Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


К смущаемым нечистыми помыслами



 

Пресечь, — то есть не дозволять себе более дел срамных, — это то же, что скосить сор­ную траву. Трава скошена, а корни остались. Как только поблагоприятствуют обстоятель­ства: сорные травы опять разрастутся. Так и в нас, если только пресечем дело, не заградив источника их, то, как только случай, дела опять появятся.— Таковы все наши исповеди, и не без намерения перестать грешить совершае­мые, но не сопровождаемые пресечением ис­точника греха.

Находящемуся в этом положении так оста­ваться нельзя; чем дальше, тем будет хуже, а наконец и желание исправности прекратится. Это будет состояние не отчаяния, но нечая­ния...

Когда чувства раскаяния искренни и жела­ние исправиться непритворно, то с этими чув­ствами и расположениями дело поправить очень удобно. Ведь не горы переставлять. Есть две-три вещи, кои надо тотчас ввести в дело и продолжать... и все устроится как по маслицу.

Надо примерно представить свое внутрен­нее с той исключительно стороны, из коей исходят грехи. У святых отцов очень хорошо изображен ход плотских грехов: прилог, внимание, сочувствие, желание, согласие, решение и дело... Я остановлюсь особенно на начале. Определяю его так: чувство сласти похотной. Возбуждение похотного движения происходит от соков или собравшегося семени, от впечат­лений чувственных, особенно чрез зрение и слух, и от врагов. Откуда бы оно ни исходило, его сопровождает сласть похотная. Сия сласть и есть корень всего зла. Между тем на нее мало обращают внимания, а она, как заноза, все дальше и дальше проходит и заполоняет все внутри.

Святые отцы о подчревных движениях го­ворят: начавшись там, они восходят вверх, под­нимаются до сердца, его наполняют, далее — голову и все тело. Все тело тогда бывает полно похотию, назовем это паром, или дымом, похотным. Потом это проходит, будто ветром прогонится этот пар, или дым... Но после опять начинается, когда показываемые выше причины произведут похотное движение; толь­ко в сей раз движение вверх совершается бы­стрее, так как дорога уже пройдена, но дольше остается в теле. В третий раз — еще скорее и еще дольше. Частое повторение этого делает наконец то, что эта похотливость заседает навсегда в теле, то есть наполняет его все сполна, и не выходит. После сего в теле все делается похотно: глаз смотрит похотно, ухо слышит похотно, и оба эти чувства то только ищут ви­деть и слышать, что может питать похотность; и все чувства таковы же становятся, и все члены тела. Затем всякое движение и всякое прикосновение отзывается похотностию... как губка, наполненная водою, во всякой норке своей содержит ее и, чуть коснись, испускает ее — таково тело, похотию исполненное... На­до охладить и отрезвить тело, выполоскать, выжать, выколотить, как белье запачканное. Как? — Действуя обратно тому, как похоть его заполонила. Поднималось похотное движе­ние из-под чрева кверху... многократно... и за­владело всем телом.— Теперь надо так дейст­вовать: как только покажется оно под чревом, придавить его и ходу не дать всякий раз. Чем придавить? — Напряжением мышц, волею, разлюбившею похоть и теперь начавшею пре­следовать ее, как врага. Чем сильно похотное движение? — Сластию похотною. Эта сласть дает ход похотному движению. Если сразу пре­сечь сласть, или отбить, движение тотчас пре­кратится. Не ощущать сласти сей нельзя, как сласти сахара, раскусивши его. Но не любить, отвратиться, ненавидеть ее можно. Это не дело тела, а души. Душа должна сознать, что сия сласть — яд для нее и враг ее, губящий ее без­жалостно. Когда душа дойдет до чувства враж­ды к сласти, от сознания ее вражества, тогда стоит только привести в движение сие чувство, как сласть потеряет свою сладость, потеряет силу давать ход движению похотному, — дви­жение и прекратится. Это и будет подавление движения... Подавление сие само собою совер­шится, когда сласть сознается (будет призна­на) врагом и встретится ненавистью.

Видно теперь, в чем главное. Надо сласть похотную возненавидеть и с сею ненавистью встречать ее всякий раз, как она покажется. Эту ненависть человек сам должен в себе по­родить, и она будет для него стражем с мечом в руке, готовым поразить сего врага.

Надо раздувать это чувство — размышле­нием, молитвою и некиими деланиями, на­правленными сюда.

Размышление выяснит худые последствия сласти и доведет сие до чувства... сласть сия злотворна для души и тела, для обязательных Дел и отношений к другим, особенно же в от­ношении к Богу, ибо ничто так Богу не про­тивно, как услаждение сею страстью... от сего у души отнимается потом всякое дерзновение пред Богом... и наконец в будущем ввергает в ад.

Молитва отторгнет сердце от плотского, и сласть сама собою падет... и помощь свыше призовет... Так у Исихия... после движения ненависти — молитва... Молитва Иисусова тут всепобедительное орудие.

Ненависть к сласти долгим рассуждением возбуждается только в первый раз, а потом она мгновенно проявляется, как только вызы­вает ее... Молитва же вся в молитве Иисусо­вой; так что для подавления сласти главных два акта: подвигни ненависть — и стой в молитве Иисусовой.

Некие делания.— Напряжение мышц ту­да, к подчревию. Это в момент возбуждения сласти; а потом постоянно держать тело все в струнку, по-солдатски, и быть всегда как бы в присутствии большого лица... иначе это зна­чит — не распускать членов, не разваливаться и не вольничать. Так и сидя, и ходя, и даже лежа... Это простое средство очень отрезвля­ет... Однажды поставив тело в струнку, уж не отступать от сего. К этой солдатской выправке надо присоединить умаление немножко в пище, немножко в сне... особенно не разваливаться во сне и, проснувшись, скорее вставать, —и немножко в преутруждении... Уединение и строгая дисциплина чувств сюда же идут...

В душе между тем главное — страх Божий и благоговеинство... Это выражаться должно особенно в том, чтоб ничего не делать не­глиже... небрежно, кое-как, какое бы дело ни было, всякое, и большое, и малое... особенно молитва... В церкви, в столовой, дома — всю­ду благоговение, как пред Богом ходить.

Сими приемами сласть всегда можно отбить и угасить. Но коль скоро она угашена, даль­нейшее ее движение пресекается. Опять при­дет — опять прогонится. Так день за днем. Чем дальше, тем реже и реже она появляться будет... Плод чрез неделю замечен будет... если отнюдь не давать хода сласти... сласть наконец совсем обессилеет; только не давать ей ходу... наконец совсем перестанет являться, — и восстания будут подниматься бессластные... Если вместе с сим молитва будет крепнуть и возвышаться... то во всем теле засияет трез­венная чистота, вместо прежней похотливости.

Только хода не давать сласти. Если сласть замрет, похотливость замрет, похотливость пре­станет; дела же престанут, как только начнется брань со сластию, ибо они ее суть чада и ради ее делаются...

 

Возрасты греха

 

В слове Божием о грешнике вообще гово­рится, что он, все более и более «преуспевая на горшее» (2 Тим. 3, 13), приходит наконец «в глу­бину зол» (Притч. 18, 3); означаются и степе­ни ниспадения в сию глубину, например: «он болит неправдою, зачинает болезнь и рож­дает беззаконие» (Пс.7, 15), или, яснее, по противоположности с мужем, ублажаемым в первом псалме, — «идет» на совет нечестивых, «останавливается» на пути грешных и, нако­нец, «садится» на седалище губителей (Пс. 1, 1). Последние выражения можно принять за ха­рактеристические черты греховных возрастов. Их тоже три: младенческий, юношеский, му­жеский. В первом грешник только пошел в грех, во втором остановился в нем, в третьем стал распорядителем в его области.

Младенческий возраст. Это — период об­разующейся духовной жизни, не установив­шейся в своих формах, колеблющейся, — вре­мя борьбы остатков внутреннего добра и света со вступающим злом и тьмою. Здесь поблажающий греху человек все еще думает отстать от него: мало-мало, говорит он себе, и брошу. Грех еще кажется ему как бы шуткою, или он занимается им, как дитя, резвящееся игрушкою; он только будто рассеян и опрометчив. Но в сем чаду, в сем состоянии кружения не­видимо полагаются основы будущему ужасно­му состоянию грешника. Первые черты, пер­вые линии его полагаются в первый момент отдаления от Бога. Когда сей свет, сия жизнь и сила сокрываются от человека, или человек сокрывает себя от него, вслед за тем начинает слепнуть ум, расслабляться и нерадеть воля, черстветь и проникаться нечувствием сердце, что все и заставляет человека часто говорить себе: «Нет; перестану». Но время течет, и зло растет. Кто-то из ума крадет истины, одну за другою; он уже многого не понимает даже из того, что прежде ясно понимал; многого никак не может удержать в голове, по тяжести и не­вместимости того в теперешнее время; наконец совсем ослепляется: не видит Бога и вещей Божественных, не понимает настоящего по­рядка вещей, ни своих отношений истинных, ни своего состояния, ни того, чем он был, ни того, чем стал теперь и что с ним будет, всту­пает в тьму и ходит во тьме. Воля, побуждае­мая совестию, все еще иногда радеет и прием­лет заботы о спасении человека; иногда он напрягается, восстает, удерживается от одного или другого дела в надежде и совсем попра­виться, но и опять падает, и чем более падает, тем становиться слабее. Прежние остановки и отказы делам, действительные, превращаются в одни бесплодные намерения, а из намере­ний — в холодные помышления об исправле­нии, наконец и это исчезает. Грешник как бы махнул рукою: «Так и быть, пусть оно идет, авось само как-нибудь остановится! » И начи­нает жить, как живется, предаваясь порочным желаниям, удерживаясь от явных дел, когда нужно, не беспокоясь ни угрозами, ни обеща­ниями, не тревожась даже явным растлением души и тела. Грех есть болезнь и язва; сильно терзает он душу после первого опыта, но время все сглаживает; второй опыт бывает сноснее, третий еще сноснее и так далее. Наконец душа немеет, как немеет часть тела от частого тре­ния по ней. То были страхи и ужасы, и гром готов был разразиться с неба, и люди хотели будто преследовать преступника, стыд не да­вал покоя и не позволял показываться на свет, — а тут, наконец, все — ничего. Человек смело и небоязненно продолжает грешить, по­нять не умея, откуда это прежде бывали у него такие тревоги. Когда, таким образом, образо­вались ослепление, нерадение и нечувст­вие, — видимо, что человек грешник остано­вился на пути грешных. Все добрые восстания улеглись; он покойно, без смущении и тревог, пребывает в грехе... Здесь вступает он в пери­од юношеский.

Возраст юношеский. Это — период пре­бывания в грехе, или стояния на пути грешных, в слепоте, нечувствии и нерадении. Высшие силы человеческого духа поражены летарги­ческим сном, а силы греха возобладали над ними и как бы наслаждаются покоем. Сначала это есть как бы точка безразличия, но с сей точки начинается покорение лица человеческо­го греху. Силы его, одна за другою, приводят­ся к подножию греха и поклоняются ему, при­нимают, или признают над собою, его царскую власть и становятся его агентами. Поклоняется ум, и принимает начала неверия; поклоняется воля, и вдается в разврат, поклоняется серд­це, и полнится робостию и страхом греха и греховного начала. Не все спит грешник, иног­да и просыпается. В это время хотел бы все оставить, но боится начать сие дело, по непо­нятной некоторой робости, в которой отчета дать нельзя. Так застращивается человек ти­ранством греха, что о возмущении против него как бы и подумать не смеет! Тут свидетельство, как чрез грех глубоко падает сила духа и поносное рабство ему до чего унижает благо­родное лицо человека. Ум сначала только не видит, или теряет, все истинное, но с продол­жением времени вместо истины вступает в него ложь. Здесь все начинается сомнением, или простыми вопросами: почему так? не лучше ли так или этак? Вопросы сии сначала пропуска­ются без внимания, только тень некоторую, подобно сети паутинной, налагают на сердце, но, прилегая к нему ближе, сродняются с ним и обращаются в чувство; чувство сомнения есть семя неверия. Начинают говорить свобод­но, потом сшивать остроты, наконец презирать и отметаться всего Божественного и свято­го, — это неверие. И воля спит в беспечности, действуя по началам недобрым, сама того не замечая, как ими вытесняются начала добрые. Она может пребывать покойною, не высказы­вая резко своего внутреннего растления, но где ее начинают тревожить, где хотят ее заставить действовать по другим началам, там она вы­сказывает всю строптивость своего нрава, не уважая ни очевидности убеждений, ни даже крайности; она идет всему наперекор, постав­ляя себя главным правилом для всего. Закон ли совести будет ей внушать это или законы по­ложительные, — она говорит: «Отойди, путей таких ведать не хочу! » — и это не по чему иному, как по растлению нрава. Таким обра­зом, грешник, робостию застращенный вос­ставать на грех, неверием принявший начала лжи, волею усвоивший правила развратные, являет себя довольно надежным, чтоб его воз­вести в некоторые правительственные распоря­жения в греховном царстве. Таковой посаждается на седалище губителей. Он вступил в возраст мужа, для заведования частию дел греховного царства.

Возраст мужеский. Это — период само­стоятельного, настойчивого действования в пользу греха, против всего доброго, от чего человек приходит на край пагубы. Степени ниспадения его определяются степенями про­тивления свету и добру. Ибо и тогда, как он так живет, совесть не перестает тревожить его. Но, принявши другие начала, он не слушает и идет напротив. Иногда он только не внимает сему гласу, в состоянии нераскаянности; иног­да отвергает и вооружается против него, в состоянии ожесточения; иногда же самого себя сознательно предает пагубе, в состоянии отчаяния. Это — конец, куда приводит греш­ника грех, им возлюбленный!..

 


Поделиться:



Популярное:

Последнее изменение этой страницы: 2016-03-22; Просмотров: 758; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.021 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь