Мы отстали от своего полка

 

Два трактора нашей батареи были выведены из строя, и пушки пришлось перевозить поочередно. Трактора тихоходные; пока возвращались за другими орудиями, проходило много вре­мени. Мы находились возле уже перевезенных пушек. По мере удаления от того населенного пункта, где мы прорывались, рассто­яние между перевозимыми поочередно орудиями всё увеличива­лось, и промежуток между рейсами доходил до двух часов.

Нас, устав­ших от дневного напряжения и ночного перехода, к утру, как обычно, стал одолевать сон. Старшина Дмитрий Грачев, я и несколь­ко человек из взвода управления решили, в ожидании подхода тягачей с орудиями, "задавить комара", как выражаются солда­ты. В конце уже другого селения мы увидели сарай, зашли туда и прилегли на солому. Заснули мы сразу; сколько спали - трудно сказать, но, проснувшись, увидели просветы через прорехи в крыше. Прислушались - кругом было тихо. Все поднялись, и каждый, возвращаясь сознанием к реальности, мол­ча приводил себя в порядок. Некоторое время мы чувствовали себя, как в могиле, не зная, что ждет нас за воротами это­го сарая. Может, мы уже в руках у немцев?.. Я взглянул на Гра­чева, и он слегка улыбнулся, как бы ободряя встревоженных товарищей.

В душе я упрекал себя за такую беспечность, но времени на бесплодные сожаления не было, надо было принимать решение. Осторожно открыв ворота, я вышел, посмотрел кругом, но подо­зрительного ничего не увидел, никакого движения вблизи не было. По одному вышли мы из сарая и пошли в поле по направ­лению движения тракторов.

В поле, за этим селением, в лощине стояла раз­битая автомашина, возле нее валялись какие-то вещи и чемоданы. Мы пошли по этой лощине. Вдали виднелся какой-то насе­ленный пункт. Потом мы увидели брошенную повозку, в ней были рулоны вафельных полотенец. Кое-кто стал отрывать от них куски на портянки. Поднялись на пригорок, стали в бинокль рассматривать местность.

Далеко вправо по нашему маршруту двигалась какая-то ко­лонна, но определить, наши это или немцы, было невозможно. Потом по нам была выпущена очередь из пулемёта, и мы спустились опять в лощину.

  Для нас представляло бы большую опасность случайное ранение кого-нибудь из нашей группы, так как никто не мог и мысли допустить бросить раненого, а далеко нести его мы не смогли бы. Это каждый понимал, но вслух не высказывал.

По лощине подошли к населенному пункту и на его окраине увидели брошенную автомашину, чем-то груженную. Открыв каби­ну, я увидел ключ в замке зажигания; в баке был бензин. Наш разведчик Гудыменко взял заводную ручку, а я сел за руль, и машина завелась. Все вскочили в кузов, и мы поехали. Такая радость нас охвати­ла от этой удачи, от мысли, что сумеем быстро догнать своих! При переключении на третью скорость мотор глох. Нас немного учили вождению машины, но выявлять и устранять неисправности мы не умели. Мы думали, что я неумело переключал скорость. Снова завели, двинулись, и опять при переключении на третью скорость заглох мотор. Поехали на второй скорости, но это было слишком медленно. Потом и на второй скорости машина не стала тянуть - глохла.

Сидящие в кузове ребята обнаружили продукты питания и стали брать их в вещмешки, зная, что они будут необходимы нам в пути.

Убедившись, что мы не сумеем выявить и устранить неисправ­ность машины, решили оставить ее. В это время немцы (возмож­но, они следили за нами) дали несколько очередей из пулемёта, раздался глухой стук пуль по кузову автомашины. Все соскочили на землю и укрылись за кузовом машины. Надо было уходить, но оставить машину немцам было нельзя. Тут из рядом стояще­го дома вышла женщина, мы предложили ей взять из машины всё, что ей нужно, но она замахала руками и, заплакав, вернулась в дом. Рассуждать было некогда; мы взяли две бутылки с горючей смесью, бросили в машину, и она вспыхнула.

Нем­цы снова открыли огонь по нам из пулемёта и автоматов, и мы побежали по дороге, огибающей это селение. Уйдя от обстрела, мы свернули в селение, перешли вброд неболь­шую речушку; в одном из домов попросили попить воды. К нам вышли две женщины, вынесли напиться; обе они плакали и ска­зали, что немцы ходят по домам, а ночью их было много, и в се­ле был бой.

На другой стороне села шла перестрелка, и мы стали выхо­дить из этого населенного пункта по большаку. Я был против того, чтобы двигаться по главной дороге, так как она могла быть под обстрелом, но большинство решило идти по ней - так было короче.

Мы почти вышли из села. Слева от нас был колхозный двор, а справа - открытая местность и виднелись несколько курга­нов, но вдруг справа по нам открыли огонь из крупнокалиберно­го пулемета. Мы свернули влево и побежали по колхозному двору...

Мне вдруг представилось всё пережитое, все пройденные трудные километры и тяжелые бои. Невольно я ощутил что-то нехорошее в душе, в голове мелькнуло: вот попадет сейчас одна или две из этих пуль в меня - и буду валяться в навозе на этом дворе... За эту минуту у меня всё перемешалось в голове; я также упрекал себя за то, что не настоял на своем, когда предлагал выходить из села скрытными путями...

Пробежали мы небольшую улочку, держа перед собой личное оружие, готовые вступить в бой при встрече с немцами. За се­лом была лощина; по ее склонам, еще не убранный, стоял под­солнечник, и в нем мы остановились, так как наш товарищ, у которого в вещмешке были продукты, взятые в машине, кричал нам, что если мы не остановимся, то он бросит мешок. Решили по­завтракать, но аппетит пропал, есть совсем не хотелось, одна­ко сознавали, что поесть необходимо, и кое-что поели.

Мы не знали, что нас ждет впереди, где наша батарея, и удалось ли вывезти пушки - ведь вопрос обеспечения тракто­ров горючим был не решён, а оно было на исходе...

Вышли мы в открытое поле. Путь нам преградил противотан­ковый ров; перебрались через него с большими трудностями. Впе­реди был какой-то полустанок или железнодорожный разъезд. Местные жители нам оказали, что вчера там был бой и наши ото­шли. Мы увидели наших убитых бойцов, которые еще не были похоро­нены. Мы взяли у погибших документы для передачи в штаб и распорядились похоронить их. Без всяких отговорок мужчины, из местных, взяли лопаты и пошли копать могилы.

 

   К вечеру мы пришли в селение, где в основном и сосредоточился наш полк, а также много других подразделений, которые отходили вместе с нами и теперь ожидали подхода всех отставших.

Наши связисты при отходе взяли в плен двоих немецких мотоциклистов-разведчиков. Один из них был очень молодой, при допросе плакал, как ребенок; он сказал, что пошел на фронт добровольцем, по настоянию родителей. Пленный показал, что по маршруту нашего отхода движутся крупные соединения моторизован­ных частей и более ста танков.

Наша батарея из-за отсутствия горючего не смогла вывез­ти материальную часть, и орудия пришлось взорвать. В конце селения, противоположном тому, с которого ожидали появления немцев, остановился наш полк и другие части. Второй и третий дивизионы развернули свои орудия в сторону возможно­го появления противника, а наша батарея пушек уже не имела, и это было горько сознавать.

На другой день утром мы разыскали расположение своей ба­тареи и дивизиона и ждали команды. Во второй половине дня через расположение батареи проехала на большой скорости ав­томашина, и сидящий в кузове человек громко выкрикивал: "Танки прорвались! Танки прорвались!"

Пушки наших двух дивизио­нов открыли огонь по немецким танкам. Несколько танков сразу загорелось. В той части селения, откуда появились танки, возник пожар. Количество танков всё увеличивалось, и они вели огонь по населенному пункту и по нашим огневым пози­циям. Боеприпасов у нас было ограниченное количество, и когда мы вышли из селения к огневым позициям, пушки уже были прицеплены к тракторам, и уже в движении их приводили в походное положение. Нас обстреливали из танков. Колонна двинулась по дороге, а мы пошли по полю параллельно дороге.

Появились "мессершмитты" и наши самолеты И-16; завязал­ся воздушный бой, в котором два наших самолета были сбиты; летчики не смогли спастись на парашюте и погибли...

Далеко за полночь мы пришли в какое-то село. В нем многие остановились на ночлег, и хотя село было большое, отыскать свободное место было трудно, так как все дома были заняты отходящими войсковыми частями. Мы предполагали, что наш полк тоже остановился в этом селе и, возмож­но, с наступлением рассвета он будет занимать оборону, а поэтому решили не идти впереди своего полка. Мы постучались в отдельно стоящую избу, вдали от улицы, по которой проходи­ла основная дорога. На наш стук никто не ответил. Почувство­вав, что в доме кто-то есть, стали настойчиво стучать, и толь­ко тогда вышла женщина и, вся дрожа, стала нас упрашивать, чтобы мы ее пожалели и не трогали. (Как будто мы были врагами!) Мы заверили ее, что нас нечего бояться, что нам нужно "немного уснуть".

Отдельная половина дома была неотапливаемая, мы туда вошли, постелили плащ-палатки, легли и быстро уснули, а ут­ром, познакомившись с хозяйкой,  узнали, что она по национальности гречан­ка, у нее много малолетних детей. Она сказала нам, что кол­хоз раздает хлеб, а у нее нет хлеба. Мы помогли ей - принес­ли три мешка пшеницы...

В этом селе нашего полка не оказалось, и он здесь не останавливался. Мы направились по следу трак­торов, гусеницы которых оставляли заметные следы на грунто­вых дорогах - по ним хорошо было держать ориентировку. До самого вечера мы шли голодные, а перед вечером нашли картофельное поле, нарыли картошки, испекли и поели.

След тракторов подозрительно свернул с дороги, но нам ничего не оставалось, как идти по этому следу. Наступила ночь. Мы шли по полю. На траве от мороза появился иней. У ручейка след оборвался, исчезла дорога, проложенная тракторами... Нас кто-то окликнул; приблизившись, мы увидели, что здесь трактора расположились на ночлег. Кругом были граждан­ские лица, стояла будка на колесах. Люди ответили на наши вопросы, и нам стало ясно, что мы пошли по следу эвакуиро­вавшейся МТС (машинно-тракторной станции).

Но где же наш полк?..

Нам предложили переночевать в будке. Утром старший этой эвакуационной группы по нашей просьбе выделил нам трактор ХТЗ с прицепом, а по своей инициативе загрузил в прицеп мешок картошки и какое-то количест­во свинины. Наш старшина Грачев, до армии работавший трактористом, сел за руль, и мы поехали. В этот день мы проехали километров шестьдесят, но своих не догнали. Ночью мы остано­вились в каком-то греческом поселении, нашли для ночлега дом.

На другой день стали заводить свой трактор, но он не за­водился. Грачев упорно с ним возился, но завести трактор так и не удалось. Пошли опять пешим ходом. Нас догнала двигавша­яся по дороге колонна тракторов другой эвакуировавшейся МТС, мы на ходу пристроились, кто как мог, к этой колонне и доехали до какой-то железнодорожной станции. Там мы как будто попали в другой мир: услышали радио, увидели столовую, а в ней торговал буфет, и мы там пообедали. У нас сразу поднялось настроение, ведь много месяцев мы такого не видели и радио не слышали.

Вдруг в столовую зашел командир одного из дивизионов нашего полка. Мы обрадовались, поняв, что наш полк где-то рядом. Командир дивизиона сказал, где расположился полк, и мы совсем ободрились.

Выйдя из столовой, услышали громкоговоритель и направи­лись к зданию, где он был установлен. Стоявший часовой, увидев нас и, очевидно, думая, что мы ищем баню (конечно, после всех передряг мы выглядели далеко не парадно), объяснил нам, что баня с другой стороны. И мы решили помыться в бане, раз вы­дался такой случай. Помылись и даже сменили белье; там в раздевалке сушилось выстиранное, а свое мы оставили взамен...

И вот наконец-то мы пришли в свой полк. Нам сказали, что подали донесение о нас как о пропавших без вести. Наши предположения о грозящих нам неприятностях за несанкционированную отлучку, к счастью, не оправдались; в полку даже обрадовались, что мы вернулись все живые и невредимые.

В эту ночь нам дали участок обороны не как артиллерис­там, а как пехоте, но противника ждали не столько с линии фронта, сколько с неба - воздушный десант. Так мы и пробыли в пехоте до получения новых пушек.

 

Не знаю, как другим, а мне больше всего запомнились случаи, когда приходилось отступать.

В начале войны при отступлении было стыдно смотреть в глаза гражданскому населению, которое оставалось позади нас: тягостно было думать о том, что ждет этих людей с приходом немцев...

 

Глава 4. ЭПИЗОДЫ ВОЙНЫ. В ОБОРОНЕ

 

Наступила осень, потом зима, и немецкие войска как-то прекратили свои наступательные операции, а потом, зимой 1941-1942 гг., наш Южный фронт вместе с другими фронтами начал наступательные бои.

Бои зимой были очень тяжелыми; с нашей стороны были по­тери, но при этом мы увидели собственными глазами убитых и пленных гитлеровцев, много разбитых и брошенных орудий вмес­те со снарядами, а также другую технику противника. Это было как бы моральной компенсацией за все пережитые нами трудности, и мы считали, что так и должно быть и что наступать мы будем не только зимой, но и летом.

Однако наше наступление приостановилось, и мы перешли к обороне...

В конце зимы и весной 1942 года продолжительное время мы занимали оборону под г. Славянском. Наблюдательные пункты (НП) трех батарей нашего дивизиона располагались на опушке леса. Однажды после ночного дежурства на НП, перед рассветом меня сменил командир батареи Федоренко, и я пошел в землянку отдохнуть. Но через короткое время меня разбудил грохот сильного обстре­ла нашего расположения. Выскочив из землянки, мы стали зани­мать оборону по опушке леса. Немцы уже начали стрелять по нам из пулеметов, автоматов и винтовок. Мы получили команду отойти на запасные наблюдательные пункты, которые размещались в селении примерно в четырех километрах от основного НП. Справа по маршруту нашего отхода находились запруженные водоемы рыбхоза, а слева - возвышенность.

Когда мы выходили из леса, слева от нас уже были немцы и вели по нам сильный огонь из автоматов. Мне пришлось отхо­дить рядом с командиром нашего первого дивизиона Григорьевым. Он носил в теплое время года хорошо сохранившуюся фуражку, и немцы, возможно, видя в нем старшего командира, сосредоточили огонь по нему (а соответственно и по мне, так как я был рядом). Я сказал Григорьеву о своем предположении, он снял фуражку, и в результате огонь по нам значительно уменьшился.

Дальнейшее наше отступление в сторону запасных НП по открытой местности значительно усложнилось тем, что мы бе­жали рядом с водоемами, а немцы по возвышенности, стараясь перерезать нам путь отхода и загнать в водоемы рыбхоза. Что­бы не быть только мишенями для обстрела, мы периодически за­легали и открывали прицельный огонь по немцам, этим останав­ливая их, а сами забегали вперед. Так, рывками продвигаясь по складкам местности, в некоторых местах мы настолько сбли­жались с гитлеровцами, что стреляли они в нас, а мы в них прямо в упор. Во время наших перебежек немцы открывали огонь, мы залегали, и пули буквально рядом втыкались в землю.

Мы уже были близко от населенного пункта, куда нам сле­довало отходить, и тут Григорьева ранило в руку - к счастью, легко, и он продолжал бежать... В село немцы сходу не решились войти, и так нам удалось уйти от преследования. На окраине села Григорьеву сделали пе­ревязку и отправили в полковую санчасть.

При отправке в санчасть Григорьев передал командование дивизионом нашему командиру батареи Федоренко, а тот передал мне командование батареей. Придя на запасной наблюдательный пункт, где посто­янно была связь с огневыми позициями, я доложил старшему на батарее Щуру, что командовать батареей приказано мне.

Рядом с этим селением, где был наш запасной НП, по дороге двигалась пол­ным ходом колонна немецких автомашин с пехотой в сопровождении танков. Я быстро подготовил данные для стрельбы с закры­тых огневых позиций и передал команду на батарею. Первый вы­стрел был настолько удачным, что попал прямо по дороге, а так как колонна двигалась сплошным потоком, то была подбита машина, из которой выскочили и рассыпались по сторонам немцы. Я передал команду "Огонь батареей!", и опять снаряды легли по цели. Но тут связист на наблюдательном пункте принял с ОП (огневой позиции) сигнал: "Воздух!"

Самолеты немцев большими партиями летели в сторону на­ших тылов через огневые позиции батареи. Когда фашистские летчики увидели, что наша батарея громит немецкую колонну, "юнкерсы" развернулись и стали бомбить нашу батарею. Последующие мои команды огневые позиции не принимали, и связист на ОП молчал.      

Колонна немцев всё двигалась и двигалась мимо нас, но связи с огневой позицией не было, и минуты казались вечностью...

Через некоторое время связист с ОП сообщил, что немецкие самолеты бомбили огневые позиции нашей батареи и других батарей, расположенных в том же районе; в результате бом­бежки были повреждены два наших орудия, имеются убитые и раненые; погиб старший на батарее Щур.

Вскоре последовала команда "Отбой". Связисты стали сма­тывать связь, а я пошел по направлению к огневым позициям.

Немцы продолжали двигаться, самолеты бомбили наши отходящие войска, горел какой-то склад боеприпасов, и время от вре­мени раздавались взрывы.

Придя на то место, где были огневые позиции, я не мог понять, где стояли пушки, так как бомбами всё было изрыто и перемешано. Но наши орудия были уже вывезены. Собрав всех связистов и разведчиков, я повел их по направлению отхода на­ших войск.

Мы прошли несколько километров. К нам подъехала легковая автомашина, из которой вышел зам. командира полка капитан Локша.

Я подошел и доложил ему:

- Вторая батарея вве­ренного Вам полка двигается на новый рубеж обороны; за коман­дира батареи Катунин.

Он приказал мне развер­нуть батарею и открыть огонь по колонне немцев, двигавшихся уже на большом расстоянии от нас.

Я послал одного бойца догнать идущие впереди орудия и передать приказ о занятии огневых позиций возле опушки леса. Связисты сразу потянули связь к месту огневых позиций. Я под­готовил данные для стрельбы и передал их по телефону. Но вмес­то открытия огня мне сообщили, что в лесу находятся немцы, они ведут огонь из автоматов и не дают возможности развернуть батарею в боевое положение... Рядом со мной всё время стоял капи­тан Локша и торопил меня.

Я доложил ему, что по огневым пози­циям из леса ведут огонь немецкие автоматчики. Он приказал: "Уничтожить автоматчиков!". Заводить спор с вышестоящим команди­ром о том, что из пушек по воробьям не стреляют, было не толь­ко бесполезно, но и чревато непредсказуемыми последствиями, а поэтому мне ничего другого не оставалось, как повторить его приказ. Капитан, стоявший за моей спиной, всё время спраши­вал: почему батарея не стреляет? Я повторил данные для стрель­бы и команду на огневые позиции с таким расчетом, чтобы Локше было всё слышно, но батарея огня не открывала...

Я хорошо представлял ситуацию, которая сложилась на огневых позициях: вести огонь из пушек, когда рядом из леса строчат в спину автоматчики, было невозможно. Но я не мог пред­упредить заместителя командира батареи по политической части Джепко (который оказался старшим на батарее лишь несколько часов назад - после гибели Щура) о том, что за моей спиной стоит рассвирепевший зам. командира полка и требует выполнения его приказа о ведении огня по немецкой колонне и одновременно об уничтожении автоматчиков в лесу.

Потом капитан увидел, что пушки потянули в сторону от леса, и в ярости сказал: "Вон твой огонь, мать-перемать!" - показывая рукой в сторону пушек, после чего подал команду "Отбой!", сел в машину и поехал к пушкам.

Сняв связь, мы тоже пошли к пушкам. Локши там уже не было, но мне рассказали, что он догнал пушки, остановил их и спросил: "Кто приказал отходить от заня­тых позиций?!" Подошел Джепко, доложил, что автоматчики не да­вали возможности развернуть орудия к бою, и он разрешил поки­нуть эти позиции. Локша резко скомандовал: "Снять ремень! Сдать оружие! Десять шагов вперед!" - и достал из кобуры свой пистолет. К счастью, поблизости оказался комиссар полка, он вмешался в это дело, уговорил капитана не применять такое су­ровое наказание до подробного разбора обстоятельств случивше­гося.

Джепко два дня ходил без ремня и оружия, но впоследст­вии всё обошлось...

Вечером мы двинулись к Северному Донцу. Федоренко вер­нулся на батарею, а на следующий день мы переправились через Северный Донец и заняли оборону по левому его берегу, где и находились в обороне до июля 1942 года.

   

Спустя много лет я узнал из "Краткой истории Великой Отечественной войны" (издание 1970 г.), что в районе городов Краматорска и Славянска немцы сосредоточили большие силы и 17 мая 1942 года начали наступление с целью захвата Кавказа и Сталинграда. Наше отступление было планомерным и осуществлялось по приказу Ставки Верховного Главнокомандования.

 

Глава 5. ГОД ИДЕТ ВОЙНА. СНОВА ОТСТУПАЕМ

В начале июля 1942 года мы оставили рубеж обороны по ре­ке Северный Донец, так как снова надо было отходить: немцы сумели прорвать оборону к северу от нас, и нам грозило окру­жение. Нужно было отходить так, чтобы иметь меньше потерь от наземных войск противника и от налетов его авиации. Мне была дана команда снять связь, наблюдателей и сосредоточиться на огне­вых позициях батареи. Там всем было объявлено об отходе по маршруту Сватово - Мостки - Старобельск и далее - к Дону.

Нашему дивизиону было приказано прикрывать отход войск 9-й армии, что означало: с группой пехоты день держать оборону, а ночью скрытно отходить на новые рубежи обороны. Это было осво­ено нами еще в 1941 году, и с наступлением вечера каждый раз через связного передавалась тихая команда о прекращении огня -"Отбой!" Передача такой команды по телефону была строжайше запрещена: противник мог подслушать ее и нанести пагубный удар по отхо­дящим войскам.

 

Я получаю ответственное задание

 

...Прибыл от начальника артгруппы командир нашей батареи Федоренко. Выражение лица его было суровое. Он собрал командиров взводов и вместе со своим заместителем по политчасти Джепко коротко изложил обстановку; потом, немного подумав, поста­вил мне боевую задачу... Он коротко сказал о маршруте отхода (последний пункт которого был г. Миллерово), о задачах арьергар­да, куда входил наш дивизион; показал на карте место новых огневых позиций и рубеж обороны стрелкового полка, оставше­гося в г. Старобельске. Потом встал и неожиданно для меня (раньше с ним этого никогда не случалось) пожал мне руку и сказал:

- Может, больше не увидимся. - Потом добавил:

- Бери с собой любого разведчика; не вздумай пойти один.

Я, не пред­полагая особой опасности и не отдавая себе отчета о сложившейся обстановке, лишь испытывал чувство гордости: ведь из всего дивизиона выдвину­ли только меня на выполнение ответственного задания...

Разведчики уже сидели в кузове автомашины; некоторые дремали. Я позвал разведчика Гудыменко, который, как всегда, громко откликнулся, и сказал ему, чтобы он взял автомат, два диска с патронами, бинокль и плащ-палатку. Сам я также взял плащ-палатку, а остальное необходимое у меня было с собой, и мы сразу пошли обратно, в сторону города Старобельска...

Идти надо было километров десять - двенадцать. Гудыменко шел рядом со мной, а нам навстречу шла уставшая пехота и медленно двигался обоз. Несмотря на переполненную движущимися войсками дорогу, всё же было бесшумно, погода стояла тихая, и пыльный воздух не успел еще остыть от дневной жары, не давая нам свободно дышать.

Нам нужно было спешить, так как время было уже за пол­ночь, а к рассвету мы должны прибыть на указанное место и сделать кое-какие приготовления.

   

Гудыменко всегда держался возле меня при любых опас­ностях, а в особенности, когда приходилось выбираться из ок­ружений. Много мы уже видели и пережили всяких неожидан­ностей за время войны, вроде бы привыкли к ним, но всё же моего спутника разбирало любопытство: зачем это мы идем в обратную сторону - навстре­чу отходящим к востоку войскам? Он поправил ремень своего автомата (который и так был в полном порядке) и спросил: "Ку­да мы идем?"

А мне было дано боевое задание - вернуться на окраи­ну города Старобельска, разыскать там командира стрелкового полка, занимавшего оборону по окраине города, и по имеющейся в полку рации 5-АК на заданной волне по установленным позывным связаться с огневыми позициями дивизиона, которые предполагалось занять почти на предельной дальности стрель­бы наших пушек (20-22 км). Потом надо было пристрелять рапир побли­зости от переправы через реку и при подходе немцев открыть по ним огонь артиллерией дивизиона; докладывать о результа­тах артналёта; помогать пехоте по требованию командира обо­роняющегося полка; выполнять указания командира артгруппы. Далее мне было сказано, что наш полк будет отходить по маршруту на г. Миллерово.

Когда я кратко изложил Гудыменко нашу задачу, он как-то даже еще больше выпрямился и с улыбкой сказал:

- Представляю, какой будет утренний туалет немцам в Старобельске.

Он знал, что снарядов на это дело командование не пожалеет, а в дальнейшем, может случиться, что и нашим достанется от немцев, но это потом. К тому же немцам не так просто будет засечь на таком большом расстоянии наши огневые позиции. Я заранее предчувствовал удовлетворение, и мне припомнился случай под г. Славянском, где мы, отойдя от основного рубе­жа обороны на запасной наблюдательный пункт, сходу открыли огонь по колонне немцев, двигавшейся по дороге метрах в 400-500 от нас. Тог­да - я уже рассказывал - снаряды очень удачно легли по цели, но, к сожалению, авиация противника не дала продолжить стрель­бу.

 

Глава 6. НА ОККУПИРОВАННОЙ ТЕРРИТОРИИ

 

...Мертвая тишина встретила нас в Старобельске. Под утро местность немного затуманилась, луны не было. Эта тиши­на как будто предвещала бурю. Мы зашли в первый попавшийся дом с распахнутой дверью и услышали стон человека. Стали ис­кать его, стараясь меньше применять карманный фонарик, и нашли лежавшего на койке в полном снаряжении бойца. Он был в горячке, метался и стонал; на наши вопросы не отвечал. Вдруг затарахтела повозка, проезжавшая мимо дома; мы выскочили на улицу, преграждая движение лошади, и остановили ее. Оторопев­ший ездовой в первое время не мог разобраться в происходящем, соскочил с повозки. Расспросив его, куда он едет, мы приказа­ли взять больного бойца, и Гудыменко, почти неся его на себе, под­вел больного к повозке; мы усадили его поудобнее, но он всё пытался лечь. Повозка, тронувшись, снова загрохотала...

Где-то в цент­ре города послышалось несколько выстрелов. Мы вернулись в дом и стали отыскивать на карте точку нашего местонахождения. Изучив немного место возможного нахождения командного пункта стрелкового полка, который нам необходимо найти, мы вышли из дома.

Мы измучились, ходя по окраине города, часто преодолевая изгороди, дворы, но найти никого не смогли и решили, что это темная ночь нам вредит и поэтому нас никто из часовых или дозорных не заметил. Потом присели на какой-то бугорок возле ровика, прислушались, но кругом было тихо. А уже приближался рассвет.

С наступлением рассвета мы стали тщательно рассматривать в бинокль всю окружающую местность, зная о том, что перед рас­светом люди как бы расслабляются и плохо маскируются, и в это время их легче заметить. Но всё было спокойно, и какого-либо движения мы не заметили.

Я стал беспокоиться, что могу опоз­дать на связь с огневыми позициями. Торопясь, мы пошли во весь рост, всматриваясь в горизонт.

Так мы ходили до восхода солнца, и нас никто не ругал (как это обычно бывает) за демаскировку расположения обороны или какого-либо объекта.

Левее нас, недалеко от окраины города показалась группа людей. Мы стали рассматривать их в бинокль. Они из­редка давали очереди из автоматов по бурьяну, бросали грана­ты в ровики, попадавшиеся на их пути, и не встречали какого-либо сопротивления. Справа мы увидели еще несколько таких групп, направляю­щихся к дороге, по которой мы пришли в город. Потом мы увидели колонну, движущуюся в Старобельск. Колонна остановилась, а вперед двинулась к переправе группа мотоциклистов.

Я знал, что по ту сторону реки наших войск не было уже вчера. Я оторвался от бинокля, взглянул на Гудыменко, кото­рый вопросительно смотрел на меня, и спросил его: "Что это может быть?" - зная уже сам, что это немцы. Но почему наши пехотинцы, находящиеся в обороне, не оказывают сопротивления? Почему нет наших отступающих подразделений? Значит, в обороне наших войск нет?

Те группы немцев, которые мы рассматривали, уже далеко ушли в поле и скрылись за высоким бурьяном. Стоять и ждать, пока нас схватят, нельзя, но как быть? Что делать? Ведь мы бессильны, раз нет связи. Всё происходящее давало нам основание уходить с этого места, но у меня возникали сомнения: я стал предполагать, что полк ранее имел потери и стал мало­численным, поэтому мы и не смогли его найти, поэтому и немцы не обнаружили его. Но тогда почему нет интенсивной пере­стрелки? Ведь должны же были наши открыть огонь по врагу!

Мы потихоньку стали удаляться от окраины города в поле, прислушиваясь к доносящимся звукам, но, кроме одиночных авто­матных очередей в разных местах, слышно ничего не было.

Гудыменко дернул меня за рукав и негромко сказал:

- Немцы!

Я обернулся и увидел на том месте, где мы стояли нес­колько минут назад, группу немцев, которых было хорошо видно невооруженным глазом. Чтобы не вызывать подозрения, мы неторопливым шагом пошли в поле, где рос высокий бурьян. Местность была открытая, и спрятаться было негде, да и бесполезно, так как впереди нас уже прошли немцы, а в городе слышался шум ма­шин, танков и трескотня мотоциклов.

К нашему счастью, мы оказались в густом и высоком бурьяне, а немцы, очевидно, принимали нас за своих и вели себя спокойно. Бурьян был почти в рост человека, однако надо бы­ло нагибаться для предосторожности, и мы ускорили шаги. Бурь­ян был преимущественно из полыни; вначале, мокрый от росы, он хлестал нас по лицу, а потом роса высохла, и горькая пыль по­лыни застревала в горле. Мы сплевывали ее, и у нас во рту и в горле пересохло, язык плохо ворочался, голос стал сиплым, в носоглотке образовалась вязкая горькая слизь. Нужна была вода, но мы знали, что ближайшие десять-двенадцать километров воды нет и что вряд ли ее удастся найти и через двад­цать километров...

Широкое и безлюдное поле раскинулось перед нами. Мы идем уже долго без отдыха, и силы начинают покидать нас. Я взял у Гудыменко автомат, чтобы облегчить его ношу, а у него оста­лись диски с патронами.

Мысль о воде всё время сверлила наше сознание. Мы уже много прошли, вышли на дорогу и идем по ней. По­дошли к тому месту, где предполагалось развертывание огневых позиций дивизиона, остановились, просмотрели всё вокруг, но признаков приведения орудий в боевое положение не обнаружили. Мы еще и еще раз осмотрели всё, не желая верить в то, что наши войска не занимали здесь огневые позиции.

  Пошли дальше по безлюдной дороге и увидели вдалеке слева какие-то строения, мало похожие на деревню или хутор, но мысль о воде заставила нас свернуть с дороги и пройти еще лишних три-четыре километра. Пройдя их, мы нашли колодец, но он был пуст: всю воду вычерпали до грязи. Однако мы нашли там ледник и взяли льда в плащ-палатки столько, что трудно было нести. Тогда мы опомнились и взяли по одной глыбе. Мелкие кусочки сразу стали сосать, а крупные взвалили на спину и пошли на дорогу. Лед в плащ-палатке таял, спине было прохладно, а когда образовы­валась вода, мы пили ее из плащ-палаток. Это нас до некото­рой степени оживило...

 

Мы "вышли на след" своего полка

 

К вечеру мы подошли к какой-то огневой позиции противотан­ковой батареи. Обрадовались своим, остановились, решив еще раз попить натаявшей воды. Увидев, что мы пьем воду, некото­рые бойцы подошли и попросили промочить горло, и мы отдали им один кусок льда. Мы стали расспрашивать о своем дивизио­не, но они ничего не знали и посоветовали обратиться к коман­дующему артиллерией дивизии, который, оказывается, был у них на огневых позициях. Я сразу подошел к нему и по всей форме обратился. Выслушав меня, полковник сказал:

- Обстановка и вариант обороны изменились, а ваш диви­зион, ввиду его тяжелой материальной части, вышел из группы поддержки пехоты; огневых позиций он не занимал, а был отправ­лен в распоряжение командира своего 68-го Гвардейского артполка.

Потом он добавил:

- Недалеко, вон там, - и показал рукой, - из-за неис­правности тягача стоит орудие вашего полка.

Мы быстро пошли в указанном направлении и увидели пушку второго дивизиона нашего полка. Возле нее были огневики и за­меститель командира батареи по политчасти Кузнецов Иван Фи­липпович. Мы обрадовались, увидев друг друга.

Но положение его тоже было нехорошее, так как он целый день вмес­те с трактористом возился возле трактора, но всё безуспешно, а бросить орудие - артиллеристу даже в мысль такое не могло прийти.

С этим трактором можно было возиться еще целую ночь, а утром, возможно, в этом месте будет бой, так как рядом пехо­та занимала оборону. На наше счастье, неожиданно на перекрестке дороги поя­вилась колонна тракторов какой-то эвакуировавшейся МТС. Мы пошли к старшему этой колонны и уговорили его заменить трак­тор. Пушку прицепили, трактор поехал, а мы пошли следом.

Вскоре наступила ночь. Листы топографической карты у меня уже кончились, а у Кузнецова еще были, и путь мы продолжа­ли по карте. Так мы шли всю ночь (для меня и Гудыменко это уже вторая ночь похода), и у Кузнецова карта тоже кончилась.

Утром подошли к небольшому лесу. На его опушке стояла авто­машина с радиоустановкой. Возле нее было несколько команди­ров, в том числе два полковника из штаба 255-й стрелковой дивизии. Обстановки они не знали и связи со своими частями не имели, но всё время пытались ее установить.

Впереди нас была широкая низина, вдали протекала какая-то речка, а по ту сторону ее виднелся населенный пункт, и в нем происходило оживленное движение войск.

Трактор с орудием мы замаскировали в лесу недалеко от машины с радиоустановкой и попросили хозяев этой машины, чтобы в случае установления связи они сообщили нам об этом через остав­ленного у них нашего связного.

Гудыменко и еще один боец, выделенный Кузнецовым, отпра­вились в разведку в тот населенный пункт за речкой. Они пой­мали двух лошадей, ходивших по лугу, и поехали.

Снова начинался жаркий день. Мы укрылись в тени, но нам бы­ло не по себе от неизвестности нашего положения.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: