Глава шестнадцатая. ТРИУМФ И НЕУДАЧА ГЕРМАНСКОЙ АРМИИ

 

Для каждой из четырех стран — участниц боевых событий Дюнкерка значение этой кампании было совершенно различным. Но было нечто общее для всех них.

Значение этой кампании заключалось не столько в самих боевых событиях у Дюнкерка, сколько в том — ка­кие возможности и перспективы они открывали.

Немцам Дюнкерк предоставлял возможность разгро­мить английские экспедиционные силы и таким образом сломить волю англичан к сопротивлению.

Бельгийцам он давал реальную возможность продол­жать битву, которую они уже считали проигранной.

Французам он открывал возможность хотя бы ча­стично реабилитировать себя за поражение, вызванное развалом верховного командования их вооруженных сил.

Англичанам он создавал традиционную возможность отступить, с тем чтобы вновь вступить в борьбу, выбрав время и место для этого по своему усмотрению.

Учитывая эти моменты, полезно будет рассмотреть ошибки и успехи каждого из четырех участников Дюнкеркской операции.

Основной целью германского плана «Гельб», соглас­но журналу боевых действий группы армий «А», было «втянуть в сражение и разгромить возможно более круп­ные силы французских и союзнических войск в Северной Франции и Бельгии».

Около трети миллиона солдат союзных армий Севера эвакуировалось через Дюнкерк. Почему же немцы по­терпели такую неудачу?

172

Анализ использования трех видов вооруженных сил рейха после поразительного успеха удара на Абвиль показывает, к чему может привести нерешительность военного командования. Истоки этой нерешительности относятся еще к периоду возрождения германской ар­мии. Хотя новая германская армия строилась в расчете на танки, хотя она развивалась и совершенствовалась на основе сочетания броневой защиты, авиационной поддержки и высоких темпов продвижения, ее верховное командование никогда полностью не принимало новых принципов ведения войны. Несмотря на то, что Гудериан и другие немецкие генералы в Польше наглядно пока­зали возможности новой армии, Манштейну, Рундштедту и, наконец, самому Гитлеру пришлось оказывать силь­ный нажим на Браухича и генеральный штаб, чтобы за­ставить их разработать практический план наступления на западе. В связи с этим немецкое главное командова­ние с большой опаской планировало темпы и глубину продвижения после первого прорыва. Танковые дивизии неоднократно сдерживались, скорость их продвижения намеренно замедлялась, чтобы уравнять темп продвиже­ния в глубь Франции. Рундштедту беспрерывно напоми­нали из ставки об уязвимости его флангов.

В этом заключалась первая причина неудач немцев. Была и другая причина.

Так как немецкое верховное командование не верило в возможность успеха, у него не было плана дальней­шего использования танковых колонн после их выхода к морю. Абвиль в буквальном смысле слова был преде­лом немецких замыслов. Генерал Гудериан писал по этому поводу в книге "Panzer Leader":

«К исходу 20 мая мы не знали, в каком направлении надо было продолжать наше продвижение; танковая группа фон Клейста также не получала никаких указа­ний относительно дальнейшего направления нашего наступления».

Все это отразилось на результатах контрудара, пред­принятого англичанами к югу от Арраса. Роммелю, в то время дивизионному генералу, контрудар у Арраса пока­зался началом активных действий северных армий со­юзников, и впервые после форсирования реки Маас это вывело его из равновесия. Первое появление хорошо используемых танковых войск союзников казалось ему

173

началом удара по северному флангу, за которым неизбежно последует другой удар с юга с целью отрезать немецкие танковые колонны от главных сил наступаю­щих войск. Его опасения передались Рундштедту. Они совпали с намерением повернуть головные танковые ко­лонны на север, вдоль морского побережья, и привели к тому, что выполнение этого маневра было задержано.

Эта короткая задержка, давшая возможность англи­чанам предпринять активные действия в Булони и Кале, была, однако, только одним из последствий контрудара союзников у Арраса. На протяжении последующего пе­риода Рундштедт использует танковые войска почти с такой же осторожностью, какую навязывал в то время немецкий генеральный штаб. Он подсчитывает свои по­тери: на 23 мая — 50 процентов танков и автомашин, значительные потери в людях. Напомним, что, двигаясь на север, он попал в район, неблагоприятный для дейст­вий танков,— путь танкам преграждал канал Аа, прохо­дящий по болотистой, топкой местности, а дальше лежа­ла Фландрская низменность, перерезанная множеством дамб. Все эти факторы оказали влияние на взгляды Рундштедта. Согласно приказам Гитлера он должен был подготовить свои силы для последующего удара на юг — в Центральную Францию. Однако он все еще считался (ибо с военной точки зрения нельзя было не считаться) с мощью французской армии. Известно ему было и то, что у французов с самого начала было больше танков, чем у него. Он знал также, что каждая правильно руко­водимая армия всегда имеет необходимый и надлежа­щим образом подготовленный резерв. Оценивая обста­новку, он увидел тогда, что на севере лежала непрохо­димая для танков местность, а на юге его ждали новые испытания и новые опасности, поэтому в 18.10 23 мая он задержал танки на линии канала Аа и тем самым предоставил Горту передышку, которая была необходима для восстановления расстроенной и разобщенной обороны.

На следующий день Гитлер утвердил решение Рунд­штедта. Он утвердил его как раз в тот момент, когда среди германских руководителей разгорелись споры в связи с расхождениями во взглядах по военным вопросам. Браухич считал необходимым продолжать без пауз наступление с целью окружения и предлагал передать Боку командование всеми наступающими войсками.

174

Гальдер полагал, что подобные действий приведут к трудностям, и поэтому заявил, что умывает руки. Иодль в своей обычной холопской манере отметил, что Гитлер очень доволен мероприятиями, проведенными Рундштедтом. Последний же был убежден, что является хозяином положения, что армии противника окружены и что танковые соединения сделали большое дело. Сам Гитлер считал, что армии союзников будут теперь разбиты между «наковальней» из танков Рундштедта, расположившихся вдоль канала Аа, и «молотом» из войск Бока, наносящих удар через Бельгию. Геринг был убежден, что его военно-воздушные силы справятся с любой задачей.

Однако Бок сам решил изменить направление удара своего «молота». Имея приказ наступать на юг, он вме­сто этого решил использовать слабый участок обороны союзников, обнаруженный на стыке между английскими и бельгийскими войсками. Его выводы в отношении сла­бости обороны были правильными, он успешно вбил клин и расширил брешь между позициями англичан и бельгийцев, но не смог развить этого успеха должным образом. Он не смог этого сделать потому, что в ходе быстрого прорыва к Абвилю ставка германского верхов­ного командования вдруг воспылала любовью к новым принципам ведения войны и отобрала у него три танко­вые дивизии, бывшие в его распоряжении с самого нача­ла наступления. Когда же образовалась упомянутая выше брешь, у Бока не оказалось сил для ввода в про­рыв. Но вопрос остается спорным — смог ли бы он вве­сти войска в прорыв, если бы у него были резервы. Он управлял войсками на всем пути наступления по ста­ринке, медлительно, без огонька и воодушевления. «Мо­лот» так и не ударил по «наковальне». Северные армии союзников не были отрезаны от моря.

Таковы вкратце главные причины неудачи немецкой армии. Однако был еще один фактор, который оказал непосредственное влияние как на Гитлера, так и на его генералов, — это хвастливое обещание рейхсмаршала Геринга разгромить армии Севера силами авиации. Это обещание было оформлено приказом от 24 мая. Гудериан среагировал на этот приказ следующими словами: «Мы были просто потрясены и не находили слов».

175

Очевидно, так же реагировал и фельдмаршал Кессельринг, которому было поручено выполнение этой задачи. В своих мемуарах фельдмаршал Кессельринг писал:

«Я был удивлен, когда моим соединениям — очевидно в качестве награды за последние подвиги — была по­ставлена задача по уничтожению остатков английских экспедиционных сил почти без помощи наземных сил».

К 27 мая германские ВВС уже 17-й день вели беспре­рывные операции. Помощь, которую оказала тактиче­ская авиация наступлению Рундштедта, операциям по занятию Голландии и по прорыву линии обороны на бельгийской границе, имела очень большое значение. Это было яркой демонстрацией метода действий, впервые примененного против Польши и принесшего свои резуль­таты во Франции. Но успехи достигались за счет значи­тельных потерь в самолетах и летном составе и физиче­ского изнурения летчиков фронтовой авиации. Сам Кессельринг считал, что его авиационные соединения были совершенно не в состоянии выполнить задачу, по­ставленную Герингом. Он считал операцию абсолютно невозможной даже тогда, когда ему была дополнительно придана 8-я авиационная группа. Был ли он прав в своих выводах?

Доки и портовые сооружения в Дюнкерке были выве­дены из строя еще задолго до начала эвакуации войск. Едва ли какое-нибудь портовое сооружение или обору­дование оставалось уцелевшим и пригодным к использо­ванию после 24 мая. Однако на протяжении всей опера­ции значительная доля усилий немецких ВВС приходи­лась на город и доки Дюнкерка. Столь же значительная доля усилий была направлена на длинную прямолиней­ную полосу прибрежных дюн и морского побережья. И все это было почти безрезультатно. В дюнах мягкий песок снижал эффективность разрыва бомб, а в городе были хорошие бомбоубежища. Общие потери в людях были совершенно несоразмерны с масштабом затрат и усилий немецкой авиации. Никакого существенного влия­ния на эвакуацию войск союзников эти усилия не оказали.

Недостатком немецких ВВС в операциях у Дюнкерка была их неспособность сосредоточить свои усилия с са­мого начала операций на уничтожении кораблей и дру­гих плавучих средств. Сухопутные войска, хорошо

176

окопавшиеся и правильно рассредоточенные в ожидании эвакуации, не могли быть сильно уязвимы для имевших­ся в то время средств нападения. Корабли же, частично потому что в начале войны они были вооружены весьма несовершенными зенитными орудиями, представляли со­бой весьма уязвимые цели.

Если бы Кессельринг с самого начала операции со­средоточил свои силы против кораблей, он, может быть, и смог бы выполнить хвастливые обещания Геринга. Напомним, что уже к среде 29 мая большие потери в эсминцах заставили англичан внести серьезные измене­ния в тактику их использования, хотя Рамсей и пытался противиться этим изменениям. 1 июня необходимость таких изменений стала понятной для всех. Сам Рамсей был вынужден отказаться от действий по эвакуации в дневное время. Значение потерь в эсминцах и войсковых транспортах в то серое утро можно было сравнить толь­ко с проигрышем морского сражения. Если бы это случилось неделей раньше и повторилось бы несколько раз, что было вполне возможно, операция по эвакуации войск была бы поставлена под угрозу провала.

Рамсей не мог бы допустить таких потерь в эсмин­цах и транспортных судах. Если бы к тому же запружен­ные судами и плохо защищенные порты Дувр, Рамсгет, Фалкстон и Ширнесс были атакованы с воздуха немца­ми даже в ночное время, эвакуация войск из Дюнкерка могла бы быть расстроена в первые же дни. А если бы наряду с правильными действиями воздушных сил нем­цы умело организовали операции своего военно-морского флота, эвакуация вообще провалилась бы.

Причины неудач немецкого военно-морского флота имеют свои исторические корни. В так называемом пла­не «Z», предусматривавшем восстановление германских военно-морских сил, адмирал Редер намечал создать к 1942 году в Германии мощный современный флот, ко­торый к 1948 году должен был превзойти по своим раз­мерам английский флот. В 1939 году германские адми­ралы вступили в войну с нежеланием и недобрым пред­чувствием. Относительные размеры флотов воюющих государств не давали им основания рассчитывать на успех. К моменту разработки планов наступления на за­пад у Германии уже были довольно мощные военно-мор­ские силы, способные играть существенную роль в кампании.

177

Знаменитая Директива № 6 указывала, что «мор­ской штаб обязан использовать все свои ресурсы для прямой и косвенной поддержки сухопутной армии и ВВС в течение всего периода наступления».

Директива № 6 была издана в октябре 1939 года. За месяц до начала осуществления плана «Гельб» Гитлер захватил Данию и Норвегию. Все силы военно-морского флота Германии были сразу же лишены возможности осуществлять поддержку правого фланга войск, дейст­вующих по плану «Гельб», так как они полностью были скованы действиями в Норвегии. Адмирал Редер, разра­батывавший план действий военно-морских сил, был убежден, что операция в своей основе противоречит всем принципам теории ведения войны на море, так как у немцев не было превосходства в морских силах.

По этой простой причине он остался при своем мне­нии. Кончилось дело стычкой с Гитлером на совещании 29 марта. Гитлер хотел оставить военно-морские силы в Нарвике. Но Редер заявил, что «в Нарвике эсминцы беззащитны, так как они подвержены опасности уничто­жения превосходящими силами противника».

Последний абзац его доклада, зачитанного на одном совещании у фюрера, гласил: «Фюрер отказывается от идеи оставления кораблей в Нарвике...»

Легко было принимать решения на совещаниях, но нелегко было их выполнять. Десять крупнейших и новей­ших немецких эсминцев были посланы для обеспечения операции в Нарвике. Запас горючего у них был таким, что нужно было его пополнить в Нарвике. Для этой цели туда были посланы два танкера. Один из них, «Каттегат», был перехвачен норвежскими патрульными кораблями и затоплен в Вест-фьорде, в связи с чем пополнение запаса горючего в Нарвике было задержано. Благодаря этому флотилия английских эсминцев Уорбертона-Ли получила возможность подойти, атаковать и на­чать уничтожение немецких кораблей, которое заверши­ли линкор «Уорспайт» и эскортировавшие его эсминцы. Поражение у Нарвика вместе со значительными потеря­ми в других операциях по высадке в Норвегии явилось серьезным ударом по военно-морским силам Германии.

10 мая, когда германская армия переправилась через мосты у Маастрихта, двигаясь на запад, у немцев не

178

оставалось никаких сил для поддержки ее действий. Помимо того, немецкие адмиралы не считали, что такая поддержка скоро потребуется. Они верили не больше, чем германский генеральный штаб, в возможность такой скорой победы, как быстрый выход к Абвилю. Когда войска союзников на севере были наконец отрезаны от Центральной Франции, у немцев не оказалось на своих собственных базах каких-либо военных кораблей, спо­собных серьезно помешать снабжению этих войск на ранней стадии операции или развертыванию их эвакуа­ции в заключительной стадии.

Операции по минированию устья Шельды и районов западных портов, которые первоначально являлись одной из основных составных частей плана немецкого военно-морского флота, были переданы военно-воздушным си­лам. Задача по перехвату судов союзников была возло­жена на четыре подлодки малого радиуса действий, которые оперировали в южной части Северного моря и у входа в пролив Ла-Манш. Только 21 мая немцы отве­ли две флотилии торпедных катеров, действовавших в норвежских водах, в одну из немецких бухт для действий в южной части Северного моря. До этого времени в рас­поряжении немцев здесь были только слабые силы судов Гельголандской бухты: тральщики, суда ПВО и бере­говой обороны.

Указанные действия немцев принесли им дальней­шие осложнения. Операции по минированию, проведен­ные военно-воздушными силами, были осуществлены небрежно. Разминирование проходов из голландских портов для подвода немецких кораблей в район Дюнкер­ка было задержано, и начало операции флотилий тор­педных катеров пришлось перенести на значительно бо­лее поздний срок.

Если корабли адмирала Рамсея могли пользоваться маршрутом «Z», наикратчайшим путем на Кале, то воз­можности эффективного действия для немецких торпед­ных катеров были сравнительно ограничены. Положение еще более осложнилось, после того как с 28 мая англий­ские корабли стали пользоваться маршрутом «Y», пово­рот на который находился далеко от Остенде. Остенде расположен немногим более 50 километров от Флиссингена — это меньше одного часа хода для торпедных ка­теров. В довершение всего сам порт Остенде 28 мая был

179

занят немцами. Возможности действий торпедных кате­ров, переброшенных из Норвегии, с этого момента стали почти безграничными. Беспрерывный поток судов с войсками англичан и союзников в ночное время по маршру­ту «Y» стал сильно уязвимым для атак немецких кате­ров. Из-за большого количества малых судов в этом районе союзнические военные корабли имели приказ не открывать огня до полного выяснения принадлежно­сти судна. Все шансы для успешного нападения были на стороне немецких торпедных катеров. Эти шансы не бы­ли использованы немцами вплоть до 29 мая, когда ини­циатива перешла к командованию подводных лодок. Большой победой немцев было потопление двух эсмин­цев «Уэйкфул» и «Грэфтон» в ночь на 29 мая, ибо это привело к частичному отказу англичан от маршрута «Y» и заставило их использовать новый маршрут для кораблей, проводящих эвакуацию.

Для развития успеха немцам необходимо было про­должать атаки. Однако флотилии немецких торпедных катеров этого не сделали. В течение последующих трех ночей они, очевидно, не знали о перенесении транспорт­ных операций на маршрут «X», и основными их объек­тами были только французский эсминец «Сироко», не­сколько войсковых транспортов и ряд малых судов. Недостатки действий немецких торпедных катеров, воз­можно, объясняются отсутствием поддержки со стороны эсминцев в этих операциях. Действия немецких подвод­ных лодок в этом районе имели также очень незначи­тельный успех.

Причины этих недостатков кроются так же, как это имело место в операциях немецких военно-воздушных сил, — главным образом в том, что верховное командо­вание не сумело правильно оценить возможности военно-морских сил. Как ни странно, но наиболее острая крити­ка недостатков немецких военно-морских сил принадле­жит адмиралу Шнивинду, начальнику штаба Редера, который в своем меморандуме главной ставке фюрера прямо указывает на неспособность военно-морских сил помешать действиям флота союзников.

Этот меморандум является признанием слабости — моральной и интеллектуальной. Создается впечатление, что эта слабость отражалась на любых мероприятиях военного флота Германии. Задержки в тралении минных

180

заграждений, запоздание с использованием голландских портов, недостаточная решимость в продолжении атак даже после значительных успехов — все это с достаточ­ной ясностью говорит о том, что руководство германски­ми морскими силами было слабым.

Вина за то, что Германия в этой кампании не доби­лась полного успеха, лежит в равной мере на всех трех видах вооруженных сил. Последствия этого должны были иметь решающее значение для дальнейшего хода войны. Немцы утратили здесь возможность одержать быструю победу.

 

 

    Глава семнадцатая. УСИЛИЯ БЕЛЬГИИ

 

«Дело союзников проиграно. Вскоре, воз­можно через несколько дней, Франция также будет вынуждена прекратить борьбу, посколь­ку неблагоприятное для нее соотношение сил исключает какую-либо надежду для Франции. Несомненно, что Англия будет продолжать бороться, но не на континенте, а на море и в своих колониях. Война может оказаться дли­тельной однако Бельгия не получит никакой возможности влиять на ее ход, и поэтому ее роль окончена».

Король Бельгии Леопольд 25 мая 1940 г.

 

Если бы бельгийцы считали эвакуацию своих войск вообще возможной, это означало бы для «их, с од­ной стороны, необходимость покинуть собственную страну и с другой — получение сомнительной возможно­сти возобновить боевые действия на стороне Франции. При любой оценке сложившейся в то время для Бельгии ситуации необходимо учитывать первостепенную роль короля в военных делах.

Король Леопольд, являясь фактически главнокоман­дующим бельгийской армией, играл в ее судьбе двойную роль. Первую из них здесь нет необходимости рассмат­ривать в деталях. Скажем только, что Бельгия еще до войны решила придерживаться политики вооруженного нейтралитета. Нереальность такой политики сегодня оче­видна, но в то время и сами бельгийцы и их король ве­рили в нее и продолжали придерживаться ее перед ли­цом угрозы со стороны Германии в период с сентября 1939 по май 1940 года. Только тогда, когда немцы пере­шли бельгийскую границу, бельгийцы обратились к союз­никам за помощью, до этого же не делалось никаких шагов по установлению сотрудничества.

Второе, в чем сказывалось влияние короля Леополь­да, было связано с состоянием бельгийской армии.

182

Бельгийская армия, как заявил сам Леопольд Горту через сэра Роджера Кейса, «существовала только для обороны; у нее не было ни танков, ни самолетов, и она не была ни обучена, ни снаряжена для наступательных операций».

Слабости этой армии были во многом аналогичны слабостям французской армии. Она была предназначена для стабильной обороны границы, которая хотя и не имела своей линии Мажино, но была укреплена в от­дельных местах мощными современными оборонитель­ными сооружениями.

Когда 10 мая немцы захватили важнейшие мосты, разгромили с помощью прекрасно проведенной воздушно-десантной операции мощную крепость Эбен-Эмаль и прорвались через укрепления, бельгийская армия была ознакомлена с планом «Д». Как повлияло на сроки от­ступления бельгийской армии сообщение о том, что войска союзников занимают линию обороны в ее тылу, определить невозможно, но вполне очевидно, что эта армия уже смотрела назад, как только крепость Эбен-Эмаль пала. Отход бельгийцев на линию Антверпен — Лувен был совершен в высоком темпе и намного раньше срока, который предполагался французским верховным командованием. Однако, быстро освоившись и закрепив­шись на этой линии, бельгийская армия с большим успе­хом начала свои операции в общей системе обороны союзников.

Следует помнить, что, являясь армией стабильной обороны, бельгийская армия опиралась на крайне слабую, неорганизованную систему транспорта и снабже­ния, но, когда 16 мая началось отступление с рубежа реки Диль, бельгийцы не отставали от темпов отступле­ния союзников, несмотря на недостаток транспорта. При этом возникали неизбежные недоразумения, временами терялся контакт между войсками, но все это происходило уже в рамках общих операций союзнических войск. Постепенно отходя, бельгийская армия заняла линию обороны на реке Лис как вполне боеспособная составная часть военной машины союзников. В ночь на 23 мая она окончательно остановилась и заняла 100-километровый фронт обороны от Менен через Экло до моря, т. е. фронт примерно в полтора раза больший, чем предусматрива­лось по плану «Д» в начале кампании.

183

Хотя бельгийская армия находилась в боевом сопри­косновении с немцами в течение большей части этого периода, боевые действия, надо сказать, не были тяже­лыми. Только на одном участке фронта отступления бельгийской армии, когда она была на рубеже реки Шельды, интенсивность боевых действий заметно воз­росла.

24 мая, т. е. на следующий день после завершения выхода на рубеж реки Лис, на южном участке линии обороны бельгийцы испытывали уже сильное давление противника, а на стыке своих войск с войсками английских экспедиционных сил они несли значительные по­тери.

Лорд Горт хорошо знал как сильные, так и слабые стороны бельгийской армии и был полностью осведом­лен о размахе немецкого наступления на ее фронте. 20 мая Роджер Кейс, представлявший английское прави­тельство при бельгийском верховном командовании, до­ложил об обстановке на фронте бельгийской армии. К тому времени она сдала противнику более трех чет­вертей территории Бельгии, включая столицу и наиболее крупные города, что не могло не оказать своего влияния на моральный дух войск. Она была отброшена не на оборудованный театр, а на приморскую пустошь, не имевшую никакой военной промышленности. Вследствие этого снабжение боеприпасами было сокращено до ми­нимума. У нее не было других источников снабжения и не было морского флота, которым можно было бы обес­печить снабжение. Наконец, вдобавок ко всему на по­следнем клочке бельгийской территории сгрудились массы беженцев, двигавшихся впереди отступающих войск. Запасов продовольствия в этом районе оставалось не более чем на две недели.

Поведение короля Леопольда в этих условиях было вполне разумным. Он заявил, что у него нет никаких оснований предполагать, что английское правительство согласится поставить под угрозу само существование своих десяти дивизий ради поддержания контакта с бельгийской армией.

В сущности это было первым предупреждением со стороны Леопольда. На совещании в Ипре, состоявшем­ся на следующий день, это предупреждение получило

184

дальнейшее подтверждение. К концу совещания у Горта уже не оставалось ни иллюзий в отношении мощи бель­гийской армии, ни уверенности в ее способности отойти на рубеж реки Изер в соответствии с требованием Вейгана.

Предметом резких нападок и критики в это время было влияние генерала Ван-Оверстратена на короля Леопольда. Его положение военного адъютанта короля не соответствовало его фактической роли. Он, казалось, имел значительно больший вес и влияние в глазах ко­роля, чем начальник штаба бельгийской армии. Его личные взгляды на ход войны раздражали многих из тех, кто был связан с королем в этот период, а его «пораженческие настроения» занимают основное место во всех мемуарах того времени. Особенно язвительным коммен­тариям подверглись его выступления на упомянутом совещании в Ипре, но имеется основание полагать, что в общем его взгляды были недалеки от реальной дейст­вительности.

Король Леопольд еще задолго до этого совещания, по-видимому, решил, что французское верховное коман­дование в действительности не осуществляет надлежа­щего руководства, а французская армия фактически не способна оказать эффективное сопротивление наступле­нию немецких войск. Он, вероятно, пришел к этому убеждению на основе беспристрастного изучения доку­ментальных материалов и в результате здравых рассуждений. И он был совершенно прав. Правильно оценил он и характер Вейгана, отсутствие у него необходимой твердости и решительности.

В глазах короля Леопольда положение бельгийской армии было относительно простым. Он считал, что после всего происшедшего любые действия союзников не спа­сут бельгийскую армию от больших жертв. Независимо от того, было бы принято и успешно осуществлено контр­наступление на юг или был бы проведен план Айронсайда, предусматривавший отход к реке Сомме, англий­ские экспедиционные силы и 1-я французская армия все равно неизбежно должны были оторваться от бельгий­цев, причем участь последних была бы одинаковой, отошли бы они к линии реки Изер для сокращения ли­нии фронта или остались бы на рубеже реки Лис. У них нe было никаких перспектив успешного длительного

185

сопротивления на морском побережье. У них не было ни­каких надежд на то, чтобы самим эвакуироваться, ника­кой цели для продолжения борьбы после потери почти всей своей территории, никакой веры в способность или даже в желание французов продолжать борьбу и очень малая надежда на то, что у англичан хватит сил на это. Во всем, кроме последнего заключения, бельгийцы были совершенно правы. Тем не менее пока бельгийская ар­мия была в состоянии бороться, она боролась.

В течение трех дней после совещания в Ипре бельгий­ская армия сдерживала все возрастающие удары сил Бока. В полночь 24 мая Надхэм — офицер связи англий­ской армии при ставке бельгийского верховного коман­дования — послал Горту донесение, в котором говори­лось:

«Положение на бельгийском фронте между Мененом и стыком каналов северо-западнее Дессельгема серьез­ное... Глубина вклинения противника на этом фронте всюду превышает 1,5 километра. Бельгийцы не в состоя­нии, повторяю — не в состоянии нанести контрудар сего­дня утром. Возможно, что смогут нанести днем...»

Это было началом конца. 25 мая вклинение против­ника превратилось в прорыв. 26 мая начальник бельгий­ского генерального штаба генерал Мишель отправил Горту записку следующего содержания: «Бельгийская армия подвергается исключительно сильным ударам на фронте Менен — Нэвэл, и, поскольку бои распространи­лись теперь на весь район Экло, бельгийская армия из-за отсутствия резервов не может растягивать фронт далее вправо. Поэтому мы вынуждены с сожалением заявить, что у нас нет необходимых сил, чтобы закрыть образо­вавшийся прорыв в направлении Ипра».

27 мая Горт получил от Роджера Кейса следующее сообщение: «Король хотел бы сообщить Вам, что моральное состояние его армии сильно подорвано. ...Сооб­щение о том, что армии союзников в этом секторе окру­жены немцами и что последние имеют большое пре­восходство в воздухе, создало в его войсках убеждение, что положение почти безнадежно. Он опасается, что ско­ро настанет момент, когда уже нельзя будет рассчитывать на свои войска, и они не смогут далее быть по­лезны английским экспедиционным силам. Он хотел бы,

186

чтобы Вы поняли, что он будет вынужден капитулиро­вать до того, как полный разгром станет совершившим­ся фактом...»

В 15.00 миссия Надхэма донесла: «Положение остает­ся очень запутанным, но имеются признаки, что бель­гийский фронт может развалиться». Около 18.00 миссия прислала последнее донесение: «Бельгийский фронт рух­нул под непрерывными ударами с воздуха. Король про­сит перемирия». Это последнее донесение не дошло до Горта, хотя оно все же было послано. Копия донесения была получена в Лондоне.

Подобные донесения высылались также во француз­скую верховную ставку, и они были известны Вейгану. В течение всего периода ослабления бельгийской армии фактически одинаковая информация, одни и те же тре­вожные сигналы поступали и англичанам и французам. Однако Вейган в своих мемуарах дает следующую оцен­ку капитуляции бельгийцев: «Известие об этом свали­лось как гром с ясного неба. Не было до этого никаких предупреждений, никаких сигналов и данных, которые могли бы заставить меня ожидать такого шага со сто­роны бельгийцев».

Нет необходимости комментировать подобное заявле­ние Вейгана, и можно ограничиться только замечанием, что он нашел здесь своего третьего козла отпуще­ния.

Имела ли на самом деле капитуляция Бельгии такие гибельные последствия для союзников, о каких заявляют Рейно, Вейган и целая плеяда других критиков. Разрушила ли она план Вейгана? Повлекла ли за собой потерю 1-й французской армии? Поставила ли она под угрозу общее положение Франции на новом рубеже обо­роны на Сомме?

Ответ на эти вопросы может быть только один: капи­туляция Бельгии, может быть, лишь ускорила, но отнюдь не предрешила неизбежный процесс гибели армий Севера.

Однако на английские экспедиционные силы капиту­ляция бельгийцев оказала прямое воздействие. За целых три дня до того как король Леопольд выслал своих пар­ламентеров к Боку для выяснения условий капитуля­ции, Горт, так сказать, «списал» бельгийцев. Как только на фронте между Мененом и Дессельгемом образовалась

187

брешь, он сразу понял, что левый фланг его войск теперь уже оголен.

То обстоятельство, что бельгийские войска отошли в северо-западном направлении, а не на рубеж реки Изер, было обусловлено силой и направлением наступления немцев.

Остававшимися у английских экспедиционных сил ре­зервами ничего нельзя было сделать для восстановления общего фронта с бельгийцами. Когда в 18.00 25 мая Горт наконец отказался от плана Вейгана, он сделал это по­тому, что бельгийская армия потерпела крушение, анг­лийские экспедиционные силы не в состоянии были вос­становить единый фронт обороны, и поэтому Горту ни­чего больше не оставалось делать, как укрепить свой левый фланг в достаточной мере, чтобы прикрыть отвод своих войск к морю.

В субботу вечером было принято окончательное ре­шение об эвакуации, в воскресенье после полудня посту­пил приказ приступить к эвакуации, а в воскресенье ве­чером она уже шла полным ходом. Англичане предпри­няли одностороннее действие, и причем первыми. Король Леопольд не был даже официально предупрежден и ин­формирован о решении эвакуировать английские экспе­диционные силы и узнал об этом только в понедельник. Он принял свое одностороннее решение капитулировать спустя двадцать четыре часа после начала операции по эвакуации английских сил.

Неоспоримым фактом является и то, что известие о капитуляции Леопольда явилось для Горта ударом в об­становке, когда он находился вдалеке от командного пункта и без средств связи. Однако к этому времени он отдал уже все необходимые распоряжения, чтобы проти­водействовать вероятным последствиям капитуляции бельгийцев.

У него не было больше резервов, чтобы бросить их в бой. Он сделал все, что мог.

Правда, если бы бельгийцы продолжали борьбу еще несколько дней, они бы оттягивали на себя большую часть сил армии Бока и облегчили бы положение на левом фланге отступающих к Дюнкерку английских войск, но английские экспедиционные силы в действи­тельности уже приступили к эвакуации. Они приняли

188

решение эвакуироваться без консультации с бельгийцами. Бельгийская армия приняла собственное решение без консультации с англичанами.

Такова горькая правда, и ее необходимо признать, ибо только трезвый подход может внести ясность в необоснованные и противоречивые суждения относительно событий тех дней.

Возможности, которые Дюнкерк открывал для бель­гийской армии, не имели существенного значения для дальнейшего хода событий.

 

 

Глава восемнадцатая. КРУШЕНИЕ ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИИ

 

По вполне очевидным причинам Дюнкерк для фран­цузов не мог иметь и не имел в действительности того значения, которое ему придавали англичане. Именно поэтому французское руководство как военное, так и политическое принимало в этот период отчаянные меры для создания новой линии обороны на реке Сомме. Каждый солдат, которого удалось бы вывезти живым из района Дюнкерка, был бы не только спасен от немецких лагерей военнопленных, но и представлял бы собою уже обученное, обстрелянное и испытанное в боях пополнение для последующих боев на юге страны.

То, что это не было вообще осуществлено или было реализовано слишком поздно, явилось одной из причин крушения французской военной доктрины, приведшего к поражению на севере.

Здесь не представляется возможным рассмотреть в деталях все причины этого крушения, но одно ясно, что его истоки уходят далеко в прошлое. Ответственность за разгром армий у Дюнкерка ложится прежде всего на трех лиц: Петэна, Гамелена и Вейгана. Петэн придал французской политике оборонительную ориентацию; Гамелен готовил армию Франции к войне, а направил дей­ствия этой армии в начале войны в соответствии с поли­тикой Петэна; Вейган командовал армией в период ее окончательного разгрома.

Вряд ли следует забывать, что за спиной этих лиц известную роль играли политические деятели страны, что на них оказывали свое давление и крупные промышленники

190

Лилля, что и французский обыватель также пови­нен в общем крушении основ французской политической системы. Эти трое были только лишь солдатами, людь­ми, по своему профессиональному долгу связанными с обороной Франции.

Основы оборонительной доктрины были изложены в работе Петэна «К вопросу об организации обороны тер­ритории Франции», опубликованной еще в 1921 году.

Будучи тогда главнокомандующим, Петэн полностью игнорировал влияние такого нового боевого средства, как танк, и готовил Францию к так называемой пригра­ничной позиционной войне с применением траншейной системы обороны, как в войне 1914—1918 годов. Он ут­верждал, что для обороны северных границ Франции не­обходимо будет выдвинуть французские войска в Бельгию.

Генерал Гамелен стал первым заместителем началь­ника штаба сухопутной армии в 1930 году. В 1931 году он стал начальником этого штаба. В течение девяти лет, предшествовавших войне, он последовательно занимал все более и более ответственные посты, пока в 1938 году не стал начальником генерального штаба национальной обороны. В 1937 году ему была поручена разработка че­тырехлетнего плана строительства французской армии. Он потребовал ассигнований на армию в размере 9 мил­лиардов франков. Даладье увеличил эту цифру до 14 миллиардов, парламент добавил еще 20 процентов, а в 1938 и 1939 годах было выделено дополнительно 23 миллиарда франков. Французская армия 1939 года была поэтому в значительной степени детищем Гаме­лена, а выработка военной политики лежала целиком на его ответственности.

К сожалению, на основе анализа событий того време­ни, приходится констатировать, что французская армия была совершенно непригодным орудием обороны Фран­ции. Она имела вооружение, по качеству и количеству вполне достаточное для выполнения своей задачи, но не было стратегической концепции ее использования. Армия имела в своем распоряжении линию Мажино, но по вто­ростепенным соображениям на этой оборонительной ли­нии было оставлено 40 пехотных дивизий. У француз­ской армии были свои военно-воздушные силы, но их во­оружение было слишком устаревшим и они не могли

191

внести сколько-нибудь значительного вклада в бое­вые действия наземных войск. Пехотные соединения ар­мии, за небольшим исключением, оказались плохо обу­ченными, слабо дисциплинированными, с плохой органи­зацией управления.

Ввиду той роли, которую играл генерал Гамелен начиная с 1930 года и позднее, он несет главную ответст­венность за все происшедшее, а за военную политику в области использования всех материальных ресурсов он несет единоличную ответственность. Он являлся верхов­ным главнокомандующим и не был ни в коей мере обя­зан придерживаться теорий Петэна двадцатилетней дав­ности, но тем не менее он все же применил их на прак­тике. В ходе применения этих теорий он, как верховный главнокомандующий, совершил две кардинальные ошиб­ки. Он составил себе совершенно ошибочное представле­ние о намерениях противника и не создал резерва, с помощью которого мог бы решать задачи встречного сра­жения с главными массами немецких войск, а теперь для этой цели ему пришлось бы перебрасывать свои основ­ные силы — армии Севера.

9 мая Рейно решил добиться смещения генерала Гамелена с занимаемого поста, в случае необходимости даже ценой отставки и реорганизации правительства. Однако начатое 10 мая наступление немецких войск на широком фронте не дало возможности осуществить это намерение.

Гамелен воспользовался отсрочкой решения о его за­мене и открыто заявил, что он вполне доволен развитием событий. «Если бы вы видели широкую улыбку, расплывшуюся на лице генерала Гамелена, которую довелось мне видеть этим утром», — говорил Жакино, главный инспектор французской армии.

Хроника событий проливает некоторый свет на истин­ную роль Гамелена в эти дни. 11 мая Гамелен счел возможным приказать Жиро принять особые меры предо­сторожности. Наступление в Голландии, оттянувшее лучшую часть резерва армий Севера, к тому времени с полной очевидностью провалилось.

12 мая немецкие танковые дивизии достигли района Седана. В 1.00 13 мая Гамелен счел необходимым издать приказ, в котором указывалось: «Настало время сра­жаться до конца на рубежах, указанных верховным

192

командованием. Мы не имеем больше никакого права отступать».

Не успели еще высохнуть чернила на подписи Гаме­лена, как немцы форсировали реку Маас. 14 мая армия Корапа полностью «испарилась», от нее не осталось и следа. 15 мая премьер-министр Рейно заявил Уинстону Черчиллю по телефону: «Мы проиграли сражение». 16-го военный комендант Парижа посоветовал правительству эвакуироваться из Парижа. 17 мая Рейно дал телеграм­му генералу Вейгану в Бейрут, приказав ему немедленно прибыть в Париж. 18 мая армии Севера отступили на рубеж реки Шельда, а на юге танковые дивизии немцев были в 50 километрах от Амьена. В 8.00 19 мая генерал Гамелен издал директиву № 12. В этом документе го­ворилось, что Гамелен не желает вмешиваться в ход бое­вых действий, что он согласен со всеми мероприятиями, которые намечены. Это был директивный документ, если его вообще можно было назвать документом, — планом действий он не был.

Вскоре после полудня того же мрачного воскресенья генерал Вейган прибыл в Париж.

Рейно сразу же предложил ему пост верховного глав­нокомандующего сухопутными, морскими и военно-воз­душными силами на всех театрах военных действий. Вре­мя руководства Гамелена кончилось.

Хронология фактов, пожалуй, лучше всего отражает основные моменты деятельности генерала Вейгана. Сле­дует напомнить, что он был вызван 17 мая. (Немцы в то время продвигались на Камбре и Сен-Кантен.) Воздушная трасса Бейрут — Париж составляет приблизи­тельно 3200 километров. Никто не может объяснить, по­чему Вейгану потребовалось целых два дня для того, чтобы прибыть в Париж, когда его присутствие там было так необходимо. 19 мая вскоре после полудня ему было предложено принять на себя верховное командование. Он заявил сперва, что предварительно хотел бы проконсультироваться с Гамеленом и Жоржем, и поэтому при­нял предложенный пост только к исходу дня. (К этому моменту танковые дивизии немцев уже достигли Перонна и вышли на рубеж Северного канала в районе Маркьона.) В тот же вечер Жорж обратился к Вейгану со сло­вами: «Я бы хотел рассказать Вам о сложившейся об­становке». На это Вейган поспешил ответить кратко:

193

«О нет, могу принять Вас только завтра». Так Поль Рейно описывает Вейгана в своей книге «В гуще сраже­ний». В этой книге он говорит далее: «У Вейгана были неотложные заботы. Он провел большую часть дня 20 мая в нанесении визитов. Позднее я узнал от самого Манделя, что именно он, Мандель, был одним из пер­вых, кого поспешил навестить Вейган».

Согласно высказыванию Рейно, неоспоримым фактом является то, что Вейган не сделал ничего полезного в этот критический день. (Немецкие танки уже прибли­жались к морю в районе Абвиля.)

Когда Жорж в конце концов получил возможность ознакомить Вейгана с обстановкой на фронтах, Вейган вдруг заявил, что ему необходимо срочно отправиться в район боевых действий, чтобы лично оценить обста­новку. Так началось то, что Вейган назвал своей «Одиссеей». Подробности этого необычного вояжа, совершен­ного Вейганом, говорят сами за себя и отражают полное игнорирование фактов и полную неспособность этого человека реально оценить обстановку. Поэтому жела­тельно было бы привести эти подробности в той после­довательности, в которой они имели место.

Началось все с решения штаба Вейгана послать его автомашину в Абвиль, а сам генерал должен был при­быть туда поездом. Автомашина, предназначенная для Вейгана, прибыла в Абвиль, охваченный огнем пожаров. Немцы уже вступили в город. Вейган, очевидно, не подо­зревал о возможности такой обстановки и не был о ней своевременно информирован. Вечером 21 мая он прибыл самолетом на аэродром вблизи Бетюна, где, по его предположению, должен был находиться штаб Бийотта. Но аэродром был совершенно пуст и покинут всеми. Вместо того чтобы проехать около 20 километров от аэродрома к месту предполагаемого нахождения штаба Бийотта в районе Бетюна, Вейган вылетел в Кале, кото­рый находился почти вдвое дальше, чем намеченное ра­нее место встречи в Ипре. В Кале он случайно встретил генерала Шампона, договорился о порядке встречи с ко­ролем Бельгии в Ипре в 15.00. Генералам Бийотту и Фагальду было приказано присутствовать при встрече. Никаких указаний не последовало, генерал Горт их не получил, хотя прождал весь этот день на своем команд­ном пункте.

194

Беседуя с бельгийским королем, Вейган обсуждал во­просы стратегии будущего, добивался от короля согла­сия на то, чтобы бельгийцы отвели войска на рубеж реки Изер для прикрытия наступления в южном направ­лении, которое должны были предпринять английские войска совместно с 1-й французской армией.

Одновременно с этим должно было начаться наступле­ние новых армий, которые Вейган формировал на юге. В бельгийском отчете об этой встрече откровенно ука­зывается: «В результате этих переговоров выяснилось, что никакого хорошо продуманного плана организации сопротивления противнику не существовало и что вер­ховный главнокомандующий не знал сложившейся об­становки...»

Однако в ходе переговоров бельгийцы сообщили Вейгану, что Абвиль находится уже в руках противника и что армии Севера фактически отрезаны.

Во время короткого перерыва в совещании прибыли Бийотт и Фагальд. Затем Вейган был проинформирован о положении 1-й французской армии. По бельгийским данным, Вейган согласился с тем, что условия, в которых находилась бельгийская армия, весьма затрудняли отвод бельгийских войск к рубежу реки Изер. Он отметил, что если бы удалось на занимаемом рубеже бельгийские ди­визии заменить несколькими английскими дивизиями, то все же можно было бы нанести удар немцам.

«Поэтому возникла необходимость, — отмечается в бельгийском отчете, — пригласить Горта на данное сове­щание. Последний, однако, не мог прибыть на совещание ранее 19.00».

В 17.30 Вейган заявил, что ему крайне необходимо вернуться в Париж. Не повидав Горта, не выслушав от него доклада о положении английских войск и не изло­жив ему своих собственных намерений и планов дейст­вий французской армии, не ознакомившись на месте с обстановкой и ходом боевых действий за исключением кратких сведений из удаленных от поля сражения Кале и Ипра, Вейган срочно направился в Дюнкерк. Было ре­шено, что обратное путешествие воздушным путем ока­жется невозможным в связи с активностью авиации противника, хотя, по данным французского офицера, бывшего в то время начальником аэродрома в Кале, никаких атак авиация противника в то время не предпринимала

195

и французские военные самолеты продолжали пользоваться этим аэродромом вплоть до 23 мая. Итак, вместо того чтобы лететь обратно на самолете, Вейган воспользовался миноносцем и прибыл в порт Шербур только на следующее утро. В Париж он приехал поез­дом в 10 часов утра. Если бы Вейган действительно стремился скорее прибыть в Париж, то ему достаточно было бы телеграфировать в Дувр, чтобы получить в свое рас­поряжение самолет с английского аэродрома. Он мог бы возвратиться в Париж не позднее 22.00 того же дня. Если бы, по соображениям престижа, он счел невоз­можным воспользоваться английскими транспортными средствами, то и в этом случае он все же мог выса­диться с миноносца не в Шербуре, а в Дьеппе, который находится в два раза ближе, чем Шербур, и путь до Парижа был бы также сокращен более чем наполовину. Но вся его деятельность свелась к напрасной трате вре­мени. (Немцы в это время продвинулись к Монтрёю и к предместьям Арраса, а к тому времени, когда Вейган, самоуверенный, как Одиссей, на всех парах прибыл в Париж, они начали наступление на Булонь.)

В полдень, на встрече с Рейно и Черчиллем, он, «жи­вой, подвижной, жизнерадостный и остроумный, несмотря на целую ночь, проведенную в пути», изложил свой план — так называемый «план Вейгана». По этому плану бельгийская армия должна была отойти к реке Изер. Английские и французские войска на севере должны были перейти в наступление «как можно скорее и во всяком случае не позднее, чем завтра, т. е. 23 мая», в направлении Бапома и Камбре силами восьми дивизий. Вновь сформированные на юге страны французские войска, которые «успешно продвигались в направлении Амьена, должны были быть выдвинуты в северном на­правлении на соединение с английскими дивизиями».

Внешне этот план казался более убедительным, чем последний приказ Гамелена. По существу же он был точно таким же. Только более конкретные детали о коли­честве предполагаемых войсковых соединений в операциях да сроки осуществления плана отличают его от директивы № 12. Но ни этот план, ни директива не были практически осуществимы. Никакого четкого плана не получилось, и три дня командования Вейгана пропа­ли зря.

196

Какова же была реальная обстановка, сложившаяся на 22 мая? Рискуя даже допустить некоторые повторе­ния, мы все же считаем полезным вновь перечислить некоторые факты. Бельгийская армия, измотанная в боях, испытывающая острый недостаток боеприпасов, обороня­лась на фронте более 100 километров и была уже неспо­собна отступать далее рубежа реки Лис. Английские экс­педиционные силы выдерживали все более мощные удары пехоты противника на всем восточном участке фронта. В то же время Горт стремился создать западнее совершенно новый фронт огромной протяженности, на­правленный против левого клина немецких бронетанко­вых сил. 1-я французская армия с катастрофической быстротой теряла средства снабжения, боеприпасы. Мо­ральный дух войск падал. Немецкие танковые дивизии, не оголяя своего фланга, повернули на север на всем протяжении от Валансьена до побережья.

Отвод восьми дивизий с фронта в этот момент на­столько ослабил бы оборону, что фельдмаршал Бок смог бы действительно беспрепятственно выйти на побережье всей массой своей пехоты. Но, если бы каким-либо чу­дом и удалось сосредоточить в тех условиях восемь ди­визий, этим дивизиям пришлось бы наносить удар без танков и с запасом боеприпасов максимум на три дня боя, имея перед собой немецкие войска силой в десять танковых и примерно в десять пехотных дивизий.

План Вейгана с военной точки зрения был настоящей бессмыслицей. Только развал всей системы француз­ского руководства и бессилие французской военной мыс­ли не позволили распознать это сразу же.

Признавал ли сам Вейган бессмысленность своего плана? Резкое недовольство, высказанное им 24 мая по поводу отвода французских войск из Арраса, казалось бы, говорит о срочных и отчаянных поисках оправдатель­ных аргументов и виновных лиц. Причины сдачи Арраса войскам противника были рассмотрены ранее в этой книге. Нет необходимости повторять их вновь здесь. Необходимо только показать, что за обвинениями Вей­гана, направленными вначале против Горта и затем про­тив английского правительства, за ложным сообщением Черчиллю и Идену об освобождении французскими вой­сками городов Перонн, Альбер и Амьен скрывалась во­пиющая нечестность этого человека.

197

В полдень 25 мая Вейган получил от старшего офи­цера штаба майора Фовеля доклад о состоянии армии Бланшара.

Фовель отбыл из штаба Бланшара для доклада Вейгану в полдень накануне. В его задачу входило доложить Вейгану о том, что «больше не оставалось ни малейшей надежды на возможность выполнить приказ Вейгана о проведении наступления войсками Бланшара. 1-я армия имела фактически в наличии только три боеспособные дивизии. Но и эти дивизии обеспечены артил­лерийскими снарядами только на один день боя и одной суточной дачей продовольствия».

Произошли ли какие-либо события, способные изме­нить положение 1-й армии, за 12 часов, истекших со вре­мени отвода войск из Арраса до момента убытия майора Фовеля на доклад Вейгану?

Произошло ли что-нибудь с этой армией, кроме того что она понесла чрезвычайно большие потери за три дня боев, прошедших после совещания в Ипре? На этом со­вещании Бийотт заявил Вейгану, что 1-я французская армия была едва в состоянии вести лишь оборонительные бои. Новый командующий 1-й армией сделал при этом подробный доклад о положении и возможностях своих войск. Вейган должен был знать обстановку, однако он доложил Рейно и Черчиллю, что 1-я армия сможет вы­делить пять дивизий из своего состава в счет восьми, требуемых по его плану. Если он не знал обстановки, ему следует сделать упрек в этом, как верховному глав­нокомандующему. Если же он знал обстановку, то его следует обвинить в отсутствии элементарной порядоч­ности и честности.

Последний абзац записи беседы между Фовелем и Бланшаром гласит: «Генерал Вейган направил майора Фовеля к генералу Бланшару и телефонировал послед­нему, что в создавшейся трудной обстановке, в которой тот находился и о которой верховное командование хо­рошо знало, генерал Бланшар был единственным лицом, от которого зависело принятие дальнейших решений, и что честь французской армии находилась целиком в его руках».

Грубо говоря, генерал Вейган 25 мая уклонился от ответственности. После этого шага все решения

198

Вейгана имели лишь косвенное значение для истории со­бытий у Дюнкерка.

Вечером того же дня централизованное руководство французской армией прекратилось и управление войсками на театре перешло к командирам соединений. Решение Горта отказаться от нанесения удара на юг ликвидиро­вало неопределенность положения. В полночь Бланшар с чувством заметного облегчения и удовлетворения со­гласился с решением Горта не проводить наступления, и на следующее утро он заявил Горту, что, по его мне­нию, в сложившейся обстановке необходимо отвести ос­новные силы армии.

«Обсудив в течение часа положение, — писал Горт,— мы приняли совместный план отвода главных сил армии за реку Лис».

По возвращении Горта с указанной встречи с Блан­шаром ему вручили первые телеграммы из Лондона, в которых содержались указания об эвакуации войск с континента. Управление войсками навсегда ускользнуло из рук Вейгана. В ходе кампании на севере, начиная с 19 мая до конца эвакуации, трудно найти какое-либо конкретное свидетельство деятельности Вейгана как верховного главнокомандующего. Невозможно также найти в этой кампании ни одного случая, когда отступ­ление войск было приостановлено или хотя бы замед­лено в результате активного вмешательства верховного главнокомандующего. Справедливость, однако, требует отметить, что Вейган получил в наследство армию, ока­завшуюся в безвыходном положении. Вечером 19 мая, когда он принял на себя верховное командование, фронт на всем протяжении был взломан противником. К исходу того же дня Вейган, по-видимому, обнаружил, что никакой речи о резервах не может быть, что этих резер­вов просто нет и что образовавшиеся в линии фронта бреши закрыть нечем.

Мог ли Вейган сделать больше, чем сделал?

История этого вопроса полна оговорок. Если бы Вей­ган прибыл в Париж 18-го числа, если бы он решил при­нять верховное командование сразу же без промедления, если бы он сформулировал свой план немедленно, если бы он издал необходимые распоряжения и они немедлен­но были бы исполнены... Ответ на все эти вопросы может, вероятно, быть найден в сделанном Рундштедтом

199

анализе обстоятельств контрудара у Арраса 21 мая.

«Некоторое время существовало опасение, что наши танковые дивизии будут отрезаны до того, как пехот­ные дивизии успеют оказать им поддержку». Смысл этого утверждения Рундштедта заключается в том, что даже к исходу дня 21 мая наступающие немецкие бронетан­ковые войска были еще уязвимы.

Вполне вероятно, что они оставались еще уязвимыми и 22 мая и, может быть, 23-го, но позднее возможность нанести контрудар по немецким бронетанковым диви­зиям силами французской армии миновала. Вейган имел в своем распоряжении четыре дня, в течение которых он все же мог бы оказать влияние на ход истории. Од­нако он оказался неспособным на это.

Защитники Вейгана выдвинули в его оправдание ар­гумент, согласно которому Вейган якобы использовал армии Севера для того, чтобы оттянуть на себя и ско­вать силы противника, которые могли бы быть брошены против слабого оборонительного рубежа, который он на­мерен был создать на реке Сомме. Если бы эти армии действительно могли сковать достаточную часть немец­ких войск для проведения указанного мероприятия, по­добный замысел мог бы быть оправдан. Но Вейган знал силы и неизбежную судьбу армий, сосредоточенных на рубеже Соммы по крайней мере уже 25 мая, когда он предложил, чтобы правительство Франции рассмотрело вопрос о заключении перемирия с немцами. Фактически же германские дивизии, прорвавшие оборону французов на Сомме 5 июня, либо не принимали никакого участия в боях за Дюнкерк, либо были отведены с прежнего направления и перегруппированы для дальнейшего наступ­ления на юг.

Только 29 мая Вейган решился издать приказ 1-й ар­мии об эвакуации. Лучшей надгробной надписью Вейгану должно быть: «Он зря тратил время».

Непосредственным подчиненным Вейгана по руковод­ству французской армией был генерал Жорж. Он счи­тался наиболее выдающимся генералом французской ар­мии. Он был «боевым командиром», действовавшим в со­ответствии с курсом, начертанным вначале Га меленом, а затем Вейганом, и руководившим всеми армиями севе­ро-востока Франции, от побережья Северного моря до

200

швейцарской границы. Те, кто побывали в его штабе в первые дни решающих сражений, рассказывают, что он был хладнокровным, спокойным и невозмутимым чело­веком. Само собой разумеется, что одного хладнокровия еще далеко не достаточно для успешного руководства войсками, и совершенно очевиден тот факт, что Жорж, как и многие французские генералы, страдал полной не­способностью предвидеть, когда немцы нанесут свои удары. Нет никаких доказательств, что Жорж был способен достаточно быстро разбираться в обстановке и предвидеть движение острия клиньев Рундштедта или что он мог делать необходимые расчеты в целях эффек­тивного вмешательства и расстройства планов Рунд­штедта.

Задолго до конца кампании он заболел, но, как из­вестно, болезнь не является оправданием для генералов. Деятельность Жоржа в качестве одного из руководите­лей французской армии в этот период оценивается отрицательно, так как на всем ее протяжении невозможно найти что либо достойное одобрения.

Третьим лицом в иерархии высшего командования французской армии был генерал Бийотт. Теоретически он был старшим на северном фронте театра (фронт, ко­торый действовал по так называемому плану «Д») и осуществлял координацию между тремя армиями союз­ников в начальный период их действий против немцев. Однако Бийотт совершенно не соответствовал своей роли в сложившейся обстановке. После первой же бреши, об­разовавшейся в линии обороны 1-й армии, когда она за­нимала рубеж между Вавром и Намюром, у Бийотта появилась нерешительность, которая отражалась на всех дальнейших действиях этой армии, а следовательно, и армий союзников. Поэтому он совершенно справедливо подвергается критике и осуждению британскими офици­альными историками. После смерти Бийотта, последовав­шей вскоре после совещания в Ипре, его место было занято генералом Бланшаром. Бланшар не был на сове­щании в Ипре и не знал намерений Вейгана. Он вступил на пост Бийотта и продержался на нем только три дня.

Бланшар, видимо, изо всех сил старался выправить положение, но к этому времени обстановка на фронтах стала совсем безнадежной, и он был явно не в состоянии повлиять на ход событий.

201

Было бы абсурдным утверждать, что все француз­ские генералы были в то время бездарными или что у них не хватило решительности и смелости. Генерал де ла Лоранси, например, смело и самостоятельно действовал при отводе своего корпуса к Дюнкерку; генерал де Голль предпринимал неоднократные попытки нанести контрудар силами французских бронетанковых войск на юге. Они не являлись исключением. Были и другие спо­собные военачальники. Однако французское правительст­во вынесло суровый приговор французскому генераль­ному штабу и ряду высших офицеров. К исходу дня 26 мая 16 французских генералов были смещены с зани­маемых постов на том основании, что они не выполнили своего долга.

Моральный дух армии в значительной степени зави­сит от ее командования. Во Франции он зависел также от целого ряда переплетающихся политических факто­ров. В известной степени на моральный дух армии влия­ли коммунисты, в некоторой степени влияли фашисты, имелось определенное недоверие к руководству, порож­денное целым рядом правительственных кризисов;

202

создалась атмосфера политического бесплодия. Еще 14 мая генерал Унцигер телефонировал генералу Жоржу: «...Не­которые воинские части не выдерживают напора против­ника. Можно видеть солдат, бегущих из укреплений с поднятым над головой оружием. Я отдал приказ стре­лять в них...»

16 мая подполковник Гийо докладывал об армии Корапа следующее: «Беспорядок, царящий в этой армии, не поддается описанию. Ее войска всюду бегут. Не из­вестно даже, где находятся дивизии этой армии. Поло­жение значительно хуже того, что мы могли бы себе представить...»

Эта тема не из приятных, и нет никакой нужды приводить еще больше примеров подобного рода. Можно, пожалуй, только напомнить, что в последние часы Дюнкерка из его подвалов вышло 40 тысяч никем не управляемых солдат. Каково же было положение с другими видами вооруженных сил Франции?

Французские военно-воздушные силы вступили в вой­ну, имея 549 истребителей (из которых около одной чет­верти были устаревших типов), 186 бомбардировщиков (кроме 11 машин, все они были устаревшими) и 377 раз­ведывательных самолетов (в том числе 316 машин уста­ревших).

К 10 мая положение в ВВС улучшилось: они имели 700 истребителей, 175 бомбардировщиков и 400 разведы­вательных машин. Процент самолетов современных ти­пов также возрос, но скорость истребителей по сравнению с соответствующими немецкими самолетами была мень­ше примерно на 80 километров в час. Организация ВВС и дислокация авиационных частей были в принципе не­правильными, в результате чего роль французских ВВС в целом оказалась неэффективной. Летный состав вое­вал храбро, но терпел поражения. Бомбардировщики были абсолютно непригодны для совместных действий с наземными войсками. Что касается морской авиации, то она имела эскадрильи бомбардировщиков, которые мог­ли действовать как пикировщики. Они были использо­ваны для поддержки наземных операций в начальный период военных действий, и половина из них была сбита противником во время смелых попыток бомбить мосты и переправы на реке Уаза. Одновременно с этим истре­бительная авиация ВМС приняла на себя противовоздушную

203

оборону Парижа. В конечном счете, основная тяжесть ведения боевых действий в воздухе легла на плечи английских ВВС.

История боевых действий французских военно-мор­ских сил в этот период характерна наличием резких спадов. Действия кораблей, принимавших участие в эва­куации войск, были поистине блестящи. Храбрость и боевая стойкость их экипажей не вызывают сомнений. Их потери были тяжелыми. Но корабли эти включились в боевые действия с большим опозданием, и ответствен­ность за это ложится опять-таки на верховное командование.

Следует помнить, что французские власти начали рас­сматривать вопрос о возможной эвакуации 19 мая, т. е. одновременно с английскими властями. Несмотря на ухудшение обстановки, никаких решительных действий в отношении эвакуации войск не предпринималось до 25 мая, когда майор Фовель после подробного доклада о положении 1-й армии заявил, что «английская армия, кажется, готовится к посадке на суда». Вейган при этом срочно приказал адмиралу Дарлану послать своего начальника оперативного отдела Офана в Англию для получения информации. В полном соответствии с мане­рой отсрочек и колебаний, принятой в то время у фран­цузов, Офан прибыл в Дувр только утром 27 мая. Опи­сывая этот период в 1956 году, Офан отмечает следующее:

«Из проводимой подготовки нетрудно было понять, что англичане готовились немедленно начать эвакуацию своих экспедиционных сил через пролив. Не было ника­кого сомнения, что это решение, принятое несколькими днями ранее, должно было быть проведено в жизнь безоговорочно. Они ничего не сообщали нам об этом, хотя между нами поддерживалась тесная связь. Утаива­ние от французов планов эвакуации, которые стали, ко­нечно, известны в Париже, в значительной мере ухуд­шило отношения между двумя правительствами в этот трагический период действий союзников».

Офан ошибается в описании ряда подробностей. Анг­личане не «готовились начать», а уже начали эвакуацию накануне вечером. Решение об эвакуации было принято не за несколько дней до ее начала; оно было принято

204

всего лишь накануне дня начала эвакуации, и это ре­шение не утаивалось от французов.

Уинстон Черчилль сообщил об этом решении Рейно во время встречи в английском адмиралтействе в вос­кресенье после полудня. Черчилль в своих записях от 27 мая отмечал следующее: «Я информировал господина Рейно еще накануне о намерении эвакуировать англий­ские экспедиционные силы и просил его сделать соответ­ствующие распоряжения во французской армии».

В своей телеграмме Горту в воскресенье 26 мая пос­ле полудня Иден сообщал: «Господин Рейно должен связаться с генералом Вейганом, и последний, вне вся­кого сомнения, издаст соответствующие приказы в духе его указаний...»

Как и в прежние критические моменты кампании, Вейган и в данном случае задержал отдачу распоряжений. Офан не получил никаких указаний в момент сво­его отъезда. Он писал по этому поводу:

«На месте, без промедления, я принял необходимые меры для реквизиции, во французских портах Ла-Манша всех морских транспортных средств, включая малые и средние суда и даже рыболовецкие шхуны. Набралось таким образом около 250 судов, которые (к сожалению, с опозданием на несколько дней против английских рас­четов) присоединились к многочисленному флоту, уже сформированному к тому времени англичанами».

Данные французов о количестве судов, принимавших участие в этой операции, весьма разноречивы. Рейно заявлял, что там «было 300 французских военных кораб­лей и торговых судов и 200 единиц других малых транс­портных средств...» С другой стороны, анализ ежеднев­ных перевозок, который был сделан Жаком Мордалем, говорит примерно о 230 судорейсах, причем наибольшее число судорейсов — шестьдесят три — падает на самый напряженный заключительный день эвакуации — 3 июня. Некоторые суда, участвовавшие в операции, сделали все­го по пяти рейсов в Дувр, а большинство других — толь­ко по четыре, три и даже два рейса. Поэтому общее ко­личество французских судов, прибывших в действитель­ности в Дюнкерк, значительно меньше количества, на­званного этим французским историком.

В результате энергичных действий Офана реквизиция пригодных судов и морских транспортных средств

205

небольшого размера, начатая военными моряками, была в значительной мере ускорена. Командиром флотилии Дуврского пролива был назначен контр-адмирал Ландрио. Последний прибыл в Дувр на сторожевом судне «Саворньян де Бразза». В это время началась уже переброс­ка раненых, а с 28 мая приступили также к эвакуации и французских «специалистов». Только 29 мая генерал Вейган наконец издал приказ об эвакуации «возможно большей части 1-й французской армии». Этот приказ от­ставал от событий на три дня.

Что же касается английских военно-морских сил, то следует сказать, что большую часть бремени по эвакуа­ции войск и большие потери несли эсминцы.

Вторая флотилия под командованием капитана 1 ран­га Порсампарка (девять кораблей которой были выде­лены в распоряжение адмирала Абриаля) потеряла че­тыре корабля, а остальные пять были сильно повреждены. Потеря этих кораблей была серьезным уроном не только для Франции, но и для всей операции по эвакуа­ции войск.

Эсминцы типа «Помоп» тоже действовали превосход­но. Эсминец «Бурраск», например, вывез с континента почти 800 человек за один рейс. Пять посыльных кораб­лей типа «Элан» были также удачно использованы в операции, и решение снять их с данного участка и перебросить в район Саутгемптона для прикрытия обратной переброски эвакуированных войск во Францию было ошибочным. Их отсутствие ощущалось особенно остро в последние дни эвакуации.

Количество французских войск, переброшенных фран­цузскими судами и кораблями, является спорным. В те­леграмме Рамсея общее количество французских войск, эвакуированных в Англию, было названо в 20 525 чело­век, причем оставалось неизвестным количество войск, переотправленных сразу же из Англии во французские порты. Цифры не отражают фактических усилий фран­цузов в этой операции. Данные показывают, что в тече­ние 27 и 28 мая количество эвакуированных французов равнялось нулю и только 29 мая оно составило 655 че­ловек. В действительности же в первые два дня было вы­везено через пролив 900 раненых, а 28 мая около 2500 французских «специалистов» было принято на борт французских транспортов снабжения.

206

Французские данные отличаются от соответствующих донесений адмирала Рамсея почти по каждому дню опе­рации. Так, например, по французским данным, три парохода паромного типа перевезли 12 тысяч человек, а английские источники называют цифру 7454 человека. В дополнение к этому большой процент бельгийских траулеров, принимавших участие в операции, был уком­плектован командами из французских моряков, и коли­чество войск, перевезенных этими судами, должно быть приплюсовано к общему количеству войск, переброшен­ных с помощью французских судов. В целом, по данным Мордаля, французские военные корабли и торговые суда эвакуировали из района Дюнкерка 48 474 человека, из которых 3936 человек были переброшены непосредствен­но в другие французские порты. Нет необходимости, конечно, добиваться уточнения этих цифр. В условиях того времени никакие данные не могли быть абсолютно точными. Действия французских судов были активными и самоотверженными, и ни один человек, бывший в то время в Дюнкерке, не может предъявить к ним пре­тензии.

Мог ли французский военно-морской флот сделать больше?

Если бы французское командование приняло решение и приступило бы к действиям раньше, то нет сомнения, что военно-морской флот Франции мог бы принять более активное участие в операции. В этой связи скажем не­сколько слов о роли Дарлана.

Дарлан действовал в соответствии с директивами Вейгана, который, как известно, 19 мая стал верховным главнокомандующим всеми французскими вооруженными силами. Однако трудно судить, провел ли бы Дарлан подготовку к эвакуации быстрее, если бы он действовал самостоятельно. Его медлительность и нерешительность вполне соответствовали характеру деятельности фран­цузского верховного командования в этот период.

Некоторые считают, что в связи с большими расстоя­ниями от Дюнкерка до французских портов, не занятых противником, а также потому, что французский флот на западе страны был занят охранением транспортов в рай­оне Бискайского залива, французы были в менее выгод­ном положении, чем англичане, в отношении количества кораблей и судов, которые они могли выделить для операции

207

в Дюнкерке. Такое предположение вызывает сомнение. У французов были неиспользованные резервы транспортных средств в Дьеппе, Гавре, Шербуре и Бре­сте, а также в мелких портах Бретани и в устье Сены. Трудности заключались, очевидно, не столько в количе­стве имевшихся в распоряжении судов, сколько в темпах, которыми эти суда направлялись в район Дюнкерка. Прибывавшие в этот район суда использовались правиль­но, без потери времени. Основной упрек, и фактически единственный, который можно было бы сделать фран­цузским морским силам, заключается в том, что их вклад в общее дело был слишком небольшим и слишком запоздалым.

 

 

    Глава девятнадцатая. УСПЕХ АНГЛИЧАН

 

Численность и боевые качества английских экспеди­ционных сил в 1939 году с неизбежностью отража­ли те изменения в военной политике английского правительства, которые имели место в период 1918— 1938 годов. Английская армия, как и французская, была совершенно не приспособлена для современной войны. Однако было бы неправильно проводить слишком близ­кую аналогию с французской армией. Единственно постоянным фактором английской политики в период меж­ду войнами было стремление всемерно сократить армию. Проблема перевооружения не ставилась перед анг­лийским народом вплоть до мюнхенского кризиса и не приобрела должной остроты даже после Мюнхена. До апреля 1938 года английская политика на случай войны с Германией заключалась в том, что военно-морской флот и военно-воздушные силы должны вести оборону Великобритании на дальних подступах к ее берегам, а сухопутные силы должны оборонять побережье и за­щищать колониальные владения. По существу, это был принцип Бэкона в варианте XX столетия: «...тот, кто гос­подствует на море... может по желанию навязывать воен­ные действия или уходить от них».

В английской военной политике было определенное сходство с политикой французов. Франция сосредото­чила свои усилия на создании оборонительной армии, которая в случае войны должна была удерживать про­тивника на границах, и под ее прикрытием в тылу стра­ны после начала войны должны были формироваться войска для наступательных действий. Англия решила

209

создавать свою сухопутную армию под прикрытием воен­но-морских и военно-воздушных сил. В сущности, это была политика, которой Англия следовала с 1870 года, и она претерпела лишь небольшие изменения после пер­вой мировой войны в связи с появлением такого нового боевого средства, как авиация. Французская военная политика оказалась нереалистичной в условиях огромно­го размаха и силы немецкого наступления. Была ли реа­листичной английская политика? Ответ мы находим в анализе четырех лет войны, прошедших от Дюнкерка до высадки в Нормандии. Английские воздушные и мор­ские силы оказались в состоянии обеспечивать оборону Великобритании на протяжении этих лет перед лицом более реальной и более непосредственной угрозы, чем предполагалось[3].

После апреля 1938 года в английской политике проис­ходит постепенный поворот в сторону непосредственной помощи Франции; первоначально намечалось отправить во Францию экспедиционные силы в составе двух диви­зий, затем, в апреле 1939 года, — в составе двух корпу­сов, и, наконец, к исходу того же месяца была введена всеобщая воинская повинность с целью более ускорен­ного развертывания сухопутной армии. Решения эти но­сили политический характер и принимались из необходи­мости укрепления союза с Францией. Разумеется, в раз­работке этих предложений принимали участие предста­вители военного командования, хотя инициаторами их они и не являлись. Лорд Горт был назначен начальником имперского генерального штаба в 1937 году, и по его рекомендации была установлена численность и структу­ра сухопутных войск, но решающим моментом в этом деле явилось влияние военного министра Хор-Белиша, а также ограничения в ассигнованиях на строительство армии, введенные министерством финансов, и рекомен­дации советников, не принадлежащих к армии. Военная политика все же вырабатывалась целиком кабинетом

210

министров, и поэтому никакого прямого сравнения Горта с Гамеленом проводить нельзя.

Высказывалось много критических замечаний по по­воду степени готовности английских войск, переброшен­ных в то время во Францию. Недоставало некоторых важнейших видов снаряжения, некоторых нужных видов оружия, не было необходимой выучки. Эти недостатки с исчерпывающей полнотой изложены во всех работах, освещающих ход истории тех дней. Если и нужно кого винить за эти недостатки, то, конечно, не Горта, как начальника имперского генерального штаба, не общее руководство армией и, пожалуй, даже не последователь­но сменяющиеся английские правительства, а только тех английских деятелей, которые в течение двадцати лет отказывались уяснить себе возможность новой войны.

Наиболее сильной критике подвергается то обстоя­тельство, что англичане не создали необходимых броне­танковых сил для своих экспедиционных войск. В прин­ципе доктрина английской армии о роли и месте броне­танковых сил была столь же нежизненной и неприемле­мой, как и у французов в период между двумя мировыми войнами. Хотя идеи некоторых видных военных теоретиков во главе с капитаном Лиддел Гартом приве­ли к созданию концепции танковой войны — теории, на которую так сильно ориентировались немцы, — офици­альная английская военная доктрина до самого начала упомянутого периода перевооружения рассматривала танк только как средство поддержки пехоты. В этой свя­зи любопытно напомнить, что как раз во время нахожде­ния Горта на посту начальника имперского генерального штаба было начато формирование первых двух бронедивизий, хотя эксперимент с их созданием тянулся еще с 1934 года. Первая из этих дивизий даже к началу вой­ны была еще далеко не готова. Необходимо подчеркнуть также тот факт, что не прошло и пяти месяцев со дня решения кабинета министров о создании английских экспедиционных сил, как первые транспорты с этими войсками были уже отправлены во Францию.

Со всей откровенностью следует признать, что в то время невозможно было наладить военное производство. Ни министерство снабжения, ни военная промышлен­ность еще не приспособились к требованиям войны.

211

Несмотря на это, уже к 27 сентября во Францию было переброшено 152 тысячи человек, 21 тысяча автомашин и 120 тысяч тонн военного имущества и боеприпа­сов. Это было в основном заслугой Горта. Как началь­ник имперского генерального штаба, он был ответствен­ным за план «W-4». Горт был полностью осведомлен о нуждах экспедиционных войск, но основной его обязан­ностью было проведение политического курса своего правительства в разумных и приемлемых пределах.

Горт был волевым и мужественным человеком. Рас­смотрим кратко его служебную карьеру. Ранее мы отме­чали, что назначение его на пост начальника имперского генерального штаба было совсем не похоже на обычное замещение вакансии. Он был сравнительно молод для этого поста, и его противники говорили, что он вообще не созрел для этой должности, так как никогда не коман­довал крупным соединением ни в мирное время, ни во время войны, что он был назначен вне очереди, через головы более пожилых и опытных людей, заслуживаю­щих этой должности по старшинству.

Перед его назначением часть офицеров полагала, что на этот пост будет выдвинут сэр Джон Дилл. При этом ожидали, что генерал Алан Брук, любимый ученик Дилла, займет место своего учителя. Трудно предвидеть, к чему бы привело подобное назначение в мирное время. Здесь проявился с достаточной очевидностью дух интриг, царивший в высших кругах армии в течение двух предвоенных лет. Особенно неприятно для Горта было то, что последствия такого его назначения сказывались и в военное время. Следует также иметь в виду, что гене­рал Айронсайд втайне помышлял получить назначение на пост главнокомандующего экспедиционными войска­ми. Некоторые утверждают, что его уже обнадежили в этом. Однако вместо такого назначения ему дали осво­божденный Гортом пост начальника имперского гене­рального штаба. Одной из причин этого служили поли­тические разногласия между Гортом и Хор-Белиша, в связи с чем сотрудничество между ними все более за­труднялось.

Говорят, что Айронсайд сказал по этому поводу: «Меня не следовало бы назначать туда. Я говорил об этом Хор-Белиша в то время. Я никогда не служил в аппарате военного министерства и ничего не знаю о его

212

работе. Мне следовало бы отказаться от этого назначе­ния. Но кого другого можно было бы назначить?»

Джон Дилл был в это время назначен командиром 1-го корпуса, а генерал Брук — командиром 2-го. Горт отбыл во Францию с группой офицеров, которые при его личном участии были назначены туда на высокие посты.

Руководство генеральным штабом Айронсайд осуще­ствлял в полном соответствии со своими личными взгля­дами. В апреле было решено укрепить руководство воен­ным министерством, для чего генерал Дилл был отозван из Франции и назначен заместителем начальника гене­рального штаба. Уинстон Черчилль писал по этому пово­ду, что в кабинете министров и высших военных кругах считали, что способности Джона Дилла и его знания стратегии могли бы найти наилучшее применение в слу­чае назначения его на пост главного военного советника. Никто не мог сомневаться в том, что его профессиональ­ный уровень был во многих отношениях выше, чем у Айронсайда.

25 мая Айронсайд, очевидно осведомленный о таком мнении кабинета министров, заявил, что он хотел бы «добровольно покинуть пост начальника имперского генерального штаба, но очень желал бы, чтобы его назначили командовать английскими войсками в метро­полии».

Брук остался во Франции, чтобы продолжать критику Горта и вести записи в своем дневнике.

Положение Горта, как главнокомандующего, было весьма щекотливым. Будучи по натуре человеком очень скромным, Горт проявил чрезмерную деликатность в от­ношениях сначала с Диллом, а затем с Бруком и в кон­це концов потерял охоту обсуждать с ними важнейшие вопросы стратегии. Весь ход этой военной кампании опровергает критические высказывания Брука о том, что Горт «блуждал в лесу, оставляя зарубки на коре деревьев, и не было никакой возможности вывести его из этого леса, чтобы показать весь лесной массив со стороны».

За время командования войсками на западном участ­ке фронта в полную меру проявились широта мышления Горта и обостренное чувство времени, а это так несовме­стимо с мелкими и язвительными замечаниями Брука.

Весьма важно напомнить, что в вопросах руководства

213

операцией в широком масштабе руки Горта были пол­ностью связаны. Его положение в отношении француз­ского верховного командования было строго определено; его место как инструмента, орудия политики четко очер­чено; и, хотя ему разрешалось обращаться к своему пра­вительству, когда, по его мнению, экспедиционным вой­скам угрожала опасность, было очевидно, что этой воз­можностью он мог пользоваться только в случаях непосредственной и серьезной угрозы.

Горт подвергался критике за общую линию в страте­гии начального периода кампании, и в особенности за неумение возразить против плана «Д», который был со­гласован в высших кругах. Трудно представить себе, как Горт в принципе мог возражать против него.

В 1940 году французское верховное командование, вопреки урокам истории, все еще находилось под влия­нием мифа непогрешимости, который витал над ним с наполеоновских времен. Горт столкнулся с французским командованием во время принятия плана «Д», когда командовал относительно небольшим компонентом обо­ронительной системы Франции.

Даже после того как план «Д» уже начал осущест­вляться, войска Горта насчитывали только десять дивизий; в них не было достаточных бронетанковых сил, а английская военная авиация на этом участке не подчи­нялась Горту. Как правило, влияние Горта в совете определялось численностью его войск на полях сражения. Стратегия была в руках Франции, а Франция — в руках Гамелена. Тем не менее Горт протестовал самым решительным образом против предложения выдвинуть войска вплоть до рубежа канала Альберта. Вероятно, именно это и послужило толчком для развертывания откровенной критики Горта со стороны французов на первом этапе кампании.

В своей книге «В гуще сражения» Рейно говорит: «...Англичане, согласившись на справедливое распреде­ление союзнических войск вдоль франко-бельгийской границы, потребовали поистине гибельного распределе­ния этих войск на бельгийской линии фронта. Фактиче­ски они пошли здесь только на то, чтобы занять своими войсками совсем небольшой участок фронта от Лувена до Вавра, прикрытый водной преградой в виде реки Диль».

214

В мемуарах Гамелена, носящих Название «Слу­жить», отмечается, что Горт отнесся весьма сдержанно к предложению Джорджа расширить фронт английских войск к югу от реки Диль. Но это все данные из «третьих рук», а официального подтверждения указанных разно­гласий нет. Основная ось выдвижения английских войск на рубеж реки Диль проходила вдоль дороги Турне— Энгьен. Для того чтобы англичане расширили свой фронт к югу, им потребовался бы еще и другой путь для выдвижения войск на восток. Этим путем могла быть только дорога через Монс, которая была основной осью выдвижения 1-й французской армии. Никакого обсуж­дения вопроса об этих дорогах, никаких расхождений во взглядах, по словам офицеров штаба Горта, не было.

Действия Горта лучше всего можно будет изучить, разделив весь ход этой кампании на четыре этапа.

Первый этап включал выдвижение на рубеж реки Диль и закрепление на этом рубеже. Это было осущест­влено быстро и эффективно. Позиции на всем этом ру­беже обороны удерживались прочно.

Работу штаба Горта по планированию в период до 10 мая, а также результаты подготовки английских экс­педиционных сил в течение предшествующих девяти месяцев можно вкратце характеризовать так: подбирая персонал штаба для своего командного пункта, Горт взял туда своего начальника разведки генерала Мезон-Макфарлейна. Полагают, что именно этим и объясняется то обстоятельство, что впоследствии Горт был плохо информирован о событиях в своем собственном тылу. Это заявление вполне справедливо. Разведывательные данные поступали через тыловой эшелон штаба, распо­ложенный в Аррасе, а отсутствие там руководителя разведки неизбежно приводило к задержкам в работе и прямым ошибкам. Горту предстояло проведение встречного сражения, и он был вправе ожидать от своей раз­ведки получения необходимой для него информации о положении и намерениях противника как на своем участ­ке, так и на участках соседей справа и слева.

Если бы боевые действия развивались так, как их планировало французское командование, значение собственных тылов не было бы таким решающим и сведения о них были бы не нужны, но, поскольку 9-я французская армия неожиданно потерпела поражение, создалась обстановка,

215

при которой осведомленность о положений в своем собственном тылу была жизненно необходима.

Второй этап кампании характеризовался отступле­нием английских войск с рубежа реки Диль, которое началось 16 мая. Горт был вынужден послать своего старшего офицера в штаб генерала Бийотта до получе­ния официального приказа на отвод своих войск, так что отсутствие такого приказа уже само по себе являлось признаком начавшегося расстройства руководства со стороны французского командования, определившего впоследствии ход всей кампании.

В начальный период отступления Горт также не по­лучал никаких письменных распоряжений от Бийотта и поэтому продолжал руководить действиями своих войск, координируя их с 1-й французской армией на своем пра­вом фланге и с бельгийской армией на левом фланге в чрезвычайно тяжелой обстановке.

Различия в языке и обычные трудности в отношениях между союзниками осложнялись еще различием в тем­пах передвижения полностью моторизованной англий­ской армии и немоторизованных бельгийской и француз­ской армий.

Заключительный период координированного отступ­ления, в результате которого войска в ночь на 22 мая отошли на рубеж старых пограничных укреплений, был проведен по инициативе Горта после его совещания с командирами корпусов и согласования на встрече союз­ников в Ипре. Несмотря на то, что Бийотту не удалось осуществить взаимодействие, несмотря на всевозможные непредвиденные обстоятельства, отступление было про­ведено успешно, и Горт достиг цели — отвел свою армию на пограничный рубеж.

Третий этап кампании перекрывает события второго этапа. Фактически он начался еще 17 мая. На этом эта­пе были созданы сводные отряды, на использовании которых Горт позднее и строил свою оборону на западном участке фронта. Создание этих отрядов, как отме­чалось выше, подвергалось ожесточенной критике, но ни один из критиков в свою очередь ничего не предлагал взамен. Горту в эти первые дни боев приходилось ре­шать сложные задачи. С помощью этих сводных отрядов, недостаточно сплоченных, Горт стремился вначале соз­дать видимость организации контрудара, а затем видимость

216

прочной обороны. Слово «видимость» подходит здесь потому, что войска Франклина никогда не могли даже питать надежду на прорыв в южном направлении силами, которыми они располагали, а отряды, имитировавшие оборону на рубеже канала Аа, никогда не смог­ли бы выдержать серьезного натиска, если бы немцы нанесли удар всей своей мощью. Однако в обоих случаях сам факт существования сводных отрядов и упорство, с которым они удерживали отведенные им участки обо­роны, создали впечатление у Рундштедта, что ему при­дется вести тяжелые бои и нести большие потери, если он будет продолжать наступление на этом фронте. Ре­зультаты формирования этих сводных отрядов сказыва­лись еще долго. Эти отряды помогли Горту организо­вать к исходу 24 мая более стройную оборону на западном участке фронта. Семь дней этого этапа дали наглядный урок использования разрозненных частей и подразделений. Творческая изобретательность и дальновидность, с какой создавались опорные пункты, мастер­ство, с каким проводилась расстановка сил на наиболее угрожаемых направлениях, решительность и отвага, с какой войска оборонялись, — все это, вместе взятое, и составляет одну из самых замечательных страниц исто­рии английской армии.

Для проведения боевых действий одновременно в двух направлениях Горт разделил свой штаб соответственно на две группы, каждая из которых действовала вполне самостоятельно в деле руководства войсками своего направления. Работу обеих групп штаба с боль­шим мастерством координировал генерал Паунелл, однако общее руководство и здесь осуществлялось главнокомандующим. Немаловажную роль в успешной организации обороны сыграла также система подготов­ки штабных офицеров в Камберли, которая выработала единство взглядов и действий командиров и штабов.

Четвертый этап кампании заключался фактически в отходе к Дюнкерку. Этот этап берет начало с момента, когда Горт в субботу 25 мая в 18.00 принял решение отка­заться от плана Вейгана и использовать предназначен­ные для его осуществления войска для усиления своего левого фланга на старых приграничных позициях, где генерал Брук командовал 2-м корпусом. Это было сме­лое и важное решение. Оно обеспечило успешное проведение

217

оборонительных действий на восточном участке фронта и дало возможность провести в жизнь решение об отводе войск к Дюнкерку. Решение было в полном смысле слова односторонним, однако Горт постарался информировать о нем французов возможно раньше, а на следующее утро он уже торопил Бланшара с отводом войск на рубеж реки Лис.

При любом анализе этого последнего этапа не сле­дует забывать, что на фронте общей протяженностью в 200 километров, который занимали в тот момент англий­ские и французские войска, 160 километров приходилось на долю английских войск, а после поражения и выхода из войны бельгийской армии протяженность фронта анг­лийских войск увеличилась еще на 40 километров. Отвод войск к реке Лис, который был начат по требованию Горта, имел целью сократить протяженность фронта английской и французской армий на 92 километра. Пос­ле осуществления этого мероприятия Горт получил при­каз из Лондона эвакуировать английские экспедицион­ные войска в Англию.

История завершающего отхода в район Дюнкерка имеет две стороны, и бои в этом районе велись также на двух фронтах.

Почти одновременно с тем, когда Бланшар и Горт пришли к соглашению об отводе войск к реке Лис, немецкий фельдмаршал Бок на восточном участке фрон­та атаковал всей мощью своей армии бельгийцев и англичан, а на западном участке по приказу Гитлера начали наступление стоявшие наготове бронетанковые войска. Боевые порядки войск Горта выдержали оба удара. В боях на участке от Сен-Венана до Ла-Бассе 2-я диви­зия покрыла себя бессмертной славой. В центре этого участка фронта располагалась 4-я бригада, которая вы­держала самые тяжелые за весь период отступления английских войск удары немецких танков, артиллерии и пикирующих бомбардировщиков и упорно оборонялась, пока не была полностью уничтожена. В смелости и упор­стве 4-й бригаде не уступали защитники Касселя, сол­даты, удерживавшие узлы сопротивления Азбрук, Вормуд и Ледрингем, а также ряд других узлов сопротивле­ния западного участка фронта. В результате такой смелости и упорства войск в обороне немцы были вынуж­дены 30 мая окончательно остановить наступление

218

своих бронетанковых сил, и Рундштедт снял последние подраз­деления танковых дивизий с этого направления и пере­бросил их на юг.

Главное сражение на левом фланге английских войск началось утром в воскресенье 26 мая. Это лишний раз подтвердило точность расчета времени, сделанного Гор­том. После решения Горта отказаться от плана Вейгана 5-я дивизия была переброшена на левый фланг Брука и заняла свои позиции как раз к моменту начала артилле­рийской подготовки немцами. Переброска дивизии была осуществлена в сжатые сроки. Горт считал возможным нанесение удара на юг, начало которого по его замыслу надо было по возможности оттянуть, не допуская, одна­ко, опоздания.

Бои на левом фланге фронта в других трудах пред­ставлены в искаженном свете. Они не представляли независимой, самостоятельной операции, успех которой якобы следует приписать лично генералу Бруку. Они, в сущности, были неразрывной частью всей оборонитель­ной кампании с ее огромными масштабами, важным, можно сказать даже жизненно важным, составным эле­ментом всей обороны, но значение их нельзя переоценивать и ставить выше значения боев 2-й дивизии на канале.

Всего 32 километра отделяли тогда западный участок фронта от восточного. Если бы в боях на западном участке фронта 27, 28 и 29 мая не удалось задержать немцев, войска Брука были бы атакованы ими с тыла и опрокинуты. В эти последние дни отступления армии Севера были сжаты так, что занимаемая ими территория напоминала по форме квадрат. Противник атаковал этот квадрат одновременно с трех сторон. Если бы ему удалось добиться успеха хотя бы на одной из трех сторон, все другие стороны не устояли бы. Но этого не случи­лось, и ни одна из сторон не дрогнула.

Оставалась только одна брешь в линии фронта — между левым флангом корпуса Брука и побережьем. Основной задачей войск на левом фланге была ликвида­ция этой бреши. Однако, когда утром 28 мая моторизованные разведывательные подразделения фельдмаршала Бока достигли намеченного им рубежа на подступах к Ньивпорту, войска Брука все еще не были готовы к тому, чтобы расширить свой фронт на левом фланге до морского

219

побережья и тем самым ликвидировать существо­вавшую брешь. Положение спас эффективно выведенный в этот район последний резерв Горта. Передовые разве­дывательные подразделения немцев были отброшены 12-м уланским полком, который Горт предусмотритель­но оставил в своем распоряжении.

Позднее в течение того же дня основные оборонитель­ные бои вела сводная группа Адама. Это импровизиро­ванное формирование под командованием генерала Ада­ма состояло из саперов и артиллеристов, действовавших как пехота. Именно это формирование остановило немцев в домах Ньивпорта после того, как они захва­тили главный мост, оставленный французами не взорванным.

Эти действия английских войск лишний раз подтвер­ждают способность Горта предвидеть события и правиль­но оценивать фактор времени. Они обеспечивали оборону на левом фланге до того момента, пока войска Брука вечером следующего дня не заняли отведенный им уча­сток обороны на этом фланге.

Анализ хода боевых действий на каждом из главных направлений этого этапа обороны показывает, что Горт постоянно ясно представлял себе положение на фронте в целом. Горт поступил весьма предусмотрительно, наде­лив большими полномочиями своих командиров корпусов и сводных отрядов. Сложная обстановка отступления, трудности связи, перегруженность дорог и заторы на них — все это делало затруднительным, а порой и невоз­можным непосредственное управление войсками из одно­го пункта. Поэтому решение Горта о повышении само­стоятельности подчиненных ему командиров было вполне оправдано, хотя результаты и не были всюду одинаково успешными.

Наиболее энергичным и изобретательным из трех командиров корпусов был генерал Адам, который много сделал для укрепления обороны западного района и до­бился больших успехов по удержанию рубежа обороны непосредственно вокруг Дюнкерка.

Генерал Баркер действовал менее удачно.

Генерал Брук хорошо вел бои в течение первых эта­пов кампании и блестяще действовал на левом фланге. То обстоятельство, что значение этих боев было переоце­нено, а в результате этого и преувеличена роль Брука

220

во всей кампании, ничуть не преуменьшает действитель­ных заслуг 2-го корпуса, находившегося под командова­нием Брука.

Из младших генералов Франклин заслуживает всех тех похвал, которые он получил за свое умелое командо­вание войсками сначала в боях при отходе к Аррасу, при обороне самого Арраса и, наконец, при отражении удара главных сил фельдмаршала Бока.

Генерал Монтгомери был отмечен за умелое руковод­ство и использование сил своей дивизии, в особенности за ночной марш дивизии на самый отдаленный участок левого фланга.

Известная часть славы за оборону дюнкеркского ру­бежа должна принадлежать генералу Торну, превосход­но командовавшему 48-й дивизией.

Генерал Александер с самого начала безупречно командовал 1-й дивизией и был по заслугам отмечен за руководство войсками на заключительном этапе эвакуа­ции английских экспедиционных сил.

Моральное состояние войск, как говорилось выше при оценке французской армии, всегда зависит от командо­вания. Одна незначительная, но досадная сторона собы­тий у Дюнкерка вскрывает неудовлетворительное мо­ральное состояние английских экспедиционных войск в те дни. В начальной стадии, и в особенности в течение первых двух дней эвакуации, на побережье у Дюнкерка царил явный беспорядок, дисциплина отсутствовала. Люди в панике бросались на суда и плавсредства, кото­рые, по сообщению очевидцев, часто тонули из-за пере­грузки или переворачивались волной прибоя. Это был период отставших «лишних ртов», разбитых частей и разрозненных мелких подразделений, которым было приказано самостоятельно, «на свой страх и риск», про­браться в Дюнкерк для эвакуации. В связи с тем что офицеры отступающих частей и подразделений часто шли в арьергарде либо зачислялись в сводные отряды, на побережье в районе Дюнкерка ощущалась нехватка командного состава и поэтому не было надлежащего руководства. Все это, однако, носило временный харак­тер, а в большинстве случаев приводило только к трудностям местного значения.

Моральное состояние войск при выходе к побережью и к Дюнкеркскому молу отвечало самым лучшим

221

традициям английской армии и даже преумножало их. Однако был и один общий недостаток в этот период кам­пании. В течение всей операции по эвакуации сухопутные войска не создали на побережье постоянного органа по обеспечению порядка при эвакуации, а сделать это было необходимо. Произошло это упущение, в частности, из-за расстройства военно-полицейской службы. Каждый корпус имел своего представителя — офицера на берегу, и большая часть работы по наведению порядка на берегу выполнялась несколькими частями, в том числе и 12-м уланским полком, который снова отличился своими действиями у Дё-Панна. В целом порядок на берегу был неустойчив, легко уязвим и зависел от воинских частей, которые в любую минуту могли быть эвакуированы.

В войсках в то время существовало мнение, что весь контроль на побережье должно было взять на себя командование флота. Но это было неосуществимо. Флот был совершенно не в состоянии даже укомплектовать личным составом корабли и суда, необходимые для веде­ния операции, и только сухопутные войска могли бы соз­дать постоянные береговые партии с участием предста­вителей флота, которые оставались бы на берегу до пол­ного завершения эвакуации войск.

Большая часть недоразумений и недопонимания меж­ду флотом и армией была бы устранена, если бы такие береговые партии были созданы.

Указанный недостаток все же был незначительным в сравнении с результатами, достигнутыми в ходе отступ­ления, а также с результатами общего успешного руко­водства эвакуацией войск.

В данном случае будет уместным привести некоторые цифровые данные, относящиеся ко всей операции по эва­куации войск, которой было присвоено наименование «Динамо».

В ходе операции «Динамо» было эвакуировано с кон­тинента 139 732 человека из состава английских войск и 139 097 человек из состава французской и бельгийской армий. К этому числу следует добавить еще 58 583 чело­века из состава английских войск и 814 человек из армий союзников, эвакуированных до начала операции «Ди­намо».

За время отступления в боях на побережье англий­ская армия потеряла 68 111 человек убитыми и

222

ранеными, пропавшими без вести и пленными. Она потеряла при этом 2472 орудия, 63 879 автомашин и 0,5 миллиона тонн военного имущества и боеприпасов.

На войне вообще невозможно оценить в полной мере истинные размеры выгод и потерь. Потери в боях у Дюн­керка были большими. Но если учесть тот неоспоримый факт, что благодаря усилиям своих военачальников, офицеров и солдат английская армия возвратилась с континента в Англию в боеспособном состоянии, то с военной точки зрения потери были в допустимых пре­делах.

Солдаты и офицеры верно служили Горту, и устано­вившиеся между ними взаимоотношения всегда отвечали требованиям момента. Блестящую оценку способностей и роли Горта как полководца мы находили в описании итогов кампании, сделанном в написанной Эллисом офи­циальной истории войны во Франции и Фландрии.

«Горт быстро нашел единственно возможный выход из угрожающего положения, в котором оказалась его армия и армии союзников, поддержка которых умень­шалась с каждым часом. Чтобы избежать поражения, он избрал единственно правильный путь, и ничто не могло отвлечь его с этого пути. Все важнейшие решения Горта были разумными и своевременными. Его суждения и оценки нужд текущего момента и потребностей будущего были всегда безошибочны. Он предвидел, что если фран­цузы не смогут быстро закрыть брешь, образовавшуюся на их участке фронта, то союзные армии Севера будут скованы противником, вынуждены будут отойти на побе­режье и прибегнуть к эвакуации. Он знал, когда следо­вало оборонять Аррас и когда его нужно было оставить. Он правильно оценил значение рубежа канала в своем тылу за несколько дней до того, как он был атакован противником, и, создав видимость наличия крупных сил на этом участке, обманул противника, заставив его сде­лать передышку, которой Горт и воспользовался для организации более прочной обороны. Он своевременно увидел опасность поражения у Ипра и избежал его. Он был инициатором создания рубежа обороны вокруг дюнкеркского плацдарма и идеи частичной эвакуации, за­долго до того как его собственное и французское правительства приняли решение о полной эвакуации войск.

223

Действительно, чувство времени, присущее Горту на протяжении всей кампании, было у него настолько силь­ным, что ни указания английского кабинета министров, ни увещевания французов не могли заставить его делать то, что он считал несвоевременным или нереальным».

К этой характеристике можно добавить мнение гене­рал-майора Джона Кеннеди, который в течение трех лет после событий у Дюнкерка был начальником оператив­ного управления военного министерства. В своей книге «Business of war» он пишет:

«Я думаю теперь, что назначение Горта главнокоман­дующим можно рассматривать как одно из тех благопри­ятных совпадений, которые не раз сопутствовали нам в течение войны. При любом другом командующем сухо­путные войска из самых добрых побуждений могли бы использоваться совсем иначе, и, быть может, были бы отрезаны от моря во время разгрома французской армии, и попали бы в такую беду, оправиться после которой было бы трудно».

 

* * *

Действия английских ВВС во время дюнкеркских со­бытий подвергались в ходе самой кампании сильной кри­тике. С другой стороны, выдвигались весьма веские аргу­менты в их защиту. Поэтому роль английских ВВС в этой кампании необходимо оценивать с особой осторож­ностью.

На протяжении своей краткой истории английские ВВС неоднократно критиковались за стремление вести «свою собственную войну». Это же обвинение было по­вторено во Франции в 1940 году. В годы, предшествовав­шие войне, королевские ВВС сосредоточили свои силы и средства в двух основных объединениях: истребительном и бомбардировочном командованиях. Теория возмож­ности ведения наступательных бомбардировочных опера­ций занимала доминирующее место в стратегии наступа­тельных действий английских ВВС.

Здесь нет необходимости подробно исследовать имев­шие место до войны длительные споры между тремя ви­дами вооруженных сил. В результате ошибок, допущен­ных в ВВС и ВМС, создалось такое положение, что в ВМС к началу войны не было подходящего типа мор­ского самолета. Однако весьма сомнительно, чтобы

224

это обстоятельство отразилось в какой-либо степени на ходе эвакуации войск с континента.

Для сухопутных сил весьма ощутимым оказалось влияние предвоенных интриг и нерешительности, послед­ствия их очень ярко проявились в ходе Дюнкеркской кампании. Поскольку доктрина использования авиации ориентировала бомбардировочную авиацию на наступа­тельные операции, а истребительную авиацию — на обо­ронительные, масштаб и степень авиационной поддержки наземных операций во Фландрии были недостаточ­ными, однако не следует думать, что это произошло пол­ностью по вине военно-воздушных сил. Как уже отмеча­лось ранее, до 1938 года вообще не существовало ника­кого плана создания экспедиционных войск для войны в Европе, а потребности этих войск не были выявлены вплоть до конца 1939 года. Ни сухопутная армия, ни ВВС до мая 1940 года не рассматривали всерьез многих вопросов ведения войны, как это предусматривала гер­манская доктрина в отношении непосредственной авиа­ционной поддержки войск, их взаимодействия с пики­рующими бомбардировщиками и быстрого реагирования на требования наземных войск. Справедливости ради следовало бы сказать, что инициатива в этих вопросах должна была исходить от сухопутных войск.

Имелись и другие факторы в сложившейся тогда обстановке, однако настоящий общий обзор характеризует ее с достаточной полнотой. Английские ВВС во Франции в мае 1940 года ни в количественном, ни в качественном отношении не отвечали требованиям задач, стоявших перед ними. Они были сформированы в январе того же года под командованием маршала авиации Баррата из авиационных частей, предназначенных для взаимодействия с наземными войсками, и так называе­мых передовых ударных сил, базировавшихся во Франции и являвшихся передовым эшелоном бомбардировоч­ного командования.

Слияние разных родов авиации в одном объединении не способствовало повышению общей боеспособности этого авиационного объединения. Командование объеди­нения не признавало доктрины «непосредственной под­держки», а связь наземных войск с ВВС недопустимо замедлялась и совершенно не соответствовала создав­шейся обстановке. Более того, командование наземных

225

войск считало, что командующий авиацией поддержки вицемаршал авиации Блаунт и его штаб не смогли построить свою работу в соответствии с требованиями быстро меняющейся и ухудшающейся обстановки.

Между взглядами английского и французского командования на роль авиации существовало принципиальное различие. В кратких чертах оно сводилось к тому, что английское командование полагало, что большая часть истребительной авиации должна быть использо­вана для обороны территории Англии, а бомбардировоч­ная авиация — для бомбардировок избранных объектов на территории Германии. Французское же командование, исходя из слабости своей авиации, не могло разделять этой точки зрения и считало, что все бомбардировщики должны использоваться только для ударов по скопле­ниям войск противника и его коммуникациям.

Таким военно-воздушным силам союзников и проти­воречивым взглядам на их роль и использование противостояла огромная, монолитная авиационная ар­мада немцев с единой задачей — удовлетворять непосредственные тактические требования «блицкрига».

10 мая английская армия в ходе выдвижения на рубеж реки Диль не испытала еще на себе действия авиации противника. Некоторая заслуга в этом принад­лежала английской авиации поддержки, но основной причиной явилось то, что немецкая авиация была почти целиком занята поддержкой своих наступающих войск.

На севере 2-й немецкий воздушный флот осуществлял выброску парашютных и посадочных десантов и обеспе­чивал их прикрытие и бомбардировочную поддержку. На юге 3-й воздушный флот проводил высадку десантов и обеспечивал максимальное авиационное прикрытие на­ступающих танковых колонн, нанося бомбовые удары по целям перед танковыми колоннами и непосредственно поддерживая их действия.

У немцев буквально не оставалось больше авиации для нанесения ударов по колоннам союзников, двинув­шимся по открытым равнинам Фландрии, да немецкое верховное командование и не собиралось препятствовать продвижению этих колонн. Как отмечалось выше, немец­кое командование вполне удовлетворялось перспективой встречи с войсками армий Севера на неподготовленных, временных, импровизированных позициях, при растянутых

226

коммуникациях, вместо того чтобы встречаться с ними на хорошо подготовленных, укрепленных позициях на франко-бельгийской границе.

С самого начала было установлено, что количество истребителей, имевшихся в составе английской авиации на континенте, не отвечало необходимым требованиям, и в первый же день кампании она была усилена двумя эскадрильями истребителей, переброшенных из Англии, а в последующие три дня прибыло еще тридцать два самолета.

Но если задачи этой истребительной авиации, обеспе­чивавшей продвижение английских экспедиционных войск, были относительно несложны, то задачи бомбар­дировочной авиации с первого же дня немецкого наступ­ления были тяжелыми и рискованными. 10 мая четыре группы, по восьми средних бомбардировщиков в каждой, были в сопровождении истребителей направлены для на­несения ударов по немецким танковым колоннам. Трина­дцать бомбардировщиков были сбиты, остальные девят­надцать сильно повреждены. На следующий день восемь бомбардировщиков атаковали колонну противника вбли­зи германской границы. Только один из них вернулся на свою базу, да и тот был сильно поврежден. 12 мая не­сколько экипажей самолетов-бомбардировщиков вызва­лись бомбить важный мост в Маастрихте. Пять бомбардировщиков было послано на эту операцию под прикры­тием истребителей. Только один вернулся на базу.

Эти примеры говорят, с одной стороны, о мужестве и храбрости экипажей бомбардировщиков, принимавших участие в этих налетах, а с другой — о полном несоответствии требованиям войны как самих самолетов, так и применявшейся тактики использования авиации. Вся концепция наступательных и оборонительных действий английской авиации совершенно не соответствовала мо­щи и целенаправленности немецкого наступления. 14 мая в ходе нанесения серии бомбовых ударов, направленных преимущественно по мостам и переправам в тылу про­тивника, 56% бомбардировщиков, занятых в этих опера­циях, было потеряно. При проведении этих налетов эки­пажи самолетов проявили отвагу и героизм. Но поме­шало ли это сколько-нибудь осуществлению планов германского наступления — сомнительно. С 15 мая бом­бардировки в дневное время были значительно сокращены,

227

доведены до минимума, и базировавшееся в бое­вой зоне ударное авиасоединение переключилось на проведение ночных бомбардировок в районе Седана. Эти бомбардировки были почти совершенно безрезультатны. Английская авиация к тому времени уже потеряла 248 самолетов сбитыми и приведенными в негодность, и в полночь 15 мая расположенные на севере части удар­ного соединения были вынуждены перебазироваться в тыл на аэродромы, расположенные южнее, так как в результате быстрого продвижения немецких войск аэродромы на севере оказались под угрозой.

В течение 16, 17 и 18 мая, когда английские экспеди­ционные силы откатывались с рубежа реки Диль, бом­бардировщики ударного авиасоединения совершенно без­действовали и не были в состоянии поддерживать дей­ствия английской армии. На 19 мая истребительная авиация также перебазировалась: тыловой эшелон штаба был перемещен в Булонь, и оперативное руководство осуществлялось в тяжелейших условиях; разведыватель­ная деятельность штаба была почти полностью парали­зована, и практически он не мог удовлетворять заявки на нанесение ударов.

К полудню 19 мая значительная часть истребительной авиации была передислоцирована в Англию. Оставшиеся части были переброшены дальше на юг. Анализируя в этот день три варианта своих возможных действий, Горт учитывал, что его сухопутные войска остались без авиа­ционной поддержки и что прикрытие войск с воздуха необходимо будет осуществлять из Англии. Трудности, связанные с осуществлением авиационной поддержки, стали известны Горту из информации, полученной им через полковника (ныне генерала) Фестинга.

В течение недели, предшествовавшей операции «Ди­намо», воздушное прикрытие Дюнкерка и прилегающей к нему на юго-востоке территории, протянувшейся в виде длинного 112-километрового рукава, а также морских подступов к Дюнкерку, обеспечивалось истребительной авиацией кентского района. Беглый взгляд на карту мо­жет объяснить трудности, возникавшие при этом в дей­ствиях авиации.

Ближайший кентский аэродром находился на удале­нии более 80 километров от Дюнкерка. Небольшой радиус действий истребителей оставлял совсем мало времени

228

на прикрытие Дюнкерка и, конечно, еще меньше — для действий на маршрутах полетов бомбардировщиков и истребителей противника.

Со стороны бельгийцев и французов в это время так­же поступали заявки на авиационную поддержку, в связи с чем авиационный совет и кабинет министров в Лондоне должны были решать, в каком из трех направлений сосредоточить относительно большие силы авиа­ции и взвешивать эти решения, считаясь с возможностью поражения Франции и вытекающей из этого необходимо­стью защищать саму Англию против всей мощи герман­ских ВВС.

Сначала посылались патрули в составе примерно одной эскадрильи каждый и с непродолжительными пере­рывами. 26 мая, например, было послано последователь­но двадцать два патруля, а 27 мая — двадцать три. Большие потери заставили истребительное командование 28 мая сократить количество патрульных вылетов до одиннадцати, но состав каждого патруля был удвоен и даже утроен по сравнению с составом патрулей предыдущих дней.

Позднее количество патрульных вылетов было сни­жено до восьми, а после 1 июня, когда от эвакуации войск в дневное время отказались, — до четырех. Насту­пили, таким образом, продолжительные периоды, когда в районе Дюнкерка не было ни одного английского само­лета.

В связи с тем что для немецкой авиации, действовав­шей с аэродромов в Бельгии и Франции, район Дюнкер­ка был значительно ближе, чем для английской, оперировавшей с кентских авиабаз, возможность попасть под удар немецких самолетов сразу же после ухода сильного английского патруля была вполне реальной.

Это обстоятельство стало особенно очевидным 1 июня. Атаки авиации противника, приведшие в этот день к тя­желым потерям в кораблях и судах, проводились в пере­рывах между вылетами английских патрулей.

Можно ли было организовать больше патрульных вылетов? Армейские историки в целом соглашаются с доводами командования ВВС, что количество патруль­ных вылетов лимитировалось фактической емкостью аэродромной сети и количеством имевшихся самолетов. Историки военно-морских сил согласны с замечанием

229

министерства авиации на донесение адмирала Рамсея, что «было бы излишним утверждать, что все действия авиации могли наблюдаться с берега», и критикуют точ­ку зрения Рамсея, противоположную их точке зрения.

Историк королевских ВВС Колльер после рассмотре­ния различных точек зрения по этому вопросу отмечает в своей книге «The Defence of the United Kindom» сле­дующее:

«Делать в среднем в день 300 самолетовылетов в столь критический период — это, пожалуй, меньше того, что можно было ожидать от боевой авиации, насчи­тывающей 600—700 самолетов».

Справедливо также и другое его замечание: количе­ство самолетов в строю не является единственным кри­терием успеха. Тем не менее количество современных истребителей, имевшихся в боевых эскадрильях на учеб­ных пунктах и в резерве, вполне позволяло английской авиации действовать значительно решительнее и актив­нее с ряда аэродромов юго-восточной Англии, откуда район Дюнкерка был вполне досягаем.

Почему же эта возможность не была использована?

Ответ на этот вопрос может быть двояким. Офици­альная точка зрения состоит в том, что авиационный совет считал оборону территории Англии главной и пер­воочередной задачей истребительного командования. Последнее, по-видимому, толковало первоочередность этой задачи в довольно узком смысле.

В последнюю неделю мая наиболее важным факто­ром обороны Англии было положение английских экспе­диционных сил. От успеха их эвакуации зависела воз­можность накопления сил для дальнейшего ведения войны. Напомним еще раз, что в состав английских экспедиционных сил входила большая часть кадрового костяка английской армии. Без этого костяка невозмож­но было формировать новые соединения, так как отсутствовали бы кадровые офицеры, опытные, обученные и испытанные командиры.

Конечно, трудно определить точно условия, необхо­димые для противовоздушной обороны какой-либо стра­ны, но одним из первоначальных мероприятий этой обо­роны должно быть уничтожение авиации противника. В этом отношении довольно трудно увязать сдержан­ность, проявленную командованием ВВС в деле

230

обеспечения максимума усилий по прикрытию войск в период эвакуации, с утверждениями о якобы успешных дейст­виях авиации в тот период. Эти утверждения были подтверждены в речи Черчилля в палате общин 4 июля, в которой он заявил следующее:

«Войну не выиграешь эвакуацией. Но в ходе прове­дения этой эвакуации была одержана победа, которую следует отметить. Она была достигнута военно-воздуш­ными силами. Это была великая проба сил английских и германских ВВС...

Мы вернули себе наземную армию; они заплатили четырехкратными потерями за ущерб, причиненный нам. Все наши летчики оказались более высокого качества, чем у противника».

Если качественное превосходство действительно было достигнуто и если истребительное командование действи­тельно уничтожало четыре немецких самолета за каж­дый свой потерянный самолет, Дюнкерк мог бы оказаться весьма успешным началом воздушной обороны Англии.

Каковы же действительные цифры?

Истребительное командование потеряло 106 самоле­тов за весь период эвакуации.

По данным Черчилля (взятым, вероятно, у командо­вания ВВС) и по заявлениям Рейно в Париже, потери противника были в четыре раза больше. Было ли сбито 424 немецких самолета?

Первые официальные данные, опубликованные мини­стерством авиации, говорили о 390 сбитых самолетах противника. Более тщательный подсчет, проведенный после того, как миновала горячка первого периода боев, показывает снижение этой цифры до 262. Изучение не­мецких документов, захваченных после войны, показало, что общие потери немцев за указанный период на всем фронте составляли 156 самолетов. 19 из этих самолетов были сбиты в боях на других участках фронта и 5 по­теряны от других причин. Общие потери немцев в районе Дюнкерка составляли поэтому только 132 самолета. Из этого общего числа сбитых самолетов некоторый про­цент падает на потери от зенитного огня отступающих войск, которые официально заявили, что сбили 35 само­летов противника.

В этих цифрах трудно найти оправдание часто повто­ряемому утверждению, что истребительное командование

231

добилось превосходства над противником в районе Дюнкерка. Конечно, качественное превосходство не все­гда характеризуется количественными показателями выигрышей и потерь. Такой фактор, как количественный состав авиации сторон, имеет важное значение. Тем не менее и здесь допущены были определенные неточности. По данным английских ВВС того времени, у немцев для наступления на западе было 1500 истребителей и свыше 2000 бомбардировщиков первой линии. Фактически же в период наиболее мощного наступления немцев у них было около 1200 истребителей и 1600 бомбардировщиков. Эти силы были разделены на два воздушных флота, при­чем на 2-й воздушный флот под командованием Кессельринга были возложены в первый этап сражения на северном участке фронта разгром армий Севера и нане­сение ударов по Дюнкерку. Силы Кессельринга в это время были ослаблены передачей 8-й авиагруппы в со­став 3-го воздушного флота. 2-й воздушный флот вел беспрерывные боевые действия по поддержке немецких наземных войск в течение 16 дней. Согласно отзыву са­мого Кессельринга, «эти действия истрепали наших людей и боевую технику и снизили нашу боевую мощь до 30— 50%».. Когда в ходе боев начали использоваться силы 3-го воздушного флота, его мощь также значительно снизилась.

Совершенно очевидно, что силы немецких ВВС в рай­оне Дюнкерка в ходе отступления английских войск ни­когда не были столь мощными, какими они представля­лись штабу истребительного командования.

Тактические преимущества, полученные немцами в результате быстрого занятия оставленных союзниками аэродромов в Бельгии и Северной Франции, позволили Кессельрингу поднимать в воздух в необходимых слу­чаях довольно большой процент имевшихся сил авиации. Этот процент оказался куда более значительным, чем процент английской истребительной авиации, допускае­мый к использованию в соответствии с принятыми в анг­лийских ВВС взглядами. Неизбежным следствием этого явилось сокращение общего количества патрульных вы­летов над районом Дюнкерка, что, конечно, привело к сокращению потерь самолетов.

Существует еще один фактор, который подлежит уче­ту при рассмотрении вопроса о роли авиации в

232

Дюнкерке. Район Дюнкерка был фактически за пределами эффективной дальности действия применявшихся тогда радиолокаторов. Это обстоятельство, видимо, в значи­тельной мере и объясняет то положение, почему каче­ственное превосходство английских ВВС, достигнутое в битве за Англию, фактически не было достигнуто ранее в битве за Дюнкерк.

Однако ни одно из этих обстоятельств не отразилось на храбрости и самоотверженности экипажей истребите­лей, обеспечивавших прикрытие района Дюнкерка и пу­тей эвакуации. Известно много примеров этой храбрости, и если все же часто раздается критика в адрес ВВС, то это объясняется тем, что политические соображения сдерживали возможный размах их действий. Одно ясно: если бы не храбрость и выносливость тех, кого посылали сражаться в воздухе, потери были бы неизмеримо более значительными, чем они оказались на самом деле.

 

* * *

Одной из наиболее характерных черт руководства военно-морскими силами является способность отказы­ваться от шаблонов, проявлять гибкость. История знает много примеров, подтверждающих это. Действия против армады вражеских кораблей, закончившиеся победой Нельсона у Трафальгара, были не шаблонными. Мор­ские бои у Гельголанда, Зебрюгге, Нарвика и Сен-Назера в наши дни были примерами отказа от жестких норм боевых наставлений.

Но ни в одном из исторических повествований о дей­ствиях военно-морского флота нельзя найти что-нибудь похожее на то, что имело место в ходе девятидневных боев за Дюнкерк. Одним из наиболее ярких парадоксов сражения за Дюнкерк было то, что сам Рамсей был ортодоксальным адмиралом.

Когда началась война, положение военно-морского флота в смысле боевых возможностей было значительно более удовлетворительным, чем положение сухопутной армии. Однако уже в ходе первого этапа морских сраже­ний заметно обнаружились некоторые слабые моменты в подготовке военно-морского флота к войне. Флот использовал получаемые на свою новую программу сред­ства по двум каналам. С одной стороны, осуществлялась большая программа строительства крупных линейных

233

кораблей в противовес немецким кораблям типа «Дейчланд», «Бисмарк» и тех, которые предусматривались программой «Z». Английская программа предусматрива­ла строительство пяти кораблей типа «Кинг Джордж V» и четырех кораблей типа «Лайон».

Одновременно существовала программа строитель­ства тяжелых авианосцев, по которой строились авианосец «Арк Роял», три авианосца типа «Илластриес» и три авианосца типа «Индомитебл».

Программа строительства крупных морских кораблей поглотила большую часть выделявшихся средств, и в связи с этим флот начал войну с серьезной нехваткой кораблей меньшего тоннажа. Была и другая причина. Изобретенный в довоенный период гидролокатор не про­шел достаточной проверки и породил мнение, что проблема борьбы с подводными лодками решена.

Имеются основания полагать, что совет адмиралтейст­ва возлагал очень большие надежды на возможности это­го гидролокатора и вследствие этого уделял мало внима­ния строительству кораблей для противолодочной борьбы.

В результате флот начал войну, имея в строю 100 эскадренных миноносцев для действий в составе фло­та и 101 миноносец и сторожевой корабль для конвой­ных нужд. Этого количества было совершенно недостаточно. Имелась и другая слабость. Противовоздушная оборона была более или менее удовлетворительной на крупных кораблях, в то время как на малых кораблях она просто отсутствовала. Все современные корабли класса эсминец не имели никакого зенитного вооруже­ния, а их главный калибр не имел достаточного угла возвышения, чтобы вести огонь по атакующим самоле­там. Эти корабли пришлось поочередно выводить, чтобы поставить на них зенитные орудия старых образцов. Однако некоторые эсминцы старых типов в начале вой­ны были превращены, или превращались, в корабли противовоздушной обороны.

Вопрос о нехватке эсминцев уже подробно освещался раньше. Следует только напомнить, что из 202 эсмин­цев, имевшихся в начале войны, английский флот поте­рял 14, а из числа оставшихся большой процент кораб­лей находился в верфях. Кроме того, из состава флота обороны метрополии много кораблей было занято в про­ведении последнего этапа Норвежской кампании.

234

Наконец, корабли дуврской флотилии все, кроме одного, при эвакуации Булони были потоплены или выведены из строя.

Нет необходимости сравнивать позиции авиационного совета и совета адмиралтейства: в этот период существо­вала некоторая общность в их взглядах.

Задачи флота по обороне метрополии были двояки­ми: необходимо было иметь достаточно надводных кораблей, чтобы противостоять возможному вторжению противника в Англию; в то же время флот должен был постоянно обеспечивать безопасность морских коммуни­каций. Для выполнения этих задач необходимы были эсминцы. Существование Англии во многом зависит от безопасности ее морских коммуникаций. Теоретически Англия могла быть побеждена одинаково успешно путем блокады и в результате прямого нападения. Имея это в виду, адмиралтейство приняло решение укрепить силы адмирала Рамсея. В результате под его командование было отдано 40 эсминцев. Сюда входили все силы трех военно-морских баз южного и восточного побере­жий, а также ряд кораблей флота обороны метрополии. 29 мая адмиралтейство отозвало эсминцы новейших ти­пов, но позднее снова вернуло их по требованию Рамсея.

Адмирал Рамсей начал подготовку к эвакуации, рас­считывая на эсминцы и суда паромного типа.

Ход операции «Динамо» подробно излагался уже ранее. Здесь уместным будет напомнить лишь, что эвакуация протекала в сложных условиях наступления немецких сил и захвата ими портов Ла-Манша. Вместо четырех основных портов с паромными причалами и оборудованием для переправы через Ла-Манш, которые намечалось по первоначальному плану использовать для эвакуации войск, пришлось обойтись одним деревянным причалом восточного мола Дюнкерка и необорудованным побережьем от этого мола до Дё-Панна. План эвакуации не учитывал того, что малочисленный персонал обслужи­вания порта Дувр был измотан почти до предела и рабо­тал сверх своих возможностей вначале по обеспечению эвакуации из портов Голландии, затем из Булони и из Кале. То обстоятельство, что этот план был своевременно разработан и гибко осуществлялся применительно к бы­стро меняющейся обстановке, свидетельствует о высоком мастерстве военных моряков.

235

План эвакуации предусматривал посылку каждые четыре часа 2 транспортных судов из числа 16 паромных судов, имевшихся в районе Дувра. Кроме того, преду­сматривалось использовать малые суда. Все эти суда должны были прикрываться эсминцами, чтобы не допу­скать таких потерь, какие английские суда несли в ми­нувшую неделю. Все эти суда должны были до последней возможности использовать порт Дюнкерка, в противном случае они должны были забирать своих людей с необорудованного побережья, используя различные плав­средства и даже корабельные шлюпки для доставки эва­куируемых к транспортам и военным кораблям.

Как уже отмечалось, этот план имел достаточные основания под собой.

Ажиотаж, охвативший Лондон и приведший к тому, что Рамсей получил указание вывезти с континента 45 тысяч человек до того, как дальнейшая эвакуация станет невозможной, был совершенно неоправданным. Принятые Гортом меры по прикрытию своего фланга на случай капитуляции бельгийской армии были вполне до­статочными. В понедельник утром бельгийцы еще сража­лись, фронт Брука не был опрокинут, подготовительные меры для отвода войск на рубеж реки Лис были пред­приняты, и генерал Адам договорился с французами на совещании в Касселе об обороне района Дюнкерка.

Сразу же после полудня в Дюнкерк прибыл Теннант, чтобы принять пост старшего морского начальника Дюн­керка.

Напомним о его первом донесении, в котором он за­явил, что посадка эвакуируемых на транспорты возмож­на только с необорудованного побережья восточнее Дюнкеркской гавани. За этим донесением в 20.00 после­довало другое, в котором ом просил прислать по возмож­ности больше судов, так как «возможность эвакуации уже завтра к вечеру станет проблематичной». За этим донесением последовало другое, исходящее от двух ка­ких-то офицеров, в котором предсказывалось, что нем­цам, возможно, удастся отрезать войска английских экспедиционных сил от Дюнкерка.

В ответ на эти донесения Дувр удвоил свои усилия. Все имевшиеся корабли и суда были введены в дейст­вие: эсминцы были направлены в район Дё-Панна, вой­сковые транспорты — к ближайшим пунктам французского

236

побережья, и вопрос о соблюдении предусмотрен­ных планом сроков отправки судов отпал. Положение к этому времени осложнилось еще тем, что немцы начали обстреливать из Кале район эвакуации. В связи с этим ряд судов в первый же вечер вернулся назад и начались срочные работы по разминированию и подготовке новых маршрутов, которые назвали маршрутами «Y» и «X».

В атмосфере смятения и неопределенности, порожден­ной этим внезапным изменением плана, Рамсей получил ободряющее сообщение от Теннанта, что появилась воз­можность швартовать суда к восточному молу. Основы­ваясь на этом сообщении, Рамсей сразу же приступил к переработке своего плана. К этому времени выявились и стали очевидными все огромные преимущества исполь­зования малых судов.

Пожалуй, наиболее живучим из всех мифов, окружав­ших эпопею Дюнкерка, было широко распространенное, не только в Англии, представление, что эвакуация осу­ществлялась посредством хаотических действий бесчис­ленного количества малых судов, отправлявшихся само­стоятельно из портов юго-восточной Англии к берегам района Дюнкерка для спасения армии. Роль, которую играли малые суда в эвакуации, бесспорно, велика. Однако действия этих судов были организованными.

Именно на этом этапе операции Рамсей проявил мак­симум таланта, объединив воедино разбросанные повсю­ду суда и плавсредства, сформировал их и создал флот для транспортировки войск. Он пользовался замечатель­ной поддержкой ряда своих помощников, среди которых следует упомянуть о таких, как адмирал Сомервилл, выступивший в роли его заместителя и отличавшийся огромной энергией и способностью отлично обращаться с подчиненными, что имело большое значение в деле управления войсками; капитан 1 ранга Морган — началь­ник штаба; капитан 1 ранга Филимор и капитан 1 ранга Вортон, руководившие малыми судами из Рамсгета; адмирал Уэйк-Уокер, осуществлявший командование с корабля у дюнкеркского побережья; капитан 1 ранга Теннант — старший морской начальник Дюнкерка в тече­ние девяти дней и фактически — центральная фигура по руководству эвакуацией; капитан 2 ранга Клоустон, отве­чавший за порядок причалов на Дюнкеркском моле, ус­пешно выполнявший свои функции и погибший в

237

последние часы операции. Кроме этих замечательных людей целая армия героев — командиров эсминцев, капитанов паромных судов, шкиперов малых судов каботажного плавания, рыбаков, яхтсменов, отставных адмиралов, командиров различных вспомогательных судов (спаса­тельных, буксиров и др.), бесчисленное множество доб­ровольцев из всех слоев английского общества — все они обеспечили условия для осуществления так называемого «дюнкеркского чуда».

Действия моряков успешно поддерживались с суши. Следует отметить помощь, оказанную женщинами в пор­тах Ширнесс, Маркгет, Рамсгет, Дувр и Фолкстон. Они встречали возвращавшихся солдат, предлагали им горя­чий чай и еду, посылали почтовые открытки семьям при­бывших, раздавали сигареты, собирали одежду и белье для спасенных. Огромная заслуга в деле спасения людей принадлежит персоналу портов, добровольцам, врачам и медсестрам. Большую работу проделала Южная же­лезная дорога, которая быстро перевезла треть миллио­на людей из опасных и уязвимых районов южных портов.

Однако было бы неправильным изображать дело так, что в операции у Дюнкерка все прошло отлично. Име­лись шкиперы и команды, которые отказывались идти на помощь войскам под предлогом неприспособленности их судов для таких действий. Встречались суда, которые, не дойдя до Дюнкерка, возвращались обратно; были слу­чаи неподчинения, невыхода судов на операцию, выхода без приказа или вопреки приказу.

Правда, таких случаев было мало в сравнении с мас­штабами всей операции, ее размахом и результатами.

Благодаря храбрым действиям флота и самоотвер­женности тех, кто участвовал в операции, удалось благо­получно эвакуировать в Англию 338 226 человек.

Потери флота при этом были большими. Из 693 анг­лийских кораблей и судов, принимавших участие в опе­рации у Дюнкерка, 6 эсминцев, 8 войсковых транспортов, сторожевой корабль, 5 минных тральщиков, 17 рыболов­ных судов, госпитальное судно и 188 малых судов и ка­теров было потоплено и примерно такое же количество повреждено.

238

О Г Л А В Л Е Н И Е

ПРЕДИСЛОВИЕ…..1

Глава первая. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ……8

Глава вторая. НАПРАВЛЕНИЕ ГЛАВНОГО УДАРА……12

Глава третья. НАЗНАЧЕНИЕ РАМСЕЯ…..18

Глава четвертая. ТРИ ОШИБКИ….20

Глава пятая. НЕДЕЛЯ ПЕРЕД ОПЕРАЦИЕЙ „ДИНАМО"…..31

Глава шестая. БУЛОНЬ И КАЛЕ….36

Глава седьмая. ВОСКРЕСЕНЬЕ, 26 МАЯ….42

Глава восьмая. ПОНЕДЕЛЬНИК, 27 МАЯ…48

Глава девятая. ВТОРНИК, 28 МАЯ…53

Глава десятая. СРЕДА, 29 МАЯ…58

Глава одиннадцатая. ЧЕТВЕРГ, 30 МАЯ….65

Глава двенадцатая. ПЯТНИЦА, 31 МАЯ….70

Глава тринадцатая. СУББОТА, 1 ИЮНЯ….74

Глава четырнадцатая. ВОСКРЕСЕНЬЕ, 2 ИЮНЯ….76

Глава пятнадцатая. ПОНЕДЕЛЬНИК, 3 ИЮНЯ….79

Глава шестнадцатая. ТРИУМФ И НЕУДАЧА ГЕРМАНСКОЙ АРМИИ…82

Глава семнадцатая. УСИЛИЯ БЕЛЬГИИ….86

Глава восемнадцатая. КРУШЕНИЕ ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИИ…..90

Глава девятнадцатая. УСПЕХ АНГЛИЧАН….99

 

[1] Уланский полк — традиционное название легкого меха­низированного полка, предназначенного для разведывательных и прикрывающих действий. — Прим. ред.

 

 

[2] Верховный военный совет — консультативный орган союзников. Создан в сентябре 1939 г. В состав Совета входили премьер-министры, начальники генеральных штабов и главнокоман­дующий союзными войсками. — Прим. ред.

[3] Оборона Великобритании на протяжении трех лет осуществ­лялась в чрезвычайно благоприятных для Англии условиях, когда основная масса сухопутных сил и авиации Германии использовалась против Советской Армии. Поэтому Дивайн кривит душой, утверж­дая, что Великобритания в эти годы стояла «перед лицом более ре­альной и более непосредственной угрозы, чем предполагалось». — Прим. ред

⇐ Предыдущая12345678910

Поделиться: