Председатель Правительства Российской Федерации

 

По свидетельству Бориса Николаевича Ельцина, решение о передаче власти в России Владимиру Владимировичу Путину было им принято еще в конце апреля или в начале мая 1999 года. По его замыслу, появление кандидатуры Путина должно было быть совершенно неожиданным в разгар острой предвыборной борьбы в России, когда решительный характер и жесткость Путина пригодятся в полной мере. «Но не только этот политический анализ, – писал Ельцин, – останавливал меня от последнего откровенного разговора с Путиным, который продолжал руководить Советом безопасности и ФСБ, ведать не ведая о моих планах. Мне его было и по‑человечески жалко. Я собирался предложить ему не просто “повышение по службе". Я хотел передать ему шапку Мономаха. Передать ему свое политическое завещание: через победу на выборах, через нелюбимую им публичную политику, во что бы то ни стало удержать в стране демократические свободы, нормальную экономику. Донести эту ношу до 2000 года будет очень и очень непросто. Даже такому сильному, как он»[73].

Владимир Путин действительно ничего не знал об этих планах Бориса Ельцина. Хотя отношения между премьером Е. Примаковым и директором ФСБ В. Путиным были далеко не лучшими, однако Путин явно не одобрял неожиданного смещения Евгения Максимовича и назначения на его место Сергея Степашина. Через три дня после отставки Примакова его посетила делегация сотрудников ФСБ и СВР во главе с секретарем Совета безопасности В. Путиным. За заслуги в защите и обеспечении государственной безопасности Евгению Максимовичу Примакову было вручено именное оружие. Впоследствии он не раз вспоминал об этой неожиданной для него и приятной встрече.

Только в начале августа Б. Н. Ельцин вызвал руководителя своей администрации Александра Волошина, чтобы обсудить с ним вопрос о назначении Путина на пост премьера. Вопрос был только в сроках: в августе или, может быть, в сентябре – октябре? Решили не откладывать. «Август, – писал Ельцин, – самая отпускная пора. Назначение Путина будет как гром среди ясного неба. Все мгновенно накалится. Но несколько амортизирующих недель, когда людям так не хочется влезать в политику, выходить из благостного настроения, у нас будут. У Путина будет время, чтобы взять разгон!»[74]

5 августа 1999 года Ельцин встретился с Путиным и сказал ему о своем решении назначить его на пост премьер‑министра. Борис Николаевич объяснил ему и свои главные мотивы, причем в первую очередь речь шла о победе на выборах в Государственную думу. Набирало силу движение «Отечество – Вся Россия», возглавляемое Юрием Лужковым и Евгением Примаковым, и это обстоятельство больше всего беспокоило президента. Путин сказал Ельцину, что будет работать там, куда его назначит президент, но признался, что не любит предвыборной борьбы и не любит ею заниматься. У него в памяти еще стояли картины унизительного поражения в Санкт‑Петербурге. «Да и на кого будем опираться на выборах?» – спросил Путин. – «Не знаю, – ответил Ельцин. – Будем строить новую партию. Для вас главное работать в правительстве». Из этой беседы стало ясно, что основную тяжесть избирательной кампании возьмут на себя другие. «А если на самый высокий пост?» – спросил Ельцин. Путин замешкался с ответом: «Не знаю, Борис Николаевич. Не думаю, что я к этому готов». – «Подумайте, – сказал Ельцин в конце беседы. – Я верю в вас»[75].

Активен был Анатолий Чубайс, который убеждал Путина отказаться от нового назначения. «Ты просто не знаешь, что это такое, – говорил Чубайс. – Лучше поэтому отказаться сейчас самому, чем позднее под влиянием обстоятельств». Но Путин ответил: «Извини, но это решение президента. Я обязан его выполнить. Ты на моем месте поступил бы точно так же». Тогда Чубайс начал действовать через администрацию и через ближний круг Ельцина – он встретился с A. Волошиным, с В. Юмашевым, с Т. Дьяченко. Чубайс грозил не только протестами Думы, Совета Федерации, но даже массовыми выступлениями трудящихся: «А что будет делать разъяренный Лужков? Он может вывести на Красную площадь десятки тысяч... Все решат, что президент совсем сошел с ума». Чубайс даже согласился вернуться в Кремль на пост руководителя администрации, чтобы поддержать Степашина.

Но Ельцину был нужен не Чубайс, а Путин; 9 августа он подписал указ о назначении нового премьера и выступил с телеобращением к нации.

Всего за несколько дней до назначения В. В. Путина премьером у него умер отец, Владимир Спиридонович. Мать B. Путина Мария Ивановна умерла на год раньше. Владимир Путин прилетел на похороны отца в Санкт‑Петербург всего на несколько часов. Он сдерживал себя, но друзья видели, как сильно он переживает о случившемся. «Это ведь не показное, – говорил Василий Шестаков, – когда Путин родителей своих постоянно навещал. А у него была такая должность, что времени практически не было, но он все равно находил время, чтобы приезжать, навещать. Это была позиция такая, внутренняя. Его родители ничем не отличались от других людей, своих соседей, – такие же простые люди. Они не жили ни в каких привилегированных условиях. Смерть родителей он переживал очень тяжело. На могилы к ним ездит постоянно. Эмоции не показывает на людях, но то, что переживал, – это несомненно». Об этом же говорил и полковник Ю. Лещев: «Да, безусловно, он сдержан, он умеет скрывать свои эмоции. Когда умерла его мать, а потом тяжело заболел отец, он как‑то с горечью мне говорит: “Ну вот, Юрий Сергеевич, понимаете, – возраст уже, возраст". Путин очень переживал, потому что к родителям относился не просто хорошо, а по‑настоящему их любил»[76].

Владимир Путин дал согласие на работу главы правительства. Он еще не знал тогда всех своих собственных возможностей и ресурсов, но он хорошо понимал свои преимущества по сравнению с такими людьми, как С. Степашин, C. Кириенко или В. Черномырдин. Его очень беспокоило и крайне бедственное положение, в котором оказалась Россия.

Хотя Владимир Путин уже занимал посты директора ФСБ и секретаря Совета безопасности, он был для публики практически не известным человеком, и его назначение на пост премьера вызвало недоумение у большинства политических наблюдателей как в России, так и за ее пределами. А слова Ельцина о том, что он видит в Путине своего преемника на посту президента и что именно Путин «сможет сплотить вокруг себя тех, кому в новом XXI веке предстоит обновлять великую Россию», вызвали раздражение большинства политиков. «Сплошной абсурд власти», – заметил по этому поводу Юрий Лужков. «Акт безумия», – поддержал столичного мэра Борис Немцов. «Клиника», – откликнулся Геннадий Зюганов. Почти все газеты писали о том, что даже предположение о возможности избрания Путина на пост Президента России – это всего лишь одна из наиболее экстравагантных политических фантазий престарелого Ельцина. Впрочем, никаких «массовых выступлений трудящихся» или «разъяренных толп москвичей на Красной площади», которыми пугал обитателей Кремля Чубайс, не было.

Владимир Путин вполне успешно провел обычные для кандидата в премьеры встречи и консультации с фракциями Государственной думы, и его утверждение на посту премьера прошло, вопреки ожиданиям, без долгих прений. «Было как‑то невесело и даже немного скучно, – писала об этом заседании Думы газета „Московский комсомолец“. – Знакомая депутатам до оскомины процедура утверждения нового премьер‑министра была полностью лишена занимательности и интриги, хотя сам Владимир Путин произвел на многих депутатов довольно приятное впечатление, так как он честно отвечал, что не знает ответов на многие их вопросы»[77]. «Технический премьер для технического правительства», – сказал в кулуарах Думы Владимир Рыжков. Комментируя новое назначение Путина, газета «Известия» писала: «Никогда президентская власть Бориса Ельцина не была так слаба, как сейчас. Похоже, президент пытается в этой ситуации сделать упор на грубую силу. Влияние силовых министерств, в силу характера Путина и приказа Верховного главнокомандующего добиться стабильности в стране, усилится неизмеримо. Мы получаем правительство, выполняющее простые технические решения и команды, или техническое правительство с опорой на бронетехнику»[78]. Однако самые ядовитые комментарии звучали со страниц журнала «Итоги». «Борис Ельцин, – писала здесь Галина Ковальская, – вытащил из своей изрядно замусоленной кадровой колоды маленького, невзрачного директора ФСБ и провозгласил его своим преемником. Что может сделать эдакий блеклый, ничем не запоминающийся, напрочь лишенный не то что харизмы, но малейшего намека на обаяние человек? Думается, что ставка на Путина сделана ельцинской командой просто от отчаяния»[79].

Но уже в сентябре, а тем более в октябре 1999 года, главным образом благодаря быстрым, твердым и эффективным решениям и действиям в Дагестане и на всем Северном Кавказе, В. Путин привлек к себе всеобщее внимание и обеспечил правительству и военным поддержку значительной части населения России. Владимир Путин не занимался предвыборной агитацией и избирательными делами, но именно его работа на южных рубежах России неожиданно и существенно изменила расстановку политических сил в стране, отодвинув на второй или даже на третий план такую, казалось бы, мощную коалицию, как «Отечество – Вся Россия», возглавляемую столь крупными политическими «тяжеловесами», как Евгений Примаков, Юрий Лужков и Минтимер Шаймиев. А ведь именно этот избирательный блок вызывал наибольшие опасения и неприятие у Бориса Ельцина и его окружения. «Этот тандем (то есть Примаков и Лужков), – вспоминал Ельцин о своих страхах лета и осени 1999 года, – уже на выборах в Думу мог получить такой оглушительный перевес (тем более с коммунистами Примаков договариваться умел, и неплохо), что дальнейшие выборы – президентские – теряли бы всякий смысл. Они могли получить твердое конституционное большинство и вполне легитимную возможность двумя третями голосов внести любые поправки в Конституцию! В частности, отменить институт президентства в стране. В любом случае они получат такой разгон, такой широкий маневр, что дальнейшая борьба с ними станет просто бессмысленной»[80].

Как известно, выборы в Государственную думу принесли неожиданный успех новому центристскому объединению «Единство» с неясными политическими контурами, которое было создано всего за три месяца до выборов. У этого избирательного объединения не имелось еще ни идеологии, ни четких организационных структур, ни ясных политических лидеров. Единственным серьезным политическим капиталом «Единства» оказалась поддержка Владимира Путина, который заявил в одном из интервью, что будет голосовать на выборах в Думу за партию Сергея Шойгу, а еще через несколько недель принял участие в работе съезда этого нового избирательного объединения. Сам Ельцин отстранился от участия в избирательной кампании, не слишком активными были и лидеры «Единства» Сергей Шойгу и Александр Карелин. К тому же в партийном списке «Единства» практически не было имен известных публике политических и общественных деятелей. Поэтому победа «Единства» на выборах в Думу была сюрпризом не только для всех без исключения политических наблюдателей и аналитиков, но и для самого Ельцина, и он признается в этом в своих мемуарах.

Но все попытки собрать какой‑то компромат на Шойгу, Карелина и генерала милиции Гурова из «Единства» оказались тщетными. Не удалось найти компрометирующие материалы и на Владимира Путина, хотя такие попытки предпринимались и по его работе в питерской мэрии, и в администрации Кремля. Что касается обвинений в адрес российских спецслужб в организации взрывов жилых домов в Москве и на юге, а также в тайном сговоре с Басаевым и Хаттабом, то все они были слишком недостоверны и невероятны, чтобы им поверили даже самые доверчивые избиратели.

Да, конечно, Борис Ельцин поддерживал Владимира Путина осенью 1999‑го во всех его начинаниях. Однако многие СМИ все время задавались вопросом: насколько прочной и искренней является эта поддержка? Печать всячески раздувала слухи о том, что президент якобы крайне недоволен растущей популярностью премьера. Разговоры об этом возникали столь часто, что даже сам Путин признавал позднее, что он опасался опалы и неожиданной отставки, хотя и надеялся, что ему удастся продержаться на своем посту не менее трех месяцев.

Однако Ельцин не вмешивался в дела правительства и не только не ограничивал, но расширял полномочия главы кабинета. Как говорилось в одной из аналитических записок осени 1999 года, «силовые структуры переданы в доверительное управление премьеру». Безусловность своей поддержки премьера Путина Ельцин подчеркивал и в мемуарах, и нет никаких оснований считать, что Борис Николаевич или его литературные помощники вписали все это уже позднее в книгу экс‑президента. Ельцин вынужден признать, что осенью 1999‑го не президент, а премьер стал для большей части граждан России гарантом их безопасности. Этой надежды, этого чувства защищенности не могли дать стране ни Черномырдин, ни Степашин, ни Кириенко, ни сам Ельцин. Такая надежда появилась при Примакове, но все же в меньшей степени, чем при Путине. И стиль поведения, и язык заявлений Путина оказались созвучны настроениям большинства населения страны. При этом, думая о Путине, почти никто из нас не думал о Ельцине как об источнике нового поворота в российской политике, в стране в целом и на Северном Кавказе в частности.

Это вынужден признать в своих мемуарах и сам Ельцин. «Путин, – писал он, – дал людям обеспеченные государством гарантии личной безопасности. И люди поверили лично ему, Путину, что он сможет их защитить. Это стало главной причиной взлета его популярности. Он не рисовал образ врага и не пытался разжечь в россиянах низкие шовинистические инстинкты. Я глубоко убежден, что причина популярности как раз в том, что Путин сумел внушить людям надежду, веру, дать ощущение защищенности и спокойствия. Он не играл словами, он искренне и твердо отреагировал на события, так, как ожидали от него десятки миллионов людей в России. Страна, загипнотизированная правительственными кризисами, давно не видела столь позитивной идеологии. И то, что создал эту идеологию молодой, только что пришедший во власть политик, произвело на всех очень сильное впечатление. Путин избавил Россию от страха. И Россия заплатила ему глубокой благодарностью»[81].

Ельцин всего этого сделать не сумел, он сам был частью той ситуации, которая вызывала у населения страны раздражение и страх. Именно поэтому он должен был уйти, и он начал готовиться к уходу.

Между тем популярность Владимира Путина продолжала увеличиваться. Рост его президентского рейтинга с двух процентов в августе до 15 процентов в конце сентября был оценен социологами как необычный. В конце октября все говорили о «беспрецедентном росте»: рейтинг Путина поднялся до 25 процентов. В конце ноября, когда у Путина было уже 40 процентов, все наблюдатели и политологи говорили, что рейтинг премьера достиг «запредельных высот» и больше уже не может увеличиваться. Но в декабре, после выборов в Думу, его рейтинг приблизился к 50 процентам. Такой популярности в России не наблюдалось еще ни у одного из действующих политиков, и некоторые газеты и журналы почти открыто призывали Ельцина остановить и одернуть своего слишком возвысившегося премьера. Журнал «Профиль» посвятил теме недовольства и дискомфорта, якобы испытываемого Ельциным, большую статью, выделив слова некоего анонимного «собеседника в администрации президента».

«Нынешний премьер, – говорил тот, – фигура по замыслу абсолютно протокольная. Но он, вопреки ожиданиям Кремля, оказался профессиональным политиком – как будто бывший шеф контрразведки родился в Кремле, а его папа был генсеком. Этим он напрягает Ельцина и его окружение. Путин не снял и не назначил ни одного министра, а потому не ввязался в войну олигархов. Он выполняет все просьбы администрации. И хотя Путин для президента, как для бывшего члена Политбюро, почти небожителя, никто, потому как снять его можно росчерком пера, но этот “никто" очень умный. Ельцина не может не раздражать, что Путин чрезмерно все правильно делает. Раз так, значит, бережется, значит, какие‑то глубинные мысли есть. Вообще Путин не ельцинского духа человек»[82].

Оказалось, однако, что мысли и планы самого Ельцина существенно расходились с мнениями и планами многих людей из его собственной администрации. Именно рост популярности Путина и победа на выборах поддержанной не только администрацией, но и Путиным коалиции «Единство» подтолкнули Ельцина к принятию самых важных для него и для страны, но неожиданных для его окружения решений.

 

Проблема преемника

 

Борис Ельцин свидетельствовал в своей книге, как часто он думал о том, кто мог бы стать его преемником на посту президента и как долго он искал такого человека. Проблема преемственности власти заботила и мучила Ельцина еще в 1991 году, когда он был полон сил и энергии, но все же должен был подстраховать себя постом и фигурой вице‑президента. Эта же проблема не давала покоя Борису Николаевичу и позже, когда у него возникли серьезные трудности со здоровьем, и сообщения о болезнях российского президента стали важнейшей темой даже секретной дипломатической переписки.

Мы видели Ельцина чаще, чем западные дипломаты, и было очевидно, что он сильно рискует, откладывая месяц за месяцем и даже год за годом вопрос о своем уходе. Что заставляло его идти на такой риск? Обычно говорят в этой связи о стремлении, о привычке, даже о жажде власти, которая стала для президента главной ценностью и смыслом жизни. Я не буду отрицать того очевидного факта, что сильная воля Бориса Ельцина была направлена на обретение и укрепление своей власти. На многих страницах своих мемуаров он невольно признается, что возможность и право решать судьбы людей и отдавать команды были связаны для него не только с чувством ответственности или долга, но и с несомненным удовлетворением, даже с удовольствием.

Почти поэму писал Б. Н. Ельцин о своей работе с документами в красных папках, где «сегодня лежит то, что завтра становится итогом, вехой, главным событием», и в белых папках, в которых «вся жизнь государства», и в зеленых папках, где лежат проекты законов, которые «только подпись президента делает нормой для всех». «Я решаю тончайшие, сложнейшие вопросы...» «Как одним росчерком пера решать вопрос о жизни и смерти человека?..» Отправляя в отставку Черномырдина, Ельцин, по собственному признанию, «испытывал необыкновенный подъем духа, огромный оптимизм».

Лично я познакомился с Борисом Николаевичем Ельциным весной 1989 года во время избирательной кампании по выборам на Съезд народных депутатов. От него исходило ощущение силы и мощи, но также властолюбия, почти патологического. Через десять лет он производил впечатление развалины, но властолюбие оставалось столь же сильным. «Власть держит человека, – признавал и сам Ельцин, – захватывает его целиком. Это не проявление какого‑то инстинкта, лишь со стороны кажется, что власть – сладкая вещь. Нет, дело не в инстинкте. Захватывают борьба с обстоятельствами, политическая логика и тактика, захватывает огромная напряженная работа, требующая от человека всех физических и душевных сил. Да, моменты такой самоотдачи дано пережить не каждому человеку. Этим и притягивает власть»[83].

Но в России, к счастью, не наследственная монархия, и в последние годы на посту президента Борис Ельцин был крайне озабочен не только сохранением своей власти, но и проблемой преемника. Он искал человека, которому мог бы передать эту власть и который был бы способен ее удержать – конечно, в интересах «семьи», но и в интересах России, как их понимал Ельцин. «Не раз и не два, и до и после 1996 года, я заводил со своими ближайшими помощниками разговор о досрочной отставке, приводил аргументы: я устал, страна устала от меня. И снова и снова убеждался, что альтернативы пока нет... Кто может выдвинуться из когорты новых политиков на роль общенационального лидера? Кто готов взять на себя ответственность за страну с переходной, кризисной экономикой, левым парламентом, неотработанными механизмами гражданского общества?»[84]

Еще в 1993 – 1995 годах Ельцин говорил не раз о своем преемнике, но это воспринималось всеми как игра или шутка. Его фаворитами были попеременно Сергей Шахрай, Владимир Шумейко и Олег Сосковец, ибо следующий президент, как заметил Ельцин, должен быть «по крайней мере высокого роста». На самом деле Ельцин не хотел и слышать тогда о каком‑то преемнике, и даже из Конституции Российской Федерации был исключен пункт о вице‑президенте, вовсе не лишний в Основном законе страны.

Положение изменилось летом 1996 года, когда пошатнулись и здоровье Ельцина, и доверие к нему граждан России. Борис Николаевич публично сказал тогда, что озабочен выбором преемника, и даже наметил его: «Есть такой человек, и вы его знаете». Все поняли тогда, что речь шла об Александре Лебеде. Но этот политический союз распался через несколько месяцев.

В ноябре 1996 года, когда Ельцину делали сложную операцию на коронарных сосудах, премьер Виктор Черномырдин в течение 17 часов исполнял обязанности Президента Российской Федерации. Но именно нежелание Ельцина видеть в нем своего преемника привело позже к неожиданной для всех отставке Черномырдина. С весны 1997‑го Ельцин всерьез думал о возможности передать свой пост президента Борису Немцову, ставшему вице‑премьером. Многие газеты писали тогда о Немцове как о «дофине», или наследнике. Однако неудачи Немцова привели к разочарованию в нем как публики, так и президента.

Быстро отпали как возможные преемники, хотя и по разным причинам, Евгений Примаков и Николай Аксененко.

Это кажется странным, но многие серьезные российские и западные журналисты писали позже о поисках преемника, как о каком‑то «заговоре», в котором главную роль играл не Борис Ельцин, а такие люди, как Борис Березовский или Владимир Гусинский. Да, конечно, интриги, а то и заговоры плетутся вокруг любой власти, и Кремль никогда не был в этом отношении исключением – ни во времена Ленина или Сталина, ни во времена Ивана Грозного. Но эти интриги лишь малая часть мощного потока событий, конечный результат которых определяется множеством гораздо более важных факторов, чем закулисная борьба за власть. В любом случае есть много оснований утверждать, что выбор Путина в качестве преемника был сделан самим Ельциным и вовсе не под восторженные аплодисменты его «семьи».

Известно, что всякий крупный политик, особенно из числа реформаторов и революционеров, сам думает о преемнике, о том человеке, которому он смог бы передать бразды правления, когда закончится конституционный срок его правления или в конце жизни. Борис Николаевич Ельцин не был здесь исключением, и из его поисков преемника ни он сам, ни близкие ему люди не делали особого секрета. В 1996 – 1999 годах о разных вариантах преемственности президентской власти и смены лидеров в Кремле было написано множество статей и аналитических записок, и эта тема была едва ли не главным предметом ежемесячных социологических опросов, которые проводились по заказу не только нашего телевидения, но и посольства США в Москве. Предлагались и просчитывались разные варианты – от предполагаемого выдвижения кандидатуры Ельцина на третий срок до возможности его добровольной и досрочной отставки.

В этих обсуждениях на кремлевском уровне принимал участие и Владимир Владимирович Путин, сначала как крупный чиновник администрации, позднее как директор службы ФСБ. Один из советников Александра Волошина, Глеб Павловский, позднее вспоминал: «Был проект Ельцина, по которому более трех лет шла работа. Администрация президента стала чем‑то вроде проектного бюро: сотни совещаний, планов и разработок. Путин был участником этого проекта почти с самого начала. Проект не имел названия, просто было известно, в чем именно главная политическая задача. Сам я называл проект „Уходящий Ельцин“. Надо было обеспечить плавный и конституционный уход Ельцина в конце срока, сохранив основы системы, возникшей из революции начала 90‑х годов. Путин вначале был рядовым участником проекта, я бы даже не сказал, что заметным. Прошлое Путина было недостатком и с точки зрения Ельцина: некое спецслужбовское родимое пятно. В такой среде Путину пришлось нелегко»[85].

Но именно Ельцин сделал свой выбор, а не «проектное бюро» его администрации.

Со времен И. В. Сталина лидеры КПСС, СССР, а потом и Российской Федерации являлись одновременно и Верховными главнокомандующими Вооруженными силами страны, они же выдвигали в руководство армией «своих» генералов. О генералах Бориса Ельцина написано много нелицеприятных статей и одна книга. Впрочем, и сам Ельцин был не очень высокого мнения о подчиненных ему силовиках. «Когда‑то в 93‑м, а может быть, еще раньше, в 91‑м, – свидетельствовал Ельцин в мемуарах, – я задумался: что‑то не так в некоторых наших генералах. Чего‑то важного им недостает: может, благородства, интеллигентности, какого‑то внутреннего стержня. А ведь армия – индикатор общества. Особенно в России. Здесь армия – просто лакмусовая бумажка. Я ждал появления нового, не похожего на других генерала. Вернее сказать, похожего на тех генералов, о которых я в юности читал в книжках. Я ждал... Прошло время, и такой генерал появился. И с его приходом всему обществу вдруг стал очевиден настоящий, мужественный и высокопрофессиональный облик наших военных. Звали этого “генерала"... полковник Владимир Путин»[86].

Да, Ельцин дождался. Но не Ельцин вырастил нового «генерала», не Ельцин его воспитал, передал ему свою идеологию, свои методы. В какой‑то мере Борису Николаевичу просто повезло, что такой человек, как В. Путин, оказался в его окружении. «Ельцину все время везло. Что‑то его все время выносило», – говорил и писал его близкий соратник начала 1990‑х годов Михаил Полторанин.

 

Борис Ельцин уходит

 

О возможности, даже неизбежности досрочного сложения Ельциным своих полномочий многие наблюдатели и политики заявляли еще в августе 1999 года. Об этом писали Михаил Горбачев и Александр Шохин, об этом говорили в своих интервью мой брат Жорес и я сам[87]. Назывались даты – 17 сентября, 17 октября, потом – 17 декабря 1999 года. Но никто, кажется, не предвидел столь неожиданной и эффектной отставки Ельцина в канун Нового года, нового столетия, даже нового тысячелетия, начало которого готовились торжественно отметить почти во всех странах мира.

Решение об этом Борис Николаевич принял лично, ни с кем не советуясь, еще в начале декабря.

По свидетельству Ельцина, его первый разговор с Путиным на тему досрочной отставки президента состоялся 14 декабря 1999 года и был весьма долгим. Владимир Путин не сразу согласился с предложением и доводами Бориса Ельцина. «Думаю, я не готов к этому решению, Борис Николаевич, – сказал Путин и пояснил: – Понимаете, Борис Николаевич, это довольно тяжелая судьба. Очень важно, что мы с вами работаем вместе. Может, лучше уйти в срок?» Ельцин настаивал, даже уговаривал, и Путин в конце концов выдохнул: «Я согласен, Борис Николаевич». Но и теперь Ельцин не сказал о намеченной дате[88].

Лишь через 15 дней, 29 декабря в 9 часов утра, Ельцин вновь пригласил Путина в свой кабинет и сообщил ему о намеченной дате, а также обсудил технические детали передачи власти. Еще раньше, 28 декабря, Борис Николаевич провел запись своего традиционного новогоднего обращения к населению страны. Но попросил оставить все оборудование и все записи в кабинете, так как он хотел бы кое‑что исправить в тексте. В этот же день вечером Б. Н. Ельцин сообщил о своем решении Александру Волошину и Валентину Юмашеву – руководителям своей администрации. Им было поручено подготовить соответствующие указы и текст нового обращения. После них Ельцин пригласил к себе дочь, Татьяну Дьяченко, и сообщил о своем решении ей. И только рано утром 31 декабря Борис Николаевич сказал о предстоящей отставке своей жене Наине.

Передача власти и полномочий президента от Ельцина к Путину не могла быть результатом одних лишь разговоров между ними. Более подходит здесь слово «переговоры». Когда 14 декабря 1999 года согласие Путина было не без труда получено, оба лидера должны были оговорить и взаимные условия, а также обязательства и друг перед другом и по отношению к тем, кто составлял главную часть окружения Ельцина, а также судьбу всех первых лиц в российской власти. То, что Борис Ельцин добровольно передавал преемнику не только огромные полномочия и почти необъятную власть, но и колоссальное имущество, а также штабы и штаты всех главных учреждений страны, нельзя назвать сделкой; но это было важное государственное соглашение, которое требовало переговоров. Такой акт не мог быть простой импровизацией. Некоторые наблюдатели писали и говорили еще в начале года, что результатом переговоров между Б. Ельциным и В. Путиным мог стать документ, который был подписан как все еще занимающим свой пост президентом, так и его преемником и затем передан на хранение Патриарху Алексию П.

Я считаю подобного рода предположение вполне правдоподобным, и оно подтверждается всем последующим поведением и действиями как Бориса Ельцина, так и Владимира Путина. Даже М. Горбачев не ушел в конце декабря 1991 года со своего поста, пока не заключил с Б. Ельциным подробного соглашения, разнообразные пункты которого эти два лидера обсуждали в Кремле девять часов. Это соглашение было одобрено главами государств СНГ в Алма‑Ате. Несомненна и значительная роль Патриарха в соглашении Ельцина и Путина. Все близкие президенту люди признавали, что Алексий II единственный человек в стране, перед нравственным авторитетом которого Борис Ельцин готов был склонить голову. С таким же почитанием относился к Алексию II и Владимир Путин, который в отличие от первого президента России является верующим.

Известно, что 31 декабря 1999 года, после сложения Ельциным полномочий, Патриарх Алексий II благословил его. Позднее, уже после инаугурации в мае 2000 года в Благовещенском соборе Кремля, Алексий II благословил на президентство Владимира Путина.

В мемуарах Борис Ельцин утверждал, что он принимал решение о своей добровольной и досрочной отставке и о передаче всех полномочий президента Владимиру Путину самостоятельно и единолично и что даже самые близкие к нему люди и члены его семьи узнали об этом лишь 29 – 30 декабря 1999 года. Но это маловероятно, хотя бы потому, что для такой передачи власти надо было грамотно подготовить множество документов. Вопрос о преемнике волновал всех людей в ближайшем окружении Ельцина, и поиски, как преемника, так и формы и времени передачи власти, велись коллективно и интенсивно. Важно было найти не просто сильного и вменяемого человека, который мог согласиться с какими‑то компромиссными условиями, но, главное, человека, который будет держать данное им слово, то есть человека чести. В политике таких людей найти не так просто, особенно в окружении Бориса Николаевича Ельцина, который сам человеком чести никогда не был. Очевидно также, что кандидатура В. Путина была тогда одобрена всеми главными лицами в окружении Б. Ельцина, и поэтому все процедуры, связанные с передачей власти, прошли так спокойно. Все главные лица из последней команды президента, включая М. Волошина, М. Касьянова, А. Чубайса, оставались на своих постах.

Что могло входить в соглашение Ельцина и Путина, окончательно оформленное при их встрече и беседе 29 декабря 1999 года, когда были оговорены день и час передачи власти? Об этом можно судить по дальнейшим событиям и решениям В. Путина. Нет никаких сомнений в том, что в первом пункте соглашения речь шла о предоставлении Борису Ельцину полного иммунитета от всякого судебного преследования. Были оговорены и материальные условия жизни первого Президента России, штаты его охраны, секретариата, службы протокола, пресс‑службы.

За Ельциным закреплялась одна из его главных подмосковных резиденций – «Горки‑9», а также часть кабинетов и помещений в Кремле, где он мог бы работать и принимать гостей. С Борисом Николаевичем остались работать такие близкие ему люди, как заведующий канцелярией Валерий Семенченко, пресс‑секретарь Дмитрий Якушкин, шеф протокола Владимир Шевченко. Его охрану возглавил руководитель Федеральной службы охраны генерал Юрий Крапивин. Даже официальный статус Ельцина определялся не как «бывший президент» или «экс‑президент», а как «первый Президент России». Указ на этот счет был первым важным решением Владимира Путина после 12 часов дня 31 декабря 1999 года. Сам характер Указа № 1 и его подробности свидетельствовали о тщательной проработке этого документа.

Другим пунктом соглашения Ельцина и Путина было, как об этом можно судить по всем последующим событиям, сохранение на постах всех главных лиц в администрации президента. Это было важно и даже необходимо для самого В. Путина, который не имел еще своей команды и своего кадрового резерва. Владимир Владимирович сам в течение нескольких лет работал в составе президентской администрации, знал ее главных чиновников и нуждался в их помощи и поддержке. Как известно, В. Путин включил в состав администрации нескольких близких ему людей: Дмитрия Медведева, Дмитрия Козака, Виктора Иванова, Игоря Сечина, которым надо было получить здесь необходимый опыт и знания. Из состава администрации вышло несколько человек, особенно близких к Ельцину, включая его дочь Татьяну Дьяченко и Валентина Юмашева. Но главные фигуры остались: Александр Волошин, Владислав Сурков, Сергей Приходько, Джахан Поллыева и др. Ушел руководитель Управления делами Президента РФ Павел Бородин, главный завхоз Кремля. Он был переведен на формально более высокий пост Государственного секретаря Союза России и Белоруссии. Всеми делами «кремлевского сектора» Владимир Путин поручил заниматься Владимиру Кожину, с которым работал еще в питерской мэрии.

Было решено сохранить почти неизменным и весь состав правительства, с которым В. Путин работал уже с 9 августа 1999 года. За счет перераспределения обязанностей в состав правительства включены близкие В. Путину «питерские либералы» – Герман Греф и Алексей Кудрин. Кандидатура Михаила Касьянова на пост премьера конечно же предложена Б. Ельциным. Касьянов был человеком, близким «семье», и после отставки Е. Примакова именно президент настоял весной 1999 года на назначении М. Касьянова новым министром финансов. Но у Путина не было на этот счет никаких возражений и никакой кандидатуры. «Питерские юристы», которых новый президент брал в свой аппарат, еще не имели опыта работы в высших эшелонах власти. Что касается «питерских либералов», то это были вполне заурядные экономисты из второго эшелона либерал‑реформаторов, которые ничем особенным пока не отличились. Поэтому Владимир Путин должен был за небольшими исключениями опираться на людей из сложившегося к концу 1999 года аппарата власти. Но это было неизбежно и необходимо для обеспечения плавной и спокойной преемственности в управлении обществом, экономикой и государством.

Очевидно, что и Борис Ельцин брал на себя ряд обязательств. Он обещал не подвергать публичной критике деятельность своего преемника. Но и Путин не должен был публично критиковать первого Президента России и созданный им режим. Ельцин мог уходить на отдых спокойно, не опасаясь чего‑то похожего на секретный доклад Н. Хрущева, который был сделан на XX съезде КПСС в 1956 году с осуждением культа личности и преступлений Сталина. Не хотел Ельцин оказаться и в таком положении, в каком оказался сам Никита Хрущев после вынужденной отставки в октябре 1964 года.

Несомненно и то, что Владимир Владимирович Путин обязался сохранять в неизменности Конституцию Российской Федерации. В данном контексте это, видимо, предполагало, что новый президент будет оставаться на своем посту не более двух сроков, если, конечно, он сумеет обеспечить себе второй срок. В области экономики и во внутренней политике не было необходимости фиксировать какие‑то обязательства, так как сам В. Путин считал недопустимым проводить пересмотр основных итогов проведенной в 90‑е годы приватизации, при всей ее несомненной несправедливости. Никто из близких к Путину либеральных экономистов даже не поднимал этот вопрос. Многие из этих экономистов и управленцев работали ранее в мэрии Санкт‑Петербурга вместе с Анатолием Собчаком и Владимиром Путиным и проводили приватизацию в этом городе по схемам Анатолия Чубайса. И в аппарате правительства, и в аппарате президента продолжали работать на важных постах экономисты, выдвинувшиеся еще во времена Егора Гайдара и Виктора Черномырдина. Ушли лишь самые одиозные или претенциозные фигуры. Сохранение А. Чубайса на его новом посту председателя правления РАО «ЕЭС России» также, вероятнее всего, было частью соглашения Ельцина и Путина.

По отношению к Борису Березовскому Ельцин никаких льгот и привилегий не оговаривал. Судя по всем признакам, претензии этого «олигарха» давно уже тяготили и самого Ельцина. Борис Николаевич сказал об этом и в одном из своих первых больших интервью для российской прессы: «В конце концов от Березовского было больше вреда, чем пользы. Он не работал, а мешал. Поэтому Путин правильно сделал, что занял по отношению к Березовскому и другим так называемым олигархам жесткую позицию. Я поддержал в этом Владимира Владимировича»[89]. К числу «так называемых олигархов» Борис Ельцин безусловно относил и Владимира Гусинского, который всегда был скорее противником, чем союзником первого Президента России.

В последний день года Борис Николаевич Ельцин приехал в Кремль в 8 часов утра и в 8.15 перешагнул порог своего кабинета. В 9 часов утра к нему вошел заведующий канцелярией Валерий Семенченко с пачкой текущих документов и почтой. Но Ельцин не стал их смотреть, а вызвал Волошина и дважды прочел подготовленный указ об отставке и подписал его. В 9.30 в кабинет президента пришел Путин. Сюда же были приглашены руководитель протокола Владимир Шевченко, пресс‑секретарь Дмитрий Якушкин, кремлевский оператор Георгий Муравьев и фотограф Александр Сенцов. Всем им Ельцин зачитал вслух только что подписанный указ, в соответствии с которым полномочия президента с 12 часов дня 31 декабря 1999 года переходили к Председателю Правительства Российской Федерации.

Новое обращение Президента России к согражданам было записано в 10.30, а в 11.00 состоялась встреча Ельцина и Путина с Патриархом Алексием II, который одобрил решение Ельцина. После ухода Патриарха кремлевский телеоператор заснял на пленку передачу Ельциным Путину одного из символов президентской власти – пресловутого ядерного чемоданчика. Затем к Ельцину были приглашены руководители силовых структур, которым он объявил и объяснил свое решение. Состоялся короткий обед, а в 12 часов все собравшиеся в Кремле стали смотреть передаваемое по телевидению обращение Ельцина. Это же обращение внимательно смотрели и слушали все мы...

«Я ухожу...» – эти слова Борис Николаевич Ельцин повторил, обращаясь к гражданам России, несколько раз.

Конец года и конец века стали в нашей стране и концом эпохи Ельцина, занявшей в истории почти десять лет и завершившейся его добровольной отставкой в последний день 1999 года. Впервые в XX столетии целая эпоха в России уходила в прошлое под грохот праздничного салюта, под звон бокалов, при свете красочного фейерверка, без революции и кровопролития, без дворцового переворота или заговора.

В последнем обращении Бориса Николаевича Ельцина к гражданам России чувствовалась не только горечь прощания, но и обида: «Говорили, что я никогда не уйду». Но Ельцин также просил прощения у россиян за то, что он хотел, но не смог сделать, за свои просчеты и иллюзии. Он думал, что можно быстро избавиться от пороков прошлого и одним рывком перескочить из тоталитарного общества в общество с «нормальной цивилизацией». Это не удалось. И Борис Ельцин желал теперь успеха своему преемнику Владимиру Путину.

Прослушав телепередачу, Борис Николаевич стал прощаться со своим секретариатом, с комендантом Кремля, служащими. С мужчинами он пил шампанское, женщинам дарил цветы. Владимиру Путину подарил паркеровскую ручку, которой он подписывал указы. Путин вышел во двор Кремля, чтобы проводить теперь уже бывшего президента. Тот вышел на крыльцо, осмотрелся, помахал всем рукой и со словами «Берегите Россию!» сел в машину.

В тот же день Владимир Путин подписал свой первый указ в качестве и. о. президента. Это был указ о пожизненной неприкосновенности Бориса Ельцина и членов его семьи и об условиях его жизни и охраны. Таким образом, как и предполагали некоторые наблюдатели, Путин сыграл для Ельцина, его семьи и окружения примерно такую же роль, какую в 1974 году сыграл вице‑президент Джеральд Форд для подавшего в отставку президента США Ричарда Никсона, объявив ему полную амнистию за все возможные нарушения законов США. Тем самым Д. Форд обеспечил конец всем расследованиям, начатым ранее против Никсона. В подобной амнистии нуждался и Ельцин.

Некоторыми другими указами В. Путин провел ряд изменений и перемещений в администрации президента и, в частности, освободил дочь Ельцина Татьяну Дьяченко от занимаемой ею должности советника президента. Затем исполняющий обязанности президента записал свое обращение к народу по случаю наступления Нового года и нового тысячелетия. Через несколько часов, ближе к вечеру, В. Путин вылетел с женой на встречу Нового года, но не в Санкт‑Петербург, как это было в прошлые годы, а в Чечню. Решение встретить новый год и новое тысячелетие в Чечне, среди солдат и офицеров, ведущих там трудную войну, Владимир Путин принял еще в начале декабря. Такая поездка готовилась, и Владимир Путин не отменил ее, оказавшись на посту президента. Людмила Путина позднее вспоминала: «Недели за три до Нового года Володя сказал: “На Новый год полечу в Чечню. Ты со мной?” Я сначала удивилась: „А как же я детей одних оставлю? Нет, не полечу“. Через пару дней я улетела в Питер, подумала спокойно, вернулась в Москву и сказала ему, что полетим вместе. Не знаю почему. Из женщин полетела еще жена Патрушева, директора ФСБ. Остальные все мужчины. Мы прилетели в Махачкалу, пересели в вертолеты и отправились в Гудермес. А в Гудермесе пилот не рискнул сажать вертолет, видимость была недостаточной. За 20 минут до Нового года развернулись и полетели обратно. А в полночь открыли в вертолете шампанское. Стаканчиков не было. Пили прямо из горлышка. Две бутылки шампанского на всех. Когда мы развернулись, то там, в Гудермесе, все решили, что уже не прилетим. Но надо знать Володю. У меня не было ни минуты сомнения, что мы все равно попадем в эту воинскую часть. Неважно, когда и как, но попадем. Когда вернулись в Махачкалу, он мне сказал: „Давай оставайся, а мы поедем на машинах“. Вот уж нет! Стоило лететь в такую даль, чтобы сидеть и ждать неизвестно чего. Мы сели в машины. Времени было уже полтретьего. Через два с половиной часа доехали до части. Видели бы вы, какое удивление и какая радость были там у ребят в глазах, когда мы приехали. Час побыли в части и поехали назад. А еще через пару часов дорогу, по которой мы ехали только что, взорвали. Вот и все. Прилетели в Москву. А вечером 1 января мы были приглашены к Борису Николаевичу. Я его видела второй раз в жизни»[90]. В Гудермесе В. Путин раздавал подарки и награды солдатам и офицерам и провел встречу с командованием.

Поздно вечером 1 января 2000 года Борис Ельцин пригласил к себе «на пельмени» не только Владимира Путина с Людмилой Путиной, но и министра обороны маршала Игоря Сергеева и руководителя администрации Александра Волошина с женами. Говорили и поднимали тосты не только по случаю праздника. Гости разошлись после полуночи.

Нет необходимости говорить здесь о том громадном количестве проблем, на которые Владимир Путин должен был обратить внимание уже в первую неделю и в первый месяц своего пребывания в Кремле в качестве исполняющего обязанности президента. Почти все решения он должен был принимать самостоятельно. Борис Ельцин решил на время покинуть Москву и Россию.

2 января 2000 года Борис Ельцин с супругой вылетел в Израиль, в Вифлеем, на празднование 2000‑летия христианства. Его принимали по протоколу, предусмотренному для действующих глав государств. Вернувшись в Москву, Ельцин вместе с супругой и дочерью Татьяной пошел в Большой театр на вручение ежегодной премии «Триумф». Он волновался, опасался негативной реакции собравшейся здесь публики. Но его появление в ложе театра было встречено аплодисментами. Ельцин был ошеломлен, хотя большинство людей искренне радовались, что он, наконец, ушел, и большая часть из них приветствовала его отставку.

Борис Ельцин не скрывает в своих мемуарах, что в первые недели после отставки он испытывал чувство пустоты, одиночества и даже тоски. Его письменный стол опустел, и он не должен был подписывать никаких документов. Он вспоминал и позднее утро 10 января 2000 года, когда он подошел к столу в своем кабинете и взял с пульта трубку телефона специальной связи. Но гудков не было. Президентские телефоны не работали. Ельцин был раздражен и обеспокоен. В кабинете делать ему было нечего, и он вышел в гостиную. Возможно, он подумал в этот момент о М. Горбачеве, оставшемся без связи в Форосе. В данном случае это была техническая пауза в системе спецсвязи, ее переналаживали на нового главу государства. Были такие линии связи и шифры, которые мог использовать только один человек в России – ее действующий президент.

Перед своим 69‑летием в самом конце января Борис Ельцин в первый раз после отставки решил поехать в Кремль; была назначена его встреча с журналистами из президентского «пула». После взаимных подарков и поздравлений Ельцин зашел и в кабинет к Владимиру Путину. «Можно ли присесть в президентское кресло?» – обратился первый президент к своему преемнику. В нем еще не заглох слишком мощный инстинкт власти.

1 февраля 2000 года в день рождения Бориса Ельцина Владимир Путин и его супруга уже утром поздравили первого президента и провели у него около часа. Жизнь Ельцина постепенно налаживалась: он стал получать регулярные отчеты разных кремлевских служб, данные социологических опросов, информационные сводки и дайджесты прессы. Он решил уйти из публичной политики и отказался от всех предложений насчет лекций или создания каких‑то фондов наподобие «Горбачев‑фонда». Но он не хотел и не мог вести жизнь простого пенсионера, копаться в саду и беседовать с внуками.

Свою позицию и свою роль Ельцин определил следующим образом: «Я отвечаю за всех, кого вырастил, с кем работал, я отвечаю по‑прежнему за все, что происходит. Да, не как президент, а как человек, несущий ответственность за тот политический процесс, за тот путь, которым прошла Россия. Каждый, включая нового президента, может сегодня прийти ко мне, спросить мое мнение, задать свой наболевший вопрос. И я обязан на него ответить, вовсе не претендуя на истину в последней инстанции! Я обязан смирить в себе многолетний рефлекс руководителя и стать для всех этих людей просто собеседником – важным, ценным, мнением которого они дорожат. Но просто собеседником! И это – огромная, серьезная миссия»[91].

К Ельцину приезжали многие: Михаил Касьянов, Игорь Сергеев, Владимир Рушайло, Сергей Шойгу, Анатолий Квашнин, Константин Тоцкий. Из представителей интеллигенции – Галина Волчек, Эрнст Неизвестный. Владимир Путин приезжал к Борису Николаевичу по утрам два раза в месяц; их загородные дома стояли не так уж далеко друг от друга. Еще чаще они разговаривали по телефону.

 

Что скажет история?

 

История еще не знала столь необычной отставки главы крупнейшего государства, да еще в канун нового тысячелетия. Неожиданный, но своевременный, простой и вместе с тем крайне эффектный уход из Кремля, несомненно, останется в истории важным и интересным прецедентом.

Решение Ельцина было облегчено и подготовлено успешной работой Путина на посту премьера. Но и для Владимира Владимировича события 31 декабря 1999 года стали важным трамплином, существенно облегчавшим победу на предстоявших 26 марта 2000 года президентских выборах. В этом отношении Ельцин и Путин связаны друг с другом гораздо сильнее, чем любая другая пара политиков, один из которых унаследовал власть и полномочия другого, по крайней мере в XX веке и в нашей российской истории. А Борис Ельцин был явно неравнодушен к суждениям историков. По свидетельству людей из близкого окружения первого российского президента, он был озабочен в последние годы своего пребывания в Кремле не только проблемой преемника, но и своего места в российской истории. Что скажет о нем история? – этот вопрос никогда не оставлял Бориса Николаевича равнодушным, и это хорошо видно по его мемуарам.

Вокруг эпохи Ельцина будут еще долго (или даже всегда) идти споры и среди историков. Борис Ельцин пришел к власти в России еще в начале 90‑х годов. На протяжении этого богатого событиями десятилетия менялась обстановка в стране и вокруг нее, менялись люди в правительстве и в окружении главы государства, менялись законы и конституция, но Борис Ельцин оставался Президентом Российской Федерации. В чем‑то он менял обстановку в России, но в чем‑то очень важном менялся и сам, приспосабливаясь к новым реалиям. Ельцин обнаружил большую способность не только оставаться самим собой, но и изменяться как к лучшему, так и к худшему.

Он никогда не был фанатичным приверженцем какой‑либо политической или социальной доктрины, и в этом состоит один из секретов его политического долголетия. В разное время он являлся коммунистом‑администратором и коммунистом‑демократом, социал‑демократом, либералом и левым радикалом, неутомимым борцом с привилегиями и патриотом. Он умел поворачиваться, никого при этом особенно не удивляя, и его ежегодные послания Федеральному собранию существенно отличались одно от другого не только по темам и языку, но и по идеологическому наполнению.

В своей сущности Б. Ельцин был в первую очередь разрушителем, и у него никогда не было своей позитивной программы. Главным приоритетом для Ельцина была не идеология и не программа, а власть, и это вызывало со всех сторон жесткую критику. О нем писали как о барине‑самодуре, разорившем имение, запутавшемся в долгах, уморившем скот и людей и постоянно меняющем управляющих, на которых он и валил вину за свое банкротство. После августа 1998 года массированная критика в адрес Ельцина и «семьи» шла со страниц самых респектабельных западных газет и журналов, которые в прошлом прощали первому Президенту России все его недостатки. При этом большая часть упреков в адрес режима Ельцина была справедлива. Но кто мог реально заменить Ельцина, например, в 1993 году? Хасбулатов? Руцкой? Бурбулис? Макашов? Гайдар?

А кто мог стать во главе государства в 1997 году? Немцов? Черномырдин? Чубайс? Где была альтернатива? Способен ли был Зюганов в 1996 году принять на себя всю ответственность и избежать потрясений? Или, может быть, генерал Лебедь? Альтернатива Ельцину начала вырисовываться только с приходом в Белый дом Евгения Примакова, но политическое движение и идеология, на которые мог бы опереться Примаков, не успели сложиться в какие‑то новые структуры, способные выдержать громадный вес российской государственности и российских проблем.

К тому же режим Ельцина не был однороден: демократия причудливо переплелась в нем с деспотией, а новый российский капитализм содержал в себе не только элементы криминалитета, но и весомые блоки прежних социалистических отношений. В разных сферах управления этот режим имел разный цвет и использовал разные принципы. Даже карта российских регионов до сих пор окрашивается политологами с помощью разных красок, в том числе и красной, а также розовой, белой, зеленой и голубой. Такого смешения политических цветов не знает сегодня ни одна страна в мире.

У историков есть один почти безусловный критерий для оценки значения и роли того или иного лидера в истории государства. Мы прибегаем к сравнению того состояния, в котором лидер принял власть в своей стране, и того, в котором находилась страна, когда он оставил свой пост, – со смертью или в результате других обстоятельств.

Нет никаких оснований включать Бориса Ельцина в список таких великих реформаторов XX века, как Дэн Сяопин, Франклин Рузвельт, Конрад Аденауэр, Нельсон Мандела. Он принял страну в 1991 году в плохом состоянии, но оставил ее в декабре 1999 года в еще худшем. Уровень жизни подавляющего большинства российских граждан снизился за эти восемь лет почти по всем основным показателям на 40 – 50 процентов, а число людей, живущих в условиях крайней нужды, приблизилось к половине населения России. Смертность в стране значительно превышала рождаемость, и это привело к сокращению населения страны на три миллиона человек. Возросла преступность, заметно деградировали системы образования, здравоохранения и культуры. Количество безработных достигло почти 10 миллионов человек, потребление алкоголя в год на одного человека существенно возросло, а потребление мяса существенно уменьшилось.

Ликвидация сбережений граждан, расстрел танками Верховного Совета, война в Чечне, распродажа или просто раздача нефтепромыслов, банков, телеканалов, металлургических заводов... Надо ли и дальше приводить подобного рода факты и цифры, характерные для времен не подъема, а упадка и смуты?

 

* * *

 

Конечно, можно использовать для оценки эпохи Ельцина и другую систему отсчета. В 1990 году, когда Борис Ельцин был избран Председателем Верховного Совета РСФСР, у России не было своего российского государства. Российская Федерация и как государство и как союзная республика была скорее мифом, чем реальностью. Именно Ельцин начал создавать Российскую Федерацию как новое и притом относительно демократическое государство, хотя и за счет разрушения СССР и КПСС. Эти перемены многие считают революцией. Однако, даже согласившись с этим, трудно было бы отнести Ельцина к списку великих революционеров XX века: у него не было новой идеологии, хотя он и умел разрушать прежние установления и догмы.

Да, несомненно, Борис Николаевич не диктатор и не тиран. Он терпел критику и даже поношения со стороны газет, журналов и телевидения. Он не стал запрещать КПРФ и проводить «декоммунизацию», как этого требовали от него правые радикалы. Он сохранил ту свободу печати, взглядов, информации, передвижения и политических партий, на которую Россия оказалась способна. Демократию нельзя построить, она должна вырасти сама, и минимальные условия для этого при нем уже были созданы.

Ельцин подписал не только Беловежские соглашения, но и договор о союзе с Белоруссией. Сильно ошибались те, кто считал, что Борис Николаевич превратился в простую марионетку в руках своего окружения или олигархов. Нет, все главные решения Ельцин принимал сам, и он полностью отвечал за свои поступки. С ним приходилось считаться всем российским политикам и лидерам других стран, и не только потому, что у России, как об этом говорил в Пекине первый президент, есть все виды ядерного оружия.

Борис Ельцин удержал власть в Кремле, когда все рушилось и могла разрушиться также Российская Федерация. Конечно, Россия поднялась бы обязательно, но позже и с еще большими потерями. Смута 90‑х годов прошла все‑таки без череды Лжедмитриев и Керенских.

Перечисленного слишком мало, чтобы получить на суде истории безусловную и положительную оценку. Но ведь могло быть и хуже!

Всего десять человек возглавляли Российское и Советское государство в период от 1 января 1900‑го до 1 января 2000 года. Одни из них правили страной многие годы, другие занимали свой пост всего несколько месяцев. Сменяя один другого в Зимнем дворце, а потом в Кремле, принимали главные для страны решения Николай II, Александр Керенский, Владимир Ленин, Иосиф Сталин, Никита Хрущев, Леонид Брежнев, Юрий Андропов, Константин Черненко, Михаил Горбачев и Борис Ельцин. Это были разные люди с разными взглядами и характерами, с разными интеллектом и стилем работы. Только один из них был избран на свой пост населением страны; другие пришли к власти в результате революций, партийных постановлений, дворцовых переворотов или заурядных интриг.

Все эти лидеры занимали свой пост не по воле своего предшественника и чаще всего осуждали его правление, объявляя при этом о своем стремлении установить в стране «новые и лучшие» порядки. Нечего и говорить, что Керенский не собирался продолжать дела и замыслы Николая II, а Ленин – дела и замыслы Керенского. Ленин не зря опасался прихода к власти Сталина, который превозносил Ленина на словах, но решительно отказался от его взглядов и исканий начала 20‑х годов. Хрущев одной из своих главных задач считал борьбу против «культа личности» Сталина, а Брежнев объявил борьбу против «субъективизма и волюнтаризма» Хрущева. Андропов не хотел, чтобы его преемником стал Черненко, а Черненко не хотел, чтобы ему наследовал Горбачев, который повел энергичную борьбу с порядками «эпохи застоя». Борьба Ельцина и Горбачева происходила на наших глазах и еще свежа в памяти.

 

* * *

 

У России и Советского Союза не было в XX веке какой‑либо естественной и нормальной системы перехода власти из одних рук в другие, и именно это являлось одной из самых важных причин наших трудностей и неудач.

Пять из названных выше лидеров возглавляли государство до последнего дня своей жизни, трое были устранены от власти в результате революции, один в результате дворцового переворота. И только Ельцин ушел из Кремля добровольно и досрочно, передав власть в руки избранного им самим преемника.

Но почему этим преемником стал В. В. Путин?

 

Выборы президента

 

Уже с осени 1999 года на политической сцене России доминировала одна фигура – Владимир Владимирович Путин, который выступал перед нами сначала как премьер, потом как исполняющий обязанности президента, а с 26 марта 2000 года – и как законно избранный Президент Российской Федерации. Еще за год до выборов мы почти ничего не знали о Путине, а теперь он сравнительно легко, уже в первом туре и с большим преимуществом, победил всех своих соперников: Геннадия Зюганова, Григория Явлинского, Амана Тулеева, Владимира Жириновского и др.

Победа В. Путина на выборах не была неожиданностью для наблюдателей. Однако само появление Путина на российской политической сцене, его стремительное выдвижение к вершинам власти, его влияние на ситуацию в России, обретенные им авторитет и признание, а также всеобщий интерес, который вызывал к себе новый российский лидер, – все это стало главной неожиданностью политической жизни и главной темой нашей печати еще с сентября 1999 года.

Столь быстрого и притом одобряемого страной выдвижения политического лидера, какое мы наблюдали недавно в России, не знала не только история нашей страны в XX веке, но и история западных демократий, если не считать времен великих революций 1789 и 1917 годов. Во всех странах возвышение национального лидера происходило, как правило, в результате сложной и длительной политической борьбы, которая в условиях тоталитаризма могла принимать и кровавый характер.

Но зимой и весной 2000 года избирательная кампания прошла много спокойнее, чем даже при выборах в Государственную думу. Зюганов и Явлинский не смогли составить Путину серьезную конкуренцию, а Евгений Максимович Примаков снял свою кандидатуру еще в январе, не желая напрасно тратить время и силы. При этом Примаков выразил свое искреннее уважение к Путину, а Путин высказал свое уважение к Примакову как к человеку и политику. Это и понятно, в конце концов они оба патриоты, государственники и центристы, люди порядка и долга.

Это кажется удивительным, но Владимир Путин поднялся к вершинам власти, не опираясь на какие‑либо массовые движения и партии. Созданное осенью избирательное объединение «Единство» только начинало формировать свои структуры, программные документы и идеологию, поэтому оно не могло в чем‑либо существенном помочь Путину, а само нуждалось в его поддержке.

В то же время о своей готовности поддержать В. Путина заявляли перед выборами десятки влиятельных общественных организаций, политических движений и партий разного направления. Его поддержали почти все губернаторы и главы республик Российской Федерации. Незадолго до выборов о поддержке Владимира Путина заявило и движение «Отечество», возглавляемое мэром Москвы Юрием Лужковым. Путин принял эту поддержку, но не связал себя никакими серьезными обязательствами.

Он получил на выборах уже в первом туре около 53 процентов голосов, и это давало ему прочный мандат не только на власть в стране, но и на выбор союзников и партнеров, а также на проведение серьезных политических и экономических преобразований.

Для многих политических наблюдателей несомненный, но неожиданный успех Владимира Путина на выборах казался необычным и даже необъяснимым. «Стоит присмотреться внимательнее если не к фигуре главного кандидата на главный пост, то к сумме обстоятельств, сопровождающих его продвижение к вершинам власти, – советовал нам Александр Архангельский из „Известий“. – Обстоятельства эти, прямо скажем, печальны. Одинокая фигура балансирует над пропастью; под нею нет никакой опоры. Ни реальной политической силы, которая сохранит верность в случае, если удача вдруг отвернется; ни финансовой базы, ни надежного (пускай неизбежно коррумпированного) окружения. Не публичный политик, а какой‑то солдат политической удачи, единственный расчет которого на собственные силы, на ясный и ледяной ум, на везение, на счастливую звезду, которая до сих пор не подводила; может статься, не подведет и в будущем»[92].

Со сказкой сравнивал возвышение Владимира Путина писатель Михаил Чулаки. «И как это мы не заметили, – писал он, – что на наших глазах разыгралась грандиозная история Золушки – да к тому же в мужском варианте, что случается несравненно реже. В чем прелесть и сказочность сюжета: власть досталась не одному из тех многих, кто годами рвался к ней, а тому, кто вчера и вообразить себя не пытался в роли президента. Столь волшебный поворот истории не мог не заворожить всю страну. Когда появился наш герой, выбрать кого‑нибудь из потрепанных властью политиков значило нарушить намечавшуюся сказку»[93].

Необычность карьеры, которую сделал Владимир Путин, особенно с августа 1999 года, очевидна. Такая карьера была бы невозможна еще десять лет назад, так как продвижение в иерархии советской власти не могло быть быстрым, и оно во всех случаях, не исключая и «феномена Андропова», происходило не только через систему государственных органов, но и через партийные структуры. Любой претендент на высший пост в СССР должен был стать членом ЦК КПСС, а затем и Политбюро ЦК КПСС, и получить мандат на лидерство от группы высших партийных руководителей.

В советской системе политического руководства не было места неожиданностям. Выдвижение людей в КПСС было сходно с выдвижением людей в армии, где человек поднимается вверх после присвоения ему очередного звания и где никто не намерен надевать на него генеральскую форму просто потому, что он способен на руководство или претендует на это. (Конечно, в годы войны продвижение в чинах в армии может быть более быстрым, но при наличии определенных заслуг.) В такой однопартийной и идеологизированной системе власти Ельцин мог бросить вызов Горбачеву только потому, что он почти двадцать лет принадлежал к высшей партийной номенклатуре, к элите и прошел в эти годы путь от заведующего отделом Свердловского обкома партии до первого секретаря Московского горкома партии и кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Он был уже советским патрицием, и с этим нельзя было не считаться. В ином случае на его критику и оппозицию никто не обратил бы никакого внимания.

Однако как раз в начале 90‑х годов в Российской Федерации вся прежняя идеологическая и кадровая системы были сломаны, все принципы перемешались, и в результате появилась возможность самых неожиданных и необычных карьер. Известно, что первым фаворитом Ельцина и вторым человеком в российской иерархии власти стал в конце 1990 года Геннадий Бурбулис. Каким опытом и политическим капиталом мог располагать этот заурядный преподаватель марксизма‑ленинизма из Уральского института повышения квалификации инженеров цветной металлургии? А ведь именно Бурбулис сформировал первое правительство «реформаторов» и сформулировал идеологию новой «перестройки». А кем был еще в начале 1991 года Егор Гайдар?

Никому не известные канцеляристы, заведующие лабораториями, скромные кандидаты наук и младшие научные сотрудники, комсомольские активисты и «челноки», журналисты и летчики заполнили тогда коридоры власти, правления банков и даже кабинеты милицейских начальников.

Еще Александр Герцен писал в своих мемуарах, что во времена смуты во власть приходят люди «с большим самолюбием, но с малыми способностями, с огромными притязаниями, но без выдержки и силы на труд». В этой стихии, смешавшей как достойных, так и не слишком достойных людей, и начал с 1991 года действовать отставной офицер Владимир Путин, пока воля Бориса Ельцина, с одной стороны, и сильнейшее магнитное поле народных требований и ожиданий, с другой стороны, а также огромные способности, сильная воля и большие внутренние ресурсы самого В. Путина, с третьей стороны, не подняли его к вершинам власти. Эти три фактора пересеклись и соединились как раз на фигуре Владимира Путина, хотя, вероятнее всего, и сам Ельцин тогда не понимал – сколь сильную фигуру он выставил на шахматное поле российской политики. Вполне возможно, что и Владимир Путин не сразу осознал свое предназначение.

Еще в 1993 году, когда в российской печати стала активно обсуждаться тема нового президентства, ибо правление Бориса Ельцина явно заходило в тупик, российский политолог Владимир Вьюницкий в своей статье‑прогнозе «Каким будет лидер постельцинского времени?» писал: «Общенациональный лидер, которого жаждут видеть во главе России ее граждане и будущие избиратели, должен быть не просто представителем той или иной партии, получившей большинство голосов. Он должен быть политической величиной, признанной на уровне не только сознания, но и эмоций всем народом. Скорее всего успех будет на стороне того, кто будет выступать не от имени какой‑нибудь партии или блока, а кандидатом от массовых народных движений, в которых будут участвовать, но не задавать тон политические партии и организации. Иными словами, можно прогнозировать победу фигуры национального согласия или компромисса. С точки зрения политической тактики это должен быть бонапартист в хорошем смысле, который может стать в точку равновесия политических сил и, используя вотум народного доверия, приглушить накал страстей между ними. Исходя из отмеченных выше параметров, новый политический лидер должен прийти под знаменем так называемой авторитарной демократии: политического курса, в основе которого лежит приверженность демократическим институтам и ценностям, но при сохранении сильной государственной власти, контроля со стороны ее органов за экономическими и социальными процессами в обществе, наличием сильной вертикали исполнительной власти, замыкающейся на главу государства. Новый лидер должен будет продолжать курс на создание рыночной экономики, способной вписаться в мировое хозяйство. Но ему придется считаться с сильными требованиями народа о сохранении всех социальных гарантий, связанных с социалистическим прошлым. Поэтому социал‑либеральный курс будет единственно перспективным и приемлемым для него. Единственной формулой соединения этих различных начал может быть идеология патриотического демократизма, которую и должен, наконец, привнести в сознание российского общества лидер постельцинского типа. Учитывая состояние межнациональных отношений в стране, это должен быть представитель великорусской нации. В истории не бывало так, чтобы на потребность в нужном типе фигур не было ответа. И на сей раз в стране найдется нужный ей лидер и, видимо, не один. Ибо люди – это единственное наше национальное достояние, которое Россия пока не растеряла»[94]. Это был очень хороший анализ и очень точный прогноз, осуществления которого нам пришлось, однако, ждать еще много лет.

Но Владимир Путин раскрылся как национальный лидер не сразу, многие из наблюдателей видели в нем всего лишь «чиновника провинциального масштаба» и поэтому недоумевали. Даже некоторые из явных поклонников Путина начинали ссылаться для объяснения его успехов на влияние потусторонних сил. Как писал Александр Головков, «очень многие из крупных этапов биографии Путина заключают в себе реализацию жизненных вариантов, вероятность осуществления которых была меньше, чем вероятность неосуществления. В терминах метафизического мышления это выглядит как следование по предустановленной линии судьбы под водительством некоего высшего начала. В его биографии внешняя простота жизненного пути сочетается с почти мистическим соединением целого ряда маловероятных ситуаций»[95].

Менее экзотической, хотя и не более достоверной представляется теория «заговора», в результате которого Борис Ельцин был якобы вынужден уступить свой пост президента Владимиру Путину. Газета «Завтра» писала о заговоре неких могущественных «мондиалистских сил». Многие западные аналитики и журналисты пытались доказать, что «головокружительный взлет Путина из небытия к политическим вершинам был сдирижирован альянсом армейского генералитета и сил безопасности». «Конечно, – писал в духе западных конспирологов даже такой опытный журналист, как Джульетто Кьеза, – Путин никогда бы не стал президентом, если бы армия не открыла ему дорогу к власти во Второй чеченской войне. А точнее, если бы кто‑то не задумал эту войну для того, чтобы дать военным оправиться от кризиса, и вместе с тем для того, чтобы привести в Кремль Путина. Все это выглядит вполне достоверно»[96].

Другие западные газеты уверяли, однако, что Путина продвинули к власти не генералы из армии и сил безопасности, а процветающие российские финансисты или «олигархи», которые на деле контролируют в России не только большую часть богатств, но и общественное мнение. Одна из немецких газет утверждала в феврале 2000 года, что В. Путин всего лишь «чистый лист», на котором будут писать его подлинные партнеры и покровители Б. Березовский и А. Чубайс, сумевшие будто бы прийти к соглашению друг с другом и определившие все главные события осени и зимы 1999/2000 года.

Нет смысла полемизировать с этими странными концепциями, которые рассматривали все главные политические события в России лишь под углом зрения недоступных для объективного анализа тайных заговоров, интриг в Кремле или соперничества олигархов. Любой историк может назвать среди событий прошлых десятилетий или столетий несколько примеров успешных и еще большее число неудавшихся заговоров.

Есть люди, или историки «параноидального стиля», как называл их Дэниел Пайпс[97], которые считают результатом заговора и Французскую революцию 1789 года, и Русскую революцию 1917‑го, и две мировые войны, а также крушение КПСС и СССР. Именно заговоры, по мнению таких историков, являются двигателями истории, а все другие силы не имеют значения. Все важные события происходят только за кулисами, куда могут проникнуть лишь посвященные. Только здесь, за кулисами, и формируется реальная власть над миром и отдельными странами. Сама история – это всего лишь большой заговор.

Для приверженцев конспирологии, теории заговоров или историков «параноидального стиля» отставка Ельцина и приход Путина в Кремль – это результат заговора. Но они не могут понять и внятно объяснить, кто же организовал этот заговор.

Ни к науке, ни к реальной политике эти примитивные конспирологические схемы не имеют отношения.

Внешне более простой и, казалось бы, более современной концепцией политического успеха может служить объяснение, связанное с работой «политтехнологов» и использованием разного рода «политических технологий».

Еще перед выборами 26 марта 2000 года многие газеты писали об «искусственном раздувании рейтинга Путина», об умелой работе спичрайтеров и имиджмейкеров, которые будто бы и создали для нас образ сильного лидера, «молодого и энергичного руководителя, скромного, но не лезущего в карман за словом решительного человека». «Путина придумали политтехнологи», «Путин – это политический миф, созданный специалистами по пиар‑кампаниям» – таково было заключение многих из его оппонентов. Все эти домыслы нет нужды подробно опровергать, В. Путин выступал перед нами не просто как кандидат, но и как действующий президент, который принимает решения и осуществляет реальную политику, а не пиар‑кампанию. Владимир Путин имел дело не только с документами, но и с проблемами, и он смог показать себя человеком дела, который выполняет свои обещания и обязательства.

При этом деятельность Путина не была заранее спланирована в соответствии с какими‑то четкими целями. Уже в сентябре и октябре 1999 года ему приходилось работать в условиях неожиданно складывавшихся трудных ситуаций, и он действовал в этой обстановке вполне успешно. Все политики заботятся о своей привлекательности и популярности, и они не могут не пользоваться на этот счет советами и помощью специалистов. В условиях демократии это часть их работы, но далеко не главная часть. В конце концов Путин не первый такой неожиданный выдвиженец в команде Ельцина. Однако другим кандидатам в преемники Бориса Николаевича не помогли почему‑то никакие «политические технологии».

 

* * *

 

Как известно, политику часто и не без оснований сравнивают с театром, говоря о сцене и масках, ролях и суфлерах, режиссерах и марионетках. Эта концепция политического театра во многом сходна с более современной концепцией о роли политических технологий.

Прибегая к концепции политического театра, некоторые из оппонентов и недоброжелателей В. Путина пытались представить его неумелым и плохим актером, который неожиданно для себя оказался на большой политической сцене, не зная хорошо ни своей роли, ни всей пьесы, в которой ему предстояло играть. Напротив, другие авторы удивлялись успеху Владимира Путина как политического актера, противопоставляя его Борису Ельцину, который «вел себя часто как провинциальный трагик»[98]. Эти сравнения российской политической сцены с театром интересны, но они являются лишь поверхностной аналогией. Театральность в политике существовала всегда, а с появлением телевидения этот фактор существенно возрос как составная часть политического успеха. Когда встречи в Кремле, заседания в Белом доме или посещение завода, госпиталя, детского дома могут видеть на своих экранах десятки миллионов людей одновременно, это заставляет и президента, и всех людей рядом с ним думать о каждом своем движении и каждой реплике.

Еще Джон Кеннеди, по общему мнению, одержал победу на президентских выборах в США в 1960 году благодаря своей исключительной телегеничности. Леонид Брежнев считался в 60‑е годы красивым и привлекательным мужчиной. Но чем сильнее болезни и старость изменяли его внешний облик, тем чаще он появлялся на экранах телевизоров, существенно подорвав тем самым свою репутацию. По этой же причине Юрий Андропов старательно избегал телевидения. Напротив, Рональд Рейган, по мнению экспертов, смог сформулировать свою идеологическую позицию, прибегнув к помощи телевидения, с большей силой, чем кто‑либо другой. Хотя он пришел к власти в 70 лет, он сумел стать живой фигурой, завоевав телеэкраны не только у себя в США, но и почти во всем мире. Но ведь Рейган был профессиональным и талантливым киноактером, который за 30 лет своей актерской работы снялся в 54 художественных фильмах. Было бы, однако, ошибкой полагать, что Рейган являлся главным образом артистом, а не политиком...

Театральность – это лишь небольшая часть публичной политической деятельности. Основная ее часть протекает за сценой, без репортеров и операторов, и эта работа требует от политика совсем другого набора способностей, чем те, которые достаточны для профессионального артиста.

Владимир Путин не так уж часто играл на публику. Раньше он не был публичным политиком и, оказавшись в одночасье на самой высокой политической сцене, предпочел не играть какую‑либо особую роль, а сохранить привычные ему формы поведения и работы. Поэтому я склонен согласиться в основном с политологом Леонидом Поляковым, который писал, завершая свой анализ, что Владимир Путин – не загадка, он прост и понятен, его главные качества – открытость и естественность, которые избавляют от необходимости играть кого‑то другого. И только российские наблюдатели, привыкшие к «играм власти» с народом, не могут в это поверить[99].

 

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: