Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


РОЛЬ ОБЩЕСТВА В СОЗДАНИИ И ФОРМИРОВАНИИ ЯЗЫКА



К числу наиболее характерных особенностей языка как обще­ственного явления относится также тот факт, что общество создает язык, контролирует созданное и закрепляет его в системе ком­муникативных средств.

Выше уже говорилось о том, что каждое слово и каждая фор­ма создаются вначале каким-нибудь отдельным индивидом. Это происходит оттого, что создание определенного слова или формы требует проявления инициативы, которая в силу целого ряда психологических причин не может быть проявлена всеми членами данного общества. Однако инициатива отдельного индивида, ес­ли ее рассматривать с чисто гносеологической точки зрения, не чужда остальным членам общества. Общность психофизиологи­ческой организации всех людей в целом, наличие общественного< 441> сознания, общности ассоциаций и т. п. создает так называемый общественный потенциал, т. е. возможность проявления той же инициативы, идущей в сходном направлении. В этом заключа­ется ответ на вопрос, почему созданное отдельным индивидом мо­жет быть принято и утверждено обществом.

Проясним эту мысль на конкретных примерах. В болгарском языке существует слово гора 'лес'. Этимологическая связь его с русским словом гора очевидна. Это означает, что индивид, впер­вые создавший болгарское слово гора, ассоциировал его с горой, покрытой лесом, так как можно предполагать, что слово гора в значении соответствующего слова в русском языке также неког­да существовало и в болгарском языке. Слово гора в значении 'лес' не было отвергнуто другими членами данного коллектива, поскольку в голове каждого могла возникнуть подобная же ас­социация. Аналогичное явление произошло в истории греческого языка, boh? љw по-гречески значит 'помогать'. Первоначальная идея — 'бежать на крик человека, взывающего о помощи'. Но­вое слово укрепилось в языке, поскольку у каждого в голове существует представление типичной ситуации, когда крик сигнали­зирует о необходимости оказания помощи. Каждый мог бы соз­дать новое слово аналогичным же образом. Нечто подобное проис­ходит также при создании грамматических форм и их аналогов. Можно предполагать, что какой-то индивид впервые создал в норвежском языке аналитическое образование с предлогом af, ко­торое превратилось в семантический аналог древнегерманского родительного падежа на -s, например, sшnn af R. Nilsen 'сын P. Нильсена'. Здесь по существу идея отделения от чего-либо была использована для выражения принадлежности. Новое образование привилось в языке, поскольку оно не противоречи­ло общественному потенциалу создания аналогичного образова­ния. Потенциально это мог сделать каждый. Наблюдения показы­вают, что если инициатива индивида, создавшего новое слово или форму, находится в соответствии с общественным потенциа­лом создания такой же формы, то новое слово или форма прини­маются обществом и получают закрепление в языке.

Выше были рассмотрены наиболее простые случаи утвержде­ния обществом новых слов и форм. В огромном большинстве слу­чаев апробация вновь созданного обществом зависит от совокуп­ного действия различных внешнеязыковых и внутреннеязыковых факторов.

Авторы монографии «Лексика современного литературного рус­ского языка» справедливо указывают на недостатки многих работ 20—40-х годов, посвященных изучению развития русского язы­ка в условиях советского общества. Изменения в русском языке революционной эпохи не рассматривались как результат взаимо­действия внутренних и внешних, собственно социальных законо< 442> мерностей, что порождало культурно-социологический уклон в лингвистических исследованиях [13, 16—17].

Общество во всей его совокупности иногда сознательно, но чаще всего интуитивно, очень хорошо чувствует, подходит вновь созданное слово или не подходит. Все неудачно созданное обычно не имеет успеха.

В XVI столетии возникло слово копейка, которое сохраняется в русском языке по сей день. Утверждению этого слова спо­собствовал целый ряд благоприятных факторов. Во-первых, на­личие определенного зрительного образа. Установлено, что ко­пейками были названы монеты, на которых по приказу князя Ивана Васильевича в 1535 году стали чеканить изображение всад­ника с копьем в руке. Первоначально это название представляло сочетание копейная деньга. Преобразование этого сочетания по­ставило его в один словообразовательный ряд со словами типа кожанка, касторка, неженка и т. д. Во-вторых, в укреплении в речи слова копейка определенную роль мог сыграть глагол ко­пить. Слово копить чаще всего применялось именно к деньгам, поэтому и созвучие денежного наименования копейка с этим гла­голом оказало большую поддержку изнутри. Одновременно с ко­пейкой в русском языке появились и другие денежные наимено­вания, образованные тем же способом: московка (из московская деньга) и новгородка (из новгородская деньга).

В связи с процессом объединения русских земель и устранением феодальной раздробленности слово копейка оказалось как ней­тральное в географическом отношении более конкурентноспособным и вытеснило своих соперников. Таким образом, слово копей­ка ощущало влияние со стороны других элементов лексической системы по нескольким направлениям. Его поддерживали слова, генетически с ним связанные, а также созвучные лексемы, близкие по значению. Все это не могло не способствовать укреплению в словарном составе русского языка этого денежного наименова­ния, сохранившегося до нашего времени15.

В Советский период в русский язык вошло и прочно утвер­дилось слово домоуправление. В связи с уменьшением в городах доли частного домовладения и предоставления жилых домов в ве­дение городских Советов, появление такого термина было жизнен­но необходимым. Его успех объясняется прежде всего тем, что слово домоуправление не шло в разрез с явлениями, происходящи­ми в лексической системе русского языка. Оно гармонировало с общей тенденцией создания сложных слов типа лесоразведе­ние, судостроение, хлебопечение и т. п. Для создания этого слова имелись определенные предпосылки, поскольку глагол управлять и слово управа, например, земская управа, уже суще< 443> ствовали в русском языке. При создании термина была использо­вана тенденция к расширению функций суффикса -ени. Термин домоуправа был бы явно неудачен, поскольку слово управа уже исчезло из активного словаря русского языка, тогда как слово управление в советский период явно расширило сферу своего упо­требления. Стечение всех этих благоприятных обстоятельств и обеспечило особую жизненность нового слова домоуправление.

С развитием горного туризма и спорта в нашей стране вошел в русский язык термин горноспасатель. Успех его объясняется не только тем, что он стал необходим, но также и тем, что он не находился в противоречии с некоторыми особенностями лекси­ческой системы русского языка. Суффикс -тель является обычным средством образования имен существительных, обозначающих про­фессию, должность и т. д., ср. такие образования, как учитель, писатель, служитель, устроитель и т. п. Если бы новый термин выражался одним словом спасатель, то ему грозила бы опасность получить насмешливо-ироническую окраску, поскольку целый ряд слов с суффиксом -тель действительно имеет эту окраску, ср. развиватель какой-либо теории (в дурном смысле), стара­тель, обыватель и т. п. Однако этого не произошло, так как пер­вая часть сложения горно- предохраняла новый термин от возмож­ного сдвига значения. Термин оказался удачным, не говоря уже о том, что он был жизненно необходим.

Но могут быть и такие случаи, когда вновь созданное слово не находит поддержки в языке. В конце XIX в. министр финансов Витте предложил заменить название рубль словом рус (по образцу французского франка). По его приказу были отчеканены монеты с этим номиналом. Однако сочиненному министром слову не суж­дено было сохраниться в языке, потому что оно не нашло под­держки ни в народной речи, ни в традиционной денежной терми­нологии.

В истории создания русской терминологии в области физики нередко создавались такие термины, которые не могли утвердить­ся в языке. Предлагали, например, термин «теория» передавать русским словом умствование; для передачи термина «фигура» предлагалось слово образ. Семантические объем эквивалента был так широк, что в нем растворялось, утопало более узкое значение. Для передачи термина «эластичный» пытались ввести слово отпрыгной. В данном случае семантический объем предлагаемого сло­ва был настолько узок, что широкое научное обобщение не мог­ло на нем базироваться.

В начальный период развития авиации в нашей стране возник­ла необходимость в наличии какого-то русского термина для обо­значения авиатора (так называли в то время летчика. — Б. С.). Были предложения внедрить слово льтец (ср. слово чтец от гла­гола читать). Однако это предложение не имело успеха, так как предлагаемое слово встречало сопротивление со стороны лекси< 444> ческой системы русского языка. Суффикс -ец объединяет целый ряд эмоционально окрашенных слов сниженного стиля: лжец, подлец, глупец, стервец, наглец и т. д. Для названия новой и по­четной профессии предлагаемое слово льтец никак не подходило. Привилось слово лётчик. Это слово не имело никакой оценочной окраски. Кроме того, суффикс -чик существовал во многих других словах, обозначающих профессию, ср. наладчик, переплетчик, водопроводчик и т. д.

В истории нашей страны было время, когда в национальных языках, получивших после Октябрьской революции письменность, интенсивно создавалась новая терминология. Некоторые рефор­маторы, ратуя за «чистоту» своего языка, пытались все новые понятия выражать лишь словами родного языка. Так, например, сказуемое предлагалось передавать по-марийски словом ой поч, квитанция — словом ойырчык, электричество — словом тулэ? ер. Для передачи русского слова природа в коми-зырянском языке употреблялось слово ывлавыв. Эти термины были совершенно не­удачны. Термин ой поч 'сказуемое' имел буквально значение 'конец мысли'. При этом следует учесть, что сказуемое в марий­ском языке не всегда помещается в конце предложения; ойырчык имело значение 'нечто оторванное', тулэ? ер — 'огненная река'. Коми-зырянское ывлавыв означало 'все то, что находится вне до­ма'. Эти термины были неточны, невыразительны и совершенно искусственны. Никакого успеха они не имели.

В 20-х годах в русском языке появилось слово шкраб (школь­ный работник), превратившееся в официальный термин. Этот тер­мин должен бы обозначать в противовес дискредитированному педагогу, или преподавателю старой формации, или даже учите­лю — словам, уже расплывшимся и обросшим многими ассо­циациями, — школьного работника нового типа, который не толь­ко учит, но и воспитывает по-новому16. Трудно было придумать что-либо более неудачное. Это слово вызывало ассоциации с та­кими словами, как раб и краб; сочетание согласных шк в начале слова способствовало ассоциации его с целым рядом слов блатно­го жаргона — шкары, шкет и т. п. По словам А. В. Луначарского («Один из культурных заветов Ленина». Вечерняя Москва, 21 января 1929 г.), когда он показал В. И. Ленину телеграмму, начинавшуюся со слов шкрабы голодают, и когда по просьбе Ленина он разъяснил ему, что означают шкрабы, то Ленин с боль­шим неудовольствием ответил: «А я думал, что какие-нибудь кра­бы в каком-нибудь аквариуме. Что за безобразие назвать таким отвратительным словом учителя! У него есть почетное название — народный учитель, оно и должно быть за ним сохранено».< 445>

В первый период внедрения в нашей стране радио возник тер­мин широковещание, представляющий перевод английского bro­adcasting. Однако этот новый термин встретился с однозвучным, но одиозным словом широковещательный. Термин широковещание, как вызвавший нежелательные ассоциации, не привился.

В последнее время в просторечии возник глагол накурортничаться, например: Пора уже возвращаться — накурортничалась. Можно быть уверенным, что это слово никогда не выйдет за пре­делы грубого и фамильярного жаргона, поскольку оно нарушает языковые нормы. Приставка на- в русском языке почти не сочета­ется с глаголами иноязычного происхождения, глагол курортничать создан по образцу жаргонного глагола самоварничать, слово курорт не образует в русском языке производного глагола, приставка на- в данном случае придает глаголу грубый и фамиль­ярный оттенок.

Любопытно отметить, что различные оценочные критерии ут­верждения того или иного слова могут быть различными в разных языковых сферах, стилях и т. п. Люди, пользующиеся просторе­чием, могут оценивать слово иначе, чем его оценивают люди, пользующиеся литературным языком. Очень показательна в этом отношении история слова буза, проникшего в русский разговорный язык. По свидетельству Л. Я. Борового, это слово часто встреча лось в произведениях писателей-кавказцев» начала XIX века и считалось татарским. В азербайджанском языке это слово имеет значение 'особый опьяняющий напиток', отсюда: У этих азиатов всё так, натянулись бузы, и пошла резня (Лермонтов, «Бэла»); Как напьются бузы на свадьбах или на похоронах, так и пошла рубка (там же).

В первые годы революции, как замечает Л. Я. Боровой, буза с очень многими производными широко входит в язык, обнару­живает семантическое расширение и заменяет очень многие поня­тия. Слово буза начинает широко употребляться в литературе того времени в самых различных её жанрах.

Чем объяснить необычайный успех этого слова? Успех этот объясняется совокупным действием многих факторов. Прежде всего следует отметить фактор семантический. Употребление на­питка бузы на Кавказе часто сопровождалось различными шумны­ми событиями, драками, свалками, созданием беспорядка и т. п. Это создавало благоприятные условия для метонимии, для при­обретения этим словом значения 'нечто бестолковое, беспорядоч­ное и бесполезное, все равно, что именно'. По этой причине от существительного буза был произведен глагол бузить, бузовать, также получивший очень широкое распространение в народной речи. Экспрессивность этого слова увеличивалась невосприимчи­востью его внутренней формы вследствие его иноязычного проис­хождения, что резко выделяло его на фоне исконно русских сино­нимичных слов беспорядок, неразбериха, сумятица и т. п.< 446>

Не связанное ассоциациями с тем или иным напитком, да и ни с чем вообще, оно очень полюбилось на какое-то время нашей мо­лодежи, как очень широкое и универсальное по значению и забав­ное по самому своему звучанию слово. Сейчас это уже только жар­гонное слово, окончательно изгнанное из литературного языка.

Неудачное слово, противоречащее законам языка, может до некоторой степени поддерживаться временно действующими фак­торами. Интересна в этом отношении история слов выдвиженец и учеба, некогда довольно широко употреблявшихся в русском литературном языке. Необходимость в слове выдвиженец возник­ла в ту эпоху существования нашего государства, когда был бро­шен лозунг о целесообразности выдвижения на руководящие посты особо себя проявивших рабочих и служащих. В этих усло­виях и было создано слово выдвиженец. Создано оно, конечно, было неудачно, так как суффикс -енец почти всегда снижает, иро­нически или печально обрабатывает слово (ср. такие образования с этим суффиксом, как пораженец, лишенец, непротивленец, пе­рерожденец, отщепенец и т. п.). Кроме того, это новообразование в известной мере опиралось на некоторые, прежде довольно ред­кие образования не сниженного стиля, например, снабженец, переселенец, и т. п. Как только закончился период специально объявленного выдвижения, это слово сравнительно быстро исчез­ло из русского языка.

Слово учеба встречалось в русской литературе как слово кре­стьянского разговорного языка, без особого местного прикреп­ления. После революции учеба впервые становится литературным словом, входит в официальную формулу отправить на учебу. Оно утверждается настойчиво и принципиально вместо слишком тихого и общего учения и просвещения и прямо против просвети­тельства, которое связано с плохими историческими воспоминани­ями и по самой своей форме и даже звучанию как бы высокомер­но и благотворительно. Таким образом, временно действующий экстралингвистический фактор — желание противопоставить но­вую форму обучения обучению, практиковавшемуся в старой до­революционной школе, — содействовал утверждению этого слова. Но выбор этого слова нельзя признать удачным. Во-первых, в са­мом крестьянском языке слово учеба имело сниженное значение, как какое-то занятие, отличающееся от крестьянской работы. Во-вторых, оно было созвучно с целым рядом слов сниженного стиля, как-то: хвороба, зазноба, особа и т. д. Это созвучие естест­венно придавало слову учеба оттенок чего-то слишком простореч­ного. В настоящее время оно исчезает из литературного языка.

Иногда факторы, поддерживающие слово или выталкивающие его из языка, выступают в довольно противоречивом сплетении. Жаргонное слово низкого стиля может стать достоянием литера­турного языка, если одна группа факторов окажется в этой борьбе более эффективно действующей. Интересна в этом отношении ис< 447> тория слова халтура. Этимология слова халтура не ясна. Были попытки связать его с глаголом хапать 'брать с жадностью'. Вероятнее всего он имеет связь с церковным термином хартуларай, или хартуларь 'книгохранитель в монастыре или церкви'; халтуларь зарегистрирован в документах XI — XIV веков, осо­бенно на юго-западе. В церковном быту существовал и глагол халтурить — 'совершать службы (особенно отпевание покойни­ка) на дому, совершать поскорее и кое-как, чтобы успеть обойти побольше домов и получить побольше денег'. Затем это слово нашло своеобразное преломление уже в другой сфере. В жар­гоне уголовников, «блатной музыке», халтура связана была также по преимуществу с покойниками: халтурщик 'вор, работа­ющий там, где есть покойник'. Это «работа», так сказать облегчен­ная и даже непристойная для квалифицированного вора. Хал­турщиком на этом жаргоне назывался и сам покойник. На этой основе слово халтура получает значение 'легкая работа' и широко распространяется в народном языке. Оно было экспрессивно как иноязычное по происхождению слово с неясной внутренней формой и даже приобрело новое значение 'работа на стороне' или 'рабо­та налево'. Вытеснить это слово из литературного языка не уда­лось. Осталось, как замечает Л. Я. Боровой, в языке халтура — высокое по звучанию и мерзкое по существу, полное юмора слово. Живучесть этого слова можно объяснить также тем, что оно вош­ло по своему внешнему звучанию в ряд стилистически высоких слов, таких, как литература, натура, прокуратура, регистрату­ра и т. п.Это обстоятельство в известной мере нейтрализовало его жаргоную принадлежность.

Внешнеязыковые факторы в ряде случаев могут оказать очень сильное влияние на судьбу слова. Если сравнить словарный состав турецкого литературного языка 30-х годов с тем его состоянием, которое наблюдается в настоящее время, то его словарный состав обновился по меньшей мере на 30—35%. Многие, ранее бытовав­шие в турецком языке заимствованные арабские и персидские слова были заменены новыми турецкими словами. Нельзя не согласиться с тем, что не все в этом массовом словотворчестве было удачным. Однако пуристические тенденции оказались значительно сильнее различных лингвистических неудобств и предложенные новые сло­ва утвердились в турецком языке.

Нечто подобное наблюдалось и в истории развития венгерско­го языка в эпоху обновления (XVIII в.). В это время обогащение языка приняло более широкий размах и даже пошло, как считает Й. Балашша, по нездоровому руслу. И все же автор признает те способы словотворчества, которые, несмотря на свою противоре­чивость естественному развитию языка, обогатили лексику огром­ным количеством новых и нужных слов17.< 448>

Существуют области словотворчества, где общественное ут­верждение почти не играет никакой роли. Это относится к созда­нию очень узких специальных терминов. Всего несколько лет назад ученые открыли ценное сырье для выплавки стекла. Его удалось получить из сиенита, залегающего в горах вблизи города Еревана. Это новое вещество было названо ереванитом. Недавно открытый новый строительный материал получил наименование ереванит. Много минералов исследовала Ю. Н. Книпович, и один из них назвали в ее честь книповичитом.

Несмотря на огромное разнообразие внутрилингвистических и внешнелингвистических факторов, определяющих судьбу вновь возникшего слова или формы, которые даже невозможно подробно описать в рамках данного раздела, решающая роль всегда принад­лежит обществу. Общество создает и формирует язык в подлин­ном смысле этого слова. Язык — продукт общества. По этой при­чине он в большей степени, чем какое-либо другое явление, обслуживающее общество, заслуживает название общественного явле­ния.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Г. О. Винокур. О задачах истории языка. — В кн.: В. А. Звегин­цев. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях, ч. II. М., 1960.

2. В. В. Волошинов. Марксизм и философия языка. Л., 1929.

3. Е. М. Галкина-Федорук. Язык как общественное явление. М., 1954.

4. Г. Глезерман. Общественное бытие и общественное сознание. М., 1958.

5. В. Гумбольдт. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческого рода. — В кн.: В. А. Зве­гинцев. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлече­ниях, ч. I. М., 1960.

6. М. М. Гухман. Лингвистическая теория Л. Вейсгербера. — В сб.: «Вопросы теории языка в современной зарубежной лингвистике». М., 1961.

7. В. Ф. 3ыбковец. Дорелигиозная эпоха. М., 1959.

8. В. М. Жирмунский. Проблема социальной дифференциации язы­ков. — В сб.: «Язык и общество». М., 1968.

9. В. В. Журавлев. Марксизм-ленинизм об относительной самостоя­тельности общественного сознания. М., 1961.

10. В. Ж. Келле, Н. Я. Ковальзон. Общественное сознание. М., 1966.

11. А. Крученых. Заумный язык у Сейфуллиной, Вс. Иванова, Леоно­ва, Бабеля, И. Сельвинского, А. Веселого и др. М., 1925.

12. М. Э. Курдиани. Изменения в словарном составе современного русского литературного языка (Автореф. канд. дисс.). Тбилиси, 1966.

13. Лексика современного русского литературного языка. М., 1968.

14. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18.

15. К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные письма. М., 1947.

16. К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3.

17. К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23.

18. Н. Я. Марр. Актуальные проблемы и очередные задачи яфетической теории. — В кн.: Н. Я. Марр. Избранные работы, т. 3. М. — Л., 1934.< 449>

19. Н. Я. Марр. Язык и мышление. — В кн.: Н. Я. Марр. Избранные работы, т. 3. М. — Л., 1934.

20. И. Б. Новик. К вопросу о специфике человеческого сознания. — «Уч. зап. Молотовского гос. ун-та им. А. М. Горького», 1957, т. X, вып. 3.

21. Е. Д. Поливанов. О литературном (стандартном) языке совре­менности. — «Родной язык в школе», 1927, №1.

22. Е. Д. Поливанов. Русский язык сегодняшнего дня. — В сб.: «Ли­тература и марксизм». М., 1928, кн. 4.

23. Проблемы мышления в современной науке. М., 1964.

24. А. М. Селищев. Язык революционной эпохи. Из наблюдений над рус­ским языком последних лет. 1917—1926. М., 1928.

25. Э. Сепир. Положение лингвистики как науки. — В кн.: В. А. Звегин­цев. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях ч. II. М., 1960.

26. Л. И. Скворцов. Взаимодействие литературного языка и социаль­ных диалектов (Автореф. канд. дисс.). М., 1966.

27. Ф. де Сосcюр. Курс общей лингвистики. М., 1933.

28. А. Г. Спиркин. О природе сознания. — «Вопросы философии», 1961, №6

29. Б. Л. Уорф. Отношение норм поведения и мышления к языку. — В кн.: В. А. Звегинцев. История языкознания ХIХиХХ веков в очерках и извлечениях, ч. II. М., 1960.

30. Ф. П. Филин. К проблеме социальной обусловленности языка. — В сб.: «Язык и общество». М., 1968.

31. Формы общественного сознания. М., 1960.

32. А. А. Шахматов. Очерк современного русского литературного язы­ка. Изд. 3. М., 1936.

33. P. O. Шор. Язык и общество. М., 1926.

34. Е. В. Шорохова. Проблема сознания как комплексная проблема современной науки. — В сб.: «Проблема сознания и закономерности его развития». Материалы симпозиума. Новосибирск, 1966.

35. Язык и общество. М., 1968.

36. М. Ñ ohen. Pour une sociologie du langage. Paris, 1956.

37. Jouce O. Hertzier. A sociology of language. University of Nebraska, N. Y. 1965.

38. Н. Í î ijå r. Linguistic and cultural changes. «Language», 1948, v. 24 ¹ 4.

39. Language in culture (Ed. by H. Hoijer). The University of Chicago Press, 1954.

40. Language in culture and society. N.Y. — London, 1964.

41. Ì. M. Levis. Language in society. London, 1947.

42. A. Sоmmerfelt. Structures linguistiques et structures des groups sociaux. «Diogene», 1965, ¹ 51.

43. L. Weisgerber. Vom Weltbild der deutschen Sprache. Dusseldorf, 1950»< 450>

ГЛАВА СЕДЬМАЯ


Поделиться:



Популярное:

Последнее изменение этой страницы: 2016-03-22; Просмотров: 956; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.057 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь