Основные тенденции развития современной латиноамериканской историографии

⇐ ПредыдущаяСтр 13 из 15Следующая ⇒

Проблемы самобытности исторического развития континента в общественной мысли. Основные этапы развития историографии. События первой мировой войны и вызванная ею мощная революционная волна - два фактора, оказавшие ведущее воздействие на историческое развитие Латинской Америки, общей тенденцией которого стала активизация усилий по преодолению экономической и политической отсталости. Новые реальности, особенно резко усилившаяся экономическая и идеологическая экспансия со стороны США, необычайно обострили проблему определения места латиноамериканского континента в быстро меняющемся мире.

В момент крупных сдвигов в общественно-политической жизни латиноамериканских стран подверглись пересмотру и отрицанию - как устаревшие - исторические концепции ХIХ века. Прежде всего, была отвергнута, как неадекватная латиноамериканской действительности, позитивистская формула аргентинского философа и политического деятеля Д. Сармьенто (1812-1888) " варварство-цивилизация" за ее тотальное неприятие наследия Испании с одной стороны, и страстную, до слепоты, апологию исторического опыта передовых стран Европы и США. Не менее жесткие отрицательные оценки получили и все иные пессимистические концепции отсталости и неполноценности народов Америки.

В повестку дня встал новый подход к проблеме своеобразия континента, у истоков изучения которого стояли такие известные мыслители как Х. Марти (Куба), Э. Родо (Уругвай) и М. Угарте (Аргентина), а еще ранее Х. Васконселос, А. Касо (Мексика), Р. Рохас (Аргентина) и другие.

" Назад к корням", " возрождение американизма" - вот основа, на которой совершалось заново открытие собственной истории. Эту задачу взяло на себя весьма широкое и неоднородное историографическое течение, получившее в современной латиноамериканистике достаточно условное, но общепринятое название " исторического ревизионизма". Зародившись на стыке первого-второго десятилетий, оно в 30-40 гг. определяло общие тенденции развития исторической науки Латинской Америки.

Исходной методологической посылкой " исторического ревизионизма" была идея о том, что Латинская Америка представляет собой не механическую совокупность глубоко чуждых друг другу, антагонистических элементов, а определенную органическую целостность, которую нужно не опровергать, а всемерно защищать и развивать. Другой отличительной чертой, на которой строятся концепции нового направления, является мысль о том, что самоутверждение латиноамериканского континента происходило и будет происходить только на путях синтеза, т. е. усвоения всего многообразия исторического опыта при условии полной независимости, демократизации и свободы.

Однако в понимании самой природы культурно-исторического единства Латинской Америки и компонентов ее самобытности не было общей точки зрения, что во многом предопределило ту пестроту взглядов, которая существовала в рамках " исторического ревизионизма" и, в конечном счете, ставила предел попыткам воссоздания историками-ревизионистами целостной картины исторического пути латиноамериканских народов.

В творчестве уругвайского философа Хосе Энрике Родо (1871-1917), получили свое развитие идеи духовно-культурной общности стран Латинской Америки, им была выдвинута концепция о негативном влиянии на Латинскую Америку идей позитивизма и прагматизма. К Родо восходит попытка ограничения идеи единства и своеобразия Латинской Америки строгими рамками исключительно духовной жизни. В качестве движущей силы ее истории Э. Родо провозглашает некий духовный импульс, основу которого составляет унаследованная от Испании общность исторических, языковых, культурных традиций. В свете новых исторических задач происходит своеобразный пересмотр смысла испанского наследия, в возрождении которого Х. Э. Родо видит путь к полному самоутверждению и свободному развитию Латинской Америки.

Иной, во многом полемичный по отношению к Э. Родо и его последователям, подход возник соответственно в Уругвае в связи с преобладанием в этой стране выходцев из Европы и в Мексике, где был наиболее полным и глубоким процесс взаимодействия испанского и индейского культурных потоков.

Идея латиноамериканской самобытности приобрела совершенно иной характер в андских странах - Перу, Боливии, где преобладающим является индейское население. Здесь на первый план выходит не этносинтез как таковой, а, прежде всего - а порой и исключительно - подход к аборигенной расе как ведущей силе и доминанте исторического процесса.

Наконец, особое место занимает концепция культурно-исторической самобытности, принадлежащая выдающемуся перуанскому мыслителю Х. К. Мариатеги. В наиболее полном виде она изложена в его знаменитой работе по истории Перу[1]. Идея синтеза двух истоков (испанского и индейского) - главная в построениях Мариатеги. Он одновременно выступал и против абсолютизации испанского начала, и против ультраиндихенистов[2], целиком отметающих европейское наследие. Для Мариатеги вслед за Васконселосом была бесспорной двуединая основа латиноамериканской культуры, но при этом он отвергал содержавшиеся в концепции мексиканского ученого иррационализм и мистическую экзальтацию этносинтеза. Мариатеги считал интеграцию обоих элементов исторически неизбежной и необходимой задачей.

Выдвижение на первый план идеи общности Латинской Америки и концепций культурно-исторической самобытности, несмотря на их многообразие, создало условия для выработки историками-ревизионистами определенных общих подходов к самому предмету исторической науки.

Для латиноамериканской историографии XIX века было характерно исключительное внимание к фактам политической, событийной истории, особенно к деятельности отдельных личностей. Кроме того, традиционная историография выполняла четкие идеологические функции, путем пересказа нравоучительных легенд на темы прошлого, оправдывая политику господствующих олигархических кругов. Крайне узкий тематический диапазон традиционной историографии был неприемлем для историков-ревизионистов, т. к. уже сама по себе постановка вопроса о синтезе как доминанте исторического развития Латинской Америки, содержала в себе потребность в расширении рамок исследования. Логично, что в данной ситуации быстро возрос интерес к положению индейского населения: его месту в истории континента, характеру доколумбовых цивилизаций, последствиям конкисты, социальному статусу индейца в колониальный и постколониальный периоды, традиционным формам социальной организации коренного населения (общине).

" Колония держалась и росла на плечах индейца, только он трудился и производил богатство в Новой Испании (Мексике), - писал мексиканский историк М. 0. де Мендисабаль. Даже во времена, когда казалось, что индеец отступил на задний план, что история забыла его, он и тогда находился в самом центре социальной эволюции, как движущая сила испанского и креольского общества. История, быть может, сама того не подозревая, сконцентрировалась вокруг него" [3].

В заявлении Мендисабаля сформулированы основные установки индихенистской историографии, сформировавшейся в 20-40 гг. в общем русле " исторического ревизионизма". Наиболее ярко индихенистское направление проявилось в работах мексиканских историков М. Гамио, автора фундаментального труда " Население долины Теотиуакан" [4] и Л. Чавеса Ороско, опубликовавшего в середине 30-х гг. серию документальных очерков под общим названием " Документы по экономической истории Мексики" [5].

Позднее исследования по индейской проблематике появились в других странах. В Колумбии в начале 40-х гг. вышла блестящая книга Х. Фриде " Индейцы в борьбе за землю" [6], а в Чили был опубликован ряд работ А. Липшутца, посвященных судьбам индейского населения в колониальный период. Общими чертами для историков-индихенистов были приверженность к строго документальному исследованию и критическое отношение к апологетике испанского компонента в процессе формирования общества в Латинской Америке.

Крупной заслугой историков-индихенистов по праву следует назвать тот факт, что в значительной степени благодаря их усилиям в качестве специальной дисциплины складывается экономическая история, которая имела, по крайней мере, две характерные особенности. Во-первых, уже потому, что системообразующими факторами повсеместно признавались либо духовные, либо этнические компоненты, а экономическая история оставалась на втором плане. И, во-вторых, исследования по экономической истории, как правило, не выходили за хронологические рамки колониального периода. В 30-40-е гг. появились исследования, посвященные экономической истории Аргентины (Л. Гондра), Венесуэлы (Э. Арсило Фариас), Колумбии (Э. Ньето Артета), Мексики (А. Куэ Кановас), ставшие заметным явлением в латиноамериканской историографии[7].

Одна из главных целей, которые ставила перед собой общественная мысль Латинской Америки 20-40-х гг., состояла в выработке такой интерпретации культуры, которая бы служила целям сохранения и развития национальных духовных ценностей. Вот почему явления культурно-исторической жизни становятся объектом пристального внимания историков-ревизионистов. В 30-е годы появляется целая группа исследователей: Энрикес Уренья (Доминиканская республика), М. Пикон Салас (Венесуэла), Х. Л. Ромеро (Мексика), которая не только реабилитирует культурное прошлое континента, но и стремится вычленить сущностные черты латиноамериканской культурно-исторической самобытности. Заметным явлением стало формирование в конце 30-х гг. в Мексике особой школы, положившей начало новому направлению - истории идей. Ее основателем и руководителем был ученик Ортеги-и-Гассета Х. Гаос.

Гораздо медленнее и слабее в поле деятельности ревизионистской историографии входила социальная история. Ощутимый сдвиг в этом направлении относится к концу 40 - началу 50-х гг. Он непосредственно связан с именем Г. Морона (Венесуэла), Э. Паласио (Аргентина), С. Варгаса (Уругвай). Х. Эйсагирре (Чили), Д. Валькарселя (Перу), и особенно колумбийца И. Льевано Агирре, автора широко известной книги " Великие социальные и экономические конфликты нашей истории" (1962). В качестве глубинных причин движения истории они рассматривали не только деятельность отдельных крупных личностей или необходимость политических изменений, но и коллективные действия, и волеизъявление народных масс. Применительно к Латинской Америке эта посылка реализовалась через изучение многочисленных проявлений социального протеста со стороны индейцев и метисов в эпоху колониального владычества Испании[8].

Рассмотрение предмета исторического исследования, введение в его ткань экономических, социальных и культурных факторов было во многом направлено на преодоление господствовавшего в историографии XIX в. расового и географического детерминизма, выводившего своеобразие латиноамериканской истории (частые перевороты, каудильизм, экономическая и социальная отсталость) из особенностей климата, пространства и географического положения, а также характера индейского населения и латинской расы. Значительная роль здесь принадлежала М. Брисеньо-Ирагорри (Венесуэла), А. Куэ Кановасу (Мексика), С. Багу (Аргентина) и другим.

Пересмотр политико-идеологических основ, предмета и инструментария исторических исследований сопровождался укреплением организационной и материальной базы латиноамериканской историографии. Это выразилось в частности в возникновении в конце 30-х - 40-е гг. специализированных научно-исследователь-ских учреждений, поскольку академии истории, как правило, контролировались представителями традиционных школ. В Мексике начал свою деятельность " Эль Колехио де Мехико" (ставший одновременно центром подготовки кадров высшей квалификации), Институт исторических исследований при Национальном университете, в Аргентине - Институт аргентинской истории (во главе с Э. Равиньяни), в Венесуэле - школа истории при Центральном университете, в Бразилии - философский факультет университета Сан-Паулу, в Чили - центр исторических исследований при университете Сантьяго. Перемещение центра тяжести исторических исследований в высшую школу не только освободило историческую науку стран Латинской Америки от диктата академий истории, но и позволило в сравнительно короткие сроки наладить подготовку профессиональных историков в Аргентине, Мексике, а позднее в других государствах.

Тем не менее, рассматриваемый период в развитии латиноамериканской исторической науки был глубоко противоречив. С одной стороны, это объяснялось тем, что положенная в основание ревизионистской историографии антитеза двух Америк как противостояние духовного богатства и культурного единства Латинской Америки и меркантилистской эгоистической морали англосаксонской нации, была выстроена в сугубо идеалистическом ключе. Тем самым социально-экономические факторы исторического развития отодвигались на второй план, и в значительной степени сохранялась ориентация на старые традиции историографии XIX в. Это, в частности, проявилось в живучести идеи Д. Ф. Сармьенто, рассматривавшего феномен каудильизма, политической и социальной нестабильности как результат естественного и неизбежного результата существования мало заселенных пространств в сочетании с климатическими условиями. На этой базе выстраивал, например, свою концепцию " демократического цезаризма" венесуэльский историк Л. Вальенилья Ланс, объясняя слабость демократии в Южной Америке спецификой природного и расового материала[9]. Другой известный историк Х. Басадре (Перу) во введении к работе " История республики Перу" (1949), обращаясь к теме различия двух Америк, их первооснову видит в природно-географических условиях. Острые идеологические коллизии вокруг проблемы самобытности стран Латинской Америки и выраставший на этой почве национализм оказывали непосредственное влияние на историографию.

Это противостояние особенно усилилось в годы мирового экономического кризиса 30-х годов, сопровождавшегося в Латинской Америке подъемом массового движения. В этой обстановке историки-ревизионисты отходят от идеи единства латиноамериканских стран, замыкаются в границах своих государств, сосредотачивают свои усилия на изучении историй своих стран. Наиболее ярко такая тенденция прослеживается на примере Аргентины. Пересмотр концепций либеральной историографии обернулся превращением аргентинского каудильо XIX в. М. Росаса в национального героя. В вышедшей в 1930 г. книге К. Ибаргурена " Хуан Мануэль Росас: его драма, его время" Росас предстает как национальный герой и символ борьбы аргентинского народа за независимость, создатель современной Аргентины. Идея синтеза в ряде работ аргентинских исследователей заменяется тезисом о преобладающей роли креольского наследия и таким образом воспроизводится позиция реакционных испанистов XIX в.[10] В свою очередь в Перу, Боливии, Эквадоре под воздействием одного из основателей индеанизма Г. Прада отрицается значимая роль испанской компоненты при параллельной идеализации места и роли индейского фактора.

В целом, к концу рассматриваемого периода явно возобладал страновой историко-географический подход. В тематическом отношении, несмотря на расширение рамок исследований, политическая история по-прежнему занимала ведущее место.

На рубеже 50-60-х гг. в странах Латинской Америки произошло резкое углубление кризиса традиционных социально-экономических структур. Новые коллизии в жизни континента породили потребность в интеллектуальном обновлении общества и стремление к реформированию всей политической системы. В исторической науке это привело к упадку старых школ и появлению иных направлений, пытавшихся в прошлом найти ответы на злободневные вопросы современности. Изменилась география исторических исследований. Если Мексика и Бразилия сохранили свою роль ведущих историографических центров, то две другие страны - Аргентина и Чили - в 60-70 гг. ее утратили. Их место уверенно заняла Венесуэла. Заметно выросли объем и уровень исторических исследований в Колумбии и Перу, а в последнее десятилетие - в Эквадоре. Общей характеристикой латиноамериканской исторической науки стало окончательное перемещение ее базы на исторические факультеты и в научные центры университетов. В 60-е и особенно в 70-е гг. сложилась основанная на международных стандартах система подготовки профессиональных исследователей, что позволило существенно поднять теоретический и организационный уровень исторической науки, расширить ее тематический и историко-географический диапазоны.

Начиная с 60-х годов сначала в Аргентине и Мексике, а затем в Венесуэле, Бразилии, Колумбии и других странах на ведущее место в историографии уверенно претендует направление, именующее себя обычно " новая история". По аналогии с американской " новой научной историей" или французской " новой исторической наукой" она называется новой потому, что ее последователи, хотя и опираются на выработанные в веках принципы и методы исторического анализа, тем не менее, в своих исследованиях во многом отходят от " традиционной" исторической науки.

О " новой истории" как о чем-то едином для Латинской Америки можно говорить лишь с немалой долей условности. Здесь нет общепринятой концепции исторического развития, определенной, разделяемой всеми ее сторонниками методологии. Если посмотреть на предмет исследований " новой истории", мы не увидим здесь четких очертаний, напротив, границы весьма размыты. Она взаимодействуют с различными направлениями исторической мысли и разными научными дисциплинами - экономикой, географией, исторической антропологией, психологией и другими. Научные школы " новой истории" отдельных стран сохраняют сильную национальную специфику и редко поднимаются до обобщений и исследований общеконтинентального масштаба. В Мексике, например, в " новую историю" на правах самостоятельных дисциплин входят экономическая и социальная история. Ведущее место при этом отводится социальной истории, предметом которой являются такие категории, как население, социальная структура, социальные конфликты, социальные институты[11]. В Венесуэле и Колумбии в рамках " новой истории" экономическая и социальная истории чаще рассматриваются как идентичные дисциплины, а упор делается на региональных исследованиях[12]. В Эквадоре внимание акцентируется на социальной проблематике, предметом которой является как общество в целом, так и его макро- и микроструктуры[13].

Тем не менее, есть и то, что формирует своего рода каркас этого направления, цементирует его, определяет отличие от других исторических школ и направлений. Таких характерных особенностей несколько.

Во-первых, " новая история" направлена, прежде всего, против политизации истории, которая всегда была реальностью для Латинской Америки. Концепция истории как " чистой" науки представляет собой вполне определенный методологический и ценностно-ориентированный подход. Экономика за счет политики, структура за счет события, проблема за счет хронологии и т. д.

Во-вторых, осознанный эклектизм как один из главных методологических принципов в борьбе против старых представлений об истории, с одной стороны, и в деле освоения достижений западной послевоенной историографии, с другой. В каждой исторической школе есть верные и неверные положения; перед каждым исследователем должна стоять задача не выбора определенной школы или учения, отдельного автора, а отбора верных положений и идей других учений, которые необходимы для решения каких-либо научно-познавательных и социально-культурных задач. В рассматриваемом случае эклектизм выступает одновременно и в качестве формы подключения к достижениям методологической революции в послевоенной западной историографии и в качестве пути создания предпосылок для самостоятельного подхода к решению проблемы формирования собственных методологических основ. Безусловно, имеют место и прямые заимствования методологических установок американской или французской историографии. О влиянии Маркса, которое признает основная часть сторонников " новой истории", следует говорить в том смысле, что марксистская интерпретация исторического процесса послужила своего рода " трамплином", от которого первоначально отталкивались исследователи социальной и экономической истории. Отправляясь во многом в своих поисках от вопросов, стоящих в центре марксистского учения об обществе, " новая история" в качестве основополагающей ценности отстаивает плюрализм своей методологической ориентации.

То же самое можно сказать и о характере взаимодействия c французской школой " Анналов" и шире " новой исторической наукой" Франции. В концепции школы " Анналов" представителей латиноамериканской " новой истории" в первую очередь привлекало представление о " глобальной истории", как всеобъемлющей истории человечества, что воспринималось как отказ от европоцентризма. Вторая черта школы " Анналов", на который обратили внимание историки нового направления, состояла в том, что отдельные разделы исторической науки расценивались " Анналами" не как обособленные, автономные элементы исторической реальности, а как сложные системы, включающие в себя вопросы экономики, культуры, психологии, политики.

Третьим общепризнанным методологическим источником является североамериканская " новая экономическая история" с ее детальной проработкой количественных методов исследования. Следует подчеркнуть, что последователи " новой истории" как правило рассматривают количественный метод анализа источников в качестве инструментария, а не методологии исторических исследований.

Общезначимой чертой " новой истории" с полным основанием может быть также названо стремление ее представителей рассматривать общество на разных этапах развития как некую целостность в качестве предмета исторической науки. Это был новый гносеологический принцип. В отличие от него историки ревизионистского этапа латиноамериканской исторической науки считали естественным и вполне допустимым наличие перегородок между различными областями истории, причем фактически допускался приоритет политической истории.

И хронологически, и тематически в " новой истории" прослеживаются три уровня исследований. Начальный уровень - это изучение микроструктур (асьенда, латифундия, индейская община), региональные исследования и отраслевые (история животноводства и промышленной переработки его продукции в Аргентине и Уругвае, горного дела и добычи драгоценных металлов в Колумбии, Мексике и Перу, плантационного хозяйства в Бразилии и Венесуэле и т. д.). К сказанному следует добавить исследование форм эксплуатации индейского населения в их эволюции, динамики освоения отдельных районов и территорий, этнических и расовых процессов. Благодаря, такого рода, исследованиям историки " новой школы" Мексики, Венесуэлы, Колумбии, Аргентины добились значительных успехов в изучении таких пластов истории как экономическая и социальная политика Испании в колониальный период и ее последствия, эволюция индейской общины и становления крупного землевладения, история рабства, социальные исследования, процессы формирования буржуазии, крестьянства, земельной аристократии. Наиболее известны здесь имена Э. Флороскано (Мексика), С. Багу и А. Феррер (Аргентина), М. Уррутия (Колумбия), Р. Кинтеро (Эквадор).

Второй уровень - это создание обобщающих трудов по социальной и экономической истории стран Латинской Америки. Подобная работа проделана в Аргентине, Мексике, Венесуэле, Бразилии и Колумбии, А. Фариас (Венесуэла), А. Каррера Дамас (Венесуэла), Х. Колменарес (Колумбия), Т. Гальперин Донгхи (Аргентина), С. Вильялобос (Чили), С. Фуртадо (Бразилия) в основу периодизации истории своих стран положены изменения в экономике. Согласно их точке зрения развитие социальных процессов и политической жизни определяются экономическими циклами, выделение которых они считают одним из главных достижений.

Третий уровень - работы общеконтинентального характера почти отсутствуют. Лишь в 80-е годы приверженцы " новой истории" приступили к подготовке " Всеобщей истории Америки". К настоящему времени под редакцией венесуэльского историка Г. Морона издано три тома, охватывающие доиспанский и колониальный периоды[14]. Безусловной заслугой представителей " новой истории" является введение в оборот новых источников по социально-экономическим проблемам, широкое применение количественных методов, отход от чисто описательной истории.

Характерной чертой этого направления является эклектизм: концепции европейских и североамериканской школы " новой истории" сочетаются с неопозитивизмом, теорией " стадий экономического роста" У. Ростоу, отдельными элементами марксизма. К началу 90-х гг. " новая история" как методологическое направление еще не сложилась, она находится в процессе становления.

Появление и развитие " новой истории" в 60-70-е гг. является одной из главных характеристик латиноамериканской историографии этого периода в целом. Однако " новая история" - это не вся современная историческая наука Латинской Америки, а лишь одно (хотя и центральное) из ее направлений. Вне " новой истории" остаются самостоятельные школы и течения. Это, прежде всего, леворадикальная историография, которая в 60-70-х гг. даже оспаривала у " новой истории" пальму первенства.

Радикальное течение латиноамериканской общественной мысли получило широкий резонанс в связи с выдвинутой теорией " зависимого капитализма", ставящей вопрос о закономерностях исторического развития стран региона, о характере, пределах и возможностях латиноамериканского капитализма, альтернативах выхода из структурного кризиса. Оценка генезиса, природы и системы функционирования капитализма в Латинской Америке, а также его исторических перспектив служит базисом для анализа ключевых вопросов истории континента.

Левый радикализм сформировался в 60-е годы в обстановке подъема освободительного движения в Латинской Америке после победы Кубинской революции. Леворадикальное направление сложилось в различных странах континента. Его наиболее видные представители - П. Гонсалес Касанова, А. Агиляр, Ф. Кармона (Мексика); О. Сункель. А. Пинто, Ж. Чончоль, П. Вускович (Чили); Т. Дос Сантос, Ф. Э. Кардозо, С. Фуртадо (Бразилия); А. Куэва (Эквадор); А. Кихано (Перу); М. Х. Аранго, Харамильо и О. Фальс Борда (Колумбия); Х. А. Сильва Мичелена (Венесуэла) и другие.

В основу леворадикальной концепции исторического развития Латинской Америки была положена идея о единстве исторического процесса, согласно которой " слаборазвитость" и " развитость" есть две стороны этого процесса. Внутри каждой страны " традиционный" и " современный" секторы являются частями единого общества. Леворадикальная школа утверждает, что развитость и отсталость связывают общество в единое целое подобно тому, как притягиваются друг к другу отрицательный и положительный заряды[15]. Ее представители разработали теорию " внутреннего колониализма", согласно которой на общую внутреннюю социально-экономическую структуру латиноамериканских стран проецируются отношения господства и подчинения, характерные для положения этих стран в мировых хозяйственных связях. Теория " внутренних колонии" возлагает на капитализм ответственность за отсталость и сохранение докапиталистических пережитков. Левые радикалы рассматривают процесс исторического развития как изменение экономических, социальных и политических структур, имеющее стратегической целью построение нового общества, основанного на принципах демократизации экономической и политической власти. Стремление к целостному системному анализу латиноамериканского общества сближало леворадикальную историографию с " новой историей", однако принципы этого подхода были у двух направлений резко различными. Во-первых, если " новая история" в центр внимания ставит факт и из него выводит общую концепцию, то леворадикальная историография шла от теории к факту. В результате в работах леворадикальных авторов четко прослеживается не только игнорирование конкретных условий той или иной страны, но часто и пренебрежение ими исторического времени в реконструкции прошлого Латинской Америки. В построениях леворадикальной историографии прошлое построено из тех же элементов, что и настоящее. Отрицание капитализма ведет ее к воссозданию докапиталистических традиций. В этом плане примечательна позиция известного колумбийского историка и социолога М. Аранго, открыто декларирующего: " Наше будущее - это наше прошлое" [16].

Во-вторых, левые радикалы в отличие от представителей " новой истории" не уделяли внимания исследованию внутренних факторов становления капиталистического способа производства. Они не принимали во внимание то, что, несмотря на сильную внешнюю зависимость, изменения, происходившие в латиноамериканских странах, были тесно связаны и с внутренними процессами развития капитализма. Тем не менее, левый радикализм, безусловно, явился шагом вперед в осмыслении таких важных теоретических проблем, как причины отсталости и зависимости Латинской Америки, в разработке альтернативы общественного развития стран континента. Леворадикальная мысль завоевала авторитет и влияние в 60-70 гг., когда поиск революционной альтернативы составлял стержень идеологических концепций латиноамериканских ученых. Изменения в политической ситуации в 80-90-е гг., в частности, кризис социализма на Кубе и крах большинства леворадикальных движений, предопределили общий упадок леворадикальной историографии в последнее десятилетие, утрату завоеванных прежде позиций. Ее представители переживают период сложной идейно-теоретической эволюции, многие из них, как, например, колумбийский историк О. Фальс Борда идут на сближение с " новой историей".

Самостоятельной, обладающей большим авторитетом и богатыми традициями на протяжении всего послевоенного периода остается школа по изучению истории идей Латинской Америки. Сформировавшись первоначально в Мексике, на базе семинара испанского философа Х. Гасса, она затем становится общеконтинентальной как по тематике, так и по составу участников. До настоящего времени ее организационной базой являются Панамериканский институт истории и географии и комиссия ЮНЕСКО по Латинской Америке. На протяжении последних двух десятилетий это направление возглавляет крупный мексиканский ученый Л. Сеа, в него входят известные историки А. Ардао (Уругвай), Л. Вильоро (Мексика), Х. Харамильо Урибе (Колумбия), Р. Морено (Мексика), А. Андрес Ройг (Эквадор), Х. Чиарамонте (Аргентина). Представителям этой школы принадлежит приоритет в исследовании такого яркого, но малоизученного явления, как латиноамериканское Просвещение[17], эволюции идеи латиноамериканского единства в 19 в.[18], концепций историко-культурной самобытности Латинской Америки[19]. Результаты изучения истории идей обобщены в коллективной монографии " Латинская Америка и ее идеи", вышедшей в 1986 г. под общей редакцией Л. Сеа.

Фактором латиноамериканской историографии остается марксистская историческая школа, переживающая в последние годы период кризиса. Ее появление связано с именем Х. К. Мариатеги. В послевоенные годы наиболее прочные позиции марксистская интерпретация исторического прошлого Латинской Америки приобрела в Аргентине (Ф. Надра, Л. Пасо), Уругвае (Р. Арисменди) и Венесуэле (Л. Брито Фигероа).

В 80-е - начале 90-х гг. после определенного перерыва вновь заявили о себе представители традиционной событийной истории. Объективно этому способствовали две принципиально важные даты латиноамериканского исторического календаря: 200-летие со дня рождения С. Боливара (1783-1830) и 500-летие открытия Колумбом Америки (1492), которые обострили интерес к личностям Боливара, Колумба, конкистадоров и т. д., породив новую волну споров о них. С другой стороны, в последнее десятилетие в самой " новой истории" отчетливо просматривается смещение от сциентизма к идеологизации и политизации, что проявилось в полемике вокруг 200-летия североамериканской революции. Критика " новой историографии" ведется по двум основным направлениям. Ряд историков обратил внимание на то, что в работах сторонников " нового" направления совершенно исчезает образ истории, который столь привычен для латиноамериканца - истории как рассказа, истории-повествования, где сильны сопричастность, сопереживание читателя конкретному историческому времени. " На деле, - пишет один из старейших мексиканских историков С. Савала, - для одних история сводится к построению графиков и схем, для других - к способам и отношениям производства, стратегии классов, зависимости и т. п. Наметилась тенденция отделять от экономики культурные факторы, как будто культура не играет никакой роли в истории" [20]. Подобные перекосы и крайности, по мнению С. Савалы, привели к тому, что экономическая и социальная история в своем чистом выражении в 90-е гг. утратила привлекательность и сменилась стремлением ввести в ткань исторического исследования помимо экономических, политические, культурные, религиозные и другие факторы. Другое направление критики вызвано причинами идеологического порядка. Так в 1989 г. колумбийская академия истории в лице ее президента Х. Арсиньегаса обрушилась с грубыми нападками на книгу представителя " новой истории" Х. Кальмановитца " История Колумбии", усмотрев в ней пренебрежение национальной гордостью и национальными чувствами колумбийцев. Х. Арсиньегас посчитал неприемлемым представление о национальной истории как истории антагонистической, начиная с истоков независимости. Одновременно академия высказалась против включения экономической и социальной истории в школьные учебники, призвав акцентировать внимание на деятельности Ф. Сантандера и других национальных героев Колумбии. Усиление критики " Новой истории" свидетельствует об утрате ею прежнего авторитета.

Историография колониального периода. Трехсотлетний колониальный период оказал огромное влияние на последующее развитие стран континента и во многом предопределил их историю в новое и новейшее время.

Проблемы колониального периода привлекали и привлекают до сих пор внимание не только историков, но и широкой общественности. Среди исторических исследований всех без исключения стран история конкисты и колонизации занимает центральное место.

Как показывают новейшие исследования, изучению этой эпохи уделяется большое внимание в начальной и средней школе, в школьных учебниках большинства латиноамериканских стран история колониального периода составляет до половины всего учебного материала[21].

В латиноамериканской историографии новейшего времени можно выделить три периода " всплеска" интереса к колониальной истории стран континента:

1. В 30-40 гг. XX в. После победы Мексиканской революции (1910-1917), в эпоху проведения в Мексике глубоких социально-экономических преобразований, которые вызвали большой интерес во всех латиноамериканских странах.

2. В 60-х - начале 70-х гг. в условиях интенсивного процесса деколонизации и крушения колониальной системы в странах Азии и Африки и ликвидации последних колоний в Западном полушарии, а также под влиянием победы революции на Кубе.

3. В конце 80-х - начале 90-х гг. в связи с 500-летием открытия Америки и встречи двух миров.

Как уже отмечено, история колониального периода занимает важное место в национальной историографии каждой из стран континента. Однако среди латиноамериканских стран приоритет в изучении этой эпохи, безусловно, принадлежит мексиканским ученым.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 11 121314 15 Следующая ⇒