ГЛАВА 12. СМЕРТЬ ПРЕДАТЕЛЯ

 

Фогнер видел, что партизаны расширяют действия. Ему каждый день докладывали о потерях, причиненных ими. Порой эти потери были весьма значительны. Нужно было немедленно что-то предпринимать. Он помнил посещение полковника и его последние слова: «Нужно действовать, обер-лейтенант, иначе партизаны сыграют с вами злую шутку. Больше смелости и решительности! »

И у Фогнера родился план. Однажды Цвигель доложил ему, что среди задержанных есть человек, который может, по его мнению, быть полезным. Фогнер решил лично познакомиться с задержанным. Допрашивали его поздно вечером.

Ввели человека лет тридцати. На пороге тот осмотрелся, пугливо пошарил взглядом по комнате.

– Кто такой? – спросил комендант.

– Фурсин я, Иван Афанасьевич, из Черепети.

– Сюда как попал?

– Пять дней уже сижу. А за что, сам не знаю… Ей-богу, не знаю, – Фурсин стоял, опустив плечи и голову, только изредка поднимал испуганные глаза.

– Не знаешь? Память короткая. Ну-ка, Цвигель, напомни ему, за что он попал в комендатуру.

– За невыполнение приказа. Теплые вещи не сдал. У него дома нашли полтора десятка армейских валенок. Украл, наверно…

– А ты знаешь, что за это бывает? – прервал Фогнер Цвигеля.

Фурсин поднял голову и молча покачал ею.

– Не знаешь? – усмехнулся комендант. – За укрывательство военного имущества от немецкого командования – расстрел. Понятно?

При слове «расстрел» Фурсин встрепенулся, сделал шаг вперед, но потом голова его опустилась еще ниже, глаза испуганно забегали по комнате, руки затряслись. Цвигель наклонился к Фогнеру и, качнув головой в сторону Фурсина, зашептал: «Трус. Из-за шкуры своей на всё готов! »

«Правильно, трус», – подумал комендант и решил, что Фурсина можно использовать. Как раз в этот момент план родился в окончательном виде. Фогнер сел за стол и проговорил безразличным тоном:

– Да, придется расстрелять. Как это, может быть, ни печально. Приказы существуют для того, чтобы их выполнять. – Резко встав, он подошел к окну, посмотрел в бархатную пустоту неба, где сверкающими точками дрожали далекие звезды. Несколько секунд молчал, а потом продолжал задумчиво:

– Жизнь… Как все-таки она хороша. Чего не сделаешь во имя её. Все отдашь. Второй жизни не бывает…

В нужный момент Фогнер умел быть артистом. Постояв у окна еще с минуту, комендант вернулся к столу и строго посмотрел на Цвигеля:

– Итак, Цвигель, завтра приведете приговор в исполнение. Нечего с ним церемониться!

Фурсин упал на колени.

– Не губите! Все сделаю, только жизнь сохраните!.. Все сполна сделаю…Не губите! Жена, дети малые…

Фурсин разрыдался. Комендант понял, что его план близок к осуществлению. Через полтора часа Фурсин снова был в подвале комендатуры. Он согласился выполнить задание.

В полдень немцы конвоировали группу арестованных к трактору около оврага. Приговоренных охраняли четверо, среди них был Цвигель. «Сам жирный дьявол повел», – говорили горожане.

Но возле трактора произошло что-то неожиданное. Один из приговоренных вдруг стремительно бросился на конвоира, повалил его и, вырвав автомат, бросился бежать. Немцы в первый момент оторопели. Когда же опомнились и начали стрелять, беглец был уже далеко, и в него не попали. Цвигель раскричался на конвоира, что-то пробормотал об отправке его на фронт, но настоящего преследования не организовал. Фурсин убежал. Остальных расстреляли.

 

Воронцов любил во всем аккуратность и порядок, был всегда чисто выбрит, подтянут и не выносил нерях. «Не уважаете вы свое партизанское звание», – говорил он таким людям.

– Ну, Шурик, собирайся в дозор, – сказал Воронцов.

– Да я, Василий Ильич, готов, как штык. – Шура взглянул на Воронцова, поправил ремень и шапку.

– Говоришь, готов? – окинул Воронцов строгим взглядом разведчика. – Посмотрим. А сапоги в грязи. Кто тебе их чистить будет? Александр Македонский?

Чекалин посмотрел на свои сапоги и смутился. «Ну и Василий Ильич – все заметит», – подумал он.

– Ну-ка, Шурик, приведи себя в порядок. Не ленись. На службе находишься: Родине служишь…

Через час Чекалин и Воронцов уже лежали в секрете. День выдался ветреный, холодный, но дождя не было. Время тянулось медленно. Не вытерпел Василий Ильич, закурил, пряча цигарку в рукав пальто.

– А что, если фашисты заметят дымок да очередь автоматную пустят в нас? – Чекалин хитро улыбнулся.

– Не увидят: нету их поблизости. Не могу, Саша, без курева. Привык. Когда не куришь, в горле першит.

Но Шура уже не слышал Воронцова. Ему послышался хруст веток.

– Идет кто-то, – шепнул Чекалин, приподнимаясь и всматриваясь вперед.

– Да, какая-то живность спешит. Интересно только, в каком образе она: в зверином или в человечьем.

Фурсин продирался сквозь кустарник. Он уже потерял надежду встретить партизан. «Ты пойдешь и найдешь партизан», – все еще звучал в его ушах голос Фогнера. Фурсин боялся ослушаться коменданта – иначе смерть. «Жить, жить…» твердил он. – «Любой ценой, но жить…только бы партизаны поверили». В это время на его пути вырос Василий Ильич.

– Стой! – автомат Воронцова уставился на Фурсина. – Куда идешь-бредешь?

Фурсин остановился.

– Партизаны?

– А ты, мил человек, кого ищешь? – сощурившись спросил Воронцов.

– Партизан и ищу, от немцев я убежал. Меня вели на расстрел. Выбрал момент и, как видите, удачно. Как я рад!

– Да, убежал ты удачно. Другим так не удается, – недоверчиво протянул Воронцов.

– Василий Ильич, давайте я его отведу в отряд.

Шура встал и, отряхнувшись, приготовился идти.

– Погоди, куда спешишь? Ты ж на посту. Ложись. И ты тоже ложись, – сказал незнакомцу Воронцов.

Фурсина привели в отряд на рассвете, когда секрет снимался до вечера. Он шел с завязанными глазами, спотыкаясь и нервничая.

– Какой, однако, ты нервный, – заметил Воронцов.

– Застенки, пытки, истязания любого доведут…

Фурсина поместили в землянке. Воронцову велели познакомить новичка с условиями партизанской жизни, местностью. К ним часто приходил Чекалин. Дня через два, когда Фурсин освоился и неплохо ориентировался на местности, он зашел к Жукову и попросился в разведку.

– Местность знаю хорошо, – уговаривал он комиссара, – хочется делом доказать свою преданность, с немцами свести счет.

Такая поспешность комиссару не понравилась.

– Ане рановато ли? Ты у нас всего два дня. Обживись, а тогда… А тогда видно будет – без дела не останешься.

Тень недовольства пробежала по лицу Фурсина.

– Не доверяете? Я жизнью рисковал, пробираясь к вам, а вы… Эх, да что говорить! Обидно, – он отвернулся.

«Что ж, испробую его на деле, хотя бы на небольшом. А там, может быть, неплохим партизаном станет», – подумал Жуков.

Фурсина вместе с Козыревым послали в дозор. Обычно партизаны находились на посту до утра, а затем без смены приходили назад. Но на этот раз пришлось через час подменить Козырева. Воронцов, уже после того как Фурсин и Козырев ушли, побывал у комиссара и поделился мыслями насчет Фурсина.

– Уж очень любопытен; все ты ему расскажи – где, что, как. Даже карту местности пытался начертить. Рановато его на дело посылать, – заключил Воронцов.

– Вот ты и смени Козырева, понаблюдай за Фурсиным. Ты ему не доверяешь, но факты нужны, а их нет.

– Так-то так, товарищ комиссар. Но не лежит у меня душа к нему… Любопытен сверх меры.

Козырев вернулся в отряд, а Воронцов залег рядом с Фурсиным. Молчали. Тишина леса ничем не нарушалась.

– До рассвета далеко? – спросил Фурсин, поеживаясь от холода.

– Часа три, – лениво ответил Воронцов. – Время пройдет незаметно, глядишь, и дома. Около печурки погреемся.

– Ой, живот подвело, оправиться пойду, – неожиданно пробормотал Фурсин.

– Иди. Не помирать же от живота, – пошутил Воронцов, а сам насторожился: «Неспроста это».

Воронцов проследил путь напарника, а потом отполз от дерева, возле которого лежал, и приподнялся. Неожиданно через прореху в лохмотьях облаков выглянула луна, всего на секунду, но эта секунда многое открыла Василию Ильичу.

С ножом в руках Фурсин полз к тому месту, где только что лежал Воронцов: «А-а, – подумал Василий Ильич, – так вот ты какая птичка! Меня на тот свет отправить думаешь? Не выйдет! Мне еще и на этом неплохо живется! »

– Руки вверх! – скомандовал Воронцов.

Фурсин метнулся в сторону, побежал. Луна, как назло, скрылась. «Эх, подвела, появилась вовремя, а скрылась некстати, – подумал Воронцов. – Уйдет. Подмога нужна».

Воронцов выстрелил. Выстрел поднял на ноги весь лагерь. Партизаны приготовились к обороне. На помощь прибежали Дмитраков и Чекалин. Воронцов не стал преследовать предателя по лесу. У него созрело иное решение.

Через час все четверо по заброшенной лесной тропинке пробирались к городу. Они решили поймать Фурсина, поняв план предателя.

Обе дороги, ведущие в город, были захвачены партизанами. Чекалин и Воронцов лежали, не шелохнувшись. Дорога еле угадывалась сквозь густую придорожную траву. От напряжения и усталости у Шуры ныло плечо, хотелось спать. Солнце ласково согревало щеку. Начинался день – новый боевой партизанский день...

– Не устал? – спросил тихо Василий Ильич.

– Нет, что вы, дядя Вася.

– Немного осталось ждать. Или мы, или Захаров с Дмитраковым обязательно прихлопнем гада ползучего.

Вдали показалась легковая автомашина. Когда поравнялась с оврагом, из него появился человек. Он что-то кричал и махал руками. Машина остановилась, оттуда вышли офицер и солдат. Они молча ждали приближающегося незнакомца. Это был Фурсин.

Посовещавшись, немцы оставили с Фурсиным одного солдата, а сами отправились дальше.

– Может уйти, нужно брать сейчас.

Воронцов пополз к дороге. Шура за ним. В молчании проползли несколько метров. Немец и Фурсин шли по направлению к городу. Фурсин что-то пытался объяснить жестами, но немец его не понимал.

– Давайте сзади нападем на них, – предложил Шура.

– На дороге опасно, – ответил Воронцов и вдруг перестал ползти. Разведчикам не повезло: от города шли грузовая автомашина, за ней другая. Следом двигались два легких танка, наполняя окрестность шумом и грохотом. Медлить было нельзя. Предатель мог уйти. «Нужно бить наверняка, – пронеслось в голове Воронцова. – Танки грохочут – это на руку. Выстрела слышно не будет».

– Саша, целься лучше. Одним выстрелом сними подлеца.

– Только подожди, когда танки будут рядом с ними.

Чекалин поудобнее лег, прицелился. Когда головной танк был в трех-четырех метрах от Фурсина, он выстрелил. Предатель взмахнул руками и рухнул прямо под гусеницы танка.

 

Жуков провел по лбу рукой: в землянке было жарко.

– Пришлось бежать, говорите? Струсили? – но глаза его улыбались. – Разве партизаны бегут с поля боя? – под общий смех всех собравшихся в землянке закончил он.

Шура хотя и понимал, что комиссар шутит, но немного обиделся. Трудно пришлось тогда у дороги. Когда Фурсин упал и был задавлен первым танком, второй остановился и открыл огонь. Пули роем пели над головой Шуры и Воронцова. Если бы немцы знали, что партизаны лежат совсем рядом, то вряд ли Шура услышал бы сегодняшнюю шутку, но немцы стреляли в сторону леса...

Комиссар подошел к Чекалину, похлопал по плечу и спросил:

– Может, разведчиком надоело или страшновато? Ведь все время со смертью в прятки играешь. Скажи прямо, что на душе лежит, а то заменим, будешь лагерь охранять. Ну, как?

Шура посмотрел на комиссара. Он не сразу догадался, шутит или говорит он всерьез. Но потом увидел улыбающиеся глаза Жукова.

– Воевать так воевать: пишите меня на кухню, картошку чистить, – шуткой ответил он.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: