Билет 2. Развитие науки о первобытном обществе

Самый ранний этап развития знаний о первобытном обществе связан с наукой древнего мира. С пережитками первобытных отношений приходилось иметь дело египтянам. А в источниках античных, как древнекитайских, можно увидеть уже и систематизирован сведения о соседях. То, что члены развитых классовых обществ видели у соседей, оказывалось во многом непохожим на привычные для них условия и явления, поэтому идея сравнения напрашивалась сама собой.
Правда, такое сравнение всегда сопровождалось оценок которая столь же неизбежно бывала почти всегда отрицательно Это особенно характерно для отношения античных и эллинистических авторов к «варварам», т. е. в сущности - ко всем народам которые размещались за пределами сравнительно небольшой части бассейна Средиземного моря (поскольку, скажем, для классической эпохи «варварами» были и члены других классовых обществ, например персы). И все же в таком сравнении объективно присутствовал и положительный момент: осознан некой несопоставимости общественных форм у народов, некоторым принадлежали сами наблюдатели, и у тех, чьи нравы и обычаи они описывали, заставляло задумываться над вопросами общего характера, в частности искать «истоки» замеченных различий. Конечно, в то время такие поиски не привели к сложении определенной системы представлений об общественной организации соседей. Но все же именно авторы античного времени да нам первые описания народов, у которых в пору контактов с античным миром существовал первобытнообщинный строй.
Неразрывность описания и осмысления хорошо видна уже примере Геродота (484-425 гг. до н. э.). «Отец истории» только нарисовал картину состояния общества у ливийцев, скифов, сарматов и других народов. Он рассказывает о явления казавшихся эллину курьезными: плетёных круглых лодках у жителей Месопотамии (этот тип судов дошел до наших дней) вооружении и снаряжении разных отрядов персидского войска двигавшегося на Грецию, низкорослых обитателях внутренней Африки и существовании одинаковых обычаев у вавилонян и иллирийских энетов, еще не вышедших в то время из родового строя; счете родства по материнской линии у ликийцев и элементах группового брака у массагетов и агафирсов и многом другом. И описывая все это, Геродот по необходимости задумывается над такими проблемами, как взаимодействие человека и окружающей его среды, возможность существования нежели у греков, форм семейной организации и коллективных форм собственности, хотя ему не пришло в голову приложить увиденное к изучению прошлого самих эллинов.
Первый опыт такого приложения принадлежит младшему современнику Геродота - Фукидиду (ок. 460-400 гг. до н. э.). Во введении к «Истории Пелопонесской войны» - так называемая «Археологии» - мы встречаем очень характерное высказывание, в котором присутствуют сразу две важнейшие идеи, пронизывающие пocледующую историю этнографической науки: идея сравнения, идея эволюции.
Греки не ограничились частными описаниями. Если Геродота - при рассказе о ликийцах или вавилонянах занимали те или иные особенности их общественного устройства безотносительно происхождения таковых, то жившего одновременно с ним великого философа-материалиста Демокрита Абдерского интересовали именно причины возникновения тех или иных форм общественной организации. Этому интересу обязано зарождение впервые в мировой науке гениальной догад­ки о прогрессивном развитии человеческого общества в ходе непрерывной борьбы за освоение природных ресурсов.
Наиболее целостную концепцию общества мы находим у Аристотеля, правда, построенную на материале обще­ственных организмов одной лишь Эллады и применительно к ним. В его трудах мы встречаем уже один из главных тезисов совре­менной истории первобытности. Великий философ впервые поме­щает человека в естественноисторический ряд, подчеркнyв в то же время, что именно общество, социальная среда выделяют его к этого ряда. Не чужда была Аристотелю и идея эволюции. Сама по себе совершенно правильная, она, однако, получила у него приложение, совершенно противоположное исторической действи­тельности. В основу своей концепции эволюции общества Аристо­тель положил расширенную (за счет включения в нее рабов), патриархальную семью. Из таких ячеек выросли, так он считал, древние поселения эллинов, а затем и полис. Мысль о семье как первичной ячейке общества была воспринята позднейшей европейской наукой, для которой Аристотель вплоть до XVIII в. был едва ли не главным авторитетом. В итоге Аристотель оказался родоначальником «патриархальной теории», существовавшей в исторической науке до самого появления учения Л. Г. Моргана в 70-х годах XIX в.
В сложении взглядов Аристотеля и их обосновании существенную роль сыграло небывалое расширение географического кругозора греков в результате походов Александра Македонского и образования его огромной империи. Накопление знаний об окружающем античные и эллинистические общества мире продолжалось ускоренными темпами и в пору сложения Римской державы. Так, в «3аписках о Галльской войне», Страбон в «Географии», - все они сообщали интересные сведения о «варварских» народах. И характерно при этом, что если греки этого времени описывали народы, обитавшие исключительно к востоку или юго-востоку от Средиземноморья, то у этих и современных им авторов акцент в немалой степени пере­носится на описание жителей 3ападной и отчасти Центральной Европы.
Дальнейшее расширение кругозора римского общества оказалось важным фактором н числе обусловивших появление первой в истории культуры целостной концепции эволюции человеческо­го общества, созданной Титом Лукрецием Каром (ок. 99-55 гг. до гг. э.). В поэме «О природе вещей» мы находим сразу не­сколько плодотворных идей, которые в полной мере нашли при­знание и подтверждение лишь восемнадцать веков спустя.
Прежде всего, это утверждение, что все развитие культуры было обусловлено в первую очередь материальными потребностями человека («нуждой»). Далее Лукреций последовательно про­водит мысль о прогрессивном развитии человечества от дикого состояния к цивилизации по пути, отмеченному важнейшими изобретениями: использованием огня, созданием жилищ и одеж­ды.
Если в последнем отношении Лукреций не был первооткрывателем (еще в V в. дo н. э. мысль об эволюции человека от дикого состояния под воздействием материальных потребностей, как мы видели, высказал Демокрит), то совершено оригинальна идея римского писателя о трех последовательных эпохах в раз­витии человеческой культуры в зависимости от материала, из ко­торого изготовляются opyдия труда: камня, бронзы или желе­за. Эта идея (примерно в то же самое время высказанная и в древнекитайской философии) в наши дни лежит в основе любой археологической периодизации истории человечества.
Все же концепция Лукреция осталась лишь гениальной до­гадкой, не имевшей непосредственного продолжения в научной традиции последующих веков. То нее самое можно сказать и о догадках других авторов тoй эпохи. В целом античность и эл­линизм оставили человечеству в наследство, так сказать, контуры важнейших принципов научного метода исследования любых яв­лений, которые имеют отношение к истории человеческого обще­ства. Принципы эти, обобщённые, например, в недавней работе Ф. Вогета, в полной мере приложимы и к формированию исто­рии первобытного общества как самостоятельной отрасли истори­ческой науки в дальнейшем се развитии. Собственно, и сегодня они остаются эффективными при любом историческом исследовании.
Сама по себе идея эволюции человечества по восходящей ли­нии сохраняла свою привлекательность для учёных последующих поколений. Правда, па протяжении средневековья ее разрабаты­вали и формулировали почти исключительно арабоязычные ближне­восточные и североафриканские авторы. На первом месте сре­ди них стоит североафриканский историк Ибн Хальдун (1332-­1406). Ему принадлежала наряду с признанием прогрессивного развития идея о существовании хозяйственных предпосылок этого развития.
В целом для средневековья характерен общий идеологический климат, отмеченный полным господством церкви, которая со времен блаженного Августина настаивала на постоянстве и неизменности единожды сотворённого мира, был крайне неблагоприятен для любых попыток развития эволюционистских взглядов.
Конечно, остановить накопление знаний об окружавшем сравнительно высокоразвитые общества Средиземноморья и Ближнего Востока мире было невозможно. Такое накопление сведений об обществах, немалая часть которых находилась либо на разных этапах первобытнообщинноrо строя, либо переходила от последнего к классовому обществу, продолжалось па протяжении всей средневековой эпохи. И если в Европе оно замедлилось, то для стран Востока, особенно вошедших в ареал мyсульманской куль­туры, как раз в это время характерно максимальное решение географического и этнографического кругозора. Оно было связанно с путешествиями многих сотен арабоязычных купцов, чиновников, паломников; их впечатления об образе жизни, общественной организации и обычаях увиденных ими народов были зафиксиро­ваны в обширной арабской исторической и географической лите­ратуре. Эта литература сохранила нам достаточно подробные опи­сания народов Центральной и Вocтoчной Европы, Средней Азии и Кавказа и особенно немалого числа народов и государств Тропической Африки. В последнем случае арабские сочинения оста­ются практически единственным нашим письменным источником для всего периода между VII и ХV в.
В средневековом Китае тоже происходило накопление знаний о соседних народах - обитателях Центральной и IOro-Восточ­ной Азии. Эти материалы, и арабские и китайские, составили весьма значительный по объёму фонд, который с немалой поль­зой может привлечь в своей работе историк и этнограф.
Неверно было бы забывать и об европейских путешественниках этого времени в страны Востока. Это относится главным об­разом к купцам, по также и к официальным или полуофициальным агентам папского престола или тех или иных европейских монархов. Достаточно упомянуть имена Джованни Плано Кapпини, Гийома Рубрука, Марко Поло и нашего соотечестветнника тверского купца Афанасия Никитина.
Но все же только с началом эпохи великих географических открытий, т. е. со второй половины XV в., накопление этно­графических знаний в европейских странах приобрело такой раз­мах, который сделал возможным формирование фактической основы для любых исследований первобытности. Британский исто­рик этнографической науки Т. Пеннимэн убедительно показывает влияние представлений о«дикарях» и о ранней истории челове­ческого общества в сочинениях таких английских философов, как Т. Гоббс и Дж. Локк. Вместе с тем в их воззрениях уже фигурирует одна из главных идей, пронизывавших представления о первобытности: в XVIII в., в частности у деятелей французского Просвещения: мысль о «дообщественном» состоянии чело­века и о сложении любых форм общественной организации в результате объединения таких изолированных индивидов на договорных началах для прекращения войны всех против всех.
У таких мыслителей XVI -ХVII вв, как Ж. Бодэн, Т. Гоббс или Дж. Локк, интерес к истории возникновения отдельных общественных институтов определенно преобладал над интересом к истории становления общества в целом. Можно отметить, что из всех институтов главное внимание к себе привлекали политические. Представление о прогрессивном развитии человечества в це­лом и отдельных его составных частей было характерно для ев­ропейского просвещения. С именами Ж.-Ж. Руссо и Д. Дидро связан, пожалуй, наивыс­ший расцвет теорий «благородного дикаря», развивавших уже упо­мянутую концепцию «дообщественного» состояния первобытного человека. В представлениях о добродетельном дикаре, т. е. Че­ловеке, не подверженном порокам, которые свойственны общест­ву собственников, классовому обществу. Во всяком случае, собственность в тех ее формах, какие знали просветители. Иначе говоря, речь шла о том, что и собственность признавалась изменяющейся во времени и вместе с тем ясно понималось отличие ее форм в первобытности от того, что существовало в Европе XVIII в.
Но концепция «дообщественного» состояния человека в целом не могла считаться перспективной для развития истории перво­бытного общества. Наибольший интерес для последней представ­ляли труды другой группы мыслителей эпохи Просвещения - тех из них, кто в наибольшей степени приблизился к материали­стическим взглядам при объяснении истории человечества (хотя ни одного из них и нельзя назвать материалистом). Среди этих авторов особо следует выделить имена французов А.-Р. Тюрго и Ж.-К. Кондорсе и шотландцев Л. Фергюссона и Дж. Миллара.
Общим в их взглядах было прежде всего то, что, создавая общую периодизацию истории человечества они в ее основу, клали эволюцию систем хозяйства и форм хозяйственной деятельности (хотя, скажем, Кондорсе считал подобную эволюцию ступенями «прогресса разума»). Уже у Тюрго (1727-1781) мы встречаем трехчленную систему развития общества: охотники и собиратели; далее в случае наличия пригодных видов животных - одомашнивание последних и пастушеское хозяйство; наконец, земледелие. Среди деятелей французского Просвещения эту схемy впервые упоминает Ш. Л. Монтескье, хотя, строго говоря, сходные мысли можно встретить еще у античных авторов.
Тюрго ясно видел связи между уровнем хозяйства и характе­ром социальной организации. Скажем, охотничье-собирательское хозяйство характеризует одновременно значительная этническая дробность. Излишки продукта и первый опыт порабощения себе подобных появляются на второй, скотоводческой стадии развития. А прибавочный продукт, разделение труда и устойчивое общест­венное неравенство возникают на уровне земледельческого хозяйства.
Эта же схема лежит в основе концепции Л. Фергюссона (1723-1816). Он делил историю человека на те же три стадии - охотники, пастухи, земледельцы, по пошел дальше Тюрго в опре­делении социальных. последствий различия хозяйственных форм. Признавая что современные ему отсталые народы, известные по этнографическим описаниям, могут служить отражением истори­ческого прошлого народов европейских, он решительно предостерегал исследователей от этноцентризма. Именно у него стадии хозяйства получили названия дикости, варварства и цивилизации. При этом в числе важнейших отличительных черт варварства по сравнению с дикостью Фергюссон называет, наряду с переходом к производящим формам хозяйства, становление понятия о собственности: дикарь не знает собственности, но варвар с ним уже знаком.
К этому времени в истории европейской науки произошли два существенных события, каждое из которых сыграло огромную роль в перестройке научного мышления и переходе его к изучению места человека в природе на основе эмпирического анализа, а не только философских подходов. В первую очередь это создание замечательным естествоиспытателем Александром Гумбольдтом монументального произведения «Космос». В нем Гумбольдт подвел итоги предшествую­щему развитию естествознания и нарисовал грандиозную картину природных процессов, охватив их в едином синтезе. И хотя сам автор почти не касался проблемы человека, но чтение его книги закономерно подводило к вопросу о роли человека и человеческого общества в природных процессах и, следовательно, к проблеме определения места человека в природе. Второе событие -появление труда Чарлза Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора», содержащего стройную концепцию эволюционных преобразований живой природы, опиравшуюся на единый принцип естественного отбора. Дарвин также ничего не писал о человеке, в его книге говорится о нем лишь в одной фразе («Будет пролит свет и на происхождение челове­ка»), и только позже он посвятит происхождению человека специаль­ную книгу. Но логика его труда о происхождении видов была такова, что она неотвратимо наталкивала на вопрос, в какой мере закономерности, открытые в живой природе, -эволюционные про­грессивные преобразования, управляемые естественным отбором, мо­гут быть распространены на человека, подчиняется он им или нет.
В связи со всем сказанным проблема места человека в мире живого и в мироздании в целом разрабатывалась в дальнейшем в двух аспектах. Первый из них состоял в попытке представить природную роль чело­вечества, оценить последствия его деятельности в механизме нашей планеты и даже всего мироздания в целом. Французский антрополог и зоолог Аммон де Катрфаж выделял четыре царства природы - минералов, растений, животных и человека; американский палеонто­лог Д. Дана писал о психозойской эре; известный русский геолог Александр Петрович Павлов предложил для четвертичного периода название «антропоген», в котором главным фактором мировых при­ родных изменений является деятель­ность людей. Особенно глубоко эта тема была разработана выдающимся русским натуралистом Владимиром Ивановичем Вернадским, показав­шим огромные масштабы человече­ской деятельности в изменении лица нашей планеты, ее поверхностной оболочки, фауны и флоры, даже гид­рологического режима и климата многих районов мира. Вернадский прозорливо писал и о космической роли человечества, что нашло полное подтверждение в идущем сейчас за­воевании космического пространст­ва. Им же для обозначения пла­нетного масштаба деятельности че­ловечества было предложено поня­тие ноосферы -сферы разума, охватывающей все аспекты человече­ской деятельности и ее результатов в масштабе планеты.
Вопрос о месте человека в живой природе был впервые поставлен на научную почву в середине XVIII в., когда Карл Линней включил человека в систему животного царства и, объединив человека вместе с известными тогда обезьянами, выделил в составе млекопитающих отряд приматов. Обширные исследования по систематике и сравни­тельной анатомии обезьян, а также работы по анатомии человека, произведенные во второй половине XVПI -первой половине XIX в., позволили английскому зоологу Томасу Гексли и швейцарскому анатому Карлу Фоггу сделать следующий шаг в определении системати­ческого положения человека и указать на его ближайшее родство с человекообразными обезьянами. После появления в 1871 г. знаменитой книги Чарлза Дарвина «Происхожде­ние человека и половой отбор», в которой был суммирован весь запас знаний в области антропогенеза и сделана попытка применить к чело­веку основные положения эволюци­онной теории, в частности раз­работанное Ч. Дарвином учение о естественном и половом отборе, жи­вотное происхождение человека бы­ло доказано с полной определен­ностью и стало краеугольным кам­нем современной антропологии и материалистической философии. Многочисленные исследования конца XIX-XX в. принесли неисчисли­мые новые доказательства правильности учения о животном проис­хождении человека, наполнили его конкретным содержанием и позво­лили перейти к восстановлению конкретных путей эволюции человека. Особое значение в этом отношении имели находки ископаемых остат­ков древнейших предков человека, которые в настоящее время изве­стны со всех материков Старого Света.
С именем Томсена связаны попытки установить хронологию орудий путем классификации их по материалу. Его работу в качестве руководителя по Национальному музею, развил и расширил его ученик и преемник Й. Ворсо (1821-1915). Ворсо, во-первых, на основе различий в погребениях бронзового века (разный ин­вентарь, разные обряды захоронения) фактически создал метод относительной хронологии в датировке. Во-вторых, он показал возможность использования археологических материалов для создания гипотез об этнических, в частности миграционных, процессах древности. Вopco отрицал возникновение индустрии бронзы на территории Дании в результате постепенного развития индустрии каменной, а позже бронзовые орудия появились здесь в результате «вторжения» какого-то иного, нежели созда­тели этих каменных орудий, народа.
Следующим этапом по демонстрации тех возможностей, какие открывают классификация по материалу орудий в деле рекон­струкции прошлого, стали работы Нильссона (1787-­1887). В 1834 г. в очерке истории охоты и рыболовства в Скан­динавии, помещенном в качестве приложения и исследования о скандинавской фауне, этот ученый предложил концепцию четы­рехчленного деления эволюции человеческого общества - от охо­ты и собирательства к нации, т. е. развитому производящему хозяйству. Детальная разработка этой концепции была дана не­сколькими годами позднее в работе, посвященной древним обита­телям Скандинавского полуострова. Схема Нильссона включала: «дикость», т. е. охотничье-собирательское и рыболовческое хозяй­ство, номадизм (т. е. кочевое скотоводство), земледелие и «нацию» с высокоразвитым производящим хозяйством, разделением труда и чеканкой монеты. Такое членение истории, на первый взгляд, отличалось от схемы, например, Кoндopce, лишь выделением ско­товодства в особый этап. Но впервые членение предполагалось на основе сопоставления археологических и этнографических мате­риалов, ставших к тому времени известными науке, и притом на первом месте среди критерием здесь стояла археологическая клас­сификация Томсена.
Таким образом, в 30-е годы прошлого века уже появились первые предпосылки того, что в наши дни Г. Дэниел обозначил словами «археологическая история первобытности». Однако сами по себе эти теории не рассматривались как противоречащие библейской хронологии; ведь гипотетически все три века - камен­ный, бронзовый и железный - вполне можно было вписать в те шесть тысяч лет, которые отводились истории человека по этой схеме. Поэтому реальная возможность утвердить представление о неизмеримо большей древности человеческого общества появи­лась лишь после того, как библейская хронология была опро­вергнута первоначально в геологии.

3десь таким рубежом стал выход в свет книги крупного анг­лийского геолога Ч. Лайелла «Принципы геологии» в начале 30-х годов прошлого века. Для истории первобытного общест­ва особое значение имело то, что JIайелл практически опроверг креационистские взгляды во всех областях знаний - от собствен­но геологии до истории. После его работ уже ни один серьезный ученый не мог говорить о сотворении мира за шесть рабочих дней. А это придавало совершенно новую убедительность тем палеоли­тическим находкам, которые к этому времени во все большем чис­ле стали появляться в европейских музеях и научных учрежде­ниях.
Особо значительны среди них были те, которые обнаружили на рубеже 20-30-х годов Дж. Мак-Ипертт во время раскопок в Пент­ской пещере неподалеку от курорта Торке в юго-западной Анг­лии, П. Шмерлинг - в пещерах Анжиуль близ Ажена и Ж. Буше де Перт - в речных отложениях Соммы возле Аббевнля (соответ­ственно 1824-1829, 1833 и 1837 гг.). Вo всех этих случаях были обнаружены костяки человека и животных давно вымерших ви­дов, в частности шерстистых носорогов и мамонтов, а также каменные орудия. При этом если первые находки Буше де Перта находились в переотложенном состоянии, то в раскопках Мак-­Инери и ПIмерлинга стратиграфия оказалась ненарушенной.
Наибольшую последовательность из этих трех исследователей проявил Буше де Перт (1788-1868). В 1838 г. он выступил в Аббевиле с докладом, в котором отнес обнаруженные при раскопках грубые каменные орудия к человеку древнейших времен. Предположение вызвало яростную оппозицию в ученом мире, не говоря уже о широкой читающей публике. Находки Шмерлинга не привлекли сначала особого внимания, а результаты работ Мaк-Инери были опубликованы только после его смерти. Буше де Перт, невзирая на неблагоприятные отклики, продолжал исследования, отстаивая справедливость своего первоначального вывода. Немалую роль в окончательном торжестве его точки зре­ния сыграло то обстоятельство, что при дальнейших раскопках он смог обнаружить орудия и костяки в непереотложенных слоях. И все потребовалось больше 20 лет, чтобы взгляды ученого по­лучили признание лишь после того как раскопки Буше де Перта около Аббевиля посетили несколько крупнейших геоло­гов и археологов того времени, в том числе Ч. Лайелл, Дж. Пре­ствич, Дж. Эванс, их свидетельства сделали мнение французского исследователя общепризнанным, во всяком случае для большинства.
Если книга В. Шмидта о собственности может рассматривать­ся как определенный итог традиции изучения первобытного хо­зяйства, начатой еще в конце прошлого века Э. Ханом, то у истоков такой этнографической субдисциплины, как экономическая антропология, т. е. изучение экономических отношений в первобытном обществе, стояли М. Мосс и британский ученый Б. Малиновский. Функционализм - научное направление, соз­данное Малиновским, - почти на три десятилетия сделался веду­щим в британской науке.
Собственно история первобытности функционалистов, начиная с самого Малиновского, почти не интересовала. С самого на­
чала он отрицал возможность восстановления картины исторического прошлого того или иного народа (Малиновский держался широко распространённого в современной западной науке взгляда, что история начинается лишь с письменных свидетельств, все остальное - либо «предыстория», либо «протоистория»). Этим объясняется резко отрицательное отношение Малиновского к методу пережитков, предложенному еще Тайлором. Если подходить с позиций строгого функционализма, то пережиток невозможен в принципе: ведь речь должна идти об изменении определенной функции культуры в данном обществе. И столь же нелепо, по Малиновскому, диффузионистское пред­ставление о передаче отдельных элементов культуры - это опять-таки бессмыслица, если рассматривать, как делает это функционалистская теория, любое общество и культуру как целостный организм, как систему, ориентированную на удовле­творение потребностей образующих это общество людей как первичных, т. е. чисто биологических, так и вторичных, т. е. порожденных существованием в обществе.
Вместе с тем конкретное применение принципов функционального изучения, вне зависимости от взглядов Малиновского и ближайших последователей, позволяет по-новому взглянуть на некоторые черты первобытного общества, н частности на экономику. Еще в 1922 г., практически одновременно с Моссом, Малиновский предложил свое объяснение некоторых обычаев об­мена и кажущейся растраты материальных ценностей, представ­лявшихся исследователям бессмысленными с экономической точки зрения. При анализе обычая «кула» (кольцевого обмена) на Тробрианских островах он исходил из того же представления о реципрокности, что и французский ученый. И хотя основной па­фос своих высказываний по этому поводу Малиновский обращал против «так называемого материалистического объяснения истории, он был вполне прав и том смысле, что требовал «углубить анализ зкономических фактов». А позднее Малиновский по­пытался объяснить многие явления, в том числе и дуальную ор­ганизацию, необходимостью «внутренней симметрии», присущей первобытному обществу, т. е. по сути дела изначальным обменом видами деятельности и соответствующими взаимными обязатель­ствами. Речь шла о том, что к экономике первобытного общества мало, а то и вовсе неприменимы те категории, в которых изучается экономика общества современного.
Из основных теоретических посылок Малиновского логически вытекала невозможность оценки тех или иных институтов с точ­ки зрения их прогрессивного или тормозящего прогресс характе­ра. Любой институт должен приниматься как данность, ибо наши мерки к «примитивному» обществу просто неприменимы (надо сказать, что для Малиновского и последователей определение «примитивный» всегда имеет значение «отсталый», но не «перво­бытный»). Для истории первобытности такой подход достаточно опасен, так как не позволяет в должной степени понять и оценить направление развития общества; впрочем, восприятие последнего именно как статичной системы институтов как раз и характерно для функционализма.
Еще одна этнографическая субдисциплина, сложившаяся в на­чале 40-х годов, - политическая антропология - также исходила из тезиса об обществе как единой целостной системе. Ее скла­дывание можно связать с именем А. Рэдклиф-Брауна, которого принято рассматривать как: основоположника « британского Струк­турализма». Так же как; и Малиновский, сторонники этого направления почти не проявляют интереса к истории первобытного общества; объекты их изучения - нынешние отсталые общества, преимущественно африканские, реже - азиатские. И все же работы таких учёных, как Э. Ивенс-Притчард, М. Глакмэн или Э. Лич, проливают свет па такие сложнейшие процессы ой истории, как организация власти и управления в обществах, еще не достигших стадии классового развития. Можно сказать, что для иллюстрации того, как происходило разложение перво­бытного общества, как складывалось социальное неравенство и как оно оформлялось соответствующими мерами в институтах и структурах общества, работы политических антропологов дают едва ли не исчерпывающий материал.
Что касается структурализма за пределами Великобритании, основателями которого считаются такие учёные, как швейцарец Ф, де Соссюр, американцы Э. Сэпир и К. Пайк, а виднейшим со­временным представителем - французский этнолог К. Леви-­Стросс, то сферой исследований остается скорее не реальная картина общества и жизнедеятельности, а то, как эта жизнедеятельность фиксируется в общественном сознании членов общества и их подсознании. С известной долей огрубления можно сказать совершенно понятно, что реконструкция в лучшем случае возможна.

Билет 3. Антропосоциогенез

Критерии человека. Вопрос о сущности человека, о том, что от­личает его от всего живого и что противопоставляет его остальному мирозданию, т. е. в конечном счете о критериях, с помощью которых могут быть обозначены наиболее фундаментальные особенности че­ловека, волновал мыслителей про­шлого начиная с самых истоков возникновения философии и нау­ки. Разные школы античной фило­софии подчеркивали мыслитель­ные функции человеческой лично­сти, мысль и дух как основные свойства, отличающие человека от других существ. Человек представляет собою венец творения - в этом состоял смысл христианской доктрины, не уточнявшей далее, в чем же это проявляется: человек был создан Богом последним в ряду других существ и после того, как было создано все сущее, - сама по­следовательность его возникнове­ния говорит о его высшей сущ­ности.
Христианское учение о челове­ке как о венце творения во многом предопределило отношение евро­пейской науки к проблеме человека на долгие столетия. Философы касались этой проблемы, пытаясь на уровне умозрительного подхода вскрыть особенности человеческого мышления и процесса познания человеком природных и общественных явлений, в идеалистической философии самый примат духа над материей автоматически приводил к возвеличению человека над всей остальной природой, но и в додиалектической материалистической философии особое надприродное место человека, чаще всего в угоду господствующей христианской доктрине, не подвергалось сомнению. Что же касается научного рас­смотрения этой проблемы, то его начало датируется не ранее чем серединой ХIХ столетия.
Параллельно с разнообразными попытками оценить деятельность че­ловечества в масштабе планеты после появления упомянутой книги Дарвин­ на шла разработка сравнительно­ анатомической проблемы места человека и его предков в животном мире в целом и внутри отряда при матов, в частности уровня морфоло­гического своеобразия человека и его предков и оценки этого уровня в масштабе зоологической классифи­кации. При этом речь идет не о трудовой деятельности предков человека и коллективов древних и современных людей, а лишь о строении тела и его функциях.
На заре истории физический тип становящихся людей во многом еще определял их возможности и поэтому выступал в качестве могущественного фактора исторического развития. Поэтому же история древнейших этапов развития трудовой деятельности и формирования социальной организации неотделима от биологической истории самого человека.
Общепринятой классификации приматов нет до сих пор. Разные схемы различаются не только по числу выделенных видов, но и по их группировке. Нет полной договоренности и по вопросу о более крупных подразделениях отряда. Но общим моментом для всех классификаций является выделение в качестве самостоятельного семейства человеко­образных, или антропоморфных, обезьян. Еще Дарвин, видов в них ближайших родственников человека, подчеркивал в то же время, что ввиду крайней специализации ни один ныне живущий представитель семейства не может рассматриваться в качестве предковой формы для человека. Современные взгляды базируются на его точке зрения. Любопытно отметить, что он оказался прав и в оценке сходства той или иной антропоморфной обезьяны с человеком: изучение тонких генетических механизмов с помощью новейших методов показало наибольшее сходство с человеком шимпанзе.
Наряду с семейством антропоморфных во всех классификациях отряда приматов выделяется семейство гоминид, объединяющее со­временного человека и его ближайших предков. Для всех представи­телей этого семейства характерны большой мозг, по сложности своего строения превышающий мозг других приматов, выпрямленное поло­жение тела и походка на двух конечностях, подвижная и способная к тонкому манипулированию кисть с развитым большим пальцем, резко противопоставляющимся всем остальным. Таким образом, даже с анатомической точки зрения современный человек и его непосредст­венные предки характеризуются значительным своеобразием, отделя­ющим их от других приматов, даже человекообразных, и оправдывающим их выделение в качестве семейства.
Состав семейства гоминид по-разному понимается различными исследователями. Во многих работах отечественных и западноевропей­ских специалистов выделяется в составе семейства один род - собст­венно человека, род Ноmо, включающий все ископаемые формы и современного человека. Эта точка зрения является, однако, далеко не общепринятой. В пределах рода Ноmо обычно выделяют два вида - человек современного вида, или человек разумный, Ноmо sapiens, и ископаемые находки, объединяемые в один вид ископаемого, или примитивного, человека, Ноmо primigenius, или erectus.
Из этого подразделения видно, что морфологические различия между современным человеком, с одной стороны, и его непосредст­венными предками - с другой, больше, чем между последними. Имен­но из этого факта исходили отечественные исследователи, выдвинувшие в 30-х годах положение о двух скачках в процессе антропогенеза: одном - при формировании семейства гоминид, дру­гом - при формировании человека современного вида. Их значение в процессе антропогенеза, разумеется, неодинаково. Первый скачок совпадает с появлением отличительных человеческих особенностей в сфере морфологии и ознаменован появлением мышления и языка, формированием зачатков социальной организации и т. д., одним словом, появлением самого человека. Второй скачок отражает лишь образование «готовых» людей из людей «формирующихся и связан со значительными, но все же гораздо меньшими по масштабу преобразо­ваниями в области морфологии и культуры. Эту точку зрения разделяет большинство наших антропологов. Некоторые ученые считают, одна­ко, что морфологические различия между древнейшими и древними гоминидами -питекантропами и синантропами, с одной стороны, и неандертальцами - с другой, не меньшие, чем между неандертальцами и современными людьми. Соответственно количество скачков увели­чивается до трех.
Движущие силы процесса антропогенеза. Распространяя на процесс происхождения человека действие биологических закономерностей, Дарвин придавал наибольшее значение половому отбору. Согласно его теории, своеобразие физической организации человека по сравнению с приматами заключается в наличии морфологических особенностей, которые образовались в результате отбора женщинами индивидуумов, выделявшихся определенными преимуществами. Поэтому в процессе размножения такие мужчины оставляли наиболее многочисленное потомство, оказывая решающее влияние на развитие человеческого рода. Дарвин объясн<

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: