несколько минут я пыталась отодрать ее уже от себя. Один из парней разнял нас. Мои колени истекали кровью от ерзаний на бетоне. Я сказала ей: “Все, я ухожу. С тебя хватит”, и быстро побежала обратно к Пегги. Она открыла мне левую дверь машины, но как только я начала залазить в нее, то услышала шаги этой сучки позади себя. Она стащила с себя ремень и хлестнула им мне по лицу. Его пряжка прошлась прямо по моему носу, и я почувствовала, как он просто развалился на части. Чертова овца! И хотя я не ответила ей на удар, она снова набросилась на меня с ремнем и начала хлестать по лицу. Я не поднимала голову, и она не видела текущую из носа кровь. Вскоре я нашла в себе силы все-таки сесть в машину и закрыть дверь. “Поехали” – обратилась я к Пегги. “Валим отсюда”. Кровь струилась по груди. “Думаю, стоит заскочить в больницу” – сказала я.

Пегги взглянула на меня и ответила: “Ну да, Лита. Я тоже так думаю”.

Она отвезла меня в больницу, но они не приняли меня из-за того, что я несовершеннолетняя. Я позвонила родителям, которые уже практически прокляли меня вместе с этими сэндвичами с ростбифом, и рассказала о случившемся. Они дали свое разрешение врачам и поехали мне навстречу. У меня был разбит нос, и мне наложили на него несколько швов. Но забавно другое. Для того, чтобы вылечить мое лицо им, видите ли, нужно разрешение родителей, а как дело касается абортов, то дело обстоит иначе. Лучше б я никогда не знала, насколько это, черт возьми, больно, иметь разбитый нос. Правая часть моего лица была черно-синей, а глаз совсем заплыл. Одна сторона шеи была полностью в ушибах и ссадинах. У меня был ужасный шрам на носу и следы от семи швов, а белок правого глаза имел кроваво-красный оттенок, когда я пришла на прослушивание в группу Runaways в сентябре того же года. Это были мои первые боевые шрамы из множества последующих.


 


ГЛАВА 2

ПРОСЛУШИВАНИЕ

Привет, пап! Привет, мам!

Это ваша красотка!

- “Красотка”

(авторы песни – Ким Фоули и Джоан Джетт)

 

Вскоре после той уличной драки у меня дома раздается неожиданный телефонный звонок.

“Ты – та самая девушка, которая играет на бас-гитаре?” - спрашивает мужской голос.

Меня жутко бесило, что все были уверены, будто я бас-гитаристка, поэтому я ответила: “Нет! Я не играю на басу!”

“Ладно, у меня к тебе предложение, юная леди. От тебя требуется умение играть на каком-нибудь инструменте. Играешь на чем-нибудь?”

“Я играю на гитаре”.

“В таком случае, нам как раз нужна гитаристка”.

“Кому это, “нам”?” поинтересовалась я.

“Runaways. Рок-н-ролльная молодежная группа, в которой играют отвязные сексуальные сучки. Слыхала о такой?”

“Нет”. Все указывало на то, что голос на том конце провода принадлежал какому-то жутко странному типу. Однако, по непонятной причине, этот разговор меня заинтриговал. “Как вас зовут?” – поинтересовалась я.

“КИИИИИМММ! Меня зовут КИИИИМММ ФООООУУУУЛИ! Я – великий продюсер и композитор, который может сделать из тебя самую крутую рок-звезду в мире. Лучшие рок-звезды будут просто нервно курить в сторонке, глядя на тебя. Ты будешь выступать только на самых крупных площадках, будешь блистать на обложке каждого журнала. Ты станешь легендой”.

“Серьезно? Это все, конечно, звучит круто, но что мне придется для этого сделать?”

“У тебя есть машина и музыкальный инструмент?”

“Да, у меня Гибсон SG цвета шоколада. Ну, и тачка тоже имеется”.

“Твои родители смогут отпустить тебя на пару часов? Если сможешь подъехать к реп.точке, мы посмотрим, на что ты способна. Мы приглашаем тебя на прослушивание”.

“Куда ехать?”

“В Голливуд”.

“Черт. Это слишком далеко отсюда. Я не знаю, как туда добраться”.

Наш разговор, казалось, длился целую вечность. Чуть ли не целый час мы обсуждали историю всей моей жизни. Мы говорили о Black Sabbath и о Deep Purple, о том, что он лично знает Ричи Блэкмора. Еще мы говорили о школе и гитарах. Он очень заинтересовал меня. Я повесила трубку, уже не только зная, где находится Голливуд, но и увидев свет, в существование которого я всегда верила. Просто я не знала, как до него добраться. Ким Фоули не только описал мою мечту, он дал мне шанс на ее воплощение.

Я рассказала об этом разговоре родителям. Они тут же велели мне сесть в машину и ехать туда.

Родители помогли мне загрузить вещи на заднее сидение коричневого Монте Карло 1972 года, который они купили мне на день рождения по просьбе тети Роуз. Я была немного похожа на сумасшедшую со своим красным глазом и опухшим лицом. После того как погрузили мой Гибсон SG шоколадного цвета, я вырулила на дорогу и помчалась по магистрали. Я никогда раньше не бывала в Голливуде. Он был так далеко от Лонг-Бич, что казался мне какой-то параллельной Вселенной.

Прослушивание проходило в центре Западного Голливуда, в Санта Монике на бульваре San Vicente. Реп.точка находилась над аптекой, которая, видимо, уже давно не работала. Она была похожа на какую-то дыру, стены которой были завешены толстыми старыми и пыльными коричневыми занавесками для звукоизоляции, а на полу лежал такой же жуткий коричневый ковер. Там даже не было сцены, только электрогитара и барабанная установка. Когда я приехала, ко мне вышел Ким Фоули. Он опять завел свою пластинку про исполнение мечты, но пока я видела только, что он обшаривает меня глазами с головы до ног.

Он был высоким и худым, как скелет, и даже немного походил на Франкенштейна. У него были голубые глаза, волнистые каштановые волосы и жуткий неправильный прикус. Оранжево-коричневый костюм дополнял его образ. Первые пять минут болтовни он потратил, нахваливая себя и рассказывая о том, что сделает из всех нас суперзвезд. По его разговору я поняла, что была права. Он был похож на одного из тех голливудских фриков.

Наконец, он представил меня двум девушкам из группы: барабанщице Сэнди Песавенто, еще не взявшей псевдоним Сэнди Уэст, и ритм-гитаристке Джоан Джетт. Сэнди была милой спортивной девушкой с сильным характером и огромным желанием играть. Она во многом превосходила Джоан. Сама Джетт была маленьким скромным подростком со светло-каштановыми волосами, одетая в простую футболку и джинсы.

Ким громко хлопнул в ладоши, нарушая воцарившуюся неловкую тишину, а затем изрек: “А теперь сыграй что-нибудь”. Я очень хотела, чтобы у них от восторга отвисла челюсть, поэтому начала играть “Highway Star” из Deep Purple. Там было просто потрясающее гитарное соло. Сэнди тоже оказалась фанаткой Deep Purple и, к моему удивлению, начала подыгрывать мне на барабанах. Я была просто поражена тем, что другая девчонка исполняет одну из моих любимых песен. Она была поражена не меньше меня. Встреча с Сэнди была для меня как глоток свежего воздуха. Как только мы начали играть, я сразу поняла, что мы станем хорошими друзьями. Мы обе испытали на себе влияние хард-рока, и это осталось в нас навсегда. У нас были схожие музыкальные вкусы. Короче, мы продолжали играть всякие рифы, и время от времени она спрашивала у меня: “Ты знаешь Led Zep? А Хендрикса?”. Я знала их всех до одного.

Джоан слушала не такую тяжелую музыку, как я и Сэнди. Ее кумиром была Сьюзи Кватро, о которой я никогда раньше не слыхала. Она больше интересовалась глэм-роком. Когда я посмотрела на Джоан и Ким, они сидели с отвисшими челюстями. По одному виду Джетт я поняла, что мы с Сэнди играли музыку, которая была ей совершенно незнакома. Это был успех. Меня взяли в группу и сказали приехать на репетицию в конце недели.

Спустя несколько дней я наблюдала за тем, как репетирует Джоан и заметила, что она не играет баррэ аккорды. Я предложила научить ее этому, и она согласилась. Джоан схватывала на лету. На первую репетицию пришла басистка Микки Стил. Ее не было на моем прослушивании, так как Ким не знал, буду ли я играть на басу или электрогитаре, поэтому пока никого не брал на это место. Басистки менялись, как перчатки. Микки не прижилась в группе, и эти чувства были взаимны. Она терпеть не могла Кима и стиль музыки, который мы играли. Она не хотела быть членом подростковой рок-группы. Оно и понятно, вдеь ей было 22 года.

В то время Ким впечатлился книгой под названием “Блондинки в кино”. Ему понравилось описание того, как красиво отражается свет на белокурых волосах девушки. Он заявил, что нам нужна вокалистка блондинка. “Тогда эта блондинка должна быть похожа на Мика Джаггера” – предложила я. Ким согласился. “The Sugar Shack” был популярным подростковым клубом в Северном Голливуде, хотя я о нем раньше не слыхала. По идее, туда нельзя было попасть, если тебе меньше 18-ти, но 36-летнему Киму удалось все разрулить. Ведь это был сам Ким Фоули. “Эти маленькие сучки будут там выступать” – заявил он. Люди слышали о группе Runaways, и той же ночью по “Sugar Shack” прошел слушок, что Ким и Джоан придут туда в поисках вокалистки. На деле, сам Ким Фоули и пустил это слух. Он был просто королем хайпа. Именно голливудским хайпом и были Runaways в самом начале своей карьеры. Пришло время взрослеть.

На следующий день мы все встретились на реп.точке над аптекой. Мы сидели в комнате и джемовали, ожидая девушку, которую Ким откопал в “Sugar Shack”. И вот она пришла. Шери была худенькой и милой блондинкой со стрижкой точь-в-точь как у Дэвида Боуи во времена записи альбома “Ziggy Stardust”. Она дико нервничала, и в моих глазах выглядела как заблудившаяся овечка. Я подумала о том, что она еще слишком молода, но предположила, что Ким просто искал хорошенькую мордашку. И она действительно была такой. Особенно когда закуривала сигарету.

Ким закрыл дверь и спросил: “Какую песню Сьюзи Кватро ты учила?”

“Fever”.

Я застыла на месте и тут же переспросила “Fever? Ты выучила Fever? На хрена?!”

“Ну, это очень страстная песня” – пробормотала она. “Может, вам лучше послушать, как я пою?”

“Я не буду играть “Fever”” – заявила я всем. “Я хочу играть рок-н-ролл, черт побери”. Мы с Шери явно не смотрелись вместе. Сэнди тоже была не особо ей рада.

Тут вмешался Ким “Так, не гоните лошадей. Мы напишем новую песню. Что у нас созвучно с Шери (Cherie)? Черри (Cherry)! Мы напишем песню и назовем ее “Cherry Bomb””.

Ким отвел Джоан в другую комнату, а остальные остались тупить. Через 25 минут они вернулись. Ким указал на Джоан и сказал ей: “Сыграй вот это. Дуу-дуу-дуу-дуу-дуу-дуу-дуу-дуу”. Джоан начала подражать звукам Кима на гитаре и тот принялся напевать текст к “Cherry Bomb”.

Шери проходила прослушивание в группу, исполняя именно эту песню. Я скептически относилась к ее музыкальным способностям, ведь она была слишком молода и неопытна. К тому же, меня дико смущал тот факт, что Ким нашел ее в ночном клубе. Что там за родители, которые отпускают ребенка в Голливуд на ночь без взрослых? Ей ведь было всего 15 лет. Несмотря на это, Шери больше всего на свете хотела стать звездой рок-н-ролла.

Я расхаживала по комнате назад и вперед. Я не нервничала, ведь я действительно не могла ничего с этим поделать. В конце концов, никто ничего не мог решать. Дело было за Кимом. Очевидно, что он взял ее из-за милой мордашки и белокурых волос. Ким решил, что она станет нашей фронтменшей, что с этим поделаешь.

Сэнди помучила ее еще немного, после чего объявила: “Окей, добро пожаловать в Runaways”.

Шери облегченно выдохнула. Все пожали ей руку, даже Ким, разглядывающий ее как кусок мяса. Он был убежден, что поиски вокалистки окончены. Только я не была согласна с этим решением. Я надеялась найти кого-то получше, после разучивания таких чертовски сложных гитарных соло.

Осталось найти басистку. Родни Бингенхаймер, снявшийся в легендарном фильме “Секс, наркотики и Сансет Стрип” и владелец собственного ночного клуба Rodney’s English Disco, рассказал Киму о молоденькой фанатке группы Kiss по имени Джэки Фукс, которую он встретил на парковке компании Starwood. Он был совершенно очарован Джеки и ее страстью к Kiss. Она сказала Родни, что играет на басу. Ким пригласил ее на прослушивание, не имея ни малейшего понятия, что из этого выйдет, а она просто не могла отказаться, ведь это был шанс, который не стоило упускать.

Следующее, что мы узнали, когда Джеки Фукс пришла на прослушивание, это то, что она знала только одну песню Kiss и, конечно же, это была “Strutter”. Честно говоря, я не была в восторге от игры Джеки. Сэнди тоже была против ее присоединения к группе. Она явно не имела ничего общего с рок-н-роллом. “Она ведь совершенно обычная, ей далеко до рок-н-ролла” - сказала я. Сэнди поддержала меня и добавила, что та выглядит как “Принцесса долины”.

“Слушайте меня, говно собачье” – сказал Ким, тыча в нас пальцем. “Все обычные подростки увидят в ней себя. Вы должны быть благодарны ей за то, что она такая, иначе не видать вам контракта, как своих ушей. Она вполне отвечает требованиям Mercury Records”. Все это говорило о том, что если мы возьмем Джеки, то контракт будет у нас в кармане. Согласно легенде о Runaways, незадолго до своей смерти Джимми Хендрикс сказал Денни Розенкранцу, который в 1975-ом был A&R-менеджером Mercury Records: “Денни, когда-нибудь девчонки с гитарами будут играть рок-н-ролл. И это будет что-то совершенно новое. Они будут похожи на пришельцев в своих попытках вписаться в рок-н-ролльную среду. И каждый раз, когда они будут выступать, никто не будет понимать, что происходит. Если ты застанешь момент, когда девчачья группа добьется успеха, запомни его”. Денни Розенкранц не стал с нами сотрудничать, сославшись на слова Хендрикса.

Мне казалось, что все согласились на Джеки только потому, что больше не хотели никого искать. По моим ощущениям, она совершенно не вписывалась в рок-группу. Я все-таки поддержала ее кандидатуру, но только ради подписания контракта. Со временем Джеки улучшила свои навыки, впрочем, как и все мы.

Следующие несколько месяцев мы репетировали в жутко неудобном трейлере на пересечении Cahuenga и Barham в долине Сан-Фернандо. На самом деле это был трейлер, который можно было перемещать, прицепив к задней части грузовика. Он был припаркован недалеко от шоссе Hollywood 101, а его владельцем был парень по имени Бад. Он был беззубым и выглядел так, будто ему недавно стукнуло лет сто. Ким снимал у него трейлер за 25 центов в час. В нем ничего не было кроме грязного разноцветного плюшевого ковра, который пестрел пятнами на любой вкус. Он был просто отвратителен, к тому же стоял в жутком месте, но мне было плевать. Для меня он был местом, где можно было играть так громко, как мы хотим, и никто бы не сказал нам ни слова. Однажды к нам в трейлер пришла рожать сенбернар Бада. Она родила кучу маленьких щенят прямо в разгар нашей репетиции. Господи Боже! Весь этот чертов ковер был в плаценте и отвратительной жидкости. Кто-то выбежал на улицу за Бадом, а остальные просто продолжали репетировать. Выглядело все это как минимум странно. К счастью, Бад остановил это безумие. Ким отпустил нас по домам, пока тот оттирал всю эту грязь.

Мы приезжали в трейлер где-то в 4:30 сразу после школы. К этому времени мы успевали сильно проголодаться. Единственным плюсом расположения трейлера было то, что на углу находился маленький магазинчик. Почти каждый день я брала там сэндвич из сдобного хлеба с авокадо, сыром проволоне и помидорами. Сэнди обычно ела чизбургеры. Мы с Сэнди быстро проглатывали еду и бежали на репетицию. Нам приходилось очень долго добираться до места, поэтому мы приезжали позже всех. Я уходила со школы пораньше и ехала из Лонг Бич к ней в Хантингтон-Бич. В лучшем случае дорога занимала 30 минут. Затем я разворачивалась, и мы ехали в долину. Нам нужно было свернуть с 405 шоссе на 101-ое, а эта поездка занимала добрых полтора часа. Джеки, Джоан и Шери уже были там, так как жили намного ближе, чем мы.

Мы с Сэнди болтали всю дорогу. Она рассказывала мне о своей семье и сестрах. В своей собственной семье она была белой вороной и ее мать не особо поддерживала желание дочери играть в рок-группе. Казалось, что бы Сэнди ни делала, та все равно была недовольна. Но я считала ее лучшей из сестер, а ее мать, к своему стыду, не замечала этого. Однажды, во время долгой дороги, Сэнди сочинила песню под названием “Песня о сосках”. Нам нужно было чем-то занять себя. Так почему не написать песню? Она ложилась на мотив “Лодка, лодочка” и начиналась со слов Сэнди “Чувствуешь, как твердеют соски?”

А я отвечала ей: “Да, мои соски твердеют!”

Сэнди: “Твердеют!”

Я: “Твердеют!”

Сэнди: “Чувствуешь, как твердеют соски?”

Я: “Да, мои соски твердеют!”

Затем мы обе запевали: “Вууууууууухууууу!” и начинали по новой. Милая песенка.

Это было очень смешно, и нам просто сорвало башню. Она становилась заглавной темой Runaways. Еще у нас была песня “Кино” с довольно примитивным текстом: “Кино, кино, парень из кино!”. Еще одна революционная вещь.

Большинство песен ранних Runaway было написано на всех этих репетициях. Как-то мы сидели и думали о том, какие бы нам придумать псевдонимы, да так, чтоб они передавали дух рок-н-ролла. Джоан уже сменила свою фамилию Ларкин на Джетт. Мы сошлись на том, что нужно придумать что-то в одном стиле. Сандра Песавенто стала Сэнди Уэст, а Джеки Фукс – Джеки Фокс. Я долго сидела и думала: “Какое, черт возьми, имя мне придумать? Лита Пэрис? Лита Лондон?” Я перепробовала все варианты, но ни один не подошел. Наконец, я сказала: “На хрен все это. Если им не понравится мое имя, то пусть поцелуют меня в зад”. Имя Шери было чисто голливудским, так как ее мама была актрисой и точно знала, как следует назвать ребенка из Лос-Анджелеса. Шери Кэрри. С этим не поспоришь.

Как-то раз мы даже репетировали голыми. Чисто для прикола. Мы выгнали всю команду вместе с менеджером и закрыли за ними дверь. Потом сняли одежду и начали играть голыми. Первой на старте была “Песня о сосках”.

Мы с Сэнди пели остальным девчонкам на другом конце трейлера:

“Чувствуешь, как твердеют соски?”

Джоан, Шери и Джеки отвечали “Да, мои соски твердеют!”

Сэнди и я: “Твердеют!”

Джоан, Шери и Джеки: “Твердеют!”

Все вместе “Вууууууууухууууу!”

В 16 у меня было довольно развитое тело. Размер груди был 36С, талия 26 дюймов, бедра 36 дюймов. Из всей группы только я была фигуристой, из-за чего чувствовала себя толстой. Меня это жутко бесило. По идее у меня были идеальные параметры, но мне казалось, что я какая-то неповоротливая и неуклюжая. На обложке первого альбома пришлось ретушировать декольте Шери, которая красовалась на фото в открытой кофточке, хотя ей явно нечем было гордиться. Только спустя какое-то время я осознала, как все-таки круто иметь хорошие формы.

Домой я обычно приезжала к полуночи и еле доползала до кровати. Наутро я упрашивала отца не заставлять меня идти в школу, ссылаясь на болезнь или адскую тошноту. К сожалению, он никогда не попадался на этот развод. Он поддерживал мое стремление играть в рок-группе, но, помимо этого, мне нужно было закончить школу. Поэтому каждое утро я поднимала свою задницу и шла в политехнический колледж Лонг-Бич, из которого сбегала как можно раньше, чтобы заехать за Сэнди и отправиться на репетицию.

Как-то вечером во время одной из репетиций я вдруг кое-что поняла. Стоял октябрь 1975 года, и группа Runaways существовала уже две недели. Мне показалось странным, что ни одна из девчонок никогда не говорила о парнях. Мы были подростками и, по идее, парни должны были быть нашей главной темой, но они постоянно ржали над другими девчонками. В этот момент меня осенило, что Джоан и Шери всегда были вместе и общались не как друзья, а скорее как пара. Джоан везде следовала за Шери словно тень. Сначала я думала, что они просто становятся лучшими друзьями, но потом мои подозрения подтвердились. Они были лесбиянками. Все, кроме Джеки. Она была натуралкой и даже не баловалась наркотой.

До этого, я не имела представления о том, кто такие лесбиянки или бисексуалы. Я никогда не встречала в своей жизни таких людей. Сейчас это, конечно, прозвучит глупо, но родители никогда не заговаривали со мной на эту тему. Почему никто не обсуждал это со мной? Ладно бы родители, но как же учителя? А Ким? Был 1975 год. Общество не принимало людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Полная жопа. Эта новость просто херанула меня по башке. Если бы хоть кто-нибудь объяснил мне, что мужики иногда спят с мужиками, а женщины с женщинами, я бы не была в таком ахуе. Пришлось разбираться во всем этом самостоятельно.

Первое, что я выяснила, это то, что Сэнди, самый дорогой мне человек, была лесбиянкой. Затем я поняла, что Шери мутит с Джоан. Я охренела до такой степени, что ушла из группы, обвинив во всем Кима. Я сказала, что не намерена больше терпеть его долбанутые выходки. Это была полная херня. Я еще могла понять ярых матерщинников, но лесби и би были выше моего понимания. В какой-то момент я подумала, что одна из девчонок может подкатить и ко мне и, чтобы предотвратить это безумие, я собрала все вещи и уехала домой. Родителям я сказала, что у меня была стычка с Кимом, и я ушла. Они были очень расстроены, так как были уверены, что наша группа точно добьется успеха.

Прошел уже почти месяц, но мне продолжали сниться кошмары, в которых Runaways добиваются успеха без меня. Однажды, где-то в середине декабря 75-го, мне позвонили Джоан, Шери и Сэнди. Я знала, что это дело рук Кима. В тот момент они записывали свой первый альбом в студии, однако контракт с лейблом еще не был подписан. Они просили “Лита, пожалуйста, вернись. Мы не можем никого найти на твое место. Никто не умеет играть так, как ты”. Я была в шоке. Мне пришлось мириться с их ориентацией, но это было уже неважно. Я знала, что никто из них не станет клеиться ко мне, потому что я была натуралкой, и они уважали мой выбор. Этот звонок позволил мне ощутить чувство собственной важности, ведь они наверняка прослушивали кучу девушек, но никто из них не подошел.

Тогда я обратилась к Кенту Тэйлору с просьбой съездить со мной и высказать свои мысли по поводу происходящего. Мне нужно было знать мнение человека, которому я доверяла. Мы загрузили вещи в Монте Карло и поехали в звукозаписывающую студию Cherokee в западном Голливуде. Когда мы прибыли на место, Сэнди сидела за барабанной установкой, проверяя звук, а Джоан настраивала гитару. Вся группа, включая Ким, поприветствовала меня и поблагодарила за возвращение.

Как только мы вошли, Кент сразу начал рассматривать всю эту огромную микшерную систему и микрофоны. Он повернулся ко мне и сказал: “Если ты откажешься от всего этого, то будешь самой последней идиоткой”. Оказалось, что Кент был немного знаком с Сэнди Уэст. Он заговорил с ней: “Черт возьми, это ты! Помнишь, я рассказывал тебе про Литу, когда вы собирали группу?”

Все это время Ким занимался сведением музыки. Мы немного поиграли, после чего Ким прервал запись и сказал: “Пораскиньте мозгами. Через три недели вам выступать на разогреве у Tubes, а у вас в башке какая-то херня”. Кент молча посмотрел на меня. На его лице читался вопрос: “Какого черта вытворяет этот придурок?” Он еще ничего не знал про это. Это было обычное поведение для Кима Фоули. Незадолго до этого он обзывал нас “собачьим мясом”, “псинами”, “собачьими пездами”, “говном собачьим”. Но благодаря этому “лесбийскому эпизоду” я перестала пытаться вывести людей на чистую воду. Я научилась отключаться и концентрироваться только на своих шести струнах.

Наша группа существовала уже какое-то время, и нам в голову пришла великолепная идея в таком составе пойти на фильм “Шоу ужасов Рокки Хоррора”. Все кроме Джеки пошли тем вечером в кино. В то время я пыталась приобщиться к транссексуалам и, хотя я так и не спала с ними, они мне нравились. Например, у меня были просто нереальные сексуальные фантазии о Тиме Карри, хоть он и одевался как трансвестит. Еще меня возбуждала талия Шери. Так как девчонки экспериментировали со своей сексуальной ориентацией, я была уверена, что просмотр кино про транссексуалов и рок-н-ролл будет как нельзя кстати. Нам так понравился этот фильм, что мы частенько напевали саундтрек “Time Warp”, дополняя его танцевальными движениями.

Мы исполняли ее на всех репетициях, в ресторанах, концертах, на радио, тусовках. В общем, везде. Когда мы выстраивались перед барабанной установкой, готовые сыграть “Time Warp” на репетиции, Ким говорил: “Грязные сучки, прекратите это дерьмо!”, но мы продолжали танцевать, демонстрируя средний палец Киму. И да, даже после того как мы репетировали голыми в тот день, танец “Time Warp” вошел в наш сет-лист вместе с “Песней о сосках”.


 


ГЛАВА 3

ДРЯННАЯ ДЕВЧОНКА

ГЛАВА 4

КОРОЛЕВЫ ШУМА

ГЛАВА 5

ЯПОНИЯ

ФОТОГРАФИИ

Обожаю это свадебное фото своих родителей – Гарри Ленарда “Лена” Форда (он в форме британской армии) и Изабеллы Бенвенуто. Они поженились 19 января 1945г., в Триесте, Италия

 

 

Мой отец со своим любимым мотоциклом Norton . В душе он был рокером.

Мы с мамой берем высокую ноту у нас в квартире в Южном Лондоне

 

 

Я со своей первой гитарой, моим самым любимым приобретением, у нас дома в Лонг-Бич, штат Калифорния. Я тогда и представить себе не могла, куда все это приведет меня…

Лен Форд

 

Одна из Runaway в окружении родителей Брэд Элтерман

 

 

Рекламное фото для нашего тура 1976г. Слева направо, сзади: я (соло-гитара), Сэнди Уэст (ударные), Джеки Фокс (бас); спереди: Шери Кэрри (вокал) и Джоан Джетт (ритм-гитара).

Крис Уокер

 

Слева направо: Лори МакАллистер, Сэнди Уэст, Джоан Джетт и я во время съемок клипа

“Mama Weer All Creeze Now”. Донна Сантиси

 

“Панк жив!”: ебашу в Эль Мокамбо в Торонто, 1978г. Дуг Кокер

 

Маэстро Ким Фоули с группой в Whisky A Go - Go . Генри Дильц/Корбис

 

 

В Раск Стьюдиос: Джоан и я перетираем с Джоном Элкоком (третий слева). Донна Сантиси

 

 

Мы с Джоан в редкий момент на съемках клипа “ Mama Weer All Creeze Now ”. У нас никогда не было личной приязни, но то, чего мы достигли вместе, выдержало испытание временем. Донна Сантиси

 

Слева направо: Лори МакАллистер (делает косяк), я, Сэнди и Джоан в номере отеля на гастролях 1978г. Тони Франкавилла

 

Бренди с ежевикой не желаете? Башню сносит на раз-два. Донна Сантиси

 

Зависаю с Джонни Рамоуном. Дженни Ленс

 

 

С тортом в форме Hamer Explorer , который the Runaways подарили мне на двадцатилетие. Донна Сантиси

 

Первые шаги в сольной карьере: кадры эпохи « Out for Blood », около 1983г.

 

 

Я и Джон Бон Джови, 1990г. Джон, Париж всегда будет нашим, детка.

Рон Галелла/Гетти Имеджис

Юная любовь: я и Никки Сикс. Я купила Никки первую татушку: здесь ее видно в отражении.

Джек Лью

 

 

Девчонка с обложки. Журнал Rip , октябрь 1988г.

 

Афиша к гастрольному туру New Jersey Syndicate Tour Джона Бон Джови в Италии.

Вы только посмотрите, кто у нас в главной роли.

 

 

Я и Оззи Осборн в 1989г., когда у нас обоих менеджером была Шэрон.

Хит нашего дуэта “ Close My Eyes Forever ” попал в десятку. Джин Керкленд

 

Металлическая месть: Тони Айомми, я и Гизер Батлер взяли на себя парней из Spinal Tap .

Обожаю этот фильм! Тони Франкавилла.

 

 

Джем с моим бывшим кумиром Тони Айомми из Black Sabbath . После нашей помолвки я увидела абсолютно другую сторону этого человека. Дэвид Пластик/Гетти Имеджис

С моим первым мужем, Крисом Холмсом. Брачное счастье избегало нас постоянно. Лиза Дарбон

 

 

С моей группой, моими родными душами в 1984-ом. Рэй Палмер

 

Мама Форд незадолго до ее ухода из жизни. Ее уход бросил меня на произвол судьбы.

Джин Керкленд

 

Я и мое “милое дитя Джеймс”, 1998г. Синтия МакКарти

 

Беременная Джеймсом, моим первым ребенком, 1997г. Материнство стало ценным даром

в моем несчастливом втором браке. Синтия МакКарти

 

 

Рокко (слева) и Джеймс (справа) на островах Теркс и Кайкос. Эти пацаны стали

моим спасательным кругом в мой наиболее трудный жизненный период.

 

Добро пожаловать в семейный бизнес: Рокко (слева) и Джеймс (справа) позируют со мной и дедушкой Элисом – то есть Элисом Купером

 

 

Одно из первых, что я сделала после того, как подала на развод в 2010-ом, чтобы закрыть

татуху с именем своего мужа на руке

 

 

Скучаю по детям, Малмо, Швеция, 2013г. Хенрик/зеркало заднего вида

 

 

В студии с Гэри Хоуи (и моей собакой Чарро) во время записи Living Like a Runaway , 2012. Гэри и его жена Николь дали мне приют, пока я завершала бракоразводный процесс. Мэтт Скерфилд

 

 

Я не смогла сдержать эмоций, когда писала песню “ Mother ”, но это было важно в период скорби. Это фотка, которую я позаимствовала у фанатки, которая сделала татушку

с текстом песни у себя на спине

 

Возвращение черной вдовы. Эрин Уильямс

Я приняла это как знак, когда реальная черная вдова пришла в мой дом. Слева: она заперта в Tupperware . Снизу: мой коллега по группе Марти О’Брайан демонстрирует пресс-папье, изготовленное им из этой стервы. Марти О’Брайан

 

У меня лучшие в мире фэны. Они дают мне кучу любви, а моя задача вернуть им ее. Здесь

я выступаю в Three Forks , Монтана. Марти О’Брайан

 

 

Мои братья по группе: Патрик Кеннисон, я, Марти О’Брайан и Бобби Рок. Дастин Джек

Одна из моих любимых наград. Certified Legend Award от Guitar Player. Марти О ’ Брайан

 

 

Международный аэропорт Лос-Анджелеса, глубокая ночь.

Дорожная жизнь по плечу не каждому, но я ее обожаю

 

Никогда не знаешь, кого встретишь. На этот раз это был Никки. Было здорово

снова пообщаться с приятелем из ранних деньков. Марти О’Брайан

 

 

Выход из тьмы к свету. Я до сих пор каждый вечер плачу по своим мальчикам, но спустя годы во тьме я чувствую себя счастливой, что мои фэны позволяют мне носить корону Королевы Металла. Даже не найдетесь, что я в ближайшее время откажусь от нее! Питер Фагербака


ОБ АВТОРЕ

 

ЛИТА ФОРД была соло-гитаристкой the Runaways, после чего начала весьма успешную сольную карьеру – платиновые пластинки, номинация на Грэмми. В 2014г. Лита получила премию “Certified Legend Award” от журнала Guitar Player и была введена в их Зал Славы. Она живет в Южной Калифорнии.

Ищи отличных авторов, эксклюзивные предложения и прочее на hc.com

 


 


БЛАГОДАРНОСТИ

 

Автор титульной страницы и открывающей фотографии главы (силуэт Литы Форд) – Дастин Джек. Дизайн обложки – Мамтаз Мустафа. Фотография лицевой стороны обложки – Стив Эмбертон. Внутренние фотографии, если не указано иное, представлены с любезного согласия автора.


 


АВТОРСКИЕ ПРАВА

 

LIVING LIKE A RUNAWAY. Авторские права на книгу принадлежат Лите Форд, 2016г. © Предисловие Ди Снайдера © Все права защищены согласно панамериканской и международной конвенций по авторским правам. Уплатой необходимых комиссионных сборов вы обеспечиваете себе право на доступ и чтение данного текста на экране. Никакая часть данного текста не может быть скопирована, передана, скачана, детранслирована, воспроизведена или сохранена в любой системе накопления или поиска информации, в любой форме или любыми средствами, механическими или электронными, будь то известные сейчас или изобретенные в будущем, без письменного разрешения со стороны Harper-Collins e-books.

 

ПЕРВОЕ ИЗДАНИЕ

 

ISBN 978-0-06-227064-1

 

Издание EPub Февраль 2016г. ISBN 9780062270641

 

16 17 18 19 20 OV/RRD 10 9 8 7 6 5 4 3 2 1


ОБ ИЗДАТЕЛЕ

 

Австралия

HarperCollins Publishers (Australia)

Pty.Ltd.

Level 13, 201 Elizabeth Street

Sydney, NSW 2000, Australia

www.harpercollins.com.au

 

Канада

HarperCollins Canada

2 Bloor Street East – 20th Floor

Toronto, ON M4W 1A8, Canada

www.harpercollins.ca

 

Новая Зеландия

HarperCollins Publishers New Zealand

Unit D1, 63 Apollo Drive

Rosedale 0632

Auckland, New Zealand

www.harpercollins.co.nz

 

Великобритания

HarperCollins Publishers Ltd.

1 London Bridge Street

London SE1 9GF, UK

www.harpercollins.co.uk

 

Соединенные Штаты

HarperCollins Publishers Inc.

195 Broadway

New York, NY 10007

www.harpercollins.com

СОДЕРЖАНИЕ

 

Посвящение

Предисловие Ди Снайдера

 

Часть 1. Из колыбели на сцену

1. Шестнадцатилетие

2. Прослушивание

3. Дрянная девчонка

4. Королевы шума

5. Япония

6. Прощай, Шери

 

Часть 2. Девчонки на гитарах не лабают

7. Найди настоящую работу

8. Новый имидж

9. Танцы у пропасти

10. Лита

11. Лиза

12. Черное

13. Мама

14. Психушка

15. Сладкая свобода

 

Благодарности

Фотографии

Об авторе

Авторские права

Об издателе


 


ПРЕДИСЛОВИЕ ДИ СНАЙДЕРА

 

Я познакомился с Литой Форд так же, как и многие из вас: благодаря the Runaways. Прочитав восторженные отзывы о группе и посмотрев их фотографии в журнале Creem, я решил дать девчонкам шанс (Черт возьми, именно так я открыл для себя New York Dolls и Kiss). Я купил их первый альбом, отнес его домой и водрузил его на вертак. Теперь-то я понимаю, что мысленно я буквально надеялся, что the Runaways окажутся хороши. В конце концов, это было несколько “телочек подросткового возраста”. Я поместил иголку на дорожку… и энергичная, тарахтящая гитара заревела из моих динамиков. Настоящая металлическая электрогитара. Ну, здравствуй, Лита Форд!

У The Runaways были свои пятнадцать минут славы, но они развалились, как и многие другие группы. Прощайте, дамочки. Было приятно иметь с вами дело. Но Лита Форд вовсе не собиралась уходить. Единственный настоящий музыкант в своей группе, Лита вновь заявила о себе всего пару лет спустя, организуя собственные проекты и делая все так, как она всегда хотела, больше не сдерживаемая менее целеустремленными участницами группы.

Лишь весной 1984-го я наконец имел удовольствие познакомиться с Литой лично. Twisted Sister тогда приступили к гастролям в поддержку альбома «Stay Hungry», и наши выступления открывала Лита, работавшая над своим вторым сольником «Dancin’ on the Edge». Никогда не имев удовольствия видеть the Runaways живьем, я был искренне впечатлен не только самим выступлением Литы, но и ее игрой на гитаре. Эта девчонка реально умела играть! Я имею в виду, она играла хорошо “не для девчонки”, она играла хорошо в принципе. Лита Форд отлично играла и зажигала каждый вечер. Давайте смотреть фактам в лицо, к этому моменту за редкими исключениями рокерша считалась противоречием. Лита Форд каждую ночь решительно стояла на сцене, одетая в джинсы и кожу, запиливая на гитаре и призывая добровольцев усомниться в ее праве там находиться. А никто и не сомневался. Лита Форд была представителем женского движения в рок-н-ролле, в котором так нуждался мир.

Так как я не был тусовщиком, мне не удалось провести много времени с Литой в том туре, но мы оба уважали и ценили друг друга. И когда карьера моей группы Twisted Sister потерпела полное фиаско, Лита продолжала свою карьеру. После выпуска платинового альбома и релиза сингла, который попал на первую строчку хит-парадов, Лита Форд стала легендарной рокершей. Настоящая Королева Металла!

Я свернул свою деятельность на несколько лет, и потерял связь и след Литы Форд. В какой-то момент до меня дошли слухи о том, что она снова вышла замуж и ушла на покой, уехав на тропический остров. Это все, что я знал. У меня хватало собственных проблем, когда я пытался переосмыслить себя и позаботиться о своей семье, не беспокоясь о том, кто и чем занят в мире рока 1980-х. В сущности, рок и рокеры 80-х погибли ужасной (но очень необходимой) смертью от рук гранжа. Каждая группа, из тех, что я знал, переживали собственный кризис.

К началу 2000-х я окончательно вылез из личного болота, сделав новую карьеру на радио, озвучке и кинопроизводстве. В ознаменование своего возвращения из мертвых я отвез свою семью на наш первый отдых за многие годы, на курорт в Теркс и Кайкос.

Спустя пару дней после приезда мы вернулись в наш номер, где нас ожидало сообщение на телефоне. Я решил, что это менеджмент отеля решил убедиться, что мы полностью довольны своим номером, так как мы уже трижды меняли его. (Эй, рок-звезда всегда рок-звезда). Я нажал на кнопку “прослушать сообщение” и услышав голос из своего прошлого.

“Привет, Ди. Это Лита Форд. Я живу на острове и хотела бы отдохнуть семьями”.

Лита Форд? Она живет здесь? Погодите-ка, как она узнала, что я здесь?

Когда я перезвонил Лите, она быстро подчеркнула, что это небольшой остров, и когда на острове появляется легендарный рокер 80-х, жители острова тут же узнают об этом.

Лита ушла из музыкального бизнеса, вместе с мужем и семьей (теперь у нее было два мальчика Джеймс и Рокко), избрав спокойную жизнь в тропиках, и пока она решительно отказалась от своего прошлого в поисках будущего, то единственным рокером, встреченным ею за годы музыкальной карьере, с которым она хотела вновь пообщаться, оказался я. Лита Форд, рокерша/семейная женщина знала, что может позависать с Ди Снайдером, рокером/семьянином. Она знала, что я не поклонник вечеринок, не пью и не торчу, я все с той же женщиной (Сьюзетт), какую встретил в 1976-ом, и что у нас четверо детей. Это отлично вписывается в рок-н-ролльную жизнь, какую создала для себя Лита.

Будучи впервые в гостях у Литы и ее семьи у нее дома в тропиках, я был очарован (даже немного удивлен) тем, какой она была домашней. Лита окунулась в свою новую жизнь с той же энергией и самоотдачей, которыми она славилась в своей рок-н-ролльной карьере: она отдавала все, что у нее было. Любящая жена и мать, она души не чаяла в своей семье, отдавая им всем (особенно детям) любовь и внимание, в которых они нуждались и даже больше. Готовка (она даже с нуля научилась печь хлеб), садоводство (выращивание свежих фруктов и овощей), уборка, домашнее обучение мальчиков и все остальное – Лита была классической мамой рок-звездой.

В тот день Лита и ее семья пригласили мою семью посмотреть на прекрасный дом, который они строили на острове у побережья Теркс и Кайкос. Попасть туда можно было только на лодке. Я не мог не заметить, как эта отдаленная недвижимость, на берегу океана влияла на Литу и ее детей. Пока ее муж был явно возбужден перспективой будущего отхода от цивилизации, я видел, что Лита явно относилась к этому менее восторженно. И хоть она очень любила свою семью, я знал, что она переживала о том, какое воздействие окажет изоляция от общества на детей и на нее саму. А как быть с ее музыкой?

Чуть позже, после роскошного обеда, снова в материковой части дома Литы, я задал ей эти же вопросы. Как быть с твоей карьерой? Она скучала по ней? Все в прошлом? Она когда-нибудь вернется с пенсии, что еще раз “поцеловать нас до смерти”? Лита заверила меня, что рок-н-ролльные деньки остались в прошлом и ей совсем не интересно возвращаться обратно.

После этого обеда в начале 2000-х мы с Литой остались друзьями, и много времени провели вместе. Черт побери, наши семьи не раз выбирались вместе на отдых. И после той судьбоносной ночи Лита вернулась после ухода, чтобы еще разок хорошенечко раскачать этот мир. Она винит меня в своем возвращении (да всегда пожалуйста!), но Лита никого не дурачит. Эта девчонка родилась для рока, и неважно, играет она в группе или выступает сольно, или она просто офигенная преданная мать, ничто не в силах это изменить. Да и какой смысл это менять?

Миру рок-н-ролла нужна Лита Форд!


 


ГЛАВА 1

 

ШЕСТНАДЦАТИЛЕТИЕ

 

Будучи шестнадцатилетней девушкой, я мечтала играть в рок-н-ролльной группе. Я увидела парней, играющих на гитаре, и они сказали мне: “Ну, давай, если силенок хватит”. – “РОК-Н-РОЛЛ ДАЛ МНЕ ШАНС СТАТЬ ТЕМ, КЕМ Я СЕЙЧАС И ЯВЛЯЮСЬ”

(Автор: Лита Форд)

Наверное, мне стоило бы начать свой рассказ с того, где я родилась или о моем первом концерте, или о моменте, когда я впервые взяла в руки гитару. В общем, что-то вроде того. Мы еще к этому вернемся. Однако, если вы хотите узнать о том, когда моя жизнь действительно начала претерпевать изменения, то начать нужно именно с вечеринки в честь моего шестнадцатилетия.

Сентябрь 1974 г., суббота, ночь. Через пару дней мне стукнет шестнадцать, и мама хочет устроить вечеринку у нас дома. Я была не из тех девчонок, которые празднуют подобное на всю катушку, поэтому я сказала ей, что приглашу всего пару школьных друзей, и мы отметим в узком кругу. Мама пригласила тетю Розу и дядю Ваймана, которые планировали посидеть поиграть в карты, наблюдая за вечеринкой со двора. Отец уехал на рыбалку в Орегон и собирался вернуться только следующей ночью.

Мы жили в Лейквуд Виллидж, «безопасном районе» Лонг-Бич, штат Калифорния. Родители выбрали этот район, так как школы здесь были гораздо лучше, чем в центре Лонг-Бич, хотя я так не считала. Они были для меня слишком обычными. Когда пришла пора переходить в 9 класс, я уговорила родителей не посылать меня в среднюю школу в Лейквуде. Там было слишком много футболистов и чирлидерш, и я осознавала, что не впишусь в эту компанию. Я хотела поступить в политехнический колледж Лонг-Бич. Он соперничал со средней школой в Комптоне и являлся зоной военных действий. За железными стенами практически в 40 футов высотой, нас обыскивали металлоискателями в поисках пушек и ножей. Это скорее напоминало тюрьму, чем среднюю школу. Колледж Лонг-Бич, находившийся от меня в 30 минутах езды на автобусе, был насквозь пропитан духом “Калек”, уличных драк, наркотиков, пушек, автомобильных перестрелок и дебоширства. Насилие здесь было в порядке вещей, и бывало, что директора надолго закрывали обе школы. Если они чувствовали, что в школах планируется крупная драка, или предвидели надвигающийся бунт, мы все должны были быть в состоянии полной боевой готовности.

Именно в политехническом колледже я встретила трех парней, которым вкатывало играть рок так же, как и мне: это были Марк Сирайт, Энтони Бледсоу и Кент Тэйлор. Именно эти ребята показали мне, что для того, чтобы чертовски хорошо играть на гитаре необходимо возродить огонь в душе. Мы частенько прогуливали школу и заваливались к кому-нибудь домой, чтобы поджемовать.

Марк Сирайт, наш басист и вокалист, был высоким, умным и привлекательным черным парнем, который помимо того был еще и звездой футбола. Он носил вырвиглазную вязаную шапку с маленьким бубончиком и всегда напоминал мне Джимми Хендрикса. Энтони Бледсоу играл на гитаре. Нереально крутой засранец. Он играл большим пальцем вместо медиатора, что казалось мне чем-то сверхъестественным. В школе учились в основном черные. Я и мой друг Кент Тэйлор, барабанщик, были исключением. Кент был высоким и худым, как щепка, парнем с длинными черными как смоль волосами. К тому времени он практически жил в своей машине. Все мы встретились благодаря программе альтернативного образования. Ее специально разработали для детей с высоким уровнем IQ, но с низким средним баллом успеваемости. Учителя заявляли, что мы “не выкладываемся на полную катушку”. На самом деле причина проста – школа интересовала нас в последнюю очередь. Откровенно говоря, мы туда совершенно не вписывались. Несколько лет спустя, один из моих школьных учителей увидел меня в рок-журнале на вечеринке Queen, а может Kiss, или Элиса Купера, а может, и Рода Стюарта. Он знал, что когда-нибудь я добьюсь успеха в этой жизни. Поэтому он закрывал глаза на мои промахи и ставил зачеты, необходимые для успешного окончания школы.

Бывало, я писала медсестре записки на себя, Марка и Энтони, благодаря которым нам давали на день освобождение от школы. Для меня до сих пор остается загадкой, почему эта хрень всегда срабатывала. Самым трудным было каждый раз придумывать для всех нас отмазки. Мне также постоянно приходилось менять почерк, ручки и бумагу. Марк, Энтони, Кент, и я обычно приходили на первые несколько уроков, иногда даже на один. Затем мы выдвигались в кафешку “У Нормы”, где мечтали о том, чем будем заниматься, когда станем богатыми и знаменитыми рок-звездами. Завершалось все, как правило, посиделками у кого-нибудь дома, где была возможность поиграть в свое удовольствие. И было абсолютно пофиг, чей это был дом. Мы могли отрываться так долго и играть так громко, как сами того хотели. Очень большое влияние на нас оказал Джимми Хендрикс. Мы также без конца играли песни Sabbath и Deep Purple. Мы знали их назубок, и именно эти вещи вошли в плей-лист к вечеринке в честь дня моего рождения.

Около 8 вечера в день моего рождения мы с парнями подъезжали к моему дому, готовые зажечь. Как я и говорила, мама пригласила папину сестру, тетю Розу и ее мужа, дядю Ваймана. Они играли в карты в доме. Со временем все больше и больше людей начали перемещаться на улицу. Мама вдруг кинулась делать для каждого из них сэндвичи. Я спросила: “Мам, ты чего творишь?”.

Она ответила мне с явным итальянским акцентом “Ах, Лита, они же пьют! Я не хочу, чтобы кто-нибудь напился здесь в хлам”. Она действительно не осознавала, что празднование вот-вот перерастет в уличную вечеринку. Прибывало все больше и больше народу. Наконец она сдалась, когда поняла, что у нее попросту не хватит на всех хлеба. Я вышла на улицу, и мы с группой начали джемовать. Мама распереживалась, что мы играем слишком громко. А играли мы действительно так громко, что гости не могли расслышать друг друга даже на кухне, а сам дом ходил ходуном. Предкам приходилось буквально орать, чтобы продолжать игру в карты.

“У тебя девятка червей?”

“Нет, Иза! Шестерка треф?”

Передний и задний дворы просто кишели подростками. Люди уже приносили бухло с собой.

Вечеринка окончательно переместилась на улицу и охватила даже соседний квартал. Все это было похоже на какой-то бал Сатаны. Мы продолжали играть. Над нами начали кружить полицейские вертолеты. В перерывах между песнями можно было услышать дикий вой сирен. Копы не сразу сообразили, где находился эпицентр этой адской пляски, так как повсюду были сумасшедшие толпы подростков и их тачек. Мама пробиралась на задний двор в отчаянной попытке отыскать меня. Когда ей, наконец, это удалось, она сказала: “Лита, когда я прорывалась сквозь толпу, я заметила, что у одного из подростков есть полицейский значок. Меня осенило: это ведь офицер Стив”.

Моя мама работала в больнице Святой Марии, где она и познакомилась с ним. Почти все из Лонг-Бича знали мою мать. Офицер Стив прокричал ей: “Лиза, это твой дом?” (на самом деле ее звали Изабелла, или Иза, но люди звали ее просто Лиза).

“Да, мы тут празднуем шестнадцатилетие моей дочери!” - прокричала она в ответ.

“Ну, раз это твой дом, тогда ладно. Только ради Бога, разберитесь с этим до полуночи». На часах было 10 вечера. Как раз в этот момент заявился мой отец, который должен был приехать только на следующий день. Как оказалось, он хотел сделать мне сюрприз ко дню рождения. Я тут же подумала, что влипла, но вместо этого он открыл бутылку пива и вышел к толпе, чтобы посмотреть, как мы играем. У меня был самый клевый в мире отец. Как и обещали, мы закончили все это безобразие к полуночи и потратили еще пару часов на то, чтобы отдраить весь квартал. Повсюду была жуткая грязища! Тонны пустых банок из-под газировки, пивные и винные бутылки, мусор и сигаретные окурки валялись на улице и плавали в сточной канаве, источая адскую вонь. Пострадали даже соседские машины и газоны нескольких соседних домов.

Думаю, теперь следует рассказать о девушке из Лонг-Бич, которая умела играть на гитаре. На следующих выходных собиралась выступать какая-то местная группа. Я знала этих музыкантов только по рассказам друзей. Так вот, в самый последний момент их кинул басист. Они позвонили мне и сказали: “Ты, конечно же, ничего про нас не знаешь, но может, подыграешь нам на басу?”

“Вообще-то я не умею играть на басу, только на электрогитаре” – ответила я.

“Научишься”.

Ну, с этим я не могла поспорить. В конце концов, я же как-то научилась играть на гитаре на слух. Про себя я подумала, справлюсь ли с этим, а вслух сказала: “Идет”.

Так я и оказалась на сцене маленького клуба Лонг-Бич. Я и не подозревала, что люди приходят туда в поисках талантливых музыкантов. На тот момент музыкальная сцена ЭлЭй была тесным мирком, где быстро распространялись слухи о твоем таланте. По всему Лос-Анжелесу прокатился слух о девушке, играющей на бас-гитаре. Люди были поражены тем, что какая-то девчонка играла настоящий хард-рок. По тем временам это было неслыханно.

Мне было десять лет, когда я уговорила маму купить мне мою первую гитару. Она подарила мне испанскую акустику с нейлоновыми струнами на мое 11-летие. Она также записала меня на уроки игры на гитаре к парню из маленькой студии на углу. Он научил меня брать первые аккорды. Конечно, мне нравились Creedence Clearwater Revival, но их музыка была для меня недостаточно тяжелой. Я мечтала играть тяжеляк наподобие Black Sabbath, Deep Purple, или Led Zeppelin. Через две недели я бросила ходить на занятия и твёрдо решила научиться играть на гитаре самостоятельно.

Я обожала играть, но терпеть не могла свою гитару. Она подходила скорее для классического стиля игры и не выдавала нужные мне звуки. Мне было необходимо рок-н-ролльное звучание. Сколько себя помню, мне всегда жутко нравилась вся эта мощь и расщепление музыки хэви-метал, то, какие сильные эмоции она вызывает у людей, и какие сумасшедшие вещи заставляет их творить. Это было моей страстью, частью меня, и поэтому я любила такую музыку гораздо больше, чем другие стили. Мне хотелось чего-то дерзкого, агрессивного, и хард-рок любезно предлагал все это. Когда спустя несколько лет я побывала на концерте Black Sabbath, я поняла, что все мои ощущения от любимой музыки нашли свое подтверждение. Моя кровь кипела от переизбытка эмоций. Все это и правда было частью меня, и это было так же просто и так же естественно, как цвет моих глаз или кожи.

В конце концов, я заявила матери, что мне нравится играть, но мне позарез нужна гитара со стальными струнами. После этого, благослови Господь мою маму, она подарила мне на Рождество акустику со стальными струнами. Конечно, это было совсем не то, чего я хотела, но у меня не хватило духу сказать ей об этом. Я играла на этой гитаре два месяца, пока не устроилась на работу и не накопила достаточно денег для покупки заветной электрогитары.

Когда я училась играть, я обнаружила, что если вслушиваться в записи, то можно лучше расслышать ноты и даже какие-то косяки. В то время у родителей была старая стереосистема. Она была нереально огромной! Ручки регулировки располагались сверху справа, телевизор находился посередине, а вертак стоял слева. Вся эта система была выше меня ростом. Я могла запросто улизнуть с занятий обратно домой и весь день разучивать какое-нибудь соло. Я также частенько любила разбирать и анализировать песни. Мне нравился Джимми Пейдж, но, должна признаться, он косячил больше всех. Я разучивала его соло ноту за нотой. Если в каком-то моменте он играл его слишком быстро, я потихоньку отодвигала иголку на вертаке назад на дорожку винила, снова и снова до тех пор, пока кусочки паззла не соединялись в целое соло или песню. К тринадцати годам я освоила их все.

Друзья по соседству частенько приходили, чтобы просто посидеть и посмотреть, как я играю. Я не осознавала, насколько популярной личностью была. Они никак не могли понять, почему им не удавалось делать то, что могла я. Я никогда не заморачивалась на том, что я девчонка. Пока я росла, мне и в голову не приходило то, что я выхожу за какие-то рамки со своей любовью к подобной музыке. Никто не говорил мне, что девочкам нельзя этого делать. В то время никто об этом не думал. И даже отсутствие кумиров среди женщин не вызвало у меня мысли, что я делаю что-то, чего до меня не осмеливался делать никто.

Мне, конечно, нравилось, что все эти люди говорят о моих музыкальных способностях, но вскоре я столкнулась с тем, что было выше моего понимания. Некоторое время я встречалась с парнем по имени Дэйви, гитаристом, старше меня на пару лет. Клевый парень с длинной шевелюрой и кривыми зубами. Мы вместе играли на гитаре. Он знал гораздо больше, чем я и я многому у него научилась. Именно он научил меня приему вибрато. Однако последствия этого знакомства были весьма печальны. Я узнала, что беременна. В шестнадцать-то лет! Дэйви был джентльменом, но я не хотела сообщать ему эту новость. Я боялась, что он будет уговаривать меня пожениться и оставить ребенка. Я была слишком молода для этого. Не было ни единого шанса на то, что я смогу воспитать ребенка. Я бы просто не смогла стать для него хорошей матерью в 16 лет. У меня была подруга, Карен, которая сделала аборт незадолго до этого. Я попросила у нее совета. Она посоветовала мне больницу, где делали аборт несовершеннолетним девушкам. Я не могла поверить, что они смогут сделать это без разрешения родителей, но они согласились, и я начала обдумывать план действий.

Я сказала родителям, что поеду кататься на лыжах в горы на день и вернусь поздно ночью. Это было ужасно. Одинокая, до смерти перепуганная маленькая девочка, носящая ребенка. У меня было так много вопросов, но никто не мог дать на них ответ. Что нужно надеть? Что если доктора окажутся шарлатанами? Что если они покалечат меня? Сколько мне придется приходить в себя и как объяснять прогулы в школе? Самое смешное, что в тех местах, где мы жили, попросту не было никаких гор. На самом деле, родители никогда не задавали мне лишних вопросов, так как полностью доверяли мне. Однако мне нужно было довести дело до конца. Мне пришлось предать их. Я думаю, в конце концов, они бы поняли меня и помогли, но я не хотела развозить из всего этого драму, поэтому решила справиться с этим самостоятельно.

В то время общество пыталось полностью запретить аборты. Люди сплошь и рядом развешивали плакаты об абортах и скандировали “Остановите детоубийство”. Это было по всем новостям. Я чувствовала себя убийцей. Но я знала, что если оставлю ребенка, то его воспитание ляжет на плечи моих родителей, которые и так целыми днями пропадали на работе. Тогда мы просто не могли себе позволить иметь ребенка. Я взяла себя в руки и сделала аборт. В одиночку. После этого я стала избегать встречи с Дэйви.

Никто ничего не узнал. Доктора были замечательными и, слава Богу, все прошло довольно гладко. Однако после аборта я чувствовала себя ужасно расстроенной. Я не хотела повторения этой ситуации, поэтому сказала матери, что буду принимать противозачаточные таблетки. Она не спорила. Она знала о том, что я начала вести половую жизнь. Это было правильное решение.

Вскоре после этого на празднике в честь Хэллоуина я встретила женщину, гадающую по руке. Я рассказала ей про аборт. Карен и гадалка были единственными людьми, которые знали мою тайну. Все это время я хотела знать, кто бы мог у меня родиться, мальчик или девочка, поэтому спросила об этом у гадалки. Она сказала, что это был мальчик. Я до сих пор помню и люблю его и иногда проклинаю тот день, когда сделала аборт. Но все же я была оторвой. Когда в 13 лет я увидела Black Sabbath, я поняла, что хочу быть рок-звездой. Это стало моей мечтой, и я собиралась осуществить ее. Я видела свет в конце тоннеля, ведущий меня прямо к цели, и я знала, что все это реально. В своих фантазиях я мечтала стать королевой рока и хэви-метал. Единственной женщиной гитаристкой моего телосложения. Если бы у меня был ребенок, я бы не смогла преодолеть все препятствия на пути к своей мечте.

Давайте вернемся немного назад, во времена, когда я еще не успела окунуться во все безумие the Runaways.

Я родилась в Лондоне. Мой папа, Гарри Ленард Форд, был британцем, однако все звали его проссто Лен. Мою мать звали Изабелла Бенвенуто. Она была итальянкой. Когда папе исполнилось 20 лет, он пошел служить в британскую армию. Нацистская партия Гитлера вынудила Британию и Францию объявить войну Германии, и это положило начало одному из самых жестоких и всеобъемлющих вооруженных конфликтов в мире – Второй Мировой Войне. Четыре года войны мой отец провел в городе-курорте Анцио, Италия, и поэтому его батальон был одним из более двадцати принявших участие в сражении, получившем название Анцио-Неттунской операции. Из тысячи его сослуживцев в Анцио выжили только 9 человек, в том числе и мой отец.

К сожалению, во время сражения в него попала немецкая граната с рукояткой. Название гранаты полностью соответствовало ее внешнему виду: это была рукоятка примерно в 14 дюймов в длину с гранатой на конце. У нее был предохранитель с задержкой 4-5 секунд на срабатывание, а радиус поражения составлял около 12-14 ярдов. Отец выставил руку вперед, чтобы защитить себя от взрыва, и из-за этого лишился среднего и безымянного пальцев. Как ни странно, уцелевшая часть руки напоминала «козу». Всю оставшуюся жизнь отец вытаскивал осколки из своего тела, когда те выходили на поверхность его кожи. Он хранил эти осколки в маленькой баночке в аптечке.

Когда он получил ранение, его доставили в ближайшую больницу, и во время лечения в итальянском госпитале он встретил мою маму Изабеллу Бенвенуто. “Бенвенуто” в переводе с итальянского означает “добро пожаловать”. Моя мама была очень любящей и заботливой женщиной. Это одна из причин, по которой она работала медсестрой во время войны. Я думаю, что если бы не карьера музыканта, я бы тоже стала медсестрой, потому что я так же, как и она люблю помогать людям и заботиться о них. Она ухаживала за ранеными солдатами в госпитале на добровольных началах, и мой отец был одним из них.

Отец услышал, как она говорит по-итальянски и сразу влюбился в ее глубокий, страстный и соблазнительный голос. Находясь на лечении, он научился бегло говорить по-итальянски и просто влюбился во всю итальянскую культуру: их язык, еду и даже оперу. Отец часто говорил, что итальянцы самые страстные и заботливые люди из тех, что он встречал. Первое, что привлекло маму в отце, было то, что он нуждался в помощи. Он также был выжившим героем, за которым нужно было ухаживать. А еще он обожал оружие и мотоциклы, и этим напоминал Джеймса Дина с британским акцентом. Отец и мама оба участвовали в войне, в одно и то же время проходили через весь этот ад. Они оказались здесь, чтобы спасти друг друга, протянуть руку помощи. Они выжили, чтобы рассказать об этом. Эта связь стала прочной основой для зарождения взаимной любви. Он вышел из боя без двух пальцев и с раненым лицом, но нашел в маме свою любовь и вскоре попросил у нее руки. Они поженились 19 января 1945 года в Триесте, Италия, в месте, где горы достигают моря.

После медового месяца в Триесте они переехали в Англию. Прошло совсем немного времени после свадьбы, когда у мамы случился выкидыш прямо на железнодорожном вокзале. Это был очень тяжелый удар для моих родителей, поэтому они решили подождать, прежде чем снова планировать детей. Потом мама снова забеременела и родила мальчика, который мог бы стать моим старшим братом. Когда ему было 9 месяцев, он заболел пневмонией. Родители отвезли его в госпиталь, но врачи уже ничем не смогли ему помочь. Им пришлось мириться с мыслью, что их первый ребенок мертв. Мама почти никогда не рассказывала об этом. Вероятно, это были слишком болезненные воспоминания.

Примерно спустя пару лет мама вновь забеременела. 19 сентября 1958 года родилась Лита Розанна Форд. Мой отец был одним из 11-ти детей в семье, 9 из которых были девочками. Скорее всего, он больше хотел мальчика, однако вместо него родилась я.

До тех пор, пока мне исполнилось четыре, мы жили в Стретеме, в рабочем квартале на юге Лондона. Мы были небогаты, поэтому снимали маленькую квартирку, стены которой были обклеены жуткими разноцветными выцветшими обоями. Мама часто приглашала парочку друзей на дни рождения или детские вечеринки, а я ждала, пока мой отец вернется домой с работы. Я садилась на свой красный трехколесный велосипед с белой полосой и крутила педали ему на встречу. Это был своеобразный ежедневный ритуал.

Помню, как я смотрела свои любимые передачи по телевизору, особенно диснеевские фильмы в субботу вечером и Шоу Эда Салливана. Мне очень нравилось, что он произносил слово “шоу” (show) как “шу” (shoe). “Сегодня будет поистине грандиозное “шу”!” Но больше всех мне нравился итальянский мышонок Топо Джиджио, которого я называла “Поподжиджио”. Он покорил мое маленькое сердечко своей безграничной любовью к каждому человеку. Никто из остальных героев детских мультиков не мог сравниться с Топо Джиджио! Я также помню, как мы ездили к Ла-Маншу на весь день. Это было очень увлекательное приключение. Мы бегали по пляжу, лазили по скалам и рыбачили. К концу дня я была полностью измотана. На пути домой мы частенько останавливались у ближайшей фермы, чтобы поесть свежей клубники.

Моя мама, к сожалению, была не в восторге от Англии. Она выросла на пляжах средиземноморья, и никак не могла выносить серую, промозглую английскую погоду. Ее всегда тянуло к местам, где много солнца и пляжей. Мамина младшая сестра Ливия жила в Бостоне, и, когда мне исполнилось 4 года, мы переехали туда в надежде на лучшие погодные условия. Летом там было очень хорошо и тепло, однако зима было очень суровой и снежной. Это было раз в десять хуже, чем в Англии! Отцу практически каждое утро приходилось раскапывать свой грузовик, в противном случае снег бы завалил дорогу. Совершенно очевидно, что мы не могли оставаться здесь еще одну зиму. Когда я пошла в детский сад, мы переехали в Даллас к моей тете Фло. Это была одна из девяти папиных сестер. Мы прожили там почти год, после чего мама все-таки уговорила отца переехать в южную Калифорнию, где жили еще две папиных сестры. Самое главное – там были очень теплые и солнечные пляжи. К тому времени я училась во втором классе.

Когда мы переехали в Калифорнию, мама была на седьмом небе от счастья. Она выросла на пляжах Италии, и очень любила загорать, поэтому ей просто необходимо было находиться рядом с океаном. Мы с ней могли бродить по пляжу до заката. Когда подросла, я часто ездила туда на велосипеде и проводила день наедине с собой, если мама работала в ночную смену или просто не могла поехать со мной.

Мой отец стал механиком в автомобилестроительной компании Ford. В конце концов он занялся недвижимостью, и работал на компанию “Century 21” в стильном блейзере горчичного цвета. У меня сохранился его блейзер. Сначала мы жили в маленькой квартире в Лонг-Бич, потом отец начал хорошо зарабатывать, и мы смогли купить дом с тремя спальнями в Лейквуд Виллидж, пригороде, находящемся в пяти милях от севера Лонг-Бич. Предполагалось, что я буду ходить в лейквудскую школу, которая была более безопасной, нежели политехнический колледж Лонг-Бич. Наш дом был в деревенском стиле, и мои родители внесли в него много итальянского. Каждая комната была оформлена по-своему. Одна была вся в клеточку, в другой была куча зеркал, третья – в стиле лофт. У отца были просто золотые руки. Он самостоятельно сделал в кухне арку под кирпич и вырастил 280 кустов роз в саду для моей мамы. Эти розы были ее гордостью. Они росли по всему периметру заднего и переднего дворов. Отец также превратил гараж в домик с ванной, душем и маленькой кухней. Он заштукатурил и покрасил стены, разместил там спальный гарнитур вместе с катушечным магнитофоном Sony. Теперь это была мини-квартира, где я жила и училась играть на гитаре. Именно в этом доме я и выросла, и спустя годы, именно сюда я возвращалась каждый раз после неудач в музыкальной карьере.

Когда я была маленькой, родители постоянно слушали музыку, особенно итальянскую оперу в исполнении Паваротти, Марио Ланца или Дина Мартина. Это было здорово. Я часто звала родителей к себе в домик, чтобы показать очередной запил на гитаре, и им всегда нравилось то, что я играла. “О, Лита, сыграй Black Sabbath еще раз” – просила мама с чудесным итальянским акцентом. “Сыграй Сантану”.

Родители были не единственными, кто поощрял мою любовь к музыке. Мой кузен Пол, будучи старшим из братьев в Лонг-Биче, был на шесть лет меня старше, и тоже знал о моем пристрастии к хэви-метал. Он и сам побывал на многих рок-концертах. 25 сентября 1971 года, спустя всего шесть дней с моего тринадцатого дня рождения, он позвал меня с собой на концерт Black Sabbath в Лонг-Бич.

Пол заехал за мной на своем Форде 1954 года. Городской концертный зал Лонг-Бич представлял собой зал на 8 тысяч мест, открывшийся во времена Великой депрессии рядом с Пайком, парком развлечений выше уровня океана. Это был замечательный парк, но к 1971 году Пайк совсем запустили и забросили. Использованные шприцы валялись по всему пляжу, а “американские горки” вообще следовало закрыть много лет назад. Когда мы вошли в зал, я была поражена этим огромным помещением с бесконечным балконом. Для кого-то это место знавало времена получше, но мне казалось, что я попала в сказку.

Арена Лонг-Бич, как мы называли это место, была насквозь пропитана дымом. В то время и я понятия не имела, что такое марихуана, но прикольный запах и дымка, исходившие от толпы, заинтересовали меня, и я поняла, что хочу знать об этом мире гораздо больше. Пол взял самые дешевые билеты на балкон, однако там мы пробыли совсем недолго. Мы спустились на площадку, где не было сидячих мест. Вместо этого, все стояли вокруг, окутанные сигаретным дымом и запахом марихуаны. Мы начали пробираться ближе к сцене.

В толпе были бешеные фанаты, которые свешивались с балкона и сваливались прямо на находящуюся под ними сцену. Темный зал едва освещался, создавая впечатление, что ребята на сцене всего лишь силуэты – полулюди, полутени. Все что можно было разглядеть, это вихри густых черных волос и, не так часто, отблеск света на крестах, висевших на их шеях.

Вся моя жизнь промелькнула перед глазами, когда я, наконец, разглядела гитариста Тони Айомми. Он не был похож на человека, он выглядел как сам Бог. Я никогда раньше не была на концертах подобного масштаба. Казалось, будто я открыла для себя целый новый мир, возвращаться обратно из которого уже не хотелось.

Когда концерт кончился, я уже знала, чем буду заниматься всю оставшуюся жизнь. Я хотела действовать на людей так же, как это делали Black Sabbath. И абсолютно неважно, что я была девчонкой. У меня и мысли не возникло, что девушки по каким-то причинам не могут творить то же, что и Black Sabbath.

Вскоре у меня появилось дикое желание купить гитару Gibson SG шоколадного цвета, как у Тони Айомми в ту ночь. Я хотела заработать на нее сама, поэтому решила, что весь следующий год буду работать в больнице Святой Марии в Лонг-Бич, где моя мама работала в отделе продовольствия. Там была свободна вакансия администратора продуктов питания. Мне было всего 14 лет, и я была слишком мала, чтобы работать. На собеседовании я соврала про свой возраст. У меня была большая грудь, и мама помогла мне ее увеличить с помощью бюстгальтера. Работодатель Джэйли спросил, сколько мне лет, и прежде чем мама смогла вставить хоть слово, я ответила “Мне шестнадцать”, что означало, что я достаточно взрослая, чтобы работать. Я получила эту работу.

Это была полноценная работа, на которую я ходила каждый день после школы. Я перевозила тележку от палаты к палате и разносила еду. Все эти люди были очень больны, некоторые из них были на волосок от смерти. У каждого из них было особое питание и было очень важно не перепутать пациентов. Некоторым людям была нужна только жидкая пища. Другие ели запеченную курицу и картофельное пюре, которые я должна была разогреть и разнести. Эта работа на самом деле была не так легка для меня, потому что мне было очень жаль всех этих больных людей.

Я копила все заработанные деньги до тех пор, пока не смогла себе позволить купить заветную SG. Я пошла в местный магазин музыкальных инструментов и купила ее. Я точно знала, чего хотела. Я отдала 375 долларов за Gibson SG, что тогда было очень дешево для него. Я принесла гитару домой и подключила к папиному магнитофону Sony. Я настроила звук. Она зазвучала просто божественно.

В апреле 1974 года я увидела по телевизору рекламу музыкального фестиваля Cal Jam. Там должны были выступать несколько знакомых мне групп, среди которых также были Deep Purple. Я никогда не видела их выступление живьем, но соло-гитарист Ричи Блэкмор был одним из моих кумиров со своим коронным соло в технике “double picking”. Я решила, что должна попасть туда, во что бы то ни стало. Моя подруга Патти тоже хотела пойти туда, но было несколько трудностей. Во-первых, наши родители ни за что не допустили бы этого. Во-вторых, фестиваль проходил в 50 милях отсюда, в Онтарио, штат Калифорния. Нам было всего по 15 лет, и мы не могли вести машину. Единственный выход из ситуации – врать.

Патти сказала своим родителям, что проведет выходные у меня дома, а я в свою очередь сказала своим, что буду у нее. Мы обе одели потертые джинсы Levi’s и футболки и взяли несколько вещей для ночевки в Онтарио. Ранним утром мы встретились на автобусной остановке, так как это был лучший вариант для начала путешествия автостопом.

Мы понимали, что можем здорово влипнуть, но нам было пофиг. Какое бы дерьмо с нами ни случилось, это того стоило. Мы выставили вперед большие пальцы, и стали ждать, пока не остановится какая-нибудь машина. Спустя некоторое время на обочину свернул грузовик, и странный тип за рулем опустил стекло.

“Куда едем?”

“В Онтарио”, ответила я. “А ты?”

“В Аляску. Но могу остановиться в Онтарио. Запрыгивайте, девчонки”.

Аляска? Да ну? – спросила я себя, но мы должны были добраться до фестиваля во что бы то ни стало. Я была немного старше Патти, поэтому усадила ее на заднее сидение. Она была напугана. Тип в пикапе Калифорнию даже в глаза не видел. Тогда, в 74-м, это было действительно круто. Торговые центры еще не успели усеять собой ландшафт. Вместо них было бескрайнее пространство, горы и пальмы, терявшиеся где-то вдалеке. Тут мужику взбрело в голову записать происходящее на пленку, и, не отрываясь от вождения, он принялся искать свою камеру. Он копался в сумке, лежащей на заднем сидении, после чего выпустил руль из рук, что привело Патти в настоящий ужас. Я быстро перехватила руль и успела выровнять грузовик к тому времени, как он нашел камеру. Следующие несколько миль я вела пикап, пока этот тип снимал окрестности. Патти вжалась в сидение, уверенная в том, что мы разобьемся к чертям, но я не собиралась умирать, по крайней мере, до тех пор, пока своими глазами не увижу живого Ричи Блэкмора.

Наконец, мы приехали на автодром Спидвей. Нам пришлось столкнуться с еще одной проблемкой: мы не проходили на фестиваль по возрасту. Ну, и что теперь? Мы пролезли через дыру в заборе и нашли место, куда можно было скинуть свои вещи. Вокруг были обдолбанные люди, устраивающие оргию, ссущие в пивные бутылки и распевающие песни. Красота!

Сцена Cal Jam была построена специально для восьми величайших групп. Это была огромная штуковина из пятисот секций подмостков и 23 тысяч квадратных футов фанеры. 4 башни выдерживали мощность звука в 44 тысячи ватт, а осветительная система мощностью в миллион ватт ярко освещала всю сцену вплоть до парковки. Четверть миллиона человек заполнили трибуны и огромную площадь рейстрека. Патти и мне удалось отыскать путь внутрь.

Здесь были самые лучшие: Seals & Crofts, Earth, Wind & Fire, Rare Earth, the Eagles, Black Oak Arkansas, Black Sabbath, Deep Purple и Emerson, Lake & Palmer. Нам очень нравилась группа Black Oak Arkansas из-за нереально сексуального солиста Джима Дэнди.

Black Sabbath вышли еще до темноты. И вновь меня завораживало каждое движение Тони Айомми. Следующими были Deep Purple, и к этому времени уже стемнело. Вся атмосфера фестиваля изменилась в мгновение. Включились огни рампы, и они просто захватывали дух. Очень завораживало то, как свет падал на Ричи Блэкмора. Захватывало то, как грациозно он держал свою гитару, как стоял, как двигались по грифу его пальцы. Это была самая настоящая битва между Джоном Лордом на клавишах и Ричи на гитаре. Я просто стояла с открытым ртом, наблюдая за этими двумя. Оператор, казалось, нарушил личное пространство Ричи, и Ричи был очень зол, потому что под конец выступления Deep Purple, Ричи бросил гитару в воздух и разбил ее оземь на мелкие кусочки. Затем он взял гриф гитары и толкнул ее прямо в дорогущий объектив телекамеры оператора. Он явно достал Ричи, и теперь настал час расплаты. Это самое клевое, что я видела. Той ночью Блэкмор просто гипнотизировал зрителей. Никто не в силах повторить подобное. Никто не сравнится с его яростью. Даже Emerson, Lake & Palmer, которые вышли последними с вращающимися клавишами Кита Эмерсона.

В течение недели мы подружились с некоторыми чуваками, и на следующий день они подвезли нас, поэтому не пришлось снова ехать автостопом. Весь путь до дома я думала о том, какие же все-таки крутые Ричи Блэкмор и Тони Айомми. Если бы я знала о существовании Сансет Стрип, я бы замахнулась на эти огни в тот же день.

Но Лонг-Бич не позволил мне уехать в Голливуд, пока я не научилась бороться, не давать никому спуску и не позволять на себе ездить. В тот момент я этого не понимала, но это была отличная тренировка для жизни в стиле рок-н-ролл. Мне было шестнадцать, когда состоялась моя первая крупная драка в 1975-ом. Мы с мамой поехали в Бостон навестить кузенов и тетушку Ливию. Нам пришлось лететь на самолете. Мама сказала: “Лита, у нас нет времени готовить обед перед полетом. Почему бы тебе не съездить вверх по улице на машине отца и не взять парочку сэндвичей в “У Эрби”?”

Через несколько кварталов от нашего дома находился большой торговый центр с парой закусочных. Я подъехала к “У Эрби”, и вошла внутрь, намереваясь заказать еду. Кроме меня в зале было еще четыре человека – две девушки и два парня. Они были в символике уличных банд, в банданах, а у девушек были огромные накладные ресницы. Весь их прикид словно кричал: не лезь к нам. В свою очередь на мне был верх от купального костюма, обрезанные джинсовые шорты и шлепанцы. Как только мне отдали заказ, один из парней сказал мне: “Эй, детка, дашь потрогать сиськи?”

Я посмотрела на него и ответила: “Ты просто полный придурок. Твоя девушка сидит рядом. Как у тебя язык повернулся говорить такое при ней?” Затем я развернулась и вышла из кафе.

Но тут, какого-то черта, его деваха будто с цепи сорвалась! Она пошла за мной на парковку и начала докапываться. Мы орали друг на друга. Она визжала “Не смей так разговаривать со мной!”.

“Я не сказала тебе ни одного сраного слова. Я разговаривала с твоим долбаным дружком”.

“В таком случае, не смей с ним разговаривать!”

Я послала ее на хрен и ушла, решив не тратить на нее время. Следующее, что я помню, это банка колы, летящая прямо в папину машину. Эта выходка разозлила меня окончательно, но я не подала виду. Я спокойно положила еду в машину и уехала, не сказав ей ни слова. Но вместо того, чтобы поехать домой, я поехала к подруге Пегги и прямо с порога заявила “Пегги, их четверо, я одна. Мне нужна твоя помощь”.

Она не стала вдаваться в детали. Единственным вопросом, который она задала, был “Что нужно делать?”

“Просто веди машину”.

Она запрыгнула в машину своей матери, и мы направились к Макдональдсу, где купили большую бутылку колы. После этого мы поехали к “У Эрби”, но этих козлов там не оказалось, и мы принялись кружить по всей территории центра в поисках этих гадов. Мы прошерстили всю парковку, заглядывая между машин и ближе к обочине. Наконец, я увидела их возле JCPenney. Я сказала Пегги: “Паркуйся, они здесь”. Она осталась в машине, а я направилась к ним, крепко держа бутылку колы в руке. Деваха стояла ко мне спиной, поэтому не видела, как я подходила. Я похлопала ее по плечу. Она повернулась ко мне, и наши взгляды на секунду пересеклись перед тем, как я выплеснула колу ей в лицо. Моментально завязалась драка. Ее подруга вскочила на меня и схватила за волосы в попытке оттащить меня от нее. Я сидела на груди этой выскочки, прижимая ее к земле. Ее накладные ресницы уже начали отклеиваться из-за выплеснутой мною колы. Спустя несколько минут я пыталась отодрать ее уже от себя. Один из парней разнял нас. Мои колени истекали кровью от ерзаний на бетоне. Я сказала ей: “Все, я ухожу. С тебя хватит”, и быстро побежала обратно к Пегги. Она открыла мне левую дверь машины, но как только я начала залазить в нее, то услышала шаги этой сучки позади себя. Она стащила с себя ремень и хлестнула им мне по лицу. Его пряжка прошлась прямо по моему носу, и я почувствовала, как он просто развалился на части. Чертова овца! И хотя я не ответила ей на удар, она снова набросилась на меня с ремнем и начала хлестать по лицу. Я не поднимала голову, и она не видела текущую из носа кровь. Вскоре я нашла в себе силы все-таки сесть в машину и закрыть дверь. “Поехали” – обратилась я к Пегги. “Валим отсюда”. Кровь струилась по груди. “Думаю, стоит заскочить в больницу” – сказала я.

Пегги взглянула на меня и ответила: “Ну да, Лита. Я тоже так думаю”.

Она отвезла меня в больницу, но они не приняли меня из-за того, что я несовершеннолетняя. Я позвонила родителям, которые уже практически прокляли меня вместе с этими сэндвичами с ростбифом, и рассказала о случившемся. Они дали свое разрешение врачам и поехали мне навстречу. У меня был разбит нос, и мне наложили на него несколько швов. Но забавно другое. Для того, чтобы вылечить мое лицо им, видите ли, нужно разрешение родителей, а как дело касается абортов, то дело обстоит иначе. Лучше б я никогда не знала, насколько это, черт возьми, больно, иметь разбитый нос. Правая часть моего лица была черно-синей, а глаз совсем заплыл. Одна сторона шеи была полностью в ушибах и ссадинах. У меня был ужасный шрам на носу и следы от семи швов, а белок правого глаза имел кроваво-красный оттенок, когда я пришла на прослушивание в группу Runaways в сентябре того же года. Это были мои первые боевые шрамы из множества последующих.


 


ГЛАВА 2

ПРОСЛУШИВАНИЕ

Привет, пап! Привет, мам!

Это ваша красотка!

- “Красотка”

(авторы песни – Ким Фоули и Джоан Джетт)

 

Вскоре после той уличной драки у меня дома раздается неожиданный телефонный звонок.

“Ты – та самая девушка, которая играет на бас-гитаре?” - спрашивает мужской голос.

Меня жутко бесило, что все были уверены, будто я бас-гитаристка, поэтому я ответила: “Нет! Я не играю на басу!”

“Ладно, у меня к тебе предложение, юная леди. От тебя требуется умение играть на каком-нибудь инструменте. Играешь на чем-нибудь?”

“Я играю на гитаре”.

“В таком случае, нам как раз нужна гитаристка”.

“Кому это, “нам”?” поинтересовалась я.

“Runaways. Рок-н-ролльная молодежная группа, в которой играют отвязные сексуальные сучки. Слыхала о такой?”

“Нет”. Все указывало на то, что голос на том конце провода принадлежал какому-то жутко странному типу. Однако, по непонятной причине, этот разговор меня заинтриговал. “Как вас зовут?” – поинтересовалась я.

“КИИИИИМММ! Меня зовут КИИИИМММ ФООООУУУУЛИ! Я – великий продюсер и композитор, который может сделать из тебя самую крутую рок-звезду в мире. Лучшие рок-звезды будут просто нервно курить в сторонке, глядя на тебя. Ты будешь выступать только на самых крупных площадках, будешь блистать на обложке каждого журнала. Ты станешь легендой”.

“Серьезно? Это все, конечно, звучит круто, но что мне придется для этого сделать?”

“У тебя есть машина и музыкальный инструмент?”

“Да, у меня Гибсон SG цвета шоколада. Ну, и тачка тоже имеется”.

“Твои родители смогут отпустить тебя на пару часов? Если сможешь подъехать к реп.точке, мы посмотрим, на что ты способна. Мы приглашаем тебя на прослушивание”.

“Куда ехать?”

“В Голливуд”.

“Черт. Это слишком далеко отсюда. Я не знаю, как туда добраться”.

Наш разговор, казалось, длился целую вечность. Чуть ли не целый час мы обсуждали историю всей моей жизни. Мы говорили о Black Sabbath и о Deep Purple, о том, что он лично знает Ричи Блэкмора. Еще мы говорили о школе и гитарах. Он очень заинтересовал меня. Я повесила трубку, уже не только зная, где находится Голливуд, но и увидев свет, в существование которого я всегда верила. Просто я не знала, как до него добраться. Ким Фоули не только описал мою мечту, он дал мне шанс на ее воплощение.

Я рассказала об этом разговоре родителям. Они тут же велели мне сесть в машину и ехать туда.

Родители помогли мне загрузить вещи на заднее сидение коричневого Монте Карло 1972 года, который они купили мне на день рождения по просьбе тети Роуз. Я была немного похожа на сумасшедшую со своим красным глазом и опухшим лицом. После того как погрузили мой Гибсон SG шоколадного цвета, я вырулила на дорогу и помчалась по магистрали. Я никогда раньше не бывала в Голливуде. Он был так далеко от Лонг-Бич, что казался мне какой-то параллельной Вселенной.

Прослушивание проходило в центре Западного Голливуда, в Санта Монике на бульваре San Vicente. Реп.точка находилась над аптекой, которая, видимо, уже давно не работала. Она была похожа на какую-то дыру, стены которой были завешены толстыми старыми и пыльными коричневыми занавесками для звукоизоляции, а на полу лежал такой же жуткий коричневый ковер. Там даже не было сцены, только электрогитара и барабанная установка. Когда я приехала, ко мне вышел Ким Фоули. Он опять завел свою пластинку про исполнение мечты, но пока я видела только, что он обшаривает меня глазами с головы до ног.

Он был высоким и худым, как скелет, и даже немного походил на Франкенштейна. У него были голубые глаза, волнистые каштановые волосы и жуткий неправильный прикус. Оранжево-коричневый костюм дополнял его образ. Первые пять минут болтовни он потратил, нахваливая себя и рассказывая о том, что сделает из всех нас суперзвезд. По его разговору я поняла, что была права. Он был похож на одного из тех голливудских фриков.

Наконец, он представил меня двум девушкам из группы: барабанщице Сэнди Песавенто, еще не взявшей псевдоним Сэнди Уэст, и ритм-гитаристке Джоан Джетт. Сэнди была милой спортивной девушкой с сильным характером и огромным желанием играть. Она во многом превосходила Джоан. Сама Джетт была маленьким скромным подростком со светло-каштановыми волосами, одетая в простую футболку и джинсы.

Ким громко хлопнул в ладоши, нарушая воцарившуюся неловкую тишину, а затем изрек: “А теперь сыграй что-нибудь”. Я очень хотела, чтобы у них от восторга отвисла челюсть, поэтому начала играть “Highway Star” из Deep Purple. Там было просто потрясающее гитарное соло. Сэнди тоже оказалась фанаткой Deep Purple и, к моему удивлению, начала подыгрывать мне на барабанах. Я была просто поражена тем, что другая девчонка исполняет одну из моих любимых песен. Она была поражена не меньше меня. Встреча с Сэнди была для меня как глоток свежего воздуха. Как только мы начали играть, я сразу поняла, что мы станем хорошими друзьями. Мы обе испытали на себе влияние хард-рока, и это осталось в нас навсегда. У нас были схожие музыкальные вкусы. Короче, мы продолжали играть всякие рифы, и время от времени она спрашивала у меня: “Ты знаешь Led Zep? А Хендрикса?”. Я знала их всех до одного.

Джоан слушала не такую тяжелую музыку, как я и Сэнди. Ее кумиром была Сьюзи Кватро, о которой я никогда раньше не слыхала. Она больше интересовалась глэм-роком. Когда я посмотрела на Джоан и Ким, они сидели с отвисшими челюстями. По одному виду Джетт я поняла, что мы с Сэнди играли музыку, которая была ей совершенно незнакома. Это был успех. Меня взяли в группу и сказали приехать на репетицию в конце недели.

Спустя несколько дней я наблюдала за тем, как репетирует Джоан и заметила, что она не играет баррэ аккорды. Я предложила научить ее этому, и она согласилась. Джоан схватывала на лету. На первую репетицию пришла басистка Микки Стил. Ее не было на моем прослушивании, так как Ким не знал, буду ли я играть на басу или электрогитаре, поэтому пока никого не брал на это место. Басистки менялись, как перчатки. Микки не прижилась в группе, и эти чувства были взаимны. Она терпеть не могла Кима и стиль музыки, который мы играли. Она не хотела быть членом подростковой рок-группы. Оно и понятно, вдеь ей было 22 года.

В то время Ким впечатлился книгой под названием “Блондинки в кино”. Ему понравилось описание того, как красиво отражается свет на белокурых волосах девушки. Он заявил, что нам нужна вокалистка блондинка. “Тогда эта блондинка должна быть похожа на Мика Джаггера” – предложила я. Ким согласился. “The Sugar Shack” был популярным подростковым клубом в Северном Голливуде, хотя я о нем раньше не слыхала. По идее, туда нельзя было попасть, если тебе меньше 18-ти, но 36-летнему Киму удалось все разрулить. Ведь это был сам Ким Фоули. “Эти маленькие сучки будут там выступать” – заявил он. Люди слышали о группе Runaways, и той же ночью по “Sugar Shack” прошел слушок, что Ким и Джоан придут туда в поисках вокалистки. На деле, сам Ким Фоули и пустил это слух. Он был просто королем хайпа. Именно голливудским хайпом и были Runaways в самом начале своей карьеры. Пришло время взрослеть.

На следующий день мы все встретились на реп.точке над аптекой. Мы сидели в комнате и джемовали, ожидая девушку, которую Ким откопал в “Sugar Shack”. И вот она пришла. Шери была худенькой и милой блондинкой со стрижкой точь-в-точь как у Дэвида Боуи во времена записи альбома “Ziggy Stardust”. Она дико нервничала, и в моих глазах выглядела как заблудившаяся овечка. Я подумала о том, что она еще слишком молода, но предположила, что Ким просто искал хорошенькую мордашку. И она действительно была такой. Особенно когда закуривала сигарету.

Ким закрыл дверь и спросил: “Какую песню Сьюзи Кватро ты учила?”

“Fever”.

Я застыла на месте и тут же переспросила “Fever? Ты выучила Fever? На хрена?!”

“Ну, это очень страстная песня” – пробормотала она. “Может, вам лучше послушать, как я пою?”

“Я не буду играть “Fever”” – заявила я всем. “Я хочу играть рок-н-ролл, черт побери”. Мы с Шери явно не смотрелись вместе. Сэнди тоже была не особо ей рада.

Тут вмешался Ким “Так, не гоните лошадей. Мы напишем новую песню. Что у нас созвучно с Шери (Cherie)? Черри (Cherry)! Мы напишем песню и назовем ее “Cherry Bomb””.

Ким отвел Джоан в другую комнату, а остальные остались тупить. Через 25 минут они вернулись. Ким указал на Джоан и сказал ей: “Сыграй вот это. Дуу-дуу-дуу-дуу-дуу-дуу-дуу-дуу”. Джоан начала подражать звукам Кима на гитаре и тот принялся напевать текст к “Cherry Bomb”.

Шери проходила прослушивание в группу, исполняя именно эту песню. Я скептически относилась к ее музыкальным способностям, ведь она была слишком молода и неопытна. К тому же, меня дико смущал тот факт, что Ким нашел ее в ночном клубе. Что там за родители, которые отпускают ребенка в Голливуд на ночь без взрослых? Ей ведь было всего 15 лет. Несмотря на это, Шери больше всего на свете хотела стать звездой рок-н-ролла.

Я расхаживала по комнате назад и вперед. Я не нервничала, ведь я действительно не могла ничего с этим поделать. В конце концов, никто ничего не мог решать. Дело было за Кимом. Очевидно, что он взял ее из-за милой мордашки и белокурых волос. Ким решил, что она станет нашей фронтменшей, что с этим поделаешь.

Сэнди помучила ее еще немного, после чего объявила: “Окей, добро пожаловать в Runaways”.

Шери облегченно выдохнула. Все пожали ей руку, даже Ким, разглядывающий ее как кусок мяса. Он был убежден, что поиски вокалистки окончены. Только я не была согласна с этим решением. Я надеялась найти кого-то получше, после разучивания таких чертовски сложных гитарных соло.

Осталось найти басистку. Родни Бингенхаймер, снявшийся в легендарном фильме “Секс, наркотики и Сансет Стрип” и владелец собственного ночного клуба Rodney’s English Disco, рассказал Киму о молоденькой фанатке группы Kiss по имени Джэки Фукс, которую он встретил на парковке компании Starwood. Он был совершенно очарован Джеки и ее страстью к Kiss. Она сказала Родни, что играет на басу. Ким пригласил ее на прослушивание, не имея ни малейшего понятия, что из этого выйдет, а она просто не могла отказаться, ведь это был шанс, который не стоило упускать.

Следующее, что мы узнали, когда Джеки Фукс пришла на прослушивание, это то, что она знала только одну песню Kiss и, конечно же, это была “Strutter”. Честно говоря, я не была в восторге от игры Джеки. Сэнди тоже была против ее присоединения к группе. Она явно не имела ничего общего с рок-н-роллом. “Она ведь совершенно обычная, ей далеко до рок-н-ролла” - сказала я. Сэнди поддержала меня и добавила, что та выглядит как “Принцесса долины”.

“Слушайте меня, говно собачье” – сказал Ким, тыча в нас пальцем. “Все обычные подростки увидят в ней себя. Вы должны быть благодарны ей за то, что она такая, иначе не видать вам контракта, как своих ушей. Она вполне отвечает требованиям Mercury Records”. Все это говорило о том, что если мы возьмем Джеки, то контракт будет у нас в кармане. Согласно легенде о Runaways, незадолго до своей смерти Джимми Хендрикс сказал Денни Розенкранцу, который в 1975-ом был A&R-менеджером Mercury Records: “Денни, когда-нибудь девчонки с гитарами будут играть рок-н-ролл. И это будет что-то совершенно новое. Они будут похожи на пришельцев в своих попытках вписаться в рок-н-ролльную среду. И каждый раз, когда они будут выступать, никто не будет понимать, что происходит. Если ты застанешь момент, когда девчачья группа добьется успеха, запомни его”. Денни Розенкранц не стал с нами сотрудничать, сославшись на слова Хендрикса.

Мне казалось, что все согласились на Джеки только потому, что больше не хотели никого искать. По моим ощущениям, она совершенно не вписывалась в рок-группу. Я все-таки поддержала ее кандидатуру, но только ради подписания контракта. Со временем Джеки улучшила свои навыки, впрочем, как и все мы.

Следующие несколько месяцев мы репетировали в жутко неудобном трейлере на пересечении Cahuenga и Barham в долине Сан-Фернандо. На самом деле это был трейлер, который можно было перемещать, прицепив к задней части грузовика. Он был припаркован недалеко от шоссе Hollywood 101, а его владельцем был парень по имени Бад. Он был беззубым и выглядел так, будто ему недавно стукнуло лет сто. Ким снимал у него трейлер за 25 центов в час. В нем ничего не было кроме грязного разноцветного плюшевого ковра, который пестрел пятнами на любой вкус. Он был просто отвратителен, к тому же стоял в жутком месте, но мне было плевать. Для меня он был местом, где можно было играть так громко, как мы хотим, и никто бы не сказал нам ни слова. Однажды к нам в трейлер пришла рожать сенбернар Бада. Она родила кучу маленьких щенят прямо в разгар нашей репетиции. Господи Боже! Весь этот чертов ковер был в плаценте и отвратительной жидкости. Кто-то выбежал на улицу за Бадом, а остальные просто продолжали репетировать. Выглядело все это как минимум странно. К счастью, Бад остановил это безумие. Ким отпустил нас по домам, пока тот оттирал всю эту грязь.

Мы приезжали в трейлер где-то в 4:30 сразу после школы. К этому времени мы успевали сильно проголодаться. Единственным плюсом расположения трейлера было то, что на углу находился маленький магазинчик. Почти каждый день я брала там сэндвич из сдобного хлеба с авокадо, сыром проволоне и помидорами. Сэнди обычно ела чизбургеры. Мы с Сэнди быстро проглатывали еду и бежали на репетицию. Нам приходилось очень долго добираться до места, поэтому мы приезжали позже всех. Я уходила со школы пораньше и ехала из Лонг Бич к ней в Хантингтон-Бич. В лучшем случае дорога занимала 30 минут. Затем я разворачивалась, и мы ехали в долину. Нам нужно было свернуть с 405 шоссе на 101-ое, а эта поездка занимала добрых полтора часа. Джеки, Джоан и Шери уже были там, так как жили намного ближе, чем мы.

Мы с Сэнди болтали всю дорогу. Она рассказывала мне о своей семье и сестрах. В своей собственной семье она была белой вороной и ее мать не особо поддерживала желание дочери играть в рок-группе. Казалось, что бы Сэнди ни делала, та все равно была недовольна. Но я считала ее лучшей из сестер, а ее мать, к своему стыду, не замечала этого. Однажды, во время долгой дороги, Сэнди сочинила песню под названием “Песня о сосках”. Нам нужно было чем-то занять себя. Так почему не написать песню? Она ложилась на мотив “Лодка, лодочка” и начиналась со слов Сэнди “Чувствуешь, как твердеют соски?”

А я отвечала ей: “Да, мои соски твердеют!”

Сэнди: “Твердеют!”

Я: “Твердеют!”

Сэнди: “Чувствуешь, как твердеют соски?”

Я: “Да, мои соски твердеют!”

Затем мы обе запевали: “Вууууууууухууууу!” и начинали по новой. Милая песенка.

Это было очень смешно, и нам просто сорвало башню. Она становилась заглавной темой Runaways. Еще у нас была песня “Кино” с довольно примитивным текстом: “Кино, кино, парень из кино!”. Еще одна революционная вещь.

Большинство песен ранних Runaway было написано на всех этих репетициях. Как-то мы сидели и думали о том, какие бы нам придумать псевдонимы, да так, чтоб они передавали дух рок-н-ролла. Джоан уже сменила свою фамилию Ларкин на Джетт. Мы сошлись на том, что нужно придумать что-то в одном стиле. Сандра Песавенто стала Сэнди Уэст, а Джеки Фукс – Джеки Фокс. Я долго сидела и думала: “Какое, черт возьми, имя мне придумать? Лита Пэрис? Лита Лондон?” Я перепробовала все варианты, но ни один не подошел. Наконец, я сказала: “На хрен все это. Если им не понравится мое имя, то пусть поцелуют меня в зад”. Имя Шери было чисто голливудским, так как ее мама была актрисой и точно знала, как следует назвать ребенка из Лос-Анджелеса. Шери Кэрри. С этим не поспоришь.

Как-то раз мы даже репетировали голыми. Чисто для прикола. Мы выгнали всю команду вместе с менеджером и закрыли за ними дверь. Потом сняли одежду и начали играть голыми. Первой на старте была “Песня о сосках”.

Мы с Сэнди пели остальным девчонкам на другом конце трейлера:

“Чувствуешь, как твердеют соски?”

Джоан, Шери и Джеки отвечали “Да, мои соски твердеют!”

Сэнди и я: “Твердеют!”

Джоан, Шери и Джеки: “Твердеют!”

Все вместе “Вууууууууухууууу!”

В 16 у меня было довольно развитое тело. Размер груди был 36С, талия 26 дюймов, бедра 36 дюймов. Из всей группы только я была фигуристой, из-за чего чувствовала себя толстой. Меня это жутко бесило. По идее у меня были идеальные параметры, но мне казалось, что я какая-то неповоротливая и неуклюжая. На обложке первого альбома пришлось ретушировать декольте Шери, которая красовалась на фото в открытой кофточке, хотя ей явно нечем было гордиться. Только спустя какое-то время я осознала, как все-таки круто иметь хорошие формы.

Домой я обычно приезжала к полуночи и еле доползала до кровати. Наутро я упрашивала отца не заставлять меня идти в школу, ссылаясь на болезнь или адскую тошноту. К сожалению, он никогда не попадался на этот развод. Он поддерживал мое стремление играть в рок-группе, но, помимо этого, мне нужно было закончить школу. Поэтому каждое утро я поднимала свою задницу и шла в политехнический колледж Лонг-Бич, из которого сбегала как можно раньше, чтобы заехать за Сэнди и отправиться на репетицию.

Как-то вечером во время одной из репетиций я вдруг кое-что поняла. Стоял октябрь 1975 года, и группа Runaways существовала уже две недели. Мне показалось странным, что ни одна из девчонок никогда не говорила о парнях. Мы были подростками и, по идее, парни должны были быть нашей главной темой, но они постоянно ржали над другими девчонками. В этот момент меня осенило, что Джоан и Шери всегда были вместе и общались не как друзья, а скорее как пара. Джоан везде следовала за Шери словно тень. Сначала я думала, что они просто становятся лучшими друзьями, но потом мои подозрения подтвердились. Они были лесбиянками. Все, кроме Джеки. Она была натуралкой и даже не баловалась наркотой.

До этого, я не имела представления о том, кто такие лесбиянки или бисексуалы. Я никогда не встречала в своей жизни таких людей. Сейчас это, конечно, прозвучит глупо, но родители никогда не заговаривали со мной на эту тему. Почему никто не обсуждал это со мной? Ладно бы родители, но как же учителя? А Ким? Был 1975 год. Общество не принимало людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Полная жопа. Эта новость просто херанула меня по башке. Если бы хоть кто-нибудь объяснил мне, что мужики иногда спят с мужиками, а женщины с женщинами, я бы не была в таком ахуе. Пришлось разбираться во всем этом самостоятельно.

Первое, что я выяснила, это то, что Сэнди, самый дорогой мне человек, была лесбиянкой. Затем я поняла, что Шери мутит с Джоан. Я охренела до такой степени, что ушла из группы, обвинив во всем Кима. Я сказала, что не намерена больше терпеть его долбанутые выходки. Это была полная херня. Я еще могла понять ярых матерщинников, но лесби и би были выше моего понимания. В какой-то момент я подумала, что одна из девчонок может подкатить и ко мне и, чтобы предотвратить это безумие, я собрала все вещи и уехала домой. Родителям я сказала, что у меня была стычка с Кимом, и я ушла. Они были очень расстроены, так как были уверены, что наша группа точно добьется успеха.

Прошел уже почти месяц, но мне продолжали сниться кошмары, в которых Runaways добиваются успеха без меня. Однажды, где-то в середине декабря 75-го, мне позвонили Джоан, Шери и Сэнди. Я знала, что это дело рук Кима. В тот момент они записывали свой первый альбом в студии, однако контракт с лейблом еще не был подписан. Они просили “Лита, пожалуйста, вернись. Мы не можем никого найти на твое место. Никто не умеет играть так, как ты”. Я была в шоке. Мне пришлось мириться с их ориентацией, но это было уже неважно. Я знала, что никто из них не станет клеиться ко мне, потому что я была натуралкой, и они уважали мой выбор. Этот звонок позволил мне ощутить чувство собственной важности, ведь они наверняка прослушивали кучу девушек, но никто из них не подошел.

Тогда я обратилась к Кенту Тэйлору с просьбой съездить со мной и высказать свои мысли по поводу происходящего. Мне нужно было знать мнение человека, которому я доверяла. Мы загрузили вещи в Монте Карло и поехали в звукозаписывающую студию Cherokee в западном Голливуде. Когда мы прибыли на место, Сэнди сидела за барабанной установкой, проверяя звук, а Джоан настраивала гитару. Вся группа, включая Ким, поприветствовала меня и поблагодарила за возвращение.

Как только мы вошли, Кент сразу начал рассматривать всю эту огромную микшерную систему и микрофоны. Он повернулся ко мне и сказал: “Если ты откажешься от всего этого, то будешь самой последней идиоткой”. Оказалось, что Кент был немного знаком с Сэнди Уэст. Он заговорил с ней: “Черт возьми, это ты! Помнишь, я рассказывал тебе про Литу, когда вы собирали группу?”

Все это время Ким занимался сведением музыки. Мы немного поиграли, после чего Ким прервал запись и сказал: “Пораскиньте мозгами. Через три недели вам выступать на разогреве у Tubes, а у вас в башке какая-то херня”. Кент молча посмотрел на меня. На его лице читался вопрос: “Какого черта вытворяет этот придурок?” Он еще ничего не знал про это. Это было обычное поведение для Кима Фоули. Незадолго до этого он обзывал нас “собачьим мясом”, “псинами”, “собачьими пездами”, “говном собачьим”. Но благодаря этому “лесбийскому эпизоду” я перестала пытаться вывести людей на чистую воду. Я научилась отключаться и концентрироваться только на своих шести струнах.

Наша группа существовала уже какое-то время, и нам в голову пришла великолепная идея в таком составе пойти на фильм “Шоу ужасов Рокки Хоррора”. Все кроме Джеки пошли тем вечером в кино. В то время я пыталась приобщиться к транссексуалам и, хотя я так и не спала с ними, они мне нравились. Например, у меня были просто нереальные сексуальные фантазии о Тиме Карри, хоть он и одевался как трансвестит. Еще меня возбуждала талия Шери. Так как девчонки экспериментировали со своей сексуальной ориентацией, я была уверена, что просмотр кино про транссексуалов и рок-н-ролл будет как нельзя кстати. Нам так понравился этот фильм, что мы частенько напевали саундтрек “Time Warp”, дополняя его танцевальными движениями.

Мы исполняли ее на всех репетициях, в ресторанах, концертах, на радио, тусовках. В общем, везде. Когда мы выстраивались перед барабанной установкой, готовые сыграть “Time Warp” на репетиции, Ким говорил: “Грязные сучки, прекратите это дерьмо!”, но мы продолжали танцевать, демонстрируя средний палец Киму. И да, даже после того как мы репетировали голыми в тот день, танец “Time Warp” вошел в наш сет-лист вместе с “Песней о сосках”.


 


ГЛАВА 3

ДРЯННАЯ ДЕВЧОНКА

На следующий день я позвонила маме из Голливуда


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-04-19; Просмотров: 194; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (1.148 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь