Терроризм как угроза современной политической системе мира

Терроризм представляет собой одну из наиболее серьезных проблем, которая не только обострилась в конце XX — начале XXI в., но и оказалась, по сути, в числе главных угроз безопасности, тем более что современные его формы обладают целым рядом новых черт. Это обусловлено, во-первых, уровнем технологического развития и возможностями воз действия на мир, в результате чего масштабные террористические акты могут совершаться небольшой группой людей ил и даже одним человеком. Во-вторых, в современном мире разнообразен потенциальный спектр террористических организаций (национальные и культурные символы, правительственные здания, места большого скопления людей и т.п.), а также типов оружия, которое может использоваться. В-третьих, современные террористы, или, по определению У. Лакьюэра), террористы эпохи постмодерна, совместно с другими криминальными структурами ищут союзников в государственных учреждениях, что ведет к коррупции. Тратятся значительные суммы на подкуп чиновников, а также спецслужб, призванных предотвращать незаконную деятельность.

Однако бесспорно важно в определении терроризма то, что, во-первых, это политически мотивированные насильственные действия или их угроза, во-вторых, они направлены против мирных граждан, а не только непосредственно в отношении власти. Именно в отношении них совершаются террористические акты с целью реализации тех или иных политических целей. Терроризм в значительной степени ориентирован на достижение психологического эффекта. Поэтому террористы, как правило, заинтересованы в том, чтобы их акты нашли как можно более широкое освещение в средствах массовой информации. Психологический эффект имеет множественную направленность, в том числе привлечение внимания к своей организации и ее целям, демонстрацию возможностей, формирование страха у населения или определенных его групп и т.п.

Другая важная особенность при определении терроризма заключается в том, что осуществляют его негосударственные акторы. Поэтому любые вооруженные действия, пусть неоправданные и незаконные (например, захват Ираком Кувейта в начале 1990-х), не попадают под определения терроризма. В то же время государство может, так или иначе, оказывать поддержку террористическим организациям (в том числе финансовую или в форме предоставления территории под базы, отказа в выдаче террористов, одобрения их действий и т.п.). В связи с этим появился термин «государственный терроризм». США, например, называют даже государства, которые, по их мнению, попадают в эту категорию. Однако государство в таких случаях практически никогда не берет на себя ответственность за содействие терроризму, и доказать его причастность к этому довольно сложно.

Период конца XX — начала XXI в., когда политическая структура мира находится в процессе кардинальных перемен, представляет собой «благодатную почву» для развития терроризма. В современных условиях глобализации террористы часто действуют вне национальных границ. Поэтому говорят о международном терроризме, или транснациональном терроризме (что точнее), который подразумевает использование территории или вовлечение граждан в террористические действия более чем одной страны. И хотя довольно трудно очертить границы между терроризмом внутренним и международным, поскольку практически все достаточно крупные террористические организации имеют связи за пределами национальных границ, все же особенность первого в том, что вызов бросается не конкретному государству или группе государств, а модели развития мира. Построение транснациональных террористических структур по сетевому принципу и нахождение структурных подразделений во многих государствах мира сильно осложняет борьбу с ним.

Террористические действия нередко входят в арсенал средств борьбы различных этнических, религиозных и других групп, фактически являясь как формой политической борьбы, так и выгодным бизнесом. Между разными террористическими организациями установлены хорошие связи, в том числе военные и коммерческие. Некоторые взаимодействуют и с криминальными структурами, в частности, связанными с торговлей наркотиками. Доходы от продажи наркотиков нередко идут на финансирование террористических актов.

Особую озабоченность вызывает возможность доступа террористических организаций к современным типам оружия и средствам массового уничтожения. Так, в марте 1995 г. японская религиозная секта «Аум Синрикё» совершила террористический акт с применением нервно-паралитического газа в метро, из-за чего 10 человек погибли и около 5000 вынуждены были обратиться за медицинской помощью. Однако одно из самых больших потрясений за последние годы произвели действия террористов 11 сентября 2001 г., когда в США было угнано сразу несколько самолетов, которые, как известно, террористы направили на здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, а также на Пентагон. Еще один самолет разбился с пассажирами, но в этом случае хотя бы удалось избежать гораздо больших жертв. Результаты поражения оказались сравнимыми с разрушительным эффектом при ракетной атаке.

Данный террористический акт поставил многие вопросы безопасности по-иному. Раньше многие оценки выводились из расчета времени полета баллистических ракет. Сейчас этот показатель недостаточен. Второй момент связан с определением источника агрессии. Если прежде в стратегических концепциях под «агрессором» понималось одно или несколько государств, то сегодня это понятие становится крайне аморфным. Международные террористы, с одной стороны, имеют базы, как правило, в различных странах, с другой — непосредственно и открыто не связаны с государственными структурами (если исключить возможность создания коррупции). Они выступают, как отмечалось, в качестве самостоятельных акторов на мировой арене. Наконец, сами угрозы оказываются крайне неопределенными: сегодня это — «таран» зданий гражданскими самолетами, завтра может быть отравление воды мегаполиса или газовая атака в метро. Наконец, последний важнейший момент, связанный с уроками 11 сентября 2001 г.: и правительства отдельных стран (даже такой мощной, как США) и международное сообщество в целом оказались неготовыми к адекватным ответам. Трагические события в Москве 23—26 октября 2002 г., связанные с захватом заложников в театральном центре, еще раз подтвердили новые параметры современных угроз: неожиданность (нет даже нескольких минут для подготовки к отражению нападения), множественность и разнородность целей, а также средств нападения.

Другая сфера современного терроризма — кибертерроризм, в том числе информационный, связанный с возможностью дестабилизации работы компьютерных систем и сетей. Учитывая роль таких систем в современном мире, легко представить себе последствия вызванных этим крупных сбоев в работе транспорта, связи, энергоснабжения, правительственных и полицейских структур — так называемых «критических инфраструктур» современного общества. Особенность кибертерроризма заключается в том, отмечает отечественный исследователь А. Федоров, что он может быть «составной частью или средством обеспечения другого теракта, более масштабного и имеющего другую направленность. Мало того, можно ожидать, что именно он может стать сутью и обязательным элементом всех будущих (если такие беды не удастся предотвратить), уже супертеррористических, актов».

Угроза информационного терроризма осознается довольно хорошо разными международными акторами. Угроза кибертерроризма представляет для человечества опасность, сравнимую с ядерной, химической, бактериологической войнами.

Все это и побуждает государства согласовывать свои действия в борьбе с терроризмом. Принят, например, целый ряд международных соглашений, в частности, по обеспечению безопасных гражданских авиа-и морских перевозок (Международные конвенции 1963, 1970, 1988 гг.); по борьбе с захватом заложников (1979); защите ядерных материалов (1980). Международный терроризм получил осуждение в 1985 г. на ГА ООН, где была принята соответствующая Резолюция. Вопрос о борьбе с терроризмом неоднократно ставился на встречах глав государств, в том числе членов «Большой восьмерки», а также на совещаниях более низкого уровня, организованных этими странами (например, в Оттаве — 1995, Париже — 1996, Москве — 1999 г.).

Специальные подразделения по борьбе с терроризмом существуют во многих странах, включая Россию. Координация национальных усилий в практическом плане осуществляется в том числе и по линии Интерпола.

(Из лекций) Консервативная энциклопедия

Многие современные интерпретации терроризма строятся на основе известной формулы Карла Шмитта, согласно которой «феномен политического может быть понят только в контексте постоянно сохраняющейся возможности деления на друзей и врагов, вне зависимости от того, как эта возможность влияет на мораль, эстетику или экономику». Шмиттианские идеи могут быть применены к анализу проблем терроризма в силу того обстоятельства, что в триаде «Суверен – Друг – Враг» ключевым для К. Шмитта является ее первый элемент. Немецкий мыслитель постулирует, что «законодатель должен сам учитывать то, что ему не удается все предусмотреть». Глобализация террора заставляет нас по-новому услышать слова о том, что чрезвычайные обстоятельства требуют от Суверена «делать все, что он сочтет нужным», причем «все наказания и меры, заявленные в отношении бунтовщиков, заранее ратифицируются».

Мы указываем на К. Шмитта как на эмблему консервативной энциклопедии, поскольку

для него важнее всего было противопоставить своим либеральным оппонентам тезис о

том, что без политики исключений «государство и конституция могли бы погибнуть из-за своей легальности»10. Исходя из этого, он и пытался объяснить природу чрезвычайных мер в отношении вызовов безопасности и их постепенную институционализацию:

«рамки правовой системы никогда не могут быть настолько широки, чтобы формализован был сам процесс приведения приговора в исполнение». Соответственно, вопрос о том, кто принимает решения в случаях, не регламентированных в правовом отношении,

становится вопросом о суверенитете. Переводя К. Шмитта на современный язык начала XXI в., можно утверждать, что ответ на вызовы терроризма либо формулируется Сувереном, либо он не формулируется вообще. Шмиттианский Суверен – это тот, кто делает «исключения, которые разрешены»; тот, кто «может непосредственно, во всей полноте своего могущества выступить на защиту общественной безопасности и существования государства».

Большинство современных подходов к «грамматике терроризма» так или иначе включают в себя шмиттианский ингредиент, однако трактуется он очень по-разному. Две интерпретации К.Шмитта – постструктуралистская и конструктивистская – кажутся существенными в рамках анализа современного антитеррористического дискурса.

 

Конструктивистская энциклопедия

Интерпретация идей К. Шмитта, сформулированная в рамках конструктивистской парадигмы, состоит в недостаточности простого постулирования фигуры Суверена как точки отсчета для всей последующей системы рассуждений о безопасности. Фундаментальная проблема, выявляемая в ходе конструктивистского прочтения К.Шмитта, состоит в том, что его формула политического соединяет два параметра, которые его критики предпочитают разводить по разные стороны: это а) восприятие мира сквозь призму друзей и врагов и б) признание источником такого деления чистое волевое решение Суверена. Однако, с логической точки зрения, процедура опознания друзей и врагов не обязательно ограничивается суверенным жестом номинации на эти вакантные должности, равно как и волевые решения Суверена совсем не обязательно должны иметь в качестве своих референтов фигуры друзей и врагов.

Жак Деррида в этом смысле идет дальше К. Шмитта: враг для него не является фигурой данной (продолжая эту логику, можно привести массу вариантов, когда ситуация безопасности не базируется на вычленяемой фигуре Другого – например, война с бедностью или война с террором). Деррида говорит о том, что «для идентификации врага я должен признать его, но таким образом, чтобы и он тоже признал меня. В этом взаимном признании все дело». То есть, процесс опознания врага предполагает в качестве неотъемлемого компонента самоидентификацию нас самих.

Схему К. Шмитта, делящую объекты внешних коммуникаций государства на друзей и

врагов, справедливо пытается усовершенствовать и французский философ Ален Бадью.

Его мысль состоит в том, что в этой схеме проблематизации подлежат не столько концептуальные персонажи друзей и врагов, сколько те, кто (часто вынужденно) (пере)определяет себя по отношению к ним. Такая постановка вопроса, по сути, повторяет известный тезис социального конструктивизма о том, что политика – это создание нас через определение их.

А. Бадью, таким образом, переносит внимание со шмиттианской пары Друг – Враг на

другую пару: Мы – Они. Ему важно понять, «что это за «некое мстящее за себя мы», которое сталкивается с терроризмом»? В качестве основы для размышлений он предлагает три варианта: мы – это Запад, общество, демократия. Рассмотрим каждый из предложенных вариантов более подробно.

‰ Мы как Запад представляется наименее плодотворным вариантом рефлексии, поскольку чисто географические категории здесь вряд ли очевидны. Не Запад не в меньшей степени ощущает себя жертвой терроризма, чем страны Европы или Северной Америки. При этом, например, турецкие эксперты видят природу терроризма иначе, чем американские, – не столько в криминальных, сколько в идеологических, религиозных и даже культурных установках отдельных групп. Из этого следует иная стратегия противодействия терроризму, скорее связанная не с обрубанием финансовых потоков, питающих терроризм из незаконных источников, а с продуманной социальной политикой в проблемных регионах, вовлечением в политические процессы этнических групп, склонных к массовому насилию, и т.д.

‰ Мы как общество. Эта линия рассуждений фактически выводит нас на признание

того обстоятельства, что борьба с террором заставляет нас в новом свете зафиксировать границу, отделяющую Социальное от не Социального, то есть от «хаоса, полного разложения, распада всех социальных связей». В практическом плане речь может идти, в частности, об обсуждении возможностей общественных организаций (включая профессиональные ассоциации, этнические диаспоры, религиозные общины и т.д.) в профилактике терроризма. Есть основания предполагать, что страны Запада в ближайшее время попытаются создать ряд прецедентов в плане взаимодействия государственных и негосударственных инстанций в борьбе против терроризма и предложат эту модель другим странам.

‰ Мы как демократия. Такая постановка вопроса кажется наиболее релевантной,

поскольку ключевой темой, обсуждаемой в настоящее время экспертами в контексте борьбы с терроризмом, является соотношение двух категорий – безопасности и демократических свобод. Есть точка зрения о том, что безопасность как

концепт выходит за пределы нормальной политики15. Практически во всех странах

Запада существует понимание того, что чрезвычайность угроз терроризма требует чрезвычайных мер, в значительной степени подразумевающих пересмотр традиционных представлений о правах человека. За последние годы законодательства практически всех стран, столкнувшихся с вызовами террористов, были дополнены новыми статьями, ограничивающими права граждан (на тайну переписки и переговоров, на распространение информации и пр.) и одновременно ужесточающими наказание за пособничество терроризму и пропаганду его идей.

В Турции, например, уголовному преследованию подвергаются лица, участвующие (в том числе и анонимно) в публичных акциях, поддерживающих насилие, а также родители, чьи дети вовлечены в деятельность террористических движений.

В этой связи можно предположить, что магистральной линией политических дебатов в

большинстве стран Запада (в парламентском или предвыборном форматах) на долгие

годы вперед станет, во-первых, обсуждение легитимности экстраординарных мер, связанных с противодействием терроризму; и, во-вторых, установление зависимости антитеррористических мер от политики в области иммиграции и предоставления убежища (наиболее типичным примером в этом плане, пожалуй, пока является Великобритания).

С моей точки зрения, А.Бадью можно понять в том смысле, что угроза терроризма меняет представления его реальных или потенциальных жертв о том, что такое Запад, общество и демократия. Однако его триаду, на наш взгляд, следовало бы дополнить еще одним элементом, который, возможно, дает даже более содержательный ответ на вопрос о том, как мы, мишени терроризма, воспринимаем самих себя и конструируем свою идентичность. Речь идет о существенно новых акцентах в понимании того, что представляет собой политика.

Эволюцию этого концепта можно проследить, отталкиваясь от широко распространенного в рамках копенгагенской школы, находящейся на пересечении школы исследования мира (peace research), социального конструктивизма и английской школы международных отношений, представления о том, что политика должна быть логически и концептуально отграничена от «безопасности». Представление некой ситуации как проблемы безопасности, следуя этой (в известном смысле, контр-шмиттианской) логике, означает ее вывод за пределы политического пространства, поскольку требует применения чрезвычайных мер, не вписывающихся в существующую нормативную базу16. Другими словами, «политика» – это феномен нормального состояния общества, в то время как безопасность – неизбежный атрибут ситуаций исключительных, экстраординарных.

Однако события 11 сентября 2001 г. дали толчок к пересмотру необходимости отделения сферы политики (правила) от сферы безопасности (исключения). По сути, произошел возврат к шмиттианскому пониманию того, что в основе представлений о политике лежит война как экстремальное, но неизбежное выражение реакции государства на вызовы безопасности. Вот как об этом пишут Майкл Хардт и Антонио Негри: война «становится общей матрицей для всех отношений власти и техник доминирования… вится общей матрицей для всех отношений власти и техник доминирования… Особенностью нашей эпохи является то, что война превратилась из конечного элемента в цепи последствий власти … в ее изначальный компонент, становясь у истоков политики как таковой… Если ранее войну пытались регулировать посредством правовых структур, то сейчас война сама стала регулятором посредством конструирования и навязывания

своей правовой рамки».

Иными словами, в начале XXI в. чрезвычайность оказывается органически встроенной в

наше понимание политического. Политика, таким образом, предполагает не только при$

знание субъектности Другого (Чужого) в качестве оппонента, соперника или врага, но и

выработку особых, нестандартных инструментов для решения вытекающих из этого

проблем.

Постструктуралистская энциклопедия

Другая интерпретация К. Шмитта, сформулированная в рамках постструктуралистской

традиции, содержит в себе, по меньшей мере, три отрицания.

Во-первых, постструктуралистская энциклопедия отрицает возможность описания отношений между Сувереном и террористами как отношений межсубъектных в строгом смысле этого слова. Этот аргумент распадается на две половинки.

С одной стороны, постструктуралистская энциклопедия ставит под большое сомнение неизбежность фигуры Суверена как субъекта безопасности. Как мы упоминали выше, К. Шмитт постулирует необходимость всемогущего Политического Субъекта, возникающего в акте решения. На первый взгляд, может показаться, что эта его идея популярнасреди некоторых постструктуралистов: показательно, например, настойчивое упоминание о фигуре Мастера такими философами, как, например, Славой Жижек. Жижековский Мастер изобретает свои означающие с тем, чтобы придать гармонию хаосу слов (терроризм – несомненно, один из таких означающих). Тезис, объединяющий К. Шмитта и С. Жижека, может звучать следующим образом: так называемые состояния исключения, особенно актуализирующиеся в связи с войной против террора, требуют Субъекта, обладающего характеристиками Суверена и не связанного в своей деятельности какими-либо ограничениями. Перефразируя Э. Лаклау, можно сказать, что у такого гипотетического Субъекта нет причин объясняться по поводу того или иного решения18.

Однако здесь необходимо сделать две существенные оговорки. Первая состоит в том,

что Мастер у С. Жижека в отличие от Суверена у К. Шмитта – это скорее фигура дискурса, чем фигура политики. Во-вторых, есть сильное подозрение, что для С. Жижека Мастер как некое начало, упорядочивающее дискурс, необходим только для того, чтобы впоследствии было что деконструировать. Его фигура оказывается не только внутренне несовершенной, но и содержит в себе зерна саморазрушения. Ссылаясь на М. Фуко, можно утверждать, что суверенный Субъект никогда не может быть абсолютно полным и законченным; более того, сам Субъект является производным от операций власти. Вторая оговорка касается того, что Субъект никогда полностью не контролирует результаты своих действий, которые обречены на то, чтобы неизбежно отличаться от первоначальных планов. И именно в этом пункте скептицизм в отношении фигуры Суверена распространяется на фигуру его противника: источник террористической угрозы тоже не может быть признан Субъектом в строгом смысле этого слова. Скорее, мы имеем сетевую, децентрованную конструкцию терроризма, которую сложно определить через категорию субъекта. Во-вторых, постструктуралистская «энциклопедия» отрицает релевантность категории общества, которую А.Бадью предложил в качестве важного референта ситуаций безопасности. Наиболее подробно на эту тему высказывался Эрнесто Лаклау: для него социальное существует лишь как тщетная попытка установить собственный невозможный объект: общество20. Такая позиция опирается на признание сомнительного характера любой структуры: «постоянное движение различий в развитых капиталистических обществах показало, что идентичность и гомогенность социальных агентов была иллюзией.Что всякий социальный субъект, по существу, является децентрованным, что его (ее) идентичность – это всего лишь изменчивая артикуляция непрерывно меняющихся положений». В-третьих, постструктуралистская «энциклопедия» отрицает оппозицию мы – они применительно к ситуациям терроризма. Эта видно по тезису С. Жижека о том, что терроризм, как ранее фашизм, может рассматриваться как «неприличный эксцесс» самой западной цивилизации. В другом месте та же позиция выражается им в лакановской фразе «Я смотрю на картину и вижу в ней себя». Иными словами, во Внешнем Зле мы можем узнать некую версию нашей собственной сущности. Соответственно, террористическое насилие – это проекция, продолжение нас самих. В этом смысле вслед за С. Жижеком можно сказать, что «каждая черта, приписываемая Другому, уже присутствует в самом сердце Соединенных Штатов», включая «кровожадный фанатизм». В другом месте он пишет: «Джихад и мир Макдональдса – это две стороны одной медали; Джихад – это Макджихад». Применительно к Ираку эту логику можно продолжить в том смысле, что демонизированная фигура Саддама Хусейна предстает как прямое порождение американской пропагандистской машины. Интересно, что аналогичную мысль высказывает и г-н Ремизов: статус террориста не исключает его «гражданской принадлежности обществу». Другими словами, международный терроризм, с одной стороны, является специфическим продуктом своих жертв,

а с другой – находит свое продолжение в виде своих агентов, действующих от его имени внутри самих западных обществ. Сказанное выше в отношении размывания оппозиции мы – они выводит мой анализ на уровень поиска тех смыслов, которые возникают при проблематизации ряда концептов посредством их использования для объяснения тенденций, характерных для сферы безопасности. Грамматический подход будет применен нами для объяснения тех смыслов, которые вкладываются в термин асимметричные угрозы безопасности.

 

Терроризм – любое открытое проявление насилия, расцененное обществом как антисоциальное, — неважно, проведено оно настроенными против правительства диссидентами или самим правительством, преступными группировками или отдельными преступными лицами, учиняющей беспорядки толпой или вооруженными активистами, лицами с психическими отклонениями или вымогателями с целью устрашить/оказать давление на правительство или общество, часто ради достижения политических, религиозных или идеологических целей» (МинОбороны США).

Терроризм - деяние, связанное с использованием насилия или угрозой его применения, совершаемое некомбатантами в нарушение норм гуманитарного права для достижения политических целей и осуществления коммуникации.

Слово «терроризм» имеет латинское происхождение. Терроризировать (франц. Terroriser от лат. – terror – страх, ужас) – преследовать, угрожая расправой, убийствами, держать в состоянии страха.

 

Террористическая деятельность – деятельность, включающая в себя: организацию, планирование, подготовку, финансирование и реализацию теракта; подстрекательство к теракту;

организацию незаконного вооруженного формирования, преступной организации для реализации террор акта; вербовку, вооружение, обучение террористов; информац. или иное пособничество в планировании, подготовке или реализации теракта; пропаганду идей терроризма, распространение материалов или информации, призывающих к осуществлению террор. деятельности.

Дэвид Рапопорт - четыре волны терроризма: Анархистская – с 1880, толчок к зарождению - создание русскими писателями (Нечаевым, Бакуниным, Кропоткиным) доктрины распространения террора + развитие коммуникаций и технологии: ежедневные газеты, телеграф, развивается транспорт à охват более широкой аудитории. Главная террористическая группировка первой волны — Народная Воля (цель - политический переворот с целью передачи власти народу).

Антиколониальная – с окончанием IМВ, образуются новые государства (Ирландия, Израиль, Кипр, Йемен, Алжир), возникают территориальные межевые споры, которые не получается урегулировать мирным путем.

Международная – с окончание войны во Вьетнаме 1975 – сомнения западной молодежи в ценностях существующей системы. Организация освобождения Палестины становится образцом для многих террор. группировок. Теракты совершаются на территории разных гос-в и носят межд характер - расстрел палестинскими террористами спортсменов-израильтян во время мюнхенской Олимпиады в 1972, похищение министров на встрече стран ОПЕК в 1975. Самая распространенная тактика террористов— угон самолетов (за 1970-е более сотни терактов). Распространяется тактика задержания заложников.

1. Четвертая волна терроризма, религиозная, началась в 1980-х гг.

Этапы развития международного терроризма:

1. в 60-е ХВ, в ряде гос-в испытывался кризис соц.противоречий à рост числа выступлений экстремистских организаций.
2. 1990-е -2001-окончание ХВ, распад СССР à распространение яо, рост религиозного фанатизма.
3. события 11 сентября 2001 года - антитеррористическая коалиция.

Три основных варианта организации террористических сетей.

1. Сегментированная, полицентричная, идеологически интегрированная сеть (SPIN - segmented, polycentric, ideologically integrated network) – самая сплоченная и опасная.

2. Многоцелевые террор группы (multiple-issue-terrorism) – отсутствие идеолог.целостности, цели множественны, а мотивы подвижны, абсорбируют разнородный чел материал от преступников до представителей теневого бизнеса.

3. Узкоспец. террор группы (single-issue-terrorism) - сосредоточены на требованиях одного рода («тоннельное видение» проблем) - зеленые, наиболее агрессивные защитники прав животных, противники абортов: узость соц базы à не угроза миропорядку.

Мегастратегии террора: 1) Как средство принуждения сильных слабыми - группировки баскских и ирл террористов, так интерпретируют деятельность чеченских боевиков. 2) Как способ ведения войны - стороны более слабого гос. или квазигос. образования в борьбе с более сильным противником. Пр. Палестинская автономия: с 2000 палестинские террор. организации (ХАМАС) - проведение террор.атак территории Израиля с использованием «шахидов». Террор уже не просто как средство давления на более сильного оппонента, а как способ ведения боевых действий.3) Как средство революционного преобразования – псевдорелиг.организации - «Аум синреке» в Японии и «Аль-Каида». Цель – уже не трансформация общества, а буквальное создание нового мира путем полного разрушения старого.

Особенность терроризма - его коммуникативная основа. Цель терроризма - добиться каких-либо изменений в существующем строе. Для этого необходимо передать определенное послание.

Интернет – становление «нового терроризма»: 1) сетевая орг.форма; 2) первостепенное значение религ терроризма - радикально исламистского (джихадистского); 3) ориентация на акции террористов-смертников; 4) значительная роль информационных и коммуникационных технологий; 5) меньшая зависимость от поддержки со стороны гос-в;

6) апелляция к глобальной аудитории

Причины: доступ; мало цензуры со стороны гос.органов или полное отсутствие контроля; огромные масштабы аудитории; анонимность коммуникации; быстрая передача информации. Интернет также позволяет создавать ажиотаж в сети относительно нужных террористам аспектов событий. В самом общем виде Интернет нужен террористам для следующих целей, без примесей СМИ.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: