Герой в трагедиях классицизма.

Правдивость характеров героев классицисты видели в строгой подчиненности внутренней логике. Единство характера героя – важнейшее условие эстетики классицизма. Обобщивший законы этого направления, французский автор Н.Буало-Депрео в своем стихотворном трактате Поэтическое искусство , утверждает:

Пусть будет тщательно продуман ваш герой,

Пусть остается он всегда собой.

Односторонность, внутренняя статичность героя не исключает, однако, проявления с его стороны живых человеческих чувств. Но в разных жанрах эти чувства проявляются по-разному, строго согласно выбранному масштабу – трагическому или комическому. О трагическом герое у Н.Буало сказано:

Герой, в ком мелко все, лишь для романа годен,

У вас пусть будет он отважен, благороден,

Но все ж без слабостей он никому не мил…

Он плачет от обид – нелишняя подробность,

Чтоб мы поверили в его правдоподобность…

Чтоб вас венчали мы восторженной хвалой,

Нас должен волновать и трогать ваш герой.

От недостойных чувств пусть будет он свободен

И даже в слабостях могуч и благороден.

Раскрыть человеческий характер в понимании классицистов означает показать природу действия вечных, неизменных в своей сущности страстей, их влияние на судьбы людей.

Основные правила классицизма.

И высокие жанры, и низкие обязаны были наставлять публику, возвышать ее нравы, просветлять чувства. В трагедии театр учил зрителя стойкости в жизненной борьбе, пример положительного героя служил образцом нравственного поведения. Герой, как правило, царь или мифологический персонаж являлся главным действующим лицом. Конфликт между долгом и страстью или эгоистическими желаниями обязательно решался в пользу долга, даже если герой погибал в неравной борьбе.

В 17 в. господствующей стала идея, что только в служении государству личность обретает возможность самоутверждения. Расцвет классицизма был обусловлен утверждением абсолютной власти во Франции, а позже и в России.

Важнейшие нормативы классицизма – единство действия, места и времени – вытекают из тех содержательных предпосылок, о которых шла речь выше. Чтобы точнее донести до зрителя мысль и вдохновить на самоотверженные чувства, автор не должен был ничего усложнять. Основная интрига должна быть достаточно простой, чтобы не путать зрителя и не лишать картину цельности. Требование единства времени было тесно связано с единством действия, и в трагедии не происходило много разнообразных событий. Единство места также толковали по-разному. Это могло быть пространство одного дворца, одной комнаты, одного города, и даже расстояние, которое герой мог преодолеть в течение двадцати четырех часов. Особо смелые реформаторы решались растянуть действие на тридцать часов. Трагедия должна иметь пять актов и быть написана александрийским стихом (шестистопным ямбом).

Волнует зримое сильнее, чем рассказ,

Но то, что стерпит слух, порой не стерпит глаз.

(Н.Буало)

Авторы.

Вершиной классицизма в трагедии стали произведения французских поэтов П.Корнеля (Сид, Гораций, Никомед), которого называли отцом французской классической трагедии и Ж.Расина ( Андромаха , Ифигения, Федра, Гофолия). Своим творчеством эти авторы при жизни вызвали горячие споры по поводу неполного соблюдения регламентированных классицизмом правил, но возможно, именно отступления сделали произведения Корнеля и Расина бессмертными. О французском классицизме в его лучших образцах А.И.Герцен писал: «…мир, имеющий свои пределы, свою ограниченность, но и имеющий свою силу, свою энергию и высокое изящество…».

Трагедия, как демонстрация нормы нравственной борьбы человека в процессе самоутверждения личности, и комедия, как изображение отступления от нормы, показ нелепых и потому смешных сторон жизни, – вот два полюса художественного осмысления мира в театре классицизма.

О другом полюсе классицизма, комедии, Н.Буало писал:

Коль вы прославиться в комедии хотите,

Себе в наставницы природу изберите…

Узнайте горожан, придворных изучите;

Меж них сознательно характеры ищите.

В комедиях требовалось соблюдение тех же канонов. В иерархически упорядоченной системе драматических жанров классицизма комедия занимала место низкого жанра, являясь антиподом трагедии. Она была обращена к той сфере человеческих проявлений, где действовали сниженные ситуации, царил мир быта, своекорыстия, человеческих и общественных пороков. Комедии Ж-Б.Мольера являются вершиной комедий классицизма.
Если домольеровская комедия стремилась главным образом забавлять зрителя, приобщая его к изящному салонному стилю, то мольеровская комедия, вбирая в себя карнавальное и смеховое начало, в то же самое время содержала жизненную правду и типическую достоверность действующих лиц. Однако теоретик классицизма Н.Буало, воздавая должное великому французскому комедиографу как создателю «высокой комедии», одновременно порицал его за обращение к фарсово-карнавальным традициям. Практика бессмертных классицистов вновь оказалась шире и богаче теории. В остальном Мольер верен законам классицизма – характер героя, как правило, заострен на одной страсти. Энциклопедист Дени Дидро ставил в заслугу Мольеру то, что в Скупом иТартюфе драматург «воссоздал всех скупых и тартюфов мира. Тут выражены наиболее общие, наиболее характерные черты, но это не портрет кого-нибудь из них, поэтому никто из них не узнает себя». С точки зрения же реалистов такой характер является односторонним, лишенным объема. Сравнивая произведения Мольера и Шекспира А.С.Пушкин писал: «У Мольера скупой скуп и только; у Шекспира Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен».

Для Мольера сущность комедии заключалась по преимуществу в критике общественно вредных пороков и в оптимистической вере в торжество человеческого разума (Тартюф, Скупой, Мизантроп, Жорж Данден).

«Федра» Расина, краткое содержание.

Ипполит, сын афинского царя Тесея, отправляется на поиски отца, который где-то странствует уже полгода. Ипполит — сын амазонки. Новая жена Тесея Федра невзлюбила его, как все считают, и он хочет уехать из Афин. Федра же больна непонятной болезнью и «жаждет умереть». Она говорит о своих страданиях, которые ей послали боги, о том, что вокруг неё заговор и её «решили извести». Судьба и гнев богов возбудили в ней какое-то греховное чувство, которое ужасает её саму и о котором она боится сказать открыто. Она прилагает все усилия, чтобы превозмочь тёмную страсть, но тщетно. Федра думает о смерти и ждёт её, не желая никому открыть свою тайну.

Кормилица Энона опасается, что у царицы мутится разум, ибо Федра сама не знает, что говорит. Энона упрекает её в том, что Федра хочет оскорбить богов, прервав своей «жизни нить», и призывает царицу подумать о будущем собственных детей, о том, что у них быстро отнимет власть рождённый амазонкой «надменный Ипполит». В ответ Федра заявляет, что её «греховная жизнь и так уж слишком длится, однако её грех не в поступках, во всем виновато сердце — в нем причина муки. Однако в чем её грех, Федра сказать отказывается и хочет унести свою тайну в могилу. Но не выдерживает и признается Эноне, что любит Ипполита. Та в ужасе. Едва Федра стала женой Тесея и увидела Ипполита, как «то пламень, то озноб» её терзают тело. Это «огонь всевластный Афродиты», богини любви. Федра пыталась умилостивить богиню — «ей воздвигла храм, украсила его», приносила жертвы, но тщетно, не помогли ни фимиам, ни кровь. Тогда Федра стала избегать Ипполита и разыгрывать роль злобной мачехи, заставив сына покинуть дом отца. Но все тщетно.

Служанка Панопа сообщает, что получено известие, будто супруг Федры Тесей умер. Поэтому Афины волнуются — кому быть царём: сыну Федры или сыну Тесея Ипполиту, рождённому пленной амазонкой? Энона напоминает Федре, что на неё теперь ложится бремя власти и она не имеет права умирать, так как тогда её сын погибнет.

Арикия, царевна из афинского царского рода Паллантов, которых Тесей лишил власти, узнает о его смерти. Она обеспокоена своей судьбой. Тесей держал её пленницей во дворце в городе Трезене. Ипполит избран правителем Трезена и Йемена, наперсница Арикии полагает, что он освободит царевну, так как Ипполит к ней неравнодушен. Арикию же пленило в Ипполите душевное благородство. Храня с прославленным отцом «в высоком сходство, не унаследовал он низких черт отца». Тесей же печально прославился тем, что соблазнял многих женщин.

Ипполит приходит к Арикии и объявляет ей, что отменяет указ отца о её пленении и даёт ей свободу. Афинам нужен царь и народ выдвигает трёх кандидатов: Ипполита, Арикию и сына Федры. Однако Ипполит, согласно древнему закону, если он не рождён эллинкой, не может владеть афинским троном. Арикия же принадлежит к древнему афинскому роду и имеет все права на власть. А сын Федры будет царём Крита — так решает Ипполит, оставаясь правителем Трезена. Он решает ехать в Афины, чтобы убедить народ в праве Арикии на трон. Арикия не может поверить, что сын её врага отдаёт ей трон. Ипполит отвечает, что никогда раньше не знал, что такое любовь, но когда увидел её, то «смирился и надел любовные оковы». Он все время думает о царевне.

Федра, встретясь с Ипполитом, говорит, что боится его: теперь, когда Тесея нет, он может обрушить свой гнев на неё и её сына, мстя за то, что его изгнали из Афин. Ипполит возмущён — так низко поступить он бы не смог. Кроме того, слух о смерти Тесея может быть ложным. Федра, не в силах совладать со своим чувством, говорит, что если бы Ипполит был старше, когда Тесей приехал на Крит, то он тоже мог бы совершить такие же подвиги — убить Минотавра и стать героем, а она, как Ариадна, дала бы ему нить, чтобы не заблудиться в Лабиринте, и связала бы свою судьбу с ним. Ипполит в недоумении, ему кажется, что Федра грезит наяву, принимая его за Тесея. Федра переиначивает его слова и говорит, что любит не старого Тесея, а молодого, как Ипполит, любит его, Ипполита, но не видит в том своей вины, так как не властна над собой. Она жертва божественного гнева, это боги послали ей любовь, которая её мучает. Федра просит Ипполита покарать её за преступную страсть и достать меч из ножен. Ипполит в ужасе бежит, о страшной тайне не должен знать никто, даже его наставник Терамен.

Из Афин является посланец, чтобы вручить Федре бразды правления. Но царица не хочет власти, почести ей не нужны. Она не может управлять страной, когда её собственный ум ей не подвластен, когда она не властна над своими чувствами. Она уже раскрыла свою тайну Ипполиту, и в ней пробудилась надежда на ответное чувство. Ипполит по матери скиф, говорит Энона, дикарство у него в крови — «отверг он женский пол, не хочет с ним и знаться». Однако Федра хочет в «диком, как лес» Ипполите разбудить любовь, ему ещё никто не говорил о нежности. Федра просит Энону сказать Ипполиту, что она передаёт ему всю власть и готова отдать свою любовь.

Энона возвращается с известием, что Тесей жив и скоро будет во дворце. Федру охватывает ужас, ибо она боится, что Ипполит выдаст её тайну и разоблачит её обман перед отцом, скажет, что мачеха бесчестит царский трон. Она думает о смерти как о спасении, но боится за судьбу детей. Энона предлагает защитить Федру от бесчестья и оклеветать Ипполита перед отцом, сказав, что он возжелал Федру. Она берётся все устроить сама, чтобы спасти честь госпожи «совести наперекор своей», ибо «чтоб честь была... без пятнышка для всех, и добродетелью пожертвовать не грех».

Федра встречается с Тесеем и заявляет ему, что он оскорблён, что она не стоит его любви и нежности. Тот в недоумении спрашивает Ипполита, но сын отвечает, что тайну открыть ему может его жена. А он сам хочет уехать, чтобы совершить такие же подвиги, как и его отец. Тесей удивлён и разгневан — вернувшись к себе домой, он застаёт родных в смятении и тревоге. Он чувствует, что от него скрывают что-то страшное.

Энона оклеветала Ипполита, а Тесей поверил, вспомнив, как был бледен, смущён и уклончив сын в разговоре с ним. Он прогоняет Ипполита и просит бога моря Посейдона, который обещал ему исполнить его первую волю, наказать сына, Ипполит настолько поражён тем, что Федра винит его в преступной страсти, что не находит слов для оправдания — у него «окостенел язык». Хотя он и признается, что любит Арикию, отец ему не верит.

Федра пытается уговорить Тесея не причинять вреда сыну. Когда же он сообщает ей, что Ипполит будто бы влюблён в Арикию, то Федра потрясена и оскорблена тем, что у неё оказалась соперница. Она не предполагала, что кто-то ещё сможет пробудить любовь в Ипполите. Царица видит единственный выход для себя — умереть. Она проклинает Энону за то, что та очернила Ипполита.

Тем временем Ипполит и Арикия решают бежать из страны вместе.

Тесей пытается уверить Арикию, что Ипполит — лжец и она напрасно послушала его. Арикия отвечает ему, что царь снёс головы многим чудовищам, но «судьба спасла от грозного Тесея одно чудовище» — это прямой намёк на Федру и её страсть к Ипполиту. Тесей намёка не понимает, но начинает сомневаться, все ли он узнал. Он хочет ещё раз допросить Энону, но узнает, что царица прогнала её и та бросилась в море. Сама же Федра мечется в безумии. Тесей приказывает позвать сына и молит Посейдона, чтобы тот не исполнял его желание.

Однако уже поздно — Терамен приносит страшную весть о том, что Ипполит погиб. Он ехал на колеснице по берегу, как вдруг из моря появилось невиданное чудовище, «зверь с мордою быка, лобастой и рогатой, и с телом, чешуёй покрытым желтоватой». Все бросились бежать, а Ипполит метнул в чудовище копье и пробил чешую. Дракон упал под ноги коням, и те от страха понесли. Ипполит не смог их удержать, они мчались без дороги, по скалам. Вдруг сломалась ось колесницы, царевич запутался в вожжах, и кони поволокли его по земле, усеянной камнями. Тело его превратилось в сплошную рану, и он умер на руках Терамена. Перед смертью Ипполит сказал, что отец напрасно возвёл на него обвинение.

Тесей в ужасе, он винит Федру в смерти сына. Та признает, что Ипполит был невинен, что это она была «по воле высших сил... зажжена кровосмесительной неодолимой страстью». Энона, спасая её честь, оклеветала Ипполита Эноны теперь нет, а Федра, сняв с невинного подозрения, кончает свои земные мучения, приняв яд.

«Тартюф» Мольера, краткое содержание.

В доме почтенного Оргона по приглашению хозяина обосновался некий г-н Тартюф. Оргон души в нем не чаял, почитая несравненным образцом праведности и мудрости: речи Тартюфа были исключительно возвышенны, поучения — благодаря которым Оргон усвоил, что мир являет собой большую помойную яму, и теперь и глазом не моргнул бы, схоронив жену, детей и прочих близких — в высшей мере полезны, набожность вызывала восхищение; а как самозабвенно Тартюф блюл нравственность семейства Оргона...

Из всех домочадцев восхищение Оргона новоявленным праведником разделяла, впрочем, лишь его матушка г-жа Пернель. Эльмира, жена Оргона, её брат Клеант, дети Оргона Дамис и Мариана и даже слуги видели в Тартюфе того, кем он и был на самом деле — лицемерного святошу, ловко пользующегося заблуждением Оргона в своих немудрёных земных интересах: вкусно есть и мягко спать, иметь надёжную крышу над головой и ещё кой-какие блага.

Домашним Оргона донельзя опостылели нравоучения Тартюфа, своими заботами о благопристойности он отвадил от дома почти всех друзей. Но стоило только кому-нибудь плохо отозваться об этом ревнителе благочестия, г-жа Пернель устраивала бурные сцены, а Оргон, тот просто оставался глух к любым речам, не проникнутым восхищением перед Тартюфом. Когда Оргон возвратился из недолгой отлучки и потребовал от служанки Дорины отчёта о домашних новостях, весть о недомогании супруги оставила его совершенно равнодушным, тогда как рассказ о том, как Тартюфу случилось объесться за ужином, после чего продрыхнуть до полудня, а за завтраком перебрать вина, преисполнила Оргона состраданием к бедняге.

Дочь Оргона, Мариана, была влюблена в благородного юношу по имени Валер, а её брат Дамис — в сестру Валера. На брак Марианы и Валера Оргон вроде бы уже дал согласие, но почему-то все откладывал свадьбу. Дамис, обеспокоенный собственной судьбой, — его женитьба на сестре Валера должна была последовать за свадьбой Марианы — попросил Клеанта разузнать у Оргона, в чем причина промедления. На расспросы Оргон отвечал так уклончиво и невразумительно, что Клеант заподозрил, не решил ли тот как-то иначе распорядиться будущим дочери.

Каким именно видит Оргон будущее Марианы, стало ясно, когда он сообщил дочери, что совершенства Тартюфа нуждаются в вознаграждении, и таким вознаграждением станет его брак с ней, Марианой. Девушка была ошеломлена, но не смела перечить отцу. За неё пришлось вступиться Дорине: служанка пыталась втолковать Оргону, что выдать Мариану за Тартюфа — нищего, низкого душой урода — значило бы стать предметом насмешек всего города, а кроме того — толкнуть дочь на путь греха, ибо сколь бы добродетельна ни была девушка, не наставлять рога такому муженьку, как Тартюф, просто невозможно. Дорина говорила очень горячо и убедительно, но, несмотря на это, Оргон остался непреклонен в решимости породниться с Тартюфом.

Мариана была готова покориться воле отца — так ей велел дочерний долг. Покорность, диктуемую природной робостью и почтением к отцу, пыталась преобороть в ней Дорина, и ей почти удалось это сделать, развернув перед Марианой яркие картины уготованного им с Тартюфом супружеского счастья.

Но когда Валер спросил Мариану, собирается ли она подчиниться воле Оргона, девушка ответила, что не знает. В порыве отчаяния Валер посоветовал ей поступать так, как велит отец, тогда как сам он найдёт себе невесту, которая не станет изменять данному слову; Мариана отвечала, что будет этому только рада, и в результате влюблённые чуть было не расстались навеки, но тут вовремя подоспела Дорина. Она убедила молодых людей в необходимости бороться за своё счастье. Но только действовать им надо не напрямик, а окольными путями, тянуть время, а там уж что-нибудь непременно устроится, ведь все — и Эльмира, и Клеант, и Дамис — против абсурдного замысла Оргона,

Дамис, настроенный даже чересчур решительно, собирался как следует приструнить Тартюфа, чтобы тот и думать забыл о женитьбе на Мариане. Дорина пыталась остудить его пыл, внушить, что хитростью можно добиться большего, нежели угрозами, но до конца убедить его в этом ей не удалось.

Подозревая, что Тартюф неравнодушен к жене Оргона, Дорина попросила Эльмиру поговорить с ним и узнать, что он сам думает о браке с Марианой. Когда Дорина сказала Тартюфу, что госпожа хочет побеседовать с ним с глазу на глаз, святоша оживился. Поначалу, рассыпаясь перед Эльмирой в тяжеловесных комплиментах, он не давал ей и рта раскрыть, когда же та наконец задала вопрос о Мариане, Тартюф стал заверять её, что сердце его пленено другою. На недоумение Эльмиры — как же так, человек святой жизни и вдруг охвачен плотской страстью? — её обожатель с горячностью отвечал, что да, он набожен, но в то же время ведь и мужчина, что мол сердце — не кремень... Тут же без обиняков Тартюф предложил Эльмире предаться восторгам любви. В ответ Эльмира поинтересовалась, как, по мнению Тартюфа, поведёт себя её муж, когда услышит о его гнусных домогательствах. Перепуганный кавалер умолял Эльмиру не губить его, и тогда она предложила сделку: Оргон ничего не узнает, Тартюф же, со своей стороны, постарается, чтобы Мариана как можно скорее пошла под венец с Валером.

Все испортил Дамис. Он подслушал разговор и, возмущённый, бросился к отцу. Но, как и следовало ожидать, Оргон поверил не сыну, а Тартюфу, на сей раз превзошедшему самого себя в лицемерном самоуничижении. В гневе он велел Дамису убираться с глаз долой и объявил, что сегодня же Тартюф возьмёт в жены Мариану. В приданое Оргон отдавал будущему зятю все своё состояние.

Клеант в последний раз попытался по-человечески поговорить с Тартюфом и убедить его примириться с Дамисом, отказаться от неправедно приобретённого имущества и от Марианы — ведь не подобает христианину для собственного обогащения использовать ссору отца с сыном, а тем паче обрекать девушку на пожизненное мучение. Но у Тартюфа, знатного ритора, на все имелось оправдание.

Мариана умоляла отца не отдавать её Тартюфу — пусть он забирает приданое, а она уж лучше пойдёт в монастырь. Но Оргон, кое-чему научившийся у своего любимца, глазом не моргнув, убеждал бедняжку в душеспасительности жизни с мужем, который вызывает лишь омерзение — как-никак, умерщвление плоти только полезно. Наконец не стерпела Эльмира — коль скоро её муж не верит словам близких, ему стоит воочию удостовериться в низости Тартюфа. Убеждённый, что удостовериться ему предстоит как раз в противном — в высоконравственности праведника, — Оргон согласился залезть под стол и оттуда подслушать беседу, которую будут наедине вести Эльмира и Тартюф.

Тартюф сразу клюнул на притворные речи Эльмиры о том, что она якобы испытывает к нему сильное чувство, но при этом проявил и известную расчётливость: прежде чем отказаться от женитьбы на Мариане, он хотел получить от её мачехи, так сказать, осязаемый залог нежных чувств. Что до нарушения заповеди, с которым будет сопряжено вручение этого залога, то, как заверял Эльмиру Тартюф, у него имеются свои способы столковаться с небесами.

Услышанного Оргоном из-под стола было достаточно, чтобы наконец-то рухнула его слепая вера в святость Тартюфа. Он велел подлецу немедленно убираться прочь, тот пытался было оправдываться, но теперь это было бесполезно. Тогда Тартюф переменил тон и, перед тем как гордо удалиться, пообещал жестоко поквитаться с Оргоном.

Угроза Тартюфа была небезосновательной: во-первых, Оргон уже успел выправить дарственную на свой дом, который с сегодняшнего дня принадлежал Тартюфу; во-вторых, он доверил подлому злодею ларец с бумагами, изобличавшими его родного брата, по политическим причинам вынужденного покинуть страну.

Надо было срочно искать какой-то выход. Дамис вызвался поколотить Тартюфа и отбить у него желание вредить, но Клеант остановил юношу — умом, утверждал он, можно добиться большего, чем кулаками. Домашние Оргона так ещё ничего не придумали, когда на пороге дома объявился судебный пристав г-н Лояль. Он принёс предписание к завтрашнему утру освободить дом г-на Тартюфа. Тут руки зачесались уже не только у Дамиса, но и у Дорины и даже самого Оргона.

Как выяснилось, Тартюф не преминул использовать и вторую имевшуюся у него возможность испортить жизнь своему недавнему благодетелю: Валер принёс известие о том, что негодяй передал королю ларец с бумагами, и теперь Оргону грозит арест за пособничество мятежнику-брату. Оргон решил бежать пока не поздно, но стражники опередили его: вошедший офицер объявил, что он арестован.

Вместе с королевским офицером в дом Оргона пришёл и Тартюф. Домашние, в том числе и наконец прозревшая г-жа Пернель, принялись дружно стыдить лицемерного злодея, перечисляя все его грехи. Тому это скоро надоело, и он обратился к офицеру с просьбой оградить его персону от гнусных нападок, но в ответ, к великому своему — и всеобщему — изумлению, услышал, что арестован.

Как объяснил офицер, на самом деле он явился не за Оргоном, а для того, чтобы увидеть, как Тартюф доходит до конца в своём бесстыдстве. Мудрый король, враг лжи и оплот справедливости, с самого начала возымел подозрения относительно личности доносчика и оказался как всегда прав — под именем Тартюфа скрывался негодяй и мошенник, на чьём счету великое множество тёмных дел. Своею властью государь расторг дарственную на дом и простил Оргона за косвенное пособничество мятежному брату.

Тартюф был с позором препровождён в тюрьму, Оргону же ничего не оставалось, кроме как вознести хвалу мудрости и великодушию монарха, а затем благословить союз Валера и Марианы.

14.Русская литература XVIIв.

Литературные процессы в русской культуре XVII в. Перестройка средневековой жанровой системы: эволюция старых жанров и появление новых. Усиление авторского начала. Публицистическая литература Смутного времени. Повествовательная проза второй половины века. Рост интереса к частной жизни и индивидуальным судьбам. Бытовая и авантюрная «плутовская» повесть («Повесть о Горе-Злосчастии», «Повесть о Савве Грудцыне», «Повесть о Фроле Скобееве»). Тема трагической судьбы молодого поколения, старающегося порвать со старыми формами семейно-бытового уклада. Бунт личности против судьбы. Монастырь как избавление от Горя. Значение Слова в ситуации церковного раскола.

Автобиографическое произведение «Житие протопопа Аввакума». Изложение основ «старой веры». Значимость голоса автора. Особенности художественного языка Аввакума («вяканье»).

Особый характер русского барокко: частичное возвращение к средневековым принципам в стиле и мировоззрении. «Ренессансные» функции русского барокко. Силлабическая поэзия ( Симеон Полоцкий и др.). Витиеватость стиля, «плетение словес», любовь к контрастам.

Общую характеристику литературы XVII в. дает академик Д.С. Лихачев: « Если кратко, в немногих словах, определить значение XVII в. в истории русской литературы и русской культуры в целом, то приходится сказать, что главное было в том, что век этот был веком постепенного перехода от древней литературы к новой, соответственно переходу России от средневековой культуры - к культуре нового времени. XVII в. в России принял на себя функцию эпохи Возрождения, но принял в особых условиях и в сложных обстоятельствах, а потому и сам был «особым», неузнанным в своем значении.... Русская литература на грани XVI-XVII вв. стояла перед необходимостью подчинения литературы личностному началу, выработки личностного творчества и стабильного авторского текста произведений. Она стояла перед необходимостью освобождения всей системы литературных жанров, от их подчинения «деловым» задачам и создания общих форм литературы с западноевропейскими. Развитие литературных направлений, театра и стихотворства, активизация читателей и освобождение литературы от подчинения церковным и узкогосударственным интересам, проявление самостоятельности писательских мнений, оценок и т.д. - все это должно было появиться в XVII в., чтобы сделать возможным окончательный переход во второй четверти XVIII в. к новой структуре литературы, к новому типу литературного развития и к новому типу взаимоотношений с литературами европейского Запада».

Литература XVII в. продолжает оставаться многожанровой. Но освоенные прежними поколениями традиции и жанровые нормы нарушаются, приобретают новые черты межжанрового характера, появляются новые жанры со своими особенностями, языком, манерой изложения, в текст включается диалог, описание природы.

XVII век - время заката древней формы исторических произведений - летописей. Это последний век летописания.

Во второй половине века появились новые своды. Один по заказу патриарха Никона (1652 г.), другой - по случаю заключения «Вечного мира» с Речью Посполитой. Все они составлены в Москве и носят сугубо официальный характер.

Появились новые исторические произведения переходного типа от летописи к обобщающему историческому труду. Ученый и писатель, выпускник Славяно-греко-латинской академии Сильвестр Медведев написал труд «Созерцание краткое лет 7190, 7191 и 7192, в них же что содеяся во гражданстве». Это своеобразная монография, где описаны события с конца правления царя Федора Алексеевича, Московское восстание 1682 г., начало правления Софьи. Труд Сильвестра можно назвать историко-публицистическим произведением.

Воссоединение Украины с Россией дало толчок к созданию первого русского печатного сочинения по истории. Украинский ученый, архимандрит Киево-Печерского монастыря Иннокентий Гизель написал «Синопсис», где дан краткий и популярный очерк русской истории с упором на единство судеб России и Украины. «Синопсис» переиздавался десятки раз и использовался как учебник по русской истории.

Важным шагом в развитии исторической мысли явился обширный труд Андрея Лызлова «Скифская история» (90-е гг. XVII в.), посвященный борьбе русского народа и его соседей против монголо-татар и турок.

Центральное место в литературе заняли исторические сюжетные повести, носившие публицистический характер. Группа таких повестей - «Временник дьяка Ивана Тимофеева», «Сказание Авраама Палицина», «Иное сказание» и др. - были откликом на события Смутного времени.

«Сказание келаря Троице-Сергиевой Лавры Авраамия Палицина» - обширное произведение, в нем 77 глав. Автор излагает свое понимание причин Смуты и последующих событий. Государственные деятели изображаются в «Сказании» сложными, противоречивыми личностями, в которых добро сочетается со злом (Борис Годунов), коварными и беспомощными (Василий Шуйский). Это было новаторством по сравнению с принципами средневековой литературы, где герой являлся однозначно положительным и где ему противостоял столь же однозначно отрицательный персонаж. Новаторством стало и смелое введение в ткань повествования личности самого автора, подчеркивание его личного участия в событиях.

Широкое распространение, наряду с исторической, получает бытовая повесть. Примером ее может служить «Повесть о Горе-Злосчастии» ( см. ниже), написанная неизвестным автором. Ее герой - молодой человек из купеческой семьи покидает отчий дом и пытается жить своим умом, но постоянно терпит неудачи. Впервые в русской литературе героем становится «несчастный» человек, неудачник, вызывающий сочувствие автора. В авторском сочувствии этому греховному человеку проявилась новая для того времени гуманистическая тенденция: прежде сострадать подобному герою было невозможно.

Полный социальными конфликтами XVII в. вызвал к жизни новый жанр - демократическую сатиру. Сатирические повести создавались в среде посадского населения, подьячих, низшего духовенства. Это повести-пародии на судопроизводство («Повесть о Шемякином суде», «Повесть о Ерше Ершовиче»), на житийные произведения («Слово о бражнике»), на упадок нравов в церковной («Калязинская челобитная») и городской («Служба кабаку») среде.

Новым жанром стали мемуары. Этот жанр освоен идеологом Раскола - протопопом Аввакумом («Житие протопопа Аввакума, им самим написанное»). Составить представление об идеологии Раскола XVII в. позволяют и другие труды Аввакума, где он выступает как яркий старообрядческий публицист: «Книга бесед» и «Книга обличений».

Книжная поэзия - еще одно новшество российской словесности XVII в. Стихи известны уже в первой трети века, но временем расцвета силлабической поэзии стала его вторая половина - это рифмованные стихи и драматургия. Их зачинатели - Симеон Полоцкий и его ученики - Карион Истомин и Сильвестр Медведев. Первые театральные представления состоялись в 1672 г. в придворном театре царя Алексея Михайловича. Для театра С. Полоцкий написал несколько пьес, где были подняты серьезные нравственные, политические и философские проблемы, отражавшие сложное и богатое событиями время.

Таким образом, русская литература XVII в. начала освобождаться от средневековых традиций; подтачивалось церковно-схоластическое мировоззрение и ему на смену приходило более реалистическое видение действительности. Был подготовлен переход русской словесности от средневековья к Новому времени.

Повесть о Горе-Злочастии», краткое содержание.

Начинается «Повесть» с того, что автор вписывает свою историю в общебиблейский контекст и рассказывает о первом грехе человечества, грехе Адама и Евы. И вот, как Господь разгневался некогда на людей, но при этом, наказывая, приводит на путь спасения, так и родители воспитывают своих детей. Молодца родители учат жить «в разуме и беззлобии». Родители наставляют молодца не ходить «в пиры и в братчины», не пить много, не прельщаться женщинами, бояться глупых друзей, не обманывать, не брать чужого, выбирать надёжных друзей. Все наставления родителей так или иначе связаны с традиционным семейным укладом. Залогом благополучия человека, таким образом, является связь с семьёй, родом, традицией.

Молодец же пытается жить своим умом, а объясняет автор это желание тем, что молодец «был в то время се мал и глуп, не в полном разуме и несовершенен разумом». Он заводит себе друзей, причём один из них является как бы названым братом, который и зазывает молодца в кабак. Юноша внимает сладким речам «надёжного друга», много пьёт, пьянеет и засыпает прямо в кабаке.

Наутро он оказывается ограбленным — «друзья» оставляют ему только «гунку кабацкую» (рубище) и «лапотки-отопочки» (стоптанные лапти). Бедного, его уже не принимают вчерашние «друзья», никто не хочет ему помочь. Молодцу становится стыдно возвращаться к отцу и матери «и к своему роду и племени». Он уходит в дальние страны, там случайно забредает в какой-то город, находит некий двор, где идёт застолье. Хозяевам нравится, что молодец ведёт себя «по писанному учению», то есть так, как и учили его родители. Его приглашают за стол, угощают. Но молодец кручинится, а после признаётся при всех в том, что ослушался родителей, и спрашивает совета, как жить на чужой стороне. Люди добрые советуют молодцу жить по традиционным законам, то есть повторяют и дополняют наставления отца и матери.

И действительно, первое время дела у молодца идут хорошо. Он начинает «жити умеючи», наживает состояние, находит хорошую невесту. Дело идёт к свадьбе, но тут-то герой и совершает ошибку: он хвастается тем, чего достиг, перед гостями. «Всегда гнило слово похвально», — отмечает автор. В этот момент молодца подслушивает Горе-Злочастие и решает его извести. С этих пор Горе-Злочастие является непременным спутником молодца. Оно уговаривает его пропивать своё имущество в кабаке, ссылаясь на то, что «и из раю нагих, босых не выгонят». Молодец слушается Горе-Злочастие, пропивает все деньги и только после этого спохватывается и пытается избавиться от своего спутника — Горя-Злочастия. Попытка броситься в реку оказалась неудачной. Горе-Злочастие уже подстерегает молодца на берегу и заставляет его полностью покориться себе.

Благодаря встрече с добрыми людьми в судьбе молодца опять намечается поворот: его пожалели, выслушали его рассказ, накормили и обогрели перевозчики через реку. Они же переправляют его через реку и советуют отправиться к родителям за благословением. Но как только молодец остаётся один, Горе-Злочастие снова начинает его преследовать. Пытаясь избавиться от Горя, молодец обращается в сокола, Горе превращается в кречета; молодец — в голубя, Горе — в ястреба; молодец — в серого волка, Горе — в стаю гончих собак; молодец — в ковыль, Горе — в косу; молодец — в рыбу, Горе идёт за ним с неводом. Молодец опять оборачивается в человека, но Горе-Злочастие не отстаёт, научая молодца убить, ограбить, чтобы молодца «за то повесили, или с камнем в воду посадили». Наконец заканчивается «Повесть» тем, что молодец идёт постригаться в монастырь, куда Горю-Злочастию уже дороги нет, и оно остаётся за воротами.

 

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться: