В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее

 

Улица Могильщиков находилась в квартале Карпиан, славившемся темными улицами и злобными обитателями. Семь лет назад император Маврикий едва не лишился там жизни – в декабре он босой совершал паломничество из Дворца во Влахернский храм. Вид кающегося самодержца неизменно вызывал в горожанах сочувствие и трепет, однако в Карпианах его встретила толпа свирепых варваров, бешеных привидений, прислужников врага рода человеческого. Они принялись забрасывать одетого в рубище царя камнями, и едва не убили. Маврикий воспользовался толчеей и затерялся в толпе, а жестокосердый плебс схватил человека, похожего на императора, надел на него черный плащ и венец из листьев чеснока, посадил задом наперед на осла и стал возить по городу. Мучители издевались над царем и его многочисленными детьми, распевая похабные частушки: «Нашел себе телку, да и потоптал ее, словно петух! И настрогал детей, что чушек. Господи, дай ему в лоб! »

Забета никогда не отпустила бы Фотия в Карпианы одного – она отправилась вместе с ним. Ни один, даже самый опустившийся злодей, не посмел бы тронуть дочь нотария Гермогена.

В детстве Елизавета часто болела, и с рождения была окружена лекарями, которые в один голос твердили ее родителям: «Мужайтесь, ей осталось не более двух недель…» Но недели складывались в месяцы, месяцы в годы, а Забета все не умирала. В шесть лет она подхватила пневмонию, и исстрадавшийся отец пообещал небесной покровительнице дочери праведной Елисавете, что построит лечебницу для бедняков, если дочь выздоровеет и перестанет хворать. Девочка поправилась, и Гермоген на свои деньги организовал больницу на две сотни человек.

С тех пор Забета ни разу ничем не болела. Даже когда в семье случилось поветрие пленочной болезни, дифтерии, унесшее ее мать и младшую сестру, девочка была единственной, кого страшная зараза не коснулась. Однако родные по-прежнему относились к ней, как к чахлому беззащитному цветку – охали, причитали, укрывали шерстяными одеялами даже в летнюю жару, поили горькими зловонными микстурами, усвоить которые мог только человек со стальным здоровьем. Но хуже всего был дух скорби и меланхолии, царивший вокруг. В двенадцать лет Забете опротивели не только постные перекошенные гримасы домашних, но и сама жизнь.

Неизвестно как сложилась бы судьба девушки дальше, если бы Гермоген не взял ее с собой посмотреть больницу. Забета прошлась среди несчастных и к своему удивлению увидела людей, которые отовсюду притесняемы, но не стеснены, находятся в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваются, гонимы всем миром, но не оставлены, низлагаемы, но не погибают. Их тела гниют и умирают, но глаза светятся жизнью!

В тот же день она объявила семье, что отныне будет ухаживать за больными. Какой же вой подняли тетушки и нянюшки! «Сама еле ходишь, а за этими притворщиками хочешь горшки убирать! » «Где это видано, чтоб малый ребенок был прислугой у бродяг и попрошаек? » «Для того ли мы нашу ягодку холили и пестовали, чтобы она спину в этом хлеву ломала?! » Но Гермоген не стал перечить – решил, через две недели сама домой прибежит.

А Елизавета впервые ощутила себя здоровой, свободной и счастливой. Хотя первые несколько месяцев было так жутко, что хотелось заверещать на всю улицу, убежать и никогда не возвращаться в лечебницу. Но мысль о том, что до́ ма ждут любвеобильные родственники с одеялами и микстурами, удерживала крик в горле.

За шесть лет Забета превратилась в правую руку старшего врача – она делала перевязки, раздавала лекарства, принимала роды, сжигала старую одежду, полную клопов, и заказывала новую, помогала в операциях и отмывала от крови полы. Но больше всего ее полюбили за разговоры, которые она вела с больными – одних утешала, других веселила, третьим строго выговаривала, но без злобы, и несчастные ответили ей восторженным почитанием. Она могла безбоязненно заходить в любые ночлежки и притоны – даже собака, открывшая на нее пасть, долго не жила на свете.

Фотий и Забета шли по темным, слабо освещенным переулкам. Иногда луна оставалась единственным источником света, и ее бледные лучи холодно мерцали в разбитых стеклах фонарей. Девушка жалась к мужу как будто от сырости, но, на самом деле, ей нравилось ощущать себя под защитой этого доброго великана. Она говорила без умолку, выплескивая на Фотия переживания, накопившиеся за день работы в больнице.

– Утром я зашла к двум мальчишкам, которых мы нашли в прошлом месяце. Представь себе, их было не узнать! Раны зажили, синяки прошли, волосы отросли. Но самая разительная перемена была в их поведении – из забитых оборванцев они превратились в упитанных веселых детей, носившихся по коридору! Старший врач хотел выставить их на улицу, мол, они здоровы, мы сделали все, что могли, а дальнейшая их судьба нас не касается, но я не дала. Как можно выгнать их теперь? Да лучше было оставить умирать в подворотне, чем вылечить, отмыть, накормить, а потом снова бросить в грязь!

– Но старший врач прав, его задача лечить людей, а не воспитывать – мягко возразил Фотий.

– А я и не прошу об этом – вскинула брови Забета. – Нужно всего лишь проявить участие. Вот прошлой зимой мы принимали роды у одной гетеры. Через три дня она сбежала, а малыша оставила в больнице. Мы долго думали, что же с ним делать, пока одна из женщин, работающих со мной, не взяла его себе.

– Ты тоже хочешь забрать этих детей?

– Нет, что ты! – испугалась Забета. – Это такая трудная задача, такая огромная ответственность – воспитывать детей вообще, и в особенности не своих собственных! Взять их, когда они уже не такие маленькие, с их первой бедой к тому же. Все отзывается такой горечью в их маленьких сердцах, и надо быть настолько деликатными, стараясь залечить их раны.

– Что же ты предлагаешь?

– Я хочу просить отца организовать при больнице приют для бездомных детей.

– Сомневаюсь, что он согласится – вздохнул Фотий. – Дела идут плохо. В начале лета он урезал всем жалование, а за больницей числится огромный долг.

– Тогда можно нанять человека, который будет подыскивать сироткам новых родителей. Подумай, сколько матерей плачет о том, что Бог не дал им ребенка! Вся их любовь, нежность, забота остаются нерастраченными. Они как яблони, чьи ветви гнутся к земле от тяжести плодов, но никто не приходит и не собирает их.

– Я знаю одного резчика по камню – почесал лоб Фотий. – Он уже в летах, своих детей у него нет. Попрошу, чтобы взял мальчишек в дом и учил их мастерству. Его труды я оплачу.

– Милый, славный мой! Как хорошо ты придумал! – затрепетала Елизавета. – Я уже совсем отчаялась, не могла ничего поделать. Оставалось только уповать на милосердие Божие. Ты так добр ко мне!

Фотий раскраснелся, запыхтел, остановился посреди темной улицы и крепко поцеловал жену. Вдруг из-за угла раздался странный вой и крик: «Помогите! Кто-нибудь! Неужели в этом огромном городе не найдется ни одного человека? » Забета встрепенулась, схватила мужа за руку и ринулась навстречу голосу. Растрепанный Фотий пошел за любимой, как бычок за хозяйкой.

За поворотом улица шла вниз по склону холма, и упиралась в гигантскую лужу. Ее конец терялся в темноте, а края доходили до окон первого этажа. Стая собак бегала у кромки водоема и носила в зубах какие-то свертки и пакеты. Локтях в тридцати от линии суши стоял человек по грудь в воде, обнимал осла, чья морда едва выглядывала из лужи, и громко плакал.

– Что случилось, господин? – закричал Фотий.

– Несчастный я человек, несчастный! – голосил незнакомец, которого то и дело перебивали ослиные вопли. – Будь проклят тот день, когда я решил везти свой товар в Город! Зачем я поверил басням моих товарищей? Какой сладостный нектар они лили мне в уши! «Как велик этот прекрасный и благородный Город! Сколько в нем монастырей, дворцов, сколько чудес можно увидеть на площадях. И не рассказать, сколь бесчисленное тут множество золота, серебра, мощей святых! Если в других местах за товар можно выручить десять монет, то в Городе – пятнадцать! » Я без всякой опасности преодолел множество рек, горы, теснины и пропасти – и жалким образом гибну посреди Города!

– Потерпи немного, я помогу тебе! – Фотий поставил на землю корзинку, которую он нес в руке, скинул с себя одежду, обувь и нагишом полез в озеро.

«Как же он хорош… Словно Геракл…» – улыбнулась Забета, не в силах оторвать глаз от мужа. «Удивительно, насколько гармонично он сложен. Каждая часть тела наполнена красотой и силой. И двигается он, как дикий олень, которого так и хочется погладить и обнять…»

– Спасибо тебе, добрый человек, но ты ничем не поможешь. Вечером, когда я с животными увяз в этой проклятой луже, собралась праздная толпа и глазела на меня! Потом нашлись добрые люди – принесли веревки, обвязали ими ослов и принялись тащить наружу под непристойные выражения и моряцкие словечки остальных. Но мы так крепко засели в грязи, что двое животных утонули, и погребли мой товар в этой пучине! Остался последний, но и с ним я уже простился! В сумерках люди разошлись, оставив меня одного, будто посреди гор или пустыни…

Фотий тем временем добрался до несчастного, набрал полную грудь воздуха и нырнул. От неожиданности купец умолк на середине фразы. Когда же из-под воды показались огромные тюки с товаром, перекинутые с ослика на закорки силача, торговец издал нечленораздельный вопль, в котором детская радость смешивалась со священным ужасом. Фотий медленно, словно нагруженная баржа, вышел на сушу и аккуратно сложил мешки у кромки воды.

Вторым заходом он вытащил на берег осла и купца, а третьим поднял со дна утонувшие мешки. Торговец плакал и смеялся одновременно, целовал своего спасителя, Забету, осла, потом снова юношу, и снова осла, рассыпался в обещаниях вечной благодарности.

Елизавета помогла мужу одеться, встала на цыпочки и прошептала ему на ухо: «Бежим! » Тот понял ее, озорно улыбнулся и поднял с земли корзину. Парочка взялась за руки и ринулась вверх по ночной улице, словно стайка голубей, которая вспорхнула с ветки от резкого хлопка.

– Куда же вы? Подождите! Погодите! Скажи, хотя бы, как зовут тебя? – закричал им вслед изумленный путник.

– Фотий его зовут! Фотий! – засмеялась Забета, и эхо разнесло ее звенящий голос по всему кварталу.

 

 

* * *

 

Девушка оглядела комнату, в которой обитали Велизарий, Иоанн и Орлик, и внутренне содрогнулась. Правильнее было бы назвать это жилище стойлом для животных. Две железные лампы бросали тусклый свет на кривые, плохо побеленные стены, между которыми было от силы пять локтей. Из соседних помещений доносились пьяные голоса и непристойные крики. Дальнюю часть этой клетушки занимали три каменные кровати, расположенные буквой π, с небольшим столом посередине, а у двери понуро стоял сундук для вещей.

«Сумрачно, словно в подземелье. Как они здесь живут? Даже на улице больше света, чем в их жилище» – ужаснулась девушка, однако вида не показала. Она приветливо улыбнулась и расцеловала Орлика и Иоанна в небритые щеки. К ее ногам метнулась тень и принялась тереться о щиколотку.

– Да у вас кот! – удивилась она и подняла на руки худое, но удивительно мягкое и любвеобильное животное.

– Это Леон – отрекомендовал кота Иоанн. – Тощий, как змея, и прожорливый, как медведь. Ест в три раза больше нас. Мы оставили его на улице Старой Голубятни, так он, негодяй, в тот же день отыскал нас!

Леон сходу доверился Забете, стал тереться головой о ее ладонь и замурчал.

– А где же Велизарий? Все эти дни я хотела видеть его, чтобы поблагодарить за мужество и смелость.

– Боюсь, что наш Парис, так рьяно бросившийся в сад за яблоком для Елизаветы Прекрасной, решил отдать его другой богине – ядовито ухмыльнулся Иоанн.

– Не слушай его – вздохнул Орлик. – Мы три дня сидим в этой комнате, и страх как надоели друг другу. Сегодня чуть не подрались, и Вэл отправился в город погулять.

– Но ведь Декстер запретил вам выходить… – удивился Фотий.

– Лучше так, чем доводить до смертоубийства. Садитесь – предложил гостям славянин и указал на каменные ложа с соломенными матрасами.

– О нет, только не сюда! – вскинул руки Иоанн. – Эти мешки набиты не сеном, а клопами! Это настоящее орудие пытки: ворочаешься ночью и не знаешь, что тебя больше мучает – укусы насекомых, холодная каменная постель или храп моих сокамерников. Когда увижу Декстера в следующий раз, я припомню ему улицу Могильщиков! Знаете, где он поселил нас? В лошадиных стойлах! Это не фигура речи, подобная тем, каким обучают в школах ораторского искусства. Мы живем в настоящем хлеву! Вас не удивило, что в комнату можно войти с улицы? Не через переднюю и атриум, как везде, и даже не через вход для слуг, а напрямую! Все потому, что предприимчивый Арташес разобрал стойла, в которых гости оставляли коней, разделил их деревянными перегородками, установил кровати и сдает получившиеся комнаты на ночь! То есть это скотный двор и публичный дом одновременно! Поэтому советую присесть на сундуке, а еще лучше вообще здесь ни к чему не прикасаться.

– Я надеюсь, наш подарок хоть немного облегчит ваши страдания – с искренним сочувствием проговорила Забета.

Она спустила кота с рук и перехватила у мужа корзину. Быстрым движением девушка извлекла из нее кусок белоснежного льняного полотна и накрыла им грязный стол. По комнате моментально распространился умопомрачительный аромат яств. Из плетенки друг за дружкой выплыли жареная баранья нога, толстые куски свинины, разнообразные салаты, сыры, крашеные яйца и сдобный пирог. В довершение всего девушка зажгла двенадцать свечей и расставила их между кушаньями. Каморка наполнилась мягким золотистым светом, и превратилась в уютное пристанище. Ошалевший Леон запрыгнул на стол и потянулся лапой к бараньей ноге.

– Твоя жена святая… – застонал Иоанн, и скинул кота на пол. – Теперь я понимаю, зачем люди женятся…

– Дурак ты, если так считаешь – беззлобно ответил Фотий.

– Не надо, не возражай мне, а то опять нахлынет приступ ипохондрии!

– Ипохондрия – это жестокое любострастие, которое содержит дух в непрерывном печальном положении – деловито произнесла Забета. – Лечится свежим воздухом, частыми гуляниями на природе, а самое главное – беседой. Поэтому предлагаю покинуть на одну ночь эту темницу и отправиться с нами в Великую Церковь встречать Пасху.

– Отличная мысль! Берите с собой Орлика и идите! – закричал Иоанн, прижимая к груди кота. – А мы с Леоном останемся здесь и отдохнем от его занудства.

– Ты зря отказываешься. Обещаю, эту ночь ты не забудешь до конца своих дней – возразил Фотий, но Иоанн лишь замахал на него руками.

– Уверяю тебя, эту ночь я и так не забуду. Только уведите славянина подальше!

– Ну что ж, силою любить не заставишь – пожал плечами Фотий. – Оставайся, ежели хочешь. Раньше следующего вечера мы Орлика не вернем. Родители Забеты ждут нас после службы у себя. Завтра будет праздничный обед, а затем мы вместе погуляем во Влахернах.

– О, счастье! Вот настоящий праздник! Еще бы и Вэл на недельку куда-нибудь съехал… Этот свинарник превратился бы в роскошный дворец! – запричитал Иоанн и протянул коту кусок свинины. Тот спрыгнул на пол и с рычанием вгрызся в нее.

– Передай Вэлу наше почтение, и скажи, что мы еще заглянем к нему. – Забета взяла со стола три свечи, вручила по одной мужу и Орлику, и помахала Иоанну на прощание рукой.

На улице, подернутой синей дымкой, было зябко. Девушка вдохнула полной грудью сладкий весенний воздух, пропитанный ароматами цветов и сирени. Сердце радостно заныло от предвкушения Праздника – самого таинственного, радостного и красивого из всех, потрясавшего душу до основания и приоткрывавшего дверь в мир, описать который можно лишь неизреченными словами, не поддающимися человеческому пересказу.

– Спасибо за приглашение, но я не хочу вас стеснять – засмущался Орлик. – Родители ждут только вас, а я буду, как пятое колесо у телеги. После церкви я вернусь к себе.

– Что ты! Они ждут вас троих! Отцу не терпится увидеть человека, ради которого он разбудил среди ночи сотника Лаврентия, командующего отрядом эпарха – засмеялась Забета. – Но раз Велизария нет, придется тебе отдуваться за него.

– Ночь была тягостная – закивал головой Орлик. – Мы с Фотием объехали дюжину тюрем в поисках Вэла.

– Не дюжину, а всего лишь пять. И ни в одной нам не хотели говорить, у них ли содержится Велизарий.

– А что Арсений и остальные? Спрашивали о нас? Интересовались, куда мы пропали? – встрепенулся славянин.

– Ни словом не обмолвились – фыркнул Фотий. – Я однажды завел разговор, но Арсений закричал, что вы жулики, никогда ему не нравились, и если вас арестовали квартальные, то и поделом.

– Он мне тоже никогда не нравился – сконфузился Орлик.

– Давайте не будем о грустном. – Девушка взяла славянина под руку. – Скажи, ты уже бывал в Великой Церкви?

– Нет.

– Счастливец! Тебе только предстоит встреча с величайшим чудом света, созданным когда-либо человеческими руками.

– Она и правда так красива?

– Сам увидишь. – Фотий прикрыл рот Забеты пальцем и не дал ей пуститься в пространные описания. Та покорно замолчала и поцеловала руку мужа. – Скажу лишь, что, ее охраняют не люди, а сам Архангел Михаил.

– Неужели кто-то видел, как Архангел заступает в дозор? – с сомнением в голосе спросил Орлик.

– Представь себе, видел! – оживился Фотий. – Церковь строили две артели по пять тысяч человек. После третьей дневной и третьей ночной стражи они сменялись. Пока мастера обедали, молились и передавали дела, их инструменты охранял молодой человек по имени Михаил. Ему и явился светозарный муж, которого он вначале принял за дворцового евнуха. Пришелец рассердился, что мастера слишком медлят, и велел юноше отправиться к ним и поторопить. Михаил возразил, что не может отлучиться со своего поста, но евнух сказал, что сам посторожит, пока тот не вернется. Напоследок парень спросил, как зовут посланца, и услышал в ответ: «Тоже Михаил».

Когда он прибежал к обедавшим строителям, среди них находился сам Император Юстиниан со свитой. Самодержец пересчитал своих евнухов, и оказалось, что все они были при нем и никуда не отлучались. Царь понял, что юноше явился не человек, а Ангел, поэтому он пошел на хитрость – отправил молодого охранника в Рим, запретив ему под страхом смерти когда-либо возвращаться в столицу, чтобы Архангел Михаил вечно защищал церковь. 

– И ты в это веришь? – удивился Орлик.

– Каждому из нас при крещении дается ангел-хранитель. Небесные защитники и покровители есть у каждой семьи, каждого города, каждого храма. Почему тогда величайшую во вселенной церковь Софии – Премудрости Божией не может охранять архистратиг небесного воинства?

Славянин замялся и не нашел, что ответить.

– Существует пророчество, что однажды, когда ромеи отпадут от истинной веры, Ангел покинет церковь. Весь Город увидит, как от церкви отделяется огненный столб, и уходит в небо. Двери небесные отворятся, примут этот неизреченный свет, и закроются навсегда. В тот день Бог предаст нас в руки врагов… – задумчиво проговорила Елизавета.

Тем временем людей на улице становилось все больше, они выныривали из домов, подворотен, переулков и вливались в общий поток. В руках они тоже держали зажженные свечи, и все вместе напоминали стаю люминесцентных медуз, подхваченных морским течением и переливающихся в ночи. Огоньки дрожали, гасли, и тогда шедшие рядом делились своим пламенем.

Вскоре путники вышли на Срединную улицу, которая была заполнена народом. В обе стороны, сколько хватало глаз, тянулась длинная разноцветная вереница. Люди были одеты в яркие наряды – самые лучшие, что у них есть. В воздухе носилось напряженное ожидание. Озаренные свечами лица сияли вдохновенной радостью.

Вдруг, саженях в тридцати, кто-то запел – тихо и сосредоточенно. Мелодию стали подхватывать, но слов пока было не разобрать. Когда стихира закончилась, ее запели снова, уже несколько сотен человек. От этих звуков у Забеты по спине побежали мурашки, а сердце заныло от благоговейного трепета. Она взглянула на Орлика и увидела, что его лицо тоже изменилось – вместо вежливого, прибитого жизнью провинциала рядом с ней шел красивый юноша с ясными глазами, смотревший куда-то вдаль, и в то же время в себя самого.

Елизавета улыбнулась краешками губ и запела вместе со всеми: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити».

Впереди показался Милион – огромный мраморный столб, от которого начинались все дороги в Империи. Колонна, на которой император Константин Великий приказал высечь расстояния от столицы до всех крупных городов, была окружена монументальным сооружением в виде четырех ворот, смотревших на четыре стороны света, и накрытых куполом.

Толпа прошла под сводами Милиона и высыпала на площадь Августеон, над которой вздымались мраморные стены Великой Церкви. Невероятного размера окна мягко мерцали изнутри. Каждый раз, оказываясь здесь, Забета поражалась, как можно было воздвигнуть такую громаду, да еще на стыке Европы и Азии, где землетрясения случаются чуть ли не каждый год.

Августеон почти полностью заполняли разные скульптуры, но главной его жемчужиной была гигантская колонна Юстиниана с конной статуей императора наверху. Она возносилась на ту же высоту, что и крест на Великой Церкви.

Пение все нарастало и усиливалось, словно приближающиеся раскаты бури – грозные и величественные. Внезапно сияющее людское море заволновалось, задвигалось и расступилось, образовав широкий проход, в конце которого появился патриарх ­­­– невысокий, с черной бородой, в которой начали пробиваться первые седые волосы, и горящими, словно угли, глазами. Он стоял на пороге квадратного баптистерия и размахивал большим кадилом.

Патриарх благословил собравшихся и двинулся через площадь к западным дверям Великой Церкви под пение «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся». Вслед за его коренастой фигурой, облаченной в белую ризу с золотыми крестами, потянулся нескончаемый шлейф священников, дьяконов и людей, одетых в длинные белые туники.

– Кто это? – перекрикивая гул толпы, спросил Орлик.

– Патриарх Фома – ответила Забета. – Говорят, что его правление началось с дурного предзнаменования. Во время торжественного шествия большие кресты, которые несли дьяконы, стали с неудержимой силой колебаться, ударяться друг о друга и разбиваться. Фома призвал известного подвижника и чудотворца Федора Сикеота, и расспросил его об этом. Федор ответил, что это знак грядущих бед и разорений на церковь и Ромейское царство. Будет тяжелое нашествие варваров, а между христианами произойдет раскол в вере. Услышав это, патриарх ужаснулся и попросил преподобного помолиться, чтоб Бог взял его душу раньше, чем случится это разорение.

– Он не похож на дряхлого старца, так что лет десять у нас есть – с пугающей серьезностью ответил славянин. – А что это за люди в белых рубахах?

– Те, кто принял сейчас крещение. К этому дню они готовились несколько лет. Раз в год патриарх отбирает тех, кто готов, и погружает их в баптистерии. Сегодня они впервые войдут в Великую церковь, как верные христиане, и смогут остаться до конца службы.

– Разве до этого их выгоняли?

– Приступать к Великому и Страшному Таинству могут только верные. – Забета наклонилась к самому уху славянина. – Варвары, и те, кто готовятся пройти через воды крещения, не вправе даже присутствовать при нем. Когда наступает время Таинства, дьяконы выводят катехуменов[97] и закрывают за ними двери.

– А что это за Таинство? – заинтересовался Орлик.

– Узнаешь, когда сам крестишься – щелкнула его по носу Забета.

Люди в белом прошли через Августеон и исчезли во внутреннем дворе церкви. Толпа моментально сомкнулась за ними. Протиснуться дальше и увидеть, что происходит у западного входа в храм, не было никакой возможности. Внезапно вокруг наступила полнейшая тишина. По какому-то невидимому знаку все замолчали и склонили головы. Лишь ветер доносил издалека голос патриарха, читавшего Евангелие.

И вдруг, ясно и четко, над площадью пронеслось: «Христос Воскресе! » Тысячи голосов, не только Августеон, но весь Константинополь, вся Вселенная содрогнулись в ответе: «Воистину Воскресе! » Патриарх снова и снова повторял радостную весть, что настало Царство, из гроба воссияло прощение, и нас освободила Спасова смерть. Город одна за другой накрывали волны счастливых откликов.

Люди на площади принялись целовать друг друга, обниматься. Юноши забирались на плечи своим приятелям, снимали верхнюю одежду, размахивали ей и кричали: «Ты Бог наш, Иисус Христос, кроме тебя иного не знаем! » Чистый, детский восторг затопил Августеон. Гам стоял невообразимый. Забета целовала мужа, ошалевшего Орлика, дюжину других незнакомых людей, которые в это мгновение стали самыми близкими, и думала, что в мире нет ничего прекраснее Пасхи.

Плотина, сдерживавшая людской поток, прорвалась – семь западных дверей Великой церкви отворились, и толпа из атриума ринулась внутрь. Елизавету подхватила эта река, повлекла вперед, и, чтобы в суматохе не потерять своих провожатых, она крепко ухватила их за руки. Из уютного зеленого внутреннего двора, друзья попали в притвор. Вместо того, чтобы оставить мужчин и подняться на хоры, предназначенные для женщин, девушка сильнее прижалась к мужу – в эту ночь она хотела быть с ним. Вместе они вошли в храм.

В полутемном притворе их окутал аромат ладана. Великая церковь пахла лесом и садами, с легким лимонным призвуком. Из основного пространства базилики лилось удивительно стройное пение, проникающее под кожу, обжигающее и охлаждающее одновременно. «Что ищете Живого с мертвыми? Что плачете о Нетленном, как об истлевшем? Идите, проповедайте ученикам Его! »

Пройдя в главную часть храма, Забета не сдержала крика восхищения, и на ее глазах навернулись слезы. Стены Великой церкви взмывали ввысь к рубежам бессмертия. Казалось, что базилика создана не из камней, а из воздуха. Неимоверных размеров купол, с крестом в центре, плавно стекал вниз по аркам и парусам, подпираемым колоннами из цветного мрамора. Все внутреннее пространство было укрыто золотым мозаичным ковром, разукрашенным изысканными цветочными узорами. Мириады кусочков смальты мерцали и переливались, наполняя церковь неземным светом.

Из-под купола по кругу спускались медные цепи, толщиной в руку, переплетенные между собой. К ним крепились серебряные сосуды с маслом, на каждом из которых горело по двадцать пять фитилей. В сердцевине этого удивительного светильника, на тонких металлических нитях парил огненный крест из прозрачных лампад. Пол, колонны, галереи и купол были усыпаны светильниками, отлитыми в форме кораблей, цветов, птиц и весов с чашами, пылающими огнем. Казалось, что во время заката солнце ударилось о церковь и рассыпалось по ней тысячами осколков.

Толпа протащила Забету с юношами через всю базилику к самому алтарю. Слева от них оказался круглый амвон из красного и черного мрамора. На нем дьякон стоял перед Евангелием и торжественно переворачивал огромные страницы. Справа на возвышении, за медными перилами, пустовал императорский трон.

В алтаре, огражденном от натиска толпы серебряным парапетом и колоннами, блестел золотой Престол, инкрустированный драгоценными камнями и жемчугом. Над ним на четырех столбах, взмывающих ввысь, парил восьмигранный шатер, увенчанный сияющей сферой и крестом. На его гранях висели императорские венцы, пожертвованные Великой церкви самодержцами, вперемешку с серебряными светильниками. Патриарх Фома и шесть десятков пресвитеров восседали на полукруглых ступенях, опоясывавших дальнюю часть алтаря.

Забета скинула с себя плащ и отдала его мужу. Орлик, бросивший на нее случайный взгляд, еще шире раскрыл свои голубые глаза, хотя девушка была уверена, что шире некуда. Стоявшие рядом мужчины принялись оглядываться на нее, к неудовольствию своих жен.

– Ты чудо как хороша – застонал славянин. Елизавета и правда была похожа на ангела, спустившегося с небес. Белая парчовая риза, расшитая серебряными нитями, облегала ее стройную фигуру. Роскошные темные волосы были оплетены вокруг жемчужной диадемы, и опускались на шею тяжелой волной. На ушках красовались полумесяцы сережек, украшенные крестами и павлинами, а талию обвивала золотая змея с рубиновыми глазками.

– Смотри, не влюбись! – Фотий шутливо ткнул славянина локтем в бок.

– Почему? – машинально ответил Орлик и покраснел.

– Потому что нет ничего хуже, чем безысходная тоска по женщине. Уж поверь мне…

– Если у тебя и возникнет ко мне страсть, то я поступлю так же, как мудрая вдова – прищурилась Забета, разглядывая славянина.

– Никогда не слышал о ней – смутился Орлик.

– В одном селении жили два купца, дружившие между собою с детства. Первый имел необыкновенно красивую и мудрую жену. Когда он умер, второй купец пожелал жениться на ней. Вдова узнала об этом и сказала ему: «Господин мой! Если ты исполнишь, что я предложу тебе, то я удовлетворю твое желание». Купец обещал исполнить, и вдова приказала: «Ступай домой и ничего не ешь, пока я не позову тебя». Минуло три дня, и на четвертый она послала за ним. Жених настолько ослабел от поста, что дошел до нее только поддерживаемый друзьями. Вдова надела свой лучший наряд, расстелила постель и легла на нее, а на столе рядом приготовила богатое угощение. Она сказала купцу: «Ты исполнил, что я просила, и теперь можешь делать, что хочешь». «Сначала дай мне поесть, потому что я совсем умираю от голода» – отвечал жених. Вдова сказала: «От голода ты забыл все, и желаешь одного хлеба. Так же поступай и впредь: когда станут обуревать тебя плотские помыслы, постись, и ты успокоишься. Знай же, что после смерти мужа я ни за тебя, ни за кого другого, не выйду замуж».

Орлик надолго задумался над историей.

– Наверное, пост и правда помогает бороться с желаниями плоти, но только зачем это делать?

Ответить Забета не успела. Хор замолчал, люди перестали шептаться, и в церкви воцарилась тишина, напряженная и светлая. Патриарх, пройдя по огороженной дорожке на амвон, принялся читать Евангелие. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Великие и невероятные слова, которые разум не в состоянии вместить, разносились по церкви и обжигали сердца собравшихся людей.

Внезапно в этой звенящей тишине послышались шаги и грубый смех. Забета в недоумении подняла голову и увидела, как из галереи появился Император Фока в золотом одеянии и венце, усыпанном драгоценными камнями. Его сопровождали две дюжины безоружных экскувитов – мечи и кинжалы они обязаны были оставить в специальной комнате при входе в храм. Аспар что-то рассказывал Фоке громким шепотом, а самодержец гоготал и сипел, как верблюд. При общем молчании голоса разлетались под самые своды.

Царь взошел на трон, перевалился через золоченый подлокотник и с увлечением стал травить Аспару солдатские байки. Тот воздавал должное царскому красноречию – причитал, удивлялся, хохотал. Патриарх невозмутимо продолжал чтение Писания, словно ничего необычного не происходило, но народ стал заметно волноваться.  

Когда Фома замолчал и закрыл Евангелие, из толпы раздался крик: «Господи! Что за царя Ты нам послал?! » Самодержец дернулся, будто его обдали кипятком, и принялся буравить толпу звериным взглядом, пытаясь высмотреть дерзкого горлохвата. И вдруг сверху, с хор, на которых располагалась знать, послышался глубокий и протяжный голос, распевающий звуки, как дьякон во время молитвы: «Искал Я худшего, который бы подошел вам по грехам вашим, но не смог найти! »

Фока побледнел и с ненавистью посмотрел на южные хоры. Сановники, непрестанно ссорившиеся за место поближе к перилам, в ужасе отпрянули от каменного ограждения, не желая попадаться базилевсу на глаза. Император вытер капли холодного пота со лба и сильно ударил Аспара в грудь.

– Пошел отсюда! Что ты устроил цирк в храме? – закричал он на сотника.

Служба пошла своим чередом – хор запел «Светися, светися, новый Иерусалиме», а царь, оставшись один, подпер голову кулаком и заскучал. Сначала он разглядывал перстни у себя на руках, затем отстукивал ими ритм одному ему известной песенки, а под конец принялся разглядывать публику, пришедшую в церковь.

Забета прилагала неимоверные усилия, чтобы не обращать на выходки Фоки внимания, и сосредоточиться на богослужении. Получалось плохо, но как только зазвучала херувимская песнь, все остальное перестало для нее существовать. Душу охватил благословенный восторг, священный трепет. Елизавета вдруг явственно почувствовала, что прямо перед ней, в толпе, стоит Христос… Это было настолько рази­тельное чувство, что девушка завертела головой и заоглядывалась. Она долго смотрела, но ничего не видела, не слышала, чувствами ничего не ощущала, однако ее не покидало самое яркое сознание, что в пяти шагах от нее, несомненно, стоит Он.

Забета смутилась, растерялась, не зная, что ей делать. Попробовала молиться, но слова путались в голове, поэтому она повернулась в сторону амвона и стала просто смотреть туда, где Он находился, ощущая великий покой.

Через некоторое время переживание божественного присутствия исчезло, и Елизавете захотелось поделиться с мужем. Что если он тоже чувствовал это? Она потянула его за руку, но сказать ничего не успела – ее взгляд встретился с липким, подернутым поволокой взглядом императора, от которого девушка ощутила себя обнаженной и беззащитной. Фока облизнул пересохшие губы, и на его лице заиграла мерзкая улыбка.

– Ты что-то хотела сказать? – наклонился к жене Фотий.

– Мне нездоровится. Пойдемте домой.

Фотий развернулся, и словно огромный корабль, протискивающийся между льдин, стал прокладывать дорогу в толпе. Забета держала его за плащ, но чем дальше уходили они от базилевса, тем сильнее нарастало беспокойство. Хотелось поскорее вырваться на улицу и бежать без оглядки.

– Скорее… Умоляю, быстрее… Поторопись…

Фотий сосредоточенно двигался к выходу – одних обходил, других брал в охапку и отодвигал в сторону. Вскоре лицо девушки обдал прохладный ночной воздух. Она взяла своих спутников под руки и вышла с ними во внутренний двор Великой церкви.

– Родители наверняка заждались нас! Пойдемте скорее! – натянуто улыбнулась Забета.

Друзья пересекли колоннаду, и вышли на опустевший Августеон. Свет фонарей падал на бронзовые скульптуры людей и животных, и разлиновывал площадь десятками длинных искривленных теней. Две дюжины подвыпивших горожан слонялись между изваяниями, угощались и пели.

Когда троица подошла к колонне Юстиниана, из-за ее цоколя вышел Аспар с пятью экскувитами, скорее похожими на бандитов, чем на солдат. Гвардейцы по-прежнему были без оружия – видимо так торопились, что не успели забрать. Сердце Забеты бешено заколотилось, во рту пересохло. Она была бы рада убежать, но оставить мужа не могла.

– Благочестивый и благословенный император Фока желает вам радоваться – угрюмо процедил сотник.

– Христос Воскресе – напряженно ответил Фотий и сделал шаг вперед, укрывая за спиной жену и Орлика.

– Сегодня вам выпала большая честь. Август Фока приглашает твою жену во дворец разделить с ним пасхальный ужин.

– Благодарю, однако мы недостойны не только сидеть за одним столом, но даже находиться под одной крышей с великим базилевсом Фокой.

– Ты и не будешь сидеть за столом. Зовут только ее. – Края губ Аспара приподнялись в едва заметной ухмылке.

– Еще раз благодарю императора, но вынужден ему отказать – с угрозой в голосе произнес Фотий.

– Неужели ты думаешь, что мы будем спрашивать разрешение? – устало ответил Аспар и сделал знак рукой.

Пятеро гвардейцев приняли боевую стойку, окружили Забету и ее друзей, однако приблизиться не успели – Фотий молниеносно подскочил к самому крупному из них, увернулся от удара, перехватил кулак экскувита одной рукой, а локтем второй своротил ему челюсть. Увидев своего товарища корчащимся на земле, гвардейцы стали осторожнее и набросились на силача вдвоем, но это им не помогло – после короткой схватки один лежал на мраморных плитах Августеона со сломанной ногой, а второй с расквашенным носом.

Оставшиеся воины поняли, что противника им не одолеть, но убежать на глазах Аспара означало расстаться с гвардией, а возможно и с жизнями, поэтому они нерешительно мялись в стороне. Фотий подался вперед всем корпусом и с размаху всадил лбом в переносицу сначала первому, а затем и последнему. Пятеро экскувитов лежали на земле. Забета, заламывая руки, наблюдала за дракой. Ее била крупная дрожь.

– Лишь бы он выжил… Лишь бы не погиб из-за меня – шептала она.

– Вечно приходится доделывать самую грязную работу – обреченно вздохнул Аспар.

Он отстегнул кожаный нагрудник, повесил его на бронзовую жабу и принялся разминать руки, хрустя костяшками. Движения его сделались легкими, пружинистыми. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: этот враг опасней дюжины обычных гвардейцев.

Фотий и Аспар долго не сходились – «танцевали» по кругу, внимательно глядели друг другу в глаза, изучали противника. Вокруг собралась толпа зевак и образовала подобие арены.

Первым напал Фотий. Он обрушил на врага всю мощь своих чугунных кулаков, стал теснить его. Аспар лишь отбивался и отступал – шаг за шагом, все дальше и дальше, пока не уперся спиной в мраморный цоколь статуи. Фотий вложил всю ненависть и силу в последний удар, который должен был расколоть голову экскувита, как перезрелый арбуз, но тот с невероятной скоростью метнулся в сторону. Кулак впечатался в медную ногу статуи и превратил ее в блин. Металлическая фигура покосилась и перевела взгляд с Милиона на площадь, по которой вновь закружились противники.

Фотий немедля атаковал, однако более осторожно и основательно. Офицер ушел в глухую оборону, и юноша ни разу не смог пробить ее, несмотря на свою силу. Игра в кошки-мышки длилась долго – до тех пор, пока Фотий не схитрил: сделал ложный выпад, а когда Аспар нырнул вниз, схватил его со спины за доспех, поднял над головой и швырнул на каменное основание колонны Юстиниана. Однако экскувит проявил нечеловеческую ловкость – прямо в воздухе он сжался, словно пружина, а в нескольких ладонях от мраморного угла распрямился и оттолкнулся от цоколя всеми конечностями. Пролетев мимо столпа по касательной, он опять свернулся мячиком, перекатился по плитам Августеона и встал на ноги под восхищенные крики толпы.

Не давая офицеру опомниться, Фотий бросился на него, однако падение ничуть не дезориентировало Аспара. Он звериным чутьем ощутил надвигающийся со спины удар, способный сломать ему позвоночник. Гвардеец увернулся, перехватил летящий кулак и толкнул Фотия вперед, а когда тот пронесся мимо, нанес ему в спину удар ногой. Юноша врезался в каменный бюст. Основание треснуло, фигура с грохотом упала и разлетелась по площади на сотни частиц.

Оглушенный Фотий замотал головой, но Аспар не дал ему прийти в чувство и принялся наносить удары, один за другим, в корпус, живот, грудь, плечи, лицо, солнечное сплетение. Парень лихорадочно отбивался, но руки офицера двигались слишком быстро. Внезапно экскувит подпрыгнул, крутанулся в воздухе, и его нога с ужасающей силой впечаталась в голову Фотия. Тот рухнул на землю рядом с осколками мраморного бюста. Зеваки, стоявшие вокруг, захлопали победителю, как будто они наблюдали битву гладиаторов на арене Ипподрома.

Забета обреченно вскрикнула и бросилась к мужу. «Жив… дышит…» – определила она, припав к его груди.

– Любимый, живи… Не оставляй меня – прошептала девушка на ухо мужу. Фотий словно услышал ее – открыл глаза и внимательно посмотрел на Елизавету.

– Никогда. Никогда я тебя не брошу – хрипло ответил он и медленно поднялся на ноги. Аспар с удивлением посмотрел на восставшего противника.

– Да когда же ты сдохнешь? – раздраженно процедил он, подошел к юноше и принялся остервенело бить в голову обеими руками. Справа, слева, справа, слева, справа, слева, справа, слева, справа, слева, справа, слева, справа… До бесконечности, пока тот не упал на землю.

Забета в оцепенении смотрела на мужа. Весь мир заволокло туманом. Душа ее оцепенела и утратила всякую чувствительность. За всем, что происходило дальше, она наблюдала как бы со стороны, словно безучастный и равнодушный зритель, попавший на дурное представление, с которого нельзя уйти.

– Орлик, позаботься о нем – прошептала она, когда встретилась глазами со славянином, и тот, кажется, понял ее. Вот и славно, больше можно ни о чем не волноваться.

Аспар неторопливо надел нагрудник, взял Забету за руку и потащил в сторону Большого Дворца, однако ноги девушки сделались ватными, и она устало опустилась на каменные плиты Августеона. Экскувит бережно подхватил ее на руки и понес. Елизавета в последний раз оглянулась. Взгляд ее упал на ворота Милиона, через которые она входила на площадь. Только теперь она заметила, что к ним подвешены головы патрикиев, казненных несколько дней назад на Ипподроме. Привязанные за уши, они качались на веревках из стороны в сторону.

«Счастливцы» – подумала Забета. «Вы уже по-настоящему свободны, и с усмешкой взираете на нашу возню. Завидую вам… Как же я завидую, и жажду смерти! Скажите мне, благородные патрикии, где она спрятана? Я вырою ее охотнее, нежели клад. Обрадуюсь до восторга, что нашла гроб. Только не молчите! »

Но отрубленные головы лишь вращались на ветру и безучастно глядели на Забету.

 

 

Глава 24

Ныне кризис миру сему

 

Вэл зашнуровывал кожаные штаны и оглядывал винный погреб в поисках своей одежды. На стеллажах с амфорами, закрывавших все четыре стены небольшого квадратного помещения, висели женская риза и пояс. Другого одеяния в тусклом свете было не разглядеть. Велизарий снял с цепи металлический светильник и прошелся с ним по подвалу. Далматик обнаружился под столом, пояс валялся на одном из кресел, а вот туники не было нигде.

– Не это ищешь? – спросила лежавшая на столе обнаженная Зефира. Она томно потянулась, выгнула спину и извлекла из-под нее рукав льняной туники. – Только я сама ее не достану. Ты должен мне помочь…

Вэл взглянул на округлые груди с бледно-розовыми сосками, на плоский, вздымающийся от учащенного дыхания живот, на чувственный изгиб рта, приводивший его в исступление, и нахмурился.

«Как это все некстати сегодня… Будь ее воля, она вообще от меня не отлипала бы. Блудливая кошка. В этом вся их бабская сущность. Ничего, подождет. Сначала дело, потом удовольствие».

Впрочем, неделю назад, когда он впервые ее соблазнил (а может это она его, Вэл так и не понял до конца), пылкий темперамент его не раздражал. В тот день, накануне Пасхи, он жутко разругался с братом. Когда люди оказываются вместе в запертом помещении, то скоро демонстрируют свое истинное лицо. Иоанн оказался настоящей гадюкой, непрестанно плюющейся ядом. Чтобы ненароком не разбить этой гадине голову, пришлось нарушить приказ Декстера и выйти в город.

За три дня взаперти, Вэл жутко провонял потом и плесенью. Нераздумывая, он отправился в термы. Горячий пар кальдария прогнал злобу и раздражение, массаж оливковым маслом расслабил напряженное тело, а вино со специями придало мыслям философический настрой.

В купальне молодой человек обнаружил не только мужчин, но и женщин. Последние резвились в воде, то и дело бросая обжигающие взгляды на сильный пол. Затем служанки подолгу вытирали им волосы, умащивали благовониями, натирали маслами, и делали это так, чтобы окружающие видели госпожу в самом привлекательном свете.

Картина обнаженных женщин вызвала у юноши воспоминания о Зефире. Он покинул термы и помчался к Петру, в надежде, что хоть мельком увидит прекрасную персиянку. Однако вместо хозяина дома в библиотеку – о, чудо! – спустилась его жена. Симпон, как обычно, отсутствовал. Они разговорились.

Часто в присутствии влиятельных малознакомых людей Велизарий терялся, не знал, о чем с ними говорить. С Зефирой же все оказалось по-другому. Беседа полилась легко и непринужденно. Вэл ощутил себя таким остроумным, дерзким. Женщина непрестанно улыбалась. Изгиб ее рта притягивал и будоражил – юноша жадно глядел на него и желал только одного: чтобы она не прекращала смеяться.

Дальнейшее вспоминалось урывками – он целует женщину и прижимает к себе... она стягивает с него тунику… они сплелись на столе в библиотеке… он с дурацкой улыбкой на лице едет в паланкине домой…

После этого они встречались каждый день. Зефира присылала повозку, которая доставляла его в неприметный дом на безлюдной улице, а затем увозила обратно. Но сегодня должен был начаться бунт против Фоки, и потому свидание отменялось. Юношам было приказано не выходить из жилища до утра.

Поздно вечером в дверь на улице Могильщиков постучал один из приближенных Петра и потребовал, чтобы Велизарий незамедлительно явился к нему. Карета домчала менее, чем за полчаса. Слуга провел юношу не в библиотеку, как обычно, а во внутренний дворик, и велел спускаться по лестнице в подвал. Оказавшись внизу, Вэла моментально окутал аромат лимона, мускуса и гвоздики. Сильные женские руки обхватили его за грудь. Горячее дыхание обожгло шею.

– Не могу без тебя ни единого дня… – застонала Зефира. – Думала, выдержу, но как стемнело, вспомнила твои руки, твой голос, и не сдержалась…

Велизарий не смог отказать любовнице, но близость не принесла ему наслаждения. Готовясь к возмездию, он был, как натянутая струна, а персиянка делала его расслабленным и беззащитным. Так нельзя. Поскорее закончив с ласками, он оставил ее на столе, и принялся искать одежду, которую Зефира, в порыве страсти, разбросала по всему погребу. Он подошел к ней, и та обвила его ногами, притянула к себе. Юноша взял ее за талию правой рукой, прижал к груди. Женщина затрепетала и закрыла глаза, ожидая новых ласк, однако Вэл вытащил из-под нее тунику и холодно опустил обратно на стол.

– Ты сегодня какой-то чужой. Телом со мной, а сердцем далеко. У тебя появилась другая? – тихо проговорила Зефира. В ее глазах сверкнули опасные огоньки.

«Эта в погоне за мужчиной ни перед чем не остановится» – сообразил Велизарий. «Если узнает, что соперница перешла ей дорогу – отравит, или зарежет, и оседлает меня прямо у ее бездыханного тела, чтобы крепче привязать к себе».

– Не другая, а другой – поджав губы, ответил Вэл. – Наступила ночь возмездия. Сегодня я поквитаюсь с человеком, разрушившим мою жизнь, втоптавшим в грязь все, что мне дорого.

– Опять эти ваши мальчишеские игры? – всплеснула руками персиянка. В ее голосе звучали разочарование и злость. – Решил поучаствовать в восстании против Фоки? Думаешь, без этого чудовища мир станет лучше? Да плевать на всех! Этот царь правит, или другой, нам с тобой все равно. Счастье зависит только от нас самих. Пусть весь мир рушится, лишь бы ты был со мной!

«Она и впрямь готова сжечь всю вселенную ради меня». К горлу Велизария подступил прилив гордости. Он вскинул голову, подошел к любовнице, взял ее руку и приложил к груди.

– Чувствуешь? – спросил он, глядя ей в глаза.

– Да… – тихо застонала Зефира.

– Это рана. Кровоточащая, незаживающая рана в моем сердце, из которого долго и хладнокровно выдирали куски. Сначала Аспар лишил меня имения, затем родителей, потом друзей. Он исковеркал и поломал мою жизнь. Пока мы ходим по одним улицам и дышим одним воздухом, я не успокоюсь. Только кровь может успокоить меня.

– Ты хочешь убить Аспара? – рассмеялась Зефира и запустила пальцы в волосы юноши. – Это сделают другие, зачем же рисковать жизнью самому? Сегодня ночью узурпатор падет, но прежде, чем это случится, погибнут сотни людей, верных Герману. Не глупи, мертвые всегда в проигрыше. Если ты переживешь эту ночь и увидишь казнь Аспара на Ипподроме, то победишь.

– Прятаться в подвале за спинами других? Ни за что! – Вэл резко отстранился от Зефиры и принялся натягивать на себя тунику.

– Ах, какой горячий… Горячий и глупый! – зашептала женщина с улыбкой восхищения. – Прости меня, любимый. Я не могу тебе позволить умереть. – Зефира закрыла глаза и заверещала так, что Велизарий шарахнулся в угол.

– Что ты делаешь?!

– Спасите! На помощь! Грабят!!!

– Замолчи немедленно! Ты голосишь, как бешеная ослица! Нас обнаружат! Ты ведь без одежды! – юноша схватил Зефиру за плечи и затряс ее, но она не унималась.

– Помогите! Вор! К нам забрался вор! Ловите его!!!

Велизарий, наконец, понял задумку своей любовницы, бросил на нее испепеляющий взгляд и метнулся вверх по ступеням. На выходе из погреба он столкнулся с тремя слугами. Первого юноша схватил за ногу, подсек и спустил по лестнице. Остальных уложил быстрыми ударами в челюсть и основание носа.

Вэл огляделся по сторонам в поисках пути отступления. Спуск в подвал находился в колоннаде внутреннего двора. Со стороны атриума стремительно приближалась дюжина крепких мужчин. Выход из дома был отрезан. Беглец кинулся на второй этаж и стал ломиться во все двери подряд. Одна из них подалась, и он влетел в просторную комнату, в которой трое девушек накрывали на стол. Нераздумывая, он бросился к окну, распахнул его, и за мгновение до того, как крепкая мужская рука практически схватила его за пояс, изо всех сил оттолкнулся от подоконника и прыгнул на дерево, росшее в саду.

Удар о ветки обжег грудь, ноги, лицо. Велизарий потерял ориентацию в пространстве. Листья, небо, стены дома завертелись перед глазами. Юноша отчаянно принялся загребать руками, силясь ухватиться за дерево, но в ладонях оставались только листья. Внезапно бок пронзила тупая боль и падение кончилось. Вэл оказался на траве под осиной, в десяти локтях от дома. Сверху доносились крики и ругань.

Вскочив на ноги, он ринулся к стене, окружавшей виллу, и попытался с наскока взобраться на нее, но не смог – конечности плохо слушались, тело одеревенело. Попробовал второй раз – и снова неудача. Тем временем голоса преследователей раздавались уже в саду.

Велизарий заозирался в поисках лестницы или, на худой конец, длинной доски, по которой можно выбраться, но ничего не увидел, кроме лопаты и ведра, одиноко стоящих у куста. Пришлось хватать эти предметы и наскоро приспосабливать для нового прыжка. Лопату он воткнул в трех локтях от стены и прислонил черенком к ограде. Ведро перевернул и установил вплотную к лезвию лопаты.

Слуги были уже близко. Второго шанса на прыжок они не дадут. Вэл медленно выдохнул, собрал мысли воедино и побежал. Правой ногой оттолкнулся от днища ведра, левой – от стоящей под углом деревянной рукоятки, и подался вверх всем телом. Пальцы ухватились за край стены. Беглец подтянулся и перемахнул через каменное ограждение.

Улица, несмотря на поздний час, была оживленной. Издалека слышались удары била. Десятки воинственно настроенных мужчин, группами и поодиночке, спешили в сторону Большого Дворца. Повсюду раздавались крики «Смерть узурпатору! », «Ника! », «Смерть Фоке! ». Велизарий бросился вместе с ними.

Вскоре он стал ловить на себе косые взгляды. Юноша сообразил, что бежал от Зефиры в одной тунике. Верхняя одежда осталась в подвале, но это его не смутило. На улице Кожевников располагался склад с оружием и доспехами, заготовленный Леонидом для восстания. Там его полностью экипируют.

Однако вооружиться получилось намного раньше – через несколько стадий бунтовщики вышли на форум Амастриан, заполненный народом. На нем стояла дюжина телег с булавами, мечами, луками, дротиками, щитами и нагрудниками. Сено, которым прикрывали вооружение, сбросили на мостовую, что оказалось очень кстати – площадь была в грязи, лужах и колдобинах.

Протиснувшись к телеге, Вэл выудил из нее чешуйчатый доспех и надел поверх туники. Он оказался великоват, но юноша потуже затянул ремни. Из горы мечей выбрал длинную спату, которая отлично легла в руку. А вот подходящий шлем пришлось поискать – один был неудобный, другой маленький, третий ненадежный. Выбор пал на простой яйцевидный, отполированный до зеркального блеска.

Велизарий пробежался по форуму вдоль колоннады, чтобы понять, правильный ли он сделал выбор. Доспехи не мешали и не сковывали, но чего-то явно недоставало. Юноша остановился напротив Модия – накрытого куполом здания, внутри которого находились серебряные эталоны мер, – и в задумчивости осмотрелся. Взгляд его упал на статуи, украшавшие площадь, и по спине пробежал холодок. То ли ночное освещение играло со здешними изваяниями злую шутку, то ли скульптор был криворук, но черепахи и селезни выглядели на редкость злобно и уродливо. Их непропорционально большие морды таращились на мир выпуклыми глазами. Куцые крылья птиц щерились острыми, словно кинжалы, крыльями, а у одной из черепах оказалось две головы.

Вэл присмотрелся к Модию, но и тот оказался странным сооружением. Его колонны украшались ассиметричными полумесяцами, выталкивающими друг друга с капителей, а фасад венчали бронзовые руки, насаженные на копья.

«Жутковатое место они выбрали для начала восстания» – поежился молодой человек и заторопился прочь с форума. На выходе он обогнул последнюю, уже пустую телегу, и заметил под ней кожаный чехол с тремя метательными дротиками.

«Вот чего мне нехватало» – ухмыльнулся Велизарий, пристегивая дротики к поясу. «Один – чтобы убить Аспара, второй – Фоку, а третий для Тиграна, предавшего «Серебряное озеро» на разграбление экскувитов».

 

 

* * *

 

Священный Дворец ромейских императоров был непохож ни на один из дворцов, виденных Велизарием. Это был настоящий город внутри Города, обнесенный высокой стеной. Павильоны, парадные залы, церкви, пруды, мостики, сады, спортивные арены и прочие бесчисленные постройки лежали на разных уровнях первого константинопольского холма и террасами спускались к Мраморному морю. Имелись там собственная пристань, монетный двор, казармы императорских гвардейцев и даже подземная тюрьма. Поговаривали, что бежать из нее невозможно, поскольку коридоры и проходы образуют темный лабиринт.

Из всех чудес царского квартала публика могла лицезреть лишь Халку – парадный вестибюль, построенный в виде ротонды с золоченым куполом и огромными медными воротами.

В ту ночь площадь перед Халкой была запружена вооруженными бунтовщиками. Облаченные в броню кузнецы, ювелиры, кожевники, торговцы и рыбаки не торопились со штурмом. Мужчины кричали, размахивали мечами, били себя в грудь, но не двигались с места.

«Неужели эти овцы струсили? » – ужаснулся Велизарий и стал пробираться к Халке, но быстро понял, что опасался напрасно. Медные ворота были выломаны и валялись у ног статуй, украшавших ротонду. На каменных плитах темнели следы крови. В колоннаде, окружавшей форум, лежали тела убитых и раненых.

– Что здесь случилось? – Вэл дернул за руку ближайшего юношу. Его цельнолитой доспех, повторяющий форму тела, разительно отличался от безразмерных кольчуг и пластинчатых нагрудников простолюдинов. Он стоял перед Халкой и кусал губы, глядя на мозаичный образ Христа Откликающегося, выложенный над входом во Дворец. Молодой человек снял шлем и повернулся к Велизарию.

– Час назад разбили Медные ворота. Но пока их выламывали, экскувиты подготовились обороне. Во внутреннем дворе мы попали под обстрел лучников.

– Неужели никто не смог пробраться внутрь дворца? – поразился Велизарий.

– За Халкой находится большой двор, окруженный с трех сторон казармами гвардейцев – собеседник принялся руками показывать расположение внутренних построек. – Через правую казарму идет широкий коридор в основную часть Дворца, но он заперт другими воротами. Впереди – тюрьма Претория. Она нам не нужна. А коридор через левое здание открыт, и ведет к Сенату, за которым находятся жилые помещения Фоки. Прорвавшись во двор, мы бросились именно туда, но гвардейцы стали у входа плотным строем, сомкнули щиты и отразили натиск, а лучники стали расстреливать с крыш. 

– Много там экскувитов? – распалился Вэл, учуяв запах сражения.

– Четыре дюжины. Может пять. Еще дюжина на крышах.

– Так мало? – расстроился Велизарий.

– Триста спартанцев удерживали ущелье при Фермопилах против двухсоттысячной армии персов. А здесь даже не ущелье – маленький коридор.  

Вэл внимательнее присмотрелся к юноше, и почувствовал укол зависти. «Родись я в столице, был бы таким же, как он – ухоженным, красивым, уверенным в себе, глядящим вокруг с ноткой столичного высокомерия. Не беда. Пройдет годик-другой, и он сам не отличит меня от товарищей, выросших на одной улице с ним. И в храбрости я ему сегодня не уступлю».

– Как зовут тебя?

– Лазарь.

– А меня Велизарий. – Юноши пожали друг другу руки. – Есть план, как сломать строй экскувитов?

– Ипатий велел обыскать все кузницы поблизости и добыть железные молоты на длинных рукоятках. – Лазарь показал на высокого кузнеца с густой бородой и глазами, светящимися то ли вдохновением, то ли безумием. Тяжелый пластинчатый доспех сидел на нем, как влитой. Если бы не борода, он вполне бы сошел за матерого воина.

– Славно придумано. Ударов молота щиты не выдержат – произнес Велизарий с ноткой грусти. Жаль, что такая дельная мысль пришла в голову кому-то другому, а не ему.

– Судя по диалекту, ты недавно приехал из провинции. Как попал сюда, вместе с жителями Города? – спросил Лазарь, недоуменно разглядывая собеседника.

– Разве каппадокийцы не такие же ромеи, как и вы? Разве не та же кровь течет в наших жилах? – вспыхнул Вэл. – Или ты думаешь, что Фока бесчинствует лишь в столице, а провинции живут в мире и процветании? Псы узурпатора достигли самых дальних уголков Империи, разоряют поместья, убивают людей. Уверен, что ты, сын богатых и знатных людей, оказался на площади рядом с кожемяками и рыбаками не случайно. Будь твои родители живы, они ни за что не пустили бы тебя сюда.

– Они и не пускали. Я тайком убежал – покраснел Лазарь. – Ты верно сказал: в нас течет одна кровь. Мы – члены одного тела. Разве можно сидеть дома, когда вокруг творятся чудовищные преступления? Забрали нашего соседа – мы лишь плотнее заперли дверь. Казнили друга – мы согласились, что он был вор и изменник. Обесчестили родственницу – мы плюнули ей в спину и заклеймили гулящей. Сколько можно это терпеть? Неужели...

Лазарь распалился не на шутку. Если бы его не прервал боевой клич Ипатия, он наверняка поведал бы Вэлу всю историю своей жизни.

– Ромеи! Строиться!! – бунтовщики забурлили и потянулись к воротам во дворец. – Не все! Не все! Только те, кого я отберу! Остальным оставаться у ворот и ждать моего приказа!

– Пойдем вместе! – Лазарь ухватил Вэла за руку и потащил к Халке, расталкивая людей.

Кузнец тем временем выстроил мужчин с молотами в две линии. Каждому из них он подобрал напарника и вручил большой щит, чтобы укрывать нападающего от стрел. Однако отряд получился не слишком внушительным. Ипатий огляделся в поисках новых добровольцев и сразу приметил Вэла с Лазарем.

– Вы! Ко мне! – проревел он и сунул им в руки щиты. – Вы обязаны сделать все, чтобы этот человек выжил! – Кузнец ткнул пальцем в здоровенного детину с молотом. – Грызите врагов зубами, бросайтесь на мечи грудью, плачьте, как женщины во время родов, но защитите молотоносцев!

Вэл взял тяжелый щит и задрожал от восторга. Страха не было – лишь предвкушение скорой победы Добра над Злом.

– Надень его на другую руку– посоветовал Лазарь. – Лучники засели с правой стороны. Как добежим, останься позади меня и прикрывай спину. – Вэл с готовностью послушал нового боевого товарища.

Когда отряд пополнился еще тремя десятками мятежников, Ипатий остался доволен и стал в строй справа от Велизария.  

– Вперед! Смерть узурпатору! – заревел он, надел шлем и повел бойцов в наступление.

Пройдя через ворота, они оказались в вестибюле Халки. Его стены были облицованы мрамором, а в верхней части покрыты мозаиками. Вэл поднял голову и увидел грандиозную подкупольную картину – победы ромейских войск над королевствами вандалов и остготов. В самом центре был изображен триумф великого полководца Велизария, передающего трофеи и пленных императору Юстиниану в окружении ликующих приближенных.

«Это знак! » – затрепетал молодой человек и поднял щит. «Знак, что сегодня я буду триумфатором! »

Пригнувшись, отряд выбежал в ярко освещенный внутренний двор, окруженный казармами. Времени разглядывать его не оказалось – дюжины стрел с убийственной скоростью полетели в мятежников. Послышались сдавленные крики, но никто из нападающих не остановился и не упал на мозаичный пол. Два железных наконечника глубоко вонзились в щит Велизария. Третий оцарапал цельнолитой нагрудник Лазаря.

«Стреляйте, сколько хотите» – улыбнулся Велисарий в бешеном азарте, разливавшемся по венам.

– Смерть узурпатору! – заорал он во все горло.

Отряд с разбега врубился в стену экскувитов, перекрывших огромный сводчатый коридор, разукрашенный мозаикой. Удар молотов сотряс весь двор. Молотоносец, к которому приставили юношей, принялся так яростно долбить вражеский щит, что едва не задел самого Вэла. Каждый удар оставлял ужасающие вмятины на металлической поверхности. Линия обороны заколыхалась, подалась назад. Пролетев над головой Лазаря, молот пробил щит насквозь и угодил в голову экскувита. Тот упал замертво, оставив щит нанизанным на рукоятку молота. Молотоносец рванул его на себя и создал брешь в во вражеской обороне.

Внутри коридора Вэл ясно увидел звериные глаза гвардейцев. Они толкали друг друга, подпирали спины своих товарищей, и с ненавистью смотрели на мятежников.

Ипатий воспользовался образовавшейся дырой и нечеловеческим ударом смял еще один щит, находившийся перед ним.

– Ромеи! В атаку! Все сюда! Навались! – заревел кузнец.

Вэл не услышал, а ощутил всей кожей, как толпа, ожидавшая у Медных ворот, с криками и жутким топотом бросилась во внутренний двор. Ипатий взмахнул тяжелым молотом и ринулся в пробоину.

– За мной! Круши этих…

Боевой клич оборвался на полуслове. Горло кузнеца пронзил длинный узкий наконечник копья. Он выронил свое грозное оружие и упал на колени. Темная кровь полилась на доспех. В мгновение ока линия обороны экскувитов ощерилась множеством длинных пик, превратив бо́ льшую часть нападавших в бабочек, насаженных на иголки. Молотоносцу, которого Вэл должен был защищать, копье пробило плечо. Велизарий остолбенел, не в силах осознать случившееся, однако Лазарь не растерялся и перерубил мечом длинное древко.

Еще одна пика ткнула Лазаря в бок с такой силой, что он отлетел назад. Если бы не доспех, она пробила бы парня насквозь. Вэл наклонился, чтобы помочь боевому товарищу встать, но в этот момент налетела толпа мятежников, ринувшихся на зов своего предводителя, и сбила их с ног.

Тяжелые сапоги наступали на грудь, голову, лодыжки, давили, прижимали к земле. Никому не было дела жив лежащий, ранен или умер. Только бы прорваться к Фоке. Только бы победить. Вэл задергался, закричал и изо всех сил попытался встать, но ремни громоздкого щита больно сдавили и вывернули ему руку, не давали возможности освободиться. На широкое металлическое снаряжение наступили сразу четыре пары ног.

У входа в коридор раздался лязг доспехов о щиты, а затем страшные крики – налетевшие бунтовщики смяли остатки ударного отряда, насадили выживших на копья. Никто не понимал, что происходит. Началась смертельная давка.

Экскувиты восполнили бреши в обороне, сомкнули ряды и с безжалостной четкостью принялись резать повстанцев. Копья молниеносно выскальзывали вперед, словно гадюки, жалящие добычу. Звон металла и пробиваемой плоти вреза́ лся в уши и вызывал у людей еще большую панику. Новые волны прибывающих мятежников не давали никому отступить и толкали передние ряды на смерть.

Велизарий перестал различать, сколько человек топчется на нем. Казалось, что он попал под жернов для выбивания масла. Уличная грязь, смешанная с кровью, залепляла веки, ноздри. Каждый вздох давался неимоверными усилиями. Смерть заглянула Вэлу в лицо и обдала своим смрадом. В панике он заизвивался, напрягся всем телом, но это не помогло. Из глаз покатились слезы отчаяния.

Внезапно ремесленник, стоявший на груди юноши, осел и упал рядом с Велизарием. Затем ноги подкосились еще у одного, немилосердно вертевшегося на руке. Воздух наполнился свистом стрел. Люди гибли один за другим, сраженные перьями стимфалийских птиц. «Назад»! «Уходим»! «Назад»! – раздались истошные крики. Толпа заколыхалась и медленно потекла обратно к воротам.

Вэл собрал все силы, чтобы подняться, и скинул с себя двух человек, однако высвободить руку со щитом из-под упавших мертвых тел не получилось. Тогда он схватил короткий меч, выпавший из чьей-то руки, и перерезал ближайший ремень щита. Рука обрела относительную свободу движения, а с ней и весь корпус. Парень поднялся на четвереньки и выдернул ладонь из петли.

–Лазарь! Где ты? – закричал он и огляделся по сторонам.

Двор представлял собой жуткой зрелище. Перед входом в коридор, обороняемый экскувитами, появился курган из трупов. По форуму метались люди, желавшие спастись от стрел. Они толкали друг друга, спотыкались о трупы, поскальзывались в лужах крови. Раненые ползли к воротам, хватали бегущих за одежду и умоляли помочь им.

Вэл пополз на четвереньках к месту, где упал Лазарь. Там лежала дюжина мертвых тел. Он ухватил верхнего бородатого мужчину за кольчугу и перетащил в строну. За ним второго, третьего, четвертого… Под пятым показался знакомый литой доспех. Велизарий сгреб товарища за ноги и с криком вытянул на свободу.

– Живой? – спросил он, прильнув к лицу Лазаря. Тот жадно глотал ртом воздух, словно рыба, выловленная из воды. – Идти сможешь? Не важно. Я тебя донесу.

Не обращая внимания на летящие стрелы, он взвалил друга на плечи и поспешил к выходу. Этот марафон показался Велизарию самым длинным в жизни. Время превратилось в тягучее вязкое тесто. Движения замедлились, звуки доносились как будто издалека. Чем быстрее он бежал, тем дальше были ворота. Обезумевшие люди преграждали путь, бросались под ноги, норовили сбить. Сапоги пропитались кровью и немилосердно скользили. Одна из стрел оцарапала руку, но он даже не заметил этого.

Ад кончился так же неожиданно, как начался. Вэл рухнул на порфировые плиты Халки. Его сердце бешено колотилось, виски пульсировали. Время снова пошло с привычной скоростью. Перед глазами оказалась мозаика «Триумф Велизария», покрывавшая купол вестибюля. Юноше вдруг стало очевидно, что центральной фигурой является вовсе не прославленный полководец, а император. К нему были обращены взоры придворных, перед ним склонял колени Велизарий, к его ногам клали золото и драгоценные ткани. Лицо Юстиниана расплывалось в ехидной улыбке, как бы говорившей: «Видишь моего раба Велизария? Долгие годы я держал его в дальних странах. Всякий раз, когда он просил денег, или подкрепления, я отказывал. Все договоры с варварами, приносившие мир на покоренные им земли, я разрывал. Войну, которую он мог выиграть за два года, я растянул на пятнадцать лет. А после этого триумфа лишу его всех званий и имущества, ослеплю и отправлю просить милостыню. Неужели ты веришь, что жалкий мальчишка, вроде тебя, сможет победить базилевса ромеев?! »

– Смогу – беззвучно прошептал Вэл.

Ненависть к Фоке из глыбы льда превратилась в неоформленную массу раскаленного металла. Она разливалась по телу, сжигая и поглощая все трепетное и живое. Даже боль и усталость притупились. Медленно, словно во сне, Велизарий поднялся на ноги.

– Будь здесь. Я скоро вернусь – бросил он Лазарю и вышел на площадь перед Халкой.

Среди мятежников витал дух уныния. Кровавые дорожки исполосовали мраморные плиты вдоль и поперек. Отовсюду слышались стоны. Мужчины разделились на две группы: одни ломали стрелы, торчавшие из тел их друзей, омывали раны вином, рвали свою одежду на куски и перевязывали несчастных. Другие в растерянности бродили по форуму, шептались по углам и высматривали какой дорогой лучше всего убежать домой.

– Ромеи! – закричал Велисарий тем же голосом, каким его знаменитый тезка созывал полки. – Кто надоумил вас выбрать предводителем кузнеца, ни разу в жизни не ходившего в бой? Или сделать царем существо, лишь издали похожее на человека, а по сути – кровососущее животное, взбесившегося пса, ядовитого аспида! Что за безумие охватило вас?

Мятежники притихли и обернулись к юноше.

– Посмотрите вокруг! Сотни добрых христиан лежат за этими воротами, пожранные рыжим чудовищем, этим выкидышем преисподней! Кровь наших братьев льется, как вода! Мы можем отомстить за них, за тысячи других, убитых и замученных. Мы можем прекратить эту безумную оргию на костях. Победа рядом, на расстоянии вытянутой руки. Узурпатор здесь, за этими воротами. Его власть держится на копьях сорока человек. Так неужели мы отступим?!

– Мы всего лишь крестьяне и ремесленники! Как нам победить закаленных в боях воинов? – прокричал мужчина в кожаном доспехе.

– Так же, как Гедеон разбил мадианитян, которых было как саранчи, как песка на берегу моря! Так же, как Барак и Девора вырезали войско хананеев! Как Давид поразил Голиафа – силой веры и воинским искусством! Бейтесь со мной, и я научу вас, как сразить чудовище! Если вас испугали стрелы врага – уходите, и умирайте в своих постелях. Я перережу узурпатору горло, даже если со мной останется дюжина бойцов! Сегодня праздник Антипасхи – день, когда апостол Фома вложил пальцы в раны Христа и поверил. Так и вы поверьте: день избавления настал! Бейтесь со мной, и ваши имена будут вечно вспоминаться в этот день! Когда вы состаритесь, и вся жизнь предстанет перед вами, как единый прозрачный сосуд, эта Антипасха заблистает в нем ярчайшим бриллиантом, способным затмить все ваши проступки. Те же, кто сбегут сегодня, проклянут свою судьбу! Этот праздник станет их позором! Пусть кусают языки! Пусть сыплют на голову пепел! Пусть прячутся в норы, не в силах вынести дневного света! Бейтесь со мной!

Площадь ответила дружным ревом. Ремесленники и торговцы, воодушевленные призывом нового Велизария, застучали оружием, заголосили.

– Я тоже с тобой – раздался тихий голос за спиной, и рука Лазаря легла на плечо Вэла. – Что нужно делать?

– Есть один план… – Велизарий обернулся и обнял брата по оружию.

 

 

* * *

 

Штурм начался через полчаса. Дюжина мужчин с большими щитами в одной руке, и странными амфорами в другой, выбежала из вестибюля Халки во двор. Петляя между мертвыми телами, они пробирались к коридору. Лучники, почуяв неладное, обрушили на них всю свою мощь. Стрелы застревали в щитах, превращали их в гигантских дикобразов, но не могли остановить нападавших.

Те, кто подбирались на достаточно близкое расстояние, метали тяжелые сосуды в экскувитов, и поспешно возвращались обратно. Кувшины разбивались и заливали щиты черной маслянистой жидкостью. Несколько амфор перелетели через головы обороняющихся и упали на мраморные плиты коридора. По двору разнесся тяжелый серный запах.

Достать нефть было несложно. Среди бунтовщиков нашлись ремесленники, изготавливавшие лампы и факелы, а также торговцы, которые поставляли топливо для фонарей и маяков. Они открыли склады и позволили забрать столько амфор с горючей жидкостью, сколько потребуется.

Велизарий взял лук и поднес наконечник стрелы, обмотанный просмоленным лоскутом, к пламени факела. Ткань занялась. Огненные блики заплясали на золотой мозаике Халки. Он подошел к воротам, натянул тетиву и прицелился. Сердце стучало ровно, уверенно. Руки не дрожали. На выдохе он разжал пальцы. Стрела запела, прочертила огненную дугу через двор и воткнулась в промасленный щит.

Раздался оглушительный хлопок. Столб ярко-оранжевого пламени облизнул стены и потолок коридора, пожирая ряды экскувитов. Гвардейцы сломали строй, закричали, принялись скидывать с себя горящие доспехи. Несколько человек превратились в живые факелы. Они обезумели от боли, метались по площади, натыкались на товарищей и поджигали их.

Велизарий сурово взирал на то, как адская стихия расчищает дорогу к узурпатору. За его спиной замерла толпа мятежников. Страх и недоверие оставляли их, уступая место безграничной преданности своему новому командиру. Затаив дыхание, они ждали приказаний.

– Щиты поднять! Вперед! За мной! – крикнул Вэл.

Столб огня распался на множество горящих людей. В само́ м коридоре в двух местах с треском горела нефть, но проходу это не мешало. Повстанцы ринулись вперед по трупам своих товарищей. Буйство пламени произвело такое колоссальное впечатление на лучников, что они перестали стрелять в бунтовщиков. С крыш не слетело ни единой стрелы.

Велизарий взбежал на человеческий холм и спрыгнул вниз. Коридор был огромным – локтей двенадцать в ширину, и добрых два этажа ввысь. Под ногами валялось военное снаряжение: копья, щиты, части доспехов. Мятежники нагнали нескольких экскувитов и зарубили на месте.

Вскоре толпа вышла на площадь перед зданием Сената, Магнаврой, напоминавшим своими формами и огромным куполом церковь. Вэл несколько замешкался, не зная, куда дальше идти, но на помощь пришел Лазарь.

– Вон коридор Господа. Нам туда.

Коридор оказался крытой галереей, ведущей через сад. Его стены и колонны были покрыты тонкой ажурной отделкой. Окна выходили на живописные, аккуратно подстриженные лужайки и аллеи. Вскоре деревья расступились, и справа показалась большая  поляна. На противоположном ее конце сиял огнями уютный одноэтажный дом с оранжевой черепицей. От левого и правого крыльев особняка к галерее тянулись два прямоугольных водоема, из которых выныривали каменные тритоны, дельфины, морские коньки и десятки других обитателей моря. Они изрыгали из раскрытых пастей струи воды. Фонтаны подсвечивались разноцветными огнями и умиротворяюще журчали.

С первого взгляда Велизарий понял, что это и есть логово зверя. Ничьих подсказок ему не требовалось. Он вышел из галереи на поляну и бросился к императорской резиденции рысцой. «Там он! Там! » – его сердце горело томительным предчувствием. Мятежники бежали за своим предводителем, не отставая ни на шаг. Внезапно в ярко освещенном окне показался знакомый силуэт. Коренастая всклокоченная фигура приблизилась к окну, увидела людей и заметалась по комнате.

– Смерть Фоке! Смерть этой уличной собаке! – закричали люди.

Толпа ворвалась в вестибюль императорской резиденции, из которого шли два коридора.

– Туда! Направо! Он там! – послышались голоса.

Велизарий подлетел к двери, отделявшей его от узурпатора, и остервенело ударил в нее ногой…

 

 

* * *

 

Орлик полулежал с закрытыми глазами на тощем матрасе и гладил кота. Пальцы тискали мягкую теплую шерсть. Леон мурлыкал и мерно перебирал когтями штаны славянина. Он терся головой о ладонь, бодал хозяина пушистым лбом в живот. Каждый день зверь приносил к порогу квартиры по крысе. Еще живой. Они пищали и дергались. Леон держал их зубами за загривок и придавливал к земле лапой. Затем поднимал на хозяев ярые глаза, злобно ворчал, перекусывал добыче шею и уносил ее куда-то. После удачной охоты он забирался на руки и требовал ласк.

Последнюю неделю Орлик спал по три-четыре часа в день, но усталость мало его волновала. Все, чего он хотел – помочь другу выздороветь и подняться на ноги. Когда Фотий остался лежать на площади Августеон, Орлик бросился упрашивать зевак помочь ему и донести несчастного до ближайшей гостиницы, но все шарахались от славянина, как от чумного. Одни смеялись, другие отворачивались и уходили, третьи делали вид, что увлечены разговором и не слышат. В отчаянии юноша ухватил Фотия за одежду и потащил по каменным плитам. Тело весило не менее пяти талантов[98]. В Орлике было от силы три. От напряжения из глаз текли слезы. Славянин размазывал их по пыльному лицу и тянул, тянул, тянул… С губ срывались отчаянные крики. Через двадцать саженей он упал рядом с Фотием и заплакал от собственного бессилия.

И тут ему в голову пришла поразительная в своей очевидности и простоте мысль: «У меня же есть деньги! » Он извлек из пояса две золотые монеты и высоко поднял их над головой.

– Кто хочет заработать номисму?! – закричал он. – Золото! Раздаю монеты! Каждому, кто поможет донести этого человека до гостиницы, я плачу один золотой!

Отношение толпы моментально изменилось. Прибежали десять человек, искренне сочувствующих судьбе избитого, и едва не подрались за четь доставить его к лекарю. Пришлось отобрать шестерых, самых покладистых. Они сложили руки носилками, подняли бесчувственного Фотия и прошествовали с ним, как с величайшей драгоценностью, до какой-то вычурной гостиницы. Там их и нашел отец Забеты.

Смотреть на недвижного друга, то ли живого, то ли мертвого, было страшно, но еще страшнее было глядеть на Гермогена. Осунувшийся, с лицом земляного цвета, он был похож на мумию, извлеченную из гробницы. Он молча выслушал рассказ Орлика, и велел сопровождавшим его людям перевезти зятя в больницу святой Елисаветы. Славянин поехал с ними.

Фотия определили в небольшую светлую комнату на втором этаже. Пока врач осматривал больного, Орлик стоял у кровати и внимательно следил за лицом эскулапа, но оно оставалось неизменно серьезным и сосредоточенным.

– Все зависит от того, как скоро он очнется – тихо произнес лекарь, обернувшись к Гермогену. – Если сегодня или завтра, то, скорее всего, вернется к прежней жизни. Если через неделю – станет калекой. Если дольше – умрет, или будет расслабленным, не сможет даже пальцем пошевелить. Но, что бы ни случилось, ему нужен уход, днем и ночью, а свободных людей у нас нет.  

– Я пришлю – отстраненно ответил Гермоген.

– Я могу о нем заботиться – встрепенулся Орлик.

Врач вопросительно взглянул на нотария.

– Спасибо. Но я все равно пришлю людей. Один ты не справишься.

Орлик остался в больнице. Дважды в день он обтирал Фотия настойкой из лекарственных трав, разминал ему спину и ноги, чтобы ткани не омертвели, менял холодные повязки на голове, поил сладкой водой и куриным бульоном из ложечки, менял постель, читал книги и рассказывал новости. Домой он уходил утром, чтобы поспать несколько часов и покормить Леона. А после обеда возвращался дневать и ночевать у больного.

О судьбе Забеты он запретил себе думать. От мыслей о ней славянин начинал безудержно рыдать. Подкатывало бескрайнее отчаяние. Он садился на пол, обхватывал голову руками и скулил. Предаваться унынию было нельзя – от Орлика зависело выздоровление друга, поэтому он работал до изнеможения, до последнего края, чтобы сил хватало только доплестись утром до кровати и провалиться в забытье без сновидений.

Фотий очнулся через три дня, во вторник вечером. Он открыл глаза и попытался встать.

– Где она? Что с ней? Что с ней?! – голос не слушался его и казался чужим.

– Я не знаю. Не знаю. Лежи, тебе нельзя вставать!

Славянин бросился за врачом, чтобы рассказать ему радостную новость, но в двери столкнулся с Гермогеном.

– Он пришел в себя! – заговорил Орлик громким шепотом.

– Когда?

– Только что!

Гермоген пораженно взглянул на Орлика.

– Он почувствовал… – прошептал нотарий одними губами и подошел к постели больного. – Она в безопасности. Час назад ее отпустили – проговорил он, взяв Фотия за руку. – Мои люди встретили ее у ворот Дворца и увезли.

– Прости… Прости меня – пробормотал Фотий заплетающимся языком. Его лицо исказила гримаса и он затрясся от рыданий.

– Ничего… Ничего… Мы переживем… Мы должны быть сильными ради Забеты… Мы переживем…

Гермоген сидел рядом с Фотием, гладил его по голове и мерно покачивался. Глаза его оставались сухими. Постаревшее лицо совсем окаменело. Орлик, не в силах более наблюдать эту сцену, выбежал в коридор и со всех ног помчался к врачу…

За следующие четыре дня больной не проронил ни слова. Он машинально ел, когда кормили, принимал лекарства, предлагаемые доктором, но с кровати не вставал, и ни на что не реагировал. Целыми днями он смотрел в окно на ветви платана, росшего напротив больницы. Созерцание молодой листвы и незрелых мохнатых плодов стало единственным смыслом его существования.

Это молчаливое отчаяние изматывало Орлика гораздо сильнее, чем бессонные ночи. В присутствии друга он бодрился, рассказывал больничные новости и городские сплетни, но ответа не было никакого. Славянин даже засомневался, слышит ли его друг. Может из-за удара он лишился слуха?

Субботним вечером в лечебнице появился Павел Декстер. Он зашел к главному врачу и долго с ним беседовал, после чего эскулап отправил Орлика домой, и настрого запретил возвращаться до следующего полудня. Славянин пробовал было возражать, но ничего не добился.

В комнате на улице Могильщиков было темно и пусто. Иоанн и Велизарий пропадали неизвестно где, несмотря на строжайший запрет Декстера. Молодой человек зажег лампу и привалился на жесткую кровать. Дремота смежила глаза, но уснуть не давал Леон – его когти царапали ногу, мордочка тыкалась в ладони и живот, настойчиво требуя внимания.

За окном раздались звуки била, крики взбудораженной толпы. «Началось» – равнодушно отметил славянин. «Сейчас одни обозленные люди начнут убивать других обозленных людей. Неужели они верят, что месть исправит прошлое, воскресит мертвецов, исцелит покалеченных? Зачем все это? Как можно вылечить свою боль, причиняя ее другим? Какое безумие…»

Лицо Орлика обдало прохладным ветерком. Наверное, кто-то вернулся. Велизарий или Иоанн. Какая разница? Пусть делают, что хотят. Сил разлепить отяжелевшие веки не было. Внезапно Леон напрягся, вытянулся, стал балансировать на собранных лапках и утробно шипеть. От удивления юноша встал и открыл глаза. Перед закрытой дверью стоял человек в темном шерстяном плаще, с низко надвинутым на лицо капюшоном.

Внешне он не отличался от сотен и тысяч людей, которых Орлик встречал на улице каждый день. Они были закутаны в такие же плащи, спешили по своей надобности через городские улицы. Однако от этой фигуры веяло чистой беспримесной злобой и опасностью. От одного взгляда на незнакомца парень вздрогнул и похолодел. Жутко захотелось бежать, но тело стало мягким, как вареная рыба. Паника подступила к горлу и стиснула его костлявой рукой.

Темный человек сделал три шага вперед и остановился рядом с металлической лампой, свисавшей с потолка. Он поднял руку и медленно снял капюшон с головы. Тусклый свет упал на безобразные коричневые струпья, покрывавшие темя, лоб и левую половину лица. В нескольких местах струпья отвалились и обнажили багрово-красные участки, лишенные кожи. На щеке и над ухом вздыбились большие пузыри.

– Василиск! – одними губами произнес славянин. Горло пересохло. Воздух отказывался выходить из легких. Перед глазами всплыли заснеженная поляна, красивое лицо экскувита с длинными каштановыми волосами, лежащий на земле керамический светильник… Воздух наполнился запахом обгоревшей человеческой плоти.

– Давно не виделись – вальяжно произнес Василиск и всадил Орлику между ребер кинжал. Внутренности обожгло нестерпимой болью. Комната поплыла перед глазами. Колени подогнулась. Последнее, что увидел беглый раб – как бело-рыжий шерстяной комок распрямился и выстрелил – выстрелил собою в лицо экскувита…

 

 

* * *

 

Иоанн стоял у длинного стола из красного дерева и нервно барабанил по нему пальцами. Лицо его пылало. Здесь их впервые принял Декстер. Здесь проводил беседы с учениками. Здесь совещался с заговорщиками. Здесь же состоится их последний разговор.

Этого момента юноша ждал два года. Мечтал о нем, грезил наяву. Представлял, как удивится этот мерзкий слизняк, когда узнает, что его тайна раскрыта, и возмездие вот-вот свершится. Что он станет делать? Отпираться? Угрожать? Валяться в ногах и каяться? А может, решит убить единственного свидетеля его преступлений? Пусть убивает. Дело сделано, и от наказания ему не спастись. Но раздавить эту гадину недостаточно. Нужно, чтобы он знал, кто отправляет его на смерть, и за что.

Бесшумно отворилась дверь, и в комнату вошел Павел. Судя по всему, профессор ждал вестей о падении узурпатора, и был готов в любой момент отправиться в Священный Дворец, чтобы занять свое месть подле нового императора. На нем были сапоги для верховой езды и роскошный далматик в бело-коричневую полоску. Декстер заметил Иоанна. Его глаза загорелись, кончики усов задергались от возмущения.

– Ты с ума сошел?! – процедил он сквозь зубы, с трудом сдерживая гнев. – Я же велел сидеть дома и никуда не выходить! Какого дьявола ты потащился сюда? Жить надоело?!

Иоанн ничего не ответил. Широкая безумная улыбка расплылась по его лицу.

– С тобой все в порядке? – осекся профессор.

– Я давно и неизлечимо болен. Из моей груди вырезали сердце и бросили на съедение волкам. Жить без сердца невозможно, но оказалось, что можно существовать. Посмотри вокруг! Мир наполнен людьми, которые дышат и разговаривают, женятся и рожают детей, но в груди у них пусто. И самое прискорбное – они терпеть не могут, когда рядом есть настоящие люди. Они так остро ощущают иллюзорность своего бытия, что не успокаиваются, пока не вырвут у живого человека сердце, и не сделают его подобным себе.

– Что за чушь ты несешь?! У тебя испарина! Ты весь горишь! Я позову доктора – не выдержал Декстер.

– Зови сколько угодно! Только тебя никто больше не услышит! – Иоанн зашелся в истерическом смехе, который прервался так же внезапно, как и начался. – Это конец…

– Конец чему?

– Твоим злодействам.

– Каким злодействам?! – заорал взбешенный Павел. Его лицо побагровело, руки судорожно сжимались.

– Если ты не хочешь признаться сам, это сделаю я. – Иоанн церемонно поклонился, словно выступал на суде перед императором. – На Рождество девятого года индикта[99] в «Серебряное озеро» съехалось множество гостей. Среди них был один столичный профессор – не слишком молодой, но приятной наружности. Известный любитель женщин. Он сразу приметил старшую дочь хозяина, Зою – красивую, добрую, нежную. Самую лучшую из женщин. Сначала он оказывал ей знаки внимания, а вечером заманил в укромное место и попытался овладеть ею. Девушка дала отпор, но злодей стал угрожать. Говорил, что опозорит ее перед отцом, матерью, братьями и множеством гостей. Ославит на весь мир. Рисовал жуткие картины поломанной жизни. В смятении она выбежала из комнаты. Слова этого аспида отравляли ей душу. Не зная, куда деваться, она вышла за ворота и побежала прочь из родного дома. Ночью. Зимой. Одна. Бежала, пока ее не учуяли голодные волки…

– Кто рассказал тебе весь этот бред? – Декстер нервно тер ладонью свою культю.

– Я видел! Я сам!! Своими глазами! – исступленно закричал Иоанн.

– Как я домогался твоей сестры?!

– Как она растрепанная, вся в слезах выбежала из каморки! Как ты, похотливое чудовище, гнался за ней и кричал, что все расскажешь отцу! Знай же, что я отомстил за нее!

– Отомстил?! – оторопел профессор.

– Да. Я донес Лаврентию, командующему отрядом градоначальника. На тебя, и на всех твоих дружков заговорщиков! Сдал каждого! Поименно! Ты думаешь, что императорский флот сейчас в Антиохии, на другом краю Малой Азии? А он туда и не отправлялся. Магистр официорий расставил вам ловушку. Армия сошла на берег в Эфесе, переждала несколько дней и вернулась. Сейчас она высаживается в столице, чтобы предать вас мечу!

Декстер застонал и опустился на стул.

– Дурак… Безголовый самовлюбленный чурбан… Что ты наделал? Господи, что ты наделал?! Ты понимаешь, скольких людей ты погубил из-за своих больных фантазий?!

– Ты называешь смерть моей сестры больной фантазией?!

– В том-то и дело, что она – дочь моего друга! – Декстер высоко вскинул ладонь и замахал ею. – Только в твоем воспаленном воображении могла родиться мысль, будто я ее домогался! Она сама пригласила меня для разговора.

– Сама?! Врешь, собака! – Иоанн едва сдержался, чтобы не броситься на Павла с кулаками.

– Замолчи! Замолчи и выслушай меня! Один раз в жизни оторвись от своих фантазий об окружающем мире, и постарайся увидеть его таким, каков он есть на самом деле! Среди прочих гостей в «Серебряное озеро» прибыл некто Евгарий. Такой худой, невысокого роста, с крючковатым носом. Помнишь? – Иоанн не удостоил профессора ответом. – Он рассказывал байки о своих путешествиях в Египет, Индию и Поднебесную Империю. Там он якобы встречался с мудрецами, хранителями древних знаний, которые открыли ему секрет воды бессмертия, которая может оживлять умерших, и продлевать жизнь до бесконечности. В Индии ее называют амриту, а у нас - амброзия. Однако ее получение – дело крайне сложное, опасное и затратное. Поэтому он предложил твоему отцу пожертвовать пять литр золота в обмен на пять флаконов амброзии для всей семьи. Аркадий назвал его мошенником и прогнал. Евгарий покинул имение, а на следующий день твоя сестра позвала меня для разговора наедине. Глаза у нее были безумные, почти как у тебя сейчас. Зоя поведала, что у нее начались видения. По ночам к ней являются духи, велят бросить дом и родных, бежать в Палестину, в общину Евгария, и делать все, что он скажет.

– Но почему она рассказала об этом тебе?! – воскликнул Иоанн.

– Когда мы говорили об этом самозваном пророке, все ругали его последними словами. Я же подшучивал над ним более тонко – называл «воплощением Брахмана» и «новым Заратуштрой». Зоя приняла это за чистую монету, и решила просить меня о помощи. Я отказал и предупредил, что расскажу об этой блажи Аркадию. Девушка в отчаянии принялась рвать на себе волосы, метаться по комнате. Я поспешил к твоему отцу, но было поздно. Зоя сбежала из поместья…

– Ты лжешь. Это все выдумки. – У Иоанна затряслись руки, и задрожал голос.

– Выдумки? Разве ты не знал, что Константин был приверженцем Евгария? Он и пригласил своего наставника в вере, чтобы тот очаровал Аркадия. Неподалеку от Иерусалима эта секта основала колонию. Там Евгария называют то ли Арзахонтом, то ли Акзатоном. Не помню точно. Для своих последователей он пророк, царь и бог.  

Лицо Иоанна оплыло. Победно-торжествующая гримаса сменилась растерянностью. Он тоже присел на стул и начал чесать лоб.

– Когда Константина била горячка, он кричал, что ему нельзя находиться в монастыре… Он думал, что умрет, и просил Орлика рассказать его друзьям, как именно это случится, и где его похоронят… То есть он надеялся, что Евгарий найдет его и оживит при помощи воды бессмертия?! – Глаза юноши раскрылись от изумления.

С улицы послышались крики и удары в дверь. Профессор подошел к окну и поглядел вниз. Дом штурмовала дюжина солдат из отряда эпарха.

– Ныне кризис миру сему… – обреченно пробормотал Декстер.

– Что? – отвлекся от своих мыслей юноша.

– Задумывался ли ты когда-нибудь, что в греческом языке слова «суд» и «кризис» – однокоренные? Бывают такие периоды, когда несчастья обступают, как разлившаяся река. Ближние отворачиваются, друзья предают, все блага достаются людям низким и презренным. Жизнь превращается в тьму. Душу обуревают мучительные страсти, от которых человек доходит до последнего напряжения. А Бог словно отвратился, и не внимает никаким призывам. Как самое беспомощное существо, ты повисаешь над бездной, и кричишь о помощи, но все крики остаются не услышанными. Богу как бы безразлично до всех твоих страданий… Это и есть кризис. Суд. Время, когда обнажается твоя истинная сущность. Если под слоем грязи лежит золото, огонь испытаний очистит его. Если там труха, она сгорит.

– Что ты всем этим хочешь сказать? – скривился Иоанн.

– Что пришло время умирать. – Декстер вышел из оцепенения и повернулся к предателю. – Иди. Скажи слугам, что я велел открыть дверь и впустить солдат. Иди. И будь проклят.

 

 

Глава 25

Заговор гордых

 

Дверь в императорскую опочивальню распахнулась. Бунтовщики ворвались в просторную комнату, центром которой была кровать с балдахином. Велизарий огляделся и невольно поморщился от превосходящей всякое воображение аляповатой роскоши. Столбики кровати, ножки кресел и стульев, стол и вся прочая мебель были покрыты позолотой. Ткани в комнате были только шелковые, и только царского пурпурного цвета. На стенах висело оружие, обильно инкрустированное драгоценными камнями. Потолок покрывала мозаика с изображением войны олимпийский богов против титанов. Судя по всему, она была изготовлена лет сто пятьдесят назад, однако некоторые ее части недавно подправляли. Громовержец Зевс удивительно походил на Фоку. Лицо Посейдона явно писали с Доментиола, брата узурпатора. В Кроносе, поражаемом молнией, угадывался покойный император Маврикий.

– Где он? Где этот шелудивый пес? – закричал кто-то из повстанцев. Спальня казалась пустой. Фоки в ней не было.

– Может под кроватью? Ну-ка, навались!

Четверо мужчин ухватили безразмерное ложе и перевернули его на бок. Послышался звук ломаемого дерева. Под ним никого не оказалось.

– Он в шкафу! – закричал другой голос.

– Обыщите здесь все! Каждую ладонь комнаты! Найдите, куда он делся! – скомандовал Велизарий. Новоиспеченный командир снял шлем и положил его на стол.  

Все рассыпались по спальне. Послышался треск сдираемой ткани, звон драгоценных клинков о пол. Вэл заметался по комнате. Он громко втягивал носом воздух, словно хотел учуять запах добычи.

– Здесь тайный ход! – воскликнул Лазарь.

За одним из разодранных гобеленов открылась дубовая дверь, обитая бронзой.

– Ломайте! – раздраженно крикнул Велизарий. – Не дайте ему уйти!

Лазарь с товарищами притащили из вестибюля мраморную статую, и принялись вышибать ею дверь, как тараном. Дерево трещало, но не поддавалось.

«Упустим… Упустим! » - запаниковал Вэл. «Если Фока переправится на азиатский берег, то поднимет против нас восточные провинции. Одна часть империи ополчится против другой. Начнется долгая кровопролитная смута…»

– Ломайте же эту… – крик прервался на полуслове. Велизарий обернулся на странный гул, бросил взгляд в окно и остолбенел. От коридора Господа, взбивая комья земли, мчались выстроенные в линию вооруженные всадники. Две дюжины кавалеристов готовы были раздавить бунтовщиков между водоемами и царской резиденцией. Через мгновение гул перерос в оглушительный лязг металла. Конный отряд врубился в бесформенную массу повстанцев, метавшихся по поляне перед домом. Замелькали мечи, к небесам взлетели крики раненых.

– Нас окружают!!

Велизарий схватил стул, бросил в окно и выпрыгнул через него на улицу. Лазарь с несколькими боевыми товарищами последовали за ним, остальные побежали через вестибюль.

Строй всадников смешался и распался. Воины преследовали убегающих бунтовщиков, поражали их повсюду. Кое-где обороняющиеся брали числом – подрубали лошадям ноги, наваливались толпой на катафрактов и закалывали их, однако из коридора Господа постоянно прибывали новые.

Зрелище гибнущих товарищей привело Вэла в ярость. Он бросился к ближайшему кавалеристу, прорубавшему себе дорогу через повстанцев. В десяти локтях от врага Вэл выхватил дротик и метнул его. Легкое копье пронзило незащищенное броней лицо и воткнулось в переносицу. Всадник задергал руками и ногами, как обезглавленный осьминог, и рухнул на землю. Велизарий ухватил потерявшего седока коня за уздечку, запрыгнул в седло и поскакал в самую гущу сражения – к мраморному бортику фонтана, у которого трое катафрактов резали дюжину ополоумевших мужчин.

Первого кавалериста Вэл зарубил, налетев со спины. Он хотел отсечь голову, но меч лишь прошел через мягкие ткани шеи и едва не застрял в позвоночнике. Развернувшись, он погнал коня на второго противника, который поскакал ему навстречу. Внутреннее чувство подсказывало, что враг будет метить в незащищенную голову, поэтому за мгновение до сшибки Вэлизарий пригнулся и выставил длинный меч острием вперед, как копье. Спата пробила доспех и осталась глубоко в груди. Клинок кавалериста просвистел над головой Вэла и лишь срезал волосы с макушки.

Заняться третьим катафрактом юноша не успел – неподалеку дрался Лазарь со спешившимся врагом. К нему мчался всадник с занесенным мечом. Жить боевому другу оставалось несколько мгновений. Велизарий схватил второй дротик и метнул. Стальной наконечник вонзился кавалеристу в ногу. Тот дернулся, забыл о Лазаре, ухватился за бедро и проскакал мимо.  

Вэл повернулся к последнему катафракту, но его помощь уже не требовалась. На всадника несся здоровенный детина. Он бешено вращал огромным кузнечным молотом. Глаза его светились помешательством. Силач обрушил свое страшное оружие на коня, и тот с надрывным ржанием завалился на бок.

Бородатый молотоносец повернул голову, заметил Велизария, издал жуткий рев и бросился на него, приняв за врага. Юноша натянул поводья, чтобы уйти от столкновения, но лошадь уперлась крупом в каменный бортик фонтана. Отступать было некуда. Рука Вэла легла на рукоять последнего дротика. Инстинкт приказывал убить бородача. Ладонь сжала оружие и похолодела. «Не смей! » – приказал он себе. «Сдохни, но товарища губить не смей! »

Через мгновение раздался звук ломаемых костей. Мир вокруг завертелся, все краски смешались. Последнее, что Велизарий увидел перед тем, как его поглотила тьма, – это неестественно вывернутая шея лошади, которая таращилась на него обезумевшими от боли и страха глазами.

 

 

* * *

 

«Наврал. Этот однорукий лис все выдумал. Он умеет морочить головы. Наводить туман. Не было никакого Евгария. Раз я не помню, то его в поместье не было. А если и был, это ничего не значит. Декстер мог оклеветать случайного человека».

«А если это все-таки правда? » – вопрошал сам себя Иоанн.

«Тогда у меня будет одним врагом больше, вот и все».

«А как же люди, которых ты предал? » – не унимался внутренний голос.

«Это не люди, а бунтовщики и преступники! Я выдал их властям, исполнил свой долг. Поступил так, как предписывает закон».

«Но тогда получается, что Декстер не виноват…»

«Виноват! Виноват! » - злобно оборвал себя юноша. «То, что он, может быть, не домогался моей сестры, не отменяет остальных его преступлений. Сейчас главное – добраться до Орлика. Лишь бы он не забыл, о чем просил его Константин…»

Всю дорогу домой Иоанн бежал. Так долго он не бегал ни разу в жизни, но время словно остановилось для него. Внутренний диалог поглотил все внимание. Ноги сами выбирали дорогу. Дыхание сбилось, его сильно лихорадило. Прохожие шарахались от странного парня, как от чумного. Каким-то волшебством бессмысленное метание по Городу закончилось на улице Могильщиков, темной и разбитой. Нога угодила в яму, и юноша растянулся на грязной мостовой. Боль от разбитых коленок немного привела его в чувство. Он поднял голову и увидел впереди доходный дом Арташеса. Там, за третьей дверью справа, его ждал ответ на главный вопрос жизни.

Иоанн сплюнул грязь, налипшую на губы, хотел подняться, но вдруг заветная дверь отворилась. На пороге показался человек в темном плаще, под которым угадывался кожаный нагрудник. Лицо ночного посетителя казалось чрезвычайно знакомым. За ним из жилища вышли еще трое. Они были моложе первого. Внешность и повадки гостей были явно бандитскими.

Последний, четвертый, держал в руках металлический светильник, снятый с потолка. Он бросил его на пол, запер дверь и подпер бревном. В окне заплясали отблески пламени.

«Это же араб, что шил для нас одежду в Анкире! » – очнулся Иоанн. «А остальные – его сыновья! Зачем они здесь? »

Араб (юноша запамятовал его имя) достал из-под плаща кинжал Орлика, поцеловал клинок и пристегнул к поясу. Четверка накинула на голову плащи и исчезла в ближайшем переулке.

«Неужели они убили славянина»? – задохнулся от возмущения Иоанн. «Нет, нет, только не это»! Он рванулся к дому. Отбросил в сторону бревно и распахнул дверь. Его обдало жаром. Светильник валялся у левой стены. Огонь жадно лизал деревянную перегородку, перекинулся на худосочные соломенные матрасы и стремительно пожирал их вместе с клопами. Между постелями неподвижно лежал Орлик. Из его левого бока торчала рукоятка кинжала. Темное пятно крови расползалось по грязной тунике. У его сапога валялась мертвая тушка кота.

Иоанн схватил славянина за ноги и поволок прочь из горящей комнаты. Руки заколотого парня задрались и хля́ стали за головой. Тело оставляло за собой кровавый след. На середине улицы юноша остановился, поднял голову товарища и стал трясти ее, бить ладонями по щекам.

– Очнись! Слышишь меня?! Очнись! Если ты сейчас умрешь, я оживлю тебя и придушу своими руками! Открой глаза! Ну же!

Орлик слабо застонал. Его веки разлепились, но взгляд был туманный. Иоанн стал кричать в самое ухо умирающего.

– Помнишь, нас лечили в монастыре?! После снежной бури! Мы думали, что Константин умрет, и пришли к нему попрощаться. Он тогда просил тебя найти его друзей в Городе! Помнишь? Где они живут?!

Юноша припал к лицу Орлика, чтобы не упустить ни единого звука. Тот напряг последние силы и зашевелил бледными дрожащими губами.

– Лавка пряностей… на улице Медников… я не хочу умирать… помоги мне… – из голубых глаз славянина покатились слезы.

– Ты не умрешь, не волнуйся… Сейчас я лекаря… – засуетился Иоанн. – Тут где-то недалеко больница, в которую ты ходил. Где она? Скажешь? Куда идти?

Орлик уже не слышал. Глаза его закатились. Тело обмякло. На бездыханном лице играли блики от разгоравшегося пожара. Вокруг суетились полуодетые жильцы дома, спасавшие себя и свое имущество. Никому не было дела до лежащих в грязи молодых людей.

«Еще один человек погиб по вине Декстера» – стиснул пылающий лоб Иоанн. «Он настоящая ядовитая кобра. Ничего, я отсек ему голову и вырвал клыки. Осталось лишь добраться до лавки пряностей и убедиться, что Павел наврал…»

Внезапно тяжелая ладонь легла на плечо Иоанна.

 

 

* * *

 

Темнота сгустилась. Ее холодные мокрые щупальца обхватили голову, лицо, рот. Забили ноздри и полезли в глотку. В ужасе Велизарий замахал конечностями, задергался. Руками он обхватил голову, которая оказалась до неприличия большой и твердой. Тело пронзили судороги.

Неожиданно мир опять завертелся. Щупальца отпустили, легкие наполнились воздухом. Вэл открыл глаза. В свете факела он увидел, что стоит на коленях и держит в руках ведро с водой. С волос и лица стекали струи. Чья-то сильная рука держала его за шиворот.

– Очнулся? – спросил молодой голос. – Или еще окунуть?

– Не надо. Я сам.

Велизарий набрал полную грудь воздуха и опустил голову в холодную влагу. Боль в затылке притупилась. Тошнота прошла. Мысли успокоили свой бег. Молодой человек нетвердо поднялся на ноги.

Тюремную камеру он опознал сразу. Такой же темный каменный мешок, как и в прошлый раз. Скорее всего, это была Претория – темница, вход в которую он наблюдал во внутреннем дворе Священного Дворца. А может любая другая из дюжины городских тюрем.

Рядом стоял экскувит с малоприметной внешностью. Он держал факел и безразлично взирал на заключенного.

­­– На выход! – развязно приказал он.

Внутри ничего не дрогнуло. Не было ни страха, ни волнения о своей участи. Пусть мучают. Пусть оставят в темноте на долгие годы. Пусть убьют. Какая теперь разница? Пошатываясь, Вэл прошел в коридор, в котором не горело ни единого светильника. Пламя в руке конвоира освещало пространство на двадцать футов вперед. Дальше все тонуло в непроглядном мраке.

– Направо! – скомандовал гвардеец.

Через пятьдесят шагов они остановились у двери, – безликой, как и все в этом месте. Экскувит затолкал узника внутрь и запер. В камере оказалось светло, но Велизарий моментально об этом пожалел. С потолка свисала цепь, к которой за руки было приковано бездыханное тело. Перед тем, как расстаться с жизнью, несчастный испытал нечеловеческие муки – его запороли до смерти. На спине не осталось ни единого целого кусочка плоти. Кое-где видны были кости. Кнут несколько раз задел лицо и своротил нос, но Велизарий и так узнал мертвеца – это был он. Его волосы, его руки и плечи, его сапоги и штаны. В стороне валялся его нагрудник. Горло запульсировало, ноги подогнулись и Вэл осел на забрызганную кровью солому.

«Я умер? » – удивился он. «Кто же тогда привел меня сюда? Неужели ангелы выглядят, как гвардейцы узурпатора? Скорее, это был один из духов злобы. После всего, что я натворил, вряд ли меня примут в небесные обители».

– Любуешься?

Велизарий обернулся на голос. Позади стоял седовласый экскувит в золоченом литом доспехе. На груди красовались два выгравированных оленя. Его по-мужски красивое лицо несло на себе отпечаток ума и былых страстей. Вэл напрягся, пытаясь вспомнить, где он видел этого человека.

– Приск, комит экскувитов и зять императора Фоки – представился он.

Перед глазами у юноши сразу всплыл Ипподром, царская кафизма и Приск, рассказывающий какие-то сальности на ухо Фоке.

– В скверную историю ты вляпался. – Комит заходил по каменному мешку, словно выступал с речью перед Сенатом. – Знай ты этих людей чуть лучше, не то что за общий стол, но даже в одних латринах не сел бы рядом. Когда-нибудь летописцы назовут этот бунт «заговором гордых». В руках у заговорщиков было все, чтобы сбросить узурпатора с престола. Единственное, что помешало им победить – гордость. Каждый хотел сесть повыше, презирал своих соратников, и готов был вцепиться им в горло, лишь бы другим было хуже, чем ему. Слуги доносили на своих господ, дети на отцов, братья на братьев… Говорят, что в конце времен люди провозгласят гордость высшей добродетелью. Все, что будет потакать их капризам и страстям, объявят почитаемым и полезным. Любой призыв к сдержанности, умеренности и трезвому взгляду на самих себя будет караться, как тяжкое преступление. Человечество с радостью погрузится в болото неги и распущенности. К счастью, до этого еще далеко. Единственное, чего добиваются отъявленные гордецы сейчас – роют себе могилы и ломают друг другу хребты.

Приск замолчал. Его лицо утратило философскую благодушность. У серых глаз собрались морщинки.

– Видишь это тело? – стальным голосом спросил комит. – Это ты. Бунтовщик, разбойник и убийца Велисарий. Замучен до смерти во время допроса. Тюремщик переусердствовал.

– Я не понимаю… – застонал Вэл.

– Если бы все шло своим чередом, здесь на самом деле висел бы ты. Я не сочувствую людям, подставляющим шею под меч. Из тебя в будущем вышел бы неплохой воин, и даже архонт. За годы службы Фоке я казнил сотни многообещающих людей вроде тебя. В нашем мире таланта недостаточно, чтобы выжить. Но у тебя нашлись влиятельные покровители…

– Покровители? – не поверил своим ушам арестованный.

– Покровительница. Она очень просила за тебя. Я не смог отказать.

«Зефира! » – Вэла ударило молнией. Он заерзал на полу и поднялся. Его глаза загорелись.

– Пришлось выбрать бунтовщика, похожего на тебя внешностью и телосложением, и немного над ним поработать. Лазарь подошел идеально…

– Это Лазарь?! – задохнулся юноша. Он впился глазами в бледное лицо, крепкие руки и темные волосы. Вэл сделал три шага к боевому товарищу, наклонился и поцеловал его.

– Прости меня, друг – прошептал он. – Я так старался уберечь тебя от гибели, и сам стал ее виновником. Я подвел тебя. Не защитил твою спину. Прости и не держи на меня зла.

– Однако у всего есть цена. Оказывать бесплатные услуги не в моих правилах, а ходячий мертвец вроде тебя очень полезен. Поэтому спрашиваю сразу – согласен ли ты поработать посыльным, в обмен на свободу и жизнь?

– Нужно отнести письмо? И все? – не поверил Вэл.

– Да.

– А ты не боишься, что я обману? Соглашусь для вида, а как только окажусь вне досягаемости, забуду о данном слове.

– Ты плохо представляешь себе границы моей власти. Если думаешь, что, обманув меня, сумеешь где-то укрыться, значит, ты еще глупее, чем я предполагал. Но в данном случае мое задание тебе понравится. Очень.

– Хорошо. Я клянусь исполнить поручение, даже если для этого мне пришлось пожертвовать жизнью. Своей, но не жизнями близких мне людей – произнес Вэл после раздумья. Приск удовлетворенно кивнул.

– В твой пояс вшито письмо для экзарха Африки Ираклия. В нем я прошу его остановить поставки хлеба для столицы, явиться с войском в Константинополь и свергнуть узурпатора Фоку.

– Ты хочешь свергнуть собственного тестя?!

– Уверен, ты слышал историю о моей статуе, возведенной на Ипподроме в качестве свадебного подарка. Тогда я чудом избежал казни. Главный урок, который я вынес из этого инцидента – один из нас должен умереть. Либо Фока, либо я. Надеюсь, ты поможешь мне выжить…

– Да. Чего бы мне это ни стоило – загробным голосом произнес Вэл.

– Хорошо. Если с письмом что-то случится в дороге, передай Ираклию мои слова. Фока держит в заложниках его жену Епифанию и невесту сына Евдокию. Пусть не опасается за них и без опаски собирает войска. Моя жизнь – порука их жизней. Если они пострадают от руки узурпатора, Ираклий может сделать то же со мной.

Велизарий молча кивнул. Приск подошел к двери и постучал в дверь. На пороге появился малоприметный экскувит.

– Здешние подземелья тянутся до самого моря. Мой копьеносец проведет тебя по ним в гавань и посадит на корабль. Он следует в Александрию, а оттуда в Карфаген, столицу африканского экзархата. – Комит взял Велизария за плечи и внимательно посмотрел в глаза. – Надеюсь, Зефира рассказывала о тебе правду, и я не совершаю самую большую ошибку в жизни.

– Я тоже на это надеюсь – с горькой усмешкой ответил Вэл. Он оглянулся на мертвое тело Лазаря и замер, не в силах вынести этого зрелища. Казалось, его сердце разорвется от горя и неизбывного чувства вины.

– На выход! – раздался резкий окрик экскувита и тяжелый кулак толкнул его в спину.

 

 

* * *

 

Огромная желто-оранжевая луна висела над воротами святого Иоанна. Ее рассеянный свет заливал массивные зубчатые стены, башни, крыши домов, и выплескивался на зыбкую мрачную поверхность Мраморного моря. Всего несколько часов назад здесь вздымался густой лес мачт с косыми парусами. Армия возвращалась в Город из несостоявшегося похода. Сотни кораблей заполняли гавани, швартовались у пристаней, высаживались на берег. Вооруженные солдаты отправлялись на войну с непокорными горожанами.

Сейчас же на рейде стояло лишь пять дромонов. Петр с ненавистью глядел на них. Дрейфующие в ночи, корабли напоминали хищных грифов, парящих над убитой добычей. Его рот скривился в горькой усмешке, словно на язык попал лист полыни.

Волею случая заговор провалился. Все было рассчитано и подготовлено. Трон узурпатора подпилен. Дело казалось верным. Однако случилось то, чего никто не ждал. Злобный мальчишка с больной фантазией влез и спутал все фигуры на доске. Если бы две недели назад Иоанн встретил в резиденции эпарха Петра и рассказал о заговоре ему, узурпатор был бы уже мертв. Но проклятый песнопевец наткнулся на сотника Лаврентия – эту гнусную собаку, которая ест с рук Доментиола. План, так тщательно воплощавшийся, треснул и развалился в один момент.

Петр вспомнил лицо Германа… Патрикий так был уверен в победе своих сторонников, что обещал помилование солдатам, заковывавшим его в кандалы. Вспомнил лицо Константины, вдовы императора Маврикия – гордой, по-прежнему красивой женщины, не проронившей ни слова при аресте. Вспомнил десятки других заговорщиков, схваченных и замученных сегодня. На душе опять сделалось невыносимо тошно. Как прежде. Только к тягостному чувству добавилось отчаяние. Петр явно ощутил, что никаких перемен ждать не стоит. И надеяться нельзя. Надежда размягчает сердце, делает тебя уязвимым. Помаячит перед носом, и обманет, растворится во мгле. Ты же остаешься на руинах, обнаженный и беззащитный.

Петр поежился от предрассветного холода. Он был одет портовым грузчиком – в пожелтевший далматик из крепкой дерюги, и потертые кожаные штаны. Для работы идеально. Но если долго стоять на пирсе без дела, можно было и простудиться. Рядом покачивался на волнах и скрипел снастями небольшой торговый корабль. Его хозяин – просоленный мужчина с лицом, изборожденным глубокими морщинами, то и дело выходил на корму и нетерпеливо оглядывал берег.

«Волнуется, что пассажиры опаздывают» – отметил про себя Петр. «Может и правда что-то случилось? Скоро будет светать, а Леонида все нет. Неужели попали в историю? Марин – человек знающий, расторопный. Должен был передать купцу разрешение на выезд, и провести за стены через тайную калитку. Да и сам Леонид – битый волчара. Умеет путать следы. Почему же так долго? »

– Хватит таращиться на море! Разматывайте швартовы! – раздался окрик сзади. Петр развернулся и увидел, как по причалу бодрым шагом идет Леонид. За ним шли двое мужчин вели под руки Иоанна. Тот едва перебирал ногами. Лицо было в испарине, губы бессвязно шевелились.

Симпон нагнулся над металлической тумбой и принялся снимать с нее толстый канат, однако краем глаза следил за юношей. Вот почему купец задержался – вместо того, чтобы спасаться самому, отправился на улицу Могильщиков за своими подопечными. Однако вместо троих нашел только одного. Велизария, по вине братца, запороли до смерти в Претории. Славянин вообще оказался добычей сразу двух хищников – сначала отомстил обгорелый Василиск, а потом ограбили сарацины. Они почему-то верят, что его старый нож укажет путь к тайнику с несметными богатствами. Варвары. Дикие люди.

Когда Иоанн поравнялся с Петром, симпону нестерпимо захотелось накинуть канат на шею предателю и сдавить изо всех сил. Раз уж его товарищи мертвы, пусть и эта плюющаяся ядом кобра сдохнет. Петр стиснул ладонями швартовы, но неимоверным усилием воли сдержался. Смерть этой гадины, конечно, доставит ему удовольствие, но сорвет план спасения Леонида. Да и сам купец ринется на помощь к своему подопечному, а он – грозный противник. Выбраться из его лап не так просто. Симпон вздохнул и пошел разматывать следующий швартов.

– Достал разрешение? – крикнул хозяин корабля поднимающемуся по трапу Леониду. Тот достал из рукава сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его моряку. – Слава Богу! Поднять якорь!

Петр бросил в воду последний канат, удерживавший корабль у пристани, стащил на пирс деревянный трап, повернулся спиной к уплывающим и направился к городу.

«Все, что мог, я сделал» – сказал себе симпон. «Оберегать их дальше – не моя забота. Моя работа – казнить заговорщиков»…

[1] Никифор Малеин. Тайные хроники (англ.).

[2] Три сажени - около пяти с половиной метров.

[3] Каппадокия – провинция в юго-восточной части современной Турции.

[4] Нисса – небольшой город в провинции Каппадокия. Ныне - г.Невшехир.

[5] Анастасий I – император Восточной Римской Империи с 491 по 518 год. Снискал популярность подданных благодаря смягчению налогового бремени. Проявил огромную силу и энергию в управлении делами Империи.

[6] Историческое название полуострова, нычастьне занимаемого Турцией.

[7] Юстинианова чума – первая мировая эпидемия чумы, разразившаяся в 540-544 годах во время царствования императора Юстиниана Великого. Ее жертвами на Востоке стало около 100 миллионов человек, в Европе ­– до 25 миллионов. В столице Восточной Римской Империи Константинополе погибло 40% населения.

[8] Тапробана – римское название острова Цейлон

[9] Далматик – верхняя одежда, плотная туника с рукавами до запястий.

[10] Восток – самая большая провинция Восточной Римской Империи. Занимала территорию современных Болгарии, Турции, Сирии, Ливана, Израиля, Иордании, Египта. Ее правитель (префект) был одним из наиболее могущественных людей в Империи.

[11] Талант – мера веса, равная 25, 9 кг. В пересчете на современные деньги два таланта золота равны примерно двум миллионам долларов.

[12] Номисма – золотая монета, имевшая хождение в Византии. В пересчете на современные деньги равна примерно ста пятидесяти долларам.

[13] Африканский экзархат — византийская провинция, располагавшаяся на территории современных Ливии, Туниса, Алжира. Столицей являлся Карфаген. Во главе провинции стоял экзарх, совмещавший функции гражданского управления и военного командования.

[14] Экскувиты – один из элитных отрядов императорской гвардии. Создан в середине V века императором Львом I Макеллой. Имели большое влияние, возвели на византийский престол ряд императоров. В VIII веке составили профессиональное ядро средневековой византийской армии.

[15] Страна Шелка – одно из названий Китая.

[16] Геронда – вежливое обращение к пожилому человеку.

[17] Форум – римское название площади.

[18] Терций из Равенны построил склеп для себя и своих близких, кто верит в Бога.

[19] Тарс – современный город Тарсус на юго-восточном побережье Турции. Главный город римской провинции Киликия, крупный торговый и военный центр. Родина св. Апостола Павла.

[20] Атталия – современная Анталья на южном побережье Турции.

[21] Школа профессоров Капитолия, или Магнаврская школа – один из наиболее выдающихся университетов Римской Империи. Основан Императором Феодосием II в 425 году. В нем обучались медицине, философии, риторике и праву.

[22] Стратилат – военачальник.

[23] Фракия – Римская провинция, расположенная на самом краю юго-восточной части Балканского полуострова. Находилась на территории современных Греции (северо-восточная часть), Болгарии (юго-восточная часть) и Турции (европейская часть до Босфора).

[24] 608 год от Рождества Христова.

[25] Симпон – заместитель градоначальника, второе лицо в городе.

[26] Анкира – нынешняя Анкара. Крупный торговый центр к северо-западу от Ниссы.

[27] Авары – кочевой народ азиатского происхождения. В VI веке переселились в Центральную Европу и создали там свое государство – Аварский каганат, который располагался на территории современных Венгрии, Словакии, Хорватии, Румынии, Сербии и Украины. На Балканах граничили с Восточной Римской Империей.

[28] Ладонь – мера длины, равная примерно 7 сантиметрам.

[29] Фессалоники – один из крупнейших городов Римской Империи, расположенный на греческом берегу Эгейского моря. Находился на пересечении дорог из Константинополя в Рим, и из Афин в Причерноморье. Имел стратегическое значение, как военный и торговый центр. Во время балканского расселения славян много раз подвергался нападениям и осадам.

[30] Мелитена – современный г.Малатья в Восточной Турции. Располагался на границе Римской Империи с Арменией и Персией. Один из крупнейших городов Малой Азии.

[31] Ливадия – один из районов Константинополя, расположенный в садово-парковой части столицы. В нем располагались резиденции высших чинов Империи, Патриарха.

[32] Понт Эвксинский – греческое название Черного моря. В древности, когда берега моря были заселены враждебными грекам племенами, оно называлось Негостеприимным, Аксинским. Позднее, после освоения его берегов колонистами, стало называться Гостеприимным, Эвксинским, или просто Морем – Pontos.

[33] Прекратите. Оставьте его в покое (перс.)

[34] Полторы тысячи мелиарисиев серебром составляют около 20.000 долларов в пересчете на современные деньги.

[35] Темное время суток делилось на 4 стражи, каждая по три часа. Четвертая стража продолжалась с 3: 00 до 6: 00 по современному исчислению времени.

[36] Подобное лечится подобным. (лат.)

[37] Галатия – римская провинция, расположенная в центре Малой Азии. Ее столицей являлся город Анкира – нынешняя Анкара.

[38] Чатуранга – древнеиндийская игра, прародитель шахмат.

[39] А лох ин коп – дырка в голове (евр.)

[40] Нуммус – самая мелкая бронзовая монета в Римской Империи.

[41] Крез — царь Лидии (первая половина VI в. до н. э.). Был обладателем несметных сокровищ.

[42] Латрины – общественный туалет.

[43] Перистиль – открытый внутренний двор, окруженный колоннами, которые поддерживают крышу.

[44] Город Самосата находился в северной части Сирии. В нем была важная переправа на торговом пути с Востока на Запад. Родина Самосатских мучеников и святого Евсевия Самосатского.

[45] Монофизитство – учение, возникшее в V веке и отрицающее человеческую природу Христа.

[46] Вторая стража ночи – с 21: 00 до 0: 00. Третья стража ночи – с 0: 00 до 03: 00.

[47] Циканий – мяч для византийского конного поло. Две группы всадников, держа в правой руке палку с затянутой струнами петлей на конце (похожую на ракетку), пытались захватить мяч и гнать его в установленное место.

[48] Пятнадцать стадий – примерно 3 километра.

[49] Эпарх – градоначальник столицы Римской Империи.

[50] Комит священных щедрот – хранитель императорской казны.

[51] Глава квартальных надзирателей – главный полицейский в Городе.

[52] Кафизма – название императорской ложи на Ипподроме.

[53] Ктесифон – столица Персидского царства. Один из крупнейших городов того времени. Располагался примерно в 32 км от современного Багдада ниже по течению Тигра.

[54] Дромон – византийский легкий, быстроходный и маневренный корабль с одним рядом весел. Его название в переводе с греческого означает «бегун».

[55] Стола – верхняя женская туника с широкими рукавами и широким подолом.

[56] Мафорий – женский плащ-мантия.

[57] Нартекс – притвор, входное помещение, примыкавшее к западной стороне храмов.

[58] Лангобарды – германское племя, захватившее большую часть Италии, и основавшее свое королевство. Под властью Константинополя оставались земли вокруг Рима и Равенны, Южная Италия, а также острова Сицилия, Сардиния и Корсика.

[59] В Римской Империи «волчицами» (lupae) называли проституток, потому что считалось, что волчицы необычайно сексуальны. Публичные дома, соответственно, называли «лупанариями».

[60] У ветхозаветного патриарха Иакова было 12 сыновей, старший из которых – Рувим, а младший и самый любимый – Иосиф. Братья позавидовали Иосифу и продали его в рабство, а отцу сказали, что Иосифа растерзали дикие звери.

[61] Геркулесовы столбы – название двух скал на противоположных берегах Гибралтарского пролива (Гибралтар и Сеута). По легенде Геракл воздвиг эти скалы, как знак края обитаемой ойкумены.

[62] День Константинополя праздновался 11 мая, и являлся одним из главных торжеств. Город украшался цветами, дорогими тканями и огромными переносными люстрами. Проводились скачки на Ипподроме, пляски и выступления цирков. На улицах устраивался общий пир для горожан, раздавались деньги от имени Императора, хоры исполняли песнопения.

[63] Кальдарий – самое горячее помещение римских бань, с теплыми ваннами и горячим паром, чтобы вызвать потоотделение. Современный турецкий хамам происходит именно от римского кальдария.

[64] Чувак, или чаво на цыганском языке означает свой парень.

[65] От цыганского тэ дилабас – петь, исполнять песню.

[66] Лавэ – деньги на цыганском языке.

[67] Лаодикия – крупный торговый город в провинции Ликаония. Расположен к югу от галатской степи. Упоминается в Откровении Иоанна Богослова в числе «Семи церквей» Анатолии.

[68] Чатуранга – прародитель шахмат. Являлась азартной игрой, в которую проигрывали крупные суммы денег.

[69] Городские партии, или димы – спортивно-политические организации крупных городов Восточной Римской Империи. Имели множество приверженцев среди всех слоев населения. Участвовали в спортивных состязаниях, выражали одобрение или неодобрение действий властей, подавали жалобы, участвовали в обороне города, устройстве зрелищ и пр.

[70] Одна драхма весит примерно 4 грамма. 64 драхмы составляют около 250 грамм.

[71] На греческом языке вигла означает «сторожевой пост», «наблюдательный пункт».

[72] В пьесе Еврипида дочь царя Ээта Медея полюбила предводителя аргонавтов Ясона, помогла ему добыть золотое руно и бежала вместе с ним из Колхиды. Когда корабль ее отца начал настигать «Арго», Медея убила своего младшего брата, расчленила его тело на несколько кусков и бросила их в воду. Ээту пришлось задержать судно, чтобы подобрать остатки тела сына.

[73] Катергон – греческое название галер, на которых ссылали осужденных. От этого слова произошло русское «каторга». 

[74] Панахранта – в переводе с греческого означает Всенепорочная, Пречистая.

[75] Пенула – римское название плаща.

[76] Четыреста литр золота примерно соответствуют четырем миллионом долларов.

[77] Скимен – молодой лев.

[78] Аякс Оилид – один из ключевых героев поэмы Гомера «Илиада». Прозван Малым Аяксом, так как уступал в росте и силе другому участнику Троянской войны, Аяксу Теламониду (Большому Аяксу).

[79] Падгушпан – командующий войсками.

[80] Марзбан – наместник в небольшой области.

[81] Тавия – город на востоке провинции Галатия.

[82] Понтийский берег – берег Черного моря, Понта Эвксинского.

[83] Хосров I Ануширван – шахиншах из династии Сасанидов, правивший Ираном с 531 по 579 год. Время его правления часто именуют «золотой эпохой».

[84] Мелитена – крупный город на границе Римской Империи с Персией и Арменией.

[85] «Бессмертные» – название гвардии шахиншаха.

[86] В древности существовал обычай креститься во взрослом возрасте. Поскольку таинство крещения омывает все грехи человека, то его откладывали до 30-40 лет, а иногда и до смертного одра. В конце концов, блаженному мученику Петру явился Ангел, который сказал: “Доколе вы будете посылать сюда запечатанные мешки, но совершенно пустые, без всякого содержания внутри? ”

[87] Сорок локтей – около двадцати метров.

[88] Три локтя – сто тридцать пять сантиметров.

[89] Четыре локтя – сто восемьдесят сантиметров.

[90] Четыре с половиной локтя – более двух метров.

[91] Кувшин – византийская мера объема жидкостей, равная 3, 28 литра.

[92] Tu quoque, Brute, fili mi! – И ты, Брут, сын мой! (лат.)

[93] Ника (греч.) – победа.

[94] Пятьдесят локтей составляют примерно 25 метров.

[95] Анало́ й (греч. «подставка под книгу») – высокий, вытянутый вверх четырехгранный столик с пологой доской для письма или чтения стоя.

[96] Три стадия – около 500 метров.

[97] Катехумен – человек, получивший устное наставление в вере, кандидат к крещению.

[98] Около 120 килограмм.

[99] Индикт – порядковый номер года в 15-летнем цикле. Был введен императором Диоклетианом, поскольку в Римской Империи каждые 15 лет проводилась переоценка имущества с целью пересчета величины налогов.

⇐ Предыдущая1234

Поделиться: