Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


ВСТРЕЧА С ПАДЕРЕВСКИМ И ФРЕЙДОМ



Из Шварцвальда мы поехали в Швейцарию, пересекли Рейн и продолжили наш путь в Женеву. По дороге мы остановились в Морже, чтобы повидать Игнацы Яна Падеревского, одного из великих музыкантов и премьер-министра Польши в течение короткого периода после Первой мировой войны. Я встречался с ним, когда он годом раньше давал концерт в доме моих родителей в Нью-Йорке, и меня очаровали его личность, а также исполнительское мастерство. Этот человек с гривой длинных седых волос производил сильнейшее впечатление. Он приветствовал нас с огромным теплом и энтузиазмом и пригласил осмотреть свой дом. Далее мы посетили библиотеку, которую отец построил несколькими годами раньше для Лиги Наций.

Вскоре после этого на остающуюся часть путешествия к нам присоединилась моя невестка Тод. Тем летом Тод и Нельсон жили в Англии, где Нельсон работал в Лондонском отделении «Чейз нэшнл бэнк». Перед отъездом из Нью-Йорка Дик и я пригласили ее присоединиться к нам на неделю, однако мы мало надеялись, что она сможет сделать это. Мы были приятно удивлены, когда она действительно согласилась приехать. Мы встретились в Люцерне и оттуда проехали на автомобиле через Швейцарские и Австрийские Альпы. Мой «Форд» модели А не имел багажника, и для Тод и нашего багажа едва нашлось достаточно места, однако мы решили эту проблему и прекрасно провели время. Это радостное приключение вызвало большое негодование тетушки Люси, которая считала, что для замужней женщины абсолютно неуместно путешествовать одной с двумя молодыми людьми. На самом деле все это было совершенно невинно. Хорошие отношения между Тод и мной сложились еще во время нашей поездки по Египту шестью годами ранее, а затем она и Нельсон несколько раз выступали хозяевами на домашних вечеринках, которые я давал в Эбитон-Лодж во время студенческих каникул. Тод для меня была кем-то вроде старшей сестры, и я думаю, что ей также было очень приятно отправиться в путешествие с двумя студентами.

После поездки в Альпы мы направились через Австрию в Вену, где навестили Зигмунда Фрейда. Этот визит был организован тетушкой Дика. Фрейд был ее психоаналитиком, и она осталась жить в его семье в качестве компаньонки и соавтора Анны Фрейд по многочисленным книгам о детской психологии. Фрейд к этому времени был уже совсем старым и страдал от рака челюсти, однако, несмотря на явные неудобства, которые испытывал, к нам он проявил большое дружелюбие. Он, казалось, в меньшей степени был заинтересован обсуждением психоанализа, о котором мы в любом случае почти ничего не знали, чем разговорами о своей необыкновенной коллекции египетских, греческих и римских произведений ремесла и искусства, заполнявших его кабинет и жилые комнаты. Он был заинтригован тем, что я был в Египте, и подробно расспрашивал о том, что я там видел и узнал. Позже я обнаружил, что Фрейд почти до навязчивости заинтересовался идеей филогении, особенно исторической эволюции эго, и больше почти ни о чем не думал. Мы также провели некоторое время с Анной Фрейд, обсуждая более знакомые аспекты психологии. Она, вероятно, обладала даром убеждения, поскольку позже я говорил своим родителям, что «конечно же, доктрина Фрейда была сильно искажена полуиспеченными критиками, поскольку то, что мы слышали от нее, было наиболее здравым и разумным».

РОКФЕЛЛЕРОВСКОЕ НАСЛЕДСТВО

Осень 1934 года стала критическим периодом для меня и для будущего нашей семьи. В декабре 1934 года отец решил учредить несколько безотзывных трастовых фондов для матери и для каждого из шести детей с исходной стоимостью приблизительно по 60 млн. долл. Трастовые фонды 1934 года, как они назывались в семье, позволили отцу передать, по крайней мере, часть богатства семьи без налогов на наследство через три поколения. В настоящее время в этих трастовых фондах находится большая часть богатства нашей семьи. Без них значительная часть состояния Рокфеллеров ушла бы правительству в форме налогов или на благотворительность.

 

 

Как это ни странно может показаться, я никогда не считал чем-то само собой разумеющимся, что унаследую огромное богатство. Естественно, я знал, что отец был очень богатым человеком, однако также знал, что Депрессия нанесла ущерб его состоянию, как и состоянию всех остальных. Прекрасно помню, как получил письмо от отца во время первого года своей студенческой жизни, в котором он говорил, что если дела пойдут так и дальше, то весьма вероятно, мне придется «зарабатывать себе на жизнь». Хотя, вероятно, подобного подхода можно было ожидать от большинства людей, более удивительно то, что такое суждение исходило от одного из богатейших людей в стране.

Я знал, что отец балансирует между многочисленными конкурирующими и даже противоречащими друг другу запросами, проистекающими из его обширных филантропических обязательств, подлежащих выполнению финансовых условий в отношении Рокфеллеровского центра, а также необходимостью обеспечить семью. Отец понимал, что мы нуждаемся в определенной степени экономической независимости, которую он должен был предоставить. Однако он считал, что все мы еще слишком молоды и беспечны, чтобы иметь дело с крупными суммами денег без совета и руководства. Его собственный отец не начал передавать ему значительные средства до тех пор, пока ему не исполнилось сорок лет, и, как я уже ранее отмечал, возможно, в исходные намерения деда и не входило желание оставлять ему вообще какую бы то ни было значительную часть состояния. Моя догадка заключается в том, что отец, наверное, предпочел бы подождать еще несколько лет, прежде чем решить, каким образом он осуществит распределение своего состояния.

Иронией судьбы является то, что налоговая политика Франклина Д. Рузвельта в отношении богатых убедила отца действовать таким образом, каким он поступил. Резкое увеличение налоговых ставок на дарение и наследство в 1934 году убедило отца, что, если он хочет предоставить нам средства к независимому существованию, у него нет альтернативы. Однако его реальные опасения относительно нашей зрелости и неопытности побудили его создать трастовые фонды с очень строгими ограничениями в отношении доступа к доходу и возможности траты основных сумм для всех бенефициаров.

Исходное намерение отца заключалось в том, чтобы предоставить каждому из его детей небольшой, но постепенно нарастающий доход до тех пор, пока нам не исполнится тридцать лет. Трастовые фонды были созданы для достижения именно этой цели. До достижения нами 30-летнего возраста весь доход из трастовых фондов, остававшийся после выплат, положенных нам, не реинвестировался, а распределялся среди нескольких заранее названных благотворительных организаций, к которым относились Рокфеллеровский институт и церковь «Риверсайд».

В 1935 году, первом полном календарном году, когда трастовый фонд начал действовать, я получил только 2400 долл., что составляло крошечный процент от гораздо большего дохода. Этот доход предназначался для оплаты моих расходов на проживание и расходов в университете, помимо обучения - тогда это было 400 долл. в год, которые отец продолжал выплачивать на протяжении остающегося периода моих университетских лет. Иногда я обнаруживал, что наличности мне не хватает, и был вынужден обращаться к отцу с просьбой о предоставлении аванса. Он обычно рассматривал мои просьбы как повод поделиться своей мудростью и опытом. В одном из писем, написанных мне в 1935 году, он с неодобрением отмечал: «Ты потратил значительно больше за этот период по сравнению с твоим ожидаемым доходом, который, как ты говоришь, представляет собой, конечно, недостаточное финансирование и является ошибкой... Ты несколько огорчил меня в связи с тем, что опять испытываешь финансовые трудности, которые ты, конечно, мог предвидеть. Когда ты получал 1500 долл. в год, трудностей у тебя не было. После прибавки трудности, вероятно, возросли. Старая пословица о том, что человек имеет тенденцию терять голову с растущим благополучием, - это очень правильная пословица. Я надеюсь, что теперь твои финансовые планы будут такими, что они не дадут возможности в будущем считать эту пословицу для тебя справедливой. Сумма в 400 долл. будет выслана сегодня на твой банковский счет».

В то время, когда были созданы трасты 1934 года, отец проинформировал Лоранса, Уинтропа и меня, что наши трасты будут содержать активы значительно уступающие тем, которые он создал для матери и наших старших братьев и сестры. Отец направил мне письмо с объяснением его соображений. Оно дает хорошее представление о его чувствах в отношении опасной смеси молодости и денег: «Когда я впервые говорил с тобой относительно этого вопроса, я имел в виду создание трастовых фондов для трех младших сыновей в тех же размерах, что и для более старших детей. Подумав дополнительно, я пришел к выводу, что поступить так было бы несправедливостью по отношению к вам... Во-первых, поскольку это могло бы привести к тому, что вы окажетесь в положении, когда не будете знать, что делать, поскольку у вас внезапно возникнут тяжелые и относительно новые обязательства... Во-вторых, это... серьезно подорвет возможность постоянного направляющего влияния и совета со стороны отца на протяжении тех лет, когда формируется ваша личность, что является отцовской обязанностью».

Однако когда в 1935 году Конгресс повысил налоговые ставки на дарение и наследство, отцу пришлось изменить свою стратегию. Он нехотя решил, что, если хочет увеличить размеры трастовых фондов для трех своих самых младших детей, это следует сделать сейчас или никогда, и добавил дополнительные активы к нашим фондам, приведя стоимость каждого трастового фонда приблизительно к сумме в 16 млн. долл. Однако прошло еще несколько лет, прежде чем мне сказали о сумме моего трастового фонда.

В середине июня 1935 года отец писал мне незадолго до того, как Дик и я отправились в наше путешествие по Европе:

«Я предпочел бы не предпринимать этого шага сейчас, однако обстоятельства, вероятно, вынуждают меня сделать это. Знание того, как управлять собственностью и мудро обращаться с ней, лучше всего приобретаются при постепенном наращивании опыта. Эта мысль была основной в моем сознании в отношении тех актов дарения, которые я сделал в твою пользу. Я очень верю в тебя. Я знаю, однако, что ты никогда не дашь мне оснований пожалеть об этом.

С любовью, отец».

ВЫБОР КАРЬЕРЫ

Мой последний год в колледже был занят написанием дипломной работы по фабианскому социализму, ее название было «Обнищание глазами фабианцев». В ней я указывал на то, что традиционный европейский подход к бедности был основан на христианской концепции покаяния за грехи подаянием милостыни. Акцент делался на преимущества, получаемые в загробной жизни дарителями, а не на выполнение социальных обязательств перед людьми, нуждающимися в этом. Фабианские социалисты под руководством Беатрис Уэбб и Сиднея Уэбба придерживались противоположной точки зрения. Они рассматривали обеспечение минимального уровня жизни для каждого как фундаментальное право всех граждан и неотъемлемую обязанность государства.

Концепции, выдвинутые Уэббами и другими фабианцами, создали основу для работ сэра Уильяма Бевериджа, который тогда занимал пост директора Лондонской школы экономики, куда я вскоре должен был отправиться для продолжения образования. Сэр Уильям, позже лорд Беверидж, стал одним из основных архитекторов идеи государства всеобщего благосостояния, которая начала завоевывать популярность в Британии в середине 1930-х годов.

Хотя мои студенческие годы подходили к концу, у меня еще не было четкого представления о том, как я хотел бы распорядиться своей жизнью или хотя бы решил, что я буду делать сразу после окончания университета. Я был склонен к тому, чтобы заняться чем-то в международной области, и также думал о чем-то независимом от нашего семейного офиса, поскольку трое моих братьев уже работали там. Известной привлекательностью обладала перспектива аспирантуры в области бизнеса и экономики, однако даже это не было четкой целью. Я ощущал необходимость получить совет от кого-то, кого я уважал и чья собственная жизнь сложилась успешно.

На протяжении нескольких лет я неоднократно восхищался Уильямом Лайоном Макензи Кингом, который стал близким другом отца в результате их совместной работы в период после забастовки в Ладлоу. Позже Кинг возглавил либеральную партию Канады и в 1935 году стал премьер-министром. Он часто останавливался у моих родителей, когда приезжал в Нью-Йорк, и иногда навещал также и Сил-Харбор. Ко мне он всегда выказывал теплые и дружеские чувства, и я чувствовал себя комфортно, разговаривая с ним. Макензи Кинг, которого я знал, вовсе не соответствовал репутации, которой, как я потом узнал, он пользовался в Канаде - репутации железного, соблюдающего со всеми дистанцию человека.

Посоветовавшись с отцом, я написал Кингу, спрашивая его, не мог ли я посетить его в Оттаве, чтобы посоветоваться с ним. Кинг быстро ответил мне, пригласив провести уикенд вместе с ним весной 1936 года. В ходе многочасовых обсуждений моих интересов и имеющихся возможностей стало ясно, что для меня наиболее разумна карьера или в области государственного управления, или в сфере международной банковской деятельности. В любом случае, по мнению Кинга, мне было бы целесообразно получить степень доктора экономики - многими годами раньше он сам прошел этот путь. Это не только дало бы хорошую подготовку в той сфере, которая полезна как для государственного управления, так и для банковской деятельности, но также позволило бы мне завоевать большее доверие со стороны людей, которые в противоположном случае могли бы полагать, что любая должность, которую я займу, обусловлена главным образом влиянием моей семьи.

Аргументы Кинга были убедительными, и я решил остаться в Гарварде еще на один год для аспирантской подготовки и начать изучение экономики под руководством знаменитого австрийского экономиста Йозефа А. Шумпетера. В мои планы на следующий год входило обучение в Лондонской школе экономики, после чего я планировал завершение своей подготовки в Чикагском университете, с тем чтобы по возможности расширить свой кругозор. Время, проведенное в трех университетах, дало бы мне возможность общаться с ведущими экономистами мира.


ГЛАВА 7

УЧАСЬ У ВЕЛИКИХ ЭКОНОМИСТОВ

В середине сентября 1936 года Дик Гилдер и я участвовали в съезде Республиканской партии в Кливленде и наблюдали за выдвижением губернатора Альфреда Лэндона из Канзаса - безнадежного кандидата в президентской гонке с необыкновенно популярным президентом Франклином Д. Рузвельтом. С 1850-х годов моя семья поддерживала Республиканскую партию - дед говорил мне, что он голосовал за Авраама Линкольна в 1860 году, и я тоже считал себя республиканцем. Кадры партии выражали пессимизм в отношении имевшихся у них шансов. Существовал глубокий раскол между прогрессистами, которые возражали против нового курса, однако считали, что правительство может играть определенную роль в экономической жизни страны, и консерваторами, убежденными, что в Соединенных Штатах происходит большевистская революция и необходимо вернуться к миру свободного предпринимательства XIX века.

По завершении съезда Дик и я вернулись в Кембридж и вновь поселились в наших прежних комнатах в Элиот-хаус. Дик поступил в Гарвардскую школу бизнеса, а я не без некоторого трепета начал непростой курс аспирантской подготовки по экономике.

ШУМПЕТЕР И КЕЙНС

Вскоре я понял, что принял правильное решение. Я начал обучение в аспирантуре как раз в тот момент, когда спорные идеи Джона Мэйнарда Кейнса по поводу вмешательства государства с целью стимулирования экономической активности спровоцировали жаркие дебаты как среди экономистов, так и в более широком плане.

На протяжении этого года самое серьезное влияние на меня оказал Йозеф А. Шумпетер. По существу, его фундаментальный курс экономической теории был одним из важнейших интеллектуальных событий в ходе моей аспирантской подготовки. Шумпетер уже считался одним из ведущих экономистов мира. Он принимал активное участие в политической жизни Австрии и недолгое время был министром финансов в 1919 году. В течение какого-то периода в 1920-е годы он руководил частным банком в Вене. Он приехал в Гарвард в 1932 году, и когда я встретился с ним осенью 1936 года, ему было около 55 лет.

Шумпетера больше всего занимала проблема роли предпринимателя в процессе экономического развития, и в середине 1930-х годов он стал одним из основных выразителей неоклассической экономической мысли. Однако он не был просто защитником старого порядка, соглашаясь с Кейнсом, что необходимо предпринять какие-то меры, чтобы справиться с беспрецедентным уровнем безработицы, характерным для периода Депрессии, а также с политической и социальной нестабильностью, вызванной этой безработицей. Вместе с тем он отвергал центральный элемент теории Кейнса о том, что без вмешательства правительства в капиталистической экономике появляются продолжительные периоды массовой безработицы и сниженного уровня экономической активности.

Шумпетер опасался, что кейнсианство навсегда заменит нормальное и здоровое функционирование рынка государственным контролем. Он был весьма встревожен тем влиянием, которое эти «неортодоксальные» кейнсианские идеи оказывали на бюджетную, налоговую и денежно-кредитную политику в ряде западных стран, включая Соединенные Штаты.

Находившийся в прекрасной форме, элегантный, с аристократическими манерами Шумпетер в молодые годы увлекался конным спортом, а также был большим поклонником женского пола и, по слухам, у него были многочисленные и красивые романы. Однажды он сказал студентам, что в жизни у него было три цели: стать величайшим экономистом, величайшим любовником и величайшим жокеем своего поколения, однако чувствовал, что еще не реализовал эти желания, по крайней мере в отношении лошадей! В отличие от большинства профессоров Гарварда, он стильно одевался в хорошо сшитые костюмы, а в кармане его пиджака всегда был шелковый платок. Появляясь в аудитории так, как будто необыкновенно спешит, бросал пальто на кресло, доставал платок из кармана, взмахивал им по направлению к аудитории, потом сворачивал и тщательно вытирал лоб и верхнюю часть начинающей лысеть головы, прежде чем сказать со своим тяжелым немецким акцентом «Дамы и господа, давайте начнем».

Поль Сэмюэлсон, который в свое время также стал признанным экономистом, был в классе Шумпетера во время того семестра. У Поля уже была степень бакалавра по экономике, и, кроме того, он был прекрасным математиком. Поскольку экономика уже опиралась на математический анализ, Шумпетер часто вызывал его к доске и писал сложные экономические формулы, которые я обычно не понимал. Я пришел в аспирантуру, обладая незначительными знаниями в области дифференциального исчисления, которое уже становилось критически важным для экономического анализа. Хотя моя дипломная работа была написана на тему, граничащую с экономикой, еще будучи студентом, я прослушал лишь два простеньких курса по экономике, и мне предстояло немало поработать, чтобы наверстать упущенное.

Прекрасные познания Поля в области экономики еще больше напоминали мне о моем собственном скромном уровне. Однако я помню, как в конце первого семестра подошел к доске объявлений около аудитории, где была вывешена ведомость с отметками. К моему огромному удивлению и восхищению, я получил «отлично с минусом» - гораздо лучшую отметку, чем ожидал. Я стоял около доски, ощущая свою гордость, в тот момент, когда появился Поль. Он получил твердое «отлично». Он также выглядел весьма удовлетворенным до тех пор, пока не увидел мою отметку в строке непосредственно над своей. Его лицо немного погрустнело. Конечно же, его отметка несколько потускнела, если такой новичок, как я, мог получить «отлично с минусом».

ХАБЕРЛЕР И МЭЙСОН

Огромное влияние оказал на меня курс профессора Годфрида фон Хаберлера по международной торговле. Обаятельный мужчина с изысканными европейскими манерами, профессор фон Хаберлер впервые появился в университете той осенью с репутацией упорного защитника свободной торговли. Его идеи игнорировались в 1930-е годы, когда страны во всем мире внимали сладкозвучной песне протекционизма, однако они оказали огромное воздействие после Второй мировой войны, когда международная торговля расширилась и резко ускорился мировой экономический рост.

Столь же интересный курс профессора Эдварда Мэйсона касался зарождающейся области международного экономического развития. Мэйсон подчеркивал технические исходные факторы, необходимые для стимулирования широкого экономического роста в странах, которые мы позже стали называть «неразвитыми». Его пионерские работы сделали его одним из ведущих сторонников иностранной экономической помощи в годы после Второй мировой войны. Эта тема глубоко занимала меня, когда позже во время своей профессиональной деятельности я стал заниматься Латинской Америкой и Африкой.

Курсы Шумпетера, Хаберлера и Мэйсона дали мне великолепное введение в изучение экономики и солидный фундамент экономической теории в том виде, в котором она существовала во время того критического периода. Я также обнаружил, что мне нравится этот предмет и что, может быть, у меня даже есть к нему склонность.

ЛОНДОНСКАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ

Поскольку первый год моей аспирантской подготовки прошел хорошо, я решил продолжить ее в Лондонской школе экономики и политических наук, которую обычно называли ЛШЭ. Для этого я нашел себе хорошего компаньона. На протяжении аспирантского года, проведенного в Гарварде, я познакомился с Биллом Уотерсом, также жившим в Элиот-хаус (его отец владел производственной компанией в Миннеаполисе). Я узнал, что Билл также планировал провести следующий год в ЛШЭ. Мы подружились и решили жить в Лондоне вместе.

В вечер накануне нашего отплытия из Нью-Йорка в конце 1937 года несколько друзей устроили нам прощальную вечеринку в ресторане «Джиованни». Устроители включали Бенджи Франклина, Дика Гилдера, а также Маргарет (Пегги) МакГрат, молодую девушку, компания которой уже давно доставляла мне удовольствие, но я по-прежнему считал, что это не более чем дружба. Билл сидел за столом рядом с Пегги и был сильно увлечен ею. После того как мы перебрались в нашу каюту на пароходе «Британик», он спросил: «Чего же ты ждешь? Почему ты не женишься на Пегги? ». Я был более чем удивлен, однако эта мысль почему-то задела чувствительную струну. После прибытия в Лондон я написал Пегги и, к моему восхищению, получил быстрый ответ. Этот скромный старт был началом тех отношений, которые значили для меня всё на протяжении последующих шести десятилетий.

Связи моего отца с ЛШЭ (Мемориальный фонд Лоры Спелман Рокфеллер и Рокфеллеровский фонд давали ЛШЭ значительные субсидии на протяжении ряда лет) помогли решить проблему нахождения жилья в Лондоне. Отец знал сэра Уильяма Бевериджа, директора ЛШЭ, который выходил на пенсию с тем, чтобы стать главой «Юниверсити колледж» в Оксфорде. Сэр Уильям, которому я написал по совету отца, предложил снять его квартиру по адресу Элм-Корт в Миддл-Темпл, одном из знаменитых «Судебных иннов»[17], находящихся внутри древних стен Лондонского Сити между мостом Блэкфрайерс-бридж и Флит-стрит.

Это давало нам редкую возможность жить в сердце Лондона, в десяти минутах ходьбы от ЛШЭ, в одном из немногих зданий эпохи королевы Елизаветы, которые уцелели при большом пожаре Лондона в 1666 году. Квартира была совсем небольшая, однако в ней были две спальни, столовая, гостиная и кухня. Лучше всего было то, что сэр Уильям оставил нам свою прачку Лейли, которая согласилась готовить для нас, а также наводить порядок в наших комнатах. По существу, она делала для нас всё (за исключением стирки нашего белья! ). Лейли была абсолютным сокровищем, ее присутствие позволило Биллу и мне принимать гостей и жить очень комфортно.

К сожалению, близкая связь с сэром Уильямом в некоторых отношениях затруднила мою жизнь. Как я писал своим родителям, сэр Уильям «определенно принадлежит прошлому, и его не слишком любит подавляющее большинство персонала... Большая часть этих проблем, вероятно, возникает в результате мелкой ревности и политиканства в учебном заведении. Тем не менее, остается фактом, что на меня смотрят несколько скептически из-за того, что я являюсь его таким близким другом».

Это был не последний случай, когда я навлекал на себя подозрения из-за дружбы с привилегированными людьми или людьми, вызывающими к себе неоднозначное отношение.


Поделиться:



Популярное:

  1. В настоящее время наиболее часто из встречающихся «фирменных знаков» античных ремесленников – это пометки различного рода на каменных плитах, из которых строились храмы.
  2. В последующие годы (1) поэт будет часто встречаться со школьным другом (2) мнение (3) которого (4) ему небезразлично.
  3. Встреча Дж.Ф. Кеннеди и Н.С. Хрущёва в Вене
  4. Встреча с моими новыми наставниками
  5. Встреча с рождением и смертью. Динамика перинатальных матриц
  6. Выслушивается на значительном протяжении лёгких. Оно также встречается
  7. Геохимические классы вод, встречающиеся в ландшафтах
  8. Ещё одна проблема со здоровьем, встречающаяся часто в молодом возрасте - это инфекции, передаваемые половым путем (ИППП), в том числе ВИЧ-инфекция.
  9. Кардинал Катзасс встречает своего старого приятеля школьных дней, Бустера.
  10. Краткий словарь встречаемых терминов
  11. Наиболее часто встречающиеся причины недостатков при циркуляционной мойке


Последнее изменение этой страницы: 2016-03-22; Просмотров: 740; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.036 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь