Финал партизанского движения на нижнем Амуре

vana sine viribus ira*

Осуждённых «тряпицынцев», отправленных в Благовещенск, конвоировала 4-я рота корейского отряда. Несмотря на смену руководства, члены корейского отряда отчасти сохраняли верность «тряпицынскому делу», зайдя в лестные места, где не было начальства, они освободили около 60 арестованных и ушли с ними в тайгу. Как впоследствии, рассказывал Виноградов, доброхоты предупредили арестованных, что их в тайге должен уничтожить вооруженный отряд Бачеева. Не дожидаясь этого, на зимовье Горелое, они разоружили конвойную команду и вместе с ними другим маршрутом вышли на Амур и впоследствии присоединились к партизанам Бойко-Павлова. На поимку беглецов отправился сам командир корейского отряда Василий Пак, вместе с ротой своих испытанных корейских бойцов. Но после 10-дневной погони он вынужден был вернуться обратно в Керби ни с чем. Здесь новоявленный командир встретил неожиданное неприятие со стороны своих подчиненных, как выяснилось сочувствовавших Тряпицыну. Партизан Цой Хорим: «корейские партизаны в Керби повели агитацию против Пак Василия, говоря, что он: «быв. курсант военной школы во времена царизма: настроен только за национальное освобождение Кореи и вовсе не сочувствует красным партизанам» (т.е. тряпицинцам); будучи настроен против «красных партизан», желает наказать руками корейцев убежавших корейцев, таких же, как и они, «красных партизан» и для этого десять дней их гонял по тайге». Он же говорит, что «В попытках части корейцев (во главе с т. Пак Ильей) устранить, а если возможно и физически уничтожить новых командиров, назначенных после переворота, обнаружился тайный план корейских «тряпицынцев» продолжать «тряпицынское дело». В дальнейшем, чтобы не иметь дело с недовольными корейцами, отряд отправили в г.Свободный в состав отдельного Свободненского корейского стрелкового батальона.

Когда судебная вакханалия набрала свои обороты, и её маховик стал безжалостно выкашивать партизанские ряды, масса красноармейцев, наконец, осознала преступность действий нового Военно-революционного штаба. Часть старых, испытанных партизан под руководством комполка Павлюченко (Павличенко) выступила против мятежников, правда, неудачно. т. к. чёткой программы действий они не имели, а вести активную вооруженную борьбу против своих товарищей не хотели, наивно полагая, что их и так поддержат. Что характерно, Павличенко партизанил давно. Совместно с Будриным они скрывались в тайге от японцев после разгрома в 1918 году. Более того – дружили семьями! Вместе с тем, он не ставит Тряпицыну в вину расстрел боевого товарища, а наоборот, поддерживает «тряпицынцев». Вот вам и информация к размышлению. Будь опальный командующий «кровожадным диктатором» и сволочью, разве кто-нибудь  бы встал на его сторону, тем более после гибели. Если диктатура и была, то только диктатура андреевцев, узурпировавших власть. Восставшие против неё, возможно, надеялись на приход отряда Лапты.  По крайней мере об этом можно судить по рассказу П.Д. Малеева (коммунист с 1920 года, участник партизанской войны в Приамурье и низовьях Амура, организатор и руководитель медико-санитарной службы в Нижне-Тамбовском районе) хотя, честно говоря, его воспоминания крайне противоречивы, в них он строго придерживается линии, избранной родной ему коммунистической партии. «На о. Горин, в нанайское стойбище Кондон, где к этому времени была организована тыловая партизанская база, был эвакуирован госпиталь. Это было большое нанайское село с рублеными домами под железной крышей, церковью и школой, где мы и развернули госпиталь. Одновременно с этими событиями в Кондон из Керби пришел вооруженный отряд в составе 35 человек, называвших себя анархистами. Командовал ими Павличенко (Ой, лукавит милый доктор! Павличенко между прочем не анархист, а большевик, участник становления вместе с Будриным Советской власти в 1918 г. По идее, должен приветствовать казнь того, кто приказал расстрелять своего боевого товарища. А он напротив, почему-то поднялся против тех, кто убил убийцу друга. Значит, знал где правда!). Они арестовали нашего коменданта Пыталь. Сами обосновались около школы, где находились сотрудники госпиталя. Под таким домашним арестом мы находились примерно дней десять. Нас было в школе вместе с больными всего четырнадцать человек. Надо было ехать за рыбой на озеро, а нам за пределы стойбища выход не разрешался. Однажды утром мы проснулись и не обнаружили анархистов: они исчезли также внезапно, как и появились. Комендант наш Пыталь оказался на свободе. Выяснилось, что ночью в Кондон возвратился нанаец Ники Дзяпи из поездки в стойбище Бок-тор и сообщил, что Лапта убит, а его отряд разбежался по амурским селам, что по Горюну идет пароход, который скоро будет в Кондоне. Этих известий было достаточно, чтобы «герои дали тягу»».

В рядах недовольных даже оказался и первый председатель суда А.З. Овчинников, который словно флюгер ловил попутный ветер, искав где лучше. Вначале он угодил в плен к Павличенко, но каким-то образом сумел выкрутиться. Затем с оружием в руках был пойман мятежниками и отдан под суд. На нём он изворачивался, как мог и в награду за первые расстрельные приговоры заслужил амнистию. К слову, если бы суд действительно был заинтересован в поисках истинных виновников многочисленных убийств, прокатившихся по краю, то для него лучшего кандидата на смертный приговор просто не сыскать. Тем не менее, Овчинникова, несмотря на все его «подвиги», не тронули. Вот как рассказывает о демарше Павличенко секретарь суда 103-х Птицын: «Павличенко доехал до станка Орого, километрах в 45 от Керби, и здесь остался ждать прибытия эшелона арестованных, который не замедлил прийти. Здесь Павличенко решился на авантюру, договорился с арестованными, и они решили выступить на свержение ревштаба. Конвойные легко были обезоружены, восставшие своим командиром избрали Павличенко и двинулись по направлению к Керби. В Орого Павличенко арестовал бывшего председателя Народного суда Овчинникова, но отпустил, не сделав ему никакого вреда. С Керби против Павличенко выслали отряд, который ночью прибыл на Горелое станок, в 25 километрах от Керби, и остался здесь ночевать. Повстанцы Павличенко ночью произвели нападение на Горелое и произвели обстрел, заставили отступить Кербинский отряд с Горелого. Причем, один партизан из Кербинского отряда был ранен в ногу, человека три захвачено в плен, а двое перебежало из Кербинского отряда в отряд Павличенко: брат Долубовского Георгий Долубовский и еще кто-то. На пленных Губанеев – Боженька, также приставший к Павличенко, закричал: «За что, гады, расстреляли Тряпицына!», но никакого вреда им причинено не было. Из Керби против Павличенко был выслан более сильный отряд, и Павличенко, видя, что восстание его авантюрно, что поддержки он не встречает, решил прекратить борьбу. И со своими товарищами по восстанию – Ведьмановым, Дедом Пономаревым и Губанеевым-Боженькой – направились через таежные мари в Хабаровск, через вершину реки Горюн. При переправе через реку Семи из отряда Павличенко выбыл бывший командир Тряпицинского кавалерийского отряда Бровченко, утонувший в Семи. Все остальные благополучно добрались до Хабаровска, причем некоторые остались в своих родных селах, и сдались в распоряжение частей НРА. Часть партизан была принята в НРА, некоторые разъехались в разные места, сам же Павличенко, Ведьманов и Дед Пономарев выехали в Благовещенск». - из книги воспоминаний партизана Сергея Птицына «Николаевск в 20-х»

Казнь командующего вызвала замешательство не только среди рядовых партизан, но и среди преданных Тряпицыну командиров, которые держали фронт и находились вдали от Кербинских событий. Началось брожение, фронт оказался деморализован и разваливался. Анархист Рогозин-Лапта, не смотря, на то, что на него повесили всех собак, оказался единственным из командного состава, не считая Павлюченко, кто остался предан Тряпицыну и решил отомстить его убийцам. Не зря получается его ценил Яков Иванович, простив  прошлые прегрешения. Начальник штаба Бузин–Бич напротив колебался, не зная как поступить. Он предлагал выждать и разобраться. Отряд раскололся, часть пошла с Лаптой, другая примкнула к Бузину и осталась. Бузину со всех сторон угрожали объявлением вне закона, как сообщнику Тряпицына. Ведя под ковёрную возню, его уговаривали, слали сообщения. Командующий амурским фронтом Шилов, почувствовав слабину бывшего учителя, приказал ему перехватить Рогозина. Поколебавшись, тот встретился с Рогозиным, произошла какая-то мутная история, в результате которой строптивый командир был убит, а Бузин тем самым спас себя. Забегая вперёд, отмечу, спас ненадолго. В 37 попал под жернова репрессий, осуждён по 58 статье и расстрелян. Так, без каких либо военных действий со стороны Японии, был разгромлен Охотский фронт. Противоречия среди партизан и скрытая контрреволюция сделали своё дело - командный состав уничтожен, часть партизан разбрелась по домам, другая часть влилась в другие партизанские отряды и полки армии ДВР. Герои стали душегубами и предателями, а бандиты и изменники героями. И не случайно в народной молве всё поставлено с ног на голову. Возьмём к примеру, события связанные с гибелью партизанского командира Рогозина-Лапты.

Вот как трактует данное событие «сарафанное радио»

Слово т. В.Ф.Лоскутникову: «После расстрела Тряпицына Д. Бузин-Бич поручил бывшему ординарцу Якова Лапты И.Татаринцеву ликвидировать Якова. Татаринцеву надоело мародерство его командира, и он ушел в отряд Д. Бузина-Бича.

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться: