Роман «Позиция номер 1» Глава 1

Роман «Позиция номер 1» Глава 5

Удивительно: неужели нельзя придумать никакого средства, чтобы излечить эту болезнь или сделать ее разумной – может быть даже полезной?

Е.Замятин “Мы”

Исаак Антипович Парсонс, соблюдая меры величайшей предосторожности, выглянул из-за невысокого ограждении кровли дома.

Внизу гудел, переливаясь вечерними огнями, Московский проспект. Напротив, на здании райсовета мигало табло, поочередно высвечивая: “23.27” и “170С”. На улице еще сновали редкие запоздалые любители вечеров “Для тех, кому за 30” и неудачливые проститутки, не сумевшие найти кров и заработок на эту ночь. Исаак ждал, сам не зная чего, когда уедет милицейский газик, стоявший около Дома культуры имени Ильича.

Газик стоял. Сука.

Второй раз за этот день страдальца обогрела, приютила, укрыла родная ленинградская крыша. Это было единственное место в мире, где спокойно и безболезненно мог жить человек с хуем на лбу, к тому же преследовавшийся милицией.

Исаак уже два часа находился в тяжком раздумье, сутью которого был сложнейший вопрос всех времен, впервые четко сформулированный Чернышевским “Что делать, когда делать уже нечего? ” Единственным возможным вариантом было проживание на крыше. Сейчас Парсонс думал, что делать, когда закончится лето, и что он будет есть, и будет ли он вообще когда-нибудь есть.

Такие мысли породили в его мозгу два пути: путь открытой борьбы и путь пассивного выживания. Надо заметить, к чести Парсонса, что он более склонялся ко второму пути, как не противоречащему Уголовному кодексу РСФСР. Сказывалась натура эконома, чуть было не попавшего в черные списки в 50-е годы и перепуганного этим на всю жизнь.

Парсонс думал: “Надо как-то связаться с женой, чтобы она нашла меня. Объясню ей все, покажу. Должна понять. А потом принесет теплую одежду, кипятильник; тут розетка где-то была, я видел, да и еду можно приносить, раз в неделю где-то, не слишком часто. Но как сообщить? ”

Внезапно открылся еще один упрощенный путь, на котором Парсонс в силу своей боязливости не мог остановиться раньше. Сейчас, когда страдания переполнили чашу человеческого терпения, а конца им не было видно, Парсонс вяло подумал: “А стоит ли выебываться? Не все ли равно? Я ведь не смогу всю жизнь провести на крыше…”. “Тоже мне, нашли Карлсона! ” - с внезапным ожесточением подумал он о тех, кто загнал его сюда.

И в самом деле, такие приключения мог пережить не каждый. Парсонс устал и физически, и морально. Рок выхватил скромного обывателя из узкой наезженной колеи его незамысловатой жизни и бросил в бешено крутящийся барабан событий.

Здесь следует заметить, что его жизнь была все-таки замысловатой, но об этом чуть позже. Во всяком случае сейчас Исаак ощущал явный дискомфорт.

Больше всего Исаака Антиповича угнетало даже не то, что в порошок стерты незыблемость, размеренность его жизни, в которой он довольствовался маленькими радостями, вроде покупки новых трусов, и от которой он ничего особенного и не требовал: просто работал себе и с удовольствием пользовался плодами своего труда. Парсонса угнетало абсолютное отсутствие перспективы своего нового положения.

Здесь, на теплой крыше, в тишине и на свежем воздухе, он впервые понял, что все пути обратно, в общество, или хотя бы в семью, для него закрыты. Весь день он провел в маниакальных попытках попасть домой. Он даже не задумывался над тем, что будет потом, если все-таки удалось бы добраться туда. Беднягой двигали животные инстинкты, разбуженные обстоятельствами.

Весь день в воспаленном мозгу билась одна мысль: лишь бы попасть домой, а там видно будет. Теперь он понял, что видно ничего не будет. Надежда, что жена “поймет...” была явно эфемерной. Разве сам он потерпел бы, если б она в один прекрасный день заявилась домой с подобным украшением на лбу. К тому же дети... Возникала масса проблем, жгучих и неразрешимых...

Жена у него не дура и мгновенно сдаст его или врачам, или милиции, а там - пиши пропало: лишат отцовства, ленинградской прописки и, если не посадят в тюрьму, то запихают в какой-нибудь НИИ для исследования феномена. Этот путь никуда не годился.

- А куда же тогда идти? - с грустной усмешкой подумал Парсонс. В который раз сегодня он заходил в тупик.

И вот открылся новый путь. Парсонс снова подумал: «А стоит ли выебываться? Может быть, туда, вниз и... все.»

Парсонс внезапно встал и, не скрываясь, в полный рост, медленно пошел к краю крыши. От того, что пришло быстрое разрешение всех проблем, ему стало вдруг невероятно легко и спокойно на душе.

- Да, пожалуй лучше так, - мужественно подумал вслух Исаак и, посмотрев на себя как бы со стороны, внушительно повторил, - Да. Так.

От звуков своего голоса пришла уверенность в действиях, перестала бить нервная дрожь. Внутри еще происходила борьба, но ноги уже несли Исаака к парапету над весело расцвеченным, Московским проспектом.

Он встал у края и посмотрел не таясь вниз. Милицейский газик уехал, людей не было, гасли одни за другим огни в окнах. Так гасли в последние часы огоньки надежды в душе Парсонса. И только неугомонные часы на здании райсовета неумолимо оповещали спящий город о том, что сейчас “23.54”и “170С”.

Обычно в это время Исаак снимал мягкие шлепанцы и мягкий халатик и с удовольствием погружался в белоснежную пучину одеял и подушек, с огромной гордостью оглядывая свое, приобретение - румынскую спальню за восемьсот рублей. Вконец умиротворенный зрелищем, он клал на ухо вторую, специально сшитую для него маленькую подушку и, сладко чмокая, засыпал.

От таких воспоминаний Парсонс даже забыл обо всем и громко чмокнул от удовольствия. И этот звук, так резко и необычно прозвучавший в ночной тишине в таком неподходящем месте, вернул его на землю и стал последней каплей, упавшей в переполненный сосуд страданий.

Осознав только сейчас во всей полноте, что он теперь лишен всего и навсегда, Парсонс горько заплакал и занес ногу над бездной. Его взгляд упал на женский сапог. Парсонс с сотвращением плюнул на него и подумал:

- Раздеться, что ли, а то будет каша сплошная - его даже передернуло от мысли, что этот сапог найдут у него где-нибудь в животе. - Да, надо снять пожалуй. Ебанусь-то я, пожалуй не слабо. Подходяще пизданусь нахуй. Исаак присел на парапет, стянул оба сапога, встал, с облегчением пошевелил пальцами ног, намаявшимися в узконосых колодках.Устало и равнодушно снял фирменный халат, шляпку. Стало прохладно. Парсонс зябко поежился, ему опять стало нестерпимо жалко себя и свою, кем-то сломанную, жизнь.

Он снял злополучные трусы, вяло вспомнил, что именно с них все и началось. Но все это было так бесконечно давно, что Парсонс не испытал ни злобы, ни обиды.

Будучи человеком философски грамотным, он знал, что первооснова всего лежит в совокупности социально-экономических факторов, определяющих его бытие, а следовательно, сознание. Парсонс был склонен приписывать все свои злоключения неумолимой судьбе, року. А с судьбой, как известно, не спорят, и Парсонс послушно опустил руки и подставил голову под ее карающий меч.

Итак, он был готов… Парсонс подошел к краю, стараясь не смотреть вниз, чтобы не струсить в решающий момент, зачем-то перекрестился, тихо пискнул, с плачем “Мама” занес ногу над пустотой и, внезапно решившись, закрыл глаза руками и шагнул в никуда...

 

Глава 14

- Жаль, что я в тебя не влюблена. - Это как? Почему жаль? - Если бы я тебя не любила, мне было бы интерес-но снять тебя на ночь. - А так неинтересно? - А так я тебя стесняюсь. Веселенький такой разговорчик.

И тут Анжела встретилась с Исааком.

Она сразу же обратила внимание на больного, который прямо с порога библиотеки нахально на нее уставился. Что-то было необычное в облике этого сумасшедшего, что заставило Анжелу немножко разволноваться.

Исаак подошел к ней и вежливо, но настойчиво попросил какую-нибудь книгу для чтения. В наличии было только “Что делать? ” Чернышевского. Это нисколько не смутило Исаака. Он даже усмотрел в названии книги руководство к действию. Они перебросились несколькими фразами… и познакомились.

С первых же минут знакомства Анжела поразила Исаака необычностью своих вопросов. Первое, что она сочла необходимым спросить, это: “Какое у Вас образование? ” и “Ваше семейное положение”. А Исааку же почему-то очень хотелось спросить: ”Какого цвета у Вас трусики? ”. Что он в конце концов и сделал.

После получения исчерпывающего ответа на вопрос разговор вошел в обычное русло, они очень мило поболтали, и впечатление друг от друга у них осталось самое положительное. И уже в самом конце разговора, видимо, чтобы поразить нового знакомого еще больше, Анжела заявила:

- А знаете, Исаак Антипович, что мне больше всего нравится в жизни? Это – командовать, плавать и трахаться!

Эффект, которого хотела добиться Анжела, был достигнут. Парсонс был поражен. Такой простоты он давно уже не встречал. Даже в дурдоме.

Вечером он долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок и мучаясь одним вопросом: “А хорошо ли она плавает? ”

Конечно, случилась у них дружба.

Известно, что рыбак рыбака видит из далека, дурак дурака тоже. И разумеется, что два таких самобытных придурка как Анжела и Исаак не могли пройти мимо друг друга. И с этого дня все свое свободное время они стали проводить вместе. Либо в библиотеке у Анжелы, либо в комнате у Парсонса.

Часто они приглашали в свою компанию и Клару. И тогда они выгоняли всех из библиотеки, закрывались и придумывали какое-нибудь развлечение, или вели неторопливо долгие беседы за чашкой чая.

Для Парсонса самым большим развлечением было слушать занимательные истории в исполнении одной из своих подружек. Даже когда эти истории казались им самим ужасно серьезными, Паронсу все равно удавалось отыскать в них тему для того, чтобы всласть похохотать вечером перед отходом ко сну.

На Анжелу Парсонс действовал положительно. Общество Исаака доставляло ей удовольствие и она как бы забывала о своих проблемах. Исаак, когда хотел, мог быть очень обаятельным. Этакий положительный герой! Не ебаться, бля….

Да и Анжела ему ужасно нравилась. Ее трогательная простота, пушистые реснички, ее чудесные волосы и даже голос – все вызывало у Исаака массу положительных эмоций. Он получал громадное наслаждение от общения с ней. Иногда даже хуй вставал.

Ее инфантильность иногда просто убивала. А в другой раз она показывала себя умудренной жизнью женщиной, даже усталой от жизни. И эти метаморфозы вызывали у Парсонса волну бурного восхищения, а иногда и умиления.

То Парсонс был полностью солидарен с Кларой и думал “Какая же она сучка! ”, то ему хотелось ласково погладить ее по головке и сказать: “Возьми, деточка конфетку! ” Парсонс так однажды определил характер их отношений – игра под названием “Кто из нас больше сумасшедший? ”

Анжела иногда так увлекалась своими фантазиями, что теряла чувство реальности. Но очень обижалась, когда чувствовала, что ее не понимают или ей не верят.

А Парсонса всегда мучил вопрос – держит ли она его за дурака, рассказывая свои «правдивые фантазии» или сама верит в то, что говорит и хочет, чтобы и он тоже поверил? Например, как понять такой ее рассказ?

- За мной однажды ухаживал один мальчик, а я сама не знала, любила его или нет, - говорила Анжела.

- То есть как это? – интересовался Исаак.

- Ну, он был очень талантливый музыкант. Музыку сочинял. Я часто к нему бегала – ну там, музыку послушать, пообщаться.

- Музыку послушать, говоришь?

- Ну да. А что еще? Правда, я несколько раз оставалась у него. В смысле переночевать. Мы даже спали вместе. Нет, ты не подумай там чего! Мы даже не трахались – просто спали вместе. И все. Что, такого разве не может быть?

- Может, может, - соглашался Исаак, а про себя добавлял: - если, конечно, очень спать хочется. Или если у твоего музыканта проблемы с потенцией.

После прослушивания подобных историй Парсонс всегда задавал себе один и тот же вопрос: “Кто же все-таки дурак? ” Либо эта идиотская парочка, которые спят вместе, но не ебутся; либо красавица Анжела, которая любит ебаться, но не делает этого, да еще этим хвастается; либо сам Парсонс который верит всей этой херне.

Найти ответ было иногда просто не возможно в силу идиотизма вопроса. О чем, вообще, речь? И таких задачек Анжела могла задавать десятки в день. “Да - а - а, - думал Исаак, - Ай да Анжела! ”

Как бы там ни было, но ее фантазии всегда давали Исааку пищу для размышлений, которым он самозабвенно предавался в часы одиночества.

В результате этих размышлений он всегда приходил к выводу, что сами эти размышления его развлекают. Как разгадывание кроссворда. В любом случае ему с Анжелой было интересно и он всем своим существом чувствовал, что эта самая Анжела еще сыграет в его жизни какую-нибудь роль. Может быть, даже роковую.

Хотя, роковую – вряд ли. Роковую роль мог сыграть и сам Парсонс в чьей-нибудь жизни. Известный прохвост! Но комедия уже начиналась…

Глава 18

А любовь - это русские придумали, чтобы денег не платить. Неизвестный автор

Так. Что же дальше? Дальше надо вести себя очень спокойно и ровно. А то, глядишь, оставят в дурке навсегда. “Книжку что ли взять какую-нибудь почитать? - неторопливо размышлял Исаак. - Как-то скучно. Да и польза какая-нибудь от этого будет”.

На счет “какая-нибудь” Исаак ошибался. Книг в библиотеке всего было две. Одну он уже прочитал. Но полученный опыт от прочитанного Парсонс игнорировал, полагая, что это была случайность. То есть свою реакцию после прочтения книги он рассматривал как случайность. Ну, случайность, так случайность. Что там следующее? “Золотой ключик”?

Парсонс решительно направился в библиотеку.

Он бережно взял из рук Анжелы книгу “Приключения Буратино или Золотой ключик” и пошел к себе в палату. Читать.

Анжела обратила внимание на то, что Парсонс какой-то странный, но не придала этому особого значения. Парсонс вообще был странным типом.

Он принес книгу к себе, уселся поудобнее, вернее, улегся и открыл первую страницу...

Это был пиздец! Просто пиздец! В хорошем смысле слова. Озарение, шок, вспышка молнии! Он прочитал эту сказку от первой до последней строчки 31 раз подряд! Прочитал бы и больше, да его сморил сон.

Утром первым делом снова схватил книжку. Вытащил из жопы бутылку и в сердцах забросил ее в угол - она отвлекала от чтения. И читал, читал, читал! Впитывал в себя, как в губку, бредятину Алексея Толстого. Но с каждым новым разом объем читаемого сужался. И, наконец, сузился до одной всего главы.

В этой главе говорилось о Поле Чудес в Стране Дураков...

В Поле Чудес Парсонс поверил сразу же. Мгновенно! Он ни на мгновение не усомнился в его существовании. Со Страной Дураков понятно, это Советский Союз. А вот поле... Где же оно может быть, это Поле Чудес?

Парсонс по природе своей был очень недоверчивым субъектом. Это в общем-то не самое плохое качество - недоверие. Жизнь научила его не доверять никому и ничему до тех пор, пока он сам не убедится в безосновательности своих сомнений. Его интуиция была развита настолько, что он почти ни в чем не ошибался. События, которые его привели в дурдом - это исключение, которое подтверждает основное правило.

А здесь р-р-р-раз! Типа хуяк!!! И сразу же поверил. Поверил от души, поверил всем сердцем! Что-то замкнуло в его мозгу, и он поверил. Поверил в сказку, над которой смеются дошкольники, поверил в поле, на котором могут совершаться чудеса и исполняются желания! Вот, зароешь что-либо в ямку, скажешь магическое “Крекс! Фекс! Пекс! ” и на следующий день - Уау! Чудеса!

Ясное дело, что Исаак нисколько не сомневался в том, что именно надо зарыть в ямку. Конечно, пару трусов с колышком! А на следующий день... На следующий день на этом месте вырастет дерево, на ветвях которого будут висеть сотни чудо-трусов. И в каждой паре трусов - колышек.

Парсонс понял... Он наконец-то понял, что ему нужно было в этой жизни. Ему нужна была цель. Цель, к которой нужно стремиться. Достигнуть ее и поразиться собственному подвигу.

До этого он жил как-то слишком спокойно. Жил и жил себе в удовольствие. И все. Цели никакой не было. Ну, может быть, вкусно поесть, ну денег немножко срубить по-легкому, ну мозги кому-нибудь запудрить между делом. Это же все херня! Цели-то никакой не было. Цели, вроде того, что дом построить или книгу написать.

Теперь цель появилась. И цель эта - Поле Чудес! Поле, где он может почувствовать себя счастливым. Счастливым хотя бы уже только от того, что он нашел это самое Поле.

Вот дурак-то!

Чтобы обрести себе цель, нужно обязательно попасть в сумасшедший дом? Опять эта Анжела! Опять она подсунула ему дурацкую книжку. Но на этот раз Парсонс был благодарен Анжеле. Выдавая ему книгу, она сама того не подозревала, что открывает Парсонсу смысл жизни. А смысл открывался следующий - отыскать во что бы то ни стало Поле Чудес.

Попадет он на это Поле, значит, жизнь прожил не зря. Скажет он заветные слова - и можно доживать свой век успокоенным и умиротворенным.

Цель жизни достигнута.

Исаак знал, что до выписки ему оставалось около трех месяцев. И он дал себе слово не влезать ни в какие истории, не поддаваться ни на какие провокации, спокойно “отбыть свой срок лечения” - и на свободу! Искать свое Поле Чудес!

Он вернул книгу назад в библиотеку. А чтобы не забыть магические слова, он сделал себе на тыльной стороне ладони татуировку “Крекс Фекс Пекс”. Сам себе сделал. Как-то исхитрился и сделал.

Эти непонятные слова ему напоминали изречение Г.Ю.Цезаря “Пришел, увидел, победил...”

Через некоторое время главврач больницы вызвал к себе в кабинет Клару и задал ей такой вопрос:

- Клара Юрьевна, вы ведь с Парсонсом вроде как товарищи?

- Ну, вроде того.

- Скажите, а что это за надпись появилась у него на руке? Крекс какой-то.

- А! Это он недавно книжку прочитал про Буратино. Он очень впечатлительный человек.

- Это “Золотой ключик”, что ли? Та - а - а - к, - задумался врач, - совсем еще недавно он был Рахметовым. А теперь что, он Буратино из себя корчить будет? Или кота Базилио? Или кто там еще есть из зверюшек?

- На этот раз он из себя никого не корчит. – спокойно ответила Клара – И вообще – сейчас он тихий такой. Он и раньше-то не очень выпендривался, а сейчас совсем затаился. Такое впечатление, что он что-то задумал.

- Вот это-то и плохо, что затаился. Задумал он что-то, видите-ли! Не то это место, где следует что-то задумывать. Кстати, а сколько ему у нас еще находиться?

- Около трех месяцев. Пока не закончится курс лечения.

- Вот что, Клара Юрьевна. Отмените ему все процедуры. Пусть он у нас просто так эти три месяца побудет. Отдохнет, настроится на новую жизнь. Мужик он, вроде бы, неплохой. Жалко будет, если он на самом деле рехнется. Сами знаете, с нашей медициной любого человека можно сделать идиотом. И не смотрите на меня таким взглядом, Клара, словно Вы Сажи Умалатова. Про нашу психиатрию Вы и сами все знаете, лечились у нас все-таки.

На следующий день Парсонсу действительно отменили все процедуры. Оставили в покое парня.

Сам Парсонс воспринял эту новость как нечто само собой разумеющееся. Он не удивился. В дурдоме было много чего другого, чему можно было удивляться с утра до вечера.

Анжела, например. Вот уж она-то не переставала удивлять Исаака и каждый день выдавала что-нибудь новенькое, достойное удивления.. Но никто не удивлялся, кроме Парсонса. Никто.

Парсонса это самого озадачивало, потому что уж его-то трудно было чем-нибудь удивить. А он все равно удивлялся. И каждый вечер перед тем, как заснуть, он представлял себе ее пушистые реснички и сонно думал: “Какая удивительная женщина эта Анжела! ”

Оставшееся до выписки время нужно было как-то убить. Но кроме болтовни со своими подружками и вечерними просмотрами видеофильмов с мужиками заняться больше было нечем. Поэтому Парсонс задумал воплотить в жизнь одну свою идею, которая пришла ему в голову довольно давно и которая могла бы как-нибудь скрасить его существование.

По наблюдениям Парсонса в дурке не велась никакая общественная работа. Не было ни самодеятельности, ни спортивных секций, не было даже обычного драмкружка. В другое время он наплевал бы на всякие там драмкружки, но сейчас ему ужасно хотелось отвлечься от навязчивой мысли о Стране Дураков. Поэтому он поделился своими соображениями, а именно о необходимости духовного воспитания больных, с Кларой и Анжелой.

Как ни странно, но в них он нашел убежденных сторонников своей идеи. И та, и другая уже изнывали от повседневной обыденности и идею организовать в дурке какой-нибудь кружок восприняли с живейшим интересом и энтузиазмом. После бурной дискуссии на тему, что же все-таки организовать, они пришли к единому мнению - надо создать в дурдоме танцевальный коллектив… Потому что танец - единственный вид искусства, доступный и понятный всем, даже дуракам.

Кроме того, танец - это возможность самовыражения, танец - это вершина коллективного творчества, танец - это движение, это эстетично и, наконец, это красиво!

Они оформили свою идею в письменной форме и подали ее в виде предложения администрации больницы для обсуждения и утверждения.

К предложению этой троицы администрация отнеслась с пониманием. Действительно, общественно-воспитательная работа в больнице не ведется. Вот пусть эти ребятки этим и займутся! Танцевальный ансамбль? Пусть будет танцевальный ансамбль! Лишь бы не было антисоветчины, порнографии и другой буржуазной белиберды. А если дуракам нравится танцевать, то пусть танцуют!

В общем начальство благосклонно отнеслось к инициативе этого странного трио – чокнутая медсестра, чокнутая библиотекарша и сумасшедший бухгалтер. Да и вообще. Можно тогда и вышестоящему начальству докладывать: общественная работа в лечебном заведении ведется регулярно. Может быть тогда и переходящее красное выдадут по итогам года. Чем плохо? А может быть, и премию выпишут в размере месячного оклада. Тогда уж совсем красота получится.

Очень скоро на доске объявлений появилась афишка – плод рекламной фантазии Клары:

Внимание! Если Вы хотите скрасить свой досуг, если Вы хотите сделать свое пребывание в больнице незабываемым, если у Вас богатое воображение и Вы талантливы, будьте нашими друзьями! Объявляется набор в хореографический ансамбль “Position Number One”

Название ансамбля “Position Number One” придумал сам Исаак, что в переводе на русский язык означает “Позиция номер один”.

В балете все основные положения ног танцора обозначены позициями: номер один, номер два и т.д. И Исаак посчитал уместным назвать свое детище каким-нибудь балетным термином. Клара и Анжела против подобного названия ничего против не имели, и закипела бурная деятельность.

Желающих “сделать свое пребывание в больнице незабываемым” набралось больше чем нужно, и уже через неделю репетиции шли полным ходом. Кто бы мог подумать, что психически больные люди повально увлекаются хореографическим искусством?

У Клары были кое-какие творческие способности, Парсонс обладал талантом организатора, у него был прекрасный музыкальный слух и чувство ритма. У Анжелы не было ничего, ни слуха, ни голоса.

Естественно, что всеми делами в коллективе заправляла Анжела.

Получилось так, что все они участвовали в творческом процессе – постановка танца, сценическое движение, подбор музыки и т.д. – все это они делали сообща. Может быть не всегда дружно, но вместе. Но не дай Бог Исааку или Кларе в чем-то не угодить Анжеле!

Первые же репетиции показали, что добиться единодушия в совместной деятельности практически невозможно. У всех были свои особенные представления о творческом процессе. Поэтому решили не ссориться по этому поводу и остановились на следующем.

Каждый из них делает свой танец индивидуально в соответствии со своей фантазией, а потом уже все поставленные композиции объединяются в единую программу.

На том и порешили.

Глава 19

Печатный рынок – лакмус региональной экономики

Журнал «Петербургский рекламист»

Клара выбрала для себя сложный путь авангардно-мистического направления с рекламно-сексуальным уклоном.

Исаак, например, почти никогда не посещал репетиций, которые проводила Клара. Потому что, как он полагал, нет предела для прикола, но Клара в своих приколах зашла далеко в беспределье.

Все попытки не засмеяться вслух рушились у Парсонса через две минуты после начала практического танцевального урока. Клара же относилась к своим творениям более чем серьезно и ничего смешного в них не видела. А Парсонс ржал, как одержимый, глядя на то, как одна чокнутая, сама не умея танцевать, учит этому других чокнутых. Причем делает это настолько серьезно, что без смеха на это кривляние смотреть было просто невозможно.

Клара с умным видом придумывала настолько глупые и нелепые движения, что профессиональный танцор долго бы соображал как их исполнить. А дураки ничего, у дураков получалось! Удивительно!

Стремление Клары к самовыражению принимало порой настолько дикие формы, что некоторые танцоры не выдерживали и выражали свое недоумение и сомнение по поводу ее танцевальных па.

- Клара Юрьевна! Может быть, я чего-то не понимаю, но это вот Ваше движение, по-моему, уж слишком..., - говорил один из танцоров, подозрительно глядя на Клару.

- Слишком какое?

- Ну слишком вульгарное.

- Да? По-Вашему, оно вульгарное? А, по-моему, нет. Вы помните, как называется этот танец? Это танец называется “Рождение рекламной идеи”. Рождение. Понятно? А прежде, прежде чем что-нибудь родить, надо, как известно, это “что-нибудь” зачать! Вот Вы и изображаете процесс зачатия. Взрослый же человек, должны понимать!

- Да, но… этот процесс Вы показываете уж слишком откровенно.

- Откровенно, Вы считаете? Что это, блин, за пуританство? Откровенно было бы, если бы Вы свой голый хуй демонстрировали. Вот это было бы откровенно! А в нашем случае это легкий эротизм, этакая ненавязчивая сексуальность.

- А причем здесь сексуальность вообще? - влез в разговор Парсонс.

- То есть как причем? - Клара очень искренне удивилась. - Как при чем? Ты знаешь, Исаак, что реклама и секс - понятия настолько близкие, что даже удивительно, что ты этого не понимаешь.

- Ну, не понимаю. Объясни, - Исаак начал придуриваться, но с таким серьезным видом, что Клара этого не заметила.

- Хорошо, объясню для особо тупых. Скажи, Исаак, что такое секс в твоем понимании?

Парсонс не хотел дискутировать на эту тему, он хотел послушать Клару, поэтому ответил коротко:

- Секс… Ну это приятно.

- Приятно? И все? - Клара засмеялась. - ну знаешь, милый! Дрочить, например, тоже приятно. Однако, ты же не дрочишь, а хочешь с кем-нибудь заняться настоящим сексом. Не так?

- От чего же я не дрочу? Дрочу, знаешь ли, - Парсонс откровенно издевался. Но Клара уже завелась и поэтому не замечала его сарказма.

- Ну хорошо, - сказала она примирительно. - Но что тебе больше нравиться - дрочить или с какой-нибудь теткой перепихнуться?

- Можно я промолчу?

- И все-таки?

- Знаешь, иногда бывают такие тетки, что лучше дрочить, - сказал Исаак, глядя в упор на Клару.

- Парсонс! Ты болван! Ты все упрощаешь, как всегда. Давай возьмем в пример нормальных теток! Чем отличается маструбация от полового акта?

- Ну, не знаю, - замялся Исаак – При половом акте адреналина выделяется больше.

- Адреналина выделяется больше!!! – почти закричала Клара. – И все? Ха-ха-ха! Примитив! Да там всего больше! Секс - это кайф! Сильнее всякого наркотика! Кайф, понимаешь? Такой сильный, что теряешь сознание, улетаешь в бесконечность и не хочешь возвращаться! Не хочешь, понял? Представь, тебя кто-то долбит-долбит, долбит-долбит… час, два, все долбит и долбит…

Клара мечтательно закрыла глаза, видимо представив себе как ее кто-то долбит. А Исаак в это время вспоминал известную фразу из кинофильма “Собачье сердце”: “Уж мы их душили-душили, душили-душили…”.

- Ну, хватит, - прервал Исаак Клару, - дальше-то что?

Клара встрепенулась, спустившись из бесконечности на землю.

- О чем это я?

- Ну долбит тебя кто-то.

- А… Ну да! Вот так же и реклама. Такая же глубокая, такая же бесконечная… Как секс.

- А что значит “глубокая”?

- Парсонс! Не паясничай! В твоем-то понимании глубокость - это некая скользкая емкость глубиной 15 сантиметров. Тебе не понять, что такое глубина в космическом смысле.

- Да где уж мне! - спокойно согласился Исаак. - Так что там с движением? Оставим в таком виде или переделаем?

- Я тебе переделаю!!!

- Серьезно. Слишком уж оно похотливое.

- Дурак! Что ты понимаешь в похоти? Похоть - это когда тебе так хочется ебаться, что у тебя красные круги перед глазами и ладони потеют.(“Тебе виднее”, - мысленно согласился Исаак) А у нас искусство! Я же говорю - Рождение Рекламной Идеи! Дадим нашим зрителям немножко адреналина!

Вот примерно таким образом проходили творческие поиски Клары. Но что характерно - в ее композициях совершенно не было место солистам. Все делали одинаковые движения, одинаково похабные и нелепые, что должно было говорить о жизнеутверждающей и созидательной силе рекламы.

После просмотра подобных хореографических изысканий Парсонс долго ходил в полусогнутом положении, держась руками за стены. Его мучили безудержные приступы смеха. Он уже почти два года находился в больнице, но такого идиотизма не встречал.

“Нет! Все-таки не напрасно я все это придумал! ” - удовлетворенно думал Исаак.

Балетное творчество Анжелы носило несколько иной характер. Свое вдохновение она черпала в сюрреализме. Сексуально обиженная, лишенная простых человеческих радостей, Анжела пыталась реализовать свои фантазии по другую сторону реальности. Даже один из ее танцев так и назывался - “Виртуальная реальность”.

Довольно забавный, между прочим.

В голове Анжелы было великое множество идей. Но не имея никаких практических навыков, ей порой было очень сложно их воплотить в движении. Парсонс ей охотно в этом помогал. Анжела выдавала какой-либо свой замысел, а Исаак облекал его в форму.

Анжела была очень требовательна к себе. Ко всему относилась более чем серьезно и от других тоже требовала точно такого же серьезного отношения к делу. Она могла часами экспериментировать и экспериментировала до тех пор, пока у танцоров не получалось именно так, как она хотела. Это было далеко не всегда красиво, но зато она таким вот образом удовлетворяла свое упрямство.

Задумала она как-то раз танец под названием “Предчувствие гражданской войны” по мотивам произведений С. Дали. Так она измучила всех танцоров, Парсонса и даже себя в попытках воплотить в движении образы великого художника.

- Бля! Да не так все! - срывалась Анжела на крик после трехчасовых занятий. - какого черта вы ни хрена не понимаете?! Чтобы сыграть эту сцену вы все должны представить и понять, именно понять, цвет грозового неба! Иначе ничего не получится! Здесь должно быть грозовое небо, и вы должны это почувствовать! Парсонс! Какого цвета грозовое небо?

- Я полагаю, что серого.

- Нет! Н-е-е–ет!!! Оно не серое! Не серое! Как же вам всем объяснить? Ну, например, какого цвета вишня? Правильно, вишневого. А малина? Да, малинового! А лимон? Кто, блядь, сказал “желтого”? Лимон - лимонного цвета! Запомните! Так и грозовое небо. Никакое оно не серое и не свинцовое. Оно имеет определенный цвет - Цвет Грозового Неба! Очень конкретный цвет. И до тех пор, пока вы этого не поймете, ни хрена у нас не получится!

- Исаак! Друг мой! - продолжала Анжела более спокойно. - Ты самый умный из всех идиотов, собравшихся здесь. Скажи мне, чем пахнет спелый персик? Только, ради Бога, не говори, что он пахнет персиком!

«А чем же он пахнет? – думал про себя Исаак – Бананом что ли? ».

Анжела не жалела себя. Парсонс поражался тому, с какой серьезностью она относится к этим играм, к которым сам Исаак относился по меньшей мере снисходительно.

Хореография давалась Анжеле с большим трудом, очень многое не получалось, но упорство, скорее даже упрямство, с которым она шла к цели, вызывало у Исаака искреннее уважение.

Все бы хорошо, но Исаак во время этих танцулек столкнулся с одной неприятной неожиданностью. Они стали ругаться с Анжелой, и довольно часто.

До тех пор, пока им нечего было делить и не о чем спорить, все было прекрасно. Но как только появилась такая возможность, он стал испытывать на себе все прелести характера Анжелы.

Ее упрямство убивало Парсонса. Спорили и ругались из-за всякой ерунды. Например, Парсонсу казалось, что руку в каком-нибудь движении надо держать так, а Анжела считала, что не так, а иначе.

Вот из-за этого и ссорились чаще всего. Упрутся, как два барана, и ругаются до хрипоты. Причем Парсонс видел и понимал, что он прав, что руку именно так держать - наиболее красиво и естественно, но Анжела настаивала на своем и в конце концов оба выходили из себя.

Может быть Анжела и понимала, что не права, но она настолько уже привыкла к мужскому повиновению, что была настойчива в своем упрямстве чисто принципиально.

Ругались, потом мирились. Потом снова ругались. Потом все-таки находили какой-либо компромисс и мирились. А потом снова ругались, но уже по другому поводу. Но удивительно! В результате постоянных споров у них получилось необычайно красивое действо, эклектичное и таинственное.

Чувство нереальности происходящего не покидало Парсонса во время просмотра Анжелиных творений. И хотя на самом деле львиная доля труда в этих творениях принадлежала самому Исааку, он от души радовался за Анжелу и за ее успехи в балете.

Что же касается самого Исаака, то он относился к новому полю деятельности шутя и явно иронично. Это его развлекало и забавляло. Он ставил свои танцы играючи и это ему легко удавалось.

В отличии от своих новых партнеров его работы были очень реалистичны, но с неким привкусом волшебности. То есть волшебство у Парсонса имело приземленный, реальный вид. Можно сказать, что чудеса, которые имели место в Парсоновских творениях, были обыденными и доступными, настолько реальными, что ни у кого не должно было возникнуть сомнений в их возможности.

Во всех его танцевальных композициях красной нитью прослеживалась тема безграничных возможностей человека. Его любимый девиз “Если нельзя, но очень хочется, то можно! ” легко отмечался в любой его работе.

Первый его танец “Поле чудес” в комментариях не нуждался. В нем Исаак воплотил свою веру в то, что Чудеса случаются, а волшебные сны сбываются. Единственным отличием от классического варианта сказки про Буратино было то, что у Парсонса этих самых Буратино было четверо. И все – педерасты.

Другой его шедевр - па де де “Надежда Крупская и Инесса Арманд” - отличался добродушным оптимизмом и неприкрытым сарказмом, переходящим в откровенный натурализм.

Причем Надеждой Крупской был мужчина.

Не то чтобы он играл роль Надежды Крупской или воплощал собой ее образ. Нет! По замыслу Парсонса сам (или сама? ) Надежда Крупская был мужчиной и обладал всеми половыми признаками мужчины, первичными и вторичными. То есть жил когда-то в России мужик по имени Надежда Крупская, который встретил женщину по имени Инесса Арманд, влюбился в нее по уши и т.д. Любовь-морковь, секс, рок’н’ролл, наркотики – по полной программе балет получился.

Венцом своего творчества Исаак считал вокально-хореографическую эпопею “Смерть Зои Космодемьянской”. Это была историческая драма на музыку Сергея Курехина, в которой Исаак по-своему трактовал историю юной комсомолки.

В его варианте комсомолка Зоя погибла вовсе не на эшафоте.

Да, на самом деле была война, были партизаны и были немцы, которые захватили девчонку в плен. Они ее пытали, издевались и даже надругались над ней.

До этого момента Исаак не отступал от сложившихся стереотипов. Но гады-немцы не успели повесить Зою. Наоборот, Зоя изловчилась и поубивала фашистских оккупантов, врагов нашей советской Родины.

Поубивала всех, кроме одного, которого полюбила всей душой. Он стал для нее как сын и звали его Павлик Морозов (по-немецки Пауль Морзе).

Но закончилось все печально.

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: