О революции и о жизни грядущей.

⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 15Следующая ⇒

Т аким образом, осуждая «недействительное» и гибельное революционное насилие, в самом революционном протесте масс, не замешанном на насилии, Л.Н. Толстой прозревал закономерность: хотя еще и недостаточно сознательное, но несомненное проявление уже начавшейся «революции сознания», призванной в новом веке мирным, ненасильственным религиозным путём покончить со всеми формами классового и национального угнетения сначала в России, а потом и во всём мире. В основном этому вопросу он посвятил два, быть может, величайших своих публицистических слова к современникам – статьи «Конец века» и «О значении русской революции» (1904-1906), печально лидирующие по забытости и потому требующие особого исследовательского внимания.

В статье «Конец века» Толстой, в частности, отвечает на вопросы тех своих читателей, которых волнует судьба привычной для них цивилизации после революционных перемен. Новая цивилизация, уверяет автор, будет «орудием труда во имя общего блага»; её достижения (а не отбросы и суррогаты, как в зло-иерархическом обществе) будут доступны всем трудящимся; основаниями её построения станут не «технический прогресс» или конкуренция, а солидарность в добре и прогресс нравственный. Современная же, «дореволюционная» цивилизация подлежит разрушению, поддерживать её, гордиться ею могут только абсолютные безумцы:

«Кругом земля со своими травами, лесами, чистыми водами, чистым воздухом, солнцем, птицами, зверями, а люди со страшными усилиями, загораживая от других солнце, воздвигают качающиеся от ветра 36-тиэтажные дома в месте, где нет ни травы, ни деревьев и где всё, и вода и воздух, загажены, вся пища подделана и испорчена и жизнь трудна, нездорова» (36, 266).

В числе немногих на заре ХХ века Толстой благословлял слом такой «цивилизации», провидя, что её поддержание и «прогресс» не сулят ничего доброго в будущем ни для кого на Земле.

Провидел Толстой и возможные формы постреволюционного жизнеустройства, близкие к традиционно-общинным: «мирское, при равенстве всех членов мира, управление, артельное устройство при промышленных предприятиях и общинное владение землёй» (Там же. С. 261). Малые самоуправляющиеся общины будут свободно соединяться по экономическим и религиозным признакам, но фактором при их кооперации будет уже не насилие, а «разумное согласие» (Там же. С. 263-264).

«Как будут жить люди, не принадлежа ни к какому правительству? – размышляет Толстой. – Да совершенно так же, как они живут теперь, только не делая тех глупостей и гадостей, которые делают теперь ради этого ужасного суеверия» (Там же. С. 272).

Миссия революционного пролетариата и интеллигенции в России состоит в том, чтобы показать всему миру, как не надо его революционно преображать, и этим отвращающим примером направить «делателей революции», кормильцев своих – крестьян, на истинный путь (Там же. С. 273).

А сгодятся ли городские дармоеды ещё на что-нибудь? Конечно! Спустя годы, в ином веке, в совершенно иных условиях жизни русского общества, Толстой снова, как в 80-е годы, призывает их поселиться с народом, осуществляющим свою революцию, то есть в деревне, честно трудиться, учиться у народа «терпению, равнодушию и презрению к власти и, главное, трудолюбию», помогая простым труженикам обустраивать новую жизнь без государства и правительства не только физическим трудом, но и «книжными знаниями» (Там же. С. 261).

Обращение европеизированной городской интеллигенции в русскую деревенскую легко достижимо при должных её христианской мудрости и способности к патриотической жертве: «Для того чтобы совершился этот великий переворот, - подчёркивал Л.Н. Толстой, - нужно только, чтобы люди поняли, что государство, отечество есть фикция, а жизнь и истинная свобода есть реальность; и что поэтому нежизньюисвободойнадожертвоватьдля искусственногосоединения, называемогогосударством, а ради истинной жизни и свободы – освободитьсяотсуеверия государстваивытекающегоизнегопреступного повиновениялюдям. В этом изменении отношения людей к государству и власти – конец старого и начало нового века» (Там же. С. 275. Все выделения – наши.- Р.А).

*****

Статья «О значении русской революции» - самое интересное, идейно богатое и значимое слово Л.Н. Толстого к соотечественникам из тех, что ещё ждут вдумчивого прочтения и беспристрастного исследования. Родилась она в 1906г., по прочтении и обдумывании Толстым работы Д.А. Хомякова «Самодержавие. Опыт систематического построения этого понятия» (1899).

К сожалению, вовремя опубликовать слово «О значении русской революции» автору не удалось ни на родине (тираж издания «Посредника» был в ноябре 1906г. конфискован), ни где-либо за границей.

И в новом своём сочинении, в критической его части, Толстой прочно удерживается на своих идейных позициях: бедственность бытия русского народа предопределена безумием удержания на русской земле властей и государственности. Развращённые, отвратившиеся от созидательного труда властолюбцы насилуют подвластных для удовлетворения своих корысти и похотей, прежде всего – военного славолюбия (Там же. С. 318-319).

Мучители и убийцы, доминирующие во властной элите самодержавно-полицейского государства Российского, сами ведут себя к революции, входя в конфликт с нравственностью лучших представителей народа (Там же. С. 320). Остальные же его представители, если получают возможность участвовать во власти (как на демократическом Западе), сами подпадают её развращающему влиянию (Там же. С. 322). А это лишь приближает катастрофу.

Россия, наряду с другими незападными странами, выгодно отличается от Европы и Америки своим, ещё сохранившимся среди простых верующих людей, мудрым отношением к власти и государству. Русский народ стоит поэтому перед важнейшим в его истории выбором: следовать ли ему за западными народами по гибельному пути чреватой насилием борьбы людей с людьми за переустройство социального бытия, или же выбрать свой путь (Там же. С. 320).

На Западе любое положительное последствие борьбы с властью и её ограничения уничтожаются тем, что народы продолжают при этом подчиняться власти и участвовать в её делах, подвергаясь при этом подкупу, лести, сползая в тщеславие, самомнение, праздность. Трудящиеся зависимых от Запада стран-колоний также развращаются навязываемыми им сомнительными «благами» господствующей цивилизации. В этих условиях становится очевидным, что России не по пути с Западом; она никогда не будет на равных с Европой и Америкой и не победит в неизбежной конкурентной борьбе (Там же. С. 325-326, 333).

Поэтому русская революция необходима и неизбежна. Заключается она в «пассивном», то есть религиозном неповиновении какому бы то ни было правительству, неучастии в его делах. И для такой революции народы России имеют пока идеальные условия: возможность учесть отрицательный опыт Запада плюс собственная традиционно-земледельческая жизнь большинства народа, а самое главное – наличие внутреннего условия успеха революции, глубокой религиозности, немыслимой на Западе (Там же. С. 334-337). В традиционном русском обществе живо ещё «общее большинству людей нравственное сознание, устанавливаемое общим религиозным пониманием людей и основанное на этом понимании воспитанием, обычаями, общественным мнением» (Там же. С. 345).

Итак, грядёт величайшая в человеческой истории революция – ненасильственное духовное высвобождение народов от повиновения земной, государственной власти (Там же. С. 355).

Уничтожится старая жизнь в порабощении людей ими же созданной, безжалостной к жизни и разуму, цивилизации «разумных» хищников. Какой же будет новая жизнь? Для Л.Н. Толстого представляются идеалом такое общество и такая цивилизация, о которых он писал ещё в статье «Конец века»:

«Почему, вместо того чтобы представлять себе людей неудержимо отдающимися похоти и размножающимися, как кролики, и для поддержания своих размножающихся поколений устраивающими себе в городах заводы с приготовлением химической пищи и живущими среди них без растений и животных, - почему не представить себе людей целомудренных, борющихся со своими похотями, живущих в любовном общении с соседями среди плодородных полей, садов, лесов, с прирученными сытыми друзьями-животными, только с той против теперешнего их состояния разницей, что они не признают землю ничьей отдельной собственностью, ни самих себя принадлежащими какому-либо государству, не платят никому ни податей, ни налогов и не готовятся к войне и ни с кем не воюют, а, напротив, всё больше и больше мирно общаются народы с народами? » (Там же. С. 359-360)[392].

Толстой настаивает, что рисуемая им картина неесть недостижимый идеал ангелоподобия «человека разумного», а, напротив, норма жизни для истинно разумных людей. «Люди будут точно такие же, как теперь, - признаёт писатель, - со всеми свойственными им слабостями и страстями, будут и грешить, будут, может быть, и ссориться, и прелюбодействовать, и отнимать имущество, и даже убивать, но всё это будет исключением, а не правилом, как теперь. Жизнь их будет совсем другой уже по одному тому, что они не будут признавать добром и необходимым условием жизни организованное насилие, не будут воспитаны злодеяниями правительств, выдаваемыми за добрые дела. < …> И всё это не только не трудно представить себе, но трудно представить себе, чтобы этого не было» (Там же. С. 360. Выделение наше. – Р.А.).

Таким образом, Л.Н. Толстой верил в то, что русский народ преодолеет свой греховный соблазн повиновения человеческой власти, увлечения обманчивой роскошью одуряющей и мертвящей всё живое и разумное западной цивилизации и утвердится в повиновении только Богу и природным законам земледельческой жизни. Ведь для этого, подчёркивает публицист, русским не нужно никакого «движения вспять», а «нужно только остановиться на том ложном пути, на который они только что вступили и привести в сознание то отрицательное отношение к власти и любовное отношение к земледелию, которое было им всегда свойственно» (Там же. С. 362).

До истечения срока своего земного бытия великий писатель верил в благородную общехристианскую миссию русского народа, общую с другими славянскими народами. В своём обращении к Славянскому съезду в Софии (1910) Толстой выразил надежду, что «та основа всеобщего религиозного единения, которая одна может, всё более и более соединяя людей, вести их к свойственному им благу < …>, будет принята прежде всех других народов христианского мира народами именно славянского племени» (38, 177).

Мы знаем, что реальные события тех лет в стране мало оправдывали лучшие чаяния Толстого. Он ещё встрепенулся, было, надеждой, узнав весной 1905 года о ненасильственном неповиновении правительству крестьян Гурии, начавших формирование органов местного самоуправления[393]. Пропаганде примера гурийцев Толстой посвятил статьи «Как освободиться рабочему народу? » и «Истинная свобода», названия которых, как и факт невозможности опубликования их в России до 1917г., говорят сами за себя. Но, едва просушив чернила на рукописи первой из этих статей, автор их стал получать печальные вести от своего грузинского корреспондента И.П. Накашидзе: крестьяне, поначалу справедливо и мирно бойкотировавшие присутственные места и поселившиеся для хлебного труда на помещичьих землях, были успешно распропагандированы социалистами; спровоцированное таким образом волнение тут же было подавлено казаками[394].

И всё же писатель и публицист прошёл испытание революцией, не переменив главного в своём мировоззрении и своей социальной программе революционного освобождения. В условиях спада революции, в декабре 1907г., Толстой подчёркивал в письме к Генрику Сенкевичу, что народу русскому нужно не возмущаться и негодовать, а вести ненасильственную борьбу – не с царями и их помощниками, а «с тем ужасным, отсталым учреждением насильственного государственного устройства, которое и есть главный источник страданий человечества» (77, 272).

Борьба же была и есть вся в том, чтобы жить, не нуждаясь в правительственном насилии и не участвуя в нём (Там же. С. 272-273).

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 11 12 131415 Следующая ⇒