Новое утро, как новая жизнь

Проснулся утром. А настроение такое необычно хорошее, что лежу и думаю, не буду пока двигаться, чтоб вдруг не ушло такое настроение. И что это за ночь была такая? И почему так утром оказалось, как будто ночью этой тело и сознание, словно в Любви купались.

При свете дня мне стало ясно, почему ни холодно, ни жарко ночью не было. Я лежал, погружённый в сухую траву и цветы, они источали приятный запах и грели.

Читатели спрашивают часто, как Анастасия зимой, в морозы лютые сибирские, не замерзает, а ведь как просто всё: в стог сена если закопаться, никакой мороз не страшен.

Правда, она ещё каким-то образом обогревается, ходит полуобнажённой даже всего при пяти градусах тепла и не мёрзнет и даже купается при такой низкой температуре и не дрожит, как из воды выходит. Ещё я подумал, когда лежал в блаженстве на сухой траве:

«Вот утро настаёт, иль новый день пришёл, а впечатление такое, будто новой жизни начало наступает, вот если бы всегда так было, каждым утром, тогда за жизнь одну, как будто, тысячу прожил веков и каждый век прекрасен, как это утро. Но как так сделать, чтоб каждый новый день прекрасным был, как это утро? »

Подниматься я стал только, как услышал весёлый голос Анастасии:

— Если рано кто встаёт, тому Бог мно­го даёт.

Я вылез из прекрасной ночной спальни. Она стояла наверху, у входа сразу. Золотистые волосы были заплетены в косу, а внизу коса травинками обвязана, как бантом. Новая причёска ей тоже очень шла.

— Пойдём к озеру, умоешься, оденешься, — предложила Анастасия, перебрасывая косу вперёд, как кокетка.

«Надо же, женщины есть женщины», — подумал я и говорю ей вслух:

— Очень красивая у тебя коса, Анастасия.

— Красивая. Да? Очень, очень красивая? — засмеялась она, перекруживаясь.

Мы побежали к озеру. На берегу, на ветках у кустов висели мои рубашка, брюки, майка, в общем, всё, что вечером оставил. Я потрогал, они оказались уже высохшими.

— Как же они успели высохнуть так быстро?

— Я помогла им, — ответила Анастасия. — На себя надела и побегала немножко в твоей одежде, она и подсохла быстренько. Теперь ты искупаешься и наденешь её.

— А ты будешь купаться?

— Я всё уже проделала, необходимое для встречи дня.

Анастасия перед тем, как я зашёл в воду, натерла моё тело какой-то кашицей из травы. И когда я нырнул, вокруг вода зашипела, тело защипало немножко, но, когда из воды вышел, здорово было.

Как будто все поры тела интенсивно сами задышали, и каждая сама воздух вдыхала. Дышать вообще стало легко, свободно.

Анастасия, весёлая, игривая, стала снова, как вечером, руками капельки с тела обтирать. Когда со спины стирала, я вдруг почувствовал, как по спине моей что-то горячее неожиданно полоснуло.

Раз, второй, я резко повернулся, а она, двумя руками надавливая свою грудь, пустила мне струйку горячего грудного молока прямо в лицо, потом из другой мне струйку в грудь пустила. И давай с хохотом растирать быстро-быстро.

— Ты зачем такое выделываешь? — спросил я, как оправился от неожиданности.

— А затем! А затем! — хохочет Анастасия, потом подала мне брюки и рубашку. Они тоже пахнут не так, как раньше, я сразу это заметил, когда надевал. И сказал твердо Анастасии:

— Всё я сделал, как ты хотела. Теперь давай показывай сына.

— Хорошо. Пойдём. Только ты, Владимир, пожалуйста, не пытайся подходить к нему сразу. Ты сначала понаблюдай за ним, понять его попробуй.

— Хорошо, понаблюдаю, ладно. И пойму.

Мы подошли к знакомой уже мне полянке. У кустов на краю поляны Анастасия говорит:

— Здесь посидим тихонечко, посмо­трим, он сейчас будет просыпаться, и ты его увидишь.

У дерева на краю поляны лежала на боку медведица, но никакого ребёнка я не увидел. Волнение всё больше охватывало меня, и сердце странно биться стало.

— Где же он? — всё больше волнуясь, спросил Анастасию.

— Смотри внимательней, — ответила она. — Вот его головка и ножки из-под лапы у медведицы торчат. Он спит на ней, в паху её, там мягко и тепло, над ним она и лапу свою держит, не прижимает, только прикрывает его лапой чуть.

И я увидел. Крохотное тельце малыша покоилось в густой медвежьей шерсти. В паху огромного зверя, под его чуть приподнятой передней лапой. Медведица лежала на боку, не шевелясь, и только головой из стороны в сторону водила, озираясь.

Малюсенькие ножки зашевелились в глубокой шерсти, и сразу медведица лапу немножко приподняла. Малыш просыпался. Когда ручкой двигал, медведица подымала лапу, когда опускал ручку, она его снова прикрывала. Только лапой и водила да головой, а туловище не шевелилось.

— Она что же, так и лежит, не шевелясь, ей же неудобно всё время в одной позе?

— Она так долго может лежать, не шевелясь. И совсем ей это не трудно. Она от восторга млеет, когда он заползает в свою кроватку. И вообще, теперь она вся из себя важная такая стала. Ответственная.

Даже дружка своего к себе не подпустила, когда время настало своим потомством обзаводиться. Это не очень-то хорошо. Но когда наш сын подрастёт немножко, она подпустит к себе дружка.

Я слушал Анастасию и, не отрываясь, смотрел, как снова задвигались маленькие ножки под огромной лапой медведицы. Потом лапа поднялась вверх.

Малыш двигал ручками, ножками, потягивался, поднимал головку и вдруг замер.

— Чего он двигаться перестал, опять засыпать будет? — спросил я у Анастасии.

— Смотри внимательнее, он же мочится. Опять не успела медведица опустить на траву вовремя или не захотела, балует она его. Маленький фонтанчик лился на шерсть медведицы.

Она, как и малыш, лежала, замерев, даже головой водить перестала и лапой двигать, пока не прекратился этот фонтанчик. Потом медведица стала переворачиваться на другой бок, и малыш скатился на траву.

— Хорошо. Вот видишь, соображает она, что он ещё продолжит своё большое дело, наш маленький человечек, — весело сообщила Анастасия.

Крохотное человеческое тельце лежало на земле и тужилось. А над ним ­стояла огромная медведица и, казалось, ­помогала урчанием своим, словно сама с ним тужилась. Малыш повернулся на животик, задвигал ручками и пополз на четвереньках по траве. Попка его была немножко испачкана в какашках.

Медведица шагнула в его сторону и лизнула маленькую человеческую попку своим огромным звериным языком, словно нянька, вытирая испачканное. Её язык толкнул малыша, и он шлёпнулся на животик, но тут же привстал и пополз дальше, а она, медведица, снова за ним и снова лизнула, хотя и так всё уже чисто было.

— Как ты думаешь, Владимир, смогла бы она подгузники снять или трусики, а потом надеть ему новые? — тихо спросила Анастасия.

— Да ладно тебе, — также шёпотом ответил я, — и так всё понятно.

Малыш перевернулся на спину, и когда назойливая медведица в очередной раз лизнула его между ног, он изловчился и маленькая ручка уцепилась за шерсть медвежьей морды.

Подчиняясь явно незначительным усилиям ручки, огромная медвежья голова легла на землю у ног малыша, он взял её за морду, второй ручкой подтянулся и стал карабкаться по голове зверя вверх.

— Куда это он?

— К глазкам медведицы. Блестят у неё глазки, ему интересно, он всегда их потрогать хочет.

Малыш лежал животиком на медвежьей морде и рассматривал её глаз, потом попытался пальчиком потрогать его, но медведица тут же зажмурилась. Пальчик ткнулся в веки.

Ещё немножко подождав и не увидев больше блестящего глаза, малыш стал вниз сползать с медвежьей морды, прополз немножко по траве и замер, что-то рассматривая в ней. Медведица встала и два раза рыкнула.

— Это она волчицу зовёт. Ей самой почиститься, поесть нужно. Сейчас ты увидишь, как они между собой дружно разговаривать будут, — прокомментировала Анастасия.

Через некоторое время на краю поляны появилась волчица, но медведица встретила её появление совсем не приветственным, а грозным рычанием. И волчица повела себя отнюдь не дружелюбно.

Она осмотрела всю поляну. Пружинистой походкой прошлась немного по краю поляны, залегла, потом вдруг сделала сильный прыжок, снова залегла, будто готовясь нападать.

— Где же дружелюбие их? — спросил я. — Чего медведица позвала, а сама рычит на неё? И волчица тоже грозно ведёт себя?

— Так они поговорили между собой. Медведица рычанием остановила волчицу, чтобы посмотреть, всё ли с ней в порядке. Не больна ли чем-нибудь, не опасно ли её подпускать к ребёнку человеческому.

Достаточно ли сильна, чтобы суметь охранять его. Волчица показала, что с ней всё в порядке. На деле показала, не словами. Ты же видел, и прошлась, и прыгнула достаточно высоко.

Медведица действительно, понаблюдав за волчицей, спокойно заковыляла с поляны. Волчица легла на траву невдалеке от маленького. Малыш ещё некоторое время что-то разглядывал, трогал в траве, потом, заметив волчицу, пополз к ней.

Когда подполз, ручками стал трогать её за морду, гладил пальчиком зубы в открытой волчьей пасти, хлопал ладошкой по языку. Волчица лизнула его в лицо, потом маленький Владимир подполз к брюху, потрогал соски волчицы, обсосал свою руку и поморщился.

— Нашему сыночку кушать время настаёт, — снова заговорила Анастасия. — Но он ещё не настолько проголодался, чтоб у волчицы молоко есть. Я сейчас отойду ненадолго, а ты с краю на полянке посиди, если он увидит и заинтересуется, приползёт к тебе. Только сам его не хватай.

Он человек уже, хоть и маленький на вид, бессмысленные улюлюканья он не поймёт. К тому, же насилие свершится, если без согласия на ручки его взять. Не поймёт он тебя, если схватишь помимо воли. Даже если из хороших побуждений, но помимо воли. Неприятное впечатление о себе оставишь.

— Хорошо, не буду я хватать. Так посижу. А волчица не тронет меня?

— У тебя сейчас запах такой, что не тронет.

Анастасия два раза хлопнула себя по бедру, волчица встала, посмотрела в её сторону, на ребёночка, снова заигравшегося с какой-то букашкой, и подбежала к Анастасии.

Анастасия встала ко мне вплотную и подозвала волчицу подойти ближе и лечь ей жестом приказала.

— Может, мне погладить её, чтобы подружиться окончательно, — предложил я.

— Не понравится ей покровительственная фамильярность с твоей стороны. Она всё поняла и не тронет тебя, но и показного превосходства не потерпит, — ответила Анастасия. Отправила волчицу снова на поляну и побежала по каким-то своим делам, пообещав скоро вернуться.

Я вышел из-за кустов, откуда мы с Анастасией украдкой наблюдали за происходящим на поляне. Вышел и сел на траву метрах в десяти от маленького Владимира. Так и сидел на траве минут пятнадцать.

Он на меня ноль внимания. Я подумал, если я буду продолжать тихо сидеть, он на меня никогда внимания не обратит. И я щёлкнул раза два языком.

Малыш повернул головку и увидел меня. Сын! Мой сын с интересом неотрывно смотрел на меня, и я на него с волнением смотрел, даже тело от волнения нагреваться стало.

Хотелось подбежать, схватить на руки маленькое тельце, потискать, прижать его к груди. Но просьба Анастасии, а главное, присутствие волчицы сдерживали.

И тут мой маленький сын медленно пополз ко мне. Смотрит на меня неотрывно и ползёт. А в груди у меня сердце так забилось, что слышно его стало, и чего бьётся оно так? Может малыш испугаться, как оно колотится.

А он полз, полз и снова чем-то в траве заинтересовался, стал ручкой тянуться за какой-то букашкой. Потом рассматривать стал что-то ползущее на своей ручке. Три метра. Всего три метра не дополз до меня мой маленький сын.

Из-за какой-то букашки. И что за мир в этой траве, что за жизнь, так его интересующая. Ну и порядки, ну и правила тут лесные. Перед ребёнком отец родной, а его букашка больше интересует. Не должно так быть. Должен понимать ребёнок — отец важнее букашки.

Вдруг малыш снова поднял голову в мою сторону, улыбнулся беззубым ротиком и быстро, шустрей обычного, пополз. Я уже приготовился схватить его, но увидел, он полз мимо, не обращая внимания на меня.

Я оглянулся и увидел: сзади, чуть в стороне от меня, стояла улыбающаяся Анастасия, она присела и положила на траву руку ладонью вверх. Улыбающийся малыш лез к материнской груди. Анастасия не схватила его, а лишь слегка ­помогла долезть, лишь слегка помогала ему добраться к своей груди.

Малыш уже лежал на её руках, хлопал своими ручонками по обнажённой материнской груди и улыбался Анастасии. Потом он потрогал и погладил сосок её груди, прильнул к нему губами и стал сосать упругую грудь Анастасии.

Анастасия лишь один раз взглянула на меня, и то палец к своим губам прижала, показывая, чтоб молчал. Я и сидел молча всё время, пока она кормила сына.

Казалось, Анастасия во время кормления вообще забыла о моём присутствии. Да и про мир весь окружающий не думала. Она всё время смотрела только на сына. И ещё казалось, что они как-то общаются друг с другом.

Потому так казалось, что малыш сосёт-сосёт и вдруг прекращает, отрывается от соска и смотрит на лицо Анастасии. Иногда улыбаясь смотрит, а иногда серьёзно. Потом он затих и некоторое время поспал на руках. Когда проснулся, снова заулыбался, и Анастасия посадила его себе на ладонь, придерживая за спину.

Их лица оказались рядом, и малыш руками трогал Анастасию за лицо, прижался к её щеке своей щёчкой, и тут он снова увидел меня. И снова замер на некоторое время, с интересом рассматривая.

Вдруг он протянул в мою сторону свою ручку, подался ко мне своим тельцем и произнёс «э». Я непроизвольно протянул к нему свои руки, тут же Анастасия передала его мне.

Я держал на руках крохотное тельце своего родного, такого желанного сына! Всё на свете забылось. И очень сильно захотелось сделать что-нибудь для него. Малыш трогал моё лицо, ткнулся в него губами и, отпрянув, поморщился, видно, укололся о небритое лицо.

А дальше, сам не знаю, как получилось у меня, нестерпимо захотелось поцеловать маленькую тёплую щёчку. И я решился поцеловать! Но вместо поцелуя почему-то два раза быстро лизнул его в щёчку, как волчица делала. Малыш отпрянул от меня и с удивлением захлопал глазками.

Звонкий заливистый смех Анастасии заполнил поляну. Малыш тут же протянул к ней ручки и тоже засмеялся, заёрзал в моих руках. Я понял, он просит отпустить себя, мой сын уходит от меня. Подчиняясь его воле, установленным здесь правилам общения, я осторожно опустил его на траву.

Малыш сразу же направился ползти к Анастасии, она, смеясь, вскочила и, оббежав меня, с другой стороны села, совсем рядом со мной. Малыш тут же развернулся и, улыбаясь, пополз к нам, залез к Анастасии на руки и ручкой снова меня потрогал за лицо. Так в первый раз я пообщался с сыном.

В чём миссия отца

Мой сын, мой маленький Владимир, уснул. Он играл некоторое время после кормления с чем-то в траве. Трогал свалившуюся с Кедра шишку, лизать её пробовал. На облака смотрел, что проплывали в небе. Прислушивался к пенью птичьему, потом залез на холмик, где трава погуще, калачиком свернулся, глаза закрыл, чему-то улыбаясь, и уснул.

Анастасия побежала по своим делам каким-то. Я по лесу один прогуливаться стал и думать, ничего вокруг не замечая. Одновременно чувство радости и досады не покидало меня.

Я сел под Кедром на берегу озера и решил: буду так, не шевелясь, сидеть, пока не придумаю, что же, как родитель, я могу привнести в становление своего ребёнка. Надо придумать такое, чтобы он чувствовал, что главным для него является отец.

Когда подошла Анастасия, мне сначала не хотелось с ней разговаривать. Именно её смех отвлёк от меня сына. Анастасия тихо сидела рядом, обхватив руками колени, задумчиво смотрела на спокойную воду озера. Она первая заговорила:

— Ты не обижайся, пожалуйста, на меня. Так смешно выглядело ваше общение. Не удержалась я.

— Дело не в моей обиде.

— А в чём же?

— Многие читатели в своих письмах о воспитании детей спрашивают, просят у тебя о системе воспитания детей всё расспросить и описать в следующей книге. А что тут описывать. Нет никакой системы, наоборот всё. У вас тут ­антисистема какая-то. Что, например, в такой ситуации отцы делать должны, читатель спросить может.

— Ты очень точно определил — антисистема, её и опиши.

— Да кому это интересно? Люди ищут толковые книжки, где сказано, что с ребёнком нужно делать, когда ему один, потом, когда ему два месяца, и так далее. По часам расписывают.

Режим питания предлагают в книжках. Систему воспитания расписывают, в зависимости от возраста. А здесь — полное потакательство прихотям ребёнка. Вседозволенность какая-то.

— Скажи мне, Владимир, кем бы ты хотел видеть нашего сына, когда он вырастет?

— Как это — кем? Конечно же счастливым, нормальным, преуспевающим в жизни человеком.

— А много ли счастливых людей среди твоих знакомых?

— Счастливых? Ну, совсем счастливых людей, может, и немного. У каждого что-нибудь, да не ладится. То денег не хватает, то в семье неполадки или болезни разные цепляются. Но я бы хотел, чтобы мой сын избежал всяких неприятностей.

— Подумай, как же он сможет их избежать, если ты заведомо втиснешь его в систему, по которой воспитывались все? Подумай, может быть, существует некоторая закономерность в том, что все родители хотят своих детей видеть счастливыми, а они вырастают и получаются, как все. Не очень счастливые.

— Закономерность? В чём она? Если знаешь, говори сама.

— Давай вместе подумаем, в чём.

— Да, над этим давно люди думают. Специалисты, учёные разные думают. Для того и изобретают различные системы воспитания, по часам расписанные, чтоб найти оптимальную систему.

— Ты смотри вокруг внимательней, Владимир. Растут деревья, травы и цветы. Как можно расписать заранее по дням, часам, когда их поливать. Не будешь же ты поливать цветы, когда с небес вода их омывает, лишь потому, что кто-то предписал мудрёно день и час полива.

— Ну, это слишком. Это ерунда какая-то, а не пример воспитания детей. Такого в жизни произойти не может.

— Но происходит сплошь и рядом в жизни. Какая б не была система. Она системой будет лишь. Всегда она направлена на то, чтоб сердце, Душу отстранить ещё от маленького человека и подчинить его системе. Чтоб вырос он таким, как все, удобным для системы.

И так веками длится, чтоб не допустить в Душе людской прозрения. Не допустить раскрыться человеку во всей его красе, с Душою, данной Богом. Ему! Вселенной всей властителю.

— Ты подожди, не заводись, спокойно говори и языком нормальным. Что нужно для того, чтоб было так? Ну, чтоб вырастали дети, как ты говоришь, с Душой свободной. Властителями Вселенной, счастливыми. Как Бог того хотел.

— Им нужно не мешать и в мыслях видеть их такими, как Бог того хотел. Стремление сил всех Света во Вселенной направлено, чтоб каждому рождённому всё лучшее из мирозданья передать. И долг родителей — творящий Свет не закрывать премудростями догм надуманных.

Веками споры длятся на Земле, какая из систем мудрейшей может быть. Но ты подумай сам, Владимир. Спор возможен там, где Истина закрыта. В бесплодных спорах можно бесконечно обсуждать, что в комнате находится, закрытой дверью. Но стоит дверь открыть, и ясно станет всем, и спорить не о чем, коль каждый Истину увидеть сможет.

— Ну, кто ж, в конце концов, откроет эту дверь?

— Она открыта. Теперь глаза Души лишь нужно распахнуть, увидеть, осознать.

— Что осознать?

— Ты о системах спрашивал меня. О расписаниях, режимах жизни говорил, что в книгах для людей их кто-то излагает. Но ты подумай сам, кто может говорить яснее, чем сам Создатель о творении своём?

— Создатель ничего не говорит. Он до сих пор молчит. Никто не слышит слов Его.

— Значений разных много у одних и тех же слов, придуманных людьми. Создатель с каждым терпеливо и с любовью говорит нетленными, прекрасными деяньями.

Восходом солнышка и отблеском луны, туманом мягким и росинкою, с лучом играющей, небесную вобравшей в себя синь. Есть во Вселенной множество примеров ясных. Вокруг смотри. Тебя и каждого касаются они.

А далее, если изложить сказанное Анастасией о воспитании детей, то получится, наверное, полная противоположность тому, что происходит у нас сегодня с этим делом.

Я уже говорил, что весь их древнейший род и сама Анастасия относятся к новорождённому, как к Божеству или непорочному ангелу. У них считается недопустимым прервать мыслительный процесс ребёнка.

Дедушка и прадедушка могли длительное время наблюдать, как маленькая Анастасия с увлечением рассматривает букашку или цветок, о чём-то думает. Они стараются не отвлечь её своим присутствием.

Общаться начинают, когда ребёнок сам обратит внимание и захочет общаться. Анастасия утверждала, что в тот момент, когда я наблюдал, как маленький Владимир рассматривал что-то в траве, он познавал не только букашек, но и всё мирозданье.

По её словам, букашка — более совершенный механизм, чем любой рукотворный и, тем более, примитивны й конструктор.

Ребёнок, имеющий возможность общаться с этими совершенными живыми существами, сам становится более совершенным, чем от общения с мёртвыми, неживыми, примитивными предметами.

К тому же, как она утверждает, каждая травинка, букашка взаимосвязаны со своим мирозданьем и помогают впоследствии осознать сущность вселенскую и себя в ней, своё предназначение.

Искусственно созданные предметы такой связи не имеют и неправильно расставляют приоритеты, ценности в мозгу ребёнка.

На замечание, что условия, в которых воспитывалась она и теперь наш сын, сильно отличаются от тех, в которых приходится воспитывать детей нашего цивилизованного мира, она ответила следующим:

— Ещё в утробе матери своей и уж, тем более, когда на свет является внешне, казалось бы, беспомощный малыш, ликуют силы Света во Вселенной.

Ликуют в трепетной надежде, что вновь пришедший непорочный человек, подобный Богу, станет их добрым властелином и Свет Любви усилит от Земли.

Всё для него предусмотрел Создатель. Вселенная букашкой, деревом, травинкой, зверем, внешне лютым, ему готова доброй нянькой быть. Ещё малюсенькому внешне человеку — Создателя великому творенью.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: