К атегория: Смерть / Потеря близких

 

ВАСЯ И ЕГО СЕРДЦЕ

Памяти Васи Шушакова

Ангел присел на край кровати и тихонько обнял крылом сжавшуюся в комочек Альку.

- Не плачь, — шепнул он. – Ничего не поделаешь. Надо жить дальше.

- А как? – горько спросила Алька. – Как жить, если все так несправедливо устроено? Я бы еще поняла, если бы он умер от старости! Но ему было всего двадцать три… и больное сердце.

- Целых двадцать три, — поправил ее Ангел. – С таким больным сердцем он сумел прожить целых двадцать три года. И не просто прожить, а… Знаешь что? А давай поговорим о Васе? Расскажи мне о нем!

- Что рассказать?

- А что хочешь. Каким он был? Что успел сделать в этой жизни? И почему ты оплакиваешь его как самого родного и близкого человека?

- Он и есть родной и близкий, — безутешно всхлипнула Алька. – Ну и что, что мы не родственники! Знаешь, какой он был??? Это такой друг!!! Всегда рядом, всегда готов подставить плечо и прийти на помощь… Всегда выслушает, поймет, утешит… И улыбка, у него была такая улыбка! От него свет шел, представляешь? Почти как от тебя!

- Представляю, — улыбнулся Ангел. – Очень даже хорошо представляю…

- А если бы ты знал, какая у него судьба! У него с рождения сложный порок сердца, а мама снова замуж вышла и Васю бросила, его бабушка воспитывала. А он не озлобился, никого не винил, не жаловался… наоборот – всех старался понять и простить.

- Это замечательное качество, — тихо сказал Ангел.

- Еще какое замечательное! Я ведь его помню еще мальчишкой, ему лет тринадцать было… Он пришел к нам в клуб, чтобы найти друзей. Ему очень хотелось найти друзей!

- Нашел?

- Нашел. И сам стал очень хорошим другом, — ответила Алька. – Он поначалу был застенчивый, ничего не умел… но учился по ходу дела! И на сцене с нами выступал, и в спектаклях играл, и пел, а позже с новичками возился, чтоб они поскорее в курс дела вошли и «своими» стали… Он был просто незаменимый, наш Вася. И не говори мне, что незаменимых людей нет! Все равно не поверю!

- Не буду говорить, — согласился Ангел. – Я и сам так думаю. Каждый уникален, и каждый незаменим.

- Да. Незаменим! Между прочим, он при всех своих болезнях сумел все-таки выучиться на повара. Но ему из-за его больного сердца медкомиссия запретила работать по специальности. Знаешь, что он тогда сделал?

- Что?

- Он стал мастером производственного обучения! По той самой специальности! Он добился того, чего хотел. И ученики его любили и уважали.

- Когда человек упорно идет к своей Мечте, несмотря на трудности и препятствия, это достойно уважения, — подтвердил Ангел.

- Тогда почему ему не дали жить? – спросила Алька. – Почему хорошие люди всегда уходят так рано?

- Не бывает «рано» или «поздно», — возразил Ангел. – Бывает только «вовремя». Если человек ушел – значит, все его планы выполнены и земное существование завершено.

- Не верю, — упрямо замотала головой Алька. – Он мог бы сделать еще очень много хорошего для мира! У него ведь было большое сердце, хотя и больное…

- Может быть, пришла ему пора отдохнуть? – предположил Ангел. – А тем, кто его знал, кому он подарил кусочек своего большого сердца, принять Эстафету Добра и продолжать нести свет. Это будет лучшая память о нем!

- Да… Вася бы порадовался, — согласилась Алька.

- Конечно. Уж куда больше, чем рекам слез и потокам жалоб и сетований на несправедливость судьбы, — подсказал Ангел.

- Когда мы с ним прощались, все плакали. Все! – вспомнила Алька. – Было столько народа и столько цветов, что даже удивительно. Как будто знатного человека провожали.

- Значит, за свои двадцать три года он действительно успел стать знатным человеком, — сказал Ангел. – Ведь дело не в том, СКОЛЬКО ты прожил, а КАК.

- Если бы не порок сердца… Почему, ну почему это случилось именно с ним??? Скажи мне, Ангел, ты же наверняка знаешь!

- Откуда же мне знать, я не доктор и не Создатель. Хотя… знаешь, среди ангелов говорят, что врожденные болезни – это последствия прошлых воплощений. Порок сердца означает, что когда-то, еще в предыдущей жизни, человек ожесточился, очерствел и отказался от любви. Наверное, эту ошибку совершила и та душа, которая жила в теле Васи. Но на этот раз он прошел все испытания с честью и достоинством. Он восстановил потоки любви.

- И что это значит?

- Что в следующем рождении воздастся ему по делам его. Ведь тело, по сути, это отражение души. А душа у него, судя по всему, была полна любви и света.

- Значит, когда он снова решит родиться, у него будет крепкое, здоровое, красивое тело… и горячее живое сердце – без каких-либо пороков, — решила Алька. – Тогда другое дело. Тогда я больше не буду его оплакивать. Я лучше буду за него радоваться! И обещаю принять от него Эстафету Добра. Думаю, он был бы этому рад.

- Конечно, он обрадуется. Вот это я знаю точно, — сказал Ангел.

… Альке снился сон, в котором присутствовали ангелы, кометы и странные разговоры. А еще там был Вася – огромный, полупрозрачный, сам похожий на ангела. Он улыбался и махал Альке рукой. А в груди его светилось огромное золотое сияющее сердце. И от всего этого было тепло и хорошо, и сами собой в душе возникали простые и легкие слова прощания: «светлая память… светлая память…».

 

ДЕДУШКА И СМЕРТЬ

Смерть мрачно сверилась с разнарядкой и материализовалась в комнате, между окном и сервантом. Дедушка лежал на кровати и сосредоточенно разглядывал потолок.

- Ну что, дед? Готов? – спросила Смерть.

- Не-а, — безмятежно отозвался дед.

- Как??? Я ж тебе время давала? Давала. Мы с тобой договаривались? Договаривались. Разнарядка на тебя имеется? Вот она! Дед, пойдем, а?

- Не… Я их еще помучаю. Чего ж, если силы еще есть? А то кто их потом мучить будет? Еще когда найдут! А я тут как тут, опыт опять же… Поскриплю еще.

- Дед! Ты ж и меня мучаешь! Думаешь, у меня один ты такой? Да мне вздохнуть некогда: одного забери, другого препроводи… А ты тут все нервы уже вымотал.

- Так ты это… Занимайся своими делами. Я ж не препятствую. Мы тоже с понятием, сочувствие имеем.

- Дед, ну на фига тебе это? Нет, ну я понять хочу? Ты ж уже растение форменное, неужели самому не надоело?

- Надоело. Еще как. Но ответственность, тудыть ее в корень! Должон я им дать, чего они хотят.

- А чего они хотят-то, дед?

- Дык это… Мучениев!

- Дед, ты чего несешь??? Живые люди – ну разве они могут мучений хотеть? Другое дело, когда я прихожу – тут многие мучаются, потому как боятся. Но ты-то, ты-то! Ты ж меня вовсе не боишься!

- Глупая ты, Смерть… Ну, не боюсь. И что с того?

- Так чего ж упираешься? Пойдем уже, а?

- Нееее… Вот ты сама посуди. Я собрался было на тот свет – совсем уж готов был, уж и успокаиваться начал, отходить потихоньку – так нет, приехали, с места сорвали, повезли куда-то. Ну, я опять из нужного состояния вышел.

- Ну вышел и вышел, так это когда было? Уж сколько возможностей по новой расслабиться имелось! Чего ж ты?

- Да погоди, Смерть! Я знаю, что ты умная. Но только вот дура! Я от трудностей бегать не привык, когда надо – я как штык. А тут такое ведь дело: они ж меня недаром к себе забрали, да? Они, думаешь, чего за тридевять земель меня тащили? Для меня, что ли? Да фиг вам! Для себя. Ты вот осознай: оно мне надо было? Мне покой нужен был! Я ж на вечный покой собирался, так сказать.

- Ну и шел бы себе!

- Дык понял я, что я им еще нужон. Для чего вот только? Ну, я поразмыслил и сообразил: это чтобы мучиться.

- Дед, а дед. Ты того… головой, что ли, тронулся??? – тоскливо спросила Смерть.

- Может, и тронулся. А может, и озарение снизошло. Озарило меня: ежели они меня в такую даль волокли, значить, возиться им со мной хотелось. Ну дык я за милую душу: возитесь на здоровье! Мойте, кормите, присматривайте, ухаживайте – я ж не против.

- А ты чего хотел, чтобы тебя как собаку бросили, одного?

- Неееее… Я хотел, чтобы дали помереть спокойно. Посидели бы со мной, поговорили… Али просто – тихонько посидели. Погодили бы, пока сам отойду. Почил бы, так сказать, в кругу родных и близких.

- Так у них работа, наверное, дела какие… Некогда с тобой рассиживать. Хотя – прав ты, дед, ой как прав! Раньше ведь так и делалось! «Отошел с миром» называлось. Тихо, мирно, спокойно. Родственники оплакали, глаза закрыли, на родной погост свезли… Эх, для меня хорошие были времена! Все чинно, с обрядами, по традиции…

- Вот и ты говоришь! На родной погост! До него дорогу-то сызмальства выучил! А тут – какие традиции??? Это в какой же традиции видано, чтобы помереть мешали? Ну, вот и пусть теперь возятся, — ухмыльнулся дед.

- Слушай, дед! Ну и вредный ты! Вот даже мне с тобой возиться надоело, хотя я и привычная. А уж им-то… Ну, может, сразу-то погорячились, совесть там, родственные чувства…

- Ага, чувства! Чего ж они тогда сейчас напрягаются? Думаешь, если я не в уме, то и не чувствую ничего? Все чувствую! И что надоело им. И что кипит в них все. И что уже тихо меня ненавидят. Но теперь – из принципа! Хотели меня – ну вот он я, ешьте меня хоть с солью, хоть с перцем!

- Ох, дед, ты прям бессердечный какой-то. Со мной и то договориться можно, отсрочить там, попрощаться… А ты – ну чисто изверг! Непримиримый… За что ты их так?

- Ах, Смерть ты, Смерть… Вроде древняя, как мир, а хуже ребенка. Да я бы давно с тобой ушел, ежели бы расслабился. А у них тут такие энергии летают – ну как расслабишься???

- Про энергии – это ты верно… Я и то чую. Завихрения прямо! – поежилась Смерть.

- Ну… Я ж хочу-не хочу, а подпитываюсь. Ну и дальше их напрягаю. Они – меня, я – их.

- Они-то тебя как напрягают, а? Заботятся же… Ухаживают.

- Да как? Пища какая-то… не нравится мне, непривычная. Хата тоже – не своя, чужая. Потолок давит. Вот надумали на меня какие-то штаны дурацкие надевать, а я отродясь такие не носил, жарко в них и потно, я их сдираю, а они ругаются – опять мне подпитка. Да…

- Дед! Ну должен же быть выход? – взмолилась Смерть. – Ты пойми, мне разнарядку все равно выполнять надо! Ты мне все показатели портишь! Который год висишь между небом и землей! Ты бы как-нибудь дал им знать, чего хочешь, а?

- Когда в себе был, меня не спрашивали. Да я тогда и сам не сильно понимал. А теперь я уж им и вовсе ничего не растолкую. Сама говоришь, завис между небом и землей, как по-человечьи говорить, уж и забывать стал, — грустно сказал дед, почесав тощую грудь. – Только вот с тобой, потому как ты без слов понимаешь…

- Ну а все-таки? – вкрадчиво спросила Смерть. – Ты подумай!

- Ну вот если бы отстали они от меня, пореже дергали. Сами приняли бы мою смерть. Только без вины, без страха, без остервенения. А так, тихо, смиренно. Я бы, глядишь, тоже расслабился и потихоньку отошел. Может, куда на природу бы меня вывезли – чтобы поле, речка, лесок какой. Облачка плывут, и небо такое синее-синее…

- Красиво рассказываешь, дед, — вздохнула Смерть. – Сама бы так повалялась на косогоре…

- Покоя хочу, устал я, — признался дед. – А у них тут какой покой? Беспокойство одно. Молитвы бы, что ли, почитали – да не для меня, для себя. Они успокоятся – и я упокоюсь.

- А может, махнем прямо сейчас, дед? – с надеждой спросила Смерть. – У нас там знаешь какой покой?

- Не могу, — тяжко вздохнул дед. – Ответственный я. Еще помучаю. Пока сами не дотумкаются.

- А если они так и не дотумкаются? – желчно спросила Смерть.

- Ну, тогда еще поскриплю, покуда сил хватит! – бодро просигналил дед. – Ты того… забегай! Не забывай!

- Тебя забудешь, как же, — покачала головой Смерть. – И бывают же такие упертые старики!

- Не мы такие. Жизнь такая! – проинформировал дед. – Ну, иди, Смерть. А я подожду. Должно же до них дойти, как думаешь?

- Дай бог, дай бог, — рассеянно сказала Смерть.

Ей тоже хотелось на природу, где лес и речка, и высокое чистое небо, и плывущие облака, и так легко расслабиться, забыться и узреть наконец-то Свет.

 

 

КОМАНДИРОВКА

 Однажды она вдруг поняла: все, пора. Пора собираться домой! И сердце ее вздрогнуло, а потом запело. Домой! Как здорово! Командировка подходит к концу, все сделано, практически завершено, и можно собираться. Она не спешила: всему свое время, впереди – вечность, так что торопиться некуда. Лучше насладиться последними деньками в этом благословенном месте, где она провела столько времени.

Коллеги заметили что-то необычное сразу.

- Влюбилась, что ли? – спрашивали ее одни.

- Влюбилась, — с улыбкой соглашалась она.

- Что-то сияете, как будто миллион выиграли в лотерею, — замечали другие.

- Можно и так сказать, — веселилась она.

- Уж не в отпуск ли собираетесь? – предполагали третьи.

- В отпуск! Далеко и надолго! – охотно подтверждала она.

Она разбирала бумаги, приводила в порядок дела, чтобы тот, кто придет после нее, легко во всем разобрался. Заточила карандаши, сменила стержни в ручках. Полистала ежедневник, посмотрела, что нужно довести до конца. Долго выбирала день отбытия. «Понедельник, — решила она. – Как раз успею все сделать, убраться в квартире, и проводить меня смогут все. Да, понедельник».

Выбрав день, она повеселела. В обеденный перерыв сбегала в кафе, притащила тортик – к общему чаепитию. Народ обрадовался, было весело и оживленно, все смеялись и хвалили тортик. Она радовалась: с коллегами проработала столько времени, и каждый ей был по-своему дорог.

После работы она не пошла на остановку, а решила прогуляться пешком. Она шла не по прямой – заходила в магазинчики и кафе, присаживалась на скамеечки в скверах, немного постояла у фонтана. Ей хотелось попрощаться с местечками, которые ей нравились здесь. Там, где был Дом, все устроено совсем по-другому, и ей хотелось увезти с собой воспоминания.

Дома она с удовольствием взялась за уборку. До понедельника можно успеть не напрягаясь – она и не напрягалась. Мыла, чистила, выносила пакеты с ненужными вещами и бумагами. Улыбалась и пела – командировка завершена, домой, до-мой!

Подарила соседке свой парадный сервиз и норковое манто, еще что-то по мелочам, – та удивилась, обрадовалась, стала расспрашивать.

- Уезжаю, — весело сообщила она соседке.

- Далеко?

- Далеко. На историческую родину.

- Оооо, — только и сказала соседка. – Ну тогда конечно…

Позвонила сыну.

- Мама, у нас все нормально! – голос звучал как из другой галактики, да и то, Сахалин – не ближний свет. – Скоро опять в рейс. Старший учится хорошо, а младший – бандит, опять кошку в космос запускал. Все хорошо!

- Почему сам долго не звонил? – спросила она.

- Мам, плохо слышно… Связь барахлит… Пока, ма!

Она улыбнулась, покачала головой. Связь… Выросшие дети живут своей жизнью, и связь через незримую пуповину становится все слабее, слабее. Это нормально. Зато ее связь с Домом все крепла. И она уже будто бы слышала Зов – отдаленные голоса тех, кто ждал ее дома. От этого Зова в душе разгоралось тихое сияние.

В субботу она поехала в церковь, отвезла туда два баула с хорошими вещами – для нуждающихся, поставила свечи за упокой и за здравие – этот ритуал всегда приносил ей успокоение. Отстояла службу, потом побродила от иконы к иконе, постояла, прислушиваясь к себе. Было хорошо и покойно. Ни тени сомнения. Все правильно, домой!

- Уже уходите? – спросил кто-то совсем рядом.

Она обернулась, увидела седенького старичка с выцветшими голубыми глазами.

- Нет, еще немного побуду, — слегка удивленно ответила она. – Нечасто бываю в храме, знаете ли…

- Я не Храм имел в виду, — заморгал старичок. – Вы… домой собрались, да?

- Как вы узнали? – повернулась к нему она.

- Вы светитесь, — сообщил старичок.

- Свечусь? Это видно?

- Ну да. Только не всем. Я вот тоже собираюсь – мне видно.

- Вы тоже?

- Разумеется, деточка. Мне пора. Но вот вам вроде бы рано? Вы еще так прекрасно молоды!

- По-моему, возраст тут ни при чем. Я просто чувствую завершение. Понимаете, как будто сделала все, что обещала. И мне больше нечего тут делать – все будет повторением, копией. Вы меня понимаете?

- Понимаю, — покивал старичок. – Неужели раздали все долги?

- Все, — улыбнулась она. – Всех поняла, всех простила, всех возлюбила. Все дела закончила. Всех поблагодарила. Дети выросли. У мужа другая семья, там все хорошо. Мне правда пора, я знаю.

- Милая моя, вы и правда готовы, — изумился старичок. – Так редко встретишь среди молодежи такую глубину понимания. Большинство на мой вопрос сразу подумало бы о деньгах…

- И денежные дела привела в соответствие, — утешила его она. – Все как следует! В понедельник отбываю.

- А как вы можете знать, что именно в понедельник? – живо заинтересовался старик.

- Я так решила, — объяснила она. – Удобный день. Впереди целая рабочая неделя. Все всё успеют. А то под выходные неудобно, не находите?

- Молодец вы, — завистливо сказал старичок. – А я вот не знаю, когда отбывать. Хоть и старше…

- Ничего, — ответила она. – Может, еще придет осознание.

- Может, и придет, — согласился старичок. – Может, там, дома, встретимся? Кто знает… Но вот скажите, почему вы решили возвращаться, а? Раньше времени, раньше срока?

- Я здесь была в командировке, — мягко сказала она. – Сделала все, что могла, все, что была должна, все, что хотела. Зачем мне больше тут быть?

- Но тогда почему же другие… — начал было старичок, но она его перебила:

- Потому что другие боятся. А я – нет. Я знаю, как это происходит, и что меня ждет там.

- А я вот боюсь… — тихо сказал старичок и виновато опустил глаза. – Все равно что-то держит. Хоть и пора…

- Удачного вам возвращения, — от души пожелала она и поехала домой.

Остаток субботы и воскресенье она отдыхала, гуляла, позвонила всем друзьям и близким, поговорила, послушала. Погоревала над бедами, порадовалась удачам. Искренне, от души.

Затем она тщательно выбрала одежду для путешествия, отгладила. Поставила рядом туфли. Полюбовалась. Ей все нравилось.

Еще раз зашла к соседке, спросила, не потерялись ли запасные ключи, и сказала зайти в понедельник, проверить квартиру. Соседка обещала.

Заварила себе чаю на травках, с удовольствием почаевничала. Телевизор не включала, только тихую музыку. Зов усиливался, теперь в общем бормотании голосов она уже различала отдельные. Вот вроде бы мама говорит… А это – Инка, подруга. Вот уж 10 лет не виделись. Ну ничего, уже скоро… Домой!

Она потушила свет, легла в постель и начала медитировать. Усиливать Зов, приближать его. Словно ухватилась за незримую ниточку и подтягивалась за нее.

- Тася, Тасенька! – это мама… — Не бойся, я встречу!

- Таська, я тут! Давай, не дрейфь, это быстро! Рожала же, знаешь! Ну так и тут так же! – это Инка. Всегда любила командовать и разъяснять. Ничуть не изменилась!

- Таисия, ты не напрягайся, — это отец. Строгий был, бригадир, наставник молодежи. – Как только сумеешь расслабиться до нужного уровня – так и получится. Тут главное что? Как бы слиться, раствориться!

- Иди на свет, доченька, — звала мама. – На свет. Ты увидишь.

Она слушала всех, улыбалась и выполняла все, что ей советовали. Расслаблялась, растворялась, ждала, когда появится свет под закрытыми веками. Вскоре увидела, потянулась к нему, но не телом, а сознанием. Свет то становился ярче, то тускнел, то приближался, то отдалялся. Но она не торопилась – знала, что надо просто продолжать.

Всплывали разные воспоминания из ее жизни. Плохое и хорошее, восторг и отчаяние, взлеты и падения, встречи и разлуки, потери и приобретения. Но все это давно было обдумано, понято, принято и отпущено – стало просто кадрами в бесконечном фильме «Житие Таисии».

Воспоминания проплывали все быстрее, потом понеслись, стали сливаться в одну пеструю ленту – слева и справа, сверху и снизу, образуя тоннель. И она уже не понимала: то ли тоннель несется ей навстречу, то ли она – по тоннелю. Было ни капельки не страшно – только захватывало дух, как в детстве на аттракционах.

А в конце тоннеля сиял, расширялся свет – ослепительный, но не ослепляющий: яркий, но в то же время мягкий, и такой маняще приятный, что хотелось купаться в нем, как в море. «Или в околоплодных водах?» — мимолетно подумалось ей. Мысль мелькнула – и тут же исчезла: какая разница? Она устремилась на свет, но тоннель все длился и длился, и казалось, что ему не будет конца. Хотя она точно знала – переход по-другому невозможен, просто надо лететь и лететь, и когда-нибудь тоннель кончится.

Они кончился неожиданно, как будто оборвалась кинопленка. И она оказалась в Свете, повисла, не чувствуя тела, как в космосе. Смотрела во все глаза сквозь закрытые веки – во все стороны только ровное золотое сияние, которое вместе с дыханием проникало внутрь и распространялось по жилам, делая ее такой же золотой. Она точно чувствовала себя как младенец в утробе матери – спокойно, безопасно, тепло и уютно. Полуявь, полусон…

- Приветствую тебя. Ты уверена, сестра? – спросил ее голос, который был одновременно и тихим, и громогласным – словно шепот раздавался на всю Вселенную.

- Я завершила дела. Я хочу вернуться, — ответила она. Вернее, подумала, потому что говорить у нее не получалось – она уже не чувствовала губ, языка лица, все растворилось в золотом сиянии.

- Что ты принесла с собой? – продолжал голос.

- Любовь, только Любовь. Ничего, кроме Любви! Бог есть Любовь, и я хочу слиться с целым! Я так долго к этому шла…

- Твое задание выполнено. Командировка завершена. Слияние возможно. Ты можешь войти, — после короткой паузы констатировал голос.

И золотая завеса распахнулась перед ней, открывая удивительные, фантастические и полузабытые просторы ее Дома.

… В понедельник зашедшая соседка нашла ее, заголосила, забегала, стала звонить в разные места.

А в четверг с ней прощались.

- Господи, да что же это! Такая молодая, и ведь ничем не болела! – всхлипывая, говорили провожающие.

- Да, и в последнее время такая счастливая была! В отпуск собиралась! Ну надо же!

- Да нет, не в отпуск, а домой! На историческую родину! И вот ведь как вышло…

- Человек предполагает, а Бог располагает…

- Но вы посмотрите на ее лицо! Такая улыбка! Прямо светится.

- Говорят, она во сне… Видимо, снилось что-то. Умерла счастливой. Не мучилась.

Она не мучилась. Она радовалась. Она уходила налегке, оставив все, что накопила за время своей земной командировки, приняв осознанное решение – вернуться домой. Она и вправду была счастлива.

 

 

 

К атегория: Социальные

 

 

ВЕЛИКИЙ И МОГУЧИЙ

 Приснился Лапкиной странный сон. Вроде явился к ней великий поэт Александр Сергеевич Пушкин и строго так говорит:

— Вы что же это, душа моя, к языку своему родному так небрежно относитесь?

— А как я к нему отношусь? – озадачилась Лапкина. – По-моему, нормально. Язык как язык, розовый, мягкий… Зубы чищу регулярно, и рот полощу!

— Да нет же, я не про ваш личный язык, а про великий и могучий – русский, — пояснил Пушкин. – Это же просто невыносимо!

— А что? Что такое? – встревожилась Лапкина. – Что вы имеете в виду?

— А имею я в виду то, что вы совершенно не думаете, что говорите. Поговорка «язык как помело» явно про вас!

— Помело? – удивилась Лапкина. – Про меня? Ну ваще, жесть! А вы меня ни с кем не путаете?

— Что вы, как можно вас с кем-то перепутать? Не вы ли вчера по телефону изволили говорить: «Как же, разбежалась! Получите у Пушкина!»?

Лапкина напряглась и вспомнила: да, говорила она такое. Надо было отшить одних там нахалов, ну, она и кинула любимую фразочку насчет Пушкина.

— Да ладно, я ж не в обиду, что уж сразу «помело», — смутилась Лапкина. – Так, вырвалось…

— А у вас, если бы вы соблаговолили заметить, все время что-нибудь «вырывается», — уличил ее классик. – Совсем не даете себе труда подумать, что будет, если все это в жизни проявится.

— А что я такого говорю? – удивилась Лапкина. – Ничего такого особенного. За базар отвечаю.

— Отвечаете, значит… Ну, отвечайте! – милостиво разрешил Пушкин. – Только потом не обижайтесь.

И, как это бывает во сне, картина мгновенно переменилась, Пушкин куда-то исчез, а Лапкина очутилась посреди базара, в толпе разъяренных людей, каждый из которых что-то кричал и тянул к Лапкиной руки.

— А-а-а-а! – завопила Лапкина, озираясь и пятясь. – Вы чего?

— Смотри, какую курицу некондиционную мне впарили! – потрясая синеватой тушкой, подскочила к ней баба в кацавейке.

— А меня обвесили! Обвесили! На целых полкило! – подпрыгивал тощий мужичонка.

— А мне нахамила вон та, которая помидорами торгует, — втолковывал дед. – Разберись, дочка, а?

— Да почему я-то? – в отчаянии завопила Лапкина. – Я тут при чем???

— Ну дык ты ж за базар отвечаешь, всем известно, — зашумела толпа. – Вот и отвечай давай!

— Вы чего, белены тут все объелись, психи ненормальные??? – возмутилась Лапкина.

У толпы тут же изменилось настроение: глаза сделались бессмысленными, кто-то стал танцевать, кто-то захохотал, кто-то затеял кусать соседей, а у некоторых так даже и пена на губах появилась. Лапкина в ужасе бочком выскользнула из объевшейся белены толпы и опрометью кинулась прочь с базара. Отвечать за этот самый базар ей вовсе не хотелось. Только оказавшись за воротами, она остановилась и выдохнула:

— Вот жесть!

Тут же над ее головой просвистело что-то (она только и успела, что пригнуться!, и с грохотом упало на землю. Пригляделась – мятый жестяный лист, откуда-то с крыши, видать, сорвало. Лапкина хотела даже ругнуться, но почему-то воздержалась. Какой-то странный сон был, уж очень реалистичный.

Лапкина задумчиво двинулась прочь от базара. На камушке сидел оборванец маргинальной наружности, по виду – сильно пьющий, и он тут же обратился к Лапкиной:

— Подайте, сколько можете, не на хлебушек прошу – на опохмелку…

— А морда не треснет? – язвительно спросила Лапкина, и тут же завопила: лицо страждущего немедленно треснуло и развалилось пополам, как спелый арбуз, а то, что открылось внутри во всех анатомических подробностях, выглядело как в фильме ужасов.

Она припустила на первой космической скорости, и вскоре нищий остался далеко позади. Лапкина шла по городу – привычному и знакомому. Солнышко припекало, веял легкий ветерок, и Лапкина в который раз поразилась, как все натурально ощущается. Чересчур даже.

Впереди замаячило какое-то здание.

— Да это же моя родная школа! – ахнула Лапкина. – Да, она, чтоб мне провалиться!

Договорила она эту фразу уже на дне глубокой ямы, куда провалилась незамедлительно. Упала она на кучу мягкой земли, так что до членовредительства не дошло, но все равно хорошего было мало. Надо было как-то выбираться, не сидеть же тут, в яме, до скончания веков!

Лапкина, шипя и охая, стала карабкаться наверх, используя в качестве опоры корни и камни. Маникюру сразу наступил конец, да и новым босоножкам тоже пришлось несладко. Наконец, она перевалила через край и поднялась с четверенек.

— Блин!!! Вот это вилы!!! – с чувством сказала Лапкина, вытряхивая землю из босоножек.

В следующий момент она обалдело взирала на воткнувшиеся прямо перед ней деревенские вилы с мощными зубьями, на которые был насажен румяный блин. Лапкина сразу почувствовала, что ужасно голодна, но блин был несъедобен: изгваздан в земле и явственно попахивал навозом – вилы, видимо, были рабочими. Так что она проглотила слюнки и призадумалась.

— Так, из этого сна надо как-то выгребаться, — решила она. – Пора выплывать, иначе есть риск просто сойти с ума!

В следующий момент она уже сидела в утлом челноке, плывущем по бурному потоку, а в руках у нее красовалось весло, коим, по всей видимости, и следовало выгребаться, чтобы выплыть из сна. Лапкина рьяно заработала веслом, пытаясь править к берегу.

— Эй, держи, девушка! – крикнули ей с берега, и к челноку полетела бухта веревки.

Лапкина, изловчившись, сумела уцепиться за конец веревки и кое-как подтянулась к спасительной суше.

— Люди, помогите! – закричала она. – Со мной что-то непонятное происходит! Вытащите меня отсюда!

Она разглядела наконец-то своего спасителя – бравого корпусного мужчину в тельняшке и бескозырке, а поверх еще и оранжевый надувной жилет — видимо, спасателя. Мужчина Лапкиной показался надежным и сразу понравился, и она несколько приободрилась. Во всяком случае, она теперь была не одна, а это уже что-то.

— Сейчас мы этого важного кренделя обработаем, — пробормотала она себе под нос, прикидывая план блиц-обольщения. – Сейчас он будет наш…

Ах, зря она это сказала! Выскочив из лодки, она обнаружила, что тельняшка, бескозырка и прочая одежда валяется на бережку, а вместо мужчины среди них наблюдается… ну конечно, крендель! Крендель благоухал ванилью и корицей и выглядел очень аппетитно. Лапкина шмыгнула носом и отщипнула кусочек. Было вкусно. Она подкрепилась и утешила себя тем, что уж если познакомиться не удалось, так хоть поела.

— Так. Нет, правда, пора просыпаться, — вновь решила Лапкина. – Что-то меня этот сон уже напрягает…Неприятный какой-то сон! Сначала Пушкин мне сказал, что у меня язык как помело. . Потом этот дурацкий базар, жестянкой мне чуть голову не снесло… Этот типчик еще, с треснутой мордой лица… Потом я в яму провалилась, а потом мне вилы прилетели. И в конце концов, чуть не утонула! Во приключения-то, как в триллере! Утром расскажу Ленке с Машкой – облезут от зависти!

Ленка и Машка возникли ниоткуда – и Лапкина в ужасе завизжала. Обе ее лучшие подруги шли, как в том самом триллере – молча, зловеще, протягивая к ней руки, с которых кусками отваливалась облезающая кожа. На их лица было лучше и вовсе не смотреть – там зависть уже сделала свое черное дело, все уже конкретно приоблезло.

— Прочь! Сгинь! Исчезни! Чур меня! – взвыла Лапкина, и кошмарные призраки подруг послушно сгинули, как и не было.

— Полный мрак! – ошеломленно выдохнула Лапкина, и тут же наступила полная, кромешная тьма – словно солнышко выключили.

— Господи, да что же это такое? – взмолилась Лапкина, пытаясь разглядеть хоть искорку, хоть проблеск в этой чернильной темноте.

— Это то, о чем ты думаешь, — раздался голос из тьмы. – Оно воплотилось в жизнь, и ты имеешь наяву то, что до сих пор было только у тебя в голове.

— Ой, кто это? Это ты, Господи, да?

— Почти. Я – твой Внутренний Голос.

— У меня, что ли, внутренний голос имеется? Полный улет!

Не успела Лапкина закрыть рот, как ее подхватило, понесло куда-то вверх тормашками, пару раз кувыркнуло и плашмя шлепнуло оземь, даже искры из глаз посыпались. Впрочем, светлее от этого не стало.

— Осторожнее со словами, думай, что говоришь, — посоветовал Голос.

— Да я думаю! – плачущим голосом проговорила Лапкина, ощупывая руки-ноги – вроде все уцелело. – Только мне трудно думать, когда темно! Как тут свет включается?

— Мыслями. Подумай мысль – и выскажи вслух.

— Ну, это… Хочу, чтобы, а общем, стало светло! – объявила Лапкина.

Но светло не стало. Она еще немного подождала и спросила:

— Эй! Голос, ты здесь? Почему ничего не происходит? Я же говорю, а все равно темно.

— Нет у тебя мысленной чистоты. Речь засорена всякими словечками ненужными, вот и не получается внятного образа.

— И что делать?

— Вспомни, что тебе дан великий и могучий русский язык! – посоветовал Внутренний Голос. – Язык Пушкина, Лермонтова и прочих замечательных словотворцев! Учила, небось, стихи-то в школе?

— А? Стихи? Да, учила, — пробормотала Лапкина, пытаясь вспомнить хоть что-то из школьной программы. Но на ум, как назло, лезла только строчка «Угас, как светоч, дивный гений…» — что никак к ее ситуации не походило и даже могло усугубить.

— Вот, вспомнила! – ликующе крикнула она. – «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»!!! Пойдет?

Видимо, пошло, потому что мрак стремительно рассеялся, и над ее головой вновь засияло солнышко.

— Ой, получилось! – возликовала она, узрев свет. – Голос, а ты еще тут?

— Да я всегда тут, я же Внутренний, — успокоил ее Голос. – Ты просто ко мне раньше не прислушивалась, потому что у тебя в голове такой шумовой фон из мыслей, что тебе меня и не расслышать. Думаешь обо всем одновременно, с мысли на мысль перескакиваешь, да еще эти твои мусорные словечки…

— Ой, ты знаешь, голос, я уже и думать боюсь, не то что высказываться, — пожаловалась Лапкина. – Тут все сразу сбывается, и такая ерунда выходит – сплошные кошмарики.

В воздухе тут же деловито загудел целый рой налетевших из ниоткуда мелких насекомых – очевидно, кошмарики в жизнь воплотились.

— Отмени! – испугался Внутренний Голос. – Замучают ведь!

— Отменяю! – быстро замахала руками Лапкина, и кошмарики послушно исчезли. – Это что же, теперь надо за каждым словом следить?

— А ты как думала?! – подтвердил Голос. – Помнишь, в Библии написано, что когда Творец все создавал, то ВНАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО». Ну так ничего и не изменилось, и сейчас все так же. Вначале – слово, а потом оно на реальный план переходит. И ваше счастье, дорогое человечество, что еще не сразу переходит, иначе бы вам и недели не протянуть, с вашими-то мыслемешалками непочищенными и небрежной манерой выражаться.

— Да уж, я это на собственной шкуре испытала, — поежилась Лапкина. – Не успеешь что-нибудь сказать – оно сразу тут как тут. В общем, жизнь бьет ключом, и хорошо, что пока не по голове! А еще повезло, что это все во сне! А если бы в реале?

— Говорю же тебе – и в жизни сбывается, только не сразу! Так что лучше все-таки следить и за мыслями, и за речью. Говорить то, что думаешь, и думать, что говоришь!

— Это что же теперь, и слова не скажи просто так? – насупилась Лапкина. – А если все так говорят? Ну вот так уж нас научили!

— Не сочиняй, пожалуйста! – строго сказал Внутренний Голос. – Кто это вас учил «фильтровать базар» или желать кому-то «приложиться фэйсом об тэйбл»? Может быть, Пушкин?

— Нет, я точно такому не учил, — отмежевался невесть откуда материализовавшийся Пушкин. – Напротив, я старался сделать язык кристально чистым и легким, чтобы слова приятно выговаривались и были понятны всем.

«И долго буду я любезен тем народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал…», — патетически процитировал поэт.

— А я вас давно не перечитывала, — призналась Лапкина. – Все больше телевизор да Интернет, а там такое говорят и пишут!!! Дикторы слова путают, ударения не там ставят… Ведущие программ иной раз чуть ли не по фене ботают… А лексикончик в Интернете – это ваще! «Аццкие фишки, крутая телка, отпадный мэн, попса жжет, пипл хавает» – и всех делов!

— Бог мой! – воскликнул Пушкин, хватаясь за голову. – Как можно, право, так калечить великий и могучий русский язык??? Ей-богу, был бы жив – вызвал бы на дуэль!

— Всех не перестреляете, — угрюмо заметила Лапкина. – Знаете, сколько нас, таких…красноречивых? Что, к каждому во сне с пистолетом являться будете?

— Если это поможет – то и к каждому! — пылко вскинулся поэт. – Для того я и жил, чтобы глаголом жечь сердца людей!! «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» — это же я как раз о Слове говорил!

«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», — вспомнилось вдруг Лапкиной. – А ведь я когда-то стихи любила… Даже в тетрадку выписывала те, что понравились. И по литературе у меня «пятерка» была. А потом как-то закрутилась, другие интересы пошли, другие компании… Я и не заметила, как у меня такая речь стала.

— Душа моя, так еще не поздно! – прижал руки к груди гений русской словесности. – Ведь Словом можно как поддержать, так и погубить! Причем погибнуть может весь мир – если люди не прекратят убивать его неправильными, нечистыми мыслями и словами. Надо же отдавать себе отчет, в самом деле…

— Ну, предположим, отдам я себе отчет, ну и что? Другие-то все равно так говорить будут! – неуверенно заметила Лапкина.

- Скажите, могу ли я просить вас – именно вас! – стать одной из первых, кто сознательно – сознательно! – примет на себя столь высокую миссию – возродить былую славу Великого и Могучего Русского Языка?

— Но разве я одна смогу что-нибудь сделать? – боязливо пискнула Лапкина. – От меня же ничего не зависит! Даже если я стану говорить, как академик всяческих наук, это же не спасет мир?

— Спасет, — заверил ее классик. – Сегодня – вы, завтра – еще кто-нибудь, а там, глядишь, и большинство людей перестанет употреблять эти жуткие слова и выражения, слепленные из тьмы и мрака. И тогда история повернется в другую сторону – не к Мраку, а к Свету! У человечества еще есть шанс, поверьте!

— Она еще спорит! – вмешался Внутренний Голос. – Как словами мир губить, так не страшно, а как спасать – так забоялась. А кто его должен спасать? Пушкин???

— Да нет, конечно, — засмеялась Лапкина. – Александр Сергеевич и так много чего для мира сделал. Ладно! Я согласна. Беру на себя такие повышенные обязательства. Буду спасать мир! Пусть даже и мысленно…

— Вот молодец! Ты ко мне прислушивайся, я тебе всегда подсказку дам, — обрадовался Внутренний Голос.

— Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты… — с жаром заговорил поэт, преклоняя перед ней колено. – Честь и хвала вам, о храбрая дева! Благодарное человечество вас не забудет!

— Ах, да что же вы меня так смущаете! – в полном смятении вскричала Лапкина. – Сам Пушкин! Передо мной! На коленях! Я сейчас рухну…

… Лапкина проснулась от того, что и впрямь рухнула с кровати.

— Ой, мамочки мои, — простонала она, потирая ушибленное колено. – К чер… ой, то есть нет, туда не надо. Ну и сон, право слово!

— Не соблаговолите ли вы переместиться в ванную для принятия водных процедур? – церемонно подсказал Внутренний Голос. – Советую, очень, знаете ли, отрезвляет!

И Лапкина, изящно придерживая двумя пальчиками подол фланелевой ночной рубашки, поплыла в ванную, ощущая себя Великой и Могучей, как русский язык. А как себя еще может ощущать человек, участвующий в спасении родного языка и даже целого человечества???

 

 

ДЕТИ БОГА

 Собрались однажды дети: Православие, Католичество, Мусульманство, Буддизм, Протестантство и другие, и начали спорить, кто любимый ребёнок, а кто нет. Кто-то из детей был старше и сильнее, кто-то совсем маленький, они спорили, толкались, некоторые даже пытались подраться, но в этот момент зашёл их Духовный Отец, и все притихли…

— О чём Вы спорите? Зачем кричите и толкаетесь? Разве Вы не знаете, что я Вас люблю?! ВСЕ ВЫ МОИ ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ ДЕТИ! Разве не дарил я Вам подарки – святыни Ваши, показывая, как люблю я Вас? Разве не учил Вас жить в мире и согласии? Разве не приходил к Вам, когда звали меня? Не люблю я лишь тех, кто не почитает Слова Моего, кто ослушался меня и считает себя главнее меня. Тех, кто думает, что может обижать, принижать других, прикрываясь Именем моим. Эти – не дети мне!
Притихшие перед наставником дети не сразу заметили, что в помещение робко, бочком вошел совсем неприметный маленький человек, плешивый и хилый, в грязной оборванной одежде, со старой холщовой сумкой в руках. От него дурно пахло — видимо, он много времени проводил на помойках.
- Здравствуй, добрый человек! — обратился к нему Духовный Отец. — Кого ты ищешь? Если меня, то я сейчас занят — я тут как раз даю важный урок своим ученикам.
- Простите меня. Я просто зашел погреться, — стеснительно сказал оборванец.
- Я скажу, чтобы тебя накормили и дали тебе возможность помыться и переодеться. А теперь я прошу оставить нас, чтобы я мог закончить свою проповедь.
- Благодарю тебя, — смиренно поклонился нищий. — А чему ты учишь этих детей?
- Терпимости, — кратко ответил наставник. — Я говорил им: кто думает, что может обижать, принижать других, прикрываясь Именем моим – не дети мне!
- А чьи же они дети? — наивно спросил старик, подслеповато моргая выцветшими глазками. — Кто их отец?
Наставник не нашелся, что ответить, и сдержанно сказал:
- Иди, добрый человек, наверное, тебя где-то ждут.
- Меня везде ждут, — улыбнулся старик. - Не сердись на них. Они вырастут и поумнеют, — пообещал он, всматриваясь в лица ребятишек. — В детстве все бывают жестоки и различают только черное и белое, но позже начинают видеть и другие цвета. Я хочу, чтобы вы знали: все вы — дети мои, даже те, кто себя плохо ведет. Я вас всех люблю и верю в вас. Учитесь, растите и становитесь мудрее. И слушайте вашего Наставника — вам с ним повезло, так как он растет вместе с вами.
И прежде чем кто-то успел ответить на его слова, он пошел прочь. И уже на пороге он обернулся и тихо спросил:
- Если бы Бог пришел к вам в таком облике и в таких одеждах, узнали бы вы его?

Молчание было ему ответом…

 

 

ДЕШИФРОВЩИК

 Маги, колдуны и прочие Волшебники существовали всегда. От сотворения времен!

Создатель ведь нас по образу и подобию воплотил, а уж Он – сам по себе магическое начало. Вот и человек изначально-то эти способности получил – кто побольше, кто поменьше. В общем, кому сколько досталось.

Сначала носителей выдающихся магических способностей называли шаманами и очень уважали – ни один уважающий себя охотник не отправлялся на мамонта, не совершив магический ритуал. Да и как без магии одолеть такого громадного и хитрого зверя? Чушь и ерунда! Камикадзе тогда еще не было!

И жены охотников, сохраняя пламя в пещерном очаге, умели общаться с Духами Огня – иначе как сохранить драгоценный огонь, если спички еще не придумали??? Это «бытовая магия» называлось, ею и сейчас почти все женщины владеют и втихушку пользуются.

Позже от первобытных шаманов произошли более развитые и узкоспециализированные формы – пифии, авгуры, сивиллы, оракулы, жрецы, волхвы, колдуны и прочие носители Магических Знаний.

А потом как-то незаметно люди много возомнили о себе и стали все чаще применять способности не во благо, а в корыстных целях. Создатель терпел-терпел, Знаки разные подавал, но не услышали, не обратили внимания.

А когда уж люди стали за сферы влияния бороться, да еще сильных Магов стали вербовать, Создатель совсем расстроился. «Ну, устрою я вам Вавилонское столпотворение! Или вы у меня дружить научитесь, или я предупреждал – кто не спрятался, я не виноват!», — пообещал Он, и слово сдержал: прикрыл Центральный Магический Портал. Ой, что тут началось! Кто совсем страх божий потерял – и вовсе способностей лишился, а кто не сильно «попал» – кое-что мог, но маленько совсем, так, для себя. Какие уж тут Магические Войны!

И вдруг все опомнились: «Ой! Что же мы наделали! До чего докатились!» Тут-то и наступили для носителей магических знаний Мрачные Времена. Ох, сколько наших тогда извели!!! Вспоминать неохота. Впрочем, Магия – бессмертна: конечно, многое забылось, кое-что утерялось безвозвратно, но часть Древних Знаний удалось сохранить и передать потомкам. Был придуман хитрый ход – волшебные сказки. Уж в них-то Магия жила, живет и жить будет. Да и сказочники: вроде безобидные такие, на вид – ну одуванчики просто, а так судьбу переписать могут, что мама не горюй! Бабки опять же в деревнях остались, травы там, заговоры, привороты-отвороты. Так, по мелочам, чтобы не светиться особо. В общем, скрывались Волшебники, шифровались кто как мог. Потому как преследования не прекращались. Но потихоньку восстанавливались, копили силу, ждали часа своего. И дождались!

То ли Создатель на оголтелых политиков отвлекся (да и то сказать – атомная бомба почище любого Черного Шабаша будет!), то ли еще чего – только стал Магический Портал открываться все шире и шире. Конец XX столетия стал поистине Золотым Веком для Магии. Как и обещала диалектика (такая разновидность Магии, зашифрованная под материализм), количество копилось-копилось, и однажды перешло в качество – это было почище Большого Взрыва!

Откуда ни возьмись, появилось просто несметное количество Магов. Словно из тайных нор повылазили, радостные такие, а чего – свершилось, свобода! Только таких, Истинных Магов широкого профиля, раз-два и обчелся, зато нахватавшихся из Портала кто что мог – хоть пруд пруди.

Я из таких как раз. Маг XXI века. Профиль – узкий, уже некуда: я – дешифровщик. Нет, не думайте, со спецслужбами я никак не связан. И не шпион, нет. По профессии я – пенсионер, а по призванию – дешифровщик.

Не понимаете? Сейчас объясню. Помните, в Книге Книг сказано: «В начале было Слово»? Ну так вот: это и значит, что Слово – изначально. С него все у Создателя пошло, с него и у человека начинается! Не забываем, не забываем: мы же «…по образу и подобию».

Слово – это код. Один умный человек точно сформулировал: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет». Ох, молодец, четко подметил! Ну, приключения Врунгеля на яхте «Беда» всем известны, не буду повторяться.

Я вот лучше расскажу, как это в жизни бывает.

Представьте себе: приходит человечек в этот мир. Одно дело, если ему говорят: «Миленький, здравствуй, как мы тебя ждали, как хорошо, что ты родился!». Хороший код, позитивный! Этот человечек радостно расти будет, и Мир для него – добрый и приветливый. А другое дело – если мамашка орет: «Да чтобы я еще раз рожала? Еще раз эту боль терпеть? Да ни за что!». Сами посудите: только родился, а уже виноватым себя чувствует, маме же больно сделал! Ну и как он по жизни идти будет? Все бочком, бочком, с опаской, как бы не навредить кому. Или, наоборот, напролом – а вот вам всем, я такой, получайте!

Или вот подрастает человечек и слышит: «Ты у меня золотце, солнышко любимое, я в тебя верю, у тебя все получится!». Он и в себя верить начинает, и что все у него получится. А если ему твердят: «Ты что косорукий такой? Вечно у тебя все из рук валится! Вон, бери пример с Васеньки из 45 квартиры – маму слушается и на скрипочке играет!». Раз его так «закодируют», другой, он да и поверит! А как же маме с папой не верить? Они ж для него как боги! Со временем бояться начнет, ронять все, а Ваське под шумок может и на скрипочку наступить – чтобы некого в пример было ставить.

А вот человек уже почти взрослый. И тут Слово все определяет! Одной девочке родители внушают: «Не торопись, ты самая лучшая! У тебя судьба счастливая, смотри, сколько кавалеров твоего внимания добиваются!». Эта девочка королевой себя чувствует, никуда не торопится, и замуж выйдет не за кого попало, а за кого Душа подскажет. А иные родители ведь как девочек воспитывают: «Куда опять губы накрасила, шалава? Смотри, в подоле принесешь, я тебя вместе с твоим байстрюком из дома выгоню, и живи как знаешь!». Вот и какая Реальность зашифрована в таком Слове???

Эх, да что говорить! Нет уже того уважения к Слову, как раньше было. Вот у соседей ребенок заболел. Вокруг него все вьются: «Ах! Он у нас такой слабенький! Он такой болезненный! У него тонкая нервная организация, он на все так чувствительно реагирует!». Ну, вот вам и кодировка на болезнь. «Слабенький, хилый, чувствительный» — больничный маме раз в два месяца обеспечен. А во дворе соседский пацан носится – шапка слетела, шарф развязался, за шиворотом – снег, под носом – сосулька, а отец смотрит с гордостью: «Мужик! Богатырь! Глянь-ка, всех в снежки переиграл!». Это совсем другой шифр, на здоровье.

Я всегда всем говорю: «Следите за тем, что говорите! Правда ведь, слово не воробей – вылетит, не поймаешь!». Вздохнешь: «Эх, жисть моя, жистянка!» — и какая картинка вырисовывается? Правильно, безнадега сплошная. А скажешь: «Блин! Жизнь – интересная штука», она и правда все интереснее становится.

Ну ладно, взрослые себе сами жизнь складывают. Но детишек-то, детишек пожалейте! Им-то за что? Не должны они расплачиваться за вашу «остаточную магию».

Вот поэтому я – маг-дешифровщик. Как услышу «вредную магию» в виде слов – сразу ее расшифровываю и перекодирую.

Услышу на улице: «Да чтоб ты провалился!», и сразу дешифрую: «Ты провалишься – я возвышусь!», а потом перекодирую: «Душевного равновесия вам обоим!».

Или мужчина женщине нежно так: «Ах ты чувырлочка моя!», а я сразу дешифрую: «Любит, но стесняется сказать», и перекодирую: «Любимая, единственная!».

Девушка парню своему кричит: «Ненавижу, пошел вон, урод, не звони мне больше!», а я дешифрую: «Люблю, но ревную, обиделась, плохо мне!», и перекодирую: «Совет да Любовь, Совет да любовь!».

Такая вот у меня работа. Целыми днями или по городу гуляю, или сижу в парке, дешифрую. Меня в городе знают, подходят иногда, совета просят. Как бы, мол, мою проблему дешифровать? А потом и перекодировать? А я никому не отказываю. Раз мне такие способности даны, я их во благо всем использовать должен. Так справедливо.

Так вот, открою вам секрет. Я ведь говорил – магические способности от рождения всем даны, кто «по образу и подобию». Так что вы и сами можете попробовать дешифровать свой вредоносный код, здесь сложности никакой нет. Если у вас в жизни есть какая проблемка, вы ее на листочке запишите, чтобы недлинно и ясно. А потом вспоминайте, от кого вам такое Слово пришло – это обязательно!

Например, боитесь вы решения принимать. Ну боитесь, и все! И живот как-то сжимается, и в пот бросает, и время тянете, и вообще – страшно. Записали?

А теперь – вспоминайте, кто вас «закодировал-заколдовал». Ага! Вот бабушка над вами причитает: «Ой, внученька дорогая, только не ошибись, не обожгись!». А потом вам учительница строго говорит: «Это что же такое? Опять ошибка? Бездарь! Двойка!». А еще мама вам все твердит: «Подумай, взвесь! Ты не имеешь права ошибаться!».

Ну как? Вот вам и код. А теперь – дешифровка: «Мы за тебя волнуемся! Мы хотим, чтобы ты была само совершенство! Чтобы ты никуда не вляпалась, по жизни прошла на пуантах и в белых перчаточках, и чтоб ни пятнышка, ни изъяна!».

Ах, дорогие мои, послушайте старого Мага-дешифровщика! Не бывает так, чтобы на пуантах и без изъяна. Ваши ошибки – это и ваши приобретения. Ваш опыт! Чужой вам не поможет, так что не робейте – набирайте свой!

Ну, а коль дешифровали – можно и перекодировать. Это проще простого. Представьте перед собой всех, кто вас закодировал, и скажите им: «Милые вы мои! Я ж понимаю – вы не со зла. Кто от страха, кто из заботы, кто для порядка. Нет у меня к вам претензий, а только Любовь и Благодарность. А теперь заберите себе свое, а мне отдайте мое!». И представьте, как вы им что-то отдаете – может, шкатулку, может, узелок, а может – фигурку какую, как придумается! А у них что-то свое забираете. Поклонитесь им – можно мысленно, а неплохо и по-настоящему, в пояс. И ступайте себе с Богом в свою жизнь. И не бойтесь вы жить – это ж так весело, в сущности! Если Слово верное знаешь…

Ну вот, рассказал про свою Магию, теперь и помирать не страшно. Я вам Слово передал, а вы детям своим расскажете, а потом – внукам. Так и будет жить в веках Древняя Магия. Та самая, изначальная, которую Создатель нам подарил. Вместе с первым Словом…

 

 

ДОМ С ВИДОМ НА ПОМОЙКУ

 Чудеса в жизни все-таки случаются, вот и в Заборьевске случилось такое чудо – местные власти построили дом в новом микрорайоне, на окраине города, специально для бюджетников и ветеранов. Конечно, не центр и не элитное местечко – за домом начинался пустырь, который несознательные горожане давно превратили в помойку, свозя туда всякий мусор, да и строители своего добавили… Но когда по квартирам съемным помыкаешься да с родителями локтями потолкаешься в их тесных хатках, и тому будешь рад!

Дом достроили, сдали «под ключ», и стали туда жильцы заселяться – молодые семьи с детишками, многодетные, ну и старики тоже, конечно. Въехали они, вещи завезли и стали осматриваться и обустраиваться.

Кукин и Поспелов оказались соседями по подъезду – один поселился в однокомнатной квартире на втором этаже, другой прямо над ним на третьем. Оба были люди пожилые, оба на пенсии, и оба одинокие. Только вот Поспелов как-то быстро со всеми соседями перезнакомился: кому дельный совет даст, где пошутит, с кем добрым словом перекинется. Вот и стал он пользоваться всеобщим уважением, и многие уже называли его по-свойски, как родного дедушку — Степанычем.

Ну а Кукин… Кукина, мягко говоря, недолюбливали. Уж очень въедливый оказался старик и вредный. Не мог мимо пройти, чтобы не прицепиться и какую-нибудь гадость не сказать. Мамашки с колясками прямо разбегались, завидев Кукина – боялись, что ребеночка сглазит. Видя такое отношение, Кукин еще больше зверел, а люди еще больше его сторонились. Такой вот замкнутый круг!

Потом стали поговаривать, что Кукин время от времени и специально вредит – вроде кому-то он песка на коврик насыпал, а кому-то машину поцарапал… Но, вроде, не пойман – не вор. Всем оставалось только тихо ненавидеть Кукина да по возможности избегать с ним встреч. Хотя как их избежишь, когда желчный старикан сам везде возникает, во все влезает и в словах не стесняется, режет правду-матку в лицо.

Поспелов до поры-до времени не вмешивался, присматривался, но помалкивал. Но однажды молодые во дворе просто взмолились:

— Степаныч, ты бы повлиял на него как-нибудь! Уже и детишки гулять не хотят, и самим хоть во двор не высовывайся – Кукин скандалит по любому поводу и даже без оного. Ну как жить в таком напряжении?

— Легко и с удовольствием, — немедленно выдал совет Поспелов. – Напряжение когда возникает? Когда разность потенциалов имеется. Значит, надо их уравнять.

— Да как их уравняешь? – почесал в затылке спортсмен Федор. – Разве что вырубить его вообще?

— Я тебе вырублю! – тут же вмешалась его жена Катя. – Еще посадят за него, сморчка ядовитого. И не думай даже!

- Нет, вырубать – не метод, — согласился студент Миша. – Но делать все равно что-то надо. Если, разве что, трансформатор поставить?

— Ладно, так и быть. Побуду для вас трансформатором, — крякнул Поспелов. – А то, чую, наломаете дров, молодо-зелено… Вот представится удобный случай – и поговорю с ним по душам.

Случай не замедлил ждать. В самом скором времени Кукин со своего третьего этажа залил и Поспелова, и тех, кто на первом этаже жил. Забыл кран закрыть, а в раковине тряпка валялась, ну и вот… В общем, напакостил.

Как только всю воду на первом и втором этажах собрали и выяснили, что на четвертом и пятом – все нормально, сухо, как в памперсах, так и стало ясно: без Кукина не обошлось, от него льет.

— Ой, ну как неудачно, что это именно Кукин! – расстроились супруги Мячиковы с первого этажа. – Он ведь теперь все так повернет, что это все виноваты, кто угодно, только не он!

— Не наговаривайте на человека прежде времени, — вступился за Кукина Поспелов. – Вплоть до выяснения.

— Да кто же такой смелый – отношения с ним выяснять???

— Ну, выходит, я и есть. Наступил тот самый случай. Все, ребята, пошел я на «мокрое дело»! – пошутил Поспелов. – Не поминайте лихом!

Зашел он к себе домой, положил кое-что в пакет и поднялся этажом выше, к Кукину. Только позвонил – тот сразу открыл, будто под дверью в засаде ждал. И сразу как завизжит:

— Ты чего приперся? Пугать будешь? Да видали мы таких! Не дождетесь вы от меня ничего, так и знай!

— Тих-ха! – гаркнул Поспелов командирским голосом, да так, что не только Кукин примолк от неожиданности – даже радио запнулось на пару секунд. – Где тут у тебя кухня, показывай!

И, не дожидаясь приглашения, обошел Кукина и отправился прямиком на кухню. А чего и спрашивать было – планировка-то одинаковая…

— Я к тебе по-соседски пришел, посидеть, побалакать, — миролюбиво сказал Поспелов. – Не пустой, между прочим!

— Не о чем мне с тобой разговаривать! – начал было Кукин, но тут Поспелов начал из пакета всякие вкусности доставать: хлебушек черный, банку консервов, сыра кусок, а под конец и заветную бутылочку вытащил.

— Меня, если что, Степанычем кличут. А тебя как звать-величать?

— А зачем тебе? Василий я. И батя мой Василием был. Ты это… отравить меня, что ли, решил? – неуверенно спросил Кукин, щуря подозрительные глазки.

— Ага. И сам с тобой отравлюсь, — согласно кивнул сосед. – Ножик давай, хозяин, чего стоишь!

— А ну как я тебя этим ножиком зарежу? – не унимался Кукин.

— Ну так сразу и помянешь заодно, — хмыкнул Поспелов. – Только, думаю, не станешь ты меня резать. Что же ты, алкаш распоследний – в одиночку пить? А окромя меня, никто тут с тобой трапезу делить не захочет, побоится.

Кукин не нашелся что ответить и потому молча потрусил за ножиком. И даже капусты квашеной достал – чтобы уж не совсем нахлебником за столом себя чувствовать. Сели, налили…

— Ну, за новоселье! – предложил Поспелов.

— Давай, — и Кукин махнул рюмочку. – Только было бы за что пить! Загнали на край света, даромоеды, воры, убийцы! Сами на виллах жируют, а мы тут, как ссыльные!

— Э, ты погоди ругаться! – остановил его Поспелов. – Чего ты так – не в Сибирь же нас сослали? Наоборот, край города, близость к природе…

— К помойке, ты хотел сказать? – язвительно отозвался Кукин. – Где ты тут природу видишь? Свалка там, пустырь и свалка!

— Так это пока только, — ответил Поспелов. – Погоди, дай время – будет там сад.

— С какого это перепугу? Кто тебе его там посадит? Жди, разбежались!

— А чего ждать? Мы и посадим! – уверенно сказал Поспелов.

— Мы? – задохнулся от возмущения Кукин. – Да неужели??? Почему это мы должны чужие помойки разбирать???

— А кто же? – удивился Поспелов. – Другим она вроде не мешает. А нам – так даже очень. Ну и чего тогда ждать? Надо взять – и сделать себе красиво. Давай за красоту?

— За красоту так за красоту. Только ты скажи мне – неужели мы, пенсионеры, не заслужили, чтобы нам красоту на блюдечке преподнесли? Я всю жизнь на государство пахал, налоги платил, здоровье на производстве положил, а теперь оно мне сунуло однокомнатную на выселках, с панорамой на помойку – и гуляй, Вася?

— Ну, не знаю, как ты, Василий, из какого терема ты сюда переселился, а я так из барака деревянного, который еще довоенной постройки. А тут – горячая вода, балкон, санузел. Мне – так за счастье.

— Да и я не в хоромах проживал, — махнул рукой Кукин. – Из аварийного дома, щели в палец толщиной, ничего хорошего. Но помойки там не было! Не было!

— Да далась тебе эта помойка! – подивился Поспелов. – Что ты в нее уперся? Сам себе настроение портишь.

— А раздражает она меня! – немедленно обозлился Кукин. – От того и в расстройстве пребываю. Может, вид этой помойки меня каждый день к смерти приближает!

— Ну, брат, это ты сказанул! – покачал головой Поспелов. – Если так, то я и вообще жить не должен бы.

— Это почему же? – запальчиво спросил Кукин, который не любил, когда его в чем-то обходили. Даже в перспективе смерти.

— А вот и потому. Потому что я с самого детства все время только и видел, что помойку. Район рабочий, чисто, понимаешь ли, пролетарский, барак на 10 семей, пьянство – дело обыденное, мужья пьют, жены скандалят. И окна наши выходили – не поверишь! – на помойку. А я в детстве ноги застудил и обезножел, ходить не мог. Вот и сидел дома у окна, на эту самую помойку любовался…

— Врешь, — не поверил Кукин.

— А чего мне врать-то? Какой резон? Так и было все. Мать с отцом на работе целый день, время послевоенное, голодное, возиться со мной некому было. Вот и пришлось выживать, как сам соображу.

— Ну и как ты выгребся? Сейчас же на своих ногах? Как встал-то?

— А вот так и встал. Мне отец откуда-то карту мира притащил, на стенку повесил. Вот я на нее посмотрю – и сижу, любуюсь на помойку, представляю себя великим путешественником. Горы мусора – Монблан и Эверест, крысы и собаки – дикие архары и лошади Пржевальского, а я вроде как все это исследую… Потом дворник все это лопатой сгребет и уберет, и снова горы растут. А я представляю, что это эпоха сменилась, и мир заново все переделывает…

— Эй, сосед! Ты того… не перебрал? – обеспокоился Кукин. – А то тебе крысы Пржевальского уже мерещатся.

— Сам ты крыса Пржевальского, — беззлобно усмехнулся Поспелов. – Мне, может, в том и спасение было, что я мир видел не таким, какой он есть, а каким я его видеть желаю. И верил в это! Свято верил, что встану и пойду, и сам все эти горы увижу.

— Ну и что? Увидел? – спросил Кукин.

— А то! Я же ноги все время тренировал, сначала сидя, потом вставать понемногу начал. Мать мне припарки травяные делала, из мокреца, что во дворе рос, а по весне – из сирени. И верил я, понимаешь ты – верил! Верил в то, что все мои трудности временные, что встану и пойду, и совершу все, что задумал. Когда во что-то веришь, оно, знаешь ли, жить легче.

— Вздор несешь, — объявил Кукин. – Верить надо в то, что существует. Одно дело придумывать, а другое – своими глазами видеть.

— Да я те горы сквозь помойку и видел, дурья твоя башка, — смачно хрустнул капусткой Поспелов. – Своими глазами, говоришь… Раз глаза свои, так я могу им приказать, что из жизненной реалии выхватывать. Это ж, понимаешь, нам решать, во что жизнь превратить – в сплошную помойку или в место для сада.

— Красиво говоришь. Только я тебе все равно не верю. Ну, в смысле, что встал ты – это верю. Потому что вижу. Давай, кстати, за твое здоровье!

— И за твое, Василий Васильич. Будем!

— Будем. Только я в другое не верю – что придуманную жизнь прожить можно, как настоящую.

— Да она же только поначалу придуманная, а потом реальнее реального становится, — ответил Поспелов. – Главное – мысль делами подтверждать, тогда она как бы уплотняется, оживает. Если б я не мечтал и не верил – так бы и остался инвалидом, сейчас бы на коляске ездил. Если бы дожил. А так – геологический техникум закончил, всю страну обошел с геологоразведкой, столько красоты повидал! Вот чем помойка обернулась.

— А чего ж сейчас один? – переменил тему вредный Кукин. – Не намечтал себе, что ли, семью-то?

— Намечтал. Хорошая у меня была жизнь. И семья что надо. Только бог уже их всех прибрал. Видишь, всех я пережил.

— Ну, ты того… извини. Не знал я.

— Да ладно, чего уж. Все там будем. Давай… За ушедших.

— Царство им небесное. Хотя я в Бога не верю. Атеист я.

— А ты во что вообще веришь-то? А, Василий? Есть такое на свете?

— Не знаю, не думал я об этом, — насупился Кукин. – Чего в душу лезешь?

— Ну, не хочешь – не говори, — не стал настаивать Поспелов. – Вера – она дело такое, сокровенное.

— То-то, — удовлетворился Кукин. – Смотри-ка, уговорили мы бутылек-то!

— Душевно посидели, — согласился Поспелов. – Ладно, пойду я. Ты того… заходи, как настроение будет. Посидим, за жизнь поговорим…

— А чего приходил-то? – вспомнил Кукин. – Ты ж ругаться, что я тебя залил? Имей в виду, я платить за ремонт никому ничего не буду.

— Да не, я так… Посидеть, познакомиться. А то соседи – а друг друга не знаем. Непорядок. А ремонт я и сам могу осилить, у меня пенсия.

— И у меня пенсия! – вставил непримиримый Кукин. – Я всю жизнь вкалывал, заслужил.

— Заслужил, кто ж спорит, — успокоил его Поспелов. – В общем, до встречи!

И ушел, оставив Кукина в полном смятении чувств. Он так и не поругался толком, и это его как-то выбило из колеи. Сбил его с толку сосед снизу, и непонятно – чего приперся?

А на следующий день с утра пораньше Кукин увидел со своего балкона, как Поспелов шагает к помойке с лопатой и мешком. Намерения его стали понятны практически сразу: он стал сгребать лопатой мусор в мешок и уносить его куда-то подальше, за чахлые деревья упаднической рощицы, каким-то чудом сохранившейся на пустыре.

— Ага, — ехидно ухмыльнулся Кукин. – Опять к родной помойке припал. Да ему тут ковыряться до конца жизни хватит!

Но он ошибся. Была суббота, и вскоре во дворе стали появляться проснувшиеся жильцы. Через какое-то время к Поспелову присоединился студент Миша, затем с утренней пробежки вернулся спортсмен Федор, мигом переоделся и вышел тоже. Потом Мячиков с первого этажа откуда-то тачку приволок, и дело пошло быстрее.

Кукину было нехорошо. Он испытывал сложные чувства. С одной стороны, ликвидация помойки – дело властей, а уж никак не жильцов. С другой – завидно ему было, что Поспелов там с мужиками, и вроде как во главе, раньше таких новаторов и передовиков «застрельщиками» называли. Но идти к ним Кукин решительно не мог – не в его это было принципах. Да и как его там примут, с его-то репутацией? Впрочем, такую мысль Кукин даже думать не хотел, сразу из головы гнал.

А к вечеру женщины на теннисном столе, что строители во дворе в рамках благоустройства сделали, поляну для работничков накрыли – кто что из дома притащил. Дети тут же бегают, за своих родителей гордые… Оживление, веселье… Кукин пыхтел и злился, и сам не мог понять, почему. Если с балкона посмотреть – то не так уж много мужики и разгребли, помойка не маленькая была, и мусор уже местами спрессовался. Но все равно – кусок территории у помойки они отвоевали!

На следующий день Поспелов опять вышел с утра, и бригада его тоже пораньше проснулась. Кукин подсматривал из-за штор, досадовал сам на себя, но не мог отойти – интересно ему было, как там у них. И всю неделю так. В будние дни, конечно, у Поспелова помощников было поменьше, но все равно были. Кому-то же в смену идти, а кто-то и в отпуске, вот и выходили потрудиться на благо общества.

А пустырь уже практически очистился. Помойка сдала свои позиции. Красоты особой не наблюдалось, но…

— Интересно, что там этот чудак видит вместо голого пустыря? – задавался вопросом Кукин и сам себя ругал: да какое ему дело, что там видят всякие беспочвенные мечтатели, не сказать еще хужей?

Как-то Кукин, возвращаясь из магазина, столкнулся у подъезда с Мячиковыми с первого этажа. Мячиков вел под ручку женушку свою пузатую, которой, похоже, вот-вот время рожать.

— Добрый день, — поздоровался Мячиков.

— Добрый, — буркнул Кукин, пряча глаза.

— Ой, мы так вам благодарны, что вы сразу передали деньги на ремонт, в возмещение ущерба, — затараторила Мячикова. – А то бы мы до родов не успели все поправить, а как же ребеночку-то в сырости? Спасибо, не ожидали даже.

— Чего? – опешил Кукин. – Какие деньги, какой ремонт?

Но Мячиковы уже в подъезд прошли.

— Сосед! Его происки! – осенило его, и он мигом рассвирепел. Да так, что кинулся по лестнице рысью, как в молодости. В кнопку звонка он ударил, как будто хотел разнести ее вдребезги.

— Я тебя сейчас зарою! Твоей же лопатой! – завопил он, как только дверь приоткрылась. – Ты чего меня позоришь? Это ты им деньги сунул?

— Ох, не шуми, — попросил Поспелов, морщась. – Ну ты и крикливый, Васильич…

Выглядел он неважно, прямо сказать. Весь скукоженный и перекошенный, словно старый башмак, и на лице – страдание.

— Что ты тут мне рожи корчишь? – сурово спросил Кукин. – Думаешь, разжалобишь? Нет, ты мне сейчас за все ответишь!

— Давай, я потом за все отвечу? – предложил Поспелов. – На меня тут радикулит напал и пока что побеждает…

— Так тебе и надо! Меньше будешь выпендриваться! Сады он, понимаешь, высаживает, садист-мазохист… – мстительно сказал Кукин. – Чего, больно?

— Нет, приятно, — с укоризной ответил Поспелов. – Чего, ни разу не встречался с этим зверем?

— Встречался, — мрачно проинформировал Кукин. – Сейчас, погодь, мазь принесу. Жарит – как в адском пекле, но и боль снимает на раз. Погодь…

…Мазь ли помогла, или дружеское участие, но только вскоре Поспелов уже снова был на пустыре. Стоял, смотрел из-под руки, как капитан корабля на бескрайние волны, и не заметил, как сзади к нему кто-то подошел.

— Чего? Опять жизнь выдумываешь?

— Ох, Васильич! Ты чего подкрался, как вражеский лазутчик? Напугал, понимаешь…

— Тебя напугаешь, как же, — пробормотал довольный Кукин. – Ну так чего?

— Да вот, соображаю, как тут деревья посадим. Помнишь стих: «Через 4 года здесь будет город-сад»? Хочу, чтобы через 4 года здесь был сад. И точка! Я это вижу!

— Вона как… Видишь, стало быть…

Кукин замялся, затоптался, а потом выдавил:

- Слышь, Поспелов! Я знаю, где саженцы взять. Я ж раньше в зеленхозе работал, у меня там связи. Могу посодействовать. В порядке благотворительности.

- Ну так это ж отлично! – обрадовался Поспелов. – Я тут голову ломаю, где денег на саженцы добыть, а тут ты, как спаситель прямо.

- Ну ладно, чего там, — проворчал Кукин, неумело улыбаясь. – А вдруг не врешь, и вырастет сад? Посмотреть охота… Четыре года – не срок, авось доживем…

- Обязательно доживем, — пообещал Поспелов. – Это дом с окнами на помойку жизнь укорачивает. А дом с окнами на сад – увеличивает. Это то, во что я всю жизнь верю. А ты?

- Поживем – увидим, — ворчливо пробурчал Кукин. – А ты планировку еще не прикидывал? Нет? Ну вот, я так и знал… Тут профессионал нужен! Вдруг на этом месте уже жилой массив запроектирован? Это место застолбить надо! Чтоб больше никто не сунулся! Бумаги нужные выправить…

- Ну? А как? По инстанциям, что ли, идти? – обеспокоился Поспелов. – Не люблю я с чиновниками общаться, не понимаю я их…

- Не дрейфь! – бодро утешил его Кукин. – Мы на них общественность напустим. В лице меня. Это ты меня еще не знаешь! Я у них любое разрешение из глотки вырву! Они сами на блюдечке принесут, лишь бы отвязаться.

- Не сомневаюсь, — ухмыльнулся Поспелов. – Ох, даже весело стало. Посмотрел бы я, какой чиновник против тебя устоит! Это хорошо, что у нас такой боевой сосед имеется.

- То-то! – приосанился Кукин. – Куда бы вы все без меня? Значит, смотри…

Кукин увлекся, глаза его сверкали. В его глазах уже шумел-колыхался зеленый сад, посаженный 4 года назад. Дом с видом на помойку уплывал, как страшный сон.

Жизнь только начиналась…

 

 

ЖЕРТВА

 - Здесь занимают очередь на жертвоприношение?

- Здесь, здесь! За мной будете. Я 852, вы – 853.

- А что, так много народу?

- А вы думали??? Одна вы, что ли, такая умная? Вон, все, кто впереди – туда же.

- Ой, мамочки… Это когда же очередь дойдет?

- Не беспокойтесь, тут быстро. Вы во имя чего жертву приносите?

- Я – во имя любви. А вы?

- А я – во имя детей. Дети – это мое все!

- А вы что в качестве жертвы принесли?

- Свою личную жизнь. Лишь бы дети были здоровы и счастливы. Все, все отдаю им. Замуж звал хороший человек – не пошла. Как я им отчима в дом приведу? Работу любимую бросила, потому что ездить далеко. Устроилась нянечкой в детский сад, чтобы на виду, под присмотром, ухоженные, накормленные. Все, все детям! Себе – ничего.

- Ой, я вас так понимаю. А я хочу пожертвовать отношениями… Понимаете, у меня с мужем давно уже ничего не осталось… У него уже другая женщина. У меня вроде тоже мужчина появился, но… Вот если бы муж первый ушел! Но он к ней не уходит! Плачет… Говорит, что привык ко мне… А мне его жалко! Плачет же! Так и живем…

- А вы?

- Я тоже плачу… Мучаюсь вот, давно уже… С ума сойду скоро!

- Да, жизнь такая жестокая штука… Всегда приходится чем-то поступаться. Приносить что-то в жертву…

Распахивается дверь, раздается голос: «Кто под №852? Заходите!».

- Ой, я пошла. Я так волнуюсь!!! А вдруг жертву не примут? Не забудьте, вы – следующая.

№ 853 сжимается в комочек и ждет вызова. Время тянется медленно, но вот из кабинета выходит №852. Она в растерянности.

- Что? Ну что? Что вам сказали? Приняли жертву?

- Нет… Тут, оказывается, испытательный срок. Отправили еще подумать.

- А как? А почему? Почему не сразу?

- Ох, милочка, они мне такое показали! Я им – ррраз! – на стол жертву. Свою личную жизнь Они спрашивают: «А вы хорошо подумали? Это же навсегда!». А я им: «Ничего! Дети повзрослеют, оценят, чем мама для них пожертвовала». А они мне: «Присядьте и смотрите на экран». А там такое кино странное! Про меня. Как будто дети уже выросли. Дочка замуж вышла за тридевять земель, а сын звонит раз в месяц, как из-под палки, невестка сквозь зубы разговаривает… Я ему: «Ты что ж, сынок, так со мной, за что?». А он мне: «Не лезь, мама, в нашу жизнь, ради бога. Тебе что, заняться нечем?». А чем мне заняться, я ж, кроме детей, ничем и не занималась??? Это что ж, не оценили детки мою жертву? Напрасно, что ли, я старалась?

Из двери кабинета доносится: «Следующий! №853!».

- Ой, теперь я… Господи, вы меня совсем из колеи выбили… Это что ж??? Ай, ладно!

- Проходите, присаживайтесь. Что принесли в жертву?

- Отношения…

- Понтяно… Ну, показывайте.

- Вот… Смотрите, они, в общем, небольшие, но очень симпатичные. И свеженькие, неразношенные, мы всего полгода назад познакомились.

- Ради чего вы ими жертвуете?

- Ради сохранения семьи…

- Чьей, вашей? А что, есть необходимость сохранять?

- Ну да! У мужа любовница, давно уже, он к ней бегает, врет все время, прямо сил никаких нет.

- А вы что?

- Ну что я? Меня-то кто спрашивает??? Появился в моей жизни другой человек, вроде как отношения у нас.

- Так вы эти новые отношения – в жертву?

- Да… Чтобы семью сохранить.

- Чью? Вы ж сами говорите, у мужа – другая женщина. У вас – другой мужчина. Где ж тут семья?

- Ну и что? По паспорту-то мы – все еще женаты! Значит, семья.

- То есть вас все устраивает?

- Нет! Нет! Ну как это может устраивать? Я все время плачу, переживаю!

- Но променять на новые отношения ни за что не согласитесь, да?

- Ну, не такие уж они глубокие, так, времяпровождение… В общем, мне не жалко!

- Ну, если вам не жалко, тогда нам – тем более. Давайте вашу жертву.

- А мне говорили, у вас туту кино показывают. Про будущее! Почему мне не показываете?

- Кино тут разное бывает. Кому про будущее, кому про прошлое… Мы вам про настоящее покажем, хотите?

- Конечно, хочу! А то как-то быстро это все. Я и подготовиться морально не успела!

- Включаем, смотрите.

- Ой, ой! Это же я! Боже мой, я что, вот так выгляжу??? Да вранье! Я за собой ухаживаю.

- Ну, у нас тут не соцреализм. Это ваша душа таким образом на внешнем виде отражается.

- Что, вот так отражается??? Плечи вниз, губы в линию, глаза тусклые, волосы повисшие…

- Так всегда выглядят люди, если душа плачет…

- А это что за мальчик? Почему мне его так жалко? Славненький какой… Смотрите, смотрите, как он к моему животу прижимается!

- Не узнали, да? Это ваш муж. В проекции души.

- Муж? Что за ерунда! Он взрослый человек!

- А в душе – ребенок. И прижимается, как к мамочке…

- Да он и в жизни так! Всегда ко мне прислушивается. Прислоняется. Тянется!

- Значит, не вы к нему, а он к вам?

- Ну, я с детства усвоила – женщина должна быть сильнее, мудрее, решительнее. Она должна и семьей руководить, и мужа направлять!

- Ну так оно и есть. Сильная, мудрая решительная мамочка руководит своим мальчиком-мужем. И поругает, и пожалеет, и приголубит, и простит. А что вы хотели?

- Очень интересно! Но ведь я ему не мамочка, я ему жена! А там, на экране… Он такой виноватый, и к лахудре своей вот-вот опять побежит, а я его все равно люблю!

- Конечно, разумеется, так оно и случается: мальчик поиграет в песочнице, и вернется домой. К родной мамуле. Поплачет в фартук, повинится… Ладно, конец фильма. Давайте завершать нашу встречу. Будете любовь в жертву приносить? Не передумали?

- А будущее? Почему вы мне будущее не показали?

- А его у вас нет. При таком настоящем – сбежит ваш выросший «малыш», не к другой женщине, так в болезнь. Или вовсе – в никуда. В общем, найдет способ вырваться из-под маминой юбки. Ему ж тоже расти охота…

- Но что же мне делать??? Ради чего я тогда себя буду в жертву приносить???

- А вам виднее. Может, вам быть мамочкой безумно нравится! Больше, чем женой.

- Нет! Мне нравится быть любимой женщиной!

- Ну, мамочки тоже бывают любимыми женщинами, даже часто. Так что? Готовы принести себя в жертву? Ради сохранения того, что имеете, и чтобы муж так и оставался мальчиком?

- Нет… Не готова. Мне надо подумать.

- Конечно, конечно. Мы всегда даем время на раздумья.

- А советы вы даете?

- Охотно и с удовольствием.

- Скажите, а что нужно сделать, чтобы мой муж… ну, вырос, что ли?

- Наверное, перестать быть мамочкой. Повернуться лицом к себе и научиться быть Женщиной. Обольстительной, волнующей, загадочной, желанной. Такой цветы дарить хочется и серенады петь, а не плакать у нее на теплой мягкой груди.

- Да? Вы думаете, поможет?

- Обычно помогает. Ну, это в том случае, если вы все-таки выберете быть Женщиной. Но если что – вы приходите! Отношения у вас замечательные просто, мы их с удовольствием возьмем. Знаете, сколько людей в мире о таких отношениях мечтают? Так что, если надумаете пожертвовать в пользу нуждающихся – милости просим!

- Я подумаю…

№853 растерянно выходит из кабинета, судорожно прижимая к груди отношения. №854, обмирая от волнения, заходит в кабинет.

- Готова пожертвовать своими интересами ради того, чтобы только мамочка не огорчалась.

Дверь закрывается, дальше ничего не слышно. По коридору прохаживаются люди, прижимая к груди желания, способности, карьеры, таланты, возможности, любовь – все то, что они готовы самоотверженно принести в жертву…

 

 

ЗАКОН ОТРАЖЕНИЯ

 Лялькину все обижали. Может, потому что внешность была невнушительная, может, потому что не умела адекватно ответить, а может, просто слишком нежная натура – кто его знает? Но вот ведь какая штука: если где какая агрессия в воздухе витает – обязательно высмотрит Лялькину и тресь ее по голове! Ну, не по-настоящему, а так, морально… Но все равно – больно же!!!

И начальство ее все время в жертвы выбирало, и подруги предавали, и коллеги подставляли, и даже трамвайные хамы безошибочно выделяли ее из толпы и отрывались по полной. Лялькина же обычно губу закусит, обиду проглотит и только подумает: «Ай, чтоб тебя…». Но вслух – ни-ни!

Сама Лялькина искренне считала себя существом безобидным, белым и пушистым, старалась ко всем относиться доброжелательно и злом на зло не отвечать – неприлично это и не к лицу воспитанной даме.

Но ядовитые стрелы агрессии, которые в нее метали, попадали в цель и застревали в ее нежной душе, и вот накопилось их столько, что стала Лялькина болеть. Видимо, концентрация яда превысила все предельно допустимые нормы. Так что к 36 годам нажила себе Лялькина болезнь сердца, гипертонию и даже легкий инсульт перенесла.

И погибла бы Лялькина в самом расцвете своей жизни, если бы не случай.

Ехала она однажды с работы и попала, как обычно, в переплет. Толстая тетка мало того что ей на ногу наступила, колготки сумкой порвала, так еще на нее же и вызверилась:

— Растеклась тут на весь салон, думаешь, одна едешь, что ли??? Совсем обнаглели! Посторонись, пропусти пенсионера союзного значения!

Лялькина, как обычно, вспыхнула и промолчала. Хотя это было очень даже обидно и несправедливо.

— Садись, деточка, тут место есть, — дернула ее за рукав другая бабуся. – Давай, я подвинусь!

Лялькина не стала протестовать, села – это потому что у нее от переживания голова закружилась.

— А зря ты так подумала, деточка, — доверительно шепнула ей бабуся. – Твое к тебе же и вернется, разве не знаешь?

— Что подумала? – не поняла Лялькина.

— «Чтоб ты треснула», — хихикнула старушка. – Оно, конечно, может, и весело, но зачем тебе такое счастье?

— Что вы такое говорите? – пролепетала Лялькина, густо краснея: дело в том, что именно это она и подумала в адрес противной тетки. Но не вслух же? Откуда старушка тогда узнала?

— А я мысли читать умею, — с удовольствием сообщила старушка.

— Мысли? Это вы ясновидящая, да? – в полном смятении забормотала Лялькина.

– Да ну, скажешь тоже! Никакая я не ясновидящая, а просто наблюдательная. Поживешь с мое, опыта наберешься – тоже научишься. Это же просто! Вот сейчас: ты вспомнила, как сегодня про начальницу подумала: «Чтобы тебе морду перекосило». Она у тебя, конечно, форменная жаба – не спорю, но ведь все равно, себе дороже выйдет, если тебе самой лицо перекосит?

— Да почему же мне перекосит? – не выдержала Лялькина. – Я же не себе такого желаю?

— Разницы нет, — уверила ее странная бабуля. – Это ж Закон Отражения, нешто не слышала никогда?

— Не слышала, — призналась Лялькина. – А что за закон такой? Нам в институте этого не преподавали!

— Ох, молодежь, молодежь, — покачала головой бабка. – Образование у вас, может, и высшее, а вот понимания никакого, ей-богу! Самого простого не знаете. И про Зеркало Мира небось не слышала?

- Нет, — еще больше усовестилась Лялькина. – Откуда же мне?

- Ну, так и быть, расскажу! Слушай сюда.

— Да, пожалуйста, — обрадовалась Лялькина.

— Значит, так. Ты существо доброе, безответное, ко всем с добром и открытой душой, но почему-то все, кому не лень, на тебя нападают, только успеваешь агрессию отражать? Верно угадала?

— Ну, не все, — смутилась Лялькина. – Хотя, в принципе, много кому не лень. Только и успевай отражать, это вы правду говорите.

— Не думала, почему так?

— Ну, думала… Только так и не поняла. Почему с другими такого не происходит? Почему я агрессию притягиваю, как громоотвод молнии?

— Да потому что в тебе этой агрессии полным-полно, под самую завязку, — торжествующе объявила бабуся.

— Во мне? Но я никого… никогда… ни за что… — Лялькина аж задохнулась от такой несправедливости.

— Тихо, тихо! Не надо так бурно реагировать, детка. Вот в тебя злые недруги стрелы черные мечут – как думаешь, попадают они в цель?

— Еще как попадают, — всхлипнула Лялькина. – Все сердце изранено!

— Ай-ай, такая молоденькая, а сердечко, гляжу, уже насквозь больное, — посочувствовала прозорливая бабка. – Так я и говорю: вся агрессия в тебя попадает и в тебе застревает, а выпускать ты ее не знаешь как, все в себе держишь. А все потому, что мечом ты махать не умеешь, а щита у тебя достойного нет. Никаких у тебя доспехов! Нечем тебе агрессию отражать!

— Меча? Щита? Бабушка, да вы о чем? – удивилась Лялькина. – 21 век на дворе! Какие доспехи?

— Невидимые, — гнула свою линию бабуся. – Такие доспехи завсегда у человека иметься должны, они наследные, по роду передаются, из поколение в поколение, да времена теперь такие наступили – растеряли мудрость веков, деткам в наследство теперь все больше завещают квартиры да машины, а о самом главном-то и позабыли!

— Какое наследство? О чем позабыли?

— Как ты думаешь, почему им всем удается тебя обидеть, а им хоть бы хны?

— Потому что я не могу себе позволить опускаться до их уровня! – с достоинством ответила Лялькина. – Я же человек интеллигентный, цивилизованный. А они… дикари какие-то!

— Вот пока ты интеллигентно пыхтишь, дикарь уже в тебя стрелу выпустил! У него-то и щит есть, и меч, и колчан со стрелами – он же агрессивный, да и опыт у него! Потому и попадает в тебя точнехонько, без промаха! А если бы у тебя щит был, тогда что?

— Ну, отскочила бы стрела от щита, — подумав, предположила Лялькина.

— Верно говоришь! Так вот, я тебе сейчас такой щит подарю.

— А удобно? – засомневалась Лялькина. – Может, я его у вас куплю?

- Я не продаю. Я просто так, задаром отдам. Мне не жалко!

— Ну, давайте, спасибо большое, - согласилась Лялькина, раскрывая сумку.

— Да не в сумку клади, а в голову! Говорю же, незримый он!

— А, ну ладно! Я вся внимание.

— Так вот, все очень просто. Сначала надо тебе поведать легенду про Зеркало Мира. А история такая: когда-то, в незапамятные времена, Боги создали волшебное зеркало, чтобы весь мир в нем отражался. И каждый человек, посмотревшись в это зеркало, мог увидеть, что он подобен Богам, и познать все тайны мироздания, все взаимосвязи и механизмы. Боги завещали это зеркало людям, и долгое время оно хранилось на земле и помогало людям быть чище, лучше, добрее, и помнить, что все они – частички Единого Целого. Не было тогда ни войн, ни раздоров, ни противостояния – разве станут части Целого против друг друга выступать? Нет, как и левая рука против правой не станет бороться. Люди тогда желали друг другу только добра, потому что это сразу на всех отражалось, и на тебе тоже. «здравствуйте», «спасибо», «будьте здоровы», «всего хорошего» — это же еще с тех пор традиция идет…

Но однажды зеркало разбилось. Никто не помнит, почему так произошло. Может, небрежно хранили, может, бес попутал, а может, катастрофа какая приключилась – нам о том неведомо. А только разлетелось Зеркало Мира на миллионы мелки осколков, и каждый из них теперь уже не мог отражать Единого Целого, а отражал только маленькую часть. И растерялись люди: перестали они целостность ощущать. Стали они мнить о себе разное – то, что одни лучше, а другие хуже, и то, что надо бы у других осколки отобрать – тогда свое зеркало больше получится. Так и додумались до ссор и распрей, до войн за место под солнцем. А потом одни объявили себя наследниками Богов, а других стали считать низшими, недостойными. И стали они желать друг другу зла: «чтоб тебя приподняло и шлепнуло», «да провались ты», «будь ты проклят»… Но не понимали они, что хоть зеркало и разбилось – а Закон Отражений по-прежнему действует. И гласит он, что если ты другому что-то послал, оно к тебе и вернется, на тебе и отразится.

Хорошо еще, что не буквально такие пожелания сбываются, а то бы человечество себя за неделю извело! Но все одно – содержится в таких словах жгучий яд, и добра от него не жди. Отравленные стрелы летят во все стороны и разят всех, кто под них попадает. Вот такая легенда…

— Ну, замечательно, — в замешательстве проговорила Лялькина. – Но я-то при чем? Почему кто-то эти стрелы ядовитые мечет, а я как мишень?

— А ты не поняла? – удивилась бабуся. – Да проще простого! Ты ж, детка, такие же мечешь, только молча! Думаешь, если воспитанность соблюдаешь, вслух не говоришь, так и все, белая и пушистая? Как бы не так! Ты тоже целостности не ощущаешь, противопоставляешь себя другим. Ты хорошая – они плохие, да? А они то же самое про тебя думают. Вот так и отражаете друг друга. Замкнутый круг!

— И что же мне делать, я никак не пойму? – прохныкала Лялькина. – Вслух, что ли, говорить все, что я о них думаю? Такой же хамкой заделаться? Не хочу я так!

— И не надо. Есть способ!

— Какой? Какой? – заинтересовалась Лялькина.

— Тот самый щит, о котором я тебе битый час толкую. Все просто: тебе гадость какую скажут или сделают, а ты, вместо того, чтобы ядом наливаться, мысленно пожелай себе чего-нибудь хорошего и добавь: «и вам того же». Вот и все!

— Это как? – напрягла мозги Лялькина. – Что-то не пойму я…

— Да очень просто! Вот хочется тебе сказать «чтоб ты провалилась», а ты подумай «чтоб тебе жениха хорошего найти!». Да с сердцем так подумай, энергично! Сама хочешь, небось, жениха-то?

— Это к делу не относится, — смутилась Лялькина, которая действительно числилась в незамужних и жениха ой как хотела. – А вы лучше скажите, раз мы части Единого Целого, почему одни люди хорошие, а другие… не очень? Ну, просто даже злые?

— Потому что каждый в своем осколке видит малую толику Целого. А в Едином Целом – в нем ведь всего понемногу есть. Это как в хлебе. Если дрожжи, вода, соль и мука по отдельности – невкусно, и есть не станешь. А если все смешать да выпечь – вкуснятина, за уши не оттащишь.

— А мой дедушка то же самое про бражку говорил, — заулыбалась Лялькина.

— Ну вот видишь, значит не одна я мудрость тебе передаю, — засмеялась и бабулька. – Ты попробуй, попробуй! Все быстро меняться начнет, вот увидишь!

— Ага, а если я пожелаю хорошего, а человек еще больше обозлится? – вдруг обеспокоилась Лялькина. – Вдруг он ни во что хорошее и вовсе не верит?

— Ну и пусть не верит. Ты же не для него стараешься, а для себя. Говорю тебе – желай хорошего, оно к тебе и вернется, по Закону Отражения. Это самый лучший в мире щит, ты уж мне поверь. А то сидишь, думаешь: «Вот старая, из ума выжила, сказки какие-то рассказывает».

— Я… Я не… — залепетала Лялькина, которая действительно что-то такое подумывала.

— Да ладно, я не обижаюсь, — добродушно махнула рукой бабуся. — Если б я мысли чужие слышала да еще и обижалась, давно бы рассыпалась от горя. Иногда люди такое думают, что хоть святых выноси!

— Трудно, наверное, вам, если вы все мысли слышите?

— Ничего, я привыкшая. Главное – добра желать, вот и вся наука. Так и живу.

Тут бабушке пришло время выходить, а Лялькина на следующей вышла. Шла домой и думала: что это вообще было? И что тут ложь, что правда? А может, бабуська и впрямь вовсе из ума выжила по старости лет? Но тут она спохватилась и выбросила из головы эту мысль: а что если по Закону Отражений к ней вернется, что же ей, из ума теперь выживать? Нет уж, спасибочки!

И, как назло, у подъезда столкнулась с Егоровной, местной скандалисткой, которую все соседи боялись и недолюбливали, а уж связываться с ней и вовсе избегали. Поговаривали даже, что она – энергетический вампир и живет за счет высасывания чужой энергии, и Лялькина с этим была горячо согласна. Ее – так каждый раз высасывала.

— Ага, тебя-то мне и надо! – трубно провозгласила Егоровна. – Это твоя кошка мои цветочки перекопала? Я ее на живодерню сдам! А тебя к ответственности привлеку!

Прежде Лялькина обычно замирала перед Егоровной, как кролик перед удавом, позволяла выжать себя как лимон, а потом бежала домой плакать, но тут она вспомнила науку своей старенькой попутчицы, закон отражений, и…

— Будьте здоровы, Егоровна, — внятно сказала Лялькина, не сбавляя скорости.

Егоровна сначала замерла, а потом уперла руки в боки и возвысила голос:

— Здорова, говоришь? Да ты издеваешься, что ли? С вами тут вообще рехнешься, какое здоровье???

«Чтоб ты облезла, — привычно хотела подумать Лялькина, и тут же, спохватившись, переиграла. – Чтоб ты расцвела и заколосилась!».

Мысль показалась ей такой забавной, что она даже хихикнула. Егоровна продолжала голосить, уже за спиной, а Лялькина спокойно вошла в подъезд и поднялась к себе в квартиру.

— Надо же, не пробила! – в полном изумлении проговорила она, пялясь на себя в зеркало в прихожей. – Слышь, Егоровна! Не пробила ты меня! Действует щит, действует!

На следующий день Лялькина испробовала щит на работе – и там все получилось! Начальнице Лялькина пожелала счастливого отдыха на Багамах, коллеге-змеище – хорошо оплачиваемой работы, вредному клиенту – крупный выигрыш в лотерею. К концу рабочего дня Лялькина пребывала в замечательном расположении духа. Стрелы, истекающие ядом, до нее просто не долетали!!!

А в скором времени ехала посвежевшая и помолодевшая Лялькина в автобусе, и на какой-то остановке вошла та самая бабища с сумкой, которая когда-то нанесла урон лялькинским колготкам (о боже, как давно это было!!!), зато принесла судьбоносную встречу с волшебной бабулькой. Теперь бабища прицепилась к мужчине интеллигентного вида, который попался ей под горячую руку. Мужчина бледнел, краснел и, по всему, с трудом сдерживался, чтобы не вступить в перепалку.

«Чтоб у тебя твой поганый язык отсох, старая ведьма», — Лялькина вдруг поняла, о чем думает мужчина. Э, нет, это было не дело! — «Чтоб у тебя оказался рот, полный рахат-лукума, божий одуванчик», — наспех придумала за него Лялькина и оглянулась.

— Молодой человек, идите сюда! – позвала она. – Тут место есть. А мне нужна ваша помощь. Пожалуйста!

Мужчина глянул на нее с благодарностью, как на спасительницу, и резво двинулся к Лялькиной.

— Садитесь, — пригласила она. – Зацепило?

— Еще как, — признался мужчина. – Как я не люблю таких скандальных ситуаций! Но почему-то все время в них попадаю. Прямо проклятие какое-то!

— Точно. Проклятие! Но я знаю, как его снять, — загадочно сказала Лялькина. – Вы что-нибудь слышали про Зеркало Мира? А про Закон Отражения? Как, и щита у вас до сих пор нет?

Мужчина ничего такого, разумеется, не слышал, но очень заинтересовался. И Лялькиной пришлось пригласить его на чашечку чая, поскольку уже была ее остановка. Они встретились еще раз, и еще… А что было потом – вы уж и сами догадались. Потому что Лялькина к тому времени нажелала частичкам Единого Целого столько хорошего, что это просто не могло к ней не вернуться. По Закону Отражения!

 

 

КОРЗИНКА, ПОЛНАЯ ЛЮБВИ

⇐ Предыдущая65666768697071727374Следующая ⇒

Поделиться: