Я вошел в классную комнату. Над доской висела фотография Сталина в форме генералиссимуса. Круто обернувшись, я обнаружил перед собой несколько учеников.

— Вы знаете, кто на фотографии? — спросил один из них.

— Что я, маленький, чтобы не знать!

В классе было два окна, а в простенке между ними висело что-то вроде плаката. Я подошел поближе. Оказалось, это новый гимн Советского Союза, написанный композитором Л. Александровым. «Союз нерушимый республик свободных...» — прочитал я.

— Что это такое? — спросил я ребят.

— Наш гимн!

— А «Интернационал»?

— Его теперь поют только члены партии.

Левую стену закрывала большая карта Советского Союза. На ней Кенигсберг уже фигурировал как Калининград, три прибалтийских государства, Карелия, Молдавия и Сахалин располагались внутри жирной линии, обозначавшей государственную границу СССР. Фотография вождя, текст гимна, новая карта Советского Союза служили единственным украшением классной комнаты.

— Как называется столица СССР? — поинтересовался я.

— Москва.

— А Германии?

Ребята промолчали.

— А столицу Японии знаете?

— Нет.

— Она называется Токио.

— А метро там есть? — ученики задали мне вопрос, который я десятки раз (прямо анекдот какой-то! ) слышал от взрослых русских.

Ребята никогда, наверное, не видели метро, поэтому хотели услышать рассказ о любом, пусть даже японском. «Лучшее в мире московское метро» с мраморными вестибюлями тем не менее было для них предметом особой гордости. Советский народ возвел его на мифические высоты.

— Конечно, есть! — солгал я ребятам.

— Неправда! — прогремел за моей спиной голос, от которого я даже вздрогнул.

Я обернулся — на пороге стояла учительница.

— Загляните в Советскую энциклопедию! Там черным по белому написано, что метрополитен построен только в четырех городах мира — в Москве, Нью-Йорке, Лондоне и Париже.

Я не знал, как отозваться на эту грозную тираду, и молча вышел из класса.

Я понял, что все мои знания о Советской России, почерпнутые из книг, безнадежно устарели, не совпадают с советской действительностью. Во всяком случае, об этом говорил мой опыт. Они ограничивались послереволюционным десятилетием, когда Россия была еще ленинской, в ней громко звучал «Интернационал», Маяковский сочинял стихи, а Эйзенштейн и Пудовкин творили новое киноискусство. О той России я знал из очерков Удзяку Акиты и Анри Барбюса, которые в качестве официальных гостей участвовали в праздновании десятилетия революции. Я смотрел на Россию глазами Шарля Бирдракка и Джона Дьюи.

В последующее десятилетие доступ информации из России в милитаристскую Японию был прекращен. Именно в тридцатые годы, видимо, в Стране Советов произошли существенные перемены, о которых я ничего не знал. В тот период началось претворение в жизнь сталинской теории о строительстве социализма в отдельно взятой стране, разработан первый пятилетний план развития народного хозяйства. Тогда же были преданы суду Каменев, Зиновьев, Бухарин, Радек, умер Горький, пал от руки убийцы Киров, а маршал Тухачевский приговорен к смертной казни. В те годы приняли сталинскую Конституцию, выпустили «Краткий курс истории ВКП(б)», так сказать, священное писание советского периода, учредили Сталинскую премию. 1939 год, когда отмечалось шестидесятилетие Сталина, стал годом окончательного торжества его беспредельной власти. Очевидным свидетельством этого была приветственная речь престарелого Калинина, произнесенная на юбилее вождя.

В тот период Андре Жид по возвращении из поездки по Советскому Союзу начал свое знаменитое наступление на конформизм. Лион Фейхтвангер написал книгу «Москва 1937», восемь глав которой посвятил будням и праздникам, конформизму и индивидуализму, демократии и диктатуре, национализму и интернационализму, войне и миру, Сталину и Троцкому, явной и тайной сторонам судебных процессов над троцкистами, любви и ненависти.

Следующим был этап освободительной войны против фашизма. Она вошла в историю СССР под названием второй Великой Отечественной войны (первой в России называют войну под руководством фельдмаршала Кутузова с армией Наполеона). Значительным событием в пятилетней войне стало создание единого фронта «демократических сил», куда вошли США, Англия и Франция. К тому же времени относятся выступления Эдгара Сноу и Евы Кюри.

Но государство, в котором очутился я, переживало совершенно иную эпоху, когда в порядке всесторонней подготовки к воображаемой крупномасштабной войне велась организованная пропаганда советского патриотизма для внутреннего потребления и не прекращались обращенные вовне нападки на «лагерь империализма во главе с США».

Каждый день приносил новые перемены. Профессор Джон Дьюи, посетивший Советы в 1928 году, писал в воспоминаниях: «Россия находится в состоянии движения, резких перемен и потрясений. Поездка в эту страну преподала мне единственный урок —все наши общие представления и рассуждения о Советской России ошибочны. Выводы, сделанные пять лет назад, не имеют никакого отношения к ее сегодняшнему дню, а в 1933 году они, вероятно, будут иметь интерес только для архивариусов. Жизнь России такова, что ее внутренняя политика делает непредвиденные ходы. Последовательностью отмечен лишь жесткий внешний курс советского правительства. Считаю необходимым подчеркнуть изменчивость и текучесть ситуации в СССР».

Как часто вспоминал я эти слова американского философа, справедливость которых была подкреплена моим горьким опытом!

Весна

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться: