Г. Ивантеевка. 20 марта, вторник, вечер

Да уж, тот факт, что здесь что-то стряслось, виден невооруженным глазом. Улица Дзержинского, на которой расположена фабрика, и так шириной никогда не отличалась. А теперь проехать по ней стало вообще невозможно: она перекрыта в обоих направлениях «Субарами» ДПС, забита людьми и спецтранспортом. Возле будки-проходной из побуревшего, некогда ярко-красного кирпича и распахнутых настежь двухстворчатых железных ворот, толпятся человек двадцать-двадцать пять в серой милицейской форме с офицерскими звездами разного количества и размера на погонах и десяток человек в штатском, похоже — оперативники из уголовного розыска. Все при оружии. В основном — автоматы АКСУ, носящие «в рядах» либо ласковое прозвище «ксюхи», либо уж совсем неблагозвучное — «сУчки». По обстоятельствам, в зависимости от ситуации. Хотя, у нескольких висят на плече пистолеты-пулеметы «Кедр». Но тот факт, что подобное оружие этим людям откровенно непривычно, даже на первый взгляд сомнений не вызывает. Ясно, штабная братия… Как говорится — собрали всех, кого поймали, для массовки. А что ж девчонок из отдела кадров не прихватили? Прямо перед проходной стоит такой же ПАЗ, как и у нас, несколько «Жигулей» четырнадцатой и пятнадцатой модели в милицейском окрасе и две белых «Газели»: одна с синей полосой по борту и надписью «УВД г. Ивантеевка. Дежурная часть», вторая с красной — «Скорая помощь». Чуть в стороне, возле темно-синего «икс-третьего» БМВ вальяжно стоят два господина в почти одинаковых черных кожаных плащах, под которыми, несомненно, скрываются черные строгие костюмы и галстуки. В руках у господ — опять же черные кожаные папки, а на лицах — выражение этакой усталой брезгливости. М-да, прокурорских с кем-либо перепутать сложно. «Гвинпины», блин, опять приперлись недостатки выискивать. Вот для борьбы с такими, собственно, и завели мы во взводе штатную видеокамеру. Чем-нибудь помочь такие «люди в черном» даже и не подумают, а вот гадостей понаделать — это запросто.

— На выход, бегом! — зычным голосом командует Тисов.

Грохоча ботинками, оружием и «броней» мы выпрыгиваем на улицу через обе двери автобуса. Ну, сейчас начнется, сперва будем долго и нудно ползать вокруг, прикидывая, откуда бы поудобнее вломиться в здание. А представители УВД в это время будут по очереди в мегафон увещевать «вьетконговцев», предлагая им сдаться и вернуть по-хорошему захваченного ЧОПовца. А кто знает, может и получится? Был прецедент, когда после разговора «по душам» террорист отпустил заложника. Правда, «террористом» оказался упившийся до зеленых гномов слесарь, вооружившийся древней охотничьей «двутулкой», а заложником — его не менее пьяный, но в чем-то провинившийся, собутыльник. Но здесь, судя по тому, что охранник в кого-то стрелял, ситуация намного серьезнее. А поэтому Дубли сейчас полезут «осваивать» крышу или площадку верхнего этажа какой-нибудь высотной хибары неподалеку, хотя особого смысла в этом нет — трехэтажное здание фабрики мало того, что старое, еще дореволюционное (а это уже подразумевает наличие высоких потолков, не любили предки тесноты), так еще и промышленное. Высота каждого этажа — метров шесть, наверное. А узкие окна — наверху, почти под потолком. Да еще и всяким тряпьем занавешены или фанерой и картоном забиты. Это уже «гости из юго-восточной Азии» озаботились. Светомаскировка, блин! Увидеть через них точно ничего не получится. Но все равно, снайперская пара должна занять позицию. Положено. А нам, похоже, придется этот «Сайгон» зачищать. Причем всерьез, а не как в прошлый раз, с шутками-прибаутками.

Подходим к проходной. Среди серых милицейских бушлатов выделяются две фигуры в темно-зеленых комбинезонах с огромными аляпистыми шевронами на рукавах и сущеглупых черных восьмиугольных фуражках с огромными кокардами. Понятно, охранники, подчиненные того бедолаги, что в здании фабрики «завис». Начать надо бы с них, может чего важного расскажут.

Антон тем временем подходит к стоящему возле милицейской «Газели» подполковнику в дорогой даже на вид зимней куртке с каракулевым воротником и фуражке с высоченной, будто у офицера гестапо, тульей. Ну, конечно-конечно, куда уж нам, простым рабочее-крестьянским парням до их подполковничьей светлости: куртка у них индивидуального пошива, из ателье, не со склада ГУВДшного. Не удивлюсь, если бушлатик не синтепоновый, а на каком-нибудь гагачьем пуху, да и воротник на синтетический не больно похож, вполне может быть — натуральный ягненок. Пижон, блин! Лицо у него знакомое, кажется, один из замов начальника местного УВД. Вот только в какой области зам — убейте, не помню!

— Командир взвода ОМОН лейтенант Тисов. Что тут у вас?

— Долго ехали, лейтенант! — господин подполковник даже не удосужился представиться в ответ. Ой, блин, приехали. По физиономии видно — мало того, что дурак, так еще и «в образе». — Пока вы катались, мы сами почти справились, без ваших дуболомов!

— В смысле, почти? — нехорошо прищуривается Антон. Ему, похоже, выражение лица подполковника тоже не понравилось. — Поконкретнее нельзя?

— А чего уж конкретнее, — «подпол» прямо-таки лучится глупым самодовольством, — У нас в ГНР и покруче вас парни найдутся, сами разберутся!

По выражению лица взводного я понимаю, что сейчас ему больше всего на свете хочется высказаться на тему умственных способностей некоторых представителей командного состава, отправляющих своих подчиненных неизвестно куда, без должной подготовки и снаряжения. Кто знает, возможно, он даже кое-что из своих мыслей высказал бы вслух, в более-менее корректной форме…

Но тут из фабричного корпуса послышалась беспорядочная автоматная стрельба. Заполошная, длинными, чуть не на полмагазина, очередями. Немая сцена… Штабные у ворот, раскрыв от удивления рты, замирают библейскими соляными столбами. Вальяжные «прокурорские» шустро прячутся за своим джипом. Во, блин, могучий инстинкт самосохранения у крысюков тыловых!

А автоматы в здании лупят просто на расплав ствола. Ё… твою ж мать, похоже, нарвались там мужики на что-то! Причем нарвались конкретно. Как не крути, а парни в ивантеевском ГНР вполне нормальные: взрослые, толковые, да и подготовку имеют неплохую. Пересекались мы с ними в командировках в Чечне, когда нас сводным отрядом милиции, со всей области собранным, усиливали. А тут… Так стрелять могут только насмерть перепуганные люди. Именно так я сам палил когда-то, в белый свет как в копейку, в своем первом в жизни бою. Подробностей которого даже вспомнить толком не смогу — до того было мне страшно. Да что ж там случилось такого, чтоб несколько матерых взрослых мужиков ТАК перепугались?! Мля! Что я там делать собирался? Ходить вокруг, да около, удобное место выискивать? Ага, щаз! Нашел уже! Теперь, похоже, придется ломиться наугад и в очень быстром темпе.

Взводному, судя по всему, в голову приходят те же мысли, что и мне. Он бросает на подполковника такой взгляд, что у того голова просто проваливается в светло-серый кучерявый воротник пижонистой куртки.

— Ну?! — рычит на него Антон.

Господин подполковник, видимо, решил, что сейчас его будут бить, испугался, и еще сильнее втянул голову в плечи, окончательно став похожим на перепуганную черепаху.

— Слышь, клоун! — взрывается Антоха, — Командует тут кто?!

— Я… — все еще испуганно вякает голова, слегка приподнявшаяся над воротником.

— Так может, уже скомандуешь чего-нито?! Мы ж без приказа сами действовать не можем, нас прокурорские без соли схарчат потом!

— Лейтенант, сделайте что-нибудь… — растеряно блеет подполковник, еще недавно бывший таким уверенным и самодовольным. Еще бы, если что пойдет не так, погоны с его плеч как катапультой отстрелятся.

— Приказ ясен?! За мной!!! — рявкает Антон и вбегает сквозь гостеприимно распахнутые створки ворот во двор фабрики. Мы всей гурьбой, ломимся за ним этаким бронированным стадом, на бегу разделяясь на тройки и перестраиваясь в боевой порядок. От ворот проходной до фабричного корпуса метров сто. Примерно на полпути, перегораживая широкую асфальтированную площадку и залезая на газоны, стоят боком пять милицейских УАЗов. На дверях двух написано ППС, остальные три — новенькие «Хантеры», видимо, экипажи ГНР. За ними прячутся десятка полтора вооруженных все теми же «ксюхами» растерянных «пепсов»^[19] в звании от младшего сержанта до старшины, с испугом уставившихся на грязное кирпичное здание фабрики.

— Сколько их туда вошло?! Давно?! — на бегу кричит им Тисов.

— Девять. Минут пятнадцать назад, — отвечает один из сержантов.

Подбегаем к входной двери.

— Ёп, эти уроды дверь заменили! — зло шипит Солоха.

И точно, вместо обычной деревянной двери, что была тут в прошлый наш приезд и которую мы сорвали с петель парой хороших пинков, путь нам преграждает сварная самодельная «железяка», покрашенная черной краской. Да еще и с электронным кодовым замком. Мля! Вот он «опыт — сын ошибок трудных»! Ай, какие шустрые и сообразительные работодатели у наших вьетнамских «братьев меньших» оказались! Исправили, блин, обнаруженные проверкой недостатки!

— Может, не заперто? — Гумаров со всей силы дергает за сваренную из уголка ручку.

Ага, хренушки! А в корпусе автоматы продолжают молотить, словно стайка свихнувшихся швейных машинок.

— Твою ж маму!!! Да что там творится?! — не выдерживает Буров.

— Какой код замка? — ору я во всю силу легких, оборачиваясь к толпе ошалело сгрудившихся у «Газели» штабных.

Однако, коллеги явно не в себе и, похоже, даже не понимают, чего я от них хочу. Только один из ЧОПовцев удивительно быстро соображает, что от него требуется и кричит в ответ четырехзначную комбинацию. Тыкаю пальцем по кнопкам. Парни за спиной щелкают флажками предохранителей и лязгают затворами автоматов, включают тактические фонари. Тисов, кроме того, поправляет камеру на шлеме и включает запись. Раздается тонкий противный писк — открыто. Распахиваю дверь и оглядываюсь на Антоху.

— Ну, тройками — пошли! — командует он, и мы врываемся на плохо освещенную тусклой лампочкой-«сороковкой» площадку лестницы, ведущей наверх, где автоматные очереди становятся все реже и уже начали хлопать одиночные выстрелы из ПМов.

Так, все, собрался! Все лишнее из головы — долой! Все глупые вопросы и домыслы по ситуации — тоже. Зачистка «задумчивых» и заторможенных не любит. Зачистка — дело рефлексов, навыков и быстрой реакции. Особенно если идешь первым. А я именно первым и иду. Позади, растопырив стволы автоматов «елкой» влево и вправо, не отставая, словно раздвоившаяся тень скользят неразлучные Буров и Солоха. На первом этаже не задерживаемся, тут нам смотреть особенно нечего, это я помню еще с прошлого визита сюда. Налево от основной лестницы — два здоровенных пустых зала, в которых раньше, видимо, тоже были цеха, а теперь — толстый слой грязи на бетонном полу и мелкий мусор по углам, только во втором стоят несколько бухт кабеля и свалены кучей в углу давно заржавевшие водопроводные трубы. Направо — «туалэт типа сортыр» как метко подметил некогда гениальный Папанов. Несет оттуда — соответственно. Нет, первый этаж нас сейчас не интересует, все происходит на втором. Хотя, это не значит, что мы его так и бросим без внимания. А на что нам тогда замыкающая тройка? Вот пусть тылы и страхует. А нам — выше. Вообще прохождение лестниц и углов — чуть ли не самые сложные моменты любой зачистки. В других обстоятельствах мы поднимались бы медленно и осторожно, каждый держал бы свой сектор наблюдения. Сейчас свои уже наверху, причем ведут бой. Это, разумеется, не значит, что можно ломиться вверх, не глядя по сторонам, но и в скрытном передвижении нужда тоже отпала. Поэтому на второй этаж поднимаемся хоть и с оглядкой, но бегом. Снова площадка. Лестницу, ведущую на третий этаж, сходу, без какой-либо команды берет под контроль четвертая тройка, ставшая замыкающей после того, как пятая осталась прикрывать наши тылы на первом этаже. Роли в этой «пьесе» давно расписаны, а все «актеры», то есть мы, знаем их наизусть.

 

На площадке второго этажа дверь только одна, за ней, ежели меня память не подводит — галерея из четырех здоровенных залов, бывших раньше заводскими цехами. Которые теперь превращены в гибрид швейной мастерской, общежития и улья. Почти вся свободная площадь занята здоровенными раскроечными столами и малюсенькими столиками со швейными машинками. Уместиться за таким может только ребенок… Ну, или вьетнамец. В узких проходах огромными грудами лежат тюки с тканями, нитками, тесьмой, стоят ящики с пуговицами, «кнопками», «молниями» и прочей фурнитурой. На небольшом пятачке возле входной двери — составлены огромной кучей клетчатые сумки «мечта оккупанта», так популярные среди «челноков»… В них — готовая продукция. Те самые «эксклюзивные товары из Европы», коими завалены прилавки Черкизовской, Коньковской и прочих вещевых ярмарок Москвы. А по стенам… О! Тут отдельная песня! Можно сказать — вьетнамское ноу-хау в области архитектуры! По, стенам, будто ласточкины гнезда, налеплены «спальные места». Попробуйте представить себе штабель из больших ящиков (примерно полтора метра ширина-высота и два — длина). Составленных у стены, один на другой, в четыре яруса до самого потолка. Представили? А теперь добавьте сдвигающуюся вбок дверцу, как у шкафа-купе на лицевой стороне. А внутри — матрас, подушку и груду тряпья, заменяющего постельное белье, маленькую лампочку в изголовье и сложенную в ногах стопку одежды. А на полу перед штабелем — стройные шеренги тапочек… Вот теперь вы знаете, как выглядят жилища вьетнамских гастарбайтеров. А еще там воняет. Нет, не так. Там ВОНЯЕТ. Все равно не то… Словами это «амбре» не опишешь. Вы служили в армии? Попробуйте представить огромную казарму, в которой живет мотопехотный батальон полного четырехротного состава. Живет, не выходя на улицу, не стирая одежду и белье, не моясь. И в этом же помещении готовит пищу. Не особо утруждая себя мытьем посуды и выносом мусора. И живет так уже не один месяц… А теперь представьте, как там пахнет. Ничего так картинка вырисовывается, правда?!

 

Входная дверь, кстати, тоже новая. И тоже стальная. К счастью, без панельки с кнопками, но, судя по размерам замочной скважины, механический замок тут вполне внушительный, вскрывать такой только «болгаркой» или пластитом взрывать. К счастью, до нас тут уже прошли и дверь вряд ли закрыта. На мгновение замираю, жду сигнала о готовности тройки, тут же получаю сзади легкий тычок в плечо — парни готовы. Ну, раз готовы, тогда, как сказал когда-то один великий человек: «Поехали!» Нажимаю на дверную ручку и, рванув дверь на себя, вламываюсь внутрь.

Удивительное все-таки животное — человек, как много оказывается можно увидеть, услышать, почувствовать и обдумать практически мгновенно, если в этом возникает острая необходимость. Не сталкивались с таким интересным явлением? Когда действительно очень надо, мозг начинает работать быстрее любого компьютера, но как-то однобоко, что ли. То, что важно в данный момент, фиксируется и анализируется мгновенно, а вот все остальное будто отфильтровывается, остальное ты даже не замечаешь. Вот и сейчас. Вроде как бодрой рысцой бегу через цех, освещенный ярким и холодным, будто в морге, светом люминесцентных ламп, лавируя между рабочими столами, баулами, мешками и кучами тряпья, а голова работает сама по себе. Пахнет здесь как-то странно. Нет, тут и раньше розами-фиалками не благоухало. Но теперь к обычной для подобного шалмана вони застарелого пота, нестиранного белья и носок, а так же любимейшего вьетнамского лакомства, той самой, ставшей уже притчей во языцех, поджаренной маринованной селедки прибавилось кое-что еще. Ну, во-первых, тут теперь сильно воняет сгоревшим порохом, а во-вторых… Вот тут сложно… Запах очень сильный, настолько, что забивает все остальные, даже пороховую вонь и «аромат» селедки. А вот опознать я его никак не могу: может ацетон, а может еще какая-то едкая химия. А еще тут очень сильно пахнет свежей кровью. Уж этот мерзкий, оставляющий во рту привкус меди, запах с чем-то спутать сложно. И мне это не нравится. Очень не нравится. Бегу вперед к выходу из цеха не останавливаясь и не оглядываясь. А что мне, собственно говоря, сзади высматривать? Сзади, как обычно: все три тройки, двигаясь веером, прочесывают цех. Наша — по центру, оставшиеся две — слева и справа от нас, вдоль стен.

Раньше проход из одного цеха в другой был вполне приличных размеров — грузовик в эту арку проехал бы «не пригибаясь». Теперь на ее месте стена из ДВП с обычной деревянной дверью. Замираю примерно в пяти метрах перед ней и, не сводя автомата с дверного проема, жду остальных. За спиной — негромкий топот нескольких пар ног: парни подтягиваются и выстраиваются позади меня и Андреев. Снова легкий тычок кулаком — готовы. Стартую с места и распахиваю дверь ударом ноги, как учили еще в армии, чуть ниже дверной ручки… Вернее — хотел распахнуть, да малость перестарался. Дверь оказалась несколько хлипче, чем ожидалось, и вместе с дверным косяком обрушилась на пол. Вбегаю в образовавшийся пролом.

Второй цех — точная копия первого: здоровый и отлично освещенный. И, прямо скажем, очень жаль, что освещенный, потому как сейчас этот огромный зал похож даже не на морг, а скорее на бойню. Тьфу, мля, гадость какая!!! Едва переступив через порог, я чуть не поскальзываюсь в гигантской луже крови, залившей все пространство перед входной дверью. Такое ощущение, что тут забили и разделали пару-тройку крупных свиней… Целое озеро кровищи…

В цеху — полный разгром: столы перевернуты, ящики со всякой мелочевкой опрокинуты, а их содержимое рассыпано по полу. И даже одна секция «спальных мест» оторвана от стены и завалена на пол. Можно подумать, что тут банда пьяных махновцев резвилась, ни в чем себе не отказывая. Спокойно и даже как-то отстраненно фиксирую подробности окружающего меня бреда: в луже плавает разодранная в клочья одежда, тапочки, еще какой-то хлам. А, кроме того — обрывки внутренностей, ошметья мяса и даже кисть руки, то ли оторванная, или даже отгрызенная. Стены покрыты кровавыми брызгами и потеками, в нескольких местах видны размазанные отпечатки ладоней, будто кто-то пытался встать, опираясь на стену окровавленными руками, но соскальзывал. Мля, миленько так! Они тут что, живьем на части рвали кого-то?! За спиной слышу сдавленные матюги и звук, похожий на сдерживаемый рвотный позыв. Похоже, не только мне тут понравилось… Больше всего все вокруг похоже на декорации к дешевому фильму ужасов. Вот только успокаивать себя и пытаться не стоит — все равно не получится. Потому что все вокруг — реальность. Однако людей в зале нет, ни живых, ни мертвых. Только весь пол вокруг лужи истоптан следами десятков пар ног. Нахрена они все в этой луже топтались? Хороводы водили? Интересные, однако, обряды у них в Юго-Восточной Азии… Все следы, среди которых удалось различить и свежие, еще сырые отпечатки подошв армейских берец, ведут в следующий зал, за широкую двустворчатую дверь, свободно открывающуюся в обе стороны, похожую на двери салунов в вестернах, только полноценного размера. Обе створки двери тоже густо заляпаны кровавыми потеками и отпечатками ладоней. Стрельба слышна именно оттуда. Ну, значит нам туда!

Через второй зал по-тихому пробежать не получается: фанерные крышки перевернутых и разломанных столов грохочут под подошвами, мелкая фурнитура с бреньканьем разлетается из-под ног в разные стороны. Ох, не навернуться бы… О! Накаркал! Судя по смачному шлепку и тихому, шипящему: «Кутагы!»,^[20] на пуговицах поскользнулся Гумаров. Он у нас вообще парень горячий и матершинник редкий, но ругаться предпочитает на родном языке. Мол, ежели никто не понял, так я вроде, как и не выругался.

Дверь в третий цех гостеприимно распахивает перед нами свои створки. Что там, по общему мнению, должен кричать бравый боец ОМОН, вламываясь в помещение? Что-то типа «Всем лежать мордой в пол! Работает ОМОН!»? Вот даже если б хотел рявкнуть что-то подобное — не смог бы: слова в глотке застряли. А я думал, что второй цех выглядит неприятно… Да нет, оказывается со вторым все в полном порядке, подумаешь перевернутые столы, лужа крови и кучка требухи на полу. А неприятно на самом деле тут: кровищей комната заляпана чуть не до середины стен, а среди руин разнесенной в щепки мебели лежат трупы. Много трупов. Не меньше полусотни. Я столько свежеубитых людей в одном месте и в одно время с первой чеченской не видал. Но там — все ясно: дворец Дудаева брали. А тут-то что? Да и выглядят покойные, мягко говоря, не очень: их будто собаки грызли. Как в том же Грозном, когда бродячие собаки трупы наших солдат до самой весны глодали. Проход в четвертый цех — примерно четырехметровой ширины и трехметровой высоты арку, перекрывает импровизированная баррикада: поставленный на бок железный раскроечный стол. Его крышка — толстый металлический оцинкованный лист, габаритами примерно пять на два, теперь перекрывает проход, словно забор. Для прочности конструкции стол подпирают несколько крупных деревянных ящиков и два крепко потрепанных молодых парняги в порванном и забрызганном кровью сине-сером городском камуфляже, в каком обычно ходят милиционеры ГНР, в серых «Кирасах» и с «ксюхами» в руках. Третий, широкоплечий выбритый наголо невысокий мужик лет сорока с погонами старшего прапорщика, широко расставив ноги, стоит на уцелевшем столике со швейной машинкой и лупит поверх баррикады одиночными из автомата куда-то вглубь четвертого цеха. Упершиеся спинами в стол пацаны, увидев нас, облегченно сползают вниз и садятся на пол. Один закрывает лицо ладонями, и плечи его начинают вздрагивать. Похоже, плачет. Все с ними ясно — мальчишки совсем. Или сразу после армии, или вообще не служили, «альтернатива», мля. Стоящий на столе стрелок опускает автомат и оборачивается к нам.

— Что тут? — слышу я у себя за спиной голос Тисова.

— Жопа! — коротко и как-то устало бросает лысый, — Патроны есть? У меня только один магазин остался.

— Я спрашиваю, что происходит? Где заложник?! Где твои люди?! Почему на связь не вышли?! С какого хера по гражданским палите?!!!

— Заложник вон, — кивок в угол.

И точно в углу, сломав туловище в невообразимой для живого человека позе, словно марионетка с оборванными ниточками, лежит пожилой мужик в таком же комбезе с огромными шевронами на рукавах, что и у ЧОПовцев на проходной. Мертв как бревно. А вот с причиной смерти непонятно: грудь вся изодрана автоматной очередью, посреди лба — пулевая отметина размером побольше, явно от девятимиллиметровой пээмовской пули, а в довесок ко всему — прогрызенная чуть не до позвоночника шея. Это как понимать-то? Любая из этих ран — смертельна, так откуда все три разом?

— Связи нету, — продолжает мужик, — станции у троих были. Мою с «разгрузки» эти, — неопределенный взмах рукой за спину, — сорвали. А парней сожрали…

— Не понял, — в голосе Антохи слышна неуверенность.

— Мля, чего ты не понял?! — вскипает «прапор». — Гоблин ты, мля, тупорылый! Сожрали моих ребят! Живьем сожрали!! Голыми, млядь, зубами!!! Думаешь, я псих?! Сам погляди!!!

Прапорщик еще раз машет рукой в сторону завала у себя за спиной, резко отворачивается и, на ходу меняя магазин в своем АКСУ, возвращается назад к баррикаде, из-за которой слышен в наступившей тишине какой-то очень мерзкий, но знакомый звук. Где ж я его уже слышал? Мать твою! Точно! Сам ведь только что Грозный зимой 95-го вспоминал… Именно с этим звуком бродячие грозненские псы жрали трупы наших пацанов. Запрыгиваю на стол, с которого только что стрелял по кому-то лысый «прапор» и заглядываю через край столешницы… Не знаю, сколько я разглядывал открывшуюся мне картину, скорее всего несколько секунд, но показалось — что гораздо дольше. Спрыгиваю со стола и чуть не падаю на бок: ноги ватные. А я то, дурень, думал, что испугать чем-либо после Чечни меня уже не получится. Ошибочка вышла…

— Антоша, — каким-то уж слишком спокойным голосом зову я Тисова, — Сними это все, а то ведь нам снаружи хрен кто поверит.

Сам отхожу на пару шагов в сторону, и сильнейший рвотный спазм буквально скручивает меня в коромысло. Эк, тебя, герой двух чеченских войн, сплющило… Совсем растерявшийся от происходящего Антон, не споря, лезет на стол. Я вижу, как его отшатывает назад и как расширяются у него глаза. Что, командир, и на тебя впечатление произвело? Нервишки и желудок у взводного явно покрепче, чем у меня. Он отцепляет камеру от шлема и начинает съемку с рук. Все верно, картинка должна быть предельно четкой и крупной, иначе нам действительно никто не поверит. Потому что не сможет поверить нормальный человек в рассказ о том, что в самом центре Московской области, в здании самой обычной фабрики бродят по цеху несколько сотен оживших мертвецов. Почему я решил, что это мертвецы? Да потому что не может человек, с выпущенными наружу кишками, не спеша прогуливаться по комнате, периодически об эти самые кишки запинаясь. И разодранная сонная артерия тоже особо жизни не способствует. И при обглоданной до кости руке человек должен истечь кровью очень быстро, причем, судя по состоянию одежды, он ею и истек. Но это вовсе не помешало ему встать. И их глаза… Не может быть таких глаз у живого человека. Даже у обдолбанного самой сильной наркотой. Даже у пьяного, что называется, в мясо. Такими глазами может смотреть на окружающий мир какая-нибудь вырвавшаяся из ада потусторонняя тварь. Такими глазами может смотреть получившая тело смерть. И даже это не было самым страшным. Трупы не просто бродили по цеху. Они ЖРАЛИ. Сквозь толпу видно было плохо, но, тем не менее, можно было разглядеть «островки» согнутых спин и дергающихся в такт работе челюстей голов. И звук раздираемого зубами сырого мяса… Его ни с чем нельзя спутать.

Оглядываюсь по сторонам. Все наши уже успели залезть на обломки мебели и заглянуть за баррикаду. Кое-кто так и замер, словно завороженный жутким зрелищем, не в силах отвести от него глаз. Кто-то последовал моему примеру и выплеснул на пол остатки завтрака и обеда. Антон продолжает съемку. Я достаю из нагрудного кармана «разгрузки» «Кенвуд», и подхожу к прапорщику.

— На каком канале работаете?

— На третьем

— Ясно, — щелкаю настройкой частот, — На связи группа ОМОН. Заложник мертв. У ГНР шесть «двухсотых». Мы выходим. Конец связи.

Сказав все это, я снова переключаю станцию на нашу частоту. Сейчас начнется свистопляска в эфире: что, как, почему? А что тут скажешь? Тут показывать надо…

— Пятеро, — непонятно к чему говорит прапорщик.

— Что пятеро? — переспрашиваю я.

— «Двухсотых», говорю, пятеро. Ты как думаешь, какого рожна мы отсюда не свалили еще? У нас там, в цеху, человек остался. Их когда в сторону от двери толпой оттерло, он успел на стеллаж залезть. Надо его оттуда вытащить…

По глазам мужика вижу, что если мы откажемся помочь, он пойдет спасать своего подчиненного один. Прямо как есть, с единственным магазином в автомате.

Легонько толкаю кулаком в бедро Антона, все еще стоящего на столе и продолжающего снимающего на камеру упырей, задираю голову и вопросительно смотрю на него. Давай, товарищ лейтенант, решай. Кроме тебя тут приказы отдавать некому.

— Слышу, не глухой, — бурчит он, спрыгивая со стола и цепляя камеру назад на шлем. — Он вообще жив еще, боец твой?

— Гена, ты там как, живой?! — кричит прапорщик в сторону цеха.

— Да вроде дышу пока, — доносится оттуда тихий голос. Странный какой-то, будто с полным ртом непрожеванной еды говорит, или язык плохо ворочается, как после наркоза у стоматолога.

— А чувствуешь себя как? — это уже Тисов.

— Фигово чувствую… Они мне предплечье сильно погрызли, и кусок щеки откусили. Я на руку жгут наложил, а вот чего с рожей делать… Кровь не останавливается. И больно — звиздец.

— Ты, Гена, потерпи чутка, мы сейчас чего-нито придумаем, и вытаскивать тебя будем. Постарайся поверху поближе к двери перебраться. Только аккуратно, вниз не гробанись. Тебя как зовут? — это он уже лысому старшему прапорщику.

— Владимир.

— Антон. Ну, будем знакомы.

Диалог вдруг прерывается гулкими ударами с обратной стороны баррикады, будто кто-то там начал колотить кулаками в столешницу. Хотя, известно кто, упыри. Два молодых ГНРовца, как по команде, вскакивают с пола и всем телом наваливаются на стол. Наши, сообразив, что к чему, дружно бросаются на помощь. Понятное дело, никому не охота, чтоб эти твари стол отодвинули и к нам «на огонек» заглянули.

— Оживились, суки, — зло ощерился «прапор». — Они, похоже, совсем тупые: нападают только когда видят или слышат. Пока мы тихо за этой стенкой сидели, они на нас и не реагировали. Поначалу, когда мы только стол перевернули, поколотились, а потом затихли. А теперь вот голоса услышали и опять ломятся.

— Джаляб^[21], да задолбали вы уже, уроды! — не выдерживает Тимур и, вскочив на стол, всаживает за баррикаду три коротких очереди из своего «Штурма». — Не понял…

— Побереги патроны, парень, — говорит ему прапорщик Вова, — они только на попадание в башку реагируют, когда мозги на стенку, все остальное им пофигу. И стреляй лучше одиночными. Или у тебя боекомплект бесконечный?

Гумаров щелкает предохранителем переводя автомат на стрельбу одиночными и плотнее вжимает откидной приклад в плечо, стараясь прицелиться поточнее. Пять негромких хлопков выстрелов, бряканье гильз полу. Удары в столешницу прекращаются. Похоже, наш бравый татарин угомонил самых сообразительных упырей.

— Другое дело! — довольный собою Тимур слезает со стола.

— Так, ладно, Володя, что имеем по этим тварям? — спрашивает Тисов.

— Так, — лысый прапорщик, задумавшись, морщит широкий лоб. — Короче, боли эти твари не чувствуют — факт. Ни на какие повреждения кроме выстрела в голову не реагируют. Тупые они страшно, вон, за Генкой вверх по стеллажам ни один полезть не сообразил, только внизу толпой собрались, и не очень быстрые. Цепкие, правда, как бультерьеры, если за одежду или руку-ногу ухватил — не оторвешь. И сразу грызть начинают. Да, еще, как дорвутся до жратвы — ни на что больше не реагируют, мы только благодаря этому тут и закрепились. Вроде все.

— Уже не мало. Так, парни, подтащите-ка к завалу какую-нито мебель, чтоб на ней всем в ряд встать можно было. Вот, кстати, вполне подойдет, — Антоха тычет пальцем в ряд стоящих у дальней стены, а потому не сильно поломанных столов. — Гена, ты где там?

— Тут я, — голос из четвертого цеха слышен теперь гораздо лучше.

Запрыгнув на многострадальный столик, выглядываю через край столешницы-стены, стараясь не глядеть на толпу мертвецов. Мля, не по себе мне от них, гадкое зрелище, аж передергивает. Подумать только, ведь фильмы ужасов Ромеро про зомби мне всегда нравились. А вот «о-натюрель» эти самые зомби ничего кроме омерзения не вызывают. Почти сразу замечаю светловолосого и смертельно бледного парня в сильно запачканном кровью городском камуфляже на самом краю верхней полки высокого металлического стеллажа. Вид у него, и впрямь, жутковатый. Сквозь сильно кровоточащую рану на лице видны зубы и кость скулы. И еще одно плохо: от стеллажа до входа в цех и нашей баррикады еще метров двадцать. И целая толпа мертвяков.

— Гена, — подаю я голос, — если мы тебе дорогу расчистим, ты до нас добежать и через стенку перелезть сможешь?

— Добежать, наверное, смогу. А вот перелезть — это вряд ли. Фигово мне очень: башка кружится и тошнит.

— Так, тогда вы двое — Антон тычет пальцем в ГНРовцев, сходу меняя план действий, — и ты Тимур, ты у нас лось здоровый, по моей команде готовитесь отодвинуть столешницу. Как только парень вбегает, хватаете его в охапку и бежите на выход. Все остальные валят на той стороне всех упырей, что находятся рядом со стеллажом и тоже сваливают, сразу после тех, кто выносит раненого. Боря и оба Андрюхи — на вас прикрытие отхода. Вы патроны малость экономьте, чтоб хватило. И по «Зорьке» приготовьте, а лучше — по две. Упыри, они хоть и дохлые, но, похоже, не глухие и не слепые, так что — им должно понравиться. Какие-нито вопросы есть?

Какие уж тут вопросы. Выстраиваемся рядочком на подтащенных поближе к баррикаде столах, Дружно щелкаем предохранителями, переводя автоматы на одиночный огонь. Тимур что-то втолковывает ГНРовцам, они кивают и берутся за ножки раскроечного стола. Сам Тимур встает между двумя здоровыми ящиками. Ага, понятно, по команде наш татарский богатырь отодвинет в сторону ящики, а эти двое оттащат внутрь освободившийся край столешницы. Сам я, вдобавок ко всему, открываю два гранатных кармашка и разгибаю усики на «Зорьках». Оба Андрея делают то же самое. Да, мы в курсе, что так делать нельзя. Но, как известно, когда нельзя, но очень нужно — то можно.

— Ну, что, готовы? — взводный обводит взглядом нашу короткую шеренгу. — Гена, готов?

— Да.

— Тогда огонь!

Ой, мля, какое ж все-таки счастье, что у половины наших в руках не «семьдесят четвертые», а бесшумные 9А-91! Если б «калаши» были у всех, так мы, наверное, на целую неделю бы оглохли. А так — дня на четыре, не больше. Несмотря на плотно сидящую на голове «Маску», выстрелы бьют по барабанным перепонкам со страшной силой. Каково сейчас «прапору» Вове и его подчиненным, у которых вообще шлемов нет, даже думать не хочется.

Нет, все-таки сосредоточенный огонь — страшная штука. В девять стволов мы буквально выметаем покойников с небольшой площадки между стеллажом и баррикадой. Гена оказывается парнем сообразительным и без всякой команды, но удивительно вовремя кулем валится с верхней полки на пол. Фу, приземлился на ноги! Немного шатаясь и оскальзываясь, он довольно шустрым рывком пробегает по груде тел к выходу из цеха.

— Давай!!! — орет во всю глотку Тисов.

Тимур буквально отшвыривает от завала ящики, ГНРовцы сдвигают стол и Гена, вбежав за завал, просто оседает у них на руках. Похоже, пацан все оставшиеся силы вложил в самую важную в своей жизни пробежку. Парни, подхватив товарища, пулей рванули в сторону выхода. Я кивнул Бутову и Солохе и мы втроем спрыгнули со столов и встали перед дырой в баррикаде, меняя магазины.

— Антон, зеленый!!!

— Понял, все на выход!

Стрельба тут же прекратилась и все дружно ломанулись вон из цеха. Что там Вова сказал: «Не быстрые»? Что-то не похоже! Первые трое упырей, с измазанными кровью мордами (язык не поворачивается назвать это лицами), были вполне себе шустрыми. Нет, помедленнее людей, конечно, но не намного. Однако пуля все равно быстрее и все трое мешками рушатся на пол, даже не успев отойти от завала. А вот четвертый, жирный и неповоротливый, здорово объеденный с обоих боков, с синюшной, оплывшей, но чистой рожей, оказался действительно тормозом, мало того, что сам в проходе застрял, так еще и остальным дорогу перекрыл.

— Отходим! — командую я и мои неразлучные «тени» срываются с мест. Я продолжаю держать брешь в завале и ворочающегося в ней мертвяка.

— Зеленый! — слышу из-за спины голос Бурова. Отлично, до дверей парни добежали и теперь готовы прикрыть меня. С ускорением, будто на стометровке, бегу к выходу, вытаскивая на ходу гранаты из кармашков разгрузки. У «салунных» дверей притормаживаю и бросаю себе за спину обе «Зорьки», Андреи делают то же самое и шесть черно-белых пластмассовых «мячиков» улетают под ноги лезущим из прохода мертвякам.

А мы уже пробираемся через рухнувшие поперек дороги «спальные места» во втором цеху. М-да, если б мы уже не оглохли от стрельбы чуть раньше, нам наверняка пришлось бы не сладко. Взрыв шести «Зорек» разом — нифига не фунт изюма! Надеюсь, на зомби это произвело хоть какое-то впечатление. Уже почти на выходе из цеха, пропустив напарников вперед, я зачем-то оборачиваюсь. Мля, ведь недаром говорят: любопытство сгубило кошку! Глядя на болтающиеся туда-сюда створки двери в третий цех, сквозь которые отлично видно слепо тыкающихся друг в друга, стены и мебель мертвецов, я чувствую, как ноги заскользили по мерзкой кровавой каше под ногами. Мотая руками, и совершая нелепейшие па, пытаюсь сохранить равновесие, но понимаю — бесполезно. Сейчас я просто искупаюсь в этом болоте из крови и кишок. Но в последний момент, едва не соскользнув, чья-то рука ловит меня за плечевую лямку бронежилета. Оборачиваюсь. На меня в упор смотрит Лешка Рыбалкин. Фу, блин, кабан здоровый, так за «броник» дернул, что чуть плечо не вывихнул. Хотя, вывихнутое плечо куда лучше купания в этой мерзости под ногами.

— Ну, че, танцор диско, обосрался небось? Должен будешь!

— Да не вопрос, с меня пиво. Спасибо, Лех!

Самыми последними вдвоем вываливаемся на лестничную клетку. Стальная дверь за спиной клацает «язычком» замка. Вопрошающие взгляды ребят из тройки, блокировавшей лестницу на третий этаж, все дружно игнорируют. Да уж, наверное, не сильно весело им тут было стоять пальбу и взрывы слушать… Но сейчас есть проблемы поважнее, чем введение их в курс дела.

— Володя, ключ от двери у тебя?

— Мля! — старший прапорщик растерян и раздосадован. — Нет, он у одного из наших был. Которого…

М-да, можно не заканчивать. Ой, как хреново! Замок-то, хоть и здоровенный, но простенький. Если на ключ не закрыто, достаточно просто на дверную ручку нажать, дверь и распахнется. Причем — наружу. Ситуация…

Решение находит все тот же Рыбалкин. Встав к стене слева от двери, могучим ударом ноги он сшибает рукоять дверной ручки, а оставшийся в замке стержень со второй рукояткой просто проталкивает мизинцем внутрь и она довольно громко звякает по бетонному полу.

— Все, всем на выход. Блин, да несите ж вы его по-человечески, уроните! — это Антон ГНРовцам, что несут Гену. — Под колени его подхватите с двух сторон, чтоб он на ваших предплечьях сидел, а он вас за плечи обнимет. И бегом к «скорой». Эй, внизу! Двери открывайте! Мы раненого несем.

 

Дружной организованной толпой вываливаем из корпуса во двор. На улице ощутимо стемнело, скоро шесть как-никак, еще часа полтора-два так и совсем темно будет. Блин, как же хорошо, что вся эта погань в цехах заблокирована. А то от одной мысли о возможном «контакте» с толпой зомби на улице, да еще в сумерках, как-то нехорошо делается.

За заслоном из УАЗов — толпа. Похоже, все, кого мы видели возле проходной, сбежались во двор, поглазеть на нас. Мля, все им интересно, маленьким! Коли такие любознательные, так чего ж с нами в корпус не пошли?! Вот там и нагляделись бы до блевоты.

— Леха, — ищу я взглядом Рыбалкина. — Слетай до «перехватчиков», У них там на «торпеде» ноутбуки… Они вообще-то для просмотра баз данных, но «Винда»-то стоит. А значит, «Винамп» или «Медиа Плейер» есть. Сейчас Антоха тут видеопросмотр устраивать будет.

— А ты?

— А я пойду, помогу Гену к «скорой» отнести, а то эта детвора его точно уронит. Понаберут, блин, детей по объявлению, а они восемьдесят кило вдвоем унести не могут!

Вообще, я конечно, не прав. После увиденного и пережитого даже у меня некоторая слабость в коленках присутствует, чего уж с пацанов взять. В истерику не впали — и то хорошо. А эти, вдобавок, еще и сами отбились, оборону толково заняли и товарища не бросили. Вообще красавчики. Правда, есть у меня подозрение, что не будь с ними «прапора» Вовы, так та свора наверху сейчас их косточками хрустела бы… Но это заслуги парней не умаляет. Когда вокруг полный звиздец, даже просто приказы толково выполнять, и то не всякий сможет.

Догоняю еле плетущихся по двору ГНРовцев. Один вроде ничего, крепенький, а вот второй уже ощутимо устал, покраснел, да и дышит тяжело. Того и гляди, сам рухнет. Придерживаю его за плечо.

— Давай подменю, упрел ведь.

— Спасибо, — пацан с видимым облегчением уступает мне свое место.

Пока мы несем почти бессознательного Генку к предусмотрительно въехавшей во двор и вставшей рядом с УАЗами «скорой», Тисов и Володя уже подошли к милицейской «Газели» и что-то объясняют подполковнику и собравшимся рядом с ним штабным. Ню-ню, представляю, как вытянутся у их рожи минут через пять, когда Рыбалкин от ДПСовских «Субар» ноутбук притащит. Ладно, господа, это ваши командирские разборки, а нам, «маленьким людям», там делать нечего. Как говорил один киношный персонаж: «Подальше от начальства, поближе к кухне».

Из салона «Скорой помощи», нам навстречу, выбирается миловидная миниатюрная женщина, лет сорока-сорока пяти в коротком пуховике, накинутом поверх синего медицинского костюма. Она же открывает перед нами боковую дверь.

— Давайте сюда. Что с ним? Огнестрельное?

— Нет, искусали. Предплечье левой руки обгрызли почти до кости, и лицо… Впрочем, вы и сами видите.

— Животные?

— Хуже. Я сейчас кое-что странное скажу, а вы мне просто поверьте пока на слово. Ну, хотя бы постарайтесь поверить. Доказательства у нас есть, вон у штабной машины их сейчас нашему начальству демонстрировать будут… Короче, его искусали ожившие мертвецы.

В глазах женщины я уже читаю свой диагноз. Но она молчит. М-да, тактичная тетка. Я на ее месте уже высказал бы все вслух. И сомневаюсь, что в цензурной форме.

— Послушайте, я знаю, что выгляжу полным кретином. Но при этом говорю чистую правду. Помогите мальчишке, а о подтверждении моих слов потом поговорим, ладно? А пока сделаем вид, что его покусала чумная или бешеная собака.

— Хорошо, — спокойно говорит женщина и начинает доставать из своего чемоданчика какие-то ампулы, упаковку одноразовы шприцов и еще что-то медицинское, в чем я все равно разбираюсь хуже, чем порося в апельсинах.

А я наклоняюсь к сидящему в салоне «Газели» Гене.

— Ну, что, боец, ты как?

— Погано.

— Ничего, сейчас медицина тебя подлатает, и будешь как новенький. Держись.

Хлопнув его по плечу, я направляюсь к проходной, где вокруг одной из «пятнадцатых» собралась немаленькая толпа. И я даже догадываюсь, на что ни там уставились. И уже отойдя от машины на несколько шагов, слышу за спиной тихий шепот Гены: «Господи, я живой… Хорошо-то как…»

Иду в сторону толпы, собравшейся возле УВДшной «Газели» и прижавшейся к ней вплотную «пятнашки», а самого никак не отпускает какая-то до конца не оформившаяся мысль. Знаете, как это бывает? Вроде как почти понял что-то, но именно почти. Вертится в голове неясной тенью идея, а вот ухватить ее за хвост и по полочкам разложить — никак не выходит. И состояние это меня здорово угнетает. Потому как все догадки хороши вовремя. Как говорил дедушка Ленин: «Пгомедление — агхипгеступно!»

Ого! Это что у них там за кутерьма такая? Я пока еще далеко и слов не слышу, но чтоб эту «пантомиму» разгадать, экстрасенсом быть не нужно. Все и так видно невооруженным глазом: надувшийся будто индюк «подпол» и бордовый от ярости «прапор». А между ними, непоколебимой стеной, не позволяющей пустить в ход кулаки — лейтенант Тисов собственной персоной. Ну да, история старая как мир: если начальник не хочет отвечать за свои ошибки сам, ему надо найти «козла отпущения». И наш бравый «зам. начальника УВД по не пойми чему» решил, что старший прапорщик Вова — вполне подходящая кандидатура на эту роль. А вот Вова, видимо, резко против. Ню-ню, интересно, чем же это кончится?

Хочу подойти поближе, но меня останавливает беззвучное, но настойчивое вибрирование мобильного телефона, лежащего в нарукавном кармане «горки». Достаю свою старенькую «Нокию». На экране высвечивается абонент «ДЧ». Вообще, во время спецопераций «дежурка» нас старается не беспокоить. И если звонят — значит по действительно серьезному поводу. Беру трубку. А дальше остается только слушать.

А возле милицейской «Газели» страсти все накаляются. Тональность диалога между подполковником и Вовой повысилась, и теперь до меня долетают отдельные слова и обрывки фраз. Причем, если Вова в основном матерится, то со стороны полковника слышны звучащие приговором: «вопиющая некомпетентность», «преступная самонадеянность», «подставил под удар», «допустил потери»… Я не понял, он что, к самому себе обращается? Нет, похоже, он и впрямь решил попытаться выставить старшего прапорщика крайним. И что самое поганое, если он со «сладкой парочкой» из прокуратуры «вась-вась», а это, скорее всего так и есть, то все вполне может получиться. Вернее — могло. Потому что слова, которые я сейчас слышу в трубке мобильного, здорово меняют всю ситуацию. Говорю дежурному, что я все понял и быстрым шагом направляюсь к спорящим.

— Да ты что, млядь, тормоз? Неужели не понимаешь, что будет, если они оттуда вырвутся?! — орет в лицо «подполу» осатаневший Володя. — Они ж за три минуты пятерых подготовленных вооруженных мужиков угробили! Да это кубло огнеметами выжигать надо!!!

Но снова вошедшему «в образ» подполковнику слова подчиненного не интересны. У него, как и у всех подобных идиотов, есть свое собственное (оно же единственно верное) мнение по любому поводу. Он оборачивается к стоящему рядом капитану.

— Прапорщик, видимо, не в себе. Заберите у него оружие, пока он дел не наворотил, и изолируйте. А Вы, товарищ старший прапорщик, — эти слова он, этак брезгливо, почти выплевывает через нижнюю губу, — даже не надейтесь, что все это Вам сойдет с рук. Ответите за все!

— Ах, ты ж, сука!!!

Не знаю, каким из единоборств конкретно занимался Вова, но правый хук в челюсть у него поставлен великолепно. Антон, и тот не уследил. А «подпол», потеряв свою шикарную фуражку, кувыркнулся в грязь. Судя по рывку Володи, он еще и несколько раз ногой хотел добавить, но тут уж не оплошал Антон. Он перехватил прапорщика буквально «на лету» и, оттащив в сторону, начал ему что-то втолковывать. Успокоить пытается, похоже. Из грязной лужи встает, держась обеими руками за челюсть, пошатывающийся подполковник.

— Он напал на старшего офицера! Вы все свидетели! Задержать его! Ты у меня на нарах сгниешь, сволочь!

Он, видимо, хотел добавить что то еще, но не успел. Потому что ему в солнечное сплетение коротко, почти без замаха, но очень сильно врезается приклад моего автомата. Да, впервые после армии я пожалел, что в руках у меня именно АКС, а не старого образца АК-74. Увесистым, деревянным с металлическим затыльником, прикладом «весла» бить куда сподручнее! Хотя, при умении, можно и складной «рамкой» АКСа обойтись…

Из господина подполковника, будто разом весь воздух откачали. С тихим скулежом он снова рухнул в ту же лужу, из которой только что встал, упал на бок и засучил ногами. Нет, ну до чего ж красиво получилось, а! Всю жизнь о подобной минуте мечтал. Не прошло, видно, еще время ужасных чудес!

— Захлопни пасть, погань, — спокойно, без эмоций говорю я ему, а потом обвожу взглядом толпу вокруг. — Только что до меня дозвонились из дежурной части нашего Отряда. Да, Антон, телефон лучше не совсем отключать, а в виброрежим переводить… Так вот, из Москвы ОЧЕНЬ хреновые новости. В вашу «дежурку» тоже наверняка вот-вот позвонят, а может уже отзвонились… То что тут произошло, — я киваю на застывший на мониторе ноутбука, стоящего на капоте «пятнадцатой», стоп-кадр с взятыми крупным планом оскаленными мордами упырей, происходит сейчас по всей столице. Причем происходит в массовом порядке. Это эпидемия. Источник заразы — не установлен, способы передачи от человека к человеку — устанавливаются. В самой Москве введено чрезвычайное положение. О самой эпидемии уже сообщили в экстренных выпусках новостей по всем телеканалам и на радио. В город в ближайшие часы будут введены подразделения внутренних войск и армии: милиция сама не справляется. Из Министерства в ГУВД пришел четкий и однозначный приказ: уничтожать инфицированных любым доступным способом и не допускать их контакта с нормальными людьми. Нам же приказано как можно быстрее закругляться здесь и возвращаться на базу. Вопросы есть?

Вопросов, похоже, не было. То есть, они, разумеется, появятся, но попозже. А пока, как говорится — «звезда в шоке»…

Я снова смотрю на монитор ноутбука, что-то там меня зацепило. Вот только что? Млядь!!! Вот оно!!! Позади закрывающих почти весь экран оскаленных пастей и безумных мертвых глаз я замечаю у стены сильно обглоданное, но стоящее на ногах тело. И меня прошибает холодный пот: с тела клочьями свисают окровавленные обрывки сине-серого милицейского камуфляжа. Теперь все встает на свои места, словно кусочки головоломки. Вот и не верь после этого фильмам ужасов и детским страшилкам! Каждый, кого зомби грызли, или просто покусали, сам становится таким же. Причем становится очень быстро. Буквально за несколько минут, как этот… как эта тварь, совсем недавно бывшая милиционером ивантеевскогй ГНР. Но если все так, то… Млядь! Гена!!!

Резко разворачиваюсь, что бы бежать вслед за «Скорой помощью», но обнаруживаю ее стоящей на прежнем месте. Правда, боковая дверь находится с противоположной стороны, и что творится в салоне — мне не видно. А вот миниатюрная врачиха стоит прямо у меня за спиной

— Умер ваш мальчик, — грустно и растеряно говорит она. — Я просто не могу понять, почему. Крови потерял не так уж много, признаков шока не было. Он просто закрыл глаза и перестал дышать…

— Стойте тут, — говорю я ей и бросаюсь к «скорой».

Твою мать! Неужели опоздал?! Из-за «Газели» раздается протяжный истошный вопль. Кто-то кричит тоскливо и страшно, будто раненный заяц. Не слыхали, как кричат зайцы? Ваше счастье! Они кричат, будто ты в маленького ребенка заряд дроби всадил. Я этот крик слышал только один раз, на своей первой и последней в жизни охоте.

На полной скорости выскакиваю из-за «скорой». Мля, приехали! Картина маслом: Гена спиной ко мне неподвижно замер возле боковой двери, водитель «скорой», сидя в грязи на заднице, отползает от него, отталкиваясь руками и ногами. Судя по прилипшей к нижней губе сигарете, он вылез из машины покурить. Повезло. А буквально в нескольких метрах стоит один из «прокурорских» и, выпучив от ужаса глаза, орет благим матом. И чего ты, здесь забыл, мля? На труп зашел полюбоваться? М-да, а вот теперь труп тобою любуется.

— Генка, не трогай его! На меня гляди!!! — я уже понял, что того светловолосого парнишки, которого я на себе тащил к врачам, больше нет. Но выстрелить ему в затылок все равно не мог.

Гена, медленно оборачивается. Сомнений нет: в его жутких, будто затянутых белесой пленкой, глазах уже не осталось ничего человеческого. Я поднимаю автомат, но прицелиться не успеваю, на газоотводную трубку ложится, пригибая ствол вниз, чья-то ладонь.

— Не стреляй, — тихо говорит мне Володя, — это мой подчиненный…

Упырь, тихо заскулил, и шатающейся походкой двинулся на нас. Володя с каменным лицом вскинул к плечу свою «ксюху» и почти в упор выстрелил ему в лоб. Фонтан крови выплеснулся у зомби из затылка, и его тело лицом вниз рухнуло нам под ноги.

— Последним патроном… — Вова отстегивает магазин от автомата и показывает мне пустую горловину. — Как чувствовал…

— Живой? — спрашиваю у ошалело таращащегося на труп «прокурорского».

— А… ва… ава… — бессвязно буровит тот, не отрывая перепуганного взгляда от трупа, а вниз по штанине его дорогих брюк стремительно растекается мокрое пятно. Тьфу, мля! Ладно, живой, и то хорошо.

— А ты как? — это я уже водителю «скорой». — Тебя не укусил?

— Не, — водитель уже встал на ноги, но коленки его здорово потряхивает нервной дрожью, да и голос твердым не назовешь. — Нормально все. Я на улице стоял. Покурить хотел.

Возвращаемся к толпе возле милицейской «Газели». Подполковник тихонечко сидит на капоте «пятнашки» рядом с ноутбуком, отходит. А вот Антон, похоже, уже перезвонил в «дежурку», выяснил, что я не сошел с ума и дела обстоят именно так, как я и сказал, и развил кипучую деятельность.

— Значит так, сейчас вы трое, — он тычет пальцем в трех «оперов», стоящих ближе всего к нему, — начинаете искать по двору стеклянные бутылки. Водочные, пивные, да хоть лимонадные. Нужно не меньше двух десятков. Ты, — кивок на того капитана, что чуть не арестовал Володю, — берешь пару человек на прикрытие и топаешь в дальнее крыло корпуса, там, в прошлый наш приезд на первом этаже мебельная бригада трудилась, а сейчас — закрыто. Возьмете там кусок обивочной ткани и какого-нито лака или олифы банку. Все, погнали, времени мало.

— Зачем это все? — спрашивает капитан.

— Зажигательную смесь будем делать. Про «коктейль Молотова», слышал? Вот, почти такой же. Внутрь туда лезть — чистое самоубийство. А вот таких «стекляшек» в окна накидаем, и кирдык. Там же все полыхнет синим пламенем: деревяшки, тряпки… Гореть будет до утра.

— Еще одно, — громко говорю я, — искусанный упырями парень умер, а потом превратился в такую же мертвую мерзость, как и те, наверху. А значит, любой, кто даст себя укусить, очень скоро умрет, а потом восстанет, чтоб жрать всех вокруг. Это понятно? Будьте предельно осторожны.

Кто-то из местных дозвонился в Ивантеевское УВД и долго слушал последние новости, страшно при этом матерясь, а потом передал трубку грязному и сникшему «подполу». Тот, похоже, попытался нас «вложить» своему начальнику, но не преуспел. Уж не знаю, что ему там сказали, но после окончания разговора он совсем поник и спрятался в «Газель». Прокурорские тоже куда-то звонили, а потом серыми (хотя нет, скорее уж черными) мышами скользнули в свой джип и укатили. Стираться, наверное. Как бы то ни было, все прониклись серьезностью положения и работали на совесть.

На наше счастье, больше нигде на территории фабрики зомби не оказалось. Мебельный цех вскрыли, сбив навесной замок прикладом, а «опера» насобирали по кустам вдоль забора целую батарею разной стеклотары. Намешали в бутылках найденную в мебельном олифу с бензином, слитым понемногу со всех машин, заткнули горлышки фитилями из грубой, похожей на мешковину, ткани для обивки кресел и диванов изнутри. Потом дружно выставляли короткими очередями стекла и «светомаскировочные» фанерные заслонки в окнах. В нескольких чертовы деревяшки все же удержались, но и тех, что мы «вскрыли» было вполне достаточно. И когда Антон приготовился кидать наши «напалмовые бомбы», вдруг внезапно «очнулся» тихо сидевший до этого подполковник:

— Вы хоть соображаете, во сколько обойдется ваша выходка? Там же имущества на сотни тысяч, да плюс стоимость самого здания…

— Мля, счет мне вышли! — ухмыляюсь я. — Ты что, совсем дебил? У тебя тут в десяти-пятнадцати минутах ходьбы — две школы, четыре детских сада, и две больницы — центральная городская и детская! И роддом! Ты представляешь, что будет, если вся эта стая вдруг из заводского корпуса выберется?! Тебе что, пальбы на всех углах, как в Москве, не хватает?! Короче, заглохни, пока я тебе не добавил.

А потом Антоха спокойно, словно на тренировке, метал бутылки с подожженными фитилями в окна. Юношеское увлечение толканием ядра даром не прошло, всего две бутылки не попали в оконные проемы и по кирпичной стене вниз потекли огненные ручьи. Остальные благополучно пролетели внутрь и уже через пару минут сквозь темные окна заблаговременно обесточенного нами корпуса стали видны яркие сполохи занимающегося пожара.

— Володя, — зовет Антон старшего прапорщика, — ты проследи за тем, чтоб тут группа для наблюдения осталась. Мало ли что. И пожарных не подпускайте. Корпус на отшибе стоит, пожар с него дальше не перекинется. А нам пора.

— Сделаю. Не глупый, понимаю. Удачи.

— И тебе тоже.

Жмем друг другу руки и расходимся. Я уже почти вошел в автобус, когда увидел все еще сидящих в будке-проходной охранников. Стоп! Была ведь одна мыслишка… Поворачиваю назад. Захожу в будку и подхожу к ЧОПовцам:

— Короче, мужики, сами видите, что творится, поэтому давайте начистоту: что еще происходило ночью. До того, как под утро шум в корпусе поднялся?

Охранники неуверенно переглядываются. Им явно есть что сказать, но они не решаются. Наконец один, тот, что кричал мне код входной двери, собирается с духом:

— Здесь Юра Пак был. Он каждый вечер на своей «буханке» десяток вьетнамцев куда-то увозит, а потом к утру возвращает. Куда, мы не знаем. Вроде, в Москву куда-то. А тут вернулся назад раньше, чем обычно. Одного узкоглазого они чуть не волоком тащили, ему плохо было. Он у нас тут прямо на проходной блеванул, меня еще Степаныч… ну… — охраннику явно не по себе оттого, что старшего смены, о котором он мне говорит, уже нет в живых. — В общем, я потом тут полы мыл.

— Это понятно, а что за Юра и куда он делся?

— Ну, Юра, он… Он как бы бригадир у вьетнамцев. Он продукты им привозит, ткани и все остальное. Товар готовый увозит.

— Хозяин что ли?

— Нет, хозяин человек серьезный, а Юра, он так…

— Ясно, «шестерка» хозяйская. Так и что с ним стало?

— Да ничего. Узкопленочных отвел, двери закрыл, нам ключи сдал и домой поехал. А может — бухать. Он до этого дела любитель… А где-то через час «вьеты» бузить начали. Но мы внимания не обратили, у них там иногда бывало…

— А когда он уходил, ничего подозрительного не заметили?

— Нет, вроде. Нормальный был, даже поржал немного, мол, нифига вьетнамцы пить не умеют. Стопку водки тяпнут и травятся так, что ходить потом не могут.

М-да, одним словом ясно, что ничего не понятно… Юра Пак, значит… Ладно… Я вышел из караулки и пошел к автобусу. А за моей спиной все ярче разгорался пожар, и рвались в небо из окон языки пламени.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: