Коротко о нейропластичности

 

Иногда мысли о мозге просто не укладываются у нас в голове. Головной мозг человека содержит больше сотни миллиардов взаимосвязанных нейронов, сосредоточенных в небольшой черепной коробке, поэтому он одновременно очень плотный и очень сложный. При этом каждый среднестатистический нейрон в нашем мозге имеет до десяти тысяч связей, или синапсов, связывающих его с другими нейронами. Только в части нервной системы, заключенной в черепе, находятся сотни триллионов соединений, вплетающих различные кластеры нейронов в огромную паутину. Нам не хватило бы жизни, чтобы посчитать каждую из этих синаптических связей.

Учитывая число синаптических соединений, вероятный потенциал различных состояний активации (количество паттернов импульсов активации и дезактивации) оценивается примерно в десять в миллионной степени. Предполагается, что это число больше количества атомов в известной нам вселенной. Оно также намного превышает нашу способность ощутить в рамках одной жизни даже небольшой процент этих паттернов. Как сказал один нейробиолог: «Мозг настолько сложно устроен, что он поражает свое собственное воображение»[21]. Эта сложность порождает практически бесконечное количество вариантов того, как мозг может использовать паттерны импульсов для формирования самого себя. Зацикливаясь на том или ином паттерне, мы ограничиваем свой потенциал.

Когда мы смотрим, как на компьютерном томографе возникают очаги активности в то время, как находящийся в нем человек выполняет определенное задание, мы ищем эти самые паттерны импульсов. Томографы чаще всего измеряют приток крови, и, поскольку некоторые виды нейронной активности повышают потребность в кислороде, приток крови к определенному участку мозга подразумевает активизацию нейронов в нем. По результатам исследований эта предполагаемая спонтанная активность нейронов коррелирует с конкретными психическими функциями: концентрацией внимания, припоминанием прошедшего события или болевыми ощущениями.

Нетрудно догадаться, как выглядела бы томограмма моего мозга, когда я вышел из себя в эпизоде с блинчиками: выраженная активность в лимбической доле, повышенный приток крови к раздраженному миндалевидному телу и сниженный приток крови к префронтальным участкам коры по мере того, как они отключались. Иногда, как случилось со мной в тот день, неконтролируемая активность мозга управляет нашими чувствами и ощущениями от происходящего и нашими реакциями. Как только моя префронтальная кора отключилась, паттерны импульсов со всех подкорковых участков стали доминировать над моим внутренним опытом и взаимодействием с детьми. Однако верно и то, что, пытаясь удержать себя в руках, мы можем использовать силу нашего сознания, чтобы изменить паттерны импульсов в мозге и тем самым изменить свои чувства, ощущения и реакции.

Один из ключевых практических уроков современной нейронауки состоит в том, что умение направлять свое внимание позволяет формировать паттерны импульсов, а также саму архитектуру нашего мозга.

По мере того как вы будете ближе знакомиться с участками мозга, о которых я рассказал в первом разделе «Мозг: инструкция пользователя», вам будет легче понять, как сознание использует паттерны импульсов на этих участках, выстраивая само себя. Нелишним будет повторить, что, хотя физические свойства активации нейронов коррелируют с субъективным опытом, который мы называем умственной деятельностью, никто не знает точно, как именно это происходит. Однако запомните: умственная деятельность стимулирует мозговые импульсы в той же степени, в которой мозговые импульсы порождают умственную деятельность.

Когда вы добровольно решаете сосредоточиться на чем-то, например вспомнить, как выглядел мост в вашем городе прошлой осенью в туманный день, ваше сознание активирует зрительные центры в задней части коры. С другой стороны, если бы вам делали операцию на мозге, хирург мог бы простимулировать активность в задней части коры при помощи электрода, и в вашем сознании тоже возникла бы некая картинка. Стрелки причины и следствия между мозгом и сознанием указывают в оба направления.

Помнить об устройстве мозга – то же самое, что знать, как правильно делать физические упражнения. Во время тренировок нам нужно координировать и уравновешивать различные группы мышц, чтобы держать себя в форме. Аналогично мы в силах нацелить свое сознание на наращивание конкретных «групп мышц» в мозге, усиливая взаимосвязи между ними, образуя новые нейронные пути и связывая их новыми полезными способами. Конечно, в нашем мозге нет никаких мышц, а есть кластеры нейронов, формирующие различные группы, которые мы называем ядрами, частями, областями, зонами, участками, путями или полушариями. Подобно тому, как мы можем сознательно активировать мышцы, напрягая их, мы можем «напрягать» и нейронные пути, концентрируя внимание, и тем самым стимулировать активацию в этих группах. Использование майндсайта для концентрации внимания теми способами, которые задействуют нейронные пути, – это своеобразная форма «гигиены мозга».

 

Связь нейронов

 

Обменивающиеся импульсами нейроны связываются вместе. Но давайте разложим это утверждение по полочкам. Когда мы испытываем что-то, наши нейроны активируются. Это значит, что поток ионов движется по длинному отростку нейрона, аксону, к его защитной мембране и обратно, то есть работает примерно как электрический ток. На дальнем конце аксона электрический ток вызывает выброс химического нейромедиатора в небольшую синаптическую щель, которая соединяет активный нейрон со следующим, постсинаптическим нейроном. Выброс химического вещества активирует или дезактивирует следующий нейрон. При определенных условиях активация нейронов может привести к усилению синаптических связей. К этим условиям относятся повторение, эмоциональное возбуждение, новизна и тщательная концентрация внимания. Укрепление синапсов между нейронами позволяет нам учиться на опыте. Эта способность обусловлена тем, что с момента нашего пребывания в утробе матери, а потом в детстве и в юности базовая архитектура мозга не прекращает формироваться.

В процессе созревания плода мозг формируется снизу вверх, и ствол появляется самым первым. К моменту рождения ребенка лимбические доли у него уже частично развиты, но у нейронов коры пока отсутствуют многочисленные связи друг с другом. Такая незрелость – отсутствие соединений внутри различных участков мозга и между ними – делает нас восприимчивыми к новому опыту, что очень важно для обучения.

Огромное количество синапсов появляется в первые годы жизни. Эти соединения формируются генами, случайностью, а также опытом; при этом некоторые аспекты нашей личности меньше подвержены влиянию опыта, чем другие. Наш темперамент, например, мало зависит от опыта, он в большей степени определяется генами и случайностью. У нас может сформироваться интерес ко всему новому, и нам будет нравиться исследовать неизвестное, или же мы будем робеть в непривычных ситуациях, и нам понадобится подготовка, чтобы преодолеть изначальную стеснительность. Такие нейронные особенности закладываются еще до рождения и впоследствии напрямую обусловливают наши реакции на окружающую действительность и на то, как другие реагируют на нас.

С первых дней жизни наш незрелый мозг также напрямую формируется в процессе взаимодействия с миром, особенно при общении с людьми. Наш опыт стимулирует активность нейронов и формирует зарождающиеся синаптические связи. Именно так опыт изменяет структуру самого мозга и может в конечном итоге даже повлиять на наш сложившийся темперамент.

По мере того как мы растем и взрослеем, сложное переплетение генов, случайности и опыта формирует в нашем мозге то, что мы привыкли называть личностью со всеми ее привычками, симпатиями, антипатиями и паттернами реакций. Если у вас был положительный опыт общения с собаками и они вам всегда нравились, вы, скорее всего, испытаете удовольствие и радость, когда новая собака соседей побежит в вашу сторону. Но если когда-то собака вас сильно укусила, паттерн ваших импульсов вызовет страх и панику, и все ваше тело попытается уклониться от собаки. Если в дополнение к отрицательному опыту с собаками вас еще и очень легко испугать, такая встреча спровоцирует еще больший страх. Однако какими бы ни были ваш опыт и темперамент, их можно изменить. Осознанная концентрация внимания – это форма самоуправляемого опыта: она стимулирует новые паттерны импульсов, помогая создавать новые синаптические связи, и тем самым позволяет, например, преодолеть укрепившуюся ассоциацию собаки со страхом.

Вероятно, вы задаетесь вопросом: «Каким образом опыт и умственная деятельность – концентрация внимания – влияет на структуру мозга?» Как мы уже убедились, опыт означает проявление нейронной активности. Когда нейроны активизируются вместе, гены в их ядрах – главных центрах управления – тоже активизируются, и происходит экспрессия генов, то есть процесс выработки определенных белков. Белки впоследствии позволяют заново создавать синаптические связи или усиливают имеющиеся. Опыт стимулирует выработку миелина – липидной оболочки вокруг аксонов, – в результате чего скорость проведения сигнала по нейрону увеличивается в сотни раз. И, как мы теперь знаем, опыт способен стимулировать нейронные стволовые клетки к видоизменению в совершенно новые нейроны. Нейрогенез наряду с формированием синапсов и выработкой миелина может быть реакцией на опыт. Как говорилось ранее, способность мозга к изменению называется нейропластичностью. Сейчас мы начинаем понимать, как тщательная концентрация внимания усиливает нейропластичность, стимулируя выработку нейрохимических веществ, способствующих структурному росту синаптических связей среди активированных нейронов.

А вот информация о еще одном недостающем кусочке головоломки. Исследователи установили, что ранний опыт меняет долгосрочное регулирование генетических механизмов внутри ядер нейронов в ходе процесса, известного как эпигенез[22] . Если ранний опыт положителен, то химический контроль над экспрессией генов в конкретных областях мозга может изменить регулирование нашей нервной системы так, чтобы усилить эмоциональную устойчивость. Однако если ранний опыт был отрицательным, то изменения регуляции генной активности, влияющей на стрессовые реакции, ослабляют устойчивость у детей и снижают их способность адаптироваться к стрессам в будущем. Данные о результатах эпигенеза в науке будут по-прежнему иметь сенсационный статус, ведь они напрямую связаны с пониманием влияния опыта на личность.

Итак, опыт провоцирует многократную активацию нейронов, что приводит к генной экспрессии, выработке белков и изменениях как в генетическом регулировании нейронов, так и в структурных соединениях мозга. Дальше вы увидите, что, когда мы концентрируем внимание определенным образом, мы создаем паттерны импульсов, позволяющие ранее разделенным участкам мозга соединиться и интегрироваться. Синаптические связи усиливаются, мозг становится более взаимосвязанным, а сознание – более адаптивным.

 

Мозг в теле

 

Важно помнить, что деятельность органа, который мы называем мозгом, сосредоточена не только в голове. Например, как я уже писал в первой главе, в сердце сосредоточена разветвленная система нервов, которая обрабатывает сложную информацию и передает ее выше, к мозгу. То же делает желудочно-кишечный тракт и другие основные системы органов. Распределение нервных клеток по телу начинается на самом раннем этапе развития плода в утробе матери, когда клетки, формирующие внешний слой эмбриона, сворачиваются внутрь и образуют прототип нашего спинного мозга. Затем кластеры этих блуждающих клеток собираются на одном конце спинного мозга и в конечном счете образуют головной мозг. Однако есть и другой тип нервной ткани, тесно вплетенный в нашу мускулатуру, кожу, сердце, легкие и желудочно-кишечный тракт. Некоторые из нейронных продолжений образуют часть нервной системы, помогающей сбалансированной работе тела независимо от того, бодрствуем мы или спим, – ее называют автономной. Другие нейронные пути формируют парасимпатическую часть нервной системы, которая дает нам возможность сознательно двигать конечностями и контролировать дыхание. Простое присоединение сенсорных нервов от периферии к спинному мозгу и затем вверх через различные слои головного мозга позволяет сигналам из внешнего мира достигать коры, в результате чего мы способны осознавать их. Эта информация попадает к нам через пять органов чувств, за счет которых мы, в частности, постигаем окружающий мир.

Нейронные сети, проходящие внутри тела, включая те, что окружают полые органы – желудочно-кишечный тракт и сердце, – посылают сложные сенсорные импульсы в наш головной мозг. Эти данные составляют основу висцеральных (внутренних) карт, благодаря которым мы чувствуем нутром или сердцем. Сигналы, поступающие от тела, являются важнейшим источником интуиции и сильно влияют на нашу интеллектуальную деятельность и на осмысление своей жизни.

Другая поступающая от тела информация основана на действии молекул, называемых гормонами . Гормоны вместе с химическими элементами из пищи попадают в кровь и напрямую воздействуют на сигналы, идущие по нейронным сетям (известно, что даже наша иммунная система взаимодействует с нервной системой). Многие эти воздействия, в свою очередь, влияют на нейромедиаторы, управляющие синапсами. Эти химические «посланники» существуют в разнообразных формах, и некоторые из них – такие как допамин и серотонин – известны отчасти благодаря рекламе фармацевтических компаний. Эти вещества оказывают конкретное и весьма сложное воздействие на различные области нашей нервной системы. Так, например, допамин участвует в подкрепляющих[23] системах мозга; определенные вещества или типы поведения вызывают привыкание, потому что они стимулируют выработку допамина. Серотонин сглаживает тревожность, депрессию и перепады настроения. Еще одним химическим «посланником» является окситоцин, вырабатывающийся, когда мы чувствуем близость или привязанность к другому человеку.

В этой книге я использую общий термин «мозг», чтобы объединить все удивительно сложные процессы в нашем теле: переплетения химической среды с нервной тканью, расположенной у нас в голове. Я имею в виду тот самый мозг, который одновременно формирует наше сознание и который формируется нашим сознанием. Тот самый мозг, являющийся одной из вершин треугольника благополучия, имеет огромное значение для майндсайта. Я рассматриваю мозг как функционирующую в теле систему, не ограниченную черепом, в который он заключен. Такой подход поможет нам действительно разобраться в замысловатых связях мозга, сознания и наших отношений с другими. Мы также сможем использовать потенциал нейропластичности, чтобы «отремонтировать» поврежденные соединения и создать новые паттерны, которые позволят нам получать больше удовольствия от нашей повседневной жизни.

 

 

3

Покидая «эфирный купол»

Где находится сознание?

 

Когда мы утрачиваем способность наблюдать за своим сознанием, наша жизнь тускнеет. Оказываясь в культуре, где нет места майндсайту, мы «застреваем» в физической сфере и не видим внутреннюю реальность нашей жизни. Если лидеры этой культуры лишены способности анализировать свое сознание, то молодые люди, растущие в таких условиях, будут находиться в мире, в котором слепой водит слепца. В этой главе я хотел бы поделиться с вами опытом студента, попавшего в подобный мир. Это история о том, как я познакомился с культурой современной медицины.

Я впервые посетил Гарвардскую медицинскую школу серым и холодным зимним днем. Для молодого человека из Южной Калифорнии эта мрачность только добавляла авторитетности огромным каменным зданиям. Строгий и требовательный, Гарвард представлялся мне высокой горой, которую хотелось покорить.

Первые два года обучения мне то и дело объявляли выговоры за одну особенность: я тратил время на изучение жизненных историй пациентов и во время разговоров с ними интересовался их чувствами. Я помню один отчет, который составил для моей наставницы по клинической практике. Шестнадцатилетний подросток афроамериканского происхождения находился в глубокой депрессии из-за диагноза «серповидноклеточная анемия»[24]. Беседуя с ним, я выяснил, что четыре года назад его старший брат с тем же самым диагнозом умер после долгой и мучительной болезни. Почему-то никто не объяснил моему пациенту, что его перспективы были гораздо оптимистичнее, потому что диагноз ему поставили раньше, чем брату, к тому же методы лечения с тех пор успели усовершенствовать. Вместе мы смогли описать словами пережитые его братом ужасы, которые все еще стояли перед глазами у моего пациента. Мы создали более обнадеживающую картину его перспектив.

Моя наставница была специалистом по заболеваниям желудочно-кишечного тракта. «Дэниел, – сказала она, наклонив голову набок, как будто разговаривая c растерянным человеком, – ты хочешь стать психиатром?»

«Нет, – ответил я. – Я еще только на втором курсе и понятия не имею, кем хочу стать». На самом деле я подумывал о том, чтобы пойти в педиатрию, потому что мне нравилось работать с детьми, но я не собирался сообщать ей об этом.

«Дэниел, – сказала она, наклонив голову в другую сторону, – может быть, твой отец психиатр?»

«Нет, – возразил я, – он инженер».

Но и этот ответ, казалось, ее не удовлетворил: «Знаешь, все эти вопросы, которые ты задаешь пациентам о том, что они чувствуют, об их жизни, – это ведь удел сотрудников социальной службы, а не врачей. Если тебе хочется спрашивать об этом людей, почему бы просто не стать сотрудником социальной службы? Если ты хочешь быть настоящим врачом, не отвлекайся от физиологии».

Моя наставница давала понять, что ей были интересны только результаты осмотра пациента, но на самом деле она также старалась навязать мне мировоззрение, и в этом была не одинока. В то время вся медицинская система строилась почти исключительно на фактах и болезнях. Возможно, таким образом мои учителя справлялись с непосильными эмоциями от того, что каждый день сталкивались с болезнью и смертью и временами чувствовали себя бессильными, некомпетентными или не контролирующими ситуацию. Но мне их методы представлялись безрассудными и неправильными. Чувства и мысли пациентов, их надежды, мечты и страхи, истории их жизни казались мне такими же реальными и важными, как их почки, печень или сердце. Однако в то время не было никого – и не было такой науки, – кто указал бы мне другой путь.

Чтобы выжить в те первые годы медицинского внушения, мне пришлось подыгрывать. Я был молод, и мне хотелось понравиться преподавателям, поэтому я старался влиться в систему. Я уверен, что были другие студенты и профессора, разделяющие мой подход, но я не мог их найти. Я даже попытался вступить в женскую организацию студентов-медиков, мотивируя это тем, что мне тоже были нужны гуманные ролевые модели, но мне сказали, что мужчины меняют динамику группы, и вежливо, но твердо попросили больше не приходить.

На втором курсе я попал на клиническую практику в Центральную больницу штата Массачусетс. Некоторые наши занятия проходили в амфитеатре, где больше ста лет назад впервые в современной медицине была использована анестезия. Я помню, как смотрел на купол и сквозь него на небо, а потом вниз, на дальнюю стену, где на виду у всех студентов висела картина, изображающая первую хирургическую процедуру. На ней был нарисован пациент, лежащий на столе, не чувствующий ничего внутри и не знающий о людях в черных сюртуках[25], которые собрались вокруг него. Эту аудиторию называли «Эфирным куполом», и я тоже чувствовал себя так, как будто меня усыпляли эфиром: я был отключен от собственного внутреннего мира и быстро терял сознание. Даже мое тело постепенно немело. Я помню, как принимал душ и ничего не ощущал. Я перестал ходить на бесплатные танцы по средам, которые проходили в церкви через реку, хотя раньше мне там очень нравилось. Я казался себе потерянным и мертвым.

Не совсем понимая причины собственного разочарования, я позвонил руководителю отдела по работе со студентами и сообщил, что ухожу из университета. Она доброжелательно выслушала меня, и на ее вопрос о причинах я ответил, что точно не уверен. Я сказал себе, что мне нужно уйти, чтобы «найти свой путь»; на самом же деле мне нужно было найти свое сознание. Руководитель убедила меня вместо этого взять академический отпуск и попросила написать «заявку на исследование», чтобы как-то оправдать его. Я написал, что собираюсь провести «исследование того, кто я такой». К счастью, заказчик нашелся сразу же – я сам.

Благодаря этому «исследованию» я совершил путешествие по всему континенту: от Новой Англии до Британской Колумбии и Южной Калифорнии. Я попробовал себя в нескольких областях, включая профессиональные танцы и хореографию, плотницкое дело и (почти) ловлю лосося. Теперь мне кажется, что исследование молекулярных механизмов, которые использует лосось для миграции из пресной воды в соленую, символизировало мой глубокий интерес к развитию и изменению людей.

На острове Ванкувер, расположенном на западном побережье Британской Колумбии в Тихом океане, я встретил человека, который работал на рыбацких лодках. Рыбная ловля, как он мне объяснил, состояла в том, чтобы вставать в три ночи, часами перегибаться через борт ледяной лодки, изнывая от боли в спине, выбрасывать рыболовные крючки и вытаскивать их, пока не искалечишь руки. Потом он объявил, что прекращает это и возвращается в магистратуру по психологии.

По завершении этой встречи я отправился в свой родной город, где восстановил связь с друзьями и семьей и помогал бабушке во время болезни дедушки и после его смерти. В конце концов я получил работу в съемочной группе документалистов, которые снимали программу театральных и танцевальных постановок в Калифорнийском университете. Они попросили меня помочь им с исследовательским проектом о левом и правом полушариях мозга. Это было именно то, что нужно! Я постоянно думал о сознании, о нашей жизни и о том, что делает нас теми, кто мы есть. Это был путь, по которому я желал пойти. Я подумал, что, может быть, все же стану психиатром, и почувствовал, что готов вернуться в Гарвард. Тем не менее я был намерен сохранить – каким-то образом – связь с собой и с другими, которую построил в течение того последнего года.

 

Нет времени для слез

 

Кульминацией моего третьего года обучения на медицинском факультете стала важная практика по терапевтической медицине. Считалось, что ее результаты определяют твое профессиональное будущее. Я был на лекции, когда врач-ординатор, у которой я был подопечным и которая была всего на несколько лет старше меня, вошла в аудиторию со слезами на глазах и шепотом сказала, что пациент по фамилии Квинн, лечением которого я занимался, только что умер. Мы вместе пошли в его палату и долго стояли у постели. Он был бывшим моряком, имел весьма вспыльчивый характер и лицо, загрубевшее от многих лет, проведенных в море. Обычно я сидел с ним после долгого дня в больнице и слушал, как он рассказывает, что чувствует приближающуюся смерть.

В тот день у меня была назначена встреча с главным лечащим врачом для обсуждения моей работы за первую половину ротации[26]. Он был высоким и довольно импозантным онкологом с черной бородой. По его словам, я хорошо справлялся с практикой, за исключением одной вещи: этим утром я ушел с обхода. Я объяснил, что мы с ординатором хотели дождаться санитаров, которые должны были забрать тело Квинна. На это главврач сказал то, чего я никогда не забуду: «Дэниел, тебе необходимо понять: ты здесь, чтобы учиться. Нужно справляться со своими чувствами – пациенты просто умирают. У нас нет времени для слез. Хороший доктор имеет дело только с фактами».

Нет времени для слез. Неужели такому искусству медицины я должен был учиться?

На следующий день я пришел в бывшую палату Квинна и увидел одного из моих любимых преподавателей. Он улыбнулся: «Ну, это может случиться с каждым». У него развился острый лейкоз[27], и я начинал готовить его к пересадке костного мозга. Я почувствовал, как у меня напряглось лицо: вначале из-за слез, которые я сдержал, потом от страха, который я не имел права чувствовать, а затем от непреклонной решимости. Я приказал сознанию преодолеть страх и грусть и сосредоточиться на необходимом. Я собрал анализы, аккуратно провел химиотерапию, пристально наблюдал за побочными эффектами и состоянием моего преподавателя/пациента. Я пошел в библиотеку и нашел все возможные исследования о конкретной форме лейкоза, лечении и прогнозе. Потом я представил эту информацию однокурсникам, ординаторам и руководящим нашей практикой врачам. С ними я обсуждал подробности данного случая: только факты, никаких чувств. Я старался не тратить много времени на разговоры с пациентом. Он был больным, а я – врачом. О чем можно было говорить?

Позвольте мне прояснить: намеренный и краткосрочный, ориентированный на факты подход в определенных ситуациях бывает полезным. Ключевым здесь является слово «временный» – такой подход не должен войти в привычку, его необходимо применять целенаправленно, в момент, требующий острого ума и эффективных действий. Умение отделять одно от другого – непростая форма умственной тренировки. Если вы пациент, то в операционной вы хотите видеть уверенного и спокойного, а не заплаканного врача. Даже будучи родителями, в критической ситуации мы должны сосредоточиться на конкретной проблеме. Майндсайт позволяет понять, что в подобных случаях расстраиваться – не лучшая тактика. Однако майндсайт также помогает прислушиваться к происходящему внутри нас, признавать весь спектр наших чувств и настраиваться на волну других людей.

По окончании практики я получил заветную оценку «отлично». Но я ничего не ощущал.

 

Определение сознания

 

Двадцать пять лет прошло с того момента, как я решил бросить университет, и я снова оказался в аудитории «Эфирный купол», правда, при других обстоятельствах. Я все-таки стал педиатром и психиатром, и меня пригласили туда прочитать лекцию о важности эмоций и жизненных историй пациентов в лечении. Меня сопровождал пятнадцатилетний сын, и я испытывал чувства благодарности, облегчения и признательности.

За последнюю четверть века наука многое прояснила о нас. Мы уверены, что сознание, хотя оно и не видно глазу, однозначно реально. Гарвардский медицинский факультет изменился, и многие программы теперь уделяют внимание эмпатии и избавлению от стресса и подчеркивают, как важно видеть в пациенте прежде всего человека.

Педиатрия, психиатрия и психология позволили мне глубоко анализировать вопросы сознания. Благодаря научно-исследовательской стипендии я изучал привязанности, память и нарратив[28] и исследовал развитие сознания в условиях семьи, а затем стал преподавателем в области психического здоровья.

Под «Эфирным куполом» я читал лекцию о природе сознания и о том, как важно заглядывать в него. В самом начале я попросил поднять руки тех, кто за время обучения посетил курс о сознании или психическом здоровье. Этих людей можно было пересчитать по пальцам. Я побывал в лекционных залах во многих странах на четырех континентах, и статистика везде получалась одинаковой: лишь от 2 до 5 % специалистов, работающих в этих сферах, были хотя бы на одной лекции, определяющей основу их специальности. Как и во время моей учебы, у них основное внимание уделялось психическим заболеваниям, симптомам и методам лечения. Да, мир полон душевной боли, и мы, безусловно, помогаем людям уменьшить ее. Но слишком часто мы делаем это без четкого ви дения собственной цели, не задумываясь, что представляет собой здоровое сознание. Я обнаружил, что в других областях исследования умственных процессов также проводились без определения объекта изучения – сознания.

Сейчас я использую определение, появившееся в процессе работы уникальной межфакультетской группы по изучению мозга и сознания, которую я создал в 1992 году в Калифорнийском университете. Я привлек сорок специалистов из различных областей, включая лингвистику, информатику, генетику, математику, нейронауки, социологию, возрастную и экспериментальную психологию. Это было в самом начале Десятилетия мозга[29], так что мы с нетерпением принялись за изучение связи физической природы мозга с субъективностью сознания.

Однако вскоре выяснилось, что каждая дисциплина имеет собственное ви дение реальности. Все с легкостью соглашались, что мозг состоит из набора нейронов, находящихся в черепе и связанных с остальным телом, но у нас не было единства в понимании сознания и общих терминов для его обсуждения. Программисты называли его операционной системой. Нейробиологи утверждали, что сознание – это лишь активность мозга. Антропологи говорили об общих социальных процессах, передаваемых из поколения в поколение. Психологи считали, что сознание – это наши мысли и чувства. В итоге пришлось создать приемлемое рабочее определение сознания, прежде чем приступать к работе над нашей фундаментальной темой. Я предложил следующую формулировку, с которой согласились все члены группы[30]:

«Человеческое сознание – это воплощенный в теле, проявляющийся там, где возникают отношения между отдельными элементами процесс, регулирующий поток энергии и информации».

Давайте подробнее разберемся в элементах этого рабочего определения. Я начну с конца и буду двигаться к началу.

 

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: