Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Чтобы избавиться от страхов и тревог: дистанционный (онлайн) курс «Преодоление страхов и тревог»



·

·

·

·

·

(

Read more: http://www.pobedish.ru/main/strah/strah_i_socialnaya_pozitivnost.htm#ixzz4yW3oQHqmНаучиться переживать стресс

— Наша тема — страхи и тревоги. Тревога — это синоним страха или психология различает страх и тревогу?

— В разных психологических школах по-разному к этому относятся, но склоняются к следующим моментам. Как правило, тревога не очень дифференцирована, она широкая, глубокая.

— То есть человек не осознает, к чему она относится?

— Да, он испытывает неприятное состояние, напряжение. Тревога может быть ситуативная, может быть личностная. Ситуативная тревога — это тревога в конкретный момент. Например, у человека болеет родственник, ему делают операцию. Человек тревожится за состояние близкого родственника. Есть личностная тревога, которая становится личностной чертой. Человек всегда тревожится, по любому поводу.

В этом плане страх более конкретен, на что-то направлен. Это может быть страх насекомых, страх грязи, страх смерти — то есть страх четко выражен. Сейчас очень распространен канцерофобический страх — страх заболеть раком…

— Существуют ли нормальные страхи, нормальные тревоги? Если да, в чем их конструктивное значение?

— Конечно. «Нормальный» страх нужен для самосохранения.

— Как взрослый человек может понять, что его страх вышел за рамки нормального?

— У взрослого человека страх не норма, когда он начинает управлять человеком. Когда человек теряет способность в обыденной жизни переключаться с этого страха, этой тревоги и вести нормальную, привычную жизнь. То есть он начинает подчиняться страху и кардинально менять свою жизнь в зависимости от страха, тревоги.

— Я слышал такую фразу, передам ее своими словами, что смелый не тот, кто не боится, а тот, кто действует, несмотря на свой страх.

— Да, наверное.

— В принципе это соответствует тому, что вы говорите. И для многих людей, которые боятся, это довольно неожиданно, потому что они думают, что смелый не боится. Как вы считаете?

— Смелость — такая характеристика, которая включает в себя такие качества, как воля, решительность, активность, целеустремленность. Сюда не входит наличие или отсутствие страха. Если человек имеет хорошо развитую волю, умеет пройти уроки сложных ситуаций, управлять своим поведением, если он стремится к достижению новых целей, прикладывая волю, то он, скорее всего, совладает со своим страхом.

— Вы можете привести примеры, когда страх управляет жизнью человека?

— Пример клаустрофобистов: люди боятся замкнутого пространства. Человек жил привычной жизнью, затем начинает круто менять ее: отказывается от поездок в лифте, вначале уменьшает поездки в метро, а потом вовсе отказывается от них. Затем наступает момент, когда человек боится выходить из дома.

Есть другие страхи. Например, страх насекомых. Вначале человеку неприятно смотреть на насекомых, затем он начинает испытывать такой страх, ужас, неприязнь, что заклеивает в книжках картинки с их изображением.

— Допустим, человек боялся транспорта, потом замкнулся у себя в комнате. А если бы такой человек, несмотря на свой страх, ездил бы в транспорте, можно ли бы было считать, что его страх чрезмерен, что он не в порядке?

— Нет. Если бы этот человек, испытывая страх, ездил бы в транспорте, то его страх выглядел бы не как нарушение, а как границы нормы. Потому что, во-первых, у него не было бы проявлений дезадаптации, то есть нарушений привычной нормы жизни. И окружающие не наблюдали бы у него изменений или нарушений. Можно сказать, что человек управляет своим состоянием. Конечно, на каком-то этапе он может почувствовать, что это ему мешает комфортно жить и радоваться. Тогда он может обратиться за помощью, либо сам попытаться разобраться в этой ситуации. Но это страх, который не является серьезной патологией, это граница нормы.

— А если рассмотреть страхи, вызванные определенной ситуацией. Например, на Украине сейчас у людей развивается массовая тревожность из-за боязни российской интервенции. С одной стороны, я не знаю, в какой степени эти страхи управляют их жизнью. Или другой пример не глобальной, а частной катастрофы. Например, человек взял кредит, и у него на работе такая ситуация, что его могут вот-вот уволить. Он начинает тревожиться по этому поводу. Можно ли здесь какую-то более тонкую границу нормы провести?

— Есть объективная ситуация, которая вызывает у человека тревогу и напряжение в соответствии с его установками, мыслями, идеями, жизненным опытом. И тот, и другой случай — в глобальном и в частном кризисе — это, все-таки, некая норма. Есть такое понятие психотравмы, стресса. Это называется постравматическим стрессовым расстройством. То есть это не психическое заболевание, это расстройство на фоне стрессовых переживаний. В ситуации с работой человек находится в состоянии стресса, и, действительно, это усиливает его страх, тревогу, связанную с невозможностью оплатить кредит.

Что касается глобальных, политических кризисов, то тут добавляется два важных момента. Первый — зависимость от средств массовой информации, второй — эффект толпы. Человек в толпе тупеет. Идет усреднение уровня интеллекта и культуры. Усиливается зависимость от внешних факторов. В данном случае СМИ могут быть внешними факторами. Реальность страшна, будущее непонятно, есть неопределенность.

— Люди, столкнувшись с той или иной неприятной ситуацией, считают, что их эмоциональное состояние является закономерным следствием этой ситуации. И бояться, роптать, отчаиваться — совершенно нормально. Если от тебя ушел муж, нормально находиться в глубоком горе, в отчаянии, страшиться будущего...

— В стрессовой ситуации человек имеет право переживать. Он попечалился, попечалился и находит решение. Избегать переживаний нельзя. Потому что если он будет избегать, то наделает больше ошибок. Как в ситуации с кредитом, так и в ситуации с ушедшей женой.

— То есть выражать эмоции.

— Выражать эмоции, позволять себе их чувствовать, проявлять.

— Как быть в политической ситуации? Некоторые выражают эмоции довольно разрушительным способом, начинают бить кого-то. Какой здоровый способ выражения эмоций?

— В данном случае выражать эмоции не в толпе. Обычно бить идут не в одиночку. Это раз.

Второй момент. Всегда в любой стрессовой ситуации важна группа людей, близких и значимых. Это может быть один-два человека, родственники, близкие, друзья — те, кому можно поплакаться, с кем можно поговорить, кто сейчас более хладнокровен. Такое выражение стресса, страха, тревоги помогает их переработать.

Допустим, есть стрессовая ситуация. Один человек относительно спокойно ее переживает, а другой больше тревожится. От каких свойств или проблем человека зависит склонность тревожиться и бояться?

— Люди, у которых присутствует личностная тревожность, не только связанная с ситуациями, — это люди, которые часто испытывали в детстве некий травматический опыт. Будь то невнимание близких, будь то внимание неадекватное.

Что это значит? Когда ребенок нуждается в тепле, поддержке, ему их не дают. Когда он хочет побыть один, наедине со своими чувствами, потребностями, начинают нарушать его границы, оказывать «любовь» всеми невероятными способами, а ребенок воспринимает это как насилие. Получается, что люди, которые в детстве часто игнорировались, либо подвергались агрессии, — более тревожные. У них больше вероятности, что тревожность будет частью личности, личностной чертой. И тогда любая ситуация, неожиданная, новая, с легким намеком на стресс, будет вызывать усиление тревоги.

Если человек себя чувствовал в детстве психологически гармонично, то он легче справляется с кризисными ситуациями. Он попереживает, поплачет, затем начинает эту ситуацию переживать, проживать, делать из нее позитивные выводы.

Люди, у которых эта личностная тревога глубоко сидит, будут тяжело переживать, чаще всего нуждаются во внешней помощи. Некоторые пытаются себя контролировать, берут себя в руки. Какое-то время это помогает. Потом это может усиливать ослабленность, апатию. Может появиться депрессивный оттенок. Каждый случай уникален и неповторим, и каждый человек может себе помочь.

— Как можно изменить это свойство, качество личности и стать менее подверженным страху?

— Во-первых, если нет возможности получать помощь извне, от обычной «кухонной» терапии (близкие, друзья, родственники) до психотерапевтов и людей, связанных с духовной практикой (священников), то можно поработать со страхами детскими методами. Как бы это смешно ни звучало, это иногда помогает.

Например, вариант арт-терапии: взять карандаши и рисовать свой страх. Смотря на него, человек может его трансформировать. Например, нарисовали монстра, присмотрелись к нему. Что хочется с ним сделать? Желательно листы не рвать и не резать. Можно начать его трансформировать, сделать его менее страшным.

— На этом же рисунке?

— Да, на этом же рисунке перерабатываем до такой степени, пока не получится образ, символ, объект, который будет не таким пугающим. Потом можно его сжечь, можно оставить, то есть он уже не пугает. Это первый вариант. То же самое с пластилином.

Есть методы жесткие, где нужно включать волю, — они из разряда поведенческой психотерапии. Это агрессивная, шоковая работа со страхом. Можно заниматься и без психолога, но тут нужен помощник. А лучше сходить к психологу хотя бы один раз, чтобы научили.

— Можно подробнее об этом?

— Это так называемая шоковая терапия. Заниматься этим стоит аккуратно. Нужен кто-то из близких, доверительных людей. Например, человек боится мышей. Идет последовательная работа. Сначала ему показывают на большом расстоянии игрушечную мышку, потом ее приближают, сажают на плечо.

На следующем этапе нужно найти настоящую мышь. Сначала показать ее на расстоянии, потом все ближе и ближе и, наконец, посадить на плечо.

То же самое со страхом грязи. Там абсолютный шок. Его заводят в комнату, перед ним стоит таз с грязной водой или грязью. Помощник берет его руки и силой окунает их туда. И все. Что хочешь, то и делай с этой грязью.

Или когда боишься ездить на метро, испытываешь клаустрофобические страхи. У многих людей, страдающих клаустрофобией, есть телесные реакции: усиливается сердцебиение, начинается одышка, развивается сердечная или дыхательная недостаточность. Это психосоматика, от этого, как правило, никто не умирает. Но здесь нужно помнить о том, чтобы рядом находился валокордин, валерьянка. Это будет как плацебо, «таблетка-пустышка». Но для данного человека будет легче. Допустим, сегодня человек поехал в метро с валокордином, а завтра уже без него. Или выпил заранее, потом уже без него справляется.

— Как страх смерти влияет на наши страхи?

— В этом году прошел крупный конгресс в Италии на Сицилии, посвященный лечению депрессии и теме одиночества и пустоты. Я делала доклад на тему «Диалог со смертью как техника в преодолении соответствующих страхов у онкологических больных». Сначала речь шла об онкологических больных, потом, в ходе дискуссии, мы говорили о том, что страх смерти — это экзистенциональная вещь, с которой сталкиваются многие люди. Многие специалисты из Италии, Германии, Израиля сказали, что они возьмут на эту методику на вооружение. Интересно, что итальянцы хотят использовать ее в первую очередь для работы с выходцами из СНГ, а также гражданами Германии и Израиля. Почему? Оказывается, у самих итальянцев проблемы страха смерти нет, потому что очень высокий процент населения живет в вере. Темы смерти и загробной жизни с детских лет отрабатываются в процессе религиозной жизни, религиозного опыта и не являются страшными.

У нашего населения страх смерти очень распространен. Это связано не только с долгим атеистическим периодом, отрицанием духовно-религиозной работы, веры. Это еще связано с тем, что большой период времени тема ценности человеческой жизни недостаточно поддерживалась. Мы — потомки жертв репрессий, геноцида советских времен. Из-за этого тема жизни и смерти, права на жизнь довольно травматична.

Есть понятие безусловного права на жизнь: я имею право жить, потому что я есть. А есть условное право: ты имеешь право жить только для чего-то и ради чего-то. Это приводит к тому, что усиливает тревогу и в дальнейшем стимулирует зависание на страхе смерти.

Ребенок с темой смерти контактирует несколько раз в своей жизни. В возрасте пяти-шести лет дети начинают задавать вопросы «Что значит смерть?», «Что будет, когда мы умрем?» и так далее. Беда в том, что взрослые не всегда готовы разговаривать с детьми на эту тему. Чаще всего они начинают бояться, свои страхи «дарят» ребенку, который в дальнейшем их усиливает. Он не получает ответы на свои вопросы и продолжает с этим развиваться.

В зрелом возрасте тема смерти также продолжает пугать. И одна из самых больших задач для людей среднего и старшего возраста — это принять жизнь и смерть как данность. Это вызывает большое сопротивление у многих людей, которые не готовы на эту тему говорить и с этой темой работать. Хотя, технически, провести диалог со смертью и принять ее как данность достаточно просто.

— Не является ли одной из причин страха смерти у многих людей то, что у нас чуть ли не половина детей рождаются под угрозой аборта? О многих из нас родители думали: « А не убить ли нам тебя?»

— Да, это сильный фактор формирования тревожности вообще и страха смерти в частности.

— И вот вопрос: как с этим страхом смерти работать? Можем ли мы узнать подробнее о методе, о котором вы говорите?

— Для метода, о котором я говорю, важно участие профессионала. Человеку, который находится в этом страхе, будет сложно провести с собой эту процедуру. Цель процедуры — увидеть смерть как данность, как часть пути человека.

Есть различные методы, приемы. Можно разговаривать с игрушкой как со смертью. Очень важно, чтобы фигура смерти в представлении человека становилась нейтральной. Как только фигура смерти становится нейтральной, он перестает бояться, потому что фигура смерти озвучивает примерно следующее: «Я есть, я — данность. Я ничего не чувствую, ничего особого не хочу. Я никого не наказываю, не обижаю. Я просто есть». Как только придет это понимание, страх уходит.

— Как это происходит на практике с психологом?

— С психологом это происходит следующим образом. Человеку предлагается выбрать игрушку «Я» и игрушку «Смерть». Ему предлагается войти в роль себя и озвучить те чувства, которые есть, а также то, что хочется сказать смерти. Человек говорит об этом. Затем он входит в роль смерти. Начинаешь задавать вопросы: «Что ты? Какая ты? Расскажи о себе». Если идет нейтралитет — «Я смерть, я просто есть, я прихожу, у меня нет задачи кого-то убить, наказать, просто я есть», — то когда входит снова в свою роль, психолог дублирует то, что человек сказал в роли смерти, и он успокаивается.

Но если из роли смерти звучит следующее: «Я хочу тебя наказать. Еще посмотрим, как ты будешь себя вести». Как бы заигрывает с манипуляциями. То тут можно говорить, что это фигура склеенная. Просто смерть как данность, есть ли какие-то чувства и потребности пациента, которые не удовлетворялись. Они склеиваются с этой фигурой, то есть усиливаются. Это и есть причина страха. Как выясняется, смерть становится манипулятивной фигурой.

— А что значит «потребности не удовлетворяются»?

— Не все свои потребности мы замечаем. Например, иногда нам хочется кушать, а мы не обращаем на это внимание. Это базовая потребность. Или, наоборот, играем с темой пищи каким-то вычурным способом. Это игры в анорексию, и прочее.

Второй момент. Иногда, вместо того, чтобы что-то контролировать в себе, мы начинаем контролировать других. То есть потребность контроля мы выражаем не совсем адекватно. Взрослый человек может контролировать либо себя, либо детей, потому что дети маленькие. Контролировать других взрослых, если это по праву, если это связано с его профессиональной деятельностью, с функцией менеджера, управленца. Всякий иной контроль над взрослыми людьми абсолютно неправомерен. У других людей свои обязанности, права и задачи. В данном случае контроль перераспределяется, и смерть становится контролером. Она пугает.

Похожая ситуация: человек не всегда позволяет себе выразить агрессивные чувства. Речь идет не о том, чтобы калечить другого человека, а о том, чтобы просто проораться или сказать: «Как мне все это надоело!» или «Я злюсь». Что происходит с агрессией? Она куда-то трансформируется. Если это как-то связано с темой смерти, то тема смерти становится агрессивной. Смерть как внешняя агрессия.

Еще ситуация. Я хочу внимания, поддержки. Я жду, чтобы близкие догадались, что мне нужна поддержка, чтобы меня погладили по голове, либо не позволяю себе вообще хотеть этого. Когда я себе этого не позволяю, либо жду, когда кто-нибудь догадается, но никто не догадывается, я не разрешаю себе сказать, что мне плохо: «Помогите мне, пожалуйста. Мне хочется иногда побыть рядом с вами, почувствовать поддержку и тепло». Если я не могу этого сделать, то тема тепла, поддержки и внимания окажется в том объекте внимания, который пугает — смерть. Потому что из роли смерти психолог иногда спрашивает: «А почему ты так ведешь себя с человеком? То появишься, то не появишься?». Говоришь: «Давай поиграем! Что ты хочешь?» — «Мне важно его внимание. Я его держу на коротком поводке как смерть, потому что мне нужно его внимание. Я питаюсь его вниманием».

То есть вот эта потребность внимания, которую мы не реализуем именно из-за того, что боимся попросить об этом. Ждем, что другие обязательно догадаются. Другие имеют право не догадаться. Смерть становится таким объектом, который требует еще и внимания. Привлекает наше внимание, усиливает этот страх.

Задача психотерапии — вытащить эти потребности, показать пациенту, что это часть его жизни: «Посмотрите, что Вы делаете с этими нормальными потребностями, потому что каждая потребность имеет право на существование. Как Вы едите (в плане питания), как просите внимания, как Вы контролируете себя, как проявляете агрессию — обращаете ли Вы на это внимание?»

— Возвращаясь к вопросу о том, что разные люди в одной и той же ситуации тревожатся по-разному. Где идеал? Можно сказать, что идеальный, психологически сохранный человек, у которого было спокойное детство, все было хорошо, даже в самых сложных ситуациях он не тревожится, не боится, а направляет свою энергию на действия, какой-то конструктив?

— Я не совсем так сказала бы. Все равно тревога в стрессовой ситуации появляется сразу, всегда, но дальше все зависит от этого опыта. Если у человека была достаточно гармоничная жизнь, он психоэмоционально развивался гармонично, то у него есть эмоциональные ресурсы, к которым он обращается. Поэтому, несколько тревожась, он, все-таки, находит возможности преодоления тревоги. (Возможности — у каждого свои).

— Есть еще способы борьбы со страхом смерти, кроме того, которое Вы описали?

— Только религиозно-философский, духовный.

— Если вернуться к итальянцам. Как религиозное воспитание помогает им победить страх смерти?

— У итальянцев принято начинать жить религиозной жизнью в очень раннем возрасте. У них запрещены аборты. Жизнь каждого человека значима. Очень сложно добиться развода. Некоторые пары ждут, пока вырастут все дети, потом еще лет пять ходят по судам, чтобы развестись. В общем, там изначально тема принятия жизни, тема принятия партнера. Тема жизни и смерти встроена в религиозную канву, поэтому смерть принимается как данность, как часть пути.

© Pobedish.ru

·

·

·

·

·

( 3 голоса: 5 из 5 )

Статья помогла? Поддержите работу сайта!

Read more: http://www.pobedish.ru/main/strah/nauchitsya_perejivat_stress.htm#ixzz4yW3t7XbCФобии и психотерапия

Тема нашей беседы с психотерапевтом Мариной Иосифовной Берковской — чем специалист может помочь человеку, страдающему страхами, и прежде всего фобиями. Как нам выявить у себя патологических страх и в каком случае обращаться к специалисту, и чем последний может нам помочь.

 

— Как понять, что твой страх, тревога, выходят за пределы нормы? Каковы критерии патологии?

— Страх — это нормальная реакция живого существа на изменение требований внешней среды. Что-то изменилось — надо опасливо туда посмотреть: чем мне это грозит? Это абсолютно нормально.

Но когда страх теряет связь со стимулом, и человек боится больше, чем требует ситуация, — вот тогда с этим уже надо работать.

То есть если ты управляешь страхом — то все нормально, боишься — правильно делаешь. Если страх управляет тобой — то надо идти к психотерапевту.

Может возникать страх чего-то реально угрожающего, но выходящий за рамки нормы и находящийся в зоне патологи. Например, распространённый страх — страх полёта на самолете. Так как человек — существо земное, то он совершенно правильно побаивается отсутствия почвы под ногами. Но если кто-то просто не может войти в самолёт, он лучше поедет на ста пятидесяти поездах и вплавь через океан, только чтобы не лететь, и если, ещё просто входя в аэропорт, он сразу покрывается холодным потом и плохо соображает, где он и что он, — с этим надо работать.

То есть границу между нормой и патологией можно определить так: если человек боится, но делает, — это нормально. У каждого человека есть вещи, которых он боится обоснованно. Страх — это охрана жизни. Пока это в рамках физиологической нормы: «да, я побаиваюсь, да, у меня сердцебиение, да, у меня ладошки мокрые», но пока человек с этим может совладать, боится, но делает, — это нормально. Боится — правильно делает, полное бесстрашие — это совсем нехорошо.

— В чем причина того, что у одного человека мало страхов, а у другого в той же ситуации — больше?

— Если имеется патологическое количество страхов, или нормальное количество, но при этом страх неуправляемый — значит, скорее всего, есть некоторая генерализованная тревога, источник которой надо искать. Это может быть даже не в детский период жизни, а в эмбриональном периоде, или даже в роду. Но человек не может генерализованно бояться всего вообще, поэтому он начинает цепляться за что-то конкретное. Например, начинает бояться самолетов, мышей… Человеку проще жить с таким сконцентрированным страхом, чем с генерализованной (то есть неопределенной, не имеющей объекта) тревогой.

Другой вариант — когда человек пережил, например, автомобильную катастрофу и теперь боится автомобилей, — это понятно, эту травму надо просто отработать со специалистом.

Если после аварии человек не может сесть за руль — нужно пойти к психотерапевту, сам человек с этим не справится. Причем даже если человек решит, что он просто вообще не будет водить, то вылезет другой страх, так как организм будет просить: «Пойдем разберемся!». Или заболит какой-то орган, и он будет ходить по врачам, начнется так называемая психосоматика.

— Как связаны страх вообще и страх смерти, если связаны?

— Страх смерти — это страх неизвестности. Когда я боюсь конкретной вещи, потому что эта вещь на меня три раза наехала — это понятно. А страх смерти — никто там не был, это абсолютно неизведанно. И генерализованная тревога сродни страху смерти — я боюсь чего-то неизведанного. Страх смерти — это самый глобальный страх, потому что умирание и смерть — это самое неизведанное и неизбежное. Сегодня или через сто лет — но это точно произойдет. Поэтому страх смерти часто прикрывается разными фобиями. Поскольку никто не может сказать, что там будет, то страх смерти — это самый генерализованный страх, на который, как попытки структурировать, конкретизировать, «налипают» другие страхи: самолета, войны, хирурга.

— Как связаны страх и неизвестность будущего или непонимание, как я буду действовать в новых обстоятельствах?

— Самый сильный страх — это страх неизвестности, потому что он и генерализованный, и неструктурированный. Если я ожидаю ситуации, в которой ни я, ни мои знакомые, ни писатели, которых я читаю, никто не был — это та же самая генерализованная тревога, это страх неизвестности, как страх смерти. Поэтому лучше я буду бояться чего-то конкретного, но не смерти, не будущего и не неизвестности. Лучше я буду бояться самолетов и не буду на них летать.

Есть люди, которые боятся будущего в принципе и цепляются за прошлое. Это люди, которые как бы развернуты спиной к будущему и лицом к прошлому. А река времени течет только в одну сторону, поэтому им очень неудобно жить.

Возможно, что в их досознательном возрасте, в том, который они не помнят, потому что были маленькими (или не помнят, потому что травма была так сильна, что вытеснена из воспоминаний), было что-то такое, что они боятся смотреть в будущее, потому что там это страшное может повториться. А здесь хотя бы привычно. Одна из целей психокоррекции — вывести проблему на уровень осознавания. Тогда проблема переходит в задачу, а задачу уже можно решать, либо вместе с психологом, либо самостоятельно.

— Очень часто мы боимся того человека, которого осуждаем, к которому плохо относимся. Как связаны страх и осуждение нами тех людей, которых мы боимся? Что первично — осуждение или страх?

— Первичен страх. Если мы именно боимся человека и его осуждаем, мы «тюкаем» этого человека потому, что ожидаем, что он нас «тюкнет».

Это зависит от некоторых особенностей. Есть три стрессовые реакции: бежать, бороться, замирать. У человека, в силу ряда обстоятельств, превалирует реакция «бежать» или «бороться». Это обе отличные реакции, в зависимости от обстоятельств. Если из кустов вылез тигр — конечно, надо бежать. А если нечто, сравнимое с тобой — то надо подумать, то ли бежать, то ли бороться. А если оно меньше тебя — тогда оно само от тебя побежит, и тогда решить, надо ли мне за ним гнаться. Это совершенно физиологические реакции, свойственные всем млекопитающим. Какая превалирует в истории данного организма — та и является ведущей реакцией в стрессовой ситуации, вытекающей из данного типа проблем и заболеваний. Главное — не замирать, потому что это подготовка к смерти.

Логика замирания: если хищник настолько превосходит тебя, что ты ему не противник, то замирание — это верная позиция, потому что если хищник решит тебя съесть, то будет не так трудно умирать, а если хищник решит своих детей позвать — то за это время можно будет убежать. То есть это тоже реакция правильная, все реакции правильные, просто если она превалирует, то человек застывает в позе травмы.

Осуждение — это одна из возможных реакций на страх. Таким образом, человек объясняет свое чувство страха, вины, перекладывает их на другого и говорит: «Вот какой он плохой!». Очень удобно, называется «с больной головы на здоровую».

— Как преодолеть острое состояние страха?

— Для начала нужно принять страх как данность. Бояться — это нормально. Со своим страхом нужно только договариваться, в каких формах и видах ему можно реализоваться. Например, страх за близких: «Да, я боюсь за своих близких, это естественно, какие же они близкие, если я за них не боюсь». Договориться с близкими: «Ты говори, когда примерно придешь, если сильно задержишься — позвони». И, когда он звонит, не начинать кричать: «Где ты?», а сказать: «У тебя все нормально? Спасибо, что позвонил. Когда примерно придешь?» — «Через неделю». — «Будешь задерживаться — позвони». Так и сами остаемся вменяемы («неделя проходит в пятницу, с вечера четверга начну волноваться»), и действительно гарантируем то, что этот близкий будет нам звонить легко и с удовольствием, потому что, когда он нам звонит, он не нарывается на скандал.

Есть острый страх метро, транспорта, другие острые страхи. В городе масса страхов, и поскольку темп жизни современного мегаполиса — это действительно сплошная генерализованная тревога, это тоже такая структуризация страха. Здесь один выход — идти к психотерапевту и разбираться с этим страхом. Самостоятельно человеку нужно научиться отслеживать первые признаки приближения острого состояния страха, они у каждого индивидуальны: ладошки потеют, жар, кого-то тошнит…

Есть элементарная техника «заземления»: «Ноги — попа — голова — дыхание». Почувствовать свои ноги, как они соприкасаются с землей, причем даже если мы на каблуках, пошевелить пальцами и убедиться, что пятка есть, и под ней каблук, а не пропасть. Далее — попа, почувствовать, что прочно сидишь. (Если в это время стоишь — то просто убедиться в том, что попа у тебя есть.) Далее — голова, на месте, глаза моргают. Далее — дыхание, вдох-выдох, ровное, и чуть-чуть его замедлять. В дополнение к этому хорошо выпить валерьянку или пустырник (последнее не является частью техники «заземления»).

Эта техника позволяет прийти в себя, и через несколько дней ее применения страх просто проходит. Либо проявляется настоящий страх (и вот с ним надо идти к психотерапевту). То есть то, что прикрывал первый страх. Например, перестаешь бояться метро и неожиданно для себя начинаешь бояться чего-то другого. Или уже ничего не боишься, но начинаешь физически плохо себя чувствовать, так что надо идти разбираться. Значит, это какая-то проблема, которая связана или с родом, или с тяжелыми переживаниями детства, она просто давно ждала: «Когда ты, наконец, перестанешь бояться метро и пойдешь меня решать». Фобии, бывает, прикрывают какие-то довольно глубокие проблемы, и чтобы их вытащить и решить, надо идти к профессионалу. То есть такое упражнение дает еще и возможность проявиться проблеме, которую действительно надо решать.

В состоянии острого страха, прежде чем что-то начать делать, как-то «переключаться» — сначала «ноги — попа — голова — дыхание», а потом пойти поделать что-то рутинное, но обязательно нужное. «Вот теперь я помою посуду, которую давно надо помыть». Не торопясь: если сразу броситься мыть посуду — то ее просто разобьешь.

Но если ты сделал «заземление», и за пять минут ты не успокоился, то надо принимать меры. Если задерживается человек — начинать обзванивать знакомых. Если боишься полета — сдай полеты: мало ли что. То есть надо слушать свой внутренний голос.

Но методика «ноги — попа — голова — дыхание» для людей, находящихся в хроническом страхе будущего, не работает, здесь нужно идти к психологу, причем хорошему. Самопомощь в стиле аутотренинга «У меня все хорошо, я самая обаятельная и привлекательная» в этих случаях также не работает, потому что все хорошо не будет. Если каждый день повторять «у меня все хорошо», как советуют в некоторых журналах, то можно совсем плохо себя почувствовать. Психология не всемогуща, человек не всемогущ, всемогущ только Бог, но пути Господни неисповедимы. Термин «смирение» существует не зря, и «манию величия» надо умерять.

— То есть методика, снимающая острое состояние страха, например, «заземление», не решает саму проблему?

— Как показывает опыт, если просто «отработать» симптомы фобии, то к следующей сессии с психотерапевтом появится три новых фобии. Нужно выяснить, от чего эта фобия тебя защищает, либо в процессе работы с фобией выйти на первичное событие, которое ее вызвало, и которое либо вытеснено, либо просто ты его не связал с фобией, либо оно было до трех лет, когда просто не помнишь.

© Pobedish.ru

Об авторе: Берковская Марина Иоисфовна

·

·

·

·

· Анатомия страха

· Нет ничего страшнее самого страха.

· Френсис Бэкон

· – Страх – это чувство, через которое в своей жизни неоднократно проходил каждый человек. Все люди, всех возрастов и национальностей, когда-либо испытывали страхи. Страх может убить, а может и спасти. Страх может помочь, а может и привести в отчаяние. Что такое страх с точки зрения психологии?

· – Если говорить в общем, то умеренный страх – естественная реакция человека на всякую реальную или воображаемую ситуацию, которая угрожает ценностям этого человека. Этой ценностью могут быть здоровье, физическая целостность, может быть идея, может быть представление о себе, дети, комфорт и.т.п.

· – Что лежит в основе страха? Откуда он появляется?

· – Чувство страха – это производная неизвестности: когда мы чего-то не знаем или не можем хотя бы частично предугадать, незнание и неопределенность нас сильно пугают, и это вполне естественно – ведь за неизвестностью может скрываться опасность, которая может угрожать ценностям. Поэтому нормальный, умеренный страх, несмотря на все неприятные ощущения, которые он доставляет, является необходимым чувством. Это совершенно нормальная, закономерная реакция на опасность, угрозу (воображаемую или настоящую), которая поддерживается в нас очень сильным инстинктом – инстинктом самосохранения.

· – В одном из Ваших интервью было сказано почти теми же словами о боли. Страх и боль похожи?

· – И страх, и боль имеют общую цель: сохранение жизни. Страх и боль довольно часто появляются вместе, у них много общего. Боль дает сигнал о том, что в организме что-то не в порядке, и если бы боли не было, мы не смогли бы выжить. Ведь наш организм ориентирован на продолжение жизни. Боль выполняет функции по предупреждению, сигнализации о том, что с телом что–то не в порядке, и это в итоге нам сохраняет в большинстве случаев жизнь. И страх выполняет аналогичную охранительную функцию. Он подсказывает, что нам угрожает опасность, и заставляет нас реагировать действиями. Страх, как и боль, призван охранять нас, заставлять быть осторожными, сигнализировать о том, что мы должны задуматься, перестроиться и принять некое решение, которое будет оптимальным в текущей ситуации. Обобщая, можно сказать, что и боль, и страх – это сигналы об опасности, которые мы должны распознать и принять адекватные меры по преодолению опасной ситуации.

· – А давайте подробнее поговорим о неизвестности, которая лежит в основе страха.

· – Как я уже сказал, именно неизвестность нас пугает. Это было известно еще в античные времена. Например, до нас дошла мысль выдающегося философа Аристотеля, который утверждал, что «страх определяют как ожидание зла».

· Замечу, что ключевое слово здесь – ОЖИДАНИЕ. То есть другими словами – неизвестность. Об этом же говорил и великий христианский святой, преподобный Иоанн Лествичник, который писал, что «страх есть предвоображаемая беда; или иначе, страх есть трепетное чувство сердца, тревожимое и сетующее от представления неведомых злоключений». О том же писал известный философ Джон Локк: «Страх есть беспокойство души при мысли о будущем зле, которое, вероятно, на нас обрушится».

· Для того, чтобы нормально и полноценно жить, нам необходимо в некоторой степени представлять, что нас ждет в будущем, мы должны быть готовы к разного рода неприятностям, знать, как их преодолевать. Если же у нас нет этого более или менее ясного видения ситуации, если ситуация резко меняется, и мы не знаем, что дальше будет, или если мы не знаем, как реагировать на некий раздражитель, то возникает страх. Он легко возникает в ситуации нехватки информации. Поэтому в целом можно утверждать, что известность, предсказуемость, точный прогноз, анализ ситуации, гибкое мышление освобождают нас от страхов; чем лучше мы ориентируемся в ситуации, тем меньше у нас страхов.

· – Вы могли бы привести пример?

· – Простой пример: мы можем спокойно ходить по лесу днем, когда в нем все знаем и видим. Днем мы хорошо ориентируемся, ситуация в значительной степени предсказуема. Но, несмотря на это, ночью нас всё может в этом же лесу пугать. Почему? Потому, что днем все видно, и мы в большой степени контролируем ситуацию. А с наступлением ночи приходит темнота и неизвестность, контроль теряется, становится возможной любая неожиданность. Кроме того, мы легко можем заблудиться, и это тоже нас пугает, ведь заблудиться в лесу ночью гораздо страшнее, чем днем. Ночью мы можем испытывать в этом лесу просто паническое состояние вследствие отсутствия ориентиров и надлежащей видимости.

· – А почему мы так боимся некоторых людей?

· – Мы боимся только тех, от кого не знаем, чего ожидать. Посмотрите: нам иногда страшно подойти и попросить что-то у неизвестного человека – потому, что мы НЕ ЗНАЕМ, что он нам скажет (если бы мы знали, то страха бы не было). А вот у знакомого, предсказуемого человека, чьи реакции нам известны, нам спрашивать не страшно.

· – А почему так страшно делать выбор, принимать решения?

· – Нам страшно принимать решения, потому что мы НЕ УВЕРЕНЫ, что они правильные (если бы были уверены, то страха не было). Нам страшно жить – потому что мы НЕ ЗНАЕМ, как жить, будущее нас пугает НЕИЗВЕСТНОСТЬЮ (если бы знали, то страха бы не было), нам страшно, когда кто-то НЕИЗВЕСТНЫЙ НЕОЖИДАННО выскочил из-за угла (если человек нам известный и мы ожидаем от него некие действия, то страха не будет).

· – Можно ли сказать, что чем больше неизвестности, тем больше страх?

· – Да, страхи тем сильнее, чем хуже человек ориентируется в ситуации, чем больше неизвестности.

· – А вот если я боюсь укола на вакцинации, или операции? Тут же нет неизвестности. Я доподлинно знаю, что мне сделают укол, мне это известно! Или я знаю, что будет операция. Или я, например, испытываю страх от тараканов. Но я же точно знаю, кто они такие!

· – Да, на первый взгляд кажется, что в этих случаях нет места неизвестности, что страх возникает на пустом месте, но это не так. Дело в том, что существуют воображаемые и реальные страхи.

· Если, например, Вам собираются сделать укол, то Вы воображаете, что это будет очень болезненно (в случае с операцией рисуете в воображении ужасные картины хирургического вмешательства, при которых Вам не очевиден ее результат). И от этого появляется фактор неизвестности. Вы ожидаете боли, интенсивности которой точно не знаете. То же самое с тараканами. Ваше воображение рисует, что они такие страшные и противные («а вдруг он сейчас на меня заползет!») и Вам тоже неизвестно, что случится, когда Вы «вступите в борьбу» с этим тараканом. В данном случае Вы пугаете сами себя, вводя своей фантазией факторы неизвестности. Хотя со стороны это может показаться смешным кому-то другому, например, Вашему мужу (который не фантазирует, а точно знает, что тараканы безопасны для людей).

· Прошу заметить, что после того, как операция или укол сделаны, когда таракан убит (то есть неизвестность сменилась известностью) – сразу проходит страх перед этими мероприятиями. Как только наступает ясность, уходят фантазии – сразу отступает и страх. Каждый человек многократно в этом убеждался, но не придавал значения.

· Надо сказать, что иногда страх не имеет причины в неизвестности, а является просто закрепленным стереотипом поведения, рефлексом. Это, например, часто бывает, когда человек с детства боялся мышей, потом вырос, но все равно испытывает страх при их виде. Это другой страх, на причине которого не будем останавливаться в нашей беседе.

· – А если я все равно после операции боюсь, например, осложнений? Страх ведь не ушел?

· – Страх перед операцией, о котором мы говорили, ушел. Операция ведь уже проведена. Но в этом случае появился новый страх – страх осложнений. И опять он связан с неизвестностью. Когда пройдет послеоперационный период, и станет ясно, что осложнения больше не может быть, то и в этом вопросе наступит известность. И страх пройдет.

· Работая в Онкологическом центре, я много раз видел у своих пациентов этот механизм возникновения страхов. Сначала, в диагностический период (когда устанавливают точный диагноз), человек боится, что у него обнаружат рак. Потом точный диагноз поставлен, и этот страх пропадает. Человек понимает, что это уже случилось, неизвестность по этому вопросу исчезает. Но теперь больной боится противоопухолевого лечения. Когда он прошел это лечение, болезнь перешла в стадию ремиссии, то и этот страх уходит. Но теперь появляется следующий – страх перед рецидивом. Например, случился рецидив. Это человек понимает. И страх перед рецидивом тоже исчезает, но начинается страх перед прогнозом и будущим лечением. И так далее. Страхи сменяют друг друга, плавно перетекая из одного в другой.

· – Можно ли привести еще какие-либо примеры, которые иллюстрируют связь неизвестности и страха?

· – Приведу пример с солдатами-новобранцами, которые впервые оказались на линии фронта. На этом этапе они представляют собой просто толпу, готовую в любой момент запаниковать. Эти еще необстрелянные солдаты всего боятся, у них нет никакого опыта. Ситуация для них полностью непредсказуема, и страх в этой связи у них очень сильный. Но проходит определенное время, они участвуют в боях, приобретают сноровку, получают опыт, могут многое спрогнозировать. Со временем они начинают осознавать, чего ожидать на поле боя, узнают законы ведения боя и способы защиты. Таким образом, приобретенные знания, относительная предсказуемость ситуации и опыт вытесняют страх.

· Еще раз скажу, что знание, опыт, анализ ситуации и правильное ее понимание побеждают страх подобно тому, как луч света рассеивает темноту, преображая все вокруг.

· – В примере с уколом мы говорили о воображаемых страхах. Как можно побороть страх, который у нас в воображении? Ведь это случай, наверное, не редкий.

· – Это важнейший вопрос, потому что в составе любого страха воображение очень важную роль.

· Приведу еще один пример: днем все ходят мимо кладбища без всяких страхов. Ночью ситуация обстоит иначе... Нам может стать страшно. Естественно, мы здравомыслящие люди, и не думаем, что на нас нападут покойники. Откуда же страх? Здесь свою работу выполняет фантазия. Мы начинаем фантазировать и сами себя пугать, как дети пугают друг друга страшными историями в пионерских лагерях. Мы представляем разнообразные сцены, которые видели в фильмах ужасов или читали в соответствующих книгах. Воображение дорисовывает многие моменты, и нас действительно постепенно охватывает ужас.

· Дело здесь в том, что нашему сознанию совершенно неважно, в реальности происходит ситуация или в воображении. Сознание будет реагировать на эти два случая одинаково. Более того, и физиологические механизмы будут работать одинаково как в первом, так и во втором случае. Классический пример психологии: если человек закроет глаза и представит себе лимон, потом представит, как он его разрезает, потом - как кладет дольку в рот… то он заметит (если представил это очень живо, реально), что во рту у него появилось много слюны. То есть живое воображение запустило вполне конкретные физиологические механизмы. Страх тоже тесно связан с воображением. Если представить (а чаще просто внушить) себе что-то, что вызывает страх, тоже начнутся вполне конкретные изменения в физиологическом состоянии (увеличение частоты сердечных сокращений, повышение артериального давления, гормональные изменения). Эти изменения в свою очередь подкрепят воображаемые страхи и … так по кругу. И вот в этом состоянии уже действительно трудно будет разобрать, где реальность, а где воображение.

· Нередко наши беспочвенные страхи, сформированные богатым воображением, приводят к плачевным последствиям в реальной жизни. Недавно на консультации мне один мужчина рассказал такой случай. Он ждал жену из командировки. Она позвонила и сказала, что опоздает на два дня. У него разыгралось воображение. Он стал думать о том, что у жены появился любовник, что она его специально обманывает, что эти отношения разрушат их семью. Потом он представил, как жена с ним разведется и будет жить с другим мужчиной, а он всегда теперь будет один, его никто больше не полюбит. Далее фантазия рисовала ему, что жизнь кончилась, счастья больше не будет. Так он постепенно «накручивал» себя. У него пропал аппетит, повысилось артериальное давление, пропал сон, заболело сердце. В итоге он попал в больницу с острым инфарктом. Из-за чего? Из-за фантазий. НЕИЗВЕСТНОСТЬ, неуверенность, от которой взялся первоначальный страх, этот мужчина заполнил самыми ужасными фантазиями, которые привели к реальным проблемам. Этот случай, к сожалению не единичный, а довольно частый. Мы собственными фантазиями, которые усиливают наши страхи, можем превратить реальность в ад. Что очень часто и делаем. А зря!

· – Можно ли сказать о механизме появления страхов?

· – Умение ориентироваться и анализировать текущую ситуацию приходит постепенно. Так, с самого рождения человек попадает в определенную систему. Сначала это совсем простая система. Например, малыш должен понимать с самых первых дней, где мама. Мама для новорожденного – это все: безопасность, питание, ласка. Поэтому понимать, где мама, отличать ее от других (сначала по запаху, по голосу, а потом и узнавать в лицо) – это базовая потребность ребенка. Если ребенок НЕ ЗНАЕТ, где мама, то он испытывает страх, плачет. Также он пугается от НЕИЗВЕСТНЫХ звуков, НЕИЗВЕСТНЫХ людей, голосов, действий, мест. Затем постепенно, день за днем, поле познания расширяется. И малыш уже начинает понимать, что он может делать, а что нет; начинает различать, что ночь сменяет день; что кроме матери есть и другие близкие люди… И так постепенно появляется понимание того, что происходит в мире. Но все, что выходит за пределы этой понимаемой системы – рождает страх разной интенсивности. И так на протяжении всей жизни.

· – Соответственно, страх пройдет, если опять войти в границы этой системы? От неизвестности к предсказуемости?

· – Конечно, если мы войдем опять в границы предсказуемости, ясного прогноза, если уменьшится число неизвестных факторов, появится ощущение стабильности и порядка, то и страх будет проходить (по мере того, как мы будем входить в границы этой системы). Чаще всего система расширяет свои границы с течением времени. Об этом говорил Шекспир: «Из всех низких чувств страх – самое низкое. Но знание природы страха рассеивает его».

· Есть ситуации, с которыми человек сталкивается в жизни и которые вызывают у него сильный страх (потеря близкого человека, развод, какой-либо стресс и т.д.). Все это вызывает полную дезориентированность, дезадаптацию, крушение всей жизненной системы, неясность перспектив. И должно пройти время, чтобы мы опять вошли в границы понятной системы, чтобы появилась предсказуемость, чтобы мы адаптировались к новым условиям.

· – Многие люди специально вызывают страх, когда смотрят фильмы ужасов, занимаются экстремальными видами спорта или развлекаются на аттракционах типа «американских горок». Зачем они это делают?

· – Во-первых, когда человек испытывает страх, происходит выброс в кровь больших доз специальных гормонов, которые должны поддержать организм в борьбе с опасностью. Самый известный из них – адреналин. Этот гормон запускает некоторые биохимические процессы, которые в свою очередь доставляют специфическое удовольствие человеку. То есть сказать проще, это некий вид наркомании, которая в большинстве случаев не вызывает такой сильнейшей зависимости как никотин или героин. Но зависимость от этого тоже бывает. Именно ею объясняется поведение людей, которые постоянно ищут риска, острых ощущений и.т.п.

· Во-вторых, это делается для того, чтобы выгнать внутренний страх, преодолевая страх другого рода. Как говорят «клин клином вышибают». Более сильное чувство подавляет более слабое. Если у человека есть основные страхи (перед социумом, перед болезнями, страх перед жизнью), то парадоксальным образом преодоление другого страха (например, в экстремальных видах спорта) помогают ему создать иллюзию того, что он справляется с основными страхами. Например, человек, преодолевая свои страхи в экстремальных видах спорта, получает иллюзию того, что он влияет на свою жизнь, держит ее под контролем, управляет ею, он чувствует себя сильным. Естественно, что таким образом он не избавится от основных страхов, но иллюзию этого он получает. Довольно широко известен феномен, когда, например, больные, которые узнали о неизлечимой болезни, люди, пережившие утрату близкого или столкнувшиеся с серьезными жизненными проблемами, переживающие тяжелые этапы в жизни – вдруг начинают увлекаться экстремальными занятиями, балансируя буквально на грани жизни, подвергая себя риску. Вот это как раз тот самый случай.

· И, наконец, в-третьих, это желание доказать себе или окружающим свое бесстрашие, «крутость». То есть люди делают попытку не разрешить страхи внутри себя, а показать окружающим, что они ничего не боятся. Им важнее то, за кого их считают, чем то, кто они есть на самом деле. Очень часто такое встречается у подростков. Отсюда увлечения подростков «темными» силами (готы, сатанизм), отсюда и любовь к ужасам, отсюда и экстрим, который действительно подвергает опасности и их собственную жизнь, и жизнь других людей. Парадоксально, но в основном именно эти люди показывают себя паникерами и трусами, если происходит что-то действительно серьезное.

· – А вот еще парадокс: люди, желающие убить себя, часто говорят, что они смело смотрят в лицо смерти, а в минуты откровенности признаются, что им страшно жить.

· – Да, очень смешно слышать от тех, кто решил покончить жизнь самоубийством, пустую браваду, что, мол, они такие смелые, способные на такой поступок, которым могут свести счеты с жизнью. Смешно потому, что у них, как и у большинства людей, присутствует не только страх смерти (который они хотят скрыть), но еще и страх перед жизнью, которого у большинства людей нет. То есть у них даже больше страхов, чем у остальных людей. Страх перед жизнью борется со страхом перед смертью! Борьба страхов за существование! Дарвин отдыхает!

· – То есть можно сказать, что самоубийцы как раз самые трусливые?

· – Да, они боятся и жизни, и смерти. Обычно человек пытается убежать от чего-либо угрожающего, чтобы сохранить и спасти себя. Все мы знаем такие примеры: убежал от хулиганов, убежал от пожара, убежал от ответственности и.т.п. Самоубийцы находятся в совершенно глупом состоянии. Они боятся смерти, но и жизни боятся тоже. При этом испугавшись жизни, захотев из нее убежать, суицидент сталкивается с совершенно обоснованным (в большинстве случаев людям не удается завершить суицид) страхом получить в случае неудачного суицида инвалидность вместо смерти. К этим страхам прибавляются другие, которые связаны с тем, что может ждать их за чертой жизни (а большинство знает, что ничего хорошего самоубийц там не ждет), страхом перед самим актом суицида, страхом боли при совершении суицида.

· В этом ужасном состоянии тотального страха они могут находиться годами. Они попадают в рабство к собственным страхам. Известный американский писатель Бернард Шоу сказал о таком состоянии: «Быть рабом собственного страха – самый худший вид рабства». А именно в таком состоянии и пребывают многие суициденты, которые пытаются убежать от собственного страха жизни, от мнимой невозможности разрешить ту или иную ситуацию. Но источник их страха не снаружи, а внутри них… И как можно, убив тело, уничтожить источник страха, если он не в теле, а в душе? Ведь именно душа страдает и болит, а не тело. Не зря же любой человек выражает свое тяжелое состояние словами, относящимися к душе: «На душе кошки скребут», «Душа рвется на части», «Такая тоска на душе, хоть вой» и т.п. И что ни делай с телом, мятущаяся, страдающая душа все равно остается и болит. Бегством в смерть избавиться от страха жить невозможно.

· – Суициденты постоянно говорят о мыслях, которые их как бы толкают к суициду. Эти мысли и есть страх?

· – Страху часто сопутствуют определенные навязчивые мысли («Я никому не нужен», «Мне незачем жить», «Меня никто не любит», «Ничего хорошего уже никогда не произойдет», «У меня нет будущего»). Если человек долго находится в состоянии страха и не ищет выхода, или по каким либо причинам его не может найти, то тем самым он усиливает это состояние и со временем впадает в панику, которая представляет собой высшую степень страха – абсолютно неподконтрольный животный страх. В данном случае и суицидент уподобляется животному: у него животные инстинкты преобладают над разумом, и над другими тонкими человеческими системами.

· Человек, решившийся на самоубийство, зачастую толком не может объяснить причины испытываемого страха перед жизнью. Его логика почти совсем отключена, работают эмоции, чувства. Ничтожное число людей, которые хотят совершить самоубийство, смогут по пунктам, логически твердо проанализировав, сказать, почему они хотят это сделать. Даже если самому самоубийце кажется, что его позиция логична, то это еще не значит, что в ней есть хоть капля здравого смысла. Опытный специалист, задав всего пару вопросов, которые заставят самоубийцу думать, разобьет в пух и прах его кривую логику.

· – Самоубийство – это паническое бегство от себя путем причинения себе ущерба?

· – Да, как я уже сказал, сильное животное чувство страха представляет собой панику, которая уже совершенно неподвластна контролю человека. Именно в этом животном состоянии человек может переступить черту. Паника – это самое опасное. На эту тему в военной психологии есть интересные исследования. Например, исследование по войнам и локальным конфликтам позволило выявить, что воинское подразделение, которое впадает в панику и спасается бегством, теряет в 4-6 раз больше личного состава, чем если бы оно оставалось на своем месте и приняло бой. Паническое бегство приводит к гораздо большим потерям!

· Ситуация с суицидентами довольно похожа на только что описанную. В случае суицида происходит то же самое паническое отступление, почти всегда сопряженное с серьезными потерями и для самого суицидента. Дело в том, что большая часть самоубийц выживают и становятся инвалидами (подобно раненным во время бегства с поля боя), другие погибают от нанесенных себе увечий. Изначальную же проблему самоубийство не решает, плюс еще создает новые.

· – Вы говорите что самоубийца не может смотреть трезво на вещи, не может увидеть реальность. Реальность же, которую видит суицидент, искажена. Реальность никогда нельзя увидеть, находясь в состоянии страха?

· – Нельзя. Есть замечательная цитата Даниэля Дефо: «К каким только нелепым решениям не приходит человек под влиянием страха! Страх отнимает у нас способность распоряжаться теми средствами, какие разум предлагает нам в помощь». А где нет разума – там нет реальности, а есть только чувства, которые реальность искажают.

· И это свойство искажения реальности страхом было известно еще древним. Например, Сенека говорил: «Отдели смятение от его причины, смотри на само дело – и ты убедишься, что в любом из них нет ничего страшного, кроме самого страха». А царь Соломон в «Притчах» говорит: «Страх есть не что иное, как лишение помощи от рассудка».

· Испытывая чувство страха, мы уже не можем трезво оценить ситуацию, увидеть реальность такой, какая она есть, рассчитать свои силы и представить последствия наших действий. Этим, в частности, объясняется тот факт, что большая часть суицидов совершается в состоянии алкогольного опьянения. Человек пытается подавить алкоголем последние остатки трезвомыслия, логики, которые ему мешают совершить суицид. Одновременно суицидент, искажая реальность алкоголем, попадает в свой собственный мир, далекий от действительности, построенный исключительно на эмоциях, но создающий иллюзию реальности.

· И это все – звенья одно цепи. Нереальный взгляд на вещи, уход от логики в иллюзорный мир чувств способствуют росту суицидов. Этим объясняется в частности практически прямая связь между ростом потребления алкоголя и ростом числа самоубийств.

· – Люди решившие покончить с собой как раз считают, что водкой, которую они пьют перед попыткой совершить самоубийство, они заглушают страх.

· – Нет, они заглушают остатки необходимого человеку инстинкта самосохранения, остатки реальных представлений о мире и остатки разума, который все же присущ человеку. Разума, который говорит: «А если ты не убьешь себя? Ты станешь инвалидом. А если смерть не конец? То тебе станет еще хуже и еще больнее в вечности. А если ты своим шагом сделаешь несчастными людей? Ты будешь в этом виноват. Если даже ты сможешь это сделать, то подумай, ты ведь не сможешь себя воскресить, это же роковой шаг!» и т.п. Все это вполне логичные рассуждения, которые согласуются с реальностью. А суицидент пытается с помощью алкоголя заставить замолчать свой рассудок, который сопротивляется его диким мыслям о самоуничтожении.

· – А как реальность может настолько расходиться с собственными ощущениями человека, который не хочет жить? Ведь он не придумывает, а действительно чувствует сильнейшую обиду, боль души, отчаяние, ужас и.т.п. Он же чувствует свои страдания!

· – Недаром существует поговорка: «У страха глаза велики». Кажется, что все донельзя плохо, а на самом деле ситуация не такая уж тупиковая, как представляется человеку. И чувства есть, но они внушены себе самим человеком или сущностями, которые в Православии называются бесами. Давайте вернемся к нашему примеру с солдатами. Сидели в окопе несколько человек, и вдруг им показалось, что враг значительно превышает их своей численностью, и на них идет целая дивизия. И вот это «показалось» воплощается в ощущениях, страх передается от одного к другому, начинается паника, которая приводит их к смерти. А на самом деле никакой дивизии не было. Им это просто показалось, а потом и почувствовалось. Глупее ничего придумать нельзя!

· Нельзя доверять своим чувствам и ощущениям! Мы можем чувствовать, ощущать, а тем более внушить себе что угодно. С давних пор известно самовнушение. И медики знают, что это не шутки. Возьмем, например, эффект плацебо, давно известный в медицине (когда больному дают под видом лекарства то, что не может иметь лечебной активности). Если человек поверил в это псевдолекарство, внушил себе, что это лекарство поможет, то он выздоравливает. Это яркое подтверждение силы самовнушения.

· Ответственно говорю, что в подавляющем большинстве случаев у суицидентов ощущение безвыходности, боль, отчаяние и прочее является банальным следствием систематического самовнушения.

· Мудрейшие люди, которые жили много веков назад, всегда знали о том, что предаваться чувствам, не контролируя себя рассудком нельзя. И наоборот, контролируя себя умом, логикой, не давая чувствам захватить себя, можно даже любое чувство поставить себе на пользу. В своем сочинении святитель Григорий Нисский пишет, что чувство страха «является само по себе нейтральным движением души, которое, при худом употреблении ума стало пороком» но, добавляет он, «если рассудок восприимет власть над такими движениями, то каждое из них превратится в вид добродетели. Так раздражительность производит мужество, робость – осторожность, страх – благопокорность».

· – Мы говорили, что причиной страхов является неизвестность. Кроме этого, есть ли что-то еще, что способствует появлению страхов у суицидентов?

· – Кроме неизвестности, недостатка знаний и опыта, глубинной причиной возникновения многих страхов является гордость. Например, нетрудно объяснить, каким образом из нее вытекает страх общения, которым страдают многие потенциальные суициденты.

· Страх общения возникает вследствие страха быть непонятым: человек начинает думать, что о нем скажут другие, дорисовывать в своих фантазиях негативную реакцию окружающих на его слова, осуждение, идущее от них… И таким образом он доводит себя до такого состояния, что его начинает пугать сам процесс общения. Впоследствии таким людям даже не приходится ничего дорисовывать, потому как у них уже формируется соответствующий рефлекс (который приносит им страдания): мысль об общении – страх общения.

· Однако посмотрим в глубь вопроса: почему же возникает этот страх быть непонятым и сами мысли о мнении окружающих? Причина как раз заключается в гордости (она может быть развита в большей или меньшей степени, но мы для наглядности поговорим о том случае, когда она значительна). Человек думает, что он очень умный, достойный и замечательный, а все вокруг его не понимают, не ценят в полной мере и говорят «гадости». Естественно, подобное «несправедливое обращение» человека травмирует. Из-за этого он замыкается.

· Если бы самооценка была более адекватной, незавышенной, то человеку бы не приходилось избегать реальности. Но он о себе высокого мнения, а все в его жизни складывается по его мнению «не так, как надо»... И каждый его шаг приводит к разрушению его «значительного» образа, созданного его же гордостью. Поэтому каждый шаг воспринимается как поражение. В результате этого у него формируется убеждение: «Я несчастный, я неудачник, потому что у меня не получается обрести друзей, добиться внимания женщин, ладить с начальством…» (список бесконечен). А далее – последствия…

· Кроме завышенной самооценки есть еще одно свойство гордости, которое приводит человека к суициду. Известно, что гордый человек считает себя центром мира, его интересуют лишь собственные чувства, мысли, трудности. Он эгоцентричен. И именно этот эгоцентризм мешает ему посмотреть на проблему с другой точки зрения, найти те решения, которые можно найти. Говоря проще, человеку, который воспринимает все только с позиции собственных чувств, собственных интересов, собственных проблем, практически невозможно посмотреть на мир в другой плоскости, в которой он может увидеть выход из ситуации.

· Надо сказать, что связь гордости и страха была известна очень давно. Приведу слова величайшего христианского святого преподобного Иоанна Лествичника, который указывал, что страх проистекает от страсти гордыни: «Гордая душа есть раба страха; уповая на себя, она боится слабого звука тварей, и самых теней».

· О том же свидетельствует и преподобный Нил Синайский, заповедуя: «Не предавай гордости душу свою, и не увидишь страшных мечтаний, потому что душа гордого бывает оставлена Богом и делается порадованием бесов. Гордый ночью воображает множество нападающих зверей, а днем смущается боязливыми помыслами; если спит, часто вскакивает и, бодрствуя, боится птичьей тени. Шум листа в ужас приводит гордого, и журчанье воды поражает его душу. Ибо тот, кто недавно противился Богу и отрекался от Его помощи, впоследствии пугается ничтожных призраков». Вот так гордость может отравлять жизнь ее носителя и даже убивать его…

· – Страх общения – очень распространенный страх. Если можно, то хотелось бы о нем поподробнее поговорить.

· – Как я сказал, страх общения связан с гипертрофированной зависимостью от поддержания своего образа «я». Неважно, что человек нарисовал себе в голове нереальный образ. Если реальность, отношение других не стыкуется с нарисованным им же самим образом (а что-то обязательно не стыкуется), человек обижается, замыкается в себе, избегает общения, обрастает массой комплексов, боится общения.

· При этом человек не может найти ответа на вопрос, почему же у него нет друзей. На самом деле причина заключается в том, что он и не хочет настоящих друзей. Ему нужны те, кто будет смотреть в рот и петь дифирамбы о его замечательности, подтверждать им же вымышленный образ. Так как этого, разумеется, не происходит, то появляется озлобление, человек замыкается в себе, возникает страх общения, взаимодействия с людьми, а в итоге – и страх жизни. А в основании этого лежит страх быть непонятым, недооцененным, выросший на почве гордости.

· И вот потом эта замкнутость в себе рождает следующие страхи, которые, в свою очередь, дальше усугубляют отчужденность, нелюдимость человека. И получается человек твердит, что его никто не понимает, что он не может получить ни любви, ни внимания. А как его понять, если он сам избегает общения, оберегая свой вымышленный образ?

· – Некоторые люди не боятся общаться, но боятся идти на работу, учиться, осуществлять какую либо деятельность.

· – Кроме страха общения (а часто и вместе с ним), встречается и страх осуществления различных видов деятельности. По причинам, которые мы обсудили в предыдущем вопросе, у человека появляются мысли: «А вдруг у меня не получится? А вдруг я снова потерплю неудачу?» Эти пораженческие мысли со временем вырастают в страх будущего, который парализует волю и само естественное желание жить. Страх будущего со временем приводит к убеждению, что единственный выход из ситуации – не достигать этого «страшного» будущего. Получается, что страхи определенной деятельности и страх общения – вроде бы разные, а результат и причина одинаковы.

· – В начале нашей беседы Вы говорили, что функция страха – охранять человека, сигнализировать об опасности, заставить нас быть осторожными в незнакомой ситуации… То есть страх «состоит на службе» у инстинкта самосохранения. Так как же получается, что страхи толкают человека к самоубийству?

· – Закономерный вопрос. Вообще с точки зрения психологии, большинство страхов уходят корнями в страх смерти. Страх – это, как было уже сказано, та же реакция, которая позволяет нам избежать гибельных для нас последствий и выжить.

· Но возникает потрясающий по своей нелепости парадокс. У человека зарождается страх, который, по сути, должен предотвратить смерть и помочь ему выжить. А у него из этого страха развивается такая паника, что он… убивает себя, пытаясь убежать от настоящего или будущего, подавить паническое начало, убить страх вместе с самим собой! Получается, что вместо того, чтобы сохранить свою жизнь (к чему изначально направлен страх как явление), вместо того, чтобы действовать логически, разумно, восполнять нехватку информации о ситуации, анализировать пути выхода из нее…- вместо этого человек раздувает из искры костер (панику) и пытается убить себя.

· И вот мы приходим к тому, что суицид – это боязнь самого себя. То есть человек настолько болен гордостью, настолько искаженно воспринимает себя и окружающий мир, настолько запугивает себя, не желает разобраться с проблемой, переработать ее – что в конце концов уже не видит никакого выхода. Он хочет покончить с жизнью, потому что боится себя, боится разрушения своего мнения о себе самом, боится разрушения своих иллюзий, фантазий, боится будущего.

· Представим такую ситуацию: человек идет по лесу, потом обнаруживает свою тень и его обуревает такой страх, что он не в силах с ним бороться; он тут же берет веревку и вешается. Причина самоубийства была существенна: человеку стало очень страшно от того, что его кто-то настойчиво преследовал. А понять, что за ним двигалась тень, он не смог (или не захотел?). И даже если бы человеку объяснили, что за ним по пятам следовала его же собственная тень, он бы все равно не поверил бы и предпочел бы избавиться от своего страха уже выбранным им способом. Ведь страх со временем (иногда достаточно быстро) сменяется ужасом, который затмевает рассудок. Можно сказать, что суицид – это состояние, когда боишься собственной тени. Состояния, когда человека пугает собственная тень, очень легко достичь, лишь «раскрутив» собственные эмоции и позволив им взять верх над рассудком.

· – Перейдем к главному вопросу: как же бороться со страхами? Что об этом говорит современная психология?

· – Надо сказать, что современная психология, к сожалению, предлагает немногое. Разные школы выдвигают различные теории борьбы со страхами, начиная от анализа прошлого и заканчивая различными поведенческими методиками. Иногда они дают временный результат, но чаще результата нет, даже временного. Я думаю, что это обусловлено тем, что неверно определяется природа страха.

· Из общих рекомендаций наиболее эффективными являются следующие:

· пока страх не достиг значительной интенсивности и не перешел в панику, надо избавляться от неизвестности, важнейшей причины страха – то есть расширять собственные знания (мы уже говорили об их необходимости), надо учиться расставлять приоритеты, надо обдумывать проблему со всех сторон, анализировать ее.

· Кроме того, необходимо переступить через те установки и принципы, которые в результате анализа ситуации окажутся неверными. Очень важно отказаться от своего образа, и, отбросив гордость, составить реальное мнение о себе, своих достоинствах и недостатках, о взаимоотношениях с людьми, перспективах и.т.п.

· И в конце концов, надо, пересилив собственную гордость, попросить помощи. Если ты не просишь помощи, то как можно залезть тебе в голову и, выяснив твои проблемы, оказать помощь?

· Кроме того, в настоящее время достаточно эффективны во многих случаях фармакологические методы лечения. Не нужно отрицать пользу, которую может принести психиатр. Если у человека не получается преодолеть свой страх, используя для этого психологические методы лечения, то необходимо обратиться к фармакологии. В том случае, если страх удается купировать, у пациента появляется время на осмыслениеситуации. Если страх не остановить и позволить ему развиваться, человек может впасть в тяжелое состояние паники, когда он уже не сможет себя контролировать. Не нужно дожидаться этого состояния! Лучше прибегнуть к каким-либо действенным препаратам, которые доказали свою эффективность и которые могут улучшить состояние. К сожалению, сама причина страхов фармакотерапией не лечится, но симптомы во многих случаях снимает успешно. НО!! Подчеркну, что лекарства должен назначать врач-психиатр! Самолечение в данном случае абсолютно недопустимо!!

· – Страхи были у людей во все времена. И с ними же как-то справлялись, когда еще не было психологов и фармакологических методов лечения. Были ли раньше какие-либо эффективные методы борьбы со страхами?

· – Да, такие методы были и есть. Более того, эти методы значительно более эффективны, чем многие современные, и проверены временем. Самый действенный метод избавления от страхов предлагает нам Православие.

· Из Житий святых мы знаем огромное количество историй о тех, кто не боялся ничего и никого, кроме Бога. Игумен земли Русской Сергий Радонежский не боялся даже медведей, с которыми жил в одном лесу. Прп. Иринарх Ростовский совершенно не боялся смерти, которую ему пообещал во времена Смуты один из офицеров польского войска за то, что преподобный категорически отказался молиться за польского короля. Святой Иринарх объяснил это тем, что он уже молится за царя русского, а так же за избавление русской земли от них, поляков. Офицер был удивлен спокойствием и бесстрашием святого, и спросил его, почему он не боится смерти. Святой сказал, что поляк не в силах убить его душу, которая все равно предстанет пред Богом. Пораженный польский офицер запретил своим солдатам грабить монастырь, поклонился и вышел из келии.

· Таких примеров тысячи, и не только в древности, но и ближе к нашим дням. Хорошо известна история одного вологодского священника – новомученика. В 1921 году этого священника арестовали чекисты. На допросе следователь потребовал выдать спрятанные священником церковные ценности и святыни храма. Их хотели конфисковать в пользу большевиков. Священник на это предложение бесстрашно ответил категорическим отказом. Следователь показал ему на красноармейца с оружием и недвусмысленно сказал:

· – Если Вы сейчас же не скажете, где Вы спрятали ценности, то мы Вас расстреляем сегодня же. Думайте быстрее. У меня мало времени и много начальников.

· Священник ответил:

· – Устрашать расстрелом можно того, у кого мало времени, много начальников и один мир, но не того, у кого есть Вечность, только один Бог и целых два мира.

· Все эти истории хорошо иллюстрируют отсутствие страха у по-настоящему верующего человека. Святые отцы считали, что страх перед чем-либо, кроме Бога, есть признак внутренней несвободы и несовершенства. И это действительно так. Посмотрите, как с помощью страха управляется весь мир. Террор, репрессии, преступность, болезни, эпидемии, угрозы стабильности жизни, здоровью, статусу и.т.п. Зная и понимая страхи людей, ими легко манипулировать. Это происходит повсеместно в самых разных сферах жизни. Используя страхи людей, политики убеждают их выбрать то, что нам невыгодно, а торговцы убеждают купить то, что нам не нужно. Но еще более тонко и умело посредством страха манипулируют людьми бесы, преследуя единственную цель — отвратить людей от Бога. Мы все рабы страха, и тех, кто может нами управлять посредством этого страха.

· – Да, но ведь все равно остается страх – страх Божий. Значит и рабство от этого страха остается. Какая разница тогда? Они меняли многие страхи на один большой, одно рабство на другое?

· – Многие люди, которые слабо знают Православие, думают, что страх Божий – это страх перед Богом. Это не так. Святые отцы говорили, что это не страх перед Богом, а страх опечалить Бога. Если например, у Вас есть любящий Вас, добрый, справедливый, умный, сострадательный отец, Вы его будете бояться?

· – Нет, если он будет соответствовать описанному, то конечно нет.

· – Но тогда Вы будете бояться расстраивать его! Вот примерно так и надо понимать страх Божий. Бог – Совершенство, истинная Доброта, Справедливость и Любовь! Как можно его бояться? Кстати, о связи любви и страха апостол Иоанн говорит: «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершенен в любви» (1 Ин. 4, 18). Это как раз о том, что кто не имеет Бога – любви в своем сердце – того мучают страхи.

· Я приведу еще цитату преподобного Ефрема Сирина, который объясняет связь между страхом Божиим и обычными страхами: «Кто боится [расстроить] Господа, тот выше всякого страха, тот устранил и оставил далеко за собой все страхи века сего. Далек он от всякой боязни, и никакой трепет не приблизится к нему»;

· А другой святой, преподобный Иоанн Лествичник, говорит: «В ком нет страха Господня, тот часто и тени своей боится». Не правда ли, это про нас, про людей, которые не имеют страха расстраивать Бога, а потому и страдают, боясь всего на свете?

· Ну и думаю, понятно, что о замещении одного рабства на другое речи тоже не идет. Наоборот, человек в рабстве - если он не знает Бога. Если он с Богом, то он перестает быть рабом, потому что Бог относится к нему как к сыну. Нельзя же быть в рабстве у собственного Отца, который есть Любовь! Именно об этом и говорит апостол Павел, напоминая христианам: «…Вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: «Авва, Отче!» (Рим. 8, 15).

· – То есть мы должны быть с Богом, чтобы победить страх?

· – Да, именно так. На связь страха с недостатком веры указал и Сам Господь, когда сказал апостолам, испугавшимся бури: Что вы так боязливы, маловерные?» (Мф. 8, 26). Поддержку, которую оказывает нам Бог и нашу беспомощность без Него можно проиллюстрировать следующим понятным примером: поход вечером в опасное место. Мы, вероятно, не побоимся идти в самый криминальный парк, в самый темный лес со взводом ОМОНа, который будет нас охранять. А в одиночку – естественно боимся! Почему? Потому что все непредсказуемо. А со взводом, оснащенным автоматическим оружием, мы чувствуем себя в безопасности, потому что знаем, что он убережет нас от любого хулигана или зверя. Поэтому с поддержкой идти не страшно, а одному – боязно.

· И тут опять встает вопрос о том, почему суицидом заканчивают жизнь преимущественно неверующие люди. Потому что верующие люди – с Богом. А Бог намного сильнее всякого взвода ОМОНа. Именно поэтому святые ничего не боялись. Чего им бояться, если они с Богом? «Если Бог с нами, то кто против нас?», – говорили они. И не боялись ни диких зверей, ни вражеских армий, ни болезней, ни стихий, ни человеческого непонимания. Их любовь к Богу помогала им.

· Продолжая аналогию, можно сказать: чтобы ОМОН пошел с тобой в лес, его надо вызвать. То же самое с Богом: если ты хочешь, чтобы Он был рядом, Его надо призвать на помощь. И помощь придет именно тогда, когда нужно. А призвать Бога на помощь можно простой молитвой, своими словами, идущими от сердца. Не стоит сомневаться, Он обязательно ее услышит.

· – Но многие страдающие от страхов сразу скажут, что такой путь избавления от страха для них неприемлем…

· – Это как если бы нам сказали: «Вот фонарь, возьми, освети дорогу и тебе не будет так страшно ходить ночью». На что мы решительно будем возражать, что нам это не поможет, хотя даже в руки его не взяли, не поняли его устройства. Но не разумнее было бы хотя бы попробовать это средство? Миллионы людей проходили через борьбу со страхами, с гордостью, с социофобией. И, несмотря на тяжесть этих проблем, с помощью определенного оружия они побеждали, выздоравливали душой и впоследствии начинали нормально жить, и что важно – наслаждаться жизнью как таковой.

· К сожалению, многие суициденты с большим скепсисом относятся к подобным случаям выздоровления, все советы воспринимаются ими в штыки: «Я в это не верю!», «Для меня это не выход!» Но если ты все равно уже дошел до края, разве тебе не все равно, какие методы испробовать? Не понравится, откажешься от него, и все. Ведь ты ничего не теряешь! Разве что-то может быть хуже того, что ты имеешь сейчас – липкого, поганого, мучительного и неотвязного страха, который сводит с ума?

Read more: http://www.pobedish.ru/main/strah?id=189#ixzz4yW4DsJ5QУсыновить родителей

— Много всяких моментов, которые вызывают, ну, скажем так мягко, дискомфорт детей в отношениях с родителями. Это попытки навязывать что-то, что человеку не нравится. Бывает, наоборот, недостаток внимания и интереса со стороны родителей, как кажется детям. Непонимание — очень часто. И очень часто — несовпадение интересов, то есть родители хотят что-то одно, а человек считает, что ему это вредно, и ему нужно совсем другое. В чем причина этого дискомфорта, который мы, дети, так часто испытываем в общении с родителями? Есть ли какие-то общие причины этого явления? И в какой степени причина в родителе, в какой степени — в ребенке?

— Это явление действительно универсальное. Почти все взрослые люди испытывают тот или иной дискомфорт в общении с родителями и от этого страдают. Здесь не приходится говорить о чьей-либо вине, слово «вина» вообще не уместно. Но если говорить о причинно-следственной связи, то конечно, ответственность за это неблагополучие лежит на родителях. Этот дискомфорт закладывается в детстве, когда родители общались с нами, с детьми, так или иначе назидательно, хоть сколько-то не принимающе…

— Проблема именно в форме общения или в каком-то внутреннем неправильном отношении родителей к ребенку и к самому себе?

— Во внутреннем. Внешняя форма общения есть только следствие внутреннего отношения. Поэтому если форма неправильная, значит, внутреннее отношение искажено.

— В чем суть искажения?

— У каждого живого человека есть страх за себя. Это нормальное чувство, очень важное с адаптивной точки зрения. Но, кроме этого, бывает еще страх за другого — за ребенка, за ближнего, за родственника, за друга, за мужа, за жену. Это два совсем разных чувства, они переживаются по-разному и выражаются по-разному.

Страх за себя ощущается и внешне выражается в форме протеста, раздражения, агрессии. А страх за другого ощущается и внешне выражается в форме сочувствия.

Представим себе какого-то сложного человека с низким самопринятием, неуверенного, мало реализованного. У этого человека неизбежно будет очень силён страх за себя, который будет выражаться, как уже сказано, в виде повышенной раздражительности, критичности, потребительской позиции. У него будет непреодолимая потребность «тянуть одеяло на себя». Теперь представим, что у такого человека рождается ребенок. У новоиспечённого родителя развивается, конечно, страх за ребенка, то есть сочувствие к ребенку. Но страх за себя при этом никуда не девается и сам по себе не уменьшается. (Он может уменьшиться только с помощью очень специальных усилий, а также определенного везения). Поэтому когда такой родитель сталкивается с каким-то неблагополучием своего ребенка — плохое поведение, легкомыслие, безответственность, даже болезненность, — у него мгновенно развиваются оба чувства, оба страха. И чем более родитель психологически неблагополучен, тем больше выражен страх за себя, то есть — по внешней форме — раздражение, протест, назидательность. Отсюда возникают традиционные фразы «Кто тебе разрешил? О чем ты только думаешь? Сколько можно повторять одно и то же?» и так далее. Все эти протестные формы, интонации, лексика выдают родительский страх за себя, хотя декларируется страх за ребенка.

— Он и сам думает, что он беспокоится за ребенка…

— Да, разумеется. А дети эту подмену моментально замечают, независимо от своего возраста и психологической квалификации. Они такими сложными и умными словами, как мы с вами сейчас, этого себе, конечно, не объясняют, но они чувствуют, что к ним плохо относятся, что родители боятся не за них, а «против» них. Из-за этого такой ребенок, в свою очередь, становится неуверенным в себе, неблагополучным человеком, продолжая эту многотысячелетнюю цепочку, становясь очередным звеном в ней…

Ребенок, который с детства был этим нагружен, чувствует себя не вполне принятым, не вполне правильным. И с этим дальше живет всю жизнь. Это ощущение уже никак не меняется — меняется только паспортный возраст. Ощущение, что «я плохой, неправильный, и я, в случае чего, подлежу осуждению и наказанию», — это и есть недостаток самопринятия — оно само по себе никуда не уходит.

Повторюсь, ничьей вины здесь нет — это и видно из нашего описания, — никто из нас не выбирал своего страха за себя. Сила этого страха определена у каждого из нас нашей детской историей, историей наших детско-родительских отношений.

— Значит, когда некоторые психологи говорят детям, что «на самом деле, родители хотят вам добра, вы просто не понимаете», все-таки правы дети, когда они говорят, что мы лучше знаем, как на самом деле, чего нам хотят — добра или не добра. То есть понимание детей обычно правильное, да?

— Совершенно верно. Поэтому беспомощными остаются призывы: «Ну это же твои родители, ну пойми, как они тебя любят, ну ты должен их простить». Вообще-то это тоже правда, все родители (в рамках клинической нормы) любят своих детей. Вопрос только — насколько любят. А это по-настоящему проявляется только в ситуации какого-то столкновения, противоречия интересов, конфликта. И вот тут дети видят, что страх родителя за себя больше, чем страх за меня, за ребенка.

— Каковы последствия таких нездоровых отношений с родителями для нас, уже взрослых детей?

— «Нездоровье» этих отношений серьёзно ухудшает наше психологическое состояние. Нашему обыденному взгляду это незаметно, а психологу очень заметно. Так уж устроена человеческая психика, что дискомфорт именно в отношениях с родителями подрывает нашу уверенность в себе, нашу успешность, возможность различать собственные тонкие внутренние переживания.

И вот почему.

Досадно, когда наш «проблемный» родитель осложнял нам, детям, жизнь. Нас ругали, не позволяли ложиться спать, когда хотим, приходить домой, когда хотим, слушать музыку, какую хотим, и ходить в джинсах, в каких хотим. Это всё неприятно. Но самый большой урон, который этот проблемный родитель мог нанести ребенку, — это то, что он всеми этими неприятностями восстанавливал ребенка против себя.

И вот это самое губительное для дальнейшей жизненной траектории человека. Потребность угодить родителю, потребность снискать его расположение, иметь с ним комфортные отношения, — это самая базовая, самая фундаментальная потребность психики. Это, собственно, первая «отношенческая», социальная потребность психики, которая вообще развивается в сознании. Потребность «докультурная», можно сказать, зоологическая. Если детеныш не будет следовать за родителем, его в кустах сожрет леопард. Это вопрос выживаемости вида.

А человек всю жизнь остается ребенком своего родителя, в любом возрасте. Поэтому если у ребенка любого возраста — хоть четырех, хоть сорокачетырехлетнего — остается какой-то протест против родителей, у него развивается непреодолимое внутреннее противоречие, «сшибка», он становится очень неблагополучным человеком.

В какой форме это неблагополучие у каждого из нас проявляется — это уже не столь важно. Один становится раздраженным, агрессивным, другой циничным, третий ранимым... Это зависит от психотипа, психофизической конституции каждого из нас.

Поэтому если мы не будем пытаться «оздоровить» эти отношения, мы так и останемся психологически не вполне сохранными людьми. Больше того: мы практически неизбежно будем относится к собственным детям с той же неправильностью, от которой страдаем со стороны наших родителей.

— Можно это как-то проиллюстрировать?

— Родитель говорит своей взрослой дочке: «Когда ты наконец выйдешь замуж, сколько можно валять дурака, так всю жизнь проживешь в старых девах!» — и так далее, говорит что-то неуместное, неприятное. Взрослая дочь на это, естественно, огрызается: «Прекрати, я тебе запретила про это разговаривать, от твоего занудства становится только хуже». Даже в этом микро-диалоге мы уже видим сформировавшуюся у этой взрослой дочери протестную, раздраженную реакцию на то, что ей кажется неправильностью. В точности так она дальше будет реагировать на то, что ей будет казаться неправильностью в своих детях, или в своих мужчинах, или даже в подружках.

— Что же делать? Ведь мы зависим от своих родителей и не можем их исправить, избавить их от их страхов и комплексов?

— Чтобы найти ответ на этот вечный вопрос: «Что делать?», зададимся промежуточным вопросом: а почему родители так обращаются с нами? Почему они так поверхностны, назидательны, так формально прикладывают ко мне какие-то общие прописные истины, не считаясь с моими тонкими обстоятельствами и чувствами? Если задаться этим вопросом по-настоящему — не в виде восклицания риторического: «Ну почему они так?» — тогда ответ, кажется, будет не очень трудно найти. Более того, мы его уже сформулировали.

Родители не выбирали себе своего страха и вытекающих из него методов воспитания. Не ими это сформировано, как и не нами сформирован наш протест против них. У них были свои родители, свое детство, и именно оттуда их выпустили в жизнь с этим внутренним неблагополучием.

И как правильно к ним тогда отнестись?

Так же, как мы хотели бы, чтобы к нам отнеслись в минуты нашего страха — нашего раздражения, нашей нелюбезности, — в минуты, когда к нам кто-то обратился, а мы на него огрызнулись. Если бы мы сказали кому-то: «Какого чёрта ты лезешь с неуместными вопросами?» — как бы мы хотели, чтобы человек на это реагировал? В самом идеальном случае?

Очевидно, мы хотели бы, чтобы реакция наших партнёров — жён, мужей, друзей, — была сочувственной, чтобы к нам отнеслись с пониманием. Не отвечали бы ударом на удар, а сказали бы: «Ох, прости, как-то, может, я не вовремя, не подумал». Каждый из нас понимает: если я на кого-то огрызнулся или кому-то не пришел на помощь, или кем-то злоупотребил — ну, значит, у меня так сложилось, значит, мне было как-то не по себе. Не я плохой, мне плохо. И это не какое-то лукавое самооправдание — это правильное понимание причинно-следственных связей. Просто о себе это понимать легче, чем про других, потому что свою душевную кухню ты видишь изнутри, а чужую не видишь. Весь фокус в том, чтобы это понимание, это видение уметь проецировать на все остальные «кухни», на остальных людей, — они точно так же устроены. В частности, кухни наших родителей. Эту формулу — «не они плохие, а им плохо» — надо в полной мере применить к ним. Если по-настоящему взять это в голову про своих родителей — очень сильно меняется внутреннее состояние и внешние отношения, меняется сама траектория жизни.

— Как это «взять по-настоящему в голову»?

— Нужно начать себя вести по отношению к ним, исходя из этой формулы. То есть, вести себя по отношению к ним так же, как мы себя ведем по отношению к человеку, которому «наглядно» плохо, у которого это написано на лице, про которого этого понимания не надо с трудом «достраивать». Так, как мы ведём себя с испуганным ребенком, с расстроенным другом, у которого неприятности. Таких людей мы поддерживаем, помогаем, опекаем. Вот так надо вести себя и по отношению к родителям.

Если хочешь по-настоящему улучшить отношения с родителями — надо заниматься не каким-то аутотренингом или медитацией, а надо что-то менять в поведенческом, в жестовом плане, в поступках. Психика вторична по отношению к деятельности. Структура психики определяется структурой деятельности. Надо начать за ними ухаживать, надо начать их опекать, надо начать в них вникать. Надо разговаривать с ними о том, о чем приятнее всего говорить любому на свете человеку — о нем самом.

В психологии весь этот комплекс мер называется «усыновить родителя».

— А кто придумал этот термин?

— Его придумала и ввела в обиход психолог Наталья Колмановская .

Есть такое слово «инфантильность» — это когда взрослый человек остаётся не вполне зрелым, остается немножко ребенком в плохом смысле слова. Разница между настоящей зрелостью и инфантильностью определяется, прежде всего, в отношениях с родителями. Для инфантильного ребенка родитель — это что-то такое, от чего мне может быть хорошо или плохо. А для зрелого человека родитель — что-то такое, чему от меня может быть хорошо или плохо.

Инфантильный человек в разговоре с родителем больше сфокусирован на собственных чувствах, на своём страхе: будет сейчас что-то неприятное? Скажут мне что-то назидательное? Спросят о чём-то неуместном?

А зрелый человек привычно фокусируется на родителях. Представляет, чего он или она боится, чего хочет, от какой неуверенности в себе страдает, как я могу эту уверенность им придать. Больше расспрашивает, чем выговаривается. Спрашивает, как прошел день, успел ли родитель пообедать, было ли накурено, кто ему (ей) звонил, что смотрели по телевизору. Реально представляет себе их переживания в течение светового дня. И не только в течение дня, но и в течение их жизни. Как было в детстве, как было с родителями, как их наказывали — не наказывали, что было с деньгами, какие были первые сексуальные впечатления.

И, кроме того, и даже важнее того, — вникать и поддерживать их на материально-организационном уровне. Жизнь состоит не из психологии, а, образно говоря, из картошки. Для того, чтобы оценить, кто к кому как относится, надо «выключить звук», убрать комментарии и посмотреть только на картинку — кто кому чистит картошку. Необходимо поддерживать их материально. Навязывать им траты, которых они, стесняясь, избегают. Знать, какое лакомство они любят, и хоть на копейку, но раз в месяц купить это лакомство. Принести посмотреть фильм, который все смотрели, а они даже не слышали. И так далее, и так далее… Именно на этом уровне развивается главное взаимодействие.

И что тогда меняется? Если взрослый ребенок — наш читатель — долгое время занимается такими усилиями (тут не надо строить иллюзий, это очень инерционные вещи, на это уходит много месяцев), родителю понемногу становится уже неестественно общаться с эти взрослым ребенком по-прежнему поверхностно, назидательно, формально или отрешенно. Он начинает смотреть на этого взрослого ребенка уже с вопросом в глазах, он начинает с ним больше считаться.

Но это результат вторичный — и по времени, и по важности. А гораздо более важный, и который гораздо быстрее развивается, состоит вот в чем. Когда ты долгое время в кого-то так вкладываешься, — хотя бы даже в своего родителя — ты начинаешь его воспринимать уже даже не умом, а ощущениями, действительно как объект своей опеки, как недолюбленного ребенка, которому ты пытаешься восполнить этот дефицит. И тогда весь этот родительский негатив, весь родительский остракизм перестает твоей психикой восприниматься на свой счет. Даже задним числом, даже ретроспективно. И человеку очень «светлеет», человек начинает чувствовать себя более уверенно, наполненно. Начинает меньше бояться за себя.

— Когда я говорил о преодолении инфантильности с другими психологами, мне часто говорили о таком термине, как «сепарация» от родителей, то есть отделение от них. Понятно, что, так или иначе, проблему эмоциональной зависимости от родителей, от родительского мнения, нужно решать. «Сепарация» это некое просто прерывание этой зависимости. А ваш метод звучит как-то более человеколюбиво «усыновление родителей». Действительно ли, это некие разные пути или же это просто одно и то же под разным названием?

— Это совершенно разные пути — чтоб не сказать диаметрально противоположные. Сепарация — это всегда что-то искусственное. Человеку предлагается в какой-то момент принять умозрительное решение, что я обрываю что-то живое, важное в своих отношениях с родителями. Кроме того, сторонники этой сепарации, как правило, не уточняют, не конкретизируют её масштабы. В одних случаях говорят, что достаточно переехать в другую квартиру и зажить на свои деньги (при этом никак не комментируется характер психологического взаимодействия). В других случаях говорят: «Надо с ними вообще порвать и прекратить всякие отношения». Остаётся непонятным, как же правильнее, как же сделать этот выбор, насколько надо отделиться и оторваться от родителей.

Мне кажется, что сепарация — просто дань нашим протестным чувствам, когда родители совсем «достали», и нет никакого желания и сил взаимодействовать с ними. Но это же внутренняя проблема, от которой невозможно уйти какими-то внешними шагами. Да, переехать в отдельную квартиру, наверное, хорошо, но не для того, чтобы забыть о проблеме, а для того, чтобы легче было ею заниматься.

К несчастью, когда родители очень проблемные, соблазн сепарации бывает очень велик. И если человек поддастся этому соблазну, даст слабину, порвёт с ними или сильно отдалится от них, — что ж, он не виноват, значит, действительно не хватило сил. Значит, так ему плохо от них. Беда в том, что расплачиваться за весь этот негатив всё равно придётся ему. Такую сепарацию он усваивает, как жизненный урок: вот как надо поступать с людьми, которые неприятны, неправильны. От них надо отдаляться. И потом человек, сталкиваясь по жизни с некомфортными партнерами, не пытается как-то содержательно исправить, изменить этот дискомфорт, а пытается уйти от него такими организационными мерами. К несчастью, этот «навык», этот урок будет распространяться и на самые интимные отношения нашего героя — на любовные, на родительско-детские. Поэтому мне рекомендация «сепарации» не близка.

— Я попробую с этим поспорить. Вы говорите в большей степени о материальной сепарации то есть уехать, прекратить общение. Но сепарация, как я понимаю, бывает не только материальной, но и финансовой, и самое главное — эмоциональной. То есть, можно жить в одной квартире и, тем не менее, сепарироваться. Мне кажется, что ваш метод — это единственный возможный путь эмоциональной сепарации. Потому что если так не сделаешь, как вы говорите, то не сепарируешься, на самом деле.

— Я не очень понимаю, что значит эмоциональная сепарация?

— Ну, вот вы говорите, что ребенок зависит от мнения родителей и это для него порой выливается в давление на него. И говорите, что нужно перестать от этого зависеть, сделать так, чтобы, наоборот, родитель зависел от тебя. Это же содействует сепарации?

— Давайте уточним терминологию. Все на свете живые люди зависят от мнения других. Это неизбежно, это само по себе нормально. Ненормальной бывает степень этой зависимости — когда человек очень остро зависит от того, как к нему относятся. И понятно, что эта острота впрямую связана с внутренней уверенностью или неуверенностью в себе. Чем более человек в себе не уверен, тем более он зависим от того, кто как на него посмотрит, что о нём подумают, что скажут и как прокомментируют его действия и обстоятельства. В этом смысле правильно избавляться от излишней чувствительности, от зависимости от чужого мнения. Но это не есть специфика наших детско-родительских проблем. Когда мы говорим об этой специфике, то прежде всего надо избавиться не вообще от зависимости от родительского мнения обо мне, — надо избавиться от страданий, которые мне причиняет их неприятная манера со мной общаться.

Вот об этом конкретно идет речь. Это является предметом жалоб огромного количества людей, которые обращаются к психологу: «Знаете, у меня очень тяжелые родители». Очень часто это же обстоятельство всплывает в связи с совсем другими обращениями, когда человек говорит, что у него проблема с детьми, или с любовными отношениями, или с работой. В огромном большинстве случаев корнем всех этих неприятностей — когда есть возможность проследить их происхождение — оказывается дискомфорт в отношениях с родителями. Может быть, то, что я описываю, можно назвать эмоциональной сепарацией, — но для меня это некоторое терминологическое насилие над этой конструкцией: мне кажется, что надо говорить именно об усыновлении родителей. Это не единственно правильный термин. Можно вместо этого говорить о настоящей дружбе с ними. Но не в банально-пустом смысле слова: «Давайте дружить!», — а в содержательном: наладить с родителями такие же отношения, какие у тебя есть с самыми близким приятелем или подружкой.

— Что, если в свете нашей с вами дискуссии рассмотреть конкретную ситуацию, которой я был свидетелем? Одна моя знакомая вышла замуж, но мама не приняла ее мужа.Мама была единственным родителем, не помню, что там с папой случилось. Она не приняла мужа дочери и очень жестоко ругалась, так что он был вынужден жить отдельно от жены в общежитии. И все это было еще на фоне того, что у нее, у мамы, резко ухудшилось здоровье, она стала лежачей больной и, соответственно, требовала ухода, и поэтому молодая женщина не могла покинуть маму и жить с мужем. Как известно, часто у таких матерей, которые не хотят расставаться со своими детьми, в «нужный» момент случаются проблемы со здоровьем. И некоторые психологи советуют: «ты на это не обращай внимания, тогда у нее здоровье улучшится», то есть, ты уезжай. Это вот как позиция сепарации — бросить маму и жить с мужем. Но она осталась жить с ней, прожила с ней года три, страшно мучилась, пила антидепрессанты, потому что ей было ужасно тяжело, потому что мама продолжала дико ругаться. Хоть ее муж отсутствовал, но она по-прежнему жутко поносила свою дочь. Все это было очень тяжело, но когда она умерла, совесть дочери перед мамой была чиста. Как вы считаете, правильный путь она избрала?

— Очень хороший сюжет для комментариев. На мой взгляд, главный выбор здесь был не между отъездом к мужу, с одной стороны, и прежней жизнью с матерью, с другой, а совсем в другой плоскости. А именно: как отнестись к маминому истерическому страху и протесту.

Один вариант — отнестись к матери со встречным протестом, даже оставаясь с ней жить: «огрызаться» на неё, ссориться, доказывать её неправоту.

Второй… а как иначе можно отнестись к этому всему, что от мамы исходило? Как бы мы хотели, чтобы относились люди к нашему страданию — как бы агрессивно оно ни было выражено? Очевидно, мы хотели бы, чтоб к нам относились с сочувствием, с пониманием. Вот так и надо было бы этой несчастной женщине отнестись к своей матери. Мне казалось бы правильным для неё всё же переехать к мужу, не боясь никакого скандала, никакого «атомного взрыва». И в рамках этого расположения изо всех сил маму утешать: «Мамуля, я понимаю, что тебя что-то отталкивает в моём муже, что-то пугает. Ты мне обязательно подскажи, ты мне открой глаза, мне очень важно твое мнение». И говорить это все не технически, а содержательно, потому что мамино мнение действительно важно. Может быть, действительно, чего-то не замечаешь, и ценно, чтобы она открыла глаза. А дальше любые мамины комментарии встречать содержательно. Допустим, мать ворчит: «Он тебя поматросит и бросит, он тебя обрюхатит и сбежит, он твоей жилплощадью воспользуется». Каждую из этих позиций надо комментировать как ты, взрослая дочка, ее видишь. Но, опять же, этот комментарий можно озвучить как протестно, так и сочувственно. Можно сказать: «Не смей так говорить о моем любимом человеке!» Это был бы протестный ответ — и он бы укоренял бы в нашей героине эти же протестные реакции по отношению ко всем другим ее партнерам по жизни. А можно говорить: «Мамуль, ну да, я понимаю, что так бывает, я понимаю, что ты за меня боишься и для меня это очень ценно, ты единственный человек, который меня поддерживает. Но смотри — вот отношения у нас такие-то и такие-то. Вот мы так проводим время, мы так общаемся. Смотри, ты в этом действительно усматриваешь такую опасность?» — «Да, усматриваю, это ты, слепая дура, ничего не замечаешь!» — «Мам, хорошо, что ты подсказала, я послежу, я обращу внимание на эти опасности». — «Пока ты будешь обращать внимание, будет уже поздно! Бросай его немедленно!» — «Мамуль, не могу вот так взять и бросить любимого. Ну, представь, что ты кого-то любишь, а тебе говорят — бросай его! Даже если убедительно говорят, это же непросто?» Цель такого разговора — не переубедить маму, а удержаться на такой не агрессивной интонации, на интонации реального обсуждения, дружелюбного по отношению к матери. И тогда, от разговора к разговору, от недели к неделе напряжение будет неизбежно спадать — и с маминой стороны, и, главное, с «нашей»! И это было бы гарантией того, что она и с другими своими проблемными близкими будет так же общаться и успешно с ними ладить.

— Почему вы считаете, что это успокоило бы маму?

— Потому что за любым маминым скандалом, как и вообще за любым скандалом и криком, всегда стоит запрос: «Покажи, что ты со мной считаешься». И если мы показываем, что да, мы с тобой считаемся, показываем долго, не один и не два вечера, а полгода, — этот запрос оказывается удовлетворенным. Мама, может, продолжает еще что-то такое говорить, но уже другим тоном, уже возможен диалог.

— То есть целью должно быть не изменение позиции родителей,а изменение собственной позиции.

— Совершенно верно.

— Если продолжить тему мам, есть такая общеизвестная проблема «маменькин сынок». То есть, ребенок, который вырос с мамой, мама не хочет с ним расставаться, мама его считает своим мужчиной, мама сама не хочет существования другого мужчины. И потом у этого мальчика, когда уже он становится взрослым, начинаются проблемы с девушками, с женщинами. И если он женится, то мама опять начинает всячески мешать молодой семье. Есть ли какие-то особенности в рекомендациях этому молодому человеку, в отличие от того, что мы говорили перед этим, для того, чтобы все-таки вот стать настоящим мужчиной, а не «маменькиным сынком»?

— Настоящей несущей балкой, так сказать, этой конструкции является не просто привязанность мамы к сыну — совсем не это, — а ее потребность довлеть. Это мама, которая за ребенка всю дорогу решала сама. И цеплялась, отчаянно цеплялась за свою доминирующую позицию.

И опять зададимся вопросом — почему она так? В каком состоянии должен находиться человек, чтобы у него обострилась потребность подчеркивать свою значимость? Очевидно, когда он сильно сомневается в том, что он сам по себе, без этих силовых внешних проявлений, сможет снискать внимание, уважение, дождется того, чтобы с ним посчитались. За такой авторитарностью, властностью стоит просто страх. Страх, что если я тебе предложу что-то интонацией, которая реально оставляет за тобой свободу выбора, — ты этой свободой воспользуешься не в мою пользу. Если я скажу тебе мягко, без нажима: «Ну, что тебе приятней сегодня — там, пойти в гости на тусовку или со мной фильм посмотреть?» — вдруг ты действительно от меня уйдешь, вдруг я для тебя что-то не очень значимое?

Это очень страшно тем мамам, которые в детстве чувствовали себя не вполне принятыми, были недолюбленными. Оттуда их глубокая неуверенность в себе, страх своей никчёмности. Поэтому они ни в коем случае такой возможности не допускают, говорят: «Нечего, нечего туда ходить, сегодня останешься дома». Есть такой анекдот. Мама кричит в окошко гуляющему ребенку: «Сережа, домой!» Он говорит: «Что, я замерз?» — «Нет, есть хочешь!» Вот что такое «маменькин сынок»: это ребёнок, которому мама навязывает свой авторитет.

И здесь же кроются причины недостаточной мужественности ребёнка. Вы спросили, как этому человеку стать по-настоящему мужественным. Для того, чтобы наша рекомендация была содержательной, надо сказать, что такое мужественность. А мужественность — это, прежде всего, ответственность. Вот женственность — это безусловное принятие. «Кому тать, кому разбойник — а мамке родненький сынок», — есть такая замечательная русская поговорка, она, на мой взгляд, прекрасно иллюстрирует настоящую женственность. И, конечно, у таких мамок сын не бывает разбойником. А мужественность — это ответственность: «Я мужчина — я отвечаю». Ответственный мужчина не кричит: «Кто разрешил ребёнку брать мои бумаги со стола?» Он понимает, что, раз он оставил бумаги на столе в помещении, где есть ребёнок — это его собственная ответственность.

Почему же она часто остаётся недоразвитой в нас, мужчинах? Откуда берётся безответственность?

Есть важная подсказка: главное негативное чувство у людей (как, собственно, и у животных) — это страх. А все остальные негативные чувства — гнев, зависть, ревность, одиночество и так далее, и так далее, — это разные производные страха. Поэтому, если ты видишь, что с человеком что-то не то, — прежде всего, ищи, чего он боится.

Чего может бояться мужчина, избегающий ответственности, перекладывающий её на других? Казалось бы, боится неудачи. На самом деле он боится не неудачи, а реакции близких на эту неудачу. Если бы он в детстве был приучен к тому, что в случае неудачи ему скажут: «Бедняга, как тебе не повезло, давай я тебе помогу», — тогда ему неудача не была бы страшна. Но он с детства привык к совсем другим комментариям. К тем, которые уже у нас сегодня звучали: «О чем ты только думал? Кто тебе разрешил? Вот зачем ты эту шариковую ручку разобрал? Кто будет собирать? Она тебе что, мешала?». И с тех пор ребенок боится проявлять какую-то инициативу.

Один человек — сейчас он в статусе более-менее олигарха — мне рассказывал историю из своего детства. Как он, примерно в девять лет, разобрал по винтикам телевизор — а тогда было глухое советское время, это была очень большая ценность, — и собрать не смог. Ему никто слова не сказал, даже не скосились на него как-то укоризненно. И в четырнадцать лет он уже работал в телеателье, а в свои сорок четыре, когда у нас с ним был этот диалог, он был более чем состоявшимся человеком.

Вернёмся к «маменькиному сынку». Как же ему выйти из этой неприятной тени, зажить своей жизнью и стать, в частности, уверенным в себе, то есть мужественным человеком? На той же самой основе: понять, что за маминой авторитарностью или за маминым, обывательски говоря, эгоизмом, с которым она так отчаянно цепляется за меня, уже взрослого сына, стоит ее страх, ее неуверенность в себе. Ему надо развернуться прежде всего к ней лицом, а не стараться от нее оторваться изо всех сил. Надо развеять её страх, показать, что он сам рад с ней остаться на Новый год, хотя есть другие лакомые предложения. Но не просто остаться, и, барабаня пальцами по столу, смотреть телевизор всю ночь, — а сделать ей настоящий праздник. Если она будет видеть его сосредоточенность на ней не раз в триста шестьдесят пять дней, а, по возможности, несколько раз в день, она перестанет бояться его «сепарации». Мать перестанет бояться какой-то другой жизни сына, поняв, что эта жизнь не угрожает их отношениям.

Если же он, наоборот, рванётся и попытается порвать эту пуповину — ну, уехать в другую квартиру и не сказать маме ни адреса, ни телефона, или найти себе такую жену, которая поставит жесткую преграду между матерью и сыном, — в этом вполне можно преуспеть, но ведь его внутренний страх, его внутренняя неуверенность в себе от этого никуда не денутся, а только обострятся. И к новой жене, которая вот так манипуляторски cможет отдалить сына от матери, потом этот свистящий бумеранг вернется.

— Такие трудности бывают чаще всего именно с матерью-одиночкой? Потому что у нее нет другой опоры в жизни, да?

— Совсем нет, необязательно. Такие отношения часто бывают и в полных семьях. Вы правильно сказали об отсутствии опоры, но речь идет об отсутствии внутренней опоры, а не внешней. Такая авторитарная мать, она и мужа, если он у нее есть, точно так же под себя подминает. И всё равно не находит в этом настоящего утоления, потому что муж, как и сын, с ней считается не столько из внутренней потребности, сколько из страха.

— А есть какие-то особенности в отношениях дочери с такой матерью? В отличие от отношений с сыном ведь у нее нет цели стать мужественной?

— Принципиальной разницы нет, в том смысле, что ребенок любого пола — если не усыновит, не удочерит эту свою маму, — обречен на то, что будет очень неблагополучным человеком, некомфортным для своих ближних. Просто формы этого неблагополучия будут разные. Мальчик будет безответственным, инфантильным, а девочка будет, скорее всего, более истеричной и раздражительной. Но, так или иначе, у обоих будет главная проблема — это неуверенность в себе.

— Давайте поговорим о приятном. Какие будут плоды этого вот «усыновления родителей» на протяжении, понятно, что значительного времени? Что в итоге? Какая будет награда?

— Сильно потеплеет внутри. Будет развиваться чувство настоящей устойчивости, уверенности в себе. Не внешней самоуверенности, а того чувства, которое позволяет свободно открыть дверь в комнату, где сидит двадцать незнакомых людей и занимается важным делом, и легко спросить: «Простите, здесь нет Ивана Михайловича?» Чувство, которое позволяет — если ты один из этих двадцати — первому сказать: «Друзья, может, откроем окно, а то душновато?»

— Ну, и в отношениях с мужем, с женой, с противоположным полом, наверное, все станет лучше?

— Да, конечно, потому что работа по настоящему принятию своего проблемного родителя — это именно то, чего ожидают от нас все наши партнеры. Если мы говорим о взрослой женщине, то работа по безусловному принятию своего папы — это та же самая работа, которую безотчётно ждет от нее ее собственный муж. Освоив этот навык в отношениях с отцом, она легко будет потом так же вести себя со своим мужчиной. Если она не сможет этого освоить с отцом, то и мужчина ей будет труден.

— Вот еще хотел бы такую частную ситуацию разобрать, когда родители не принимают твоего избранника, жениха, невесту. Есть традиционное понятие «родительское благословение». Важное значение придается тому, принимают ли родители твоего избранника. Считается, что если принимают,то это залог будущего счастья. Но зачастую они не принимают, и, кажется, что ты знаешь лучше, кто тебе подходит. Вот как быть в такой ситуации? Бывает, что не принимают уже после того, как там поженились и начинают уже постфактум свое противодействие.

— Оптимальной тут была бы профилактика, которая позволила бы эту ситуацию избежать. Поэтому начинать усыновление своих родителей надо как можно раньше, прежде, чем возникли такие проблемы. Если до встречи с этим избранником, на которого родители неизвестно как отреагируют, ты какое-то значительное время сближался с родителями, успел сдружиться с ними, тогда они свою озабоченность твоим выбором проявят гораздо более терпимо, так что можно будет с ними это безболезненно обсуждать.

Но жизнь есть жизнь, и если она нас застала врасплох, и мы вовремя не занялись родителями, а жили спонтанно, старались от них отбиваться, а потом развилась такая жестокая коллизия, что они категорически не приемлют этого человека, — в этой ситуации трудно дать однозначный совет. Иногда правильно бывает скрыть эти отношения, или даже заморозить их, и начать сближаться с родителями. Иногда надо отношения все равно легализовать, открыто поддерживать, а параллельно разбираться с родителями, утешать их, опять же сближаться с ними. Но как мы видим, во всех случаях делать надо одно и то же — успокаивать родительское воспаление, лечить его. Иначе ты неизбежно «заразишься» сам.

— Но ведь бывает так, что родители действительно видят что-то такое плохое в этом избраннике, что на самом деле есть.

— Бывает. И поэтому важно, чтобы у нас была возможность воспользоваться тем, что они видят. Но для этой возможности опять-таки надо сначала изменить интонацию диалога. Пока родители на нас кричат: «Дура, как ты не понимаешь?!», — в таком диалоге эта «дура» действительно не сможет ничего понять, ничего содержательного услышать и увидеть, потому, что она будет реагировать неизбежно только на обвинения себя.

— Что делать, если с родителями полностью прервано общение (но при этом они живы)?

— Необходимо сформулировать для себя по возможности бесстрастно, почему родители прервали отношения с собственным ребенком или допустили такой разрыв. Почему они на это пошли, что с ними произошло?

Человек, который бросил собственного детеныша, — это человек, которому не хватило сил на ответственность. И он этого бессилия, этой дееспособности в себе не разбирал, его с этим выпустили в жизнь из его детства. Это человек, который живет с одним из самых сильных страданий на свете, с ощущением своей родительской несостоятельности. Этого родителя надо разыскивать, стучаться к нему, чтобы снять с него чувство вины. Показать ему, что я, твой ребенок, тебя не обвиняю. Да, я считаю это не нормой, но я понимаю, что эту норму ты себе не выбирал, это твое несчастье, твоя беда.

Это не вопрос одного патетического, или сентиментального, или точного объяснения. Разгрузить человека от комплекса вины можно не аргументами, а длительным временем принимающего общения. Расспрашивать, вникать, думать, чего он боится, как можно конкретно помочь, и так далее.

— Бывает, что родители никак не идут на контакт, не хотят даже по телефону говорить, бросают трубку.

— Нет, не бывает. Люди избегают не «контакта», а неприятного контакта. Если бросают трубку — значит, уверены, что разговор будет неприятен. Значит, ты пытаешь предложить отношения с какой-то неточной интонацией, в которой они, вопреки твоим намерениям, усматривают какую-то критику. Или это значит, что они не сразу поверили в позитив, их надо какое-то время приучать.

— А что делать, если родители уже умерли?

— Надо делать все то же самое, но чисто виртуально, а это, увы, менее эффективно.

Что значит виртуально? Значит, надо представлять себе какие-то наиболее неприятные, драматичные прошлые эпизоды с родителями, и мысленно реабилитировать их образы в своем сознании. Надо переосмыслять причины их такого поведения, почему они кричали, почему они меня били, почему они не принимали во мне участия. Это были, оказывается, очень запуганные, очень страдавшие люди.

— Что вы хотели бы добавить под конец по этой теме?

— Очень важно понимать, что все эти усилия по усыновлению родителей, по их комфорту, по их благополучию, надо делать не потому, что мы, взрослые дети, обязаны это делать. Мы точно не обязаны. Никто на свете не имеет права обвинить нас в невнимании к родителям, в пренебрежении. Раз пренебрегаем — значит, просто нет сил быть к ним внимательнее. Надо только сказать себе, как именно надо было бы себя вести в собственных, буквально «шкурных», но правильно понятых интересах. На эти усилия надо идти не для родителей, а для себя. Это надо делать только потому, что так тебе будет лучше.

© Realisti.ru

Об авторе: Колмановский Александр Эдуардович

Что я сделала не так?

С утра – споры. Обидно. Хочется зарыться в одеяло. Укутаться, отгородиться от обидчиков, взять тайм-аут… Кто мой обидчик? Мама. Снова чем-то недовольная. А ведь еще вчера было все так хорошо! Ну почему, почему нельзя просто жить, без всех этих криков? Ну что я опять сделала?

Попытки примирения безуспешны. Слишком меня «зацепило». Обида еще слишком давит горло. Но плакать нельзя – чтобы мама тоже не заплакала. Иначе – все.

Остаюсь одна в пустой (не считая собаки) квартире и с опустошенной душой. Горько и противно. Сажусь на диван, начинаю рефлексировать. Что я сделала не так? В чем моя ошибка? Голос ли мой, недовольная ли интонация разозлили маму? Ах да, еще и вечное неумение слушать и привычка перебивать…

Ну да. Все это было. Поражение признано, но как теперь быть? Как прожить этот день, который так неудачно начался?

Хочется слушать Цоя. Хочется быть одной… При этом четко осознаешь, что не можешь спокойно слушать музыку, есть, пить, жить, в конце концов, – не примирившись с мамой. Не найдя решения для примирения.

Звонить боюсь. Боюсь сделать хуже. Мой голос, вечно взволнованный, меня подводит.

Пишу робкую смс: «Прости меня, ради Бога!»

Так ежедневно происходит во мне битва – маленькая битва большой войны со своими обидами, вредными привычками, со своим эгоизмом. Казалось бы, «война без особых причин». Но только так я учусь прощать и завоевывать любовь своих близких.

Через минуту приходит ответная смс: «И ты меня». Все хорошо, и можно жить дальше.

Принять своих родителей

«Когда мне было четырнадцать, мой отец был так глуп, что я с трудом переносил его;

но когда мне исполнился двадцать один год, я был изумлен, насколько он поумнел за последние семь лет»

Марк Твен

Об отношениях родителей и детей написано так много! А воз и ныне там. «Что поделать, извечная проблема «отцов и детей», — вздыхаем мы. Ее возраст, похоже, исчисляется тысячелетиями. Мы вырастаем, создаем свои семьи, но отношения с собственными родителями продолжают влиять на нас. «Это все из-за него (нее)! Это потому, что у меня было неправильное детство!» — подобным образом мы готовы объяснить любой свой промах или проблему. Так ли это? И можно ли что-то исправить? Есть в психологии замечательная фраза: «Никогда не поздно иметь счастливое детство». Впрочем, как и все, что за ним следует…

 

Кому везет с родителями?

Интересно, есть ли родители, которым удалось избежать упреков своего ребенка, большого или маленького? Похоже, что нет. Известно, что «отец» психоанализа Зигмунд Фрейд на вопрос пациентки «как стать хорошей матерью?» ответил: «Что бы вы ни делали, все равно получится плохо».

К такому пессимистичному прогнозу можно отнестись с иронией, но все же доля истины в этом есть. Психологи знают: стоит только попросить взрослых уже дядей и теть рассказать о своих родителях — и начнется: «Мама в детстве редко брала меня на руки, и теперь я холодна с мужем, боюсь близких отношений…» или «Отец был таким суровым, постоянно упрекал меня, и теперь я боюсь, что не добьюсь в жизни ничего, опасаюсь высоких должностей, ответственности…» Сложности в отношениях с родителями знакомы большинству людей, поэтому семейная идиллия («Как мне все же повезло с родителями!») многими воспринимается с недоверием: мол, нечего притворяться и закрывать глаза на существующие проблемы. Для ребенка, а впоследствии и взрослого источником неприятных воспоминаний о детстве может быть как недостаток родительской любви, так и ее избыток, объясняют психологи. Подросшие дети находят недостатки практически в любой родительской позиции: «Они меня мало любили, и я вырос черствым и боязливым», «Они слишком много меня опекали, теперь неприспособлен к жизни». Неважно, окружают ли ребенка чрезмерной заботой или донимают строгими замечаниями… И то, и другое может оставить «шрамы» в его душе. Отсюда горечь, озлобленность, ревность. Давние воспоминания продолжают ранить.

В чем мы упрекаем своих родителей? Да практически во всем!

«Я была средним ребенком в семье, и родительской любви (ласки, внимания) мне доставалось меньше всех: старшая сестра — красавица, младший брат — долгожданный мальчик, а я… Так себе, серединка на половинку, ничего особенного. После 25 лет мама меня просто «поедала» ежедневными нотациями: «Замуж пора! Засиделась в девках, все на шее у родителей!..» В результате я «выскочила» практически за первого встречного, лишь бы избавиться от этого прессинга. Не могу сказать, что очень счастлива в браке, хотя стараюсь. К сожалению, своему сыну я тоже уделяю мало внимания и не могу быть с ним ласковой — такое вот родительское наследие».

«Они не разговаривали со мной «за жизнь», учили только практическим вещам: почистить картошку или смеситель поменять. А о том, как поступать в разных ситуациях, когда проявлять упорство, в когда — гибкость, как добиваться цели, и речи не было. Я учился на собственных ошибках — дороговатое получилось обучение…»

«Мама все делала правильно, но… слишком властно. И никогда не учитывала мое мнение. Она говорила мне, с кем дружить, куда поступать учиться, как воспитывать дочь… А папа у нас мягкий, добрый. К сожалению, приняв такую модель семьи с детства как единственно возможную, я и свои отношения с мужем строила подобным образом. Пока он не ушел от меня, такой умной и красивой, к простой и ласковой дурнушке. Мама, правда, поддержала меня: «Ну и ладно! Тебе нужен совершенно другой мужчина». Только вот найти его так нелегко!..»

Откуда такая потребность снова и снова все «пережевывать», вновь переживать и мучиться? Оказывается, многим людям доставляет удовольствие возможность ощутить себя жертвой, переложить на родительские плечи ответственность за все «взрослые» неудачи — совсем как в детстве, когда папа и мама казались большими и всемогущими, способными все решить, помочь в любой ситуации, даже повернуть время вспять…

Но ведь теперь-то мы понимаем, что родители — не боги, они такие же люди, как и мы. Так что для того, чтобы простить папу и маму и не винить их во всем подряд, нужно не так уж много — проститься с детской мечтой об идеальных родителях (точно так же, как когда-то они расстались с мечтой об идеальном ребенке — кто из нас был совершенным?). Принять их «обыкновенность», повернуться к ним лицом, увидеть в каждом личность со своими интересами, потребностями, желаниями, взглядами, не всегда совпадающими с нашими… Ведь других родителей точно не будет! Значит, именно эти — самые лучшие. Повзрослеть — значит, научиться жить с ними (родителями) такими, какие они есть, утверждают психологи. Только принимая недостатки родителей, человек достигает истинной зрелости, освобождается от первичной зависимости от них. И хотя рвать эти «первые» связи бывает непросто и больно, это стоит сделать: жить в состоянии «эмоционального детства», в полной внутренней зависимости от папы и мамы — еще больней.

Именно это заставляет нас принимать близко к сердцу любую родительскую критику

(«Маме не понравилось имя, которое мы выбрали для новорожденной дочери, она только чуточку пошутила по этому поводу, а я уже рыдаю», — рассказывает подруга) или внезапно «уменьшаться» в размерах, как Алиса в Стране чудес, попадая в родительский дом («Да я целым отделом руковожу, и весьма успешно, но в гостях у родителей вновь становлюсь маленьким неумелым мальчиком, который постоянно совершает всякие «ляпы», — хоть не приезжай, правда!» — возмущается приятель мужа).

Однако стоит лишь понять, «что это все из-за них, но не по их вине» (по словам французского психоаналитика Ф. Дольто), как обида исчезает. Ведь ни одна школа в мире не учит ремеслу быть хорошими мамой или папой. Мы учимся этому всю жизнь, и во многом качество обучения зависит от наших отношений с собственными родителями. Когда спустя несколько лет наши дети будут предъявлять нам претензии, мы тоже попытаемся их понять и… порадуемся, что это мы дали им возможность иметь собственное мнение и свободу его отстаивать. Ведь это тоже немаловажно.

С возрастом приходит понимание, что не всегда «вина» родителей абсолютна — мы можем ее разделить, изменив жизненный сценарий: «Мне никак не удавалось построить прочные любовные отношения, и я обратилась к психологу. Мы много говорили о моем детстве, о жестоком отце, причинившем нам с мамой много горя. Но в какой-то момент психолог прервала меня: «Хорошо, отец заставлял вас страдать, и никто не отрицает вашей боли. Но с сегодняшнего дня, именно с этого момента, вы будете наравне со своим отцом нести ответственность за это страдание. Договорились? Если вы и дальше будете с удовольствием «страдать», пользуясь этим как алиби, оправдывая свое нежелание жить полной жизнью, то это уже не отцовская вина, а ваша собственная, ваш выбор». Это были резкие, но спасительные слова. Я поняла, что пряталась от жизни, прикрываясь проблемами с отцом, чтобы не признаваться самой себе, как боюсь впустить в свое личное пространство «чужого» человека».

 

Понять, принять, поблагодарить…

Что значит — принять своих родителей? Прежде всего, понять, почему они именно такие, вникнуть в обстоятельства их жизни, особенности их воспитания и отношений между собой, детали работы — словом, все то, что составляет жизнь человека.

Это не так просто, ведь для нас родители — это, прежде всего, папа и мама. А вот если попробовать увидеть их в самых разных ролях, не только в родительской?.. Многое становится понятнее, а от понимания до прощения — один шаг: «Мне всегда было обидно, что мама проводила со мной мало времени, не интересовалась моими делами, требовала только послушания и обязательных извинений, если я вдруг сделала что-то не так. Она была учительницей, все время проверяла тетради, писала какие-то конспекты, я видела только ее спину, склоненную над столом. «Вот, чужие дети для нее важнее, чем собственная дочь», — думала я с горечью. Я смогла понять ее только десятки лет спустя, когда сама почувствовала увлеченность любимым делом, свою нужность для многих, не только для семьи. Я поняла, что это именно любимое мамино педагогическое дело так «отпечаталось» на наших отношениях: даже дома она была не совсем мамой, больше учительницей. Я все поняла, но все же собственным детям стараюсь уделять больше внимания, чтобы они не ощущали себя одинокими. Я могла учиться на маминых ошибках, не совершая их вновь, — и за это ей спасибо!»

Эта история преодоления взаимонепонимания и прощения достаточно типична: мы начинаем понимать своих родителей, когда сами становимся мамами или папами, когда приобретаем жизненный опыт, взрослеем… Но, к сожалению, процесс принятия родителей не всегда связан с воссоединением: иногда бывает так, что человек может мирно сосуществовать с родителями, только когда видится с ними крайне редко. Или понимание приходит уже после смерти родителей, то есть когда они уже никак не смогут «навредить». Но разве не обидно обнаружить, что нужно сказать близкому человеку так много, а он уже не может услышать вас? Не лучше ли начать пораньше?

Существует ли какой-то определенный период в жизни, когда мы более всего готовы изменить свое отношение к родителям? Психологи считают, что таких периодов может быть много, ведь с течением времени мы (и наши родители тоже) меняемся, и не раз. Большинство из нас начинают лояльнее относиться к собственным маме и папе после того, как сталкиваются с определенными жизненными трудностями: «Не зря мне мама советовала быть более осмотрительной в выборе спутника жизни! Муж оказался нахлебником и лентяем, сбежал, едва только у нас начались финансовые проблемы. А маме он сразу не нравился, но разве я ее слушала?»

Бывает, понимание родителей начинается… с обвинений: «Взрослые никогда не поддерживали меня в решающие моменты жизни. Например, когда я поступала в университет, мама твердила: «Ты не поступишь, и не пытайся!» А я поступила! Причину такого пессимистического настроя родителей я поняла значительно позже: вот так своеобразно мама и папа тревожились обо мне, хотели оградить меня от разочарований».

Зачастую именно с обвинений родителей начинается долгий путь их принятия. Да, в это время мы думаем, прежде всего, о нанесенных нам обидах, но подавлять в себе эти чувства и переживания не стоит. Иногда человеку трудно предъявлять претензии к родителям из-за внушенного с детства почтительного отношения к ним или потому, что папа и мама когда-то изо всех сил старались подарить «счастливое детство», и теперь было бы неприлично упрекать их в чем-либо. Но если проблема существует, не стоит скрывать ее, прятаться от себя самого. Ведь когда мы обижаемся на родителей, то ведем с ними внутренние диалоги, и это значит, что все не так уж плохо: мы готовы делиться сокровенным, готовы к сотрудничеству.

 

Измениться самому

Стоит ли высказывать родителям свои упреки? Прежде всего, необходимо спросить себя: зачем я хочу это сделать? Надеюсь, что меня лучше поймут? Хочу, чтобы они почувствовали себя виноватыми, ощутили такую же боль, как и я? Улучшит ли этот разговор наши отношения? Иногда вместо того, чтобы изливать свой гнев на родителей, достаточно выплеснуть «наболевшие» чувства на бумагу или посоветоваться с психологом. Или… просто заняться собой (например, на тренинге личностного роста): чтобы ситуация в семье изменилась, необязательно участие всех ее «игроков», достаточно, если хотя бы один поймет причину конфликтов и захочет измениться: «У меня всегда были достаточно сложные отношения с отцом – при нем я постоянно совершал нелепые ошибки, в разговоре чувствовал такое напряжение, как будто от моих слов зависела, по меньшей мере, судьба человечества. На тренинге я много чего передумал и перечувствовал: вспомнил всю боль, которую отец вольно или невольно причинил мне, смог побывать и на месте обиженного ребенка и высказать отцу все, что я о нем думаю, и на месте самого отца, чтобы почувствовать то, что ощущает он. Мне стало значительно легче: я смог понять мотивы поведения своего отца и многое простил ему. Своим прощением я как будто «обнулил» счет в нашей игре. Само понятие «семья» я стал воспринимать проще — как одну из игр, в которые мы играем ежедневно, не замечая этого. И если цель этой игры — выигрыш (то есть доверительные, теплые отношения), то участники игры превращаются в партнеров, а не соперников. Вечером того же дня я поговорил с отцом — недолго, всего семь минут. Они оказались для меня ценнее, чем весь прошедший мучительный год. Я не ждал, что отец сразу все поймет и кинется мне на шею. Главное: он меня услышал! Конечно, мы не стали идеальными, у нас бывают конфликты. Но сейчас, как это ни банально, я действительно понимаю, что других родителей у меня не будет и что от меня во многом зависит общий «выигрыш» нашей семьи».

За периодом обвинений следует этап переоценки, во время которого человек осознает, что хорошего или плохого связано в его жизни с родительским влиянием, учитывает нюансы, замечает «смягчающие» обстоятельства. Постепенно память «наводит порядок» в нашем прошлом: «закругляет» острые углы, стирает болезненные воспоминания, оттеняя самые светлые. Эта работа души зачастую происходит неосознанно для нас, но мы… меняемся. Конечно, если искренне этого хотим.

Иногда помощником в процессе принятия своих родителей становится расстояние. Переехав в другой город или даже страну, человек может неожиданно обнаружить, что… скучает по маминому «нытью», которое раньше его так «доставало», что громогласный смех отца, раздражавший прежде, кажется таким близким и родным… Ведь наши чувства (и отношение к родителям в том числе) живут в нашей душе очень давно и как-то «незаметно».

Мы можем воспринимать их как нечто привычное, неизменное, не уделяя им особого внимания. А расстояние помогает понять их глубже: «С мамой мы не всегда ладили, особенно, когда я была вспыльчивым подростком. Я рано вышла замуж и переехала жить к мужу. Именно в первый день без мамы я поняла, как мне не хватает ее ворчанья, «очень важных» заданий, просто прикосновений…Я плакала весь день, и мы даже срочно поехали погостить к маме. Теперь я понимаю, что очень-очень ее люблю! Хоть и не вижу каждый день. Или, возможно, именно по этой причине?»

Как понять, что мы приняли своих родителей? Особых примет тут нет, просто в один прекрасный день мы замечаем, что нам стало легче, что мы больше не раздражаемся в их присутствии (и даже когда думаем о них), что мы стали более раскрепощенными и уверенными в себе. Мы ощущаем по отношению к ним только нежность. Ведь это наши папа и мама! Пока они живы, мы остаемся детьми и кажется, что впереди — целая вечность… Самое время поблагодарить их за все (и за скандалы, манипуляции, контроль, навязывание собственного мнения тоже). Это стоит сделать потому, что мы сами «выбрали» своих родителей, именно они даны нам свыше. А значит, именно такие родители нужны были для нашего становления как личности, для нашего взросления и развития. Только приняв и поблагодарив своих родителей, мы станем более счастливыми и свободными, сможем принять и познать… самих себя. И позволим себе любить — без разочарований и обид, с легким сердцем.

 


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-03-20; Просмотров: 333; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.645 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь