Типичное контрреволюционное заявление

Навиль отмечает, что «сюрреализм столкнулся в этой области с трудностями, которых не преодолел до сих пор. В ученых и прочих сочинениях о сюрреализме, появляющихся одно за другим [это было опубликовано в 1977 году], упорно ни слова не говорится об «Исследованиях сексуальности»… Главные участники первоначально преследовали лишь узкую цель: подвергнуть взаимной проверке самих себя… В их ответах говорится о разочарованиях, неудовлетворенности, ограничениях, обманутых надеждах, о «почти». Ничего похожего на торжество культа, провозглашаемого тупицами».

Последующие заседания практически не добавили ничего нового к первым, разве что искренность новых участников. Макс Эрнст: «Я хотел бы изложить свое мнение о наслаждении женщины. По-моему, все зависит от веры женщины в любовь. Мне кажется, я отмечал у некоторых женщин наслаждение, которое было вызвано не самим половым актом, а тем, что за ним следовало (например, словами)». Это породило дискуссию о том, может ли мужчина получать иное наслаждение, нежели от эякуляции.

Совсем другим было выступление Арто на шестом заседании, 3 марта 1928 года: «Я считаю, что сексуальная область — это нечто личное, совершенно частное и закрытое. Я испытываю это, как любое другое явление в жизни, но ничего особого не жду… Способен ли подобный опрос допустить дискриминацию между искренними людьми и всеми прочими? Я нахожу сексуальность отталкивающей саму по себе и охотно избавился бы от нее. Я бы хотел, чтобы все люди к этому пришли. Я уже замучился быть рабом отвратительных влечений. И тем не менее я допускаю, что в определенных случаях этому можно предаваться, как своего рода смерти, но тогда это принимает форму недостойного отчаяния».

Бретон поворачивает разговор в другую сторону: «Цель дискуссии — отдать должное сексуальному влечению в любви.

Арто: Бывали ли в вашей жизни случаи, когда, безо всякого трепета любви и при весьма легком влечении к женщине, вероятно, физического порядка, вы испытали большое сексуальное наслаждение?

Бретон: Я, можно сказать, никогда не испытывал сексуального «наслаждения». Каждый раз, занимаясь любовью с женщиной, я, возможно, не испытывал уверенности в том, что люблю ее, но и не был уверен в том, что не люблю ее».

Взгляд «с расстояния» снова дает Навиль: Арто «поносил секс на чем свет стоит. Он проклинал его в женщинах; это черное пятно на их представлениях о любви. Что касается мужчин, то именно в нем был корень запущенности и вырождения. Массон рассказал об одной его выходке: «Бретон не любил балов, он не умел танцевать. Мы же с Арагоном и Лейрисом сходили с ума от современных танцев. Как-то ночью Арто (аскет другого рода) ворвался в одно ночное заведение, пользовавшееся дурной славой, и замахнулся на нас тростью: «Что вы делаете в подобном месте? » Нам было весьма не по себе.

«Да, мы здесь, потому что нам не спится. — Ну так идите в другое место! »».

Новый поворот разговора вызван глубоким пессимизмом Кено: «Я до сих пор не повстречал ни одной женщины, с которой смог бы жить…

Превер: На это никто не сможет возразить.

Бретон: Я могу… Не знаю, повстречал ли я эту женщину. Если я ее встретил, она не потеряна для меня. Если нет, я уверен, что встречу ее…

Эрнст: Мне интересно, по какой причине некоторые всё еще живы. К примеру, Кено; я бы охотно подарил ему веревку.

Кено: Я умер бы ради любви или революции, но прекрасно знаю, что не встречу ни той, ни другой.

Бретон: Вот типичное контрреволюционное заявление…

Кено: Доверие к жизни, каким бы оно ни было, кажется мне антисюрреализмом.

Бретон: В таком случае я против сюрреализма в понимании Кено».

С восьмого по одиннадцатое заседания проходили в конце 1930-го — начале 1931 года. Это практически повтор, и присутствие женщин — Нуш Элюар, Жаннетты Танги, супруги Юника — несколько разочаровало, поскольку они мало говорили от себя и не претендовали на независимость от своих спутников. Последнее заседание, в августе 1932 года, вышло за рамки этого опыта.

Сорвавшееся самоубийство

Эти заседания не могли скрыть главного: группы больше нет. Навиля, превратившего «Кларте» в «рупор русской левой оппозиции во Франции», исключили из компартии в феврале 1928 года. Арагона, Бретона и Пере «в очередной раз призывали к сотрудничеству с коммунистической партией. Некоторые друзья старались убедить их в том, что все проблемы будут сняты, если они ослабят связи с новой «Кларте» и в особенности с исключенными из партии, согласием которых они все еще стремились заручиться». Но это означало, что теперь судьей между сюрреалистами будет все чаще выступать компартия. А это вызывало охлаждение в личных отношениях.

Брошенная Симона нашла верного рыцаря в лице Мориза. Летом 1928 года мы застаем их в Бретани, вместе с Навилем и Денизой. Это не могло не задеть Бретона, хотя он все еще верил в то, что между Симоной и Моризом существует только дружба. Откровенность… Сюзанна по-прежнему выступала арбитром между ним и Берлем. Он предпринял тщетную попытку вернуть ее, отправившись в Аяччо на Корсике, где она жила вместе с Берлем.

Арагон не выезжал из Шапель-Реанвиля, тем более что Нэнси установила там печатный пресс. Он переводил «Охоту на снарка» Льюиса Кэрролла, и они печатали книгу вместе под вывескойThe Hours Press. А заодно и поэму «Путешествия», тиражом 25 экземпляров, которая позднее вошла в сборник «Большое веселье».

В апреле он готовил к печати «Трактат о стиле», памфлетная горячность которого встретила хороший отклик в группе, в частности у Элюара.

Бретон же, подготовив к печати «Сюрреализм и живопись», взялся за работу над «Надей» — для выхода этой книги многое сделал Галлимар, что не вызвало никакого протеста со стороны Бретона, совсем наоборот. Литературная продукция уже не была под запретом. Собственно сюрреалистическая деятельность сводилась к инцидентам с Арто, который ставил Стриндберга с помощью шведов. По словам Беара, «Бретон удил головастиков в прудах Медона вместе с Арагоном, вновь разругался с Лизой, которая наговорила ему гадостей о Сюзанне… По вечерам он развлекался в Луна-парке. У него ёкало сердце».

Летом 1928 года Арагон уехал с Нэнси в Италию, задержавшись в Швейцарии, чтобы передать Элюару экземпляр «Ирен». Перед отъездом он рассчитывал получить 25 тысяч франков за одну картину Брака, которую в свое время купил за 240 франков на распродаже галереи Канвейлера. Но посредником выступил Ноль, и чек задерживался. Они поселились в Венеции — городе, «где разбиваются сердца».

Нэнси приметила в одном добротном джаз-банде чернокожего пианиста Генри Кроудера. Арагон не мог допустить и мысли о том, чтобы делить любимую женщину с кем-то еще:

Его таскают за собой

Он бродит, сам не свой

Он словно полевой цветок

Сорвали, так он был хорош

Сейчас был здесь, и нет — ну что ж…

Отсюда жестокое разочарование:

Всё ложь, тем более любовь…

Арагон выпил смертельную дозу снотворного. Хотя он и был врачом, но дал осечку — правда, по его словам, самоубийство сорвалось лишь потому, что его вынули из постели на два-три часа раньше, чем было нужно.

Он напишет об этом «Поэму, выкрикиваемую на развалинах»:

Плюнем вдвоем, вдвоем

На всё, что любили мы

Любили вдвоем, вдвоем

Не правда ль, отличный вальс…

Как знать, что это настоящая история

Любви

Как знать, когда любой твой вздох проникнут драмой

И краски дня вдруг принимают цвет

Улыбки, тени, брошенного слова

В то же или почти в то же самое время Сюзанна, которой Берль уже стал надоедать, сообщила об этом Бретону по телефону и была поставлена перед выбором. Она вернулась к Бретону и уехала с ним в Море-сюр-Луэн. Для автора «Нади» это было особенное место, с тех пор как его призвали в армию в Сен-Маммесе. В школьной тетради в клеточку, сохранившейся в архивах Бретона, Маргерит Бонне нашла три «автоматических» текста и одно стихотворение, относящиеся к этому периоду:

Сделай так, чтобы еще не рассвело…

Ночь не постучалась в стеклянную дверь

Она сидит в шкафу

Среди сине-зеленого белья, поет и носится

По дому

Во имя леса и моря

Которое мрачнее всех, кого ты чаще смеешь называть

И губ твоих, что открывают мне и лес и море…

Я вижу тамплиеров в древней рясе

Они рассеялись далёко в моем сне

И как я рад: ничто мне не сожжет

Мою Сюзанну, что сама — огонь

Но Сюзанна добивалась от Бретона тех же гарантий, что и от Берля, то есть требовала, чтобы он развелся ради нее. Он обещал. Тем временем он узнал, что «стал жертвой собственной доверчивости». Симона изменяет ему с Моризом. Он, ничего не скрывавший от нее, попал в ловушку собственного простодушия.

Вот при таких-то обстоятельствах Бретон и встретился вновь с Арагоном, еще более потерянным, чем он сам, который жил на улице Шато, но все еще проводил каждую неделю один-два дня в Шапель-Реанвиле, откуда, само собой разумеется, возвращался совершенно истерзанный. Друзья взялись за пьесу в нескольких частях — «Сокровище иезуитов», продолжение «Вампиров», которая позволила им вернуться к юношеской мечте о Мусидоре. Маргерит Бонне отыскала заимствования (полуколлажи) обоих авторов из полицейской фотохроники в газете «Детектив». Они охотно развивали главные темы коммунистической пропаганды того времени: дебаты о бюджете, пакт Бриана — Келлога, ^[144] масонство — бурлеск был здесь уместен. Пьесу должны были исполнить на концерте солидарности с вдовой актера, который играл Юдекса^[145] (потеряв место билетерши, она пыталась покончить с собой). В конечном счете постановка прошла только один раз, в Праге в 1935 году.

Сюзанна снова ушла от Бретона к Берлю, который женился на ней 1 декабря. Но в январе она вернулась на улицу Фонтен. 7 ноября Арагон повстречал в кафе «Купол» Эльзу Триоле. Вопреки тому, что он утверждал потом, на тот момент он еще неокончательно порвал с Нэнси, которая «не понимала, почему должна заставлять себя не быть больше влюбленной в Арагона, если ей хочется переспать с Генри Кроудером», а уж тем более почему Арагон не может больше быть влюблен в нее, если он спит с Эльзой. И Бретон, и Арагон начали 1929 год посреди таких вот сердечных неурядиц, при этом стараясь изо всех сил произвести хорошее впечатление на компартию. Трудно сказать, что еще оставалось от сюрреализма.

Элюар и Гала снова были в санатории Ароза в Швейцарии. Пере уехал в Бразилию. Навиль всё больше становился троцкистом. «Сюрреалистическая революция» не выходила с марта 1928 года, и ни материальных, ни фактических условий для возобновления журнала не намечалось.

Бретон писал Элюару: «Слишком много людей заинтересованы в том, чтобы дела мои шли плохо… В какое положение я попал в конце года! Похоже, все окончательно сгнило… Не говори о моей деятельности, то, как ты ее себе представляешь, сильно преувеличено. Ее нет, и я не знаю, сможет ли она вестись снова». По его словам, он попал в длинную полосу «деморализации».

Очень верное слово.

Глава девятнадцатая

Последний манифест

Деморализация давалась Бретону с большим трудом. В начале февраля 1929 года он писал Элюару: «Как я устал! Спрашиваю себя в стомиллионный раз: куда мы идем?.. На самом деле, мне не по себе, я по-прежнему продолжаю, с помощью чудесных проблесков, свое жалкое, строго уничтожительное существование». Однако в то же время он разослал циркуляр всем ветеранам дадаизма и сюрреализма, а также группы «Кларте», присоединив к ним молодых людей, явившихся из Реймса под флагом «Большой игры», ^[146] — в общей сложности 80 адресатов. Преамбула (полностью написанная Бретоном и Арагоном) представляла собой отчет о проделанной работе, заканчивавшийся любопытным предупреждением: «Со всевозможными задними мыслями и с величайшим хладнокровием экспериментатора перечитав всякие протоколы заседаний, всякие манифесты, созданные в результате различных уступок… мы перебрали имена стольких людей, которые, в целом, обладали не самым низким умственным развитием и не были вполне лишены дара слова, поразмыслив над судьбой таких личностей, из коих некоторые низко пали — так низко, что скатились до положения сброда, а иные, возможно, повинны лишь в слепоте или заблуждениях». И тут же протягивается рука: «Нам показалось интересным узнать от них самих, до чего они теперь дошли; нам также показалось интересным узнать, кто из них ответит на призыв, обращенный в пустоту…»

Вызов на улицу Шато

Просто повестка в суд. Понятно, почему Элюар, который физически мог бы оказаться 11 марта на улице Шато, поскольку вернулся в Париж, туда не пошел. Как говорит Тирион, в тот момент «Элюар последовательно поддерживал противоположные мнения, и не думая отрекаться… С 1928 по 1935 год он будет всеми силами тормозить все политические начинания и последовательно отстаивать сохранение за сюрреализмом позиций художественного творчества. Он любил распутство, бордель, групповой секс больше как зритель и дилетант, чем как участник… Бретон упрекал его в этом, проводя даже параллель между снисходительностью Элюара к его собственным чувствам и разногласиями, установившимися между ними».

Навиль, которого предупредили, поставив в пример судьбу Троцкого, что «его отсутствие могло вызвать ненужные пересуды», тоже не пришел, что усугубило разрыв (надо думать, сообщничество между Денизой и Симоной имело к нему какое-то отношение). В конце концов собрание ни к чему не привело, не получилось даже сблизиться с молодежью из «Большой игры»: Роже Вайян, ^[147] входивший в их число, оказался среди обвиняемых, поскольку его статьи в «Пари-Миди» содержали похвалу префекту полиции Шиаппу. Единственный результат — заметка, написанная рукой Арагона: «Продолжение следует, небольшой вклад в дело некоторых интеллигентов революционного толка», опубликованная в специальном выпуске журнала «Варьете» — «Сюрреализм в 1929 году» («Сюрреалистическая революция» так и не выходила).

Решающую роль в отстранении «Большой игры» и Вайяна сыграл Тирион, тогда убежденный коммунист, хотя эту роль он всегда отрицал. По его словам, Арагон «считал, что мы зашли слишком далеко… Тогда как Бретон собирался расстаться с Десносом, а, судя по обстоятельствам, вместе с ним уйдут и Кено, Превер, Макс Мориз, Тюаль, Лейрис, было бы разумно набрать новых людей. Примирение с Тцарой было делом решенным». Тирион отмечает, что «ушли талантливые люди, которые вскоре заявят о себе, но все они, за исключением Десноса, мало интересовались активной деятельностью и были против ее политической окраски».

Если отбросить личные ссоры, вызванные или обостренные разводом Бретона, причина раскола кроется именно в этом. Разве невиданный крах Нью-Йоркской биржи 24 октября 1929 года не узаконил радикализацию Коммунистического интернационала, бросившего лозунг «класс против класса»? Капитализм входит в свою финальную стадию, а в СССР под руководством Сталина проводятся индустриализация и коллективизация, открывающие двери в будущее. Наверное, Бретон и его друзья еще не прислушивались к указаниям из Москвы, и составление нового манифеста началось чуть раньше, но крах разразился в самый разгар работы над ним. Как пишет Тирион, «если не допускать, что сюрреализм — утопия или образ мыслей, неизбежно возникает желание разрушить общество 1929 года, чтобы заменить его обществом свободы».

Провокации Батая

Другим провоцирующим фактором стала публикация с апреля 1929 года (в то время как «Сюрреалистическая революция» все молчала) журнала «Документы» под руководством Жоржа Батая: в тот год вышло не меньше семи номеров. Батай, родившийся в 1897 году в семье провинциальных учителей, год участвовал в войне, потом был демобилизован по состоянию здоровья. Благочестивый и образцовый молодой человек год отучился в семинарии, а потом еще три в Национальной школе хартий, получив образование архивариуса-палеографа и работу в Национальной библиотеке Франции, — биография, имеющая мало общего с основателями «Литературы». Правда, в 1926 году он опубликовал в «Сюрреалистической революции» средневековые «Фатрази» (сатирические поэмы из пословиц и поговорок), но без подписи. Массон назвал его «середняком» сюрреализма. В 1928 году Батай подпольно опубликовал свой первый эротический текст — «Историю глаза», который, по словам Тириона, вызвал бурю на улице Шато и принес автору репутацию развратника.

Эта книга, вышедшая в том же издательстве, что и «Ирен», чрезвычайно резка. Ничего похожего на вольнодумный эротизм: «Я не любил того, что называют «плотским наслаждением», потому что на самом деле оно всегда безвкусно. Я любил лишь то, что почитают «грязным»… Известный мне разврат марает не только мое тело и мои мысли, но и все, что стоит впереди него». Его пригласили на заседание 11 марта, он отказался: «Слишком много зануд-идеалистов». Это уже было похоже на провокацию.

«Документы», редакционным секретарем которых был Лейрис, не заменяли собой «Сюрреалистическую революцию», но дополняли ее исследования за счет тех областей, которых сюрреалистическое движение едва коснулось, например, этнографии, искусства, археологии, с философскими дискуссиями, например, о Гегеле, причем Батай не упускал случая указать на дилетантство сюрреалистов в подобных вещах. Мы увидим, к чему это приведет. Конкуренция усугублялась сотрудничеством с журналом отщепенцев и изгнанников — Десноса, Превера, Андре Массона, Витрака, Жоржа Лембура.

«Второй манифест»

Надо признать за Бретоном дар первой фразы, как сказал бы Арагон. Начало «Второго манифеста» воспламенило сердца последующих поколений: «Несмотря на отдельные выступления каждого из тех, кто причислял или причисляет себя к сюрреализму, все в конце концов сойдутся на том, что сюрреализм ни к чему так не стремится, как к тому, чтобы вызвать самый всеобъемлющий и серьезный кризис сознания интеллектуального и морального характера; при этом только достижение или недостижение такого результата может решить вопрос об историческом успехе или поражении сюрреализма.

С интеллектуальной точки зрения речь шла и еще продолжает идти о том, чтобы всеми доступными средствами доказать и любой ценой заставить осознать фиктивный характер старых антиномий, призванных лицемерно препятствовать всякому необычному возбуждению со сторойы человека; это можно проделать, показав человеку либо скудный набор таких средств, либо побуждая его на самом деле ускользнуть от общепринятых ограничений».^[148]

Далее следует отрывок, который всегда вырывают из контекста и представляют в оправдание чего угодно: «Мы понимаем, что сюрреализм не боялся превратить в догму абсолютное восстание, полное неподчинение, саботаж, возведенный в правило; мы понимаем, что для него нет ничего, кроме насилия. Самый простой сюрреалистический акт состоит в том, чтобы, взяв в руки револьвер, выйти на улицу и наудачу, насколько это возможно, стрелять по толпе. И у кого ни разу не возникало желание покончить таким образом со всей этой ныне действующей мелкой системой унижения и оглупления, тот сам имеет четко обозначенное место в этой толпе, и живот его подставлен под дуло револьвера».

Конечно же в 1929 году еще не было ничего подобного волнам террора, прокатившимся в 1930-е годы: «Ночь длинных ножей» в 1933 году в Берлине, голодомор на Украине (и других регионах СССР. — И. Ч.), сталинские процессы тогда еще представлялись на расстоянии не четырех — шести земных, а нескольких световых лет, зато из перечисления элементов предшествовавшей деморализации видно, насколько остро Бретон нуждался в том, чтобы дать себе выход в виде словесного перегиба. Впрочем, сноска, добавленная при выходе «Манифеста» отдельным изданием, попытается смягчить его воздействие: «Ясно, что, называя этот акт самым простым, я не намереваюсь предпочитать его всем прочим из-за его простоты…»

На самом деле это трамплин, оттолкнувшись от которого, можно предаться рассмотрению человеческих измен в истории группы. В первом «Манифесте» перечислялись приверженцы «абсолютного сюрреализма». Их ряды теперь поредели на три четверти: «Да и можно ли требовать так много от людей в области, которая до последнего времени была под наименьшим присмотром; правда, тут возможны исключения романтического характера — мы говорим о тех, что покончили с собой и о некоторых других. Зачем мы будем и дальше изображать из себя возмущенных? Один полицейский, несколько любителей красиво пожить, двое или трое писак, парочка неуравновешенных, один кретин, а теперь никто не может помешать тому, чтобы к ним присоединилась еще малая толика людей, вполне здравомыслящих, твердых и честных, но которых могут причислить к одержимым; ну не правда ли, вот у нас и сложилась забавная, безобидная команда, созданная по образу и подобию самой жизни, — команда людей, которым платят за пьесы, людей, зарабатывающих очки?

ДЕРЬМО».

Первому движению настал конец. Обозванные знали, о ком речь, поскольку уже получали такие прозвища. Далее шли разные козни от Десноса до Батая: «Г-н Батай интересует меня лишь постольку, поскольку он льстит себя надеждой противостоять суровой дисциплине духа, которой нам в целом удается подчинить все остальное; и нам вовсе не кажется непоследовательным, что ответственным за эту дисциплину сейчас считают главным образом Гегеля; а эта дисциплина не может казаться менее суровой только оттого, что иногда пытается стать дисциплиной антидуха (впрочем, именно тут она и встречается с Гегелем). Г-н Батай сделал своей профессией отказ рассматривать в мире что-либо еще, кроме самых гнусных, самых отвратительных и самых испорченных вещей…»

Развернувшаяся полемика заставила позабыть о том, что Бретон утверждал: сюрреализм находится «еще лишь в подготовительном периоде… Грубо говоря, эти приготовления «художественного» плана. Однако я предвижу, что они закончатся, и тогда потрясающие идеи, таящиеся в сюрреализме, предстанут в грохоте огромного разрыва и дадут себе волю. Все зависит от современного направления будущего волеизъявления: утвердившись после нашего, оно станет беспощаднее нашего…».

Неподтвержденный прогноз. Но Бретон ранее углубил отношения между сюрреализмом и алхимией, одновременно с поддержкой «исторического материализма». Там он говорил и о своем опыте членства в коммунистической партии: «Как не встревожиться из-за столь чудовищного падения идеологического уровня в партии, которая некогда была сильна двумя самыми блестящими умами XIX века? » Но и тут он сводит иные счеты: «Единственное, с чем я не могу мириться, — это то, что благодаря конкретным возможностям самого движения некоторые известные мне интеллектуалы, чьи моральные принципы требуют определенной осторожности, безуспешно пытались заниматься поэзией, философией и переходили, наконец, к революционной агитации, причем благодаря путанице, которая там царит, им более или менее удавалось создавать такую иллюзию; для большего же удобства они поспешно и шумно начали отрицать все, что, подобно сюрреализму, давало им возможность наиболее ясно осмысливать собственные представления, равно как и вынуждало их отдавать себе отчет в собственной позиции и по-человечески ее оправдывать».

Навиль, повинный, как и Жорж Фридман, в том, что у него богатый отец, а также «Моранжи, Политцеры, Ле-февры» получили по первое число. Но и Бретону следовало оправдываться, открещиваясь от всякой «революционной агитации».

Бюнюэль, Дали и Гала

Эта ярость, конечно, была вызвана и более приземленными мотивами. После развода с Симоной квартира на улице Фонтен была опечатана, и Бретон переехал в гостиницу. «Манифест» вышел в новом, очень толстом номере «Сюрреалистической революции», в оглавлении которого значились неожиданные имена: Тцара, Рене Шар, Луис Бюнюэль и Сальвадор Дали — их подписи стояли под сценарием «Андалузского пса» (этот фильм показали на частном сеансе для сюрреалистов, и мы еще узнаем, каким образом Элюар познакомился с его авторами); Пикабиа с поэмой «Бисер свиньям». «Манифест» заручился солидной поддержкой, и здесь в полной мере проявился талант стратега, присущий как Бретону, так и Арагону. Дополнительный заголовок, поверх основного, заинтриговывал: «Почему «Сюрреалистическая революция» перестала выходить в свет»; обложка была покрыта семью отпечатками красных губ в натуральную величину: Тирион поясняет, что они принадлежали Сюзанне, Эльзе, Гала, Жанетте Танги и Мари Берте Эрнст. Косвенное введение к главному, возвещаемому крупными буквами: «Исследование любви».

Анкета начиналась так; «Какие надежды вы возлагаете на любовь? Готовы ли вы принести в жертву любви ваши убеждения? », а заканчивалась вопросом: «Верите ли вы в победу дивной любви над гнусной жизнью или гнусной жизни над дивной любовью? » Насколько эти вопросы были связаны с частной жизнью Бретона, можно судить по ответу Сюзанны Мюзар: «Я живу Я верю в победу дивной любви». Комментарий: «Никакого другого ответа на этот вопрос я и сам бы не дал. А. Б.».

Ответ Элюара тоже напрямую связан с его личным опытом: «Я долго думал, что приношу в жертву любви свою свободу, но теперь все изменилось. Женщина, которую я люблю, больше не тревожится и не ревнует, она предоставляет мне свободу, и я имею мужество ею пользоваться… Жизнь роковым образом всегда связана с отсутствием любимого существа, бредом, отчаянием. Дивная любовь убивает». Это было сублимацией его свежего разрыва с Гала.

По предложению Геманса они вместе с маленькой Сесиль поехали в Кадакес, где неизвестные испанцы только что сняли «восхитительный фильм». Это был «Андалузский пес» Бюнюэля и Дали. Бюнюэль, родившийся в 1900 году, знался с мадридскими авангардистами и был знаком с Федерико Гарсия Лоркой. Дали родился в 1904 году. Они оба были дебютантами.

Между Гала и Дали вспыхнула любовь с первого взгляда. Как пишет Жан Шарль Гато, это была «бстреча двух тревог, счастливо дополняющих друг друга, которые отныне шли плечо к плечу. Дали — полудевственник, но в мыслях озабоченный, отныне мог спокойно дать волю своим прихотям… Гала сообщила Полю, что он больше не занимает основное место в ее сердце… Даже если при случае ему будут уделять плотские ласки (Гала на них не скупилась), ему придется довольствоваться вторыми ролями». Он был вынужден уступить свой дом любовникам.

Точно так же ответ Арагона надо толковать в контексте появления Эльзы: ««Любовь — единственная утрата свободы, придающая нам сил» — эта фраза, услышанная мною от самого дорогого мне человека на свете, выражает все, что я знаю о любви… Я совершенно не могу обойтись без той, кого люблю». Макс Эрнст, только что вновь женившийся на Мари Берте Оренш, ответил: «Если только запретное дело истинно (как сюрреализм и революция), реального конфликта между моими убеждениями и моей реальной любовью быть не может. (Либо я не люблю, либо мои убеждения — не мои.)». Деснос написал так: «В конечном счете, я люблю, я терплю, я занимаюсь любовью и не рассуждаю об этом». Даты под ответами показывают, что некоторые участники опроса, например, Деснос, еще не читали нового «Манифеста». За исключением Жака Барона: «Меня это не интересует. Мне все это надоело. Ничего больше от вас получать не хочу». С другой стороны, для массовости и контраста обратились к самым невероятным участникам, например, к «среднему французу» Клеману Вотелю, ^[149] который ответил так, как от него и ждали: «Вы укутываете любовь в литературщину. На самом деле любовь — только деформация инстинкта размножения».

В целом вышел добротный журнал, со знаменитым фотоколлажем из портретов шестнадцати сюрреалистов с закрытыми глазами вокруг картины Магритта «Я не вижу [голой женщины] спрятанной в лесу».

Ответы Бретону

Ответ на новый «Манифест» поступил в начале января в форме памфлета под заглавием, отсылающим к пресловутому заголовку 1924 года: «Труп». Инициатива исходила от Десноса и Батайя. Рибмон-Дессень, Витрак, Жак Превер, Барон, Макс Мориз, Жорж Лембур, Раймон Кено платили Бретону той же монетой, причем до изумления грубо. «Второй Манифест сюрреализма не откровение, но явный успех. Это просто шедевр лицемерия, двурушничества, казенщины и ханжества, короче, это писал городовой и кюре… Инспектора Бретона уже бы арестовали, если бы он не являлся провокатором… Откровения, касающиеся, например, Навиля, отдают ежедневным шантажом, которому предаются газеты, продавшиеся полиции» (Рибмон-Дессень). «Последняя воля этого призрака — вечно смердить среди смрада рая, уготованного за скорое и непременное обращение в истинную веру проходимцу Бретону» (Деснос). «Этот эстет из свинарника, это холоднокровное животное всегда и во всё вносит только смятение и путаницу» (Барон). «Меня не интересовали его полицейские отчеты… Вскрывшийся нарыв клерикальной фразеологии, подходящей только жалким кастратам, жалким поэтам, мистикам-полукровкам… Мерзкое существо, животное с лохматой гривой и рожей, в которую хочется плюнуть» (Батай).

«Какое-то время Бретон думал, что все его бросят, — пишет Тирион. — Арагон был взбудоражен. Говорил еще больше и лучше, чем обычно. Он потащил нас с Садулем на мост Искусств, через который мы пробежали несколько раз из конца в конец… «Мою дружбу к Бретону и согласие с тем, что он думает и чего хочет, нужно считать… силой, позволяющей и мне, и ему быть теми, кто мы есть. Это очень давнее согласие. Это часть нашей судьбы. Мы с Бретоном знаем, что среди людей всегда возможно непонимание… Мы уговорились об опознавательном знаке, о своего рода пароле… который неизбежно напомнит нам о полнейшем и незыблемом согласии… Бретон — не только писатель, которым вы восхищаетесь. Все в нем выходит за рамки его собственных слов, того, что он пишет, что делает: это горнило, где пылает основное пламя. Возможно, это его главная функция в наше время»».

Военные действия продолжились выходом «Третьего манифеста», написанного Десносом, который шел еще дальше в сведении личных счетов: «Я до сих пор слышу и вижу, как Бретон говорит мне: «Дорогой друг, зачем вы занимаетесь журналистикой? Это глупо. Берите пример с меня. Женитесь на богатой, таких легко найти»… Я видел, как Бретон бросал в огонь книги Элюара. Просто в тот день автор книги «Любовь, поэзия» отказался одолжить ему десять тысяч франков… Почему он остается его другом и пишет похвалы его произведениям? Потому что Поль Элюар торгует земельными участками, а деньги за болота, проданные рабочим, идут на покупку картин и негритянских предметов, которыми торгуют они оба. Андре Бретон ненавидит Арагона, о котором рассказывает всякие гадости. Почему он его щадит? Потому что боится и прекрасно знает, что разрыв с ним будет началом его гибели… В статье о живописи Андре Бретон упрекает Жоана Миро за то, что тот нашел деньги на своем творческом пути. Однако именно он, Андре Бретон, купив картину «Вспаханное поле» за пятьсот франков, перепродал ее за шесть или восемь тысяч. Да, деньги нашел Миро, но Бретон положил их в свой карман».

В конечном счете эти нападки сплотили остатки группы. Во-первых, потому что Бретон, вновь покинутый Сюзанной, был так же печален, как Элюар, и оба искали утешений, отчего еще больше чувствовали себя неудачниками. И все же из этого получилась поэма на три голоса с Рене Шаром, выплеснувшаяся за рамки игры в слова: «Замедлить ремонт». Рене Шар, который в предыдущем году, то есть 22 лет от роду, опубликовал свой первый сборник стихов «Арсенал», был новым членом движения. Прежде того остатки группы сблизились на какое-то время, чтобы провести карательную операцию против одного монпарнасского кабаре, имевшего дерзость назваться «Мальдорор».^[150] Затем под аннотацией ко «Второму манифесту», вышедшему в июне 1929 года, были проставлены подписи «ветеранов» и новичков: Арагона, Бюнюэля, Кревеля, Пере, Шара, Эрнста и т. д. «Второй Манифест предоставляет гарантии, чтобы понять, что в сюрреализме умерло, а что как никогда живо. Подчиняя чудесным целям ниспровержения все личные удобства, безапелляционно отвергая путем строжайшей моральной антисептики специалистов лжесвидетельствования, Андре Бретон подводит в этой книге итог прав и обязанностей духа».

Они прекрасно понимали, что нечто уже умерло, но грубость памфлетов говорила о другом. Новый журнал, который они основали тем летом вместо «Сюрреалистической революции», назывался «Сюрреализм на службе Революции». Этим все сказано. Сюрреализм утратил господствующее положение.

Произошло трагическое событие, которое сегодня воспринимается нами как вещий знак; в Москве покончил с собой Маяковский. Потрясенный Бретон, продав рукопись «Нади» бельгийскому коллекционеру Рене Гаффе, сопроводил ее запиской: «Этот человек снова поступил бы так же в апреле 1930 года, если бы это можно было повторить… Он не может представить себе разочарования в любви, но представляет и всегда представлял свою жизнь, на всем ее протяжении, средоточием разочарований. Довольно любопытно и довольно интересно, что это так».

Глава двадцатая

Распад группы

Самоубийство Маяковского

Самоубийство Маяковского 14 апреля 1930 года выводит на сцену Эльзу Триоле, которая до сих пор считалась лишь утешительницей Арагона, не так скоро уверившейся в своей власти над ним, как он впоследствии утверждал, но отныне действительно завладевшей блестящим поэтом, на которого пал ее выбор. Эльза (1896–1970) была рассудочной женщиной, но в отличие от Нэнси, ее ровесницы, рождение в России в еврейской семье, замужество с французским офицером Триоле, чтобы бежать из СССР, научили ее тщательно продумывать жизненную стратегию, любовь же служила только украшением жизни. Перспектива на будущее: если возможно, принадлежать и Франции, и Советскому Союзу. Если сохранить его при себе и направлять, Арагон сможет дать ей и то и другое. Маяковский же предпочел ей старшую сестру Лилю Брик и жил с ней и ее мужем Осипом Бриком (1888–1945).

Брик — начитанный критик, теоретик кубофутуризма, похожий на чиновника в своем пенсне, — являлся первостепенной фигурой во время столкновений между соперничающими течениями литературной бюрократии в Советском Союзе 1920-х годов. Ходили слухи, что он «чекист» — в те времена интеллигенция еще не вкладывала в это слово уничижительного оттенка… или почти не вкладывала.

Без сомнения, Эльза не имела доступа ко всей информации, которой располагал ее зять, однако не была настолько наивна, чтобы не видеть всей подоплеки борьбы между группами писателей, как и между писателями и властью, которая накалялась тогда в СССР; самоубийство Маяковского как раз и приоткрыло всю ее беспощадность.

Маяковский с самого начала был причастен к ее роману с Арагоном. Осенью 1928 года он находился в Париже (ограничения на поездки за границу начались как раз к моменту его самоубийства). Арагон рассказывал, как поэт пригласил его за свой столик в кафе «Купол»: он сел с «романтизмом в сердце». В Париже поэт-гигант, олицетворявший собой молодой и огромный Советский Союз, был овеян революционной легендой.

На следующий день Арагон устроил на улице Шато вечер в честь Маяковского, который явился туда в обществе своей новой пассии — восемнадцатилетней русской эмигрантки Татьяны Яковлевой, манекенщицы в мире «высокой моды», «ростом почти с него», как говорила Эльза. К несчастью, она не испытывала никакого желания последовать за ним в СССР. По словам Тириона, именно во время той вечеринки Эльза, явившаяся в свите Маяковского, увлекла Арагона на лоджию…

В марте 1929 года Эльза увезла Арагона, еще не окончательно развязавшегося с Шапель-Реанвилем и Нэнси, в Берлин, чтобы представить Лиле, Брику и Маяковскому, которые снова были вместе. Пьеса «Клоп» имела в Москве большой успех. Роман с Татьяной оборвался, поскольку красавица удачно вышла замуж, оставив Маяковского с болью в сердце. 35 лет спустя, во времена Брежнева, ее извлекли на свет божий и опубликовали ее письма в популярном журнале, чтобы лишить Лилю, считавшуюся непокорной, звания великой любви Маяковского.

В своей предсмертной записке он написал:

«Всем

В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.

Лиля — люби меня…»

Лиля узнала страшную новость в Берлине, где снова была тогда с Бриком. Бретон воздал Маяковскому грандиозные почести в виде редакционной статьи в «Сюрреализме на службе Революции», вынеся в заголовок строчку на русском языке, которую поэт приводит в своем завещании:

«Любовная лодка разбилась о быт».

Это лирический текст, соединивший в себе любовные переживания Бретона с Сюзанной и самоубийство Маяковского, которое, как пишет Бретон, «выносит на повестку дня соотношение в самом лучшем из людей между его искренними и честными уверениями в безусловной преданности делу, которое кажется ему самым справедливым из всех (в данном случае делу революции), и судьбой, уготованной ему жизнью как частному лицу… «Возможно, вы помогаете изо всех ваших слабых сил преобразованию мира… Но эта женщина так красива, берегитесь, возможно, только ее вы и сможете любить, только она и полюбит вас… Всего лишь увидев ее, вы понимаете, что эта женщина для вас главнее всего». Это не я так говорю, вы же понимаете, это жизнь говорит с нами на столь странном языке… Маяковский при жизни ничего не смог с этим поделать: бывает слишком красивая грудь… Революционер может полюбить нереволюционерку… Еще не было доказано, что человек, достигший высочайшего уровня сознательности (речь о революционере), лучше всех защищен от опасности женского взгляда — если его отводят, ваши мысли мрачны как ночь, а если не отводят, а совсем наоборот, то те же мысли все же не проясняются совершенно».

Если свести этот искренний лиризм к голым сведениям, то Бретон был очень хорошо осведомлен о частной подоплеке самоубийства (отставке, данной Маяковскому Татьяной), чтобы не понять, что источником информации была Эльза. Выпад в сторону Ермилова был совершенно непонятен французским читателям, но был адресован напрямую советским людям, которые знали, что этот теоретик РАППа (Российская ассоциация пролетарских писателей) был вынужден оправдываться: некоторые считали, что вакуум, созданный им вокруг поэта, послужил одной из причин его самоубийства. В дальнейшем Ермилов вместе с Фадеевым (у Эльзы был с ним короткий роман) и Сурковым станет одним из патриархов (и цепных псов) соцреализма.^[151] Очередной всплеск дебатов был вызван публикацией русской статьи под заголовком, набранным большими буквами: «ВОТ ЭТО И ЕСТЬ ПРОЛЕТАРСКИЙ ПОЭТ».

Все в целом было обращено против тех, кто в Советском Союзе обвинял Маяковского в недостатке «пролетарскости», и тех, кто видел в его самоубийстве доказательство того, что он не был по-настоящему предан делу социализма. «Юманите» была из их числа. Бретон резко поставил ее на место. Со своей стороны, Арагон набил морду русскому эмигранту Андре Левинзону, который оклеветал Маяковского в «Нувель литтерер». «Юманите» сообщила об этом инциденте, и журнал, ради объективности, вновь напечатал текст. Стремление угодить компартии, несмотря на сдержанную позицию.

Но Бретон заявил в своей статье: «После смерти Маяковского мы еще больше отказываемся верить в ослабление его духовных и моральных позиций. Мы отрицаем и будем отрицать возможность существования поэзии или искусства, способного приспособиться (на манер Барбюса) к оскорбительно упрощенному образу мыслей или чувств».

«Если империализм объявит, войну Советам…»

Это не простое повторение нападок времен «Допустимой самообороны». Некоторую ясность в этот вопрос внес французский исследователь Жан Пьер Морель, который систематически изучал по советским архивам взаимоотношения между Литературным интернационалом (был и такой) и Францией. Вкратце все сводится к тому, что в Москве находилось Международное бюро революционной литературы (МБРЛ), издававшее свой «Вестник». «Вестник» следил за деятельностью сюрреалистов, заклеймив их «псевдореволюционерами» (май-июнь 1929 года), Бретона же назвал одним из «поборников троцкизма» (сентябрь — октябрь 1929 года). Но в том же номере польский писатель Ясенский (позднее он погибнет в ГУЛАГе) обрушился в длинной неистовой статье на «Монд» Барбюса. В Берлине статья нашла отклик в «Линкскурве», а Арагон развил ее в декабрьском выпуске «Сюрреалистической революции». В своей статье он назвал «Монд» «отбросом помутившегося сознания, примешивающим к толике советской пропаганды целую свору собак, предателей и бумагомарак, внушая нам, будто бы они имеют право оценивать деяния Мировой революции, злейшими врагами которой они являются».

Естественно, сюрреалисты не согласовывали свои действия с МБРЛ, отмечает Жан Пьер Морель. Однако они пошли по его следам, примкнув к кампании против Барбюса, поскольку полностью ее одобряли. И ответ не заставил себя ждать. МБРЛ, располагавшее разветвленной сетью информаторов, прислало им телеграмму, которую они перепечатали в журнале «Сюрреализм на службе Революции». В телеграмме их просили «ответить на вопрос: какова будет ваша позиция, если империализм объявит войну Советам? ». На это Арагон и Бретон ответили прямо: «Если империализм объявит войну Советам, наша позиция будет, в соответствии с директивами III Интернационала, позицией членов Французской коммунистической партии».

Тирион подчеркивает важность этого заявления: «Это было серьезное обязательство. В то время ему не было прецедента среди левых или крайне левых в среде художников и интеллигенции». Это был увесистый камень, брошенный в огород «Монд», сотрудники которого являлись пацифистами, а не революционерами, а также в огород «Юманите»: в том же номере «Сюрреализма на службе Революции» Арагон практически слово в слово повторяет в ее адрес советскую критику «Монд», говоря о «невообразимом, чудовищном сплетении двусмысленностей. Все эти интеллигенты-коммунисты, временно или с непостижимым постоянством принадлежащие к партии, которой нет до них никакого дела, находясь на периферии этой партии или даже в ее руководящих органах, занимаются лишь путаницей в умах…». Если добавить к этому, что Бретон сумел публично отмежеваться от Троцкого по поводу Маяковского, становится ясно, что в глазах Международного бюро наши сюрреалисты выглядели большими коммунистами, чем члены французской компартии. Это могло лишь порадовать Эльзу (кто, как не она, читал бы «Вестник»? ), просоветская позиция которой была таким образом усилена Арагоном.

Вот только Эльза, а тем более Бретон и Арагон не понимали, что, получив «признание» Международного бюро, тем самым предавали себя в его руки. Понятие «тоталитаризм» возникло лишь четверть века спустя. С самого самоубийства Маяковского Эльза хотела поехать повидаться с Лилей и, без сомнения, представить Арагона своим родным в Москве. И советским литературным кругам: через ее посредство Арагон предстал бы послом французской литературы, причем гораздо более удачным, чем предыдущие. Им не хватало денег. Тогда Эльзе пришла в голову мысль изготовлять колье, которые Арагон предлагал известным кутюрье. Поездку отложили до лета 1930 года.

Цена Харькова

Пятнадцатого августа 1930 года «Литературная газета» объявила, что в Харькове состоится «международный пленум революционных писателей». Как Арагон и Садуль, ^[152] которому грозила тюрьма за оскорбление армии, сумели получить на него приглашение, «случайно вступив в контакт с организаторами»? Здесь тоже сыграла свою роль информированность Эльзы, а возможно, и ее связи: частная поездка для встречи с родными получила политическое основание (и была оплачена). Со своей стороны Тирион узаконил положение Арагона в компартии, прекрасно зная, что руководство должно быть поставлено в известность об этой поездке, так сказано в уставе. По его словам, вопрос рассматривался на самом высоком уровне: дело дошло до Тореза, ^[153] который уже понял, что любые, даже самые неофициальные сношения с СССР должны проходить через него (я испытал это на себе двадцатью годами позже…)

Брик очень быстро повернул дело так, что из наблюдателей, неофициальных гостей они превратились в полноправных участников съезда. Надо полагать, они были на седьмом небе, отнюдь не предполагая, что за вход в рай придется заплатить.

В Харьков ехали на специальном поезде, выделенном для всех участников съезда, в сопровождении вооруженной милиции, поскольку путь пролегал через Украину, где тогда было неспокойно (сегодня мы знаем, какими методами проводилась насильственная коллективизация, но тогда зарубежные гости не имели об этом ни малейшего представления). Вагон Эльзы во французском поезде еще довоенного выпуска тотчас превратился в салон. В отличие от Садуля Арагон не был просто иностранцем: он путешествовал в окружении своей русской семьи.

Став участниками съезда, они с Садулем сделали все, что от них требовалось. Разве сюрреализм не поставил себя «на службу Революции»? Арагон явно считал, что одобрение им пролетарской литературы, отданной на откуп «рабкорам», не имеет большого значения, лишь бы оно способствовало революционному признанию сюрреализма и осуждению «Монд» и Барбюса. Бретон, которого обо всем поставили в известность, увидел в этом лишь прогресс в «анализе ситуации во французской литературе, которая, с некоторыми оговорками, высоко ставит сюрреализм и возлагает на него особые надежды».

На самом деле съезд хотя и осудил «Монд» как «проводника идеологии, враждебной пролетариату», все же решил для себя, что Франция безнадежно отстала, раз в ней не видно ни малейшего зародыша пролетарской революционной литературы. Нужно сплотить вокруг революционного ядра тех левых мелкобуржуазных писателей, которые порвали с чисто буржуазным и мелкобуржуазным направлениями в литературе. Сюрреалистов явно отнесли к мелкобуржуазным группам. Но если они смогут порвать со своим прошлым — добро пожаловать. Впоследствии Арагон оправдывался, говоря, что эти резолюции были выработаны без их участия.

«По какому праву, — отмечает Морель, — сюрреалисты могли бы избежать процесса «перевоспитания», которое за несколько месяцев до того хотели навязать самому Маяковскому? » В самом деле. Но возможно, что Эльза и Брики не поставили Арагона в известность о таком типе «пролетарского перевоспитания», видя в нем больше фигуру стиля, чем форменный допрос; он все еще мог сказать себе, что это меньшее из зол, лишь бы тебя, наконец, признали настоящим революционером. Хотя Барбюса выбрали в президиум новой организации, Арагон вошел в ее контрольную комиссию, которая, как явствует из названия, должна была судить о поведении каждого. В его представлении все кончилось хорошо.

По рассказам Арагона и Садуля, когда они уже собирались возвращаться во Францию, им дали подписать признание: «Вступая в Международный союз революционных писателей, полностью и безоговорочно принимая идеологическую и политическую установку союза, мы считаем необходимым признать некоторые ошибки, допущенные нами ранее в нашей литературной деятельности, которые обязуемся не повторять в будущем». Как мы еще увидим, эта фраза была исполнена важного смысла. Далее следовал дотошный перечень всех нарушений партийной дисциплины с их стороны, в том числе антимилитаристская выходка Садуля, осуждаемая за ее шутливую форму. А вот это уже серьезнее: они должны заявить о своем несогласии «со всеми личными произведениями (литературными и прочими), опубликованными членами группы сюрреалистов… в частности, со «Вторым манифестом сюрреализма», в той мере, в какой он противоречит диалектическому материализму… Единственное наше желание — работать наилучшим образом в соответствии с указаниями партии, обязуясь подчинить нашу литературную деятельность партийной дисциплине и контролю».

Морель обнаружил в подшивке печатного органа союза заметку от февраля 1932 года, согласно которой Арагону и Садулю дали подписать самообличение не в момент возвращения в Париж, а в самом начале съезда, чтобы стать его участниками и претендовать на членство в новой организации. В общем, плата за вход. Дата «1 декабря» была добавлена к переводу на французский язык, выполненному Арагоном, чтобы подтвердить его рассказ.

Оспаривать версию Мореля, гораздо более вероятную, чем версия Арагона, нет никаких оснований. Значит, они с Садулем сознательно согласились с резолюциями по Франции. Становится понятен и полицейский характер конкретных обвинений, выдвинутых писательским руководством в адрес Арагона и Садуля по поводу их прежнего поведения. Самокритика была частью приглашения. Совершенно очевидно, что Арагон оказался приперт к стенке: он не мог не подписать самообличения, принимая во внимание положение Эльзы и ее родных, в особенности Лили. Отказаться значило порвать с ними. Поскольку они с Садулем никогда не рассказывали о том, как угодили в эту ловушку, мы даже не знаем, испытали ли они чувство горечи или воодушевления от того, что стали «своими».

Зато они наверняка понимали, что ставят себя в ложное положение по отношению к группе. Но, наверное, подумали, что, кое-что опустив и кое-где приврав, можно будет поправить дело. Подробный рассказ об этом содержится в обличительной статье, которую сюрреалисты после разрыва опубликовали в «Паяце». Естественно, они не принимали в расчет неумолимый политический маневр, явно замышленный на самом высоком уровне советской литературной бюрократии, ведь Франции придавалось большое значение. «Арагон и Садуль вошли в логово зверя, — пишет Морель. — Отныне вся остальная группа должна была либо примкнуть к этой самокритике, либо, в свою очередь, отречься от тех, кто под ней подписался, и тогда конфликт станет внутренним». Ложь Арагона лишь отдалила такой конец.

«Огонь, Огонь, Огонь, говорю я вам»

Впрочем, самокритика согласовывалась с безусловной искренностью Арагона, выразившейся чуть позже в поэме «Красный фронт» — первой, которую он написал после разрыва с Нэнси. Она была откликом на событие, которому Харьковский съезд служил виньеткой, — судом над «Промпартией», ^[154] проходившим в Москве с 25 ноября по 7 декабря 1930 года, первым из сталинских процессов с пытками и полностью запротоколированными назидательными признаниями. Нужно было найти «козлов отпущения», чтобы объяснить причину разрухи и дефицита; саботажники из числа технической интеллигенции подходили на эту роль как нельзя лучше.

Как подчеркивает Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ», главный обвиняемый Рамзин признался, что хочет «поставить крест на мрачном и подлом прошлом всей интеллигенции». Арагон вводит в свою поэму самые страшные отрывки из обвинений в форме коллажей. Но при этом ясно пишет:

Вспышки расстрелов сообщают пейзажу

Доселе неведомую веселость

Казнят инженеров, врачей

Смерть тем, кто ставит под угрозу завоевания Октября

Смерть саботажникам пятилетнего плана.

Он лишь воспроизводит истерию, которая тогда уже повсеместно распространилась в СССР. Горький тотчас потребовал смертной казни для обвиняемых, его поддержал Пильняк, бывший его оппонентом. Брик только что написал: «Еще не пришло время для жалости. Прежде нужно прикончить врага». Все наперебой каялись в грехах. Прикончить тех, кто никак не избавится от интеллигентских изъянов. Тихонов написал поэму, требуя устроить Варфоломеевскую ночь, чтобы истребить интеллигентских трутней, и ее герой в конце сам просит: «Прикончите меня! » Когда советские писатели приветствовали награждение ОПТУ орденом Ленина за бдительность, это был минимум. «Похоже, — пишет Морель, — что более-менее известные иностранные писатели должны были заплатить ту же цену, что и их российские коллеги, за право вступить в Международный союз: оклеветать невиновных и восхвалять тайную полицию. Арагон был не один: немцы Эрнст Глейзер и Анна Зегерс в то же время написали два одобрительных пропагандистских репортажа на ту же тему… Такая «чекизация» литературы (вспомним о прославлении ГПУ в поэме Арагона) не была официально предусмотрена программой Харьковского съезда. И тем не менее она состоялась, превратив для некоторых пребывание в СССР в «точку невозврата»». Точка невозврата к капиталистическому миру, ибо чекизация не была тогда для советской интеллигенции унижением и деградацией, как, например, сотрудничество со ШТАЗИ для большинства интеллигенции ГДР, наоборот, она сулила повышение. Повод гордиться. По крайней мере так они заявляли.

«Красный фронт» вышел год спустя, в последнем выпуске «Литературы мировой революции» (журнале, основанном в Харькове) за 1931 год. Весь тираж был изъят органами внутренних дел из-за перегибов в отношении Франции:

Огонь по Леону Блюму

Огонь по Бонкуру, Фроссару, Деа^[155]

Огонь по ученым медведям социал-демократии

Огонь Огонь… Огонь, говорю я вам

Под руководством компартии ФСКИ…

Я вижу уничтожение мира, вышедшего из употребления

Я с упоением смотрю, как крошат буржуа

Можно ли устроить лучшую охоту

На этих паразитов, притаившихся во всех щелях городов…

Собаки, собаки плетут заговоры,

И как бледную спирохету не разглядеть в микроскоп,

Так Пуанкаре похваляется тем, что он фильтрующийся вирус…

«Несчастье поэзии»

Арагону предъявили обвинение 16 января 1932 года, и Бретон тотчас написал листовку в его поддержку — «Дело Арагона»: «Мы не догадывались, что о поэтической фразе судят по ее непосредственному содержанию… Единственное судебное преследование, начатое против Бодлера, показывает, в какое нелепое положение поставило бы себя законодательство, в бессилии своем потребовавшее бы отчета у Рембо, у Лотреамона за разрушительный порыв, выраженный в их произведениях…» Под протестом подписались лучшие люди: Пикассо (в первый раз со времен ранней юности подписавший письмо протеста), Матисс, Томас Манн, Фернан Леже, Бертольд Брехт, Ле Корбюзье, Федерико Гарсия Лорка. Были и неожиданные (для нас) подписи, например, Бенуа-Мешена и Жана Люшера.^[156]

Для компартии это был перебор. «Юманите» ответила презрительной заметкой: «В своих репрессиях против революционного пролетариата буржуазия порой наносит удар по тем, кто случайно прилепился к рабочему движению. Таково значение дела Арагона».

Французская компартия собиралась продемонстрировать, что харьковские методы были не чужды и ей. Под предлогом публикации в «Сюрреализме…» фантазмов Сальвадора Дали безо всякой цензуры, всех четырех сюрреалистов-коммунистов — Арагона, Садуля, Юника и Максима Александра — вызвали в контрольную комиссию, чтобы заставить «выступить с осуждением этой порнографии». Арагон держался стойко, послал телеграмму в Интернационал революционных писателей, думая, что заручится его поддержкой, поскольку «Красный фронт» полностью соответствовал «линии партии», и рассказал обо всем Бретону.

Тот как раз писал свой ответ «Юманите» — «Несчастье поэзии». В нем он разъяснял свое несогласие с «Красным фронтом»: «В этой поэме возвращение к внешнему сюжету, тем более к увлекательному сюжету, не согласуется с историческими уроками, извлекаемыми сегодня из самых развитых поэтических форм». Заявив об этом, он обрушился на упрощения «Юманите», напомнив о ее собственном осуждении искусства ради искусства и требовании, чтобы писатели и художники принимали действительное участие в социальной борьбе. Он решил намекнуть на высказывания компартии в адрес Дали, которые, по правде говоря, были смешны: «Вы просто стараетесь усложнить такие простые, такие здоровые взаимоотношения между мужчиной и женщиной».

«Арагон, — рассказывает он, — резко этому воспротивился: эти слова были произнесены келейно и не могли быть подвергнуты огласке… Он заявил мне, что, если эта фраза появится в «Несчастье поэзии», наш разрыв будет неизбежен». Сомневаться в этом не приходится, но ясно видно, что Арагон прекрасно понимал, насколько важны обязательства порвать со своим прошлым в мелкобуржуазном сюрреализме, взятые им на себя в Харькове. Разглашение «партийной тайны» могло привести только к исключению из рядов. Он явно не допускал такой возможности, поскольку это повлекло бы за собой разрыв с Эльзой. И с новой семьей, которой он обзавелся, в компартии и в СССР. Арагон думал, что вырвался из харьковской ловушки. Но французская коммунистическая партия ее захлопнула. «Если бы он послушал Эльзу, то уже двадцать раз порвал бы с сюрреалистами», — пишет Тирион.

Десятого марта «Юманите» опубликовала согласованное заявление Ассоциации революционных писателей: «Наш товарищ Арагон сообщил нам, что он не имеет никакого отношения к выходу в свет брошюры под названием «Несчастье поэзии. Дело Арагона в общественном мнении». Он заявляет, что категорически осуждает содержание этой брошюры и шум, поднимаемый вокруг его имени». Харьков действительно стал точкой невозврата.

Бретон сразу понял, что был обманут искренними возражениями Арагона. В листовке «Паяц» группа напечатала полный текст харьковской самокритики, добавив, что, «вернувшись в Париж, Арагон был жалок: сетовал на то, что его вынудили поставить свою подпись, заявлял, что не согласен с формой и духом этого документа и решился на это, только чтобы позволить Бретону успешно работать в будущей Французской секции Международного союза революционных писателей… Он прикрывался недопустимым сентиментальным шантажом…». Подписанты заявили, что видят в этом лишь «незначительный эпизод, в котором интеллектуальная подлость отдельного человека даже не смогла противиться неотразимой притягательности единственной партии Революции». Подписано: Рене Шар, Рене Кревель, Сальвадор Дали, Поль Элюар, Макс Эрнст, Бенжамен Пере, Ив Танги, Андре Тирион, Тристан Тцара.

Вместе с Арагоном из группы вышли остальные коммунисты: Садуль, Юник, Максим Александр. Тириона за это время из компартии исключили; в группе остался один коммунист, который, кстати говоря, и сочинил «Паяца», — Рене Кревель. 18 июня 1935 года он покончит с собой после стычки между Эренбургом и Бретоном, ^[157] в результате которой сюрреалисты не были допущены на Международный конгресс писателей в защиту культуры. Бретон выдаст ему удостоверение «абсолютного сюрреалиста». Предусмотрительная, как всегда, Эльза выхлопотала через Лилю долгосрочное приглашение в СССР для себя и Арагона, который станет сотрудником журнала «Международная литература».

То, что началось в 1917–1920 годах благодаря Арагону, Бретону и Супо, подошло к концу.

Эпилог

Что же в конечном счете сталось с лозунгом Рембо, подхваченным основателями сюрреализма, — «Изменить жизнь»? Если охватить взглядом все эти 15 лет, со времен первых встреч в 1917 году, и спросить себя, в чем жизнь главных действующих лиц стала иной, «сюрреалистичной» в высшем смысле этого слова, то первое, что приходит на ум, — союз (вернее, серия объединений), который они старались создать и изменить по мере возникновения новых целей, в том числе политических, открыл перед ними новые горизонты, однако повседневная жизнь, материальное существование ничуть не были этим затронуты. И все же воссоздание событий показывает, что это лишь видимость. Точнее говоря, сюрреализм оставил свой след в XX веке тем, что, не изменив материальную, бытовую сторону жизни, поскольку это не было в его власти, в корне преобразовал образ жизни людей, посвятивших себя этому делу, изменил их представления о жизни поэта, писателя, художника. Бретонов сюрреализм оказал воздействие на Пикассо после 1922–1923 годов, хотя до сих пор этому не уделяли достаточно внимания: он сыграл решающую роль в новой радикализации художника, проявившейся в таких произведениях, как «Поцелуй» или «Танец». А если говорить о кино, то взгляните на Бюнюэля.

Хотя они и отвергали, причем с каким пылом, всё, что могло превратить их в деятелей искусства, сюрреализм — «головокружительный спуск внутри нас», по выражению Бретона, — был прежде всего делом творцов. Делом людей, которые отождествляют жизнь и искусство.

Нельзя быть сюрреалистом наполовину. Однако первое недоразумение выросло из намеренного, заявленного отождествления сюрреализма с группой сюрреалистов. Говоря о группе, исследователи в конце концов позабыли, что на исходе войны — в 1917, 1918, 1919 годах — основоположники движения не могли подолгу находиться вместе; впоследствии их объединение носило сезонный характер. Каждый год группа распадалась на период летних каникул (два-три месяца, а то и больше), потом — на время любовных увлечений.

Со времен «явления медиумов» и до конца «Сюрреалистического бюро», то есть в течение около двадцати месяцев с осени 1923-го до середины весны 1925 года, Бретон, поселившийся на улице Фонтен и лишь изредка покидавший Симону, из-за своей несчастной любви к Лизе Мейер, держал открытый стол и вовлекал своих друзей в многочисленные «сюрреалистические» мероприятия, которые следовали одно за другим и от которых практически было невозможно уклониться, однако это был единственный период регулярных собраний. Отлучки Арагона, до сих пор носившие случайный характер, стали правилом после его встречи с Нэнси Кьюнард в начале 1926 года. Впрочем, Супо к тому времени уже был заядлым «прогульщиком». Бретон тоже забросил занятия с появлением в его жизни Сюзанны Мюзар. А без них группы уже не существовало. Она возродилась в 1927–1929 годах, когда Бретон, Арагон и Элюар были несчастны.

Естественно, ядро самых верных последователей обогатилось опытом автоматического письма, вопрошения медиумов, а также исследованиями в области сексуальности и дебатами о вопросах морали, вызванными разрывом с дадаизмом и в особенности желанием заниматься творчеством не только вне официальной или ученой карьеры, но и в отрыве от текущей литературной и художественной жизни. Однако им так и не удалось «бросить всё», как призывал Бретон. Прославление ими некоторых убийств, например, того, что совершила Жермена Бертон, шло от головы, а не от сердца. Призыв к свободе от всяких условностей, например, в личной жизни Бретона, разделяли Берль и Дриё. Он был близок всем молодым людям, развлекавшимся в «безумные годы».

Коллективным сюрреализмом пропитана суть повседневной жизни его приверженцев, но она-то от нас и ускользает, мы можем постичь ее лишь косвенно, буквально путем археологических раскопок. Когда эти молодые люди возвращались в свое (обычно временное) жилище, к семье или к подруге, одиночество заставляло их заглянуть вглубь самих себя. Вот тогда-то, выйдя за рамки установленного для всех, отрицая сами правила, выработанные группой, они и создали произведения, благодаря которым сюрреализм остался жить: от «Столицы боли» Элюара до «Света Земли» Бретона, от «Парижского крестьянина» и «Защиты бесконечности» Арагона до «Нади», не говоря уже о «Растворимой рыбе» и обоих «Манифестах». В Навиле просыпался спорщик и политик, когда он говорил о «литературной поденщине». Эти произведения преодолели мелочность и тяжеловесность и донесли до нас то, что отныне подразумевается под сюрреализмом.

Так что же — они выиграли пари? В наших глазах — да, но не в глазах их современников. Если не считать нескольких сотен читателей журналов, издававшихся группой (которые отнюдь не были легким чтением), нескольких десятков, имевших доступ к стихам и экспериментальным текстам в момент их создания, на долю публики выпадали лишь акции и скандалы. Только две книги совершили прорыв — «Парижский крестьянин», поддержанный, несмотря на заговор молчания со стороны критики, «сарафанным радио», и в еще большей степени «Надя». Мы первыми смогли узнать о «Защите бесконечности» и сделать для себя множество открытий между «Магнитными полями», «Растворимой рыбой» и первым «Манифестом сюрреализма». Ключи к сокровищу нам вручили только после 1967 года, то есть (и это не случайно) после смерти Бретона — одновременно статуи Командора и стража Храма.

Только тогда осознание современности первой трети XX века пришло к американцам, англичанам и французам. Сюрреализм получил признание наряду с кубизмом Брака и Пикассо или творчеством Аполлинера.

Вот в чем они выиграли. Если потерять из виду эту «защиту бесконечности», которая выделяла лучших из своей эпохи, все можно свести к пошлому анекдоту. Теперь, получив доступ к их архивам, мы больше не вправе так поступать. Вот только быть сюрреалистом значило сочетать «защиту бесконечности», грезу с действием. С этой целью век преподнес им советскую революцию, намеревавшуюся создать нового человека. Разве могли сюрреалисты, столкнувшись с реакционной политикой Франции, победившей в войне, которая ее обескровила, лишив стольких молодых людей, не увидеть в Москве прообраза их мечты — «изменить жизнь»? Какие бы разочарования их ни постигли, ни Бретон, ни Арагон, ни Навиль, разошедшиеся в разные стороны в 1932 году, и в мыслях не имели отделить сюрреализм от коммунизма.

Теперь мы знаем, что между сюрреализмом и коммунистическими партиями существовала глубинная несовместимость, потому что партии не могли допустить, чтобы некоторые из их членов собирались вместе и вырабатывали свою собственную позицию в отношении искусства, морали, взглядов на жизнь. В СССР Сталин уже проводил такую политику с тоталитарными устремлениями, а французская компартия неловко пыталась осуществить «большевизацию», как тогда говорили. Но то, что нам, по прошествии времени, кажется очевидным, в те дни казалось немыслимым для всех на Западе, за исключением лишь нескольких людей с опытом Бориса Суварина, который написал в 1929 году длинное письмо Троцкому (его тоже обнаружили только в 1970-е годы).

Политическая радикализация, которая, с одной стороны, привела к театральным обличениям, не стеснявшимся в выражениях, и безжалостным разрывам, с другой — благодаря общению с коммунистами породила принцип неукоснительного соблюдения правил, доселе неведомого поэтам и художникам. В этом плане сюрреалисты заложили своего рода минное поле как минимум для двух поколений и целого полувека полемики между интеллигенцией и революцией, хотя в конце 1920-х годов их не приняли всерьез, когда они захотели вступить в компартию.

Таким образом, если взглянуть на их деятельность в целом, сравнив с другими авангардистами — немецкими экспрессионистами, итальянскими футуристами, русскими кубофутуристами, — поражает в конечном счете стойкость сюрреализма как в художественном плане, так и в моральном или политическом. Ни один из основателей группы за всю свою жизнь не изменил своим убеждениям в пользу академизма или коммерции — ни один поэт, ни один художник (Дали не в счет, он был «сбоку припека», а Пикабиа сам заявлял, что никогда не был сюрреалистом). Ни один из них не увяз в болоте Виши^[158] или коллаборационизма, как Дриё, читавший им нотации. В моральном плане сталинизм Арагона или Элюара нельзя уподобить компромиссам футуристов, потому что те таким образом принимали сторону власти, допускавшей их к «кормушке», а быть коммунистом в 1930-е годы или во время Сопротивления требовало самоотверженности. Юник погиб в бою, Арагон, Элюар, Тцара, Садуль, хотя и по-разному, но заплатили дорогую цену за свою верность компартии. Несмотря на упадок, связанный со старостью, нельзя позабыть про всплеск деятельности Арагона между 1957 годом, когда вышел «Неоконченный роман», и 1971-м, когда он подал запрос о самоубийстве сына Неваля в Праге, из-за чего ФКП быстренько прикрыла его газету «Летр Франсез».^[159]

После возвращения из Харькова Арагон не играл больше в группе никакой роли в плане обновления или поддержания равновесия, поэтому разрыв мог иметь только индивидуально-психологические последствия.

Он никак не повлиял на его желание сотрудничать с коммунистической партией. Бретон на некоторое время был избран в президиум новой Ассоциации революционных писателей и художников, где оказался и Арагон. Но его сближение с Троцким, а потом обличение сталинских процессов сделали сотрудничество невозможным и повлекли за собой разрыв с Элюаром, который опубликовал в 1936 году в «Юманите» свое первое политическое стихотворение «Герника».

Однако сюрреализм изменился. Как отмечает Мэтью Джозефсон, следивший за событиями из-за океана начиная с 30-х годов XX века, достаточно было, чтобы Бретон похвалил какого-нибудь художника, чтобы того начали осаждать коллекционеры. Ив Танги фамильярно называл его «папой». «Сюрреализм на службе Революции» перестал выходить в 1933 году, уступив свое место роскошному журналу «Минотавр», издаваемому Альбером Скира, который сочетал цели «Документов» (вначале в редколлегию входил Батай) с замыслами «Сюрреалистической революции». Сюрреализм превратился в центр созвездия, в которое отныне входил Пикассо. Он создал обложку первого номера «Минотавра» — невероятный коллаж. Именно в этот момент сюрреализм окончательно стал интернациональным. Он больше не существовал вне своего века. Хотя в интеллектуальном плане он все еще находился в авангарде, он утратил сплоченность подрывного отряда, но оказывал тем большее влияние на поэзию и живопись. Это был его апогей.

Вторая мировая война усугубила разрыв между теми, кто примкнул к коммунистам, пытаясь сдержать подъем фашизма и нацизма (Пикассо, Элюар, Тцара), и Пере, изгнанным, в Мексику, как Бретон в США, где его присутствие способствовало дальнейшему распространению сюрреализма. Деснос, тоже участвовавший в Сопротивлении, был депортирован и умер накануне освобождения, в 1945 году. В период холодной войны начались гонения на сюрреалистов в народно-демократических республиках, например в Чехословакии, где сюрреализм был широко распространен (казнь Зависа Каландры^[160]), во время кровавого ждановского террора — Элюар, умерший в ноябре 1952 года, его осудил, но Арагон продолжал прославлять его заслуги. Тцара отмежевался от него после советского вторжения в Венгрию в 1956 году. Тогда-то Арагон и написал «Неоконченный роман», впервые обратившись мысленно к своей юности и задавшись вопросами по поводу сталинизма — они прозвучат более жестко в его романах «Гибель всерьез» (1965) и «Бланш, или Забвение» (1967).

Сюрреализм больше, чем когда-либо, был связан с личностью и влиянием Бретона, который по-прежнему объединял вокруг себя поэтов и художников новых поколений, разжигая бурные и противоречивые страсти. Но это уже другая история. «Мы любили его, как женщину», — скажет о нем Жак Превер.

А Арагон начнет «Открытое письмо к Андре Бретону о «Взгляде глухого», искусстве, науке и свободе», опубликованное в «Летр Франсез» в июне 1971 года, такими словами: «Всё указывало на то, что осенью 1965 года мы могли бы встретиться — хотя бы один раз, где-нибудь, в одном из тех прежних мест, отмеченных чудом, в каком-нибудь кафе, оставшемся самим собой…»

Библиография на русском языке

Антокольский П. Два века поэзии Франции. М., 1976.

Антология литературного авангарда XX века / Пер. с англ. и фр., сост. В. Лапицкого. 2-е изд., доп. и перераб. СПб., 2006.

Антология французского сюрреализма 20-х годов / Сост., коммент., пер. С. Исаева, Е. Гальцовой. М., 1994.

Аполлинер Г. Избранная лирика. М., 1985.

Аполлинер Г. Мост Мирабо / Пер. М. Яснова. СПб., 2000.

Аполлинер Г. Пикассо. О живописи // Пространство другими словами: Французские поэты XX века об искусстве. СПб., 2005.

Аполлинер Г. Стихи / Пер. М. П. Кудинова. М., 1967 (Литературные памятники).

Аполлинер Г. Эстетическая хирургия. Лирика. Проза. Театр. СПб., 1999.

Аполлинер Г. Арто А. Реверди П. Пространство другими словами: Французские поэты XX в. об образе в искусстве / Сост., пер., прим., предисл. Б. В. Дубина. М., 2005.

Арагон Л. Огонь Прометея: Воспоминания. М., 1987.

Арагон Л. Поль Элюар

Арагон Л. Собрание сочинений. М., 1961. Т. 10. С. 158–210.

Арагон Л. Римские свидания: Рассказы. М., 1984.

Арагон Л. Собрание сочинений. В 11 т. М., 1957–1961.

Арагон Л. Батай Ж, Луис П. Четыре шага в бреду: Французская маргинальная проза первой половины XX в. / Пер. с фр., сост., предисл. М. Климовой, В. Кондратовича. 2-е изд., испр. М., 2002.

Арто А Театр восточный и театр западный. Театр и жестокость. Театр жестокости (Первый манифест) // Как всегда — об авангарде: Антология французского театрального авангарда / Сост., пер., коммент. С. Исаева. М., 1992. С. 59–77.

Арто А. Театр и его двойник [Манифесты. Драматургия. Лекции. Философия театра.] СПб., 2000.

Балашов Н. Поль Элюар // История французской литературы. М., 1963. Т. 4. С. 424–458.

Балашова Т. Творчество Арагона. М., 1964.

Бенина Е. Подпольная поэзия Арагона и Элюара

Бенина Е. Литература французского Сопротивления. М., 1951.

Бишофф У. Макс Эрнст. М., 2005.

Бретон А. Антология черного юмора [1940] // Сост., коммент., вступ. ст. С. Дубина. М., 1999.

Бретон А. Безумная любовь // Пер. и послесл. Т. Балашовой. М., 2006

Ваксмахер М. Французская литература наших дней. М., 1967.

Великовский С. «…к горизонту всех людей». Путь Поля Элюара. М., 1968.

Великовский С. Умозрение и словесность: Очерки французской культуры. М.; СПб., 1999.

Диль Г. Макс Эрнст. М., Л995.

Западноевропейская лирика / Сост. Н. Я. Рыкова. Л., 1974.

Зенкин С. Изидор Дюкасс перестает быть Лотреамоном // Иностранная литература. 2000. № 4.

Исбах А. Луи Арагон. М., 1957.

История французской литературы. М., 1963. Т. 4.

Карре Ж. М. Жизнь и приключения Жана-Артюра Рембо / Пер. с фр. Б. Л. Лившица. М., 1927.

Левин В. Из европейских поэтов. М., 1967.

Лившиц Б. От романтиков до сюрреалистов. Л., 1934.

Лившиц Б. Французские лирики XIX и XX веков. Л., 1937.

Лотреамон. Песни Мальдорора / Пер. Н. Мавлевич. М., 1993.

Любимова Т. М. Луи Арагон // Французская литература: 1945–1990. М., 1995.

Макс Эрнст: Графика и книги. Собрание Люфтганзы. М., 1995.

Мировая муза: Антология. T. I: Франция / Сост. С. Городецкий. СПб., 1913.

Нюридсани М. Сальвадор Дали / Пер. с фр. И. А. Сосфеновой. М., 2008 (ЖЗЛ).

Песис Б. От XIX к XX веку. Традиция и новаторство во французской литературе. М., 1968.

Писатели Франции. М., 1964.

Поэзия французского сюрреализма. СПб., 2003.

Революционная поэзия Запада XIX века / Предисл. А. В. Луначарского. М., 1930.

Рембо А. Поэтические произведения в стихах и прозе. М., 1988.

Рембо А. Стихи. Последние стихотворения. Озарения. Одно лето в аду / Пер. М. П. Кудинова. М., 1982 (Литературные памятники).

Рембо А. Стихотворения / Пер. с фр., вступ. ст. П. Антокольского. М., I960.

Семь веков французской поэзии в русских переводах. СПб., 1999.

Фрид Я. Сюрреализм // Новый мир. 1931. № 2.

Фрид Я. Сюрреализм, капитализм и революция // Интернациональная литература. 1933. № 4.

Хартвик Ю. Аполлинер / Пер. с польск М., 1971.

Шенье-Жандрон Ж. Сюрреализм / Пер. с фр. С. Дубина. М., 2002.

Элюар П. Стихи / Пер. с фр. М. Н. Ваксмахера. М., 1971 (Литературные памятники).

Эренбург И. Поэты Франции. Париж, 1914.

Эренбург И. Французские тетради. М., 1958.

Эренбург Я. Французские стихи в переводе русских поэтов XIX–XX вв. М., 1969.

Екатерина Колодочкина. Париж в «безумные годы»

 

 

Примечания

1

В 1932 году были юридически определены границы «большого Парижа», вместе с пригородами: в радиусе 35 километров от собора Парижской Богоматери. В парижской агломерации тогда проживало семь миллионов человек, притом что все население Франции составляло 41, 8 миллиона.

2

Слово bougnat (угольщик) происходит от искаженного auvergnat (овернец).

3

Слово bougnat (угольщик) происходит от искаженного auvergnat (овернец).

4

Термин «Прекрасная эпоха» возник после войны 1914–1918 годов для обозначения периода, предшествовавшего этой войне и следовавшего за периодом экономического упадка 1870–1895 годов. Представления об этом времени (технический прогресс, расцвет, беззаботность) были несколько приукрашены недавно перенесенными испытаниями военной поры. (Здесь и далее: постраничные сноски — примечания переводчика; концевые сноски — примечания автора.)

5

В процессе перестройки был разрушен Оперный проезд, одно из памятных мест зарождающегося сюрреализма, ради размещения небольшого баскского бара «Серта», о чем известно из описания, помещенного в начале «Парижского крестьянина» Арагона.

6

«Радиобеседы» Андре Бретона с Андре Парино, записанные в марте — июне 1952 года и опубликованные в том же году, содержат целый кладезь ценных сведений об истории сюрреализма.

7

«21 условие», или «Условия приема в Коммунистический интернационал» — документ, принятый 30 июля 1920 года на II конгрессе Коминтерна в Москве.

8

Артюр Рембо (1854–1891) — французский поэт, предтеча символизма. Настоящую известность получил только после смерти, хотя к тому времени уже 20 лет ничего не писал.

Лотреамон — псевдоним Изидора Дюкасса (1846–1870), французский поэт, писал поэмы в прозе, полностью опубликованные лишь в 1890 году под названием «Песни Мальдорора» (Les Chants de Maldoror).

Мальдорор — Демонический персонаж, исполненный ненависти к человечеству и к Богу и благоговейной любви к океану, крови, осьминогам и жабам. Сюрреалисты считали Лотреамона величайшим французским поэтом, затмевающим даже А. Рембо.

9

Рембо был тогда известен только по изданию Патерна Берришона, содержавшему много ошибок Но и его было достаточно, чтобы открыть Рембо старшим сюрреалистам — Аполлинеру, Максу Жакобу, Андре Сальмону — и воспламенить их душу. Лотреамон (Исидор Дюкасс, граф де Лотреамон. Монтевидео, 1846 — Париж, 1870) канул в забвение, хотя был известен Леону Блуа, Альфреду Жарри и Реми де Гурмону до того, как его повторно открыл для публики журнал символистов «Стихи и проза» (1905–1914), издаваемый Полем Фором. Именно там Арагон в начале 1914 года прочитал первую «Песнь Мальдорора», которая привела его в восторг. С остальными он познакомился по изданию Женонсо, принадлежавшему Адриенне Монье. Благодаря Арагону, Бретону и Супо воскрешение Лотреамона, начатое Валери Ларбо в журнале «Фаланга» в 1914 году, приняло большой размах.

10

Во Франции женщины получили право голоса только 21 апреля 1944 года.

11

За то, что автор, Виктор Маргерит, сделал героиней своего романа молодую женщину, (неловко) стремящуюся к эмансипации, его исключили из ордена Почетного легиона. Вот так

12

Стефан Малларме (1842–1898) — французский поэт-символист, автор стихов и поэм в прозе. Выражал свое интуитивное познание вещей через систему аналогий. Деформировал обычный синтаксис, дав толчок к дальнейшим экспериментам футуристов и кубистов. Придавал большое значение зрительному впечатлению, для чего использовал типографский монтаж

13

Поль Валери (1871–1945) — французский поэт-символист, последователь Малларме. Был одержим мыслью о бессилии разума проникнуть в сущность вещей.

14

Теодор Френкель (1896–1964) — выходец из еврейской семьи из Одессы — самый давний друг Бретона. Они познакомились в средней школе. Поступив на медицинский факультет, Френкель в 1915 году приехал к Бретону в Нант, познакомился там с Жаком Ваше, потом присоединился к Арагону и Бретону в Валь-де-Грас в 1917 году. Он расстанется с Бретоном в начале 1930-х годов.

15

Поль Пуаре (1879–1944) — французский кутюрье, прославившийся своими дерзкими нововведениями в области женской моды, предтеча ар-деко: отменил корсет, создав платье с высокой талией; создал брюки-юбку и обуженную юбку, которые вызвали скандал. В начале карьеры работал дизайнером у Жака Дусе.

Мусидора (Жанна Рок, 1889–1957) — французская актриса, создавшая образ женщины-вамп в фильме «Вампиры».

16

Исчезновение довоенного художественного авангарда из Франции связано с тем, что французы практически не покупали картин художников-новаторов, в отличие от русских коллекционеров типа Щукина, обладавшего к 1917 году прекраснейшим собранием Сезанна, последними работами Гогена, тремя десятками самых радикальных произведений Матисса, написанных в период между фовизмом и 1914 годом, и столькими же ключевыми работами Пикассо, от «Девушек из Авиньона» до синтетического кубизма, включая его шедевр «Три женщины», а также картинами Дерена, в том числе и теми, что так восхитили Бретона и которые он знал лишь по репродукциям. С 1917 года и вплоть до свержения сталинского режима этих произведений практически никто не видел. Их стали выставлять на Западе лишь некоторое время спустя: несколько дней в 1954 году (Пикассо), а в основном после 1970 года.

17

Настоящее имя Тристана Тцары — Сами (Самуэль) Розеншток.

18

Во французском языке «dada» по-детски обозначает лошадку, а в переносном смысле — хобби, «любимого конька».

19

Пьер Реверди (1889–1960) — поэт, слишком мало знакомый историкам литературы, был еще одним великим представителем старшего поколения, в творчестве которого Бретон и Арагон открыли для себя преобразование поэтического образа. Друг Матисса, Пикассо, Брака, Макса Жакоба, Аполлинера, он передал младшему поколению дух довоенного авангарда, но с пристрастием к строгости, исключавшей дадаистское фрондерство.

20

После представления «Турецкой бани» на Осеннем салоне 1905 года Матисс, Дерен и Пикассо стали считать Энгра уже не корифеем академизма, а одним из основоположников современного искусства.

21

В этом списке обращает на себя внимание засилье символистов: к данному течению принадлежат Валери Ларбо, Жан Руайер, друг Аполлинера, издававший «Фалангу», и даже Андре Спир и Леон Поль Фарг. Савиньо — брат Де Кирико, Жироду и Поль Моран тогда были восходящими звездами модного романа. Дриё Ла-Рошель, родившийся в 1893 году, трижды раненный на войне, был еще молодым писателем, искавшим себя; они с Арагоном тогда были очень близки.

22

Теодор де Банвиль (1823–1891) — французский поэт, драматург и критик, прозванный «певцом счастья». Был другом Виктора Пого, Шарля Бодлера и Теофиля Готье; уже при жизни считался одним из величайших поэтов своего времени. Открыл нарождающийся талант Артюра Рембо.

23

Игра слов, основанная на созвучии Lautré amont и l’autre — «другой».

24

Речь идет о студенческих волнениях в Париже в мае 1968 года, сопровождавшихся всеобщей забастовкой.

25

Площадь Звезды получила свое название благодаря тому, что из нее лучами расходятся 12 авеню, в том числе Елисейские Поля. Площадь Пигаль находится на Монмартре, тоже на правом берегу Сены.

26

«Mont de Pié té » — буквально «Гора благочестия». Историческое название филантропических учреждений, основанных монахами-францисканцами, где выдавали беспроцентные ссуды под залог не очень ценных вещей.

27

Книга «Яства земные» Андре Жида (1897), привлекшая к себе пристальное внимание критики и ставшая культовой, написана ритмической прозой.

28

Жорж Орик (1899–1983) — французский композитор, работавший вместе с Дягилевым над постановкой нескольких балетов и хореографической трагедии «Федра».

29

Получив известность, Бретон, Арагон и Элюар стали извлекать доход, дополняя, по просьбе библиофилов, издания своих произведений уникальными рукописными текстами, в которых часто, как в данном случае, содержалась информация первостепенной важности.

30

Департамент в провинции Бретань.

31

Морис Баррес (1862–1923) — писатель и политик; его политические убеждения нашли отражение в его литературном творчестве. Его первая трилогия называлась «Культ меня», в ней утверждался его моральный и социальный индивидуализм. Во второй трилогии — «Роман о национальной энергии» — он изложил принципы своего национализма. Ярый защитник армии, озабоченный угрозой со стороны Германии, он продолжал исповедовать реваншистский патриотизм до самого конца Первой мировой войны.

32

В конце жизненного пути Баррес окончательно превратился в поучающего академика, отрекшись от непочтительных лирических порывов своей молодости. Это и привело к публичному «суду» над ним, который устроят сюрреалисты.

33

Кубизм попросту называли «фрицевским» измышлением, а это означало призыв к линчеванию. Такое отношение служило фоном послевоенному «возвращению к порядку», в частности, неприятию априори Макса Эрнста и Клее.

34

Анри Геон (1875–1944) — поэт-драматург, участвовал в основании «Нового французского обозрения» в 1909 году. Его пьесы носят христианскую направленность: «Рождество на площади», «Таинство мессы» и т. д.

35

Жан Жироду (1882–1944) — французский поэт и драматург, прославился своими остросатирическими произведениями и изящным стилем. Изучал немецкую литературу, год проучился в Мюнхене (в 1905 году), год — в Гарвардском университете (1907). Всю войну находился в действующей армии, был дважды ранен в бою; в 1917 году издал свои военные дневники «Круг чтения для тени».

36

Незадолго до смерти Арагон, получивший ее в подарок от Дюшана, с большой помпой преподнесет ее в дар французской компартии — это будет одним из его дадаистских жестов. ФКП отдала картину на сохранение в течение девяноста девяти лет Музею современного искусства им. Ж. Помпиду.

37

Французский кутюрье Жак Дусе (1853–1929) был деятельным меценатом, о чем говорят, в частности, его дары Французскому университету. Начиная с 1912 года он коллекционировал современное искусство и следил за развитием авангарда. Этим он привязал к себе Бретона и Арагона, регулярно интересуясь новостями из жизни их среды и спрашивая у них совета.

38

Поэт-символист, которого Аполлинер знавал еще в те времена, когда он звался просто Луи Фрик.

39

Артур Краван, боксер в легком весе, обожал мистификации, которые покорили Дюшана, Сандрара и Тцару, особенно после его загадочного исчезновения в 1918 году.

40

Андре Сальмон (1881–1969) — французский писатель, друг Гийома Аполлинера и Макса Жакоба. Свои первые стихи опубликовал в журнале «Стихи и проза», а потом вместе с Пикассо, Браком, Дереном и Вламинком стал создавать современное искусство, в котором фантазия является порождением реальности.

41

Жорж Рибмон-Дессень (1841–1947) — французский писатель, поэт, драматург и художник. Объединившись в 1915 году с Франсисом Пикабиа и Марселем Дюшаном, заложил основы того, что через год получит благодаря Тцаре название «Дада». Начиная с 1920 года участвовал во всех акциях дадаистов, создал единственный «театр Дада» и «музыку Дада», став в этих областях предтечей абсурдизма. Впоследствии примкнул к сюрреалистам, но в 1929 году порвал с Андре Бретоном.

42

Леон Доде (1867–1942) — французский писатель, журналист и политик, старший сын писателя Альфонса Доде. В 1919–1924 годах был депутатом Национального союза от Парижа, рупором националистов; неоднократно оживлял дебаты в парламенте своими шутками и резкими выпадами.

43

Директор журнала «Аксьон», опубликовал многочисленных дадаистов и будущих сюрреалистов. Впоследствии стал художественным критиком.

44

«Эрнани» — пятиактная драма в стихах Виктора Гюго, вдохновленная произведениями Шекспира и немецких романтиков и знаменующая собой отход от классицизма. Ее шумная премьера состоялась 21 февраля 1830 года, послужив предлогом к настоящему сражению между классицистами и романтиками.

45

Луи (Алоизий) Бертран (1807–1841) — пламенный последователь Пого. Его «стихи в прозе» получили восторженную оценку Бодлера и вдохновили Мориса Равеля на баллады для фортепиано. Благодаря поиску странных образов и тайных созвучий считается предтечей сюрреализма. Жерар де Нерваль (1808–1855) в своем творчестве, проистекающем из личных переживаний, устанавливал связи между грезами и реальной жизнью, предвосхищая произведения Бодлера или Малларме и опыты сюрреалистов.

Фридрих Новалис (1772–1801) — немецкий поэт, ученик Шиллера, его произведения проникнуты философским мистицизмом.

Фридрих Гёльдерлин (1770–1843) — певец невинности, считал писание стихов «самым невинным занятием», ритм которому задает природа и смена времен года. В конце жизни сошел с ума.

46

Елена Дмитриевна Дьяконова (1894–1982). С Элюаром (Эженом Гренделем) она познакомилась в санатории в Швейцарии. Помимо туберкулеза, врачи выявили у нее маниакально-депрессивный психоз. Себя она называла Гала, его стала называть Полем. Они обвенчались в феврале 1917 года, через год родилась Сесиль, которая воспитывалась у бабушки и в пансионе.

47

Пантен — престижный пригород Парижа; Онэ-су-Буа — городок к северу от столицы, «промзона».

48

Шарль Эдуард Жаннере-Гри (1887–1965) — французский архитектор швейцарского происхождения, создатель архитектуры интернационального стиля, художник и дизайнер. Достиг известности благодаря своим островыразительным постройкам функционального стиля, а также талантливому перу писателя-публициста. Характерные признаки архитектуры Ле Корбюзье — объемы-блоки, поднятые над землей; свободно стоящие колонны под ними; плоские используемые крыши-террасы; просматриваемые насквозь фасады.

49

Шарль Эдуард Жаннере-Гри (1887–1965) — французский архитектор швейцарского происхождения, создатель архитектуры интернационального стиля, художник и дизайнер. Достиг известности благодаря своим островыразительным постройкам функционального стиля, а также талантливому перу писателя-публициста. Характерные признаки архитектуры Ле Корбюзье — объемы-блоки, поднятые над землей; свободно стоящие колонны под ними; плоские используемые крыши-террасы; просматриваемые насквозь фасады.

50

Жак Ривьер (1886–1925) стоял у истоков НФО с 1910 года. Он вновь обратился к католической вере под влиянием Клоделя, но его эссе и работа в журнале показывают, что это был критик, интересующийся новыми формами творчества, внимательно следивший и за кубизмом, и за Марселем Прустом, и, естественно, за будущими сюрреалистами.

51

Гастон Галпимар — французский издатель. В 1911 году вместе с командой из «Нового французского обозрения» основал Издательство «Нового французского обозрения», которое превратилось с 1919 года в издательство «Галлимар», издававшее самых крупных писателей того времени.

52

Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1944) — основатель футуризма в 1909–1912 годах. Вернувшись с войны в 1919 году, он примкнул к фашизму. Для Жида это тогда была свежая новость.

53

«Юманите», основанная в 1904 году Жаном Жоресом как газета социалистов, с 1920 года стала официальным печатным органом французской компартии.

54

Анри Барбюс (1873–1935) в 16 лет дебютировал в журналистике, затем вступил в круги символистов, писал стихи, а после — очерки нравов, чей неприкрытый реализм произвел скандал. В 1914 году добровольцем ушел на фронт и на основе собственных впечатлений написал рассказ «Огонь», вызвавший многочисленные протесты. После 1920 года стал активистом компартии.

Жорж Дюамель (1884–1966) участвовал в войне как врач и вынес из нее «не литературное, а подлинное и загадочное представление о страдании». Протест против войны вылился у него в безоговорочное осуждение современной цивилизации, находящейся во власти машин, увлекаемой к тоталитаризму и бесчеловечности.

55

Коммунисты чествовали Барбюса за его антимилитаристский роман «Огонь» (Гонкуровская премия 1916 года). Упоминание о Дюамеле выглядит гораздо более странно. Однако обличение модернизма и машинизма в «Цивилизации» (Гонкуровская премия 1918 года) и начало «Жизни и приключений Салавена» создали ему тогда популистский образ.

56

Анри Дезире Ландрю (1869–1922) был арестован в 1919 году по обвинению в мошенничестве, злоупотреблении доверием и убийстве мальчика и десяти женщин, которых он соблазнил, а потом задушил и сжег в печке; гильотинирован.

Фердинан Фош (1851–1907) — маршал Франции, генералиссимус союзных войск, одержал несколько крупных побед во время Первой мировой войны и подписал перемирие 11 ноября 1918 года.

Мистингетт (Жанна Буржуа, 1875–1956) — певица, звезда мюзик-холла, олицетворяла собой парижское остроумие и изящество.

Жюль Жозеф Бонно (1876–1912) — главарь банды Бонно, называвший себя анархистом; совершил множество налетов на банки на автомобиле (в том числе с человеческими жертвами), убит при попытке ареста.

57

Огюст (Август) Маке (1887–1914) — немецкий художник. Наряду с Марком и Кандинским входил в группу «Синий всадник».

Робер Делоне (1885–1941) — французский художник Начинал под влиянием постимпрессионистов, прежде всего Сезанна. С 1912 года пришел от кубизма к своеобразной манере абстрактной живописи, которую Гийом Аполлинер назвал «орфизмом». Был близок к «Синему всаднику», переписывался с Кандинским и Маке.

58

Ганс Арп (1886–1966) — французский художник, родился в Страсбурге. В 1909 году прибыл в Швейцарию, где стал сооснователем бернского объединения авангардных художников «Современный союз». Затем переселился в Цюрих, где с 1916 года стал активным участником объединения Дада.

59

Пауль Клее (1879–1940) — швейцарский художник, график, теоретик искусства, одна из крупнейших фигур европейского авангарда.

60

Они и останутся на этой отметке: например, о зарождении экспрессионизма во Франции по-настоящему узнают лишь в середине 1960-х годов.

61

Опубликовано весной 1913 года. Первая более или менее связная история творческого пути Пикассо и Брака, известная лишь избранным.

62

Корнелис Теодорус Мария Ван Донген (1877–1968) — французский художник голландского происхождения. Начинал как реалист, постепенно склонившись к импрессионизму. Рисовал сатирические карикатуры в газетах. Отдавая предпочтение ярким, агрессивным цветам, сблизился с фовистами и немецкими экспрессионистами. Произвел скандал на осеннем Салоне 1913 года, выставив портрет обнаженной женщины, который сочли непристойным. После этого стал одним из любимых портретистов аристократии и богемы.

63

Анатоль Франс (подлинное имя — Жак Анатоль Франсуа Тибо, 1844–1924) — французский писатель. Автор произведений «Преступление Сильвестра Боннара», «Остров пингвинов» и «Боги жаждут». В 1921 году удостоен Нобелевской премии по литературе.

64

Серо-голубой — цвет французской военной формы во время Первой мировой войны. Здесь имеются в виду милитаристские убеждения депутатов.

65

Могила Неизвестного Солдата под Триумфальной аркой была заложена 11 ноября 1920 года. Гроб с останками солдата, погибшего под Верденом, захоронили там 28 января 1921 года.

66

Американская писательница Гертруда Штейн (1874–1946) в 1903 году перебралась в Париж, где жила со своим братом Лео. Она собирала современную живопись, увлекаясь Пикассо, Матиссом, Хуаном Грисом и Браком. Ее квартира в доме 27 на улице Флерюс стала местом встреч целого поколения писателей, которое она назвала «потерянным» во время ссоры с Хемингуэем. Ее стиль получил название «литературный кубизм».

67

Анри Пьер Роше (1879–1959) — художник, коллекционер и журналист, одним из первых заинтересовался творчеством женщин: в его коллекции было больше трехсот их произведений. Мари Лорансен стала его любовницей; вместе с Дусе он помогал ей делать карьеру Роше приобщил Гертруду и Лео Штейн к современному искусству, порекомендовав им покупать картины Пикассо. Он был другом Марселя Дюшана, Пикассо, Пикабиа, Жоржа Брака (с которым боксировал). В 1950-х годах опубликовал два автобиографических романа: «Жюль и Джим» и «Две англичанки и континент», экранизированные Франсуа Трюффо.

68

23 Роже Бисьер (1886–1964) был очень сведущим художественным критиком, проявившим интерес к Пикассо. Он печатался в реакционных журналах и был одним из главных теоретиков «возвращения к порядку», но в конце жизни стал знаменитым художником-абстракционистом.

69

Группа молодых французских музыкантов (Ж. Орик, Л. Дюрей, А. Онеггер, Д. Мийо, Ф. Пуленк, Ж. Тайфер), объединившихся случайно, после участия в общем концерте. Отрицали Вагнера, д’Инди и Дебюсси, стремились к возвращению «чистой музыки» и боролись с засильем литературы и романтического субъективизма в музыке. Создали два коллективных произведения.

70

Главный американский дадаист наравне с Ман Реем. Его мемуары «Жизнь среди сюрреалистов», изданные в 1962 году, — ценнейший источник информации, поскольку они являют собой взгляд со стороны на парижскую деятельность.

71

Андре Мальро (1901–1976) в 1921 году опубликовал сюрреалистическое произведение «Бумажные луны», посвященное Максу Жакобу. Франц Хелленс (1881–1972) основал около 1920 года поэтический журнал «Зеленый диск» предсюрреалистического толка; его творчество проникнуто любовью к сверхъестественному.

Тео Ван Дойсбург (1883–1931) — голландский архитектор и художник. В 1917 году основал журнал «Стиль», в котором печатал теоретические эссе об абстракционизме. В 1922 году сошелся с дадаистами через Ганса Арпа, вместе с которым расписал одну пивную в Страсбурге, и Тристана Тцару. Исследовал возможности архитектуры, которая была бы одновременно абстрактной и функциональной.

72

Жан Кокто (1889–1963) — романист, драматург и художник, сам себя считал поэтом: «Понимай, кто сможет: я ложь, всегда глаголющая правду». Поддерживал дружбу с самыми разными людьми, участвуя во всех новых начинаниях (в Русских балетных сезонах в 1912 году, в группе Шести). В некоторых произведениях использовал сюрреалистический стиль.

73

Кристиан Шад (1894–1982) — сначала гравер по дереву, потом дадаист, стал одним из самых известных художников течения «Новая реальность» около 1925 года. В 1935 году он занялся торговлей произведениями искусства и пережил сам себя, занимаясь реставрацией и создавая лучеграммы.

74

Ретиф дела Бретонн (1734–1804) — писатель, вышедший из низов. Тонкий наблюдатель, он описал общество распутников XVIII века. В произведениях «Анти-Жюстина» и «Наслаждения любви» противопоставил порнографии маркиза де Сада эротику, несущую в себе нравственную цель.

75

Огюст Вилье де Лиль-Адан (1838–1889) — писатель, поставивший себе целью создать серию произведений, в которых фантазия основывалась бы на логике. Под влиянием Гегеля обратился к мистическому идеализму. В конце жизни написал драму «Аксель», в которой проявился как символист и снискал восхищение Малларме. Альфред Жарри (1873–1907) знаменит своими пьесами о «короле Убю». Драматургия Жарри, принципы которой он изложил в статье «О бесполезности театра в театре», характеризуется схематизацией характеров, действий, декораций и отказом от реализма и психологии.

76

Рамон Ллуль (1232–1316) — каталанский богослов, философ и поэт. Посвятил всю жизнь и творчество распространению христианства, пытался обратить в свою веру мусульман Северной Африки, где и погиб, забитый камнями. Сделал каталанский язык литературным. Предложил универсальный метод для доказательства истины веры, абстрактный язык, предшествовавший логической формализации.

Эмануэль Сведенборг (1688–1782) — шведский ученый и теософ. Получил Божественное Откровение: явившийся ему Христос повелел ему основать Церковь. В своих многочисленных трудах пытался доказать математическим путем, что сила вещей ведет к Богу. Думал, что общается с духами, и опубликовал свои беседы с ними. Его взгляды оказали определяющее влияние на Бальзака, Бодлера, Нерваля. Пьер Франсуа Ласенер (1800–1836) был уличен в кражах и двойном убийстве, приговорен к смерти и гильотинирован. Во время судебного процесса прославился своим умелым провоцированием и любовью к поэзии. Его «Воспоминания и откровения» стали источником вдохновения для нескольких писателей романтиков (Готье, Гюго).

77

Эжен Сю (1804–1857) знаменит первым романом с продолжением «Тайны Парижа», имевшим огромный успех. По силе и точности описания рабочей среды и дна общества может быть приравнен к предтечам реализма.

Пьер Алексис Понсон дю Террайль (1829–1871) — плодовитый автор романов с продолжением, отличавшихся запутанной интригой и невероятными приключениями. Серия романов «Парижские драмы» имела головокружительный успех; не заботясь о правдоподобности и психологической достоверности, автор выводит в ней тип авантюриста Рокамболя, ставший очень популярным.

Анна Радклиф (1764–1823) — английская писательница, вместе с М. Дж Льюисом считается создательницей романа ужасов. О ней также говорили, что, рационализируя и объясняя странности, она уничтожила фантастику.

78

Саран Александриан (1927–2009) — романист, историк искусства, литературный критик; участник движения Сопротивления. В 20 лет стал правой рукой Андре Бретона, вторым по величине теоретиком сюрреализма.

79

Жюль Ромен (1885–1972) — французский поэт и писатель, член Французской академии.

80

Рроз Селави, имя которой происходит от известной французской присказки «c’est la vie» (такова жизнь), — выдуманное «альтер эго» Дюшана: Ман Рей запечатлел его в образе этой дамы.

81

Жан Мартен Шарко (1825–1893) — французский врач-психиатр, учитель Зигмунда Фрейда, специалист по неврологическим болезням, основатель нового учения о психогенной природе истерии. Провел большое число клинических исследований в области психиатрии с использованием гипноза как основного инструмента доказательства своих гипотез. Основатель кафедры психиатрии в Парижском университете.

Жозеф Бабинский (1857–1932) — французский врач-невропатолог. Описал рефлекс, названный его именем, имеющий значение для диагностики органического поражения нервной системы.

82

Жермен Нуво (1851–1920) — французский поэт, приятель Верлена и Рембо. Писал стихи о чувственной любви; пережив мистический кризис, провел остаток жизни в пеших паломничествах к христианским святыням, продолжая писать стихи, пронизанные чувственностью и мистицизмом.

83

Эротический роман, негласно опубликованный Аполлинером в 1907 году, в одно время с созданием «Девушек из Авиньона». Пикассо он понравился.

84

Раймон Руссель (1877–1933). «Воспоминания об Африке» (1910), «Locus Solus» (1914) были замечены только небольшими группками авангардистов, сформировавшимися, в частности, вокруг Аполлинера и Пикассо. Его поэтическое исследование языка получило поддержку только у сюрреалистов.

85

Сидони Габриэль Колетт (1873–1954) — французская романистка, писавшая о «шумной жизни деятельных лентяев». Ее героини пытаются примирить чувства с ощущениями, находя в одиночестве и в слиянии с естественным миром «пугающую чистоту природы, которую человек калечит беспорядком своего порядка и нелепыми приговорами своего суда».

86

Марсель Пруст (1871–1922) старался в своих романах не подчиняться закону времени и попытался через искусство уловить суть реальности, заложенную глубоко в бессознательном и «воссоздаваемую нашей мыслью» (роман «В поисках утраченного времени»).

Пьер Бенуа (1886–1962) — очень плодовитый и популярный романист, написал около сорока книг. Мастер традиционного линейного повествования, умело сплетающий интригу и создающий атмосферу Успех его романам обеспечили сентиментальные герои-идеалисты и властные, жестокие героини (с именами, начинающимися на букву А), а также непривычная обстановка, где всегда присутствует тайна.

87

Франсуа де Салиньяк де Ла Мот (1651–1715) — французский прелат и педагог, наставник герцога Бургундского — внука короля. Смелые политические взгляды, выраженные в его «Приключениях Телемаха» (опубликованных в 1699 году анонимно), не понравились Людовику XIV.

88

Имеется в виду Эльза Триоле, жена Арагона.

89

Шарль Бовари — персонаж романа Гюстава Флобера «Госпожа Бовари», врач по профессии, недалекий заурядный человек, не догадывающийся об изменах своей жены.

90

Поль Пьер Ру, известный как Сен-Поль Ру Великолепный (1861–1940) — французский поэт, ученик Малларме, сохранивший верность культу прекрасного. Отличался среди символистов склонностью к преувеличению. Придавал большое значение образу, наделяя его освободительной силой и независимостью, неподвластной рассудку, из-за чего считается предтечей сюрреализма. Банкет в его честь, устроенный в 1925 году, обернулся громким скандалом.

91

Альбер Тибоде (1874–1936) — литературный критик, предпринял в 1912 году первую попытку расшифровать поэзию Малларме, не встретившую поддержки у Бретона. Анри де Ренье (1864–1936) перешел от общества «Парнас» к символизму, а в конце концов к неоклассицизму.

92

Морис Мартен дю Гар (1896–1970) — французский писатель и журналист, двоюродный брат романиста Роже Мартен дю Гара. В 1922 году основал влиятельный журнал «Нувель литтерер».

93

Жозеф Петрюс Борель д’Отрив (1809–1859) — французский поэт, переводчик и писатель. Считается выдающимся представителем френетизма (направления в поэзии, вдохновленного английской готикой), избрал себе псевдонимом прозвище «Оборотень». Умер в Алжире от солнечного удара. Андре Бретон извлек его из забвения, поскольку считал его произведения революционными.

94

Антонен Арто (1896–1948) — французский актер, режиссер и поэт. Развил концепцию невербального «театра жестокости».

95

Пегги Гуггенхайм (1898–1979) — американская коллекционерка, основательница Музея современного искусства. В возрасте двадцати трех лет вышла замуж в Париже за Лоуренса Вейла, прозванного «королем Монпарнаса» и «королем богемы»; родила ему двух детей. Дружила с Марселем Дюшаном, приобретала произведения художников-новаторов. В 1941 году вышла замуж за Макса Эрнста, а годом позже открыла в Нью-Йорке галерею «Искусство нынешнего века».

96

Тереза Авильская (1515–1582) — испанская монахиня-кармелитка, католическая святая, автор мистических сочинений. Основала орденскую ветвь «босоногих кармелиток». Католическая церковь причисляет ее к Учителям Церкви. Первая женщина-богослов и первая испанская писательница. Автор произведений «Совершенный путь» и «Внутренний замок». Строку «Умирать оттого, что не умираешь» Элюар взял из ее обработки церковных песнопений.

97

Пер. Б. Лившица.

98

В 1886 году Рембо, отрекшийся от поэзии, решил заняться торговлей оружием, чтобы разбогатеть. Король Эфиопии Менелик разрешил ему разведать новый путь из Аддис-Абебы в Харар. Рембо описал это путешествие в отчете, отмеченном Географическим обществом. В 1888–1890 годах он занимался бизнесом в Хараре, где и заболел гангреной, от которой вскоре умер.

99

Одилон Редон (1840–1916) — французский живописец и график. Ведущий представитель символизма и предтеча сюрреализма.

100

Жан Огюст Доминик Энгр (1780–1867) — французский художник. Утверждал неоклассицизм в противовес романтизму. Часто изображал обнаженное женское тело. Игра на скрипке была его хобби; выражение «скрипка Энгра» даже вошло в язык в этом значении.

101

В этой короткой новелле, написанной в форме дневника, интимных записей дурашливого семинариста, Рембо с грубоватым юмором и веселой язвительностью рисует любовные грезы своего героя.

102

Эммануэль Берль (1892–1976) тогда был другом Барбюса и Дриё JIa-Рошеля. Он прославится в 1925 году, написав «Смерть буржуазной мысли». Во времена Народного фронта руководил газетой «Марианна», в 1938–1939 годах был пацифистом и написал первые речи маршала Петена (главы французского коллаборационистского правительства во время первого периода фашистской оккупации, в 1940–1942 годах. — Е. К).

103

Поль Дерме — закоренелый дадаист, организовал в 1916 году банкет в честь Аполлинера — «Умерщвленный поэт».

104

Иван Голль (настоящее имя Исаак Ланг, 1891–1950) — поэт и переводчик, владевший французским, английским и немецким языками. В 1914–1919 годах жил в Швейцарии; в Цюрихе сошелся с Арпом, Тцарой и Пикабиа. Переехав в Париж, сдружился с Андре Мальро, Фернаном Леже, Марком Шагалом, Делоне. В 1924 году основал журнал «Сюрреализм», из-за чего поссорился с Андре Бретоном и его друзьями. Его творчество носит отпечаток экспрессионизма.

105

Имеется в виду контора, организующая поездки на мемориальные кладбища Первой мировой войны.

106

«Джоконда» Леонардо да Винчи была похищена из Лувра 21 августа 1911 года. Аполлинер был арестован 7 сентября по подозрению в причастности к этому преступлению. Подозрение пало на него потому, что его бывший секретарь Жери Пьере похищал из Лувра всякие мелочи, которые затем продавал коллекционерам, и был в этом уличен. Арест поэта оказался непродолжительным, 12 сентября он уже был на свободе, благо Пьере дал правдивые показания, а лицейский друг Аполлинера Анж Туссен-Люка защитил его в суде. Однако дело было закрыто только в феврале 1912 года, и за этот период поэт ощутил свою «гражданскую неполноценность»: ему припомнили его нефранцузское происхождение.

107

Нуш (Мария Бенц, 1906–1946) — дочь бродячих артистов из Эльзаса, которую Элюар повстречал во время своих странствий. Она стала его новой музой. В 1930 году Гала окончательно ушла от Элюара к Дали, а в 1934-м он женился на Нуш.

108

Пьер Лоти (Луи Мари Жюльен Вио, 1850–1923) — французский писатель и морской офицер. После государственной траурной церемонии был похоронен на острове Олерон, у юго-западного побережья Франции. Его произведения, в большинстве своем автобиографические, вдохновлены его путешествиями в экзотические страны: на Таити, в Сенегал, в Японию. Турция завораживала его своей чувственностью.

109

Шарль Моррас (1868–1952) — французский журналист, политик и поэт. В 1899 году основал монархическую газету «Аксьон Франсез». В первой половине 1920-х годов развернул масштабную антисемитскую кампанию против министра внутренних дел Абрама Шрамека и председателя правительства Леона Блюма. Поль Пенлеве (1863–1933) — французский политик. Математик, специалист по аэронавтике, председатель Академии наук, он занялся политикой во время «дела Дрейфуса» и стал членом Лиги прав человека, созданной по этому случаю. В начале 1920-х годов стоял у истоков создания картеля левых сил; после его победы стал председателем парламента (1924–1925), а потом военным министром. Провел закон об обязательной военной службе сроком один год и начал сооружение оборонительной линии Мажино.

110

Альфонс Франсуа Донатьен, маркиз дe Caд (1740–1814) — французский писатель и военный. Его карьера кавалерийского офицера прерывалась неоднократными заключениями в тюрьму за жестокое обращение с женщинами и разврат. Автор произведений, проповедующих сексуальную распущенность («Философия в будуаре»). Его имя стало нарицательным, породив термин «садизм».

111

Гаэтан Пикон (1915–1976) — французский эссеист и художественный критик Возглавлял газету «Мерюор де Франс».

112

Жозеф Дельтей (1894–1978) — французский писатель. Начинал со стихов, подражая символистам. Примкнув через дадаистов к сюрреалистам, на их опытах словотворчества создал свой индивидуальный стиль и язык. Возвышенность сюжета не исключает здесь использования жаргонных выражений и утрированной вульгаризации быта. Пользовался бытовым и историческим материалом, прибегая к анахронизмам и переплетениям фантастических образов с историческими событиями. Действие романа «По реке Амур» разворачивается на фоне Гражданской войны в Сибири.

113

Имеется в виду поэма английского поэта Эдуарда Юнга (1683–1765) «The Complaint, or Night Thoughts» (1742–1746). В одном из многочисленных переводов называлась «Юнговы ночи в стихах». Это произведение сыграло большую роль в формировании преромантизма и положило начало особому «ночному» жанру.

114

Анри Бенжамен Констан де Ребек (1767–1830) — швейцарский философ и писатель. Известен также как французский политик времен французской революции, бонапартизма и Реставрации. Во всех своих взглядах на свободу он был прямым антагонистом Руссо, жестоко осуждая верховенство общей воли над частной волей. Границы власти должны быть указаны справедливостью и правами отдельных лиц. Никогда и воля целого народа не может сделать справедливое из несправедливого.

115

Марселина Деборд-Вальмор (1786–1859) — французская актриса и поэтесса. Ею восхищались Бальзак, Верлен и Бодлер. Будучи одним из первых поэтов-романтиков, она обогатила поэзию новыми формами, в частности, новыми размерами, оказав влияние на Верлена и Рембо.

116

Сент-Джон Перс — литературный псевдоним французского поэта и дипломата Алексиса Леже (1887–1975), знакомого Андре Мальро и Поля Валери. Свой псевдоним, составленный из имен святого Иоанна и римского поэта Персия, он впервые использовал в 1924 году.

117

Орельен Люнье-По (1869–1940) — французский актер, режиссер, директор театра. Его постановка «Короля Убю» Альфреда Жарри (1896) стала хрестоматийной.

Шарль Дюллен (1885–1949) — французский режиссер, актер театра и кино. Принадлежал к движению за обновление французского театра, чтобы сделать его некоммерческим, децентрализованным и народным. В своем театре, основанном в 1921 году под названием Мастерской, он ставил современных авторов и классиков, уделяя большое внимание тексту и занимаясь обучением актеров. Среди его учеников были Жан Маре и Марсель Марсо.

118

Жермена Бертон изначально планировала убить Шарля Морраса или Леона Доде, но в конце концов ее выбор пал на Мариуса Плато, оскорбившего ее словесно. Сначала она хотела покончить с собой, чтобы избежать судебных преследований, но в ходе процесса, получившего широкое освещение в прессе, была оправданна, хотя и признала свою вину. Помимо анархистов на ее защиту встали сюрреалисты. В номере «Литературы» за февраль — март 1923 года Луи Арагон написал, что перед лицом угрозы свободе человек может прибегнуть к террористическим методам, в частности к убийству. Портрет героини, окруженный фотографиями двадцати восьми членов группы и «сочувствующих» (результат фотомонтажа), был помещен в журнале «Сюрреалистическая революция» от 1 декабря 1924 года с эпиграфом из Бодлера: «Женщина бросает на нас самую темную тень и зажигает самый яркий свет в наших грезах».

119

Борис Суварин (1895–1984) — один из основателей ФКП, сыграл важную роль в развенчании сталинизма по мере его укрепления. Но ему поставили это в заслугу лишь в 70-е годы XX века.

120

Виктор Серж (1890–1947), в молодости тесно связанный с анархистами, а потом с Троцким, слишком «западник», стал подозрителен аппарату Коминтерна еще до того, как был отнесен к оппозиционерам в 1926 году. Он рассказал об этом в прекрасном романе «Если наступит полночь века».

121

Революция 1830 года привела к свержению Карла X и установлению Июльской монархии Луи Филиппа. Она произошла в «Три славных дня» — 27, 28 и 29 июля. Революция началась с протеста журналистов закрытых газет, поддержанных типографскими рабочими, которые боялись оказаться на улице. Стычки с полицией переросли в уличные бои на баррикадах, выстроенных студентами и рабочими, против полуголодных солдат. Все это время депутаты-либералы искали компромиссное решение конфликта. 30 июля депутаты и журналисты отдали победу народа в руки буржуазии; вместо республики была учреждена конституционная монархия.

122

Авторский оксюморон Бретона.

123

Война в Рифе — колониальная война, которую французские и испанские войска вели против марокканских горцев в 1921–1926 годах в соответствии с договором о протекторате, заключенным с султаном Марокко. Предводитель мятежников-националистов Абдель-Керим, отправленный в изгнание на остров Реюньон, пожаловался в Лигу Наций на то, что французские военные использовали иприт против мирного населения.

124

Поль Клодель (1868–1955) — французский драматург, поэт, эссеист и дипломат; младший брат скульптора Камиллы Клодель. В юности испытал большое потрясение, прочитав «Озарения» А Рем году, обратился в католичество. В 1921–1927 годах был послом Франции в Токио.

125

Рашильд (урожденная Маргарита Эмери, в замужестве г-жа Альфред Валетт, 1860–1953) — французская писательница. Написала более шестидесяти романов, оказав большое влияние на литературу своего времени. Держала литературный салон в помещении журнала символистов «Мерюор де Франс», которым заведовал ее муж; принимала там, в частности, Мориса Барреса, Эмиля Верхарна, Поля Верлена, Андре Жида, Гийома Аполлинера и Оскара Уайльда.

126

В октябре 1936 года Дриё опубликовал эссе «Фашистский содиализм», провозгласив себя преемником истинно французского социализма Сен-Симона, Прудона и Фурье. В том же году он вступил во Французскую народную партию крайне левого, фашистского толка, а во время гитлеровской оккупации (1940–1944) руководил «Новым французским обозрением» и выступал за сотрудничество с Германией, которая, в его глазах, возглавляла фашистский интернационал. В 1943 году его иллюзии развеялись, однако он повторно вступил в ФНП, а в его личном дневнике есть слова восхищения сталинизмом. После освобождения он отказался уехать из страны и отверг предложения друзей (в частности, Андре Мальро) его спрятать. После двух неудачных попыток он покончил с собой 15 марта 1945 года.

127

На самом деле Берль был и в Гетари в 1924 году вместе с Арагоном у Дриё, у которого гостили Элюар и Риго. Он был также близок с Дриё, как и Арагон, вплоть до обмена девицами в борделе. Летом 1925 года он попытался примирить бывших друзей, но тщетно. На мой взгляд, это лишний раз доказывает, что разрыв был вызван не только соперничеством из-за женщины, но и политикой, а в этой области Берль был не властен.

128

Жорж Политцер будет расстрелян как коммунист в мае 1942 года. Анри Лефевр, надолго оставив ряды компартии (в 1960–1980-х годах), вернется в нее и умрет коммунистом в 1991 году.

129

Симона де Бовуар (1908–1986) — французская писательница, спутница жизни и единомышленница экзистенциалиста Жана Поля Сартра. Она ставила себе целью создавать «осмысленные» и философские произведения, определить подлинные отношения между мужчиной и женщиной, которые, вне зависимости от половой принадлежности и общественного положения, обладают «общей онтологической структурой». Эти мысли изложены в романе «Второй пол», написанном в 1949 году.

130

Раймон Пуанкаре (1860–1934) — президент Франции с 1913-го по январь 1920 года, премьер-министр с 1912-го по январь 1913 года, с 1922 по 1924 год и с 1926 по 1929 год; неоднократно был министром. Проводил милитаристскую политику, за что получил прозвище «Пуанкаре-война»; один из организаторов интервенции в советскую Россию в период Гражданской войны.

131

Чтобы понять гнев Бретона, надо вспомнить, что Барбюс занимался по-настоящему мистической защитой пролетарской литературы и СССР, в частности, в романе «Звенья», опубликованном в 1925 году.

132

Жорж Шарль (Йорис-Карл) Гюисманс (1848–1907) — французский писатель, «голландец, растленный Парижем». Тридцать лет был служащим, выпустил сборник стихотворений в прозе и написал роман «Сёстры Ватар», после чего с ним подружился Золя. Описывал тусклое повседневное существование людей, будучи исполнен пессимизма и отвращения к современному миру «негодяев и дураков». Затем порвал с эстетикой натуралистов, стал стремиться к идеалу и постепенно пришел к католицизму, привлеченный созданным им искусством, выступил защитником импрессионистов, чей талант его покорил.

133

Персонаж трагедии Корнеля «Сид», девушка, разрывающаяся между любовью и чувством дочернего долга.

134

Обервилье — городок километрах в двадцати от Парижа; сегодня туда можно приехать на метро.

135

Берль говорил более прозаично, что вытащил ее из борделя на улице Аркады, который, впрочем, был заведением для избранных, и что ее происхождение привело его к марксизму

136

Музей восковых фигур в Париже, созданный в 1882 году.

137

Если в 1960 году Арагон вмешался, написав статью в «Летр Франсез», чтобы вытащить Нэнси из психбольницы в Лондоне, куда ее поместили после приступа белой горячки, на этот раз он не откликнулся на призыв о помощи со стороны умирающей, подчинившись своей жене Эльзе Триоле.

138

Французская секция Коммунистического интернационала.

139

Томизм (от лат. Thomas — Фома) — учение в схоластической философии и теологии католицизма, основанное Фомой Аквинским. Доктрина томизма выступает не столько учением о догматах веры, сколько учением о способах постижения этого учения посредством разума в отличие от августинианства, взывающего к интуиции.

140

Цугухару Фудзита, принявший имя Леонард (1886–1968) — японский художник парижской школы, прославившийся изображе ниями женщин и кошек в традиционном стиле и изящной графикой. В конце жизни обратился в христианство и писал религиозные сцены.

141

Эрнест Генгенбах (1903–1979) — французский писатель, публиковавшийся под псевдонимами Жан Генбах и Жан Сильвиус (последнее имя было его общим псевдонимом с Робером Десносом). Учась в семинарии, посещал в Париже артистические круги, нося сутану «в целях обольщения». После романа с одной актрисой пытался покончить с собой, потом сошелся с сюрреалистами (1925). Из группы его исключили в 1930 году, когда он вернулся к церкви, чтобы основать «религию дьявола». В книге «Сатана в Париже», полной юмора и шизофренического бреда, ему удалось, по словам Бретона, «примирить любовь церковника с любовью мирянина» и вернуть человеческому телу его «конвульсивную красоту».

142

Производство и потребление абсента, вызывавшего психические расстройства, было запрещено во Франции в 1915 году. Впоследствии запрет распространился на всю Европу, за исключением Испании.

143

Альфред Чарлз Кинси (1894–1956) — американский зоолог и врач. Основал научно-исследовательский институт сексуальности при университете Индианы, издал доклад, основанный на исследовании посредством анкет: «Сексуальное поведение мужчины» (1948) и «Сексуальное поведение женщины» (1953).

144

Пакт Бриана — Келлога был подписан в Париже 27 августа 1927 года и вступил в силу 24 июля 1929 года. Суть этого документа, авторами которого выступили французский министр иностранных дел Аристид Бриан и госсекретарь США Франк Биллингс Келлог, сводилась к тому, чтобы «объявить войну вне закона». Пакт подписали 15 стран, в том числе Германия, Италия и Япония. Впоследствии к нему примкнули еще 57 государств. Опираясь на него, Германия добилась от правительства Пуанкаре вывода французских войск из Рейнской области. Келлог получил в 1929 году Нобелевскую премию мира. К прекращению войн этот пакт не привел, что дало повод иронизировать по его поводу, однако его нарушение послужило основой для Нюрнбергского процесса.

145

«Юдекс» — название серии из двенадцати немых фильмов, снятых в январе — апреле 1917 года Луи Фейядом и Артуром Бернедом. В отличие от «Вампиров» (1915–1916) в «Юдексе» (приключениях мстителя в черном плаще) превозносится добродетель, а не прославляется порок. Мусидора играла в фильме злую гувернантку. Роль Юдекса исполнял Рене Кресте (1881–1922).

146

«Большая игра» — название журнала и издававшей его группы в 1927–1932 годах. В 1922 году в Реймсе четыре лицеиста — Рене Домаль, Роже Жильбер-Леконт, Роже Вайян и Робер Мейра основали группу «братьев симплистов», целью которой было вновь обрести «детскую простоту и способность к интуитивному и спонтанному познанию». Это практически тайное общество исследовало мир грез через посредство мистических текстов и наркотиков. Впоследствии группа расширилась, установила контакты с Рибмон-Дессенем и Десносом, а затем и с Бретоном. Впрочем, в глазах Домаля и Жильбер-Леконта сюрреализм был ограничен областью подсознательного, не давая доступа к «экспериментальной метафизике».

147

Роже Вайян (1907–1965) — французский писатель. Одной из его излюбленных тем было неприятие моральных и религиозных законов, поиск абсолютной свободы, идущий через распутство. Пытаясь примирить личный бунт с революционной деятельностью, вступил во французскую компартию, но впоследствии испытал разочарование.

148

Здесь и далее текст цитируется по переводу Е. Гальцовой.

149

Клеман Вотель (Клеман Анри Воле, 1876–1954) — французский журналист и писатель, автор остросатирических и юмористических романов («Мой кюре среди богатых», «Любовь по-парижски»).

150

Это кафе было открыто группой поклонников Лотреамона, в числе которых был и Робер Деснос. Сегодня оно больше не существует.

151

Ермилов был типичным пропагандистом, выдвинутым компартией, чтобы держать литературу под контролем. Его восхождение началось в 1920 году, когда ВКП(б) поручила ему вместе с Фадеевым навести порядок в РАППе, чтобы обеспечить «победу диктатуры пролетариата в литературе», что говорит само за себя. Его рупором стал журнал «На литературном посту».

Самое интересное, что Сталин распустил РАПП 24 апреля 1932 года, всего через несколько недель после разрыва между сюрреалистами: диктатору требовалась более широкая организация — Союз писателей, чтобы упрочить свой контроль. Ермилов, как и Фадеев, выйдет из игры. Арагон датирует это событие годом раньше (1931), приветствуя его еще в 1956 году (как раз в момент самоубийства Фадеева, но он ничего об этом не знал, когда писал) в своем «Вступлении к советской литературе» как «решительный шаг, который должен позволить советским писателям демократическим образом своими руками вершить свою судьбу». Ни больше ни меньше.

152

Жорж Садуль отправил почтовую открытку с оскорблениями абитуриенту, поступившему в военное училище Сен-Сир с лучшими результатами на экзаменах. Садулю тогда было 25 лет, и целью его поступка было продемонстрировать свои коммунистические и антимилитаристские убеждения. В 1929 году такими вещами не шутили: его приговорили к трем месяцам тюрьмы.

153

Морис Торез (1900–1964) — член политбюро французской компартии с 1925 года, в 1930 году стал ее генеральным секретарем.

154

В 1930 году ОГПУ произвело арест трех крупных групп специалистов. Первая включала верхушку инженерии и ученых (71. К Рамзин, В. А Ларичев и др.), вторая — известных аграрников, служивших в Наркомфине и Наркомземе (Н. Д. Кондратьев, А В. Чаянов и др.), третья — экономистов и плановиков, бывших членов партии меньшевиков, работавших в Госплане и других хозяйственных и научных учреждениях (В. Г. Громан, H. Н. Суханов-Гиммер и др.). Их представили членами антисоветских подпольных партий: «Промпартии», «Трудовой крестьянской партии» и «Союзного бюро ЦК РСДРП(м)». В ноябре 1930 года газета «Известия» опубликовала обвинительное заключение по делу «Промпартии», «объединившей в единую организацию все отдельные вредительские организации по различным отраслям промышленности и действовавшей не только по указаниям международных организаций бывших русских и иностранных капиталистов, но и в связи и по прямым указаниям правящих сфер и Генерального штаба Франции по подготовке вооруженного вмешательства и вооруженного свержения Советской власти». Главой «Промпартии» был объявлен профессор Л. К Рамзин — директор Теплотехнического института, член Госплана и ВСХН. Основные пункты обвинения строились на его показаниях во время следствия и суда. Рамзин и остальные четверо подсудимых были приговорены к расстрелу, замененному по решению ВЦИКа десятью годами тюремного заключения. В 1936 году Рамзина освободили по амнистии, а в 1943 году за выдающиеся научные изобретения ему была присуждена Сталинская премия. Многие осужденные по делу «Промпартии» также вскоре были амнистированы.

155

Жозеф Поль Бонкур (1873–1972) — французский политик В 1916 году вступил во Французскую секцию Рабочего интернационала. Был избран в палату депутатов, работал в комитетах по делам армии и по иностранным делам. Разошедшись с ФСРИ по вопросам об участии в правительстве и о военных кредитах, вышел из нее и вступил в 1931 году в Республиканско-социалистическую партию. Луи Оскар Фроссар (1889–1946) с 1918 года был генеральным секретарем ФСРИ, а затем генсеком французской коммунистической партии. Руководил газетой «Суар».

Марсель Деа (1894–1955) — журналист, был в 1926–1928 годах депутатом от ФСРИ. В 1933 году его исключили из партии за его доктрину, принимавшую авторитарный характер; он возглавил неосоциалистов, склоняясь к фашистской модели.

156

Жак Бенуа-Мешен (1901–1983) был журналистом и написал «Историю немецкой армии». Впоследствии занимал разные официальные должности в коллаборационистском правительстве Франции в период немецкой оккупации.

Жан Люшер — журналист, председатель Государственного комитета французской прессы, главный редактор коллаборационистского журнала «Тан нуво» («Новое время»); расстрелян 22 февраля 1946 года.

157

В 1934 году Эренбург написал о сюрреалистах: «Они и за Гегеля, и за Маркса, и за революцию, но на труд они никак не согласны. У них свое дело… Они прилежно проедают кто наследство, а кто приданое жены… Они начали с непристойных слов… Наименее лукавые признаются, что их программа — целовать девушек… Сюрреалисты похитрее… выдвигают другую программу: онанизм, педерастию, фетишизм, эксгибиционизм, даже скотоложество. Но в Париже и этим трудно кого-либо удивить. Тогда… на помощь приходит плохо понятый Фрейд, и обычные извращения покрываются покровом непонятности. Чем глупее — тем лучше». Годом позже Бретон случайно встретил Эренбурга в кафе «Клозери де Лила» и при всех дал ему пощечину.

158

После перемирия с фашистской Германией, подписанного 22 июня 1940 года, французское правительство перебралось в Виши, в четырех с половиной часах езды от Парижа, где провело четыре года. Парламент проголосовал за наделение всеми государственными полномочиями маршала Петена, де-факто республика была упразднена.

159

Арагон спрашивал: «Верно ли, что сын великого чехословацкого поэта Витезслава Незвала сам наложил на себя руки у себя на родине? Верно ли, что несчастный мальчик, которого подтолкнуло к такому поступку положение его родины [оккупированной с 1968 года войсками Варшавского договора], объяснил это в предсмертной записке, которая была похищена? Верно ли, что такое возможно в социалистической стране? »

160

Завис Каландра был казнен в Праге в 1950 году. Бретон просил Элюара заступиться за него, но тот отказался и публично заявил, что одобряет смертный приговор.

Начало формы

на главную | моя полка | Декс Пьер | Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932 |

Конец формы

Всего проголосовало: 3

Средний рейтинг 2.3 из 5

 

Начало формы

Оцените эту книгу

правообладателям

 

Конец формы

 

⇐ Предыдущая21222324252627282930

Поделиться: