Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Глава 14. РЕВНОСТЬ КАРДИНАЛА
Кардинал, однако, увидел, что три ночи прошли одна за другой совсем не так, как те, которые без конца воскресали в его памяти. Ни от кого никаких известий, никакой надежды на встречу! За полдня он десять раз посылал за графиней де ла Мотт к ней на дом и десять раз в Версаль. Десятый курьер, наконец, привез к нему Жанну, которая следила там за Шарни и королевой и в душе с удовлетворением отметила нетерпение кардинала, коему в скором времени она будет обязана успехом своего предприятия. При виде ее кардинал взорвался. — Как? — заговорил он. — Вы так спокойны? Как? Вы знаете, какие мучения я терплю, и вы, вы, называющая себя моим другом, допускаете, чтобы эти мучения продолжались до самой смерти? — Ваше высокопреосвященство! Будьте любезны, запаситесь терпением, — отвечала Жанна. — То, что я делала в Версале, вдали от вас, куда полезнее, чем то, что делали здесь вы, поджидая меня. — Но в конце-то концов... любит она меня хоть немного? — Дело обстоит куда проще, ваше высокопреосвященство, — отвечала Жанна, указывая кардиналу на стол и на все, необходимое для писания. — Садитесь сюда и спросите ее сами. Он в самом деле написал; он написал письмо такое пылкое, безумное, полное упреков и компрометирующих уверений, что, когда он кончил письмо, Жанна, следившая за его мыслью до самого конца, до его подписи, сказала себе: «Сейчас он написал то, что я не осмелилась бы продиктовать ему». Она взяла запечатанную записку, позволила его высокопреосвященству поцеловать себя в глаза и к вечеру вернулась домой. Дома, раздевшись и освежившись, она погрузилась в раздумье. Еще два шага, и она достигнет цели. Письмо кардинала отняло у него всякую возможность обвинить графиню де ла Мотт в тот день, когда она вынудит его уплатить за ожерелье. А если допустить, что кардинал и королева увидятся, чтобы поговорить об этом друг с другом, то разве осмелились бы они погубить графиню де ла Мотт — обладательницу столь скандальной тайны? Королева не стала бы поднимать шум и поверила бы в ненависть кардинала; кардинал поверил бы в кокетство королевы; если бы и состоялся спор при закрытых дверях, то графиня де ла Мотт, которая оказалась бы под подозрением, но не более, воспользовалась бы этим предлогом, чтобы покинуть родину, с кругленькой суммой в полтора миллиона. Но одного письма было недостаточно, чтобы организовать всю эту систему защиты. У кардинала превосходный слог. И он напишет, вероятно, еще семь или восемь раз. Ну, а королева? Кто знает — уж не кует ли она вместе с де Шарни оружие против Жанны де ла Мотт? Такое великое множество опасностей и уловок вели, в худшем случае, к побегу, и Жанна заранее строила лестницу. Во-первых, срок платежа и разоблачение, к которому прибегнут ювелиры. Королева обратится прямо к де Роану. Каким же образом? Через посредство Жанны, это неизбежно. Жанна предупредит кардинала и предложит ему заплатить. В случае отказа — угроза опубликования писем; он заплатит. Деньги заплачены — опасность миновала. Что же касается огласки, то тут остается решить вопрос всей интриги. Об этом беспокоиться нечего. Полтора миллиона — слишком низкая цена чести королевы и князя Церкви. Жанна рассчитывала, что, вне всякого сомнения, получит три миллиона, если захочет. А почему Жанна была так уверена в решении вопроса всей, интриги? Дело в том, что кардинал был убежден, что три ночи подряд виделся с королевой в версальских боскетах, и никакие силы в мире не могли бы доказать ему, что он заблуждался. Дело в том, что существовало единственное доказательство этой мошеннической проделки, доказательство живое, неопровержимое, и вот это-то доказательство Жанне необходимо было заставить исчезнуть с поля боя. Дойдя в своих размышлениях до этого пункта, она подошла к окну и увидела, что на балконе стоит Олива, снедаемая тревогой и любопытством. «Мы обе…», — подумала Жанна, приветствуя свою сообщницу. Графиня сделала Оливе условный знак, чтобы вечером та спустилась. Наступил вечер, и Олива спустилась. Жанна поджидала ее у дверей. Они поднялись по улице Сен-Клод до пустынного бульвара и сели в экипаж. Олива начала с того, что осыпала Жанну поцелуями, — та возвратила их ей с лихвой. — Ох, как я скучала! — воскликнула Олива. — Я вас искала, я вас призывала! — Я никак не могла прийти к вам, дружок: я подверглась бы сама и подвергла бы вас слишком большой опасности. — Как так? — спросила удивленная Николь. — Вы же знаете: я ведь говорила вам о том офицере — у него не все дома, но он очень мил; он влюблен в королеву, на которую вы немного похожи. — Да, я знаю. — Я имела слабость предложить вам невинное развлечение: позабавиться и подурачить бедного малого, заставив его поверить в каприз королевы. — Увы! — вздохнула Олива. — Я не стану напоминать вам о двух наших первых ночных прогулках в Версальском парке в обществе этого бедного малого. Олива снова вздохнула. — Подождите: это еще не беда… Вы дали ему розу, вы допустили, чтобы к вам обращались: «Ваше величество», вы дали ему целовать руки — это ведь только шалости. Но… Милая Олива! Это как будто еще не все. — Как?.. — покраснев, пролепетала Олива. — В каком смысле... не все? — Состоялось третье свидание, — отвечала Жанна. — Да, — нерешительно произнесла Олива, — вы это знаете: ведь вы там были. — Казалось, что он опьянен, ошеломлен, что он потерял голову, он хвастался, что получил от королевы неопровержимое доказательство взаимной любви… Решительно, этот несчастный малый сошел с ума! — Боже мой! Боже мой! — прошептала Олива. — Мы имели дело с сумасшедшим, другими словами — с человеком, который ничего не боится и ничего не щадит. Пока речь шла о подаренной розе и о поцелуе руки… что ж, на это возразить нечего: у королевы есть розы в ее парке и есть руки, которые в распоряжении всех подданных, но если правда то, что было во время третьего свидания… Ах, дорогое дитя мое, я перестала смеяться с тех пор, как мне пришла в голову эта мысль! Олива от страха стиснула зубы. — Что же теперь будет, мой добрый друг? — спросила она. — Прежде всего будет то, что вы не королева, насколько мне известно, по крайней мере. — Да. — И что, узурпировав сан ее величества, чтобы совершить... легкомысленный поступок… — Так что же? — Да то, что это называется оскорблением величества. А виновных в этом увозят очень далеко. Олива спрятала лицо в ладонях. — Ну а потом, — продолжала Жанна, — так как вы не совершили того, чем он хвастается, вы сможете это доказать. За два первых легкомысленных поступка двоих приговорят к четырем годам тюрьмы и к изгнанию. — Тюрьма! Изгнание! — вскричала перепуганная Олива. — Это неизбежно. Но я, как всегда, приму все меры предосторожности и укроюсь в убежище. — Вы не можете спасти меня, — с отчаянием сказала Олива, — ведь вы тоже погибли. — В глуши Пикардии у меня есть клочок земли, ферма, — сообщила Жанна. — Если бы мы могли добраться до этого укрытия никем не замеченными, то, быть может, мы получили бы шанс на спасение! — Я уеду, когда вам будет угодно, — сказала Олива. — Подождите, пока я подготовлю все для успеха дела. Спрячьтесь и не показывайтесь даже мне. — Да, да, даю вам слово, дорогой друг! — А для начала давайте вернемся к себе — мы уже обо всем переговорили. — Давайте вернемся… А сколько времени понадобится вам на приготовления? — Не знаю. Но обратите внимание на одну вещь: отныне до дня вашего отъезда я не буду показываться в окне. А если вы меня увидите, знайте, что в тот же день состоится отъезд и будьте готовы. — Хорошо. Спасибо, мой добрый друг! Глава 15. БЕГСТВО Олива исполнила то, что обещала. Жанна сделала то, что обещала. На следующий день после свидания с Оливой она часа в два показалась в окне, чтобы дать знать мнимой королеве, что время настало и что вечером она должна быть готова к бегству. На церкви Апостола Павла пробило одиннадцать часов. Порывы заунывного ветра с реки время от времени долетали до улицы Сен-Клод, когда Жанна приехала на улицу Святого Людовика в почтовой карете, запряженной тройкой сильных лошадей. На козлах помещался закутанный в плащ человек, который указывал путь форейтору. Человек хотел было что-то сказать хозяйке. — Пусть карета подождет здесь, дорогой господин Ре-то, — сказала Жанна, — получаса хватит на все. Я приведу сюда кое-кого, кое-кто сядет в карету, и вы, платя двойные прогоны, доставите эту особу в маленький домик в Амьене. Рето сел в карету на место Жанны, а Жанна легким шагом дошла до улицы Сен-Клод и поднялась к себе. Все спало в этом невинном квартале, Жанна зажгла свечу — свеча на балконе должна была послужить Оливе сигналом, чтобы та спустилась. «Это девица осторожная», — сказала себе графиня, увидев, что в окне света нет. Жанна встала и трижды подняла и опустила свечу. Безуспешно. Но ей показалось, будто она услышала вздох или еле слышно произнесенное слово «да», под балконом. «Она спустится без света, — сказала себе Жанна, — это недурно». Никто не появлялся. Жанна спустилась к двери, находившейся напротив темного окна. «Должно быть, эта распутница заболела и не может двигаться, — сказала себе Жанна, в ярости комкая манжеты. — Неважно! Живая или мертвая, вечером она уедет!» Она побежала вниз по лестнице со стремительностью преследуемой львицы. В руке она держала ключ, который столько раз доставлял Оливе ночную свободу. Вставив ключ в замочную скважину двери особняка, она остановилась. «А если там, наверху, кто-то сидит подле нее? — подумала графиня. — Но без опасностей не совершается ни одно великое дело! А смелому никакая опасность не страшна!» Она повернула ключ в тяжелом замке, и дверь отворилась. Ни звука, ни света, никого. Она поднялась на площадку апартаментов Николь. Жанна тихенько поцарапалась в дверь. — Откройте! Откройте! — прошептала она. Дверь отворилась, и поток света залил Жанну, очутившуюся лицом к лицу с мужчиной, державшим трехсвечный канделябр. Она дико закричала и спрятала лицо в ладонях. — Графиня де ла Мотт! — вскричал мужчина с восхитительным в своей естественности удивлением. — Господин Калиостро! — прошептала Жанна. Она шаталась и была близка к обмороку. — Чему я обязан честью вашего посещения, сударыня? — твердым голосом спросил он. — Сударь… — пролепетала интриганка; она не могла отвести взора от глаз графа. — Я пришла... я пришла... к… Тут Калиостро устремил на еле стоявшую Жанну взгляд, в котором сверкали молнии. — Сударыня, — заговорил он, — я читаю во мраке, но чтобы читать хорошо, мне необходима помощь. Соблаговолите ответить на следующие вопросы. Почему вы пришли ко мне сюда? Я здесь не живу. Вы не отвечаете? — спросил он дрожавшую графиню. — Что ж, я приду на помощь вашему разуму. Вы вошли сюда с помощью ключа, который я нащупываю у вас в кармане, — вот он. Вы пришли сюда к молодой женщине, которую я спрятал у себя из жалости. Жанна пошатнулась, как вырванное с корнем дерево. — Ах, может быть, вы не знаете, что она уехала? — спросил Калиостро. — А ведь вы помогали ее похитить. — Помогала похитить?.. Я? Я? — в отчаянии вскричала Жанна. — Кто-то ее похитил, а вы обвиняете в этом меня? — Больше того: я вас в этом убеждаю, — произнес Калиостро. — Докажите! — с наглым видом сказала графиня. Калиостро взял со стола бумагу и протянул ей: «Сударь! Мой великодушный покровитель! — гласило письмо, адресованное Калиостро. — Простите меня за то, что я вас покидаю, но прежде всего я люблю Босира. Он пришел за мной, он меня увозит, я следую за ним. Прощайте! Примите уверения в моей признательности». — Босир!.. — произнесла ошеломленная Жанна. — Босир… Но ведь он не знал адреса Оливы! — Ну еще бы, сударыня! — молвил Калиостро, протягивая ей другую бумагу, которую он вытащил из кармана. — Возьмите. Я поднял эту бумагу здесь, когда пришел с визитом, как я это делал ежедневно. Должно быть, она выпала из кармана Босира. Трепещущая графиня прочитала: «Господин де Босир найдет мадмуазель Оливу на улице Сен-Клод, на углу бульвара; он найдет ее и увезет немедленно. Пора! Этот совет дает самая искренняя подруга». — О-о! — скомкав бумагу, простонала графиня. — И он увез ее, — холодно сказал Калиостро. — Но кто же написал эту записку? — спросила Жанна. — По-видимому, вы, ведь это вы — искренняя подруга Оливы. — Но как он вошел сюда? — воскликнула Жанна, с бешенством глядя на своего бесстрастного собеседника. — А разве нельзя войти с помощью ключа? — спросил Жанну Калиостро. — Но раз ключ у меня, значит, его не было у господина де Босира! — Если существует один ключ, значит, можно получить и второй, — глядя ей прямо в лицо, сказал Калиостро. — У вас есть убедительные доказательства, — медленно произнесла графиня, — у меня же нет ничего, кроме подозрений. — О, у меня они тоже есть! — подхватил Калиостро. — И они вполне стоят ваших, сударыня. С этими словами он отпустил ее. Она начала спускаться, но вдоль этой лестницы, которая была пустой и темной, когда она поднималась, теперь она обнаружила двадцать свечей и двадцать стоявших через некоторые промежутки лакеев, в присутствии которых Калиостро громко назвал ее десять раз: — Ее сиятельство графиня де ла Мотт! |
Последнее изменение этой страницы: 2019-04-10; Просмотров: 294; Нарушение авторского права страницы