Властные полномочия и взаимозависимость в международных отношениях

Давая критическую оценку марксизму, П. Хинце (1975: 159) указывал, что центральное место в исторической социологии реализма занимает рассмотрение вопроса о влиянии государственного устройства на отношение к войне. Для реалистов и неореалистов подобное развитие в социологии может означать лишь устарелое признание тех вопросов, которые десятилетиями занимали центральное место в подходах, ориентированных на государство.

Однако пока трудно сказать, считаются ли изменения в рамках социологии триумфом неореализма. Многие исследователи в области международных отношений заинтересованы в изучении исторической социологии, поскольку она направлена непосредственно на долгосрочную перспективу. Они выступают против излишнего «презентизма», то есть акцентирования внимания исключительно на современных событиях. Также они не признают за неореализмом определения долгосрочных преобразований в

 

[144]

мировой политике лишь на основе различий между анархическими и иерархическими системами без детального изучения международных отношений. Они выступают против тенденции переложения характеристик современной вестфальской системы международных отношений на все предыдущие (Buzan, Jones and Little 1993; Buzan and Little 2000).

В качестве альтернативного примера можно назвать подход, учитывающий на протяжении тысячелетий многообразие исторических и культурных аспектов между различными типами государственной власти, включая племена, государства и империи (Ferguson and Mansbach 1996: introduction). При этом особое внимание уделяется второстепенному анализу в международных отношениях того, что в заданный момент любое политическое взаимодействие ограничено особенностями идентичности и предпочтениями людей (Ferguson and Mansbach 1996: 23). Этот подход подчеркивает, что коллективные идентичности и предпочтения способствовали развитию новых форм правления, формируя тем самым отличительные особенности осуществления внешних сношений. Причем подобные процессы не исключены и в будущем. Аналогичная оценка исторических изменений также проявляется в некоторых других работах реалистов, занимающихся вопросами осуществления власти и характера взаимозависимости.

Также следует остановиться на вопросе о том, как сменявшие друг друга великодержавные гегемонии в течение тысячелетий впутывали людей во все более широкие структурные изменения и процессы. При этом в социологических работах делается акцент на роли государства в содействии долгосрочной глобализации человеческого общества (Mennell 1990). Одна из главных целей такого анализа заключается в объяснении того, как такое недавнее европейское изобретение как суверенное государство Позднего Средневековья стало доминирующей формой политической организации во всем мире. Активное распространение западного влияния заставило многие общества, находящиеся на периферии, создать аналогичные государственные структуры для противостояния внешним игрокам (Modelski 1978, Gilpin 1981: Chapter 3). Некоторые сторонники реализма утверждают, что любому убеждению о постоянстве современного государства должны быть противопоставлены наметившиеся в течение последних нескольких столетий тенденции к более широкой исторической перспективе. Таким образом, преемственность гегемоний, раньше доминировавшая в мировой политике, может быть заменена возвратом к историческому опыту человечества о расцвете и крушении империй (Gilpin 1981: 144ff).

Этот подход во многом согласуется с утверждением К. Уолтца о том, что международная политика на протяжении тысячелетий фундаментально не изменилась. Однако она преимущественно нацелена на реалистические обобщения, основанные на наблюдениях за историческим опытом (Gilpin, 1981; see also Kaufman, Little and Wohlforth 2007 on analysing the balance of power in world history). Для объяснения международных политических трансформаций анализ охватывает такие разнообразные явления, как технологические

 

[145]

 

инновации, взаимосвязь между уровнем политической организации и так называемыми предпочтениями политических институтов, уровнями экономической эффективности или конкурентоспособности. Явное отличие от положений марксизма о неравномерном развитии капитализма можно найти в труде Фукидида «История Пелопоннесской войны», где автор подчеркивает важность неравномерного роста государственной власти для учета международных политических изменений (Gilpin 1981: 98).

Структурный реализм - это второй подход, используемый для определения международных систем в мировой истории. Он в целом согласуется с анализом Л. Уолтца о глобальной политике, а также обобщает широкие наблюдения за историческим опытом. Этот анализ рассматривает произошедшие за длительный промежуток времени изменения в возможностях взаимодействия, то есть изменения в характере взаимосвязей между политическими единицами и в их интенсивности (Buzan and Little 2000; 2002: 104-5). В связи с тем, что К. Уолтц подчеркивает первичность геополитических сил, данный подход свидетельствует о развитии структурной взаимосвязи, в частности, учитывая приобретенное недавно беспрецедентное влияние экономических связей на мировую политику. Причем существенное значение имела соответствующая международная обстановка (см. также Gilpin 1981: Chapter 2). На основе этого в уровнях коллективной организации международных систем произошли существенные изменения. Современные государственные системы произошли от своих предшественников относительно своего институционального формирования. В качестве примера выступают совместные усилия по сохранению баланса сил и соблюдению других основ международного сообщества, таких как дипломатия, международные организации и международное право (Linklater and Suganami 2006).

Заключительным комментарием является то, что структурный реализм привлек внимание к изучению совершенно нового направления в истории человечества, которое признает широко распространенные универсальные нормы человеческого равенства (Buzan and Little 2000: 340; см. также Crawford 2000: 393). Такие изменения в области нормативной базы нашли свое особое отражение в современном состоянии всеобщей культуры прав человека и международного уголовного права. Они также признаются в качестве ключевого элемента в понимании других отличительных характеристик современной мировой политики. Среди таких следует назвать делегитимацию колониализма и рабства, два явления, которые были распространены в истории международных отношений (Crawford 2002). Изменения принципов международной законности заслуживают должного признания за проведение параллелей между исторической социологией и международными отношениями. Однако они не занимают центрального положения в подходах, сосредоточенных на изучении влияния материального производства и/или принудительных полномочий (see Watson 1992: 208-9, Buzan and Little 2002: 29; Clark 2005).

 

[146]

Система и общество

 

Подводя итог вышеизложенному, исторические социологи пытаются объяснить те явления, которые неореалисты определяют как неподлежащие исследованию. В частности, они занимаются изучением следующих вопросов: как суверенные государства, которые занимают лидирующие позиции в современной мировой политике, заменили сложные взаимозависимости между национальными и международными представителями власти, существовавшими в эпоху Средневековья; как такие объединения приобрели признание сначала в Европе, а затем во всем мире; существует ли взаимосвязь между становлением государства и ростом промышленного капитализма и капиталистической экономики в глобальном масштабе; и, наконец, как изменения в сфере властных полномочий и производства связаны с меняющимися представлениями о легитимности во внутренней и международной политике.

Главная задача Английской школы международных отношений и конструктивизма состояла в снижении значимости материальных сил в реализме. Так, подчеркивалась особая важность духовной сферы и, в частности, изменения в нравственности и культуре. Различия между международными системами и обществами по мнению Х. Булла, которые освещались в главе 4, разъясняют подход Английской школы. Несмотря на то, что для международных систем характерна геополитическая конкуренция и многочисленные военные столкновения, международные сообщества основаны на общих ценностях, интересах и институтах власти. Попытки объединения международных отношений и исторической социологии часто игнорируются отечественными историческими социологами. Это можно объяснить тем, что члены Британского комитета по изучению международной политики еще не завершили исследование систем государств на основе сравнительной социологии, начатое ими в еще 1960-е годы (Dunne 1998: 124ff). М. Уайт (1977) в лучшей степени обобщает эту инициативу. Он составил программу, которая бы не только проводила параллели между особенностями борьбы за власть, но и между представлениями о международном порядке и мировом сообществе в разных государствах-системах, особенно на основе древнегреческих, древнекитайских и современных примерах. Он предположил, что такое изучение поможет выявить соответствующие долгосрочные закономерности развития, а именно тенденцию к олигополизованности власти в руках нескольких государств или одного государства, которое превратило государственную систему в универсальную. Не учитывая столь высокого значения войны и геополитики в каждую историческую эпоху, этот подход также подчеркивал решающую роль нравственных и культурных сил в международных сообществах (глава 4).

А. Уотсон (1992) является главным представителем предложенной Британским комитетом социологии системы государств. Этот подход обеспечивает всесторонний обзор международных отношений со становления первых месопотамских городов-государств около пяти с половиной тысяч назад

 

[147]

 

до современного глобального экономического и политического порядка. Эффект маятника, который занимает центральное место в этом подходе к определению международной истории, подразумевает чередование тенденций монополизации в системах государств и дезинтеграционных сил в мировых империях (Watson 1992: 252ff). Основная идея связана с тем, что согласно неореализму различия между анархической и иерархической системами скрывают основные особенности соотношения сил в мире. Они варьируются от особого, исключительного состояния, в котором мир разделен между отдельными государствами, уважающими равенство друг друга, до гегемонии, где одно государство или группа государств определяют поведение на международной арене всех других игроков, и господства, при котором одно государство или группа государств занимаются как внутренними, так и внешними вопросами других сообществ. Империи заканчивают этот перечень (Watson 1992: 13ff). На основе данной классификации, А. Уотсон утверждает, что на протяжении большей части международной истории основные представления об оформлении власти находились преимущественно между двумя крайностями – между империей и приблизительным равенством.

Рассмотрение непосредственно формы представления власти открывает новую страницу в развитии Английской школы международных отношений, ее более структурированном оформлении, при котором уменьшается значение традиционных проблем по сравнению с нравственными и культурными аспектами мировой политики (см. также Buzan 2004). Более ранние вопросы, связанные с эволюцией принципов легитимности были возрождены в трудах конструктивистов, а также в других подходах, занимающихся изучением взаимодействия международного и мирового сообщества (глава 4, Clark 2005, 2007; Clark and Reus-Smit 2007). Центральными были две основные темы: правила, определяющие легитимного члена международного сообщества, и нормы, устанавливающие степень законного и противоправного поведения (Reus-Smit 1999: 30). Сосредоточение внимания на нравственной цели государства в разных международных системах и анализ того, как современные концепции суверенитета изменились в ответ на меняющиеся принципы легитимности, являются важными дополнениями идеи А. Вендта. Он считает, что «анархия – это то, что государства делают из неё» (Reus-Smit 1999; Philpott 2001; Wendt 1992). Однако возникает проблема пренебрежения ролью нравственных сил и глобальных норм.

 

⇐ Предыдущая16171819202122232425Следующая ⇒

Поделиться: