Здесь все наваждение: и ты, и твоя дочь. Да только она ведь не твоя дочь. Ты что, не знаешь?

«Как это не моя? Вика не могла так со мной поступить! Она любит меня, я - ее. Нет, это обман, обман!».

Обман-обман-обман.... Здесь все вокруг один сплошной обман. Как ловко Бог нас всех надул, заморочил нам головы!

«Бред какой-то... Наваждение! Словно кто-то вселился, стараясь напугать до смерти».

Поворачивай назад. Тебе не справиться с ними.

«С кем! С кем не справиться»?!

С толпой придурков.

Виктор застонал, схватившись руками за голову, которая невыносимо болела.

«Что за черт! Эти голоса – голова сейчас лопнет от них. Наверняка галлюцинации. Света предупреждала».

Лес расступился, открыв обширную поляну, на которой то тут, то там темнели какие-то холмики. Не успел Виктор сделать по ней и десяти шагов, как трава впереди зашевелилась и приподнялась. Он замер на месте, а большой кусок дерна отодвинулся, обнажив черный провал, в край которого вцепились чьи-то волосатые руки. Не в силах пошевелиться от страха, Виктор смотрел, как оттуда вылезает какое-то существо. Оказалось, что это все-таки человек, голый до пояса. Его выпирающие ребра можно было при желании использовать как стиральную доску. Вслед за ним из-под земли полезли другие, истощенные и старые.

Виктор по-прежнему не делал ни единого движения - и они молча обступили его, но вплотную никто не подошел. Вряд ли стоило бояться этих дистрофиков...

Прямо напротив него стоял лысеющий мужчина с неестественно склоненной набок головой. Щека его будто приклеилась к плечу. Даже в предрассветных сумерках Виктор его узнал. Это был Пряников – вечный нытик и бывший школьный стукач.

- Женька... Ты? - неуверенно сказал Виктор. - Что это с тобой?

- Пустяки, - раздалось за спиной Виктора. - Здесь есть и не такие.

Его легонько похлопали по плечу и добавили:

- Вот так у нас, Витек. Принимай.

Виктор резко развернулся. Седой мужчина с черными кругами под глазами, улыбнувшись, протянул ему руку:

- Узнаешь старого знакомого, Сержант?

- Лис... - неуверенно сказал Краснов. - Серега Лис?..

- Он самый. Что, изменился?

Виктор молча кивнул и пожал руку другу детства.

 - Ты уж не обессудь, Сержант, - вяло сказал Лис. – Здесь у нас далеко не райские кущи. Иди, твоя дочь там, - он показал на темнеющий неподалеку кустарник. – С ней… все в порядке. Мы ее вынесли на воздух.

Подземные жители расступились, пропуская Виктора, рванувшегося вперед.

Ты сам виноват, Михаил. Сам виноват.

«Господи, какой еще Михаил?!”

Не придуривайся, ты сам знаешь.

«Знаю что? Боже, да что же это со мной?».

Виктор на бегу схватился за голову. Ему виделись чьи-то лица... лес... кладбище... замерзший пруд... Лопнула, погаснув, и разлетелась осколками лампочка... Опять кладбище... Чьи-то глаза... И вновь брызнувшие во все стороны осколки...

«Мозг хочет показать мне что-то очень важное. Но я не могу в этом разобраться! Или я схожу с ума? Нет! Не хочу! Нет!».

Из-за деревьев вышел огромный человек и, сделав несколько размашистых шагов, преградил Виктору путь к кустам. Он был на две головы выше Краснова, его грудь ходила ходуном, а ноздри раздувались.

Да уж. Ты вряд ли уживешься с ним. Вряд ли.

- Каждому воздастся свое, - тихо произнес великан. - Не рассчитывай здесь на помощь. Только не ты.

Тебе придется убить его, или он убьет тебя.

- Прочь с дороги! - заорал Виктор. - Пусти меня к дочке!

Великан молча шагнул в сторону, и Краснов помчался дальше.

Белое платьице он увидел сразу. Красные горошинки на нем выглядели капельками крови. Светланка лежала на боку и смотрела на отца пустым взглядом.

Виктор похолодел.

Присев на корточки, он гладил ее измазанное чем-то лицо, волосы, руки... Ее плечики подрагивали - но от того ли, что ей было холодно?

- Что же ты пережила, девочка моя? Что же ты пережила? – По лицу Виктора текли слезы.

- Бедный Михаил, в тебе столько зла. Бедный Михаил...

Виктор медленно поднял голову. В двух шагах от него стоял маленький мальчик, бледный и худой чуть ли не до прозрачности.

Бедный Михаил.

«Бедная Света».

Бедный Михаил.

 

* * *

Игорек Кузьмичев и Сергей Безродный не могли быть послушными. Им было всего по шесть лет. И даже в этом месте скопления ужаса и боли они иногда шалили и поступали по-своему, нарушая установленный здесь порядок. У них была свой маленький тайник в лесу, о котором, кроме них, знала только мама Игоря – учительница русского языка и литературы Наталья Павловна. Но она больше не пресекала то, что хотел сделать ее сын. С самого Начала, с самого первого дня она не принимала ничего всерьез, а, возможно, даже и не подозревала о том, что происходит здесь в реальности. Да и перехитрить ее было очень легко, чем Игорек и пользовался.

- Что ты сказал ей? – спросил Сергей.

- Сказал, что сегодня субботник. И мы убираем вокруг школы.

- Она тебе поверила?! Не хотел бы я очутиться сегодня возле школы.

Недалеко от них раздался детский плач.

Ребята остановились. Чтобы не оказаться возле школы, нужно продвигаться огородами. Всего чуть меньше десяти домов, и они доберутся до этого скупердяя Глэчика. Они догадывались, что «жирдяй» не все свои запасы отдал в общак. И теперь оставалось каких-то двести метров, чтобы в том убедиться. Только этот детский плач, – ведь он был как раз на пути к заветным закромам.

- Уля... - прошептал Игорек.

По деревне давным-давно ходили слухи о девочке, погибшей на лесопилке.

«Свистящий круг циркулярки прошелся по ее шее, вмиг отделив голову от тела».

«Ее кровь забрызгала и пол, и потолок, и доски. И потом ее ничем невозможно было смыть».

«Голова ее откатилась к двери, и раздался плач».

«И теперь душа маленькой Ули не успокоится ровно столько, сколько девочка должна была бы прожить, если бы не погибла».

«Много лет люди слышат, как плачет Уля, заставляя их сердца замирать от страха».

«И очень часто этот плач раздается перед чьей-нибудь смертью и во время похорон».

«Плач перед чьей-нибудь смертью... смертью... смертью...».

- Чепуха, - сказал Сергей, хотя и побледнел. - Говорят, кабаны тоже так плачут.

- И много ты здесь видел кабанов, тем более теперь? - спросил Игорек.

- Ну, не видел. Знаешь, что говорила мне бабушка? “Бойся живых, а не мертвых”.

- А моя бабуля говорила: “Береженого Бог бережет”.

- Ну-ну. Нам пройти-то осталось всего ничего. И уже не плачет никто.

Действительно, вокруг опять было тихо.

Игорь посмотрел на выглядывающий из-за деревьев “журавль”, охраняющий колодец Глэчика, и, поколебавшись, махнул рукой:

- Ладно, пошли.

Без помех добравшись с тыла до жилища скупердяя, ребята обследовали дворовый погреб - но там было пусто.

Однако они не собирались отступать, и поиски в доме увенчались успехом - еще один погреб обнаружился на кухне, под столом. Крышка его была прикрыта старым ковриком. Сергей решил прихватить коврик с собой - и увидел железное кольцо.

Теперь они сидели в тайнике и слизывали с пальцев вишневое варенье. Бочковых огурцов, о которых мечтал Игорек, там не оказалось, зато нашлись другие вкусности: моченые яблоки, арбузы, консервированные абрикосы, сливы...

- О! - воскликнул Игорь - Квашеная капуста!

Тут над их головами заскрипели половицы - и ребята испуганно притихли, задрав головы к открытому проему. Раздался стук переставляемой табуретки, а потом другой стук - ложки о тарелку, сопровождаемый громким чавканьем. Ребята боялись пошевелиться и так и сидели с банками в руках, обливаясь холодным потом.

Вновь застучала табуретка, заскрипели половицы - и все стихло.

Не сразу ребята осмелились выбраться наверх. Сергей вылез первым, прижимая к животу банку варенья, следом - Игорь с мочеными яблоками.

Прислушались - в доме не раздавалось ни звука. Они направились к выходу - и тут кто-то постучал в окно.

Ребята вздрогнули и испуганно переглянулись. Но страх все равно пересилило любопытство. Отодвинув тяжелые, разукрашенные цветами шторы, они заглянули в зал. В комнате никого не было, окно оказалось закрытым огромной портьерой от стенки до стенки. В самом центре под люстрой лежало перевернутое ведро с рассыпавшейся картошкой.

«Везде жрачка. Вот проглот»! – подумал Сергей, подняв одну из картофелин. В это время в окно снова что-то стукнуло, и перепуганный мальчик выронил с рук поднятый овощ. Он прижал палец к губам и показал жестами Игорю: “Заходи оттуда, а я отсюда”. Ребята на цыпочках, вдоль стены, приблизились к окну и осторожно выглянули на улицу.

С глухим стуком упали на пол банки, одна – с вареньем, другая – с яблоками. Попятившись от окна, Игорь с Сергеем пулей вылетели из дома и пустились наутек через огород, словно за ними гналась сама Смерть...

 

* * *

Подобного здесь, внутри Кольца, еще не случалось. 

- Кто мог такое сделать? – спросил отец Олежки Вишневского, ни к кому конкретно не обращаясь. - Откуда у нас садисты взялись?

Предводитель общины Стефан Староверов - невысокий, коренастый, со шрамом на лысой голове - взглянул на Григория и осипшим голосом спросил:

- Думаешь, кто-то из наших? Я тоже так думаю.

– А почему не “Мистер Икс” или его помощник? - возразил Степан Латышев, один из старейшин, собравшихся у тополя, растущего на деревенской улице возле дома Глэчика.

Стефан сплюнул и ответил:

- Я, конечно, не знаю, кто такой этот “Мистер Икс”, но все, что ему нужно, прости меня, Гриш, это всего лишь Олежка или хотя бы его кровь. Содержание его записок вы помните. Пока что ничего другого он не просил. Если мы его долго не кормим, тогда он начинает гневаться. И нам всем становится плохо. Зачем ему вот таким образом нас запугивать? - Староверов кивнул на тополь. - Он и так творит с нами, что хочет.

- То есть, этот сраный «Икс» кому-то вздрючил мозги настолько, что сделал садистом, - добавил Григорий.

- Именно, - подтвердил Стефан, потирая багровую отметину на макушке. - Кому-то из нас, уважаемые. Чужие, как говорится, здесь не ходят - Кольцо не пропускает.

- А как же Краснов со своей семейкой? – спросил Латышев.

- Это, надо полагать, был единичный случай. Да и какой-такой маньяк специально попрется сюда через лес, чтобы такое сотворить? Кому наш Глэчик нужен? Он что - бизнесмен, криминальный авторитет, слишком любопытный журналист? В огороде копался, никому не мешал. Нет, уважаемые, это кто-то из наших. Тот, кому, как Григорий выразился, “Мистер Икс” мозги вздрючил.

- Взгромоздить такую тушу... - другой старейшина, Владимир Дацко, покачал головой и, сняв очки, принялся тереть глаза. - Тут одному не управиться.

- Черт, а может, тут орудовала целая группа?! - воскликнул Староверов. - Тогда еще хуже... Господи! Ну за что ты нас не любишь?!

 - Всех надо проверить, - мрачно сказал Григорий. - В том числе и баб. Подозревай всех – и ты выживешь! Вот мой лозунг. И с ним я буду жить дальше: под землей или на земле.

Он взял топор и с размаху рубанул по одной из веревок, которыми было привязано к дереву то, во что превратилось тело Глэчика. Окровавленная аморфная масса колыхнулась, закачались растянутые по ветвям кишки. Изуродованная рука, освободившись от пут, с громких хлюпаньем шлепнулась на жировые складки. Привязанный к кишке обрубок ноги ударил в заляпанную кровью стену дома, забряцала продетая сквозь шею Глэчика собачья цепь, на конце которой висело ведро. В ведре лежало человеческое сердце. Если бы кто-то рассмотрел его внимательно, то смог бы заметить застрявший там человеческий же зуб. Но никто этого не заметил.

...А на следующий день на краю поляны, под которой начиналось подземелье, обнаружили набитый глиной труп местного агронома...

 

* * *

Запись в журнале:

19 июля 1999 года .

Здоровые: 166 человек. Стебли: 58 человек. Бешеные крысы: 14. Умершие: 112. Пропавшие без вести: 127. Убитые! – 2.

Те, кто за Острым Шипом: 68.

 

- Сегодня наша девочка повзрослела, – невесело сообщила Виктория.

Виктор положил молоток:

- То есть?

- Она стала женщиной. А ей еще и пяти нет, Витенька.

В ее глазах заблестели слезы.

- Ну, ну! Не плачь!

В последнее время ему приходилось часто повторять эти слова.

Как и все, относящиеся к категории работоспособных, они жили в отдельной землянке, которую Виктор выкопал с помощью друга детства Сергея Лиса. Сергей был единственным, кто доброжелательно относился к Красновым. В подземелье царила атмосфера недоверия, еще более сгустившаяся после убийства Глэчика. Вдобавок, между Виктором и Григорием Вишневским с самого первого дня возникли трения, которые и определили мнение остальных по отношению к новичкам.

Красновы не избежали печальной участи чернухинцев и тоже начали быстро стареть. Справляться с головокружением помогала дыхательная гимнастика, которой Виктора еще в студенческие годы обучил выпускник Донецкого мединститута. Но не было никаких средств, чтобы бороться с другими – более заметными – проявлениями.

Состояние Светланки было еще хуже. Она разучилась ходить, и если еще как-то передвигалась, то исключительно на четвереньках. Говорить у нее тоже не получалось – она лепетала как годовалый ребенок. Глядя на деградирующую дочь, Виктор и Виктория молили Бога о том, чтобы Светланка стала прежней. Но никаких улучшений не происходило, и страшно было представить, какой она будет через несколько дней...

Как и говорил Олежка Вишневский, вреда Светланке больше никто не причинил. «Она очень больна, и эту болезнь нельзя ни с чем сравнить» - в этих словах был какой-то тайный смысл. Возможно, мальчик знал причину ее болезни. Но он вновь стал замкнутым. То, что открылось Олежке в Светланке, поразило его, и он боялся об этом говорить. Он узрел там нечто, касающееся случившегося с деревней, - но для того, чтобы во всем разобраться, ему нужны были новые прозрения и новые встречи. И приходилось отдавать и отдавать собственную кровь, чтобы на все это хватило времени.

Он это знал. Он это чувствовал благодаря своему дару, которого не было у других. И из-за этого ему не только поклонялись - его стали бояться. Во все времена того, кто обладал большим – будь то сила или знания, – не только уважали, но и боялись. Олежка мог появиться где угодно и возле кого угодно. Прикоснуться к чужой руке, и попытаться выжать из человека нечто важное. Он искал, не зная где и не зная что. Но не прекращал поиски. Большинство подземных жителей старались избегать встречи с ним, но это не всегда получалось. Одни считали, что он может отнять у них оставшуюся силу, которая не давала им окончательно сойти с ума. Другие полагали, что он может наслать на них какую-нибудь болезнь или порчу. И все были уверены в одном: мальчик видит их насквозь.

Нет, он не обязательно мог узнать о человеке все. Порой он вообще ничего не видел. Порой то, что он видел, не имело никакого смысла - это был бред человека, с которым мальчик вступал в контакт. Все зависело от того, насколько велик резерв организма. У кого-то получалось скрыть информацию, но иногда душа разворачивалась перед «всевидящим», и Олежек познавал человека до самого донышка, все его светлые и темные стороны. Как он выносил чужую душевную грязь? Где брал силы?..

 

* * *

Виктор выбрался из подземелья, сделал несколько шагов по траве - и увидел Олежку.

- Твое сердце скрыто черным облаком, - сказал мальчик. - Я уже говорил тебе: там очень много зла. Я точно знаю. Будь осторожен, Михаил.

- Меня зовут Виктор, – хмуро ответил Краснов.

- Я знаю. Но знаю и другое: не все правда, что есть. Хотя мне и очень хочется ошибиться.

Олежка прошел мимо растерянного Виктора и скрылся в люке. Краснов закрыл глаза.

 «Боже, как я устал. Устал от страха, от ненависти. Как же я все-таки ненавижу тебя, Господи!.. И мне от этого еще страшней. Я боюсь теперь всего. Даже собственной тени пугаюсь, как последний идиот».

 - Последний идиот, - хмыкнув, сказал Виктор, и истерично засмеялся. - Ха-ха-ха-ха! Здесь вокруг меня сплошные идиоты, а я среди них последний. Черт! Я и не думал, что может быть так весело. Последний идиот!

Он смеялся, и все никак не мог успокоиться. А потом услышал отдаленные крики и завывания. Виктор уже знал, что это кричат запертые в школе - и ему самому захотелось завыть.

- Гос-споди!.. - простонал он. - Как я тебя ненавижу! Не-на-ви-жу! - это уже был крик.

Он не знал, что неподалеку, из кустов, наблюдает за ним Григорий Вишневский, сопровождавший сына в прогулке на поверхности. Григорий понял, что этот нежелательный пришелец, лишний рот, долго не продержится – свихнется. Может быть, даже сегодня. Ведь кровь у Олежки не выступала уже третий день, и “Мистер Икс” мог в любой момент начать телепатическую атаку, губительную для человеческого разума.

“Надо послать его в деревню, на целый день, досок заготовить, - решил он. - Глядишь, там и рехнется...”

 

* * *

Уже близился вечер, когда Виктор совершил последнюю ходку и, волоча за собой стянутые проволокой доски, добрался до подземелья.

У люка его поджидал Григорий.

- Молодец, справился! - Вишневский хлопнул Виктора по плечу. - Но есть еще одно задание.

- Какое еще задание? - утомленно спросил Краснов.

- Нужны два ствола. Два солидных ствола. Срочно! Углы у ветеринарши обвалились.

- Как насчет помощника? – вздохнув, почти безнадежно спросил Виктор.

Григорий улыбнулся, – и это было так же невероятно, как если бы он взлетел в небеса:

- В этот раз ты и есть сам себе помощник. Мы здесь все уже напахались - ой-ей-ей! А ты свеженький, тебе как говорится, и карты в руки. И вообще, все здоровые сейчас делом заняты.

“А ты сам?” - подумал Виктор, но решил не спорить.

- Может быть завтра, с утра? - предложил он.

- А если ночью у нее все вообще обрушится? А там и на нижние этажи перекинется?

Виктор вздохнул. Какие тут могли быть возражения?..

 

* * *

Это были две больших акации. Два здоровенных корявых гиганта, которые в наступающей темноте грозились подмять под себя Виктора, отвернись он на время.

Но он не отворачивался. Остервенело махая топором, он рвал дерево на кусочки, – делая в нем по кругу глубокую рану. Оно пищало, оно стонало, но Виктор был безжалостен. Ему нужно было спешить, потому что полная темнота теперь казалась еще страшнее, чем сумерки. Наконец рухнуло первое дерево. И Виктор принялся за второе. Его спину ломило от усталости, а сердце из груди перебралось в голову, изо всех сил молотя изнутри по черепной коробке. Он выпрямил спину, и почувствовал в ней тупую боль. Сгущающая темнота делала деревья похожими на привидения, потрясающие в душном воздухе невидимыми цепями.

Виктор снова взмахнул топором. Он уже ничего не мог различить, а назойливый пот ручьем стекал по лицу.

Вдруг послышался смех девочки, а, может быть, это заскрипело второе дерево, которое наклонилось и стало падать. Вот оно с шумом свалилось на землю, и все затихло.

Он управился с делом, когда уже стемнело, и, пошатываясь от усталости, поволок к подземелью одну из двух срубленных акаций, так до конца и не очистив ее от ветвей. Лицо Виктора было мокрым от пота, перед глазами плавали круги. Неподалеку раздался детский плач, лес тяжело вздохнул, сзади что-то хрустнуло… Потом плач перешел в смех. Но Виктор шел, стиснув зубы, и не останавливался. Чтобы не свихнуться, как Павел, нужно просто не обращать ни на что внимания. Сосредоточившись только на том, чтобы дойти до люка, который Григорий обещал оставить открытым, Виктор вышел на знакомую поляну.

Едва держась на ногах, с трудом огибая кучи земли, уже поросшие травой, он дотащил свою ношу до люка - и тут его ждал сюрприз. Люк не открывался. Он постучал в него кулаком, затем – каблуком сапога, но все было тщетно. Снизу не доносилось ни звука.

Сделав несколько безуспешных попыток с еще двумя люками, Виктор сел на срубленный ствол. Сил уже не было. От досады он закусил губу и почувствовал металлический вкус крови. И тут его осенило.

 «Они специально закрыли люк! Они не хотят, чтобы я был здесь! Не хотят, чтобы я выжил! Эта сволочь Григорий... Он почему-то невзлюбил меня... Это он дал команду закрыть все люки! Специально послал меня валить деревья - и закрыл... Как же - лишний рот!»

По телу внезапно прокатилась теплая волна, за ней вторая - уже горячее. Через мгновение Виктор вскочил как ужаленный, потому что волны обожгли его. Он с криком метался по поляне, пытаясь избавиться от внутреннего пламени - а потом увидел огонь. Желто-красные языки обхватили Виктора, вгрызаясь в тело острыми зубами. Боль была адская, и Краснову казалось, что его сжимает кольцами огненная змея. Вот она раскрыла пасть - и Виктор понял: огненное чудовище сейчас проглотит его. Не помня себя от боли, он вцепился в тело змеи, изо всех сил стараясь избавиться от смертельной хватки. И это ему удалось.

Виктор сидел на коленях и дымился как вулкан. Ему не верилось в собственное спасение. В траве горели крошечные огоньки. Они подрагивали, будто собирались в любой момент накинуться на него, и потому Виктор боялся даже пошевелиться. Вдруг из травы поднялся огненный удав с хищной мордой, высматривая жертву. Виктор быстро пригнулся, но чудовище все-таки заметило его и стало быстро приближаться. Краснов вскочил на ноги и побежал, а следом за ним катился ручей пламени. Огонь кидался Виктору под ноги, прыгал вместе с ним через кочки, швырял в него горящие шарики.

А впереди мчалась на него еще одна огненная волна, растекаясь в стороны, охватывая полукольцом, лишая надежды на спасение.

Пламя обрушилось на него. Оскаленные горящие морды принялись рвать его тело на части.

Виктор уже ничего не соображал.

Умереть…

Краснов опять закричал. Очень громко. Но сам своего крика так и не услышал…

 

* * *

Наступило утро. Холодное сияние проснувшегося солнца разгоняло туман. Капли росы, облепившей клочки оставшейся на поляне травы, были похожи на потускневшие алмазы. Из-под земли раздался глухой стук.

Василий Сомов привык вставать рано. Ведь он был пастух. И не мог избавиться от своей привычки и в Кольце, даже когда некого было пасти. Он попытался поднять крышку люка, но сверху на ней лежало что-то тяжелое, и это ему не удавалось. Сомов покрепче уперся ногами, поднатужился - и крышка, наконец, подалась. Что-то скатилось с нее - и в подземелье проник утренний свет.

Он высунул голову из дыры в земле и увидел прямо перед лицом камень, покрытый красными пятнами и серой слизью. Василий Сомов почти сразу понял, что это такое.

Немного помедлив, он выбрался наружу.

Ожидания его оправдались ровно наполовину. Да, рядом с люком лежал ничком человек с размозженной головой. Но только это был не Виктор Краснов, а маленький плешивый старичок. Гришка-пьянчужка, один из «стеблей» – эту кличку он получил давным-давно, еще до Начала.

Человек выделил самое, на его взгляд, важное. Ночью здесь был Виктор Краснов. Гришка-пьянчужка убит. Теперь Краснова тут нет.

Позже он сказал постепенно собравшимся людям:

- Оч-ч-чередная жертва маньяка. Оч-ч-чевидно.

 

* * *

Виктория открыла глаза. Золовка сидела возле Светланки, неподвижно лежащей на старом матрасе, и расчесывала ей волосы.

- Ну как? – спросила Виктория.

- Все по-прежнему...

Виктория закусила губу.

Нет, Светланка не была сумасшедшей. Она была очень тихой. Чересчур тихой.

Виктор до сих пор не вернулся. “Ваш муж выполняет срочное задание, - сказал ей вчера Григорий Вишневский. - Работа неотложная, объем немалый - так что спать ему сегодня вряд ли придется, как и всей бригаде”.

“А вам нужно идти ночевать еще ниже, на четвертый этаж, - добавил он. - Тут все может обвалиться в любую минуту, вон, как у ветеринарши. Хватит с нас смертей”.

Именно это ее и подкупило.

 

* * *

Группа мужчин во главе с самим Стефаном Староверовым, прочесывая местность в поисках убийцы, вышла к лесному оврагу. На усеянном камнями дне лежал человек. Кажется, живой.

- Ага! - сказал Староверов. - Вот и Краснов.

- И весь в крови, - многозначительно добавил Григорий Вишневский.

Виктор очнулся, когда кто-то потряс его за плечо. Над ним склонялся Стефан Староверов, а вокруг стояли другие мужики. И среди них - Вишневский.

Краснов сразу же вспомнил огненный ужас.

А еще он вспомнил сильный удар по затылку, после которого потерял сознание. Но это был явно не единственный удар, потому что болело все тело. Кто-то избил его и притащил в этот овраг за деревней.

Виктор зашипел от злости.

Григорий! Эта сволочь явно хотела, чтобы с ним, Виктором, что-нибудь случилось ночью. Кто знает, что здесь происходит по ночам... А когда расчеты не оправдались, именно Григорий нанес удар по голове - Краснов почти не сомневался в этом.

- А скажи-ка, милок, чья это кровь у тебя на руках? - вкрадчиво спросил Вишневский. - Руки-то у тебя целехоньки. Кто ж тебя так заляпал? И рубаху... Убил кого, что ли?

Виктор посмотрел на свои окровавленные руки.

“Вот оно что! - Его начало трясти. - Убийцей меня хочешь выставить, сука?! Не мытьем так катаньем?”

Превозмогая боль, он вскочил и, зарычав, кинулся на верзилу. Сбил с ног, схватил подвернувшийся под руку камень, замахнулся - и тут же получил удар под дых от Стефана. Скорчившись от боли и задыхаясь, Виктор все-таки дотянулся до отползающего Григория и вцепился зубами в ногу гиганта. Изо всех сил стиснув челюсти, он, под истошный вопль Вишневского, вырвал вместе с клоком брюк кусок мяса из ноги врага, выплюнул и потянулся окровавленным ртом к шее Вишневского. Но не добрался, потому что Староверов с размаху ударил его еще раз. Теперь уже носком сапога в лицо. Раздался хруст ломающейся кости, и Виктор потерял сознание…

 

* * *

- Я не могу к нему даже подойти – не то что убить.

- Он тебя так напугал, жалкий трус?

- Да. Я действительно его боюсь.

- Даже больше, чем меня?

- Он человек. И я его боюсь по-своему. Я видел, как он проломил череп тому бедняге. Сомневаюсь, что смогу с ним справиться.

- А меня ты боишься по-другому?

- Да, по-другому. Ведь ты не человек.

- Ты понимаешь, что он бросил тебе вызов? Он уже не успокоится – до тех пор, пока не доберется и до тебя.

- С ним рядом кто-то подобный тебе?

- Запомни, человек! Я - единственный. Таких, как я, больше нет.

- Ты самый главный там?

- Ха-ха-ха! Рассмешил! Неужели ты до сих пор не понял, что я не там, а здесь? А в этом месте я и есть самый главный. Может, ты и сейчас сомневаешься в моей реальности? Может, мне стоит и в самом деле найти другие руки? Кажется, есть подходящая кандидатура, и его, как видно, даже не придется уговаривать.

- А если я соглашусь, ты оставишь меня в покое?

- Опять смешишь? Но я ведь могу и разозлиться. Впрочем, отвечу и на этот твой глупый вопрос. Что будет, если не ты, а он? Тогда ты станешь его первой жертвой. О, какая это будет смерть! Он вытряхнет тебе мозги и набьет твою голову глиной. И, возможно, тогда ты поумнеешь. Хотя, вряд ли. Ха-ха-ха!

- Я не то сказал... Прости меня, Хозяин.

- “Прости меня, Хозяин!” – ты ничего лучше не мог придумать? Или у тебя и правда вместо мозгов глина? Запомни же, самое опасное из животных, не другую щеку надо подставлять, а мстить!

- Я отомщу ему, обязательно!

- Слишком долго рука мертвеца стерилизовала живую мысль. «Любите друг друга!». А какой в этом смысл? Почему ты не должен ненавидеть врагов своих? Почему ты должен их любить, с какой стати?

- Я ненавижу его! Я ненавижу всех!

- Может ли окровавленная жертва любить зверя, что разрывает ее на части?

- Нет!

- Любить врагов своих и творить добро тем, кто ненавидит и использует тебя – не есть ли это презренная повадка спаниеля, который перекатывается на спину, когда его пнут?

- О, да – это так!

- Ненавидь врагов своих всем сердцем, и, если кто-то дал тебе пощечину, врежь обидчику кулаком! Сокруши его, ибо самосохранение есть высший закон! Подставляющий же щеку есть трусливый пес!

- О, да! Только так!

- Удар за удар, ярость за ярость, смерть за смерть – и все это с выгодой для тебя самого! Глаз за глаз, зуб за зуб... да нет, все зубы обидчика за твой зуб! Стань Ужасом для противника своего. Заставь уважать себя, и дух твой – бессмертный твой дух, – будет жить не в призрачном раю, а в мозгах и сухожилиях тех, чьего уважения ты добился.

- Я заставлю их уважать себя!

- Уважать – это бояться. Бояться – это уважать. Благословенны сильные, ибо они будут вершить судьбы мира. Прокляты слабые, ибо удел их – ярмо!

- Да!

- Благословенны могущественные, и да почитаемы будут среди людей. Прокляты немощные, и да стерты будут с лица земли!

- Да!

- Благословенны смелые, и да пребудут они властелинами мира. Прокляты праведно скромные, и да растоптаны они будут раздвоенными копытами!

- Да! Да! Да!

- Благословенны победители, ибо победа – основа права. Прокляты покорившиеся, ибо будут они вассалами навек!

- Я никогда не покорюсь им! Я сотру их с лица земли!

- Иди же, человек! И больше не давай мне усомниться в тебе, трепещущий на ветру осиновый листок.

- Никогда!

- Скажи своему сердцу раз и навсегда: “Я сам себе Повелитель! Я сам себе Хозяин!”. И больше не разочаруй меня. Все! Иди! Вперед!

 

* * *

Вернувшись в подземелье, Стефан собрал старейшин.

Измазанные кровью руки и одежда Виктора Краснова, вроде бы, свидетельствовали о том, что именно он убил Гришку-пьянчужку. С убийством Глэчика было сложнее.

С чего бы это Виктору, вполне нормальному на тот момент человеку, было кого-то убивать? Если уж что и могло прийти ему в голову - так это попытаться вместе с семьей выбраться из Кольца.

- Это он-то нормальный?! – прервал рассуждения Стефана Григорий, которому уже забинтовали ногу. – Да у него полный сдвиг по фазе!

- Сейчас - возможно, - согласился Стефан. - Но не тогда. Если уж на то пошло, то в убийстве Глэчика скорее можно подозревать меня, а не его. Помните, как я с ним разругался в прошлом году в пух и прах? Вот вам и мотив. Может, это я убийца, а? - Стефан, усмехнувшись, обвел взглядом присутствующих.

- Где это ты зуб-то потерял, Петрович? - ни с того ни с сего поинтересовался Степан Латышев.

- А! - отмахнулся Староверов. - Кусок слишком твердый попался. При чем здесь зуб? Не о том разговор. О мотиве разговор. А у Краснова какой такой может быть мотив? Он что, видел раньше этого Глэчика? Не видел - Глэчик тут второй год всего-то и живет, а Краснов в последний раз приезжал Бог знает когда. Никак не вяжется, уважаемые.

- Ладно, Стефан Петрович, допустим, - сипло сказал Владимир Дацко. – Ну, а как насчет второго трупа, агронома?

- Так ведь полное алиби у Краснова. Он днем целый день вместе с Лисом землянку обустраивал, а потом они сидели вместе всю ночь, детство вспоминали.

Вишневский прищурился:

- А с Гришкой-пьянчужкой какое будет у тебя оправдание?

- А вот с Гришкой, кажется, все понятно, – задумчиво ответил Стефан. – Дело рук Краснова. Хотя... - он помолчал, - ...есть и еще одна версия. Или он в самом деле грохнул Гришку, или кто-то хочет, чтобы так все выглядело. Тогда вопрос: кто этого хочет? И не он ли настоящий убийца?

- Да о чем ты говоришь?! - возмутился Вишневский. - Тоже мне, блин, Шерлок Холмс нашелся! Почему ты его так защищаешь?

- Я не защищаю. Просто нам нужно постоянно быть начеку. Краснов - не тот маньяк, которого мы ищем. Возможно, Виктор и убил Гришку. Психанул - и убил. Мы-то уже ко всему попривыкли, а он человек новый. Возможно, на самом деле сошел с ума. Надо его проверить.

- Это как же? - подал голос Вячеслав Карыкин.

- А очень просто, Карык, - ответил Староверов и посмотрел на Григория. - Олежка... Нужна его помощь, Гриша. Пусть прикоснется к Виктору, и тогда все может разъясниться.

- Правильно, – тут же согласился Андрей Болдарь.

Лицо Григория посерело.

- Он плохо себя чувствует, – выдавил Вишневский, но прозвучало это неубедительно.

- Сегодня твой сын дотронулся до меня, и мне не показалось, что он неважно себя чувствует, - возразил Стефан. - По моим внутренностям будто аппликатором Кузнецова прошлись.

Стефан поежился, вспоминая, как его чуть не вырвало после такого неожиданного сеанса.

“Тебя каждый день преследует одно и то же видение, – сказал Олежка. – Но это не просто галлюцинация. С тобой хочет поговорить твой отец, и попросить у тебя прощения. Поговори с ним, и его душа успокоится. Поговори с ним”.

Попросить прощения! Да, отцу было за что просить прощения у Стефана. Это уж точно!

- Нам некуда спешить, оставим все на завтра, – стал было клянчить Григорий, но глаза Стефана похоронили эту идею без слов.

- Сегодня, Гриш. Давай закончим все сегодня. Кто за это, уважаемые?

Пятеро старейшин подняли руки. Решение было принято.

 

* * *

Виктор лежал на земляном полу. Кисти рук, крепко связанные веревкой, онемели – так же, как и ступни. Болело все тело, а сильнее всего - сломанный нос, поэтому он боялся даже пошевелиться. В голове шумело, и он почти не воспринимал действительность.

Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем над его головой раздался детский голос:

- Развяжите его.

Веревки перестали давить на тело, и на голову его обрушился поток холодной воды. Расплывчатые пятна превратились в фигуры людей. На столе горела свеча.

Белое лицо Олежки приблизилось - и их двоих окружило кольцо огня, отделив от остальных. Этот огонь не обжигал, а согревал, и исчезла боль... Виктор почувствовал умиротворенность, но в глазах мальчика вдруг появился страх. Огненное кольцо пропало, Олежка отпрянул назад - и на Виктора вновь обрушилась боль. Он еще успел расслышать:

- Он убивал людей! Я видел, он убивал людей! Папа, я его боюсь…

И потерял сознание.

 

* * *

На поляне расстелили затертый зеленый палас с пятнами почерневшей крови и завернули в него Виктора. Два крепких мужика взгромоздили ношу на плечи и в наступающих сумерках понесли к деревне. 

Виктор очнулся от запаха крови и пота и почти сразу все понял. Его, несомненно, несли в школу, к “бешеным крысам”! Туда, откуда живыми не возвращаются...

 

* * *

Запись в журнале:

20 июля 1999 года . Здоровые: 165 человек. Стебли: 57. Бешеные крысы: 15. Умершие: 112. Пропавшие без вести: 127. Убитые! – 3.

Те, кто за Острым Шипом: 68.

 

- Уже четыре.

- Что?

- Исправляй на «четыре».

Стефан недоуменно посмотрел на вошедшего Карыкина.

- Убитых уже четверо, - пояснил тот.

- Кто? - выдавил Староверов.

- Пошли...

 

* * *

Григорий Вишневский лежал на спине и напоминал куклу, над которой поглумился вредный ребенок. Голова, руки и ноги находились не на своих местах, а были сложены отдельной кучкой. Вместо вырванного сердца кто-то засунул под ребра гиганта камень, покрытый зеленым мхом. На заросшей седым волосом груди кровавилась надпись: «Он хотел отобрать у меня власть».

Стефан и пятеро старейшин молча взирали на этот ужас.

”Убили не раньше, чем час назад, уж я-то в жмуриках разбираюсь”.

Голос Григория, зазвучавший в голове, заставил Стефана испуганно оглянуться. «Наваждение», – подумал он, закрыв глаза.

Когда он их открыл, возле тела уже стоял и Олежка. Пошатнувшись, мальчик упал. Подхватить его никто не успел.

 

* * *

После убийства Григория Вишневского подземным жителям стало ясно, что Виктор Краснов никакой не маньяк, и что настоящий Джек Потрошитель продолжает вершить свои кровавые дела. Но расправу с Гришкой-пьянчужкой с Виктора не снимали и возвращать от “бешеных крыс” не собирались.

Стефан же Староверов был убежден в том, что Виктор вообще никого не убивал. Своего тезку-алкаша прикончил Григорий Вишневский - чтобы подставить Виктора.

После смерти отца кровь из ран Олежки так больше и не сочилась - и “Мистер Икс” проводил ежедневные атаки. Цифры в журнале учета постоянно менялись. Люди сходили с ума, умирали, кидались друг на друга, впадали в полное оцепенение от страха. Управлять таким стадом было практически невозможно. К жертвам «смертельного дыхания» каждый день прибавлялись жертвы неведомого Потрошителя. Ужас не покидал Чернухино, и не было теперь никакой передышки.

Отношение к Олежке изменилось: обожествление переросло в ненависть. Доведенные до отчаяния люди были готовы его убить! Каким-то чудом Староверову пока удавалось их сдерживать - ведь заменить-то мальчика было некем.

Стефан лихорадочно искал выход. Вариант с «недоброкачественным продуктом» отпадал сразу, так как однажды они уже предлагали “Мистеру Икс” «бракованную» кровь - когда сильно порезался болевший ветрянкой мальчик. В то время у Олежки тоже было «затишье», и поэтому Стефан со старейшинами решил проверить, так ли уж категорично требование насчет «здорового ребенка”. “Мистер Икс” ответил на эту уловку сокрушительным ударом. Уровень его “радиации”, измеряемой не в радах или грэях, а в количестве свихнувшихся, просто зашкалил - и после этого уже никто не пытался обмануть полноправного хозяина положения.

«Что еще нам остается? Как быть? Что делать?» – задавал себе Стефан извечные вопросы, сидя в одиночестве в своей подземной комнате. Ответов он найти не мог.

“Будь ты проклят, - подумал он, имея в виду “Мистера Икс”, неизвестно откуда и зачем взявшегося на их головы. - Будь ты... Проклятие... Может быть, на деревне лежит проклятие?..”

Мысль была нелепой, но все-таки... Взять хотя бы тот семейный склеп - чем не проклятие? Или Никитиных - все дети у них рождались с четырьмя пальцами на ногах. А плачущая Уля? Староверов помнил этот плач, раздавшийся на похоронах его Танюшки. Многие тогда попадали в обморок... В общем, всякой чертовщины в деревне хватало.

«Место, где сгорают церкви» – так можно было бы назвать Чернухино. Первый раз храм Божий сгорел лет сто назад, как говорили старики. В войну уже отстроенную церковь взорвали партизаны, так как немцы превратили ее в склад боеприпасов. Да и на памяти Стефана она пару раз беспричинно загоралась; точнее, причину найти не смогли. Ну, не чертовщина ли?..

- Господи, спаси и сохрани, - сказал Стефан, осеняя себя крестным знамением.

 

* * *

Виктор спал. Во сне он был пятилетним ребенком и сидел на коленях у отца. Отец гладил его по голове и плакал. И Виктор тоже плакал, потому что у него все болело. В глазах отца он увидел свое отражение - и проснулся от испуга.

Тело продолжало ломить, уже не во сне, а наяву. По затылку словно лупили чугунной сковородкой, а в сломанном носу непрестанно пульсировала боль.

Он лежал на полу в школьном классе. Вокруг царил полумрак, в котором смутно виднелись парты и разбросанные вокруг стулья - окна были забиты досками, но свет все-таки проникал сквозь щели.

«Я сильный! Я смогу все это выдержать».

Хрена с два - пропадешь!

Не пропадешь. Вставай, выбирайся отсюда, пока не подох!

«Чертов голос – пугает даже больше, чем стадо «бешеных крыс»! С этими хоть знаешь, что делать!».

Виктор поежился. Хриплый голос из собственной головы, призывающий сейчас выбираться, снова прозвучал неожиданно. Его не получалось контролировать. Этот голос не поддавался объяснению. Виктору стало казаться, что в Кольце в него вселилось что-то плохое, - может, чей-то злой дух. Несколько привидений он уже видел, а вчерашняя атака огненных змей – не что иное, как галлюцинация. Ведь поутру никаких ожогов на теле не было. Привидения, галлюцинации, а тут еще и этот чертов голос! Виктор зажмурился. Все ли так плохо?

«Я выживу. Ведь я сильный. Чем бы ты, говнюк, что у меня внутри, не запугивал!».

 На лице его появилась вялая улыбка. Все было не так уж плохо. Вчера Виктору повезло. Когда мужики высвободили его из паласа и втолкнули в темный школьный вестибюль, он почти сразу наткнулся на кусок валяющегося у раздевалки оторванного плинтуса с гвоздем на конце. Раздавая удары наобум, он продрался через вестибюль, полный сумасшедших каннибалов, и забаррикадировался в первом же пустом классе. Это был кабинет физики.

Виктор поднялся и, внутренне охая от боли, направился к окну, намереваясь, разбив стекло, попытаться выбить ногой толстые доски.

И услышал шорох у себя за спиной. Он резко развернулся – парты, которыми он забаррикадировал дверь, отъезжали от нее, потому что дверь открывалась, не в силах устоять перед чьим-то неудержимым напором.

 

* * *

- Не могу гарантировать, что мои догадки верны, но, думаю, надо попробовать. Отдать Олежку мы всегда успеем…

- И кто же это согласится пойти ночью на кладбище? А, Стефан?

- Ты и пойдешь, Игорь. И ты, Степан. И ты, Карык. Ну… конечно же, и я с вами. Больше доверять нам некому. Может быть, действительно, будет Олежке хоть временная замена…

* * *

Да, это было проклятие. По крайней мере, так считала Мария Серафимова.

И не только она одна. Так считали и ее соседи. И ее мать, и бабка, и прабабка. Вот уже на пяти поколениях женщин их рода лежало самое настоящее проклятие – первенец умирал ровно через сутки после рождения, и никто не мог объяснить причину смерти.

Не миновала эта напасть и Марию, хоть и позвала она незадолго до родов бабку-шептуху. “Никто с этим справиться не сможет, - сказала бабка. – В том какое-то ваше особое предназначение. Все в тумане, но одно вижу четко: ты будешь последней. После тебя черная нить пропадает, детка. Обрывается. Но к тебе одним концом она еще привязана».

Эти слова подтвердились. Новорожденный умер через сутки, продолжив печальную традицию. Пять младенцев – пять разных дат.

Особое предназначение? Может быть.

Этих младенцев не просто хоронили. Их предварительно заспиртовывали.

Сумасшествие? Похоже на то. В таком случае, оно зародилось в деревне еще в конце ХIХ века.

Проклятие? Наверное. Сумасшествие было следствием этого проклятия.

Заспиртованных детей хоронили в склепе, сооруженном на лесном кладбище в 1899 году. Вход в него закрывала каменная плита, на которой было выбито изображение плачущей Богородицы с младенцем на руках. Плита отодвигалась в сторону и вниз вели выложенные столетним камнем ступени.

О склепе с младенцами знали все деревенские, рассказы о нем передавались из поколение в поколение. Этим склепом пугали, но никто из посторонних в нем никогда не бывал. Все просто верили, что так покоятся заспиртованные дети.

Верил и Стефан. А в прошлом году вместе с другими убедился в том, что так оно и есть. Убитые горем, Мария и Андрей Серафимовы несли свое заспиртованное дитя в огромной стеклянной бутыли через всю деревню. День и ночь, и половину следующего дня пробыли они внутри склепа. Андрей через полгода разошелся с Марией и уехал из Чернухино. У несчастной Марии еще раньше замечали некоторые отклонения. После же ухода мужа она двинулась умом окончательно. А когда деревня попала в Кольцо, Мария стала «бешеной крысой», самой живучей и самой опасной из теперешних обитателей школы.

* * *

Пролитые по небу чернила наконец-то достигли пылающего круга ночного светильника, и все окружающее погрузилось в темноту, – хватающую за горло и наполненную какофонией жутких звуков, – настолько жутких, насколько каждый себе представлял. Четверо старцев, вооружившись лопатой, коптящими факелами, вилами, топором и веревкой, вышли за пределы поляны. В голову каждого из них лезли разные мысли, и не просто лезли, а настойчиво барабанили внутренним молоточком по внутренним колокольчикам, – да так, что не пустить их к себе было невозможно.

Господи. Если ты нас еще слышишь, помолись за нас себе сам. Потому что в этой темной заднице вместо молитв лезут в голову одни проклятия.

 Факел, зажатый в руке, прожигал в темноте маленькую дырку, из которой к Карыку заглядывали крохотные рожицы с длинными носиками и острыми ушками. Кто это? Фантомы? Галлюцинации? Карык не знал, он просто в них верил.

Они видят. Они видят в этой сраной темноте лучше нас. И насмехаются над нами. Уверен, что на каждой ветке сидит их по целой стае. Адские выродки!

Вот в дырку заглянуло лицо человека, в котором Карык узнал себя в молодости, каким он был два месяца назад. Он закрыл глаза. Ориентируясь на шаги Степана, Вячеслав переставлял теперь ноги вслепую. Ему казалось, что когда он откроет глаза, то увидит перед собой нечто ужасное. И он не открывал.

Проклятая темень!

Впереди Карыка продвигался человек. Его глаза были также закрыты.

«Темнота, – подумал Латышев Степан. – За мои пятьдесят лет, пожалуй, одна лишь темнота меня пугала по-настоящему. Того и смотри: проглотит своим черным ртом полностью, и без остатка».

Темнота. Она накрывала своей темной материей, пропитывая тела четверых людей. Она наполняла их внутренности желчью и отравляла их иммунитет еще больше, лишая смелости. Но они все равно шли, потому что так было надо. И это был подвиг. Одолеваемые навязчивыми страхами, раздутыми воспаленным воображением, четыре физиологически старых человека нашли в себе силы нарушить поедающую разум внутреннюю стенку Кольца. О, Господи! Они окажутся рядом с границей полного безумия, может быть, в самом его эпицентре! Возможно, все будет напрасно, и они все погибнут. Возможно, они сойдут с ума, и станут кидаться друг на друга, видя в напарнике своего злейшего врага. Возможно, здесь они встретятся с Потрошителем, и их мертвые порубленные тела станут разлагаться под палящим солнцем, как раздавленная на дороге собака, сброшенная в канаву. Но они должны идти все равно, сколько бы раз не звучало в голове слабохарактерное «возможно». Они сильные! Сильные.

Мама. Дай мне силы открыть глаза.

Темнота стала давить на плечи пуще прежнего, заставляя ноги заплетаться друг за дружку. Степан открыл глаза и увидел в свете огня отца с матерью. Они ему что-то говорили, но слов не было слышно.

Отец. Прости меня за страхи. Кажется, я так и не избавился от своей старой фобии.

В голове у Степана прозвучал колокол, и видение исчезло. Стало немного горько, но страх, как ни странно, пропал. Впереди уже можно было различить очертания бугристого погоста с немногими оставшимися крестами и надгробиями. Ветер разогнал тучи, обнажив луковицу луны. Глаза заслезились. Набирающий силы туман прятал очертания древних могилок. Ног уже не было видно по колено. Факелы трещали, как раскаленная на сковородке соль, и четыре человека на время остановились. Оставалось совсем немного. Какая-то сотня метров, проходящая через заброшенное кладбище.

 

***

Увидев мертвого отца, Олежка ощутил страшную пустоту внутри. Но потом он пришел в себя - и пустота стала вновь наполняться его желаниями и мыслями. И силой. Даже большей, чем раньше. Он знал, что теперь может управлять своим даром. Стоит ему сильно захотеть, и из его подсохших ранок вновь потечет кровь. Он уже не боялся боли. Он знал, что просто ничего не почувствует.

А еще Олежка знал, что свою боль может передать другим. Он нащупал некие ниточки, пронизывающие все окружающее. С давних времен незримые эфемерные нити проходят через миллионы и миллионы жизней, накапливая все чувства, знания и тайны людей. Временами мальчику казалось, что он даже видит эту бескрайнюю светящую паутину, опутавшую землю, вплетающуюся в нее и уходящую высоко в небо. Он понимал, что пока знает об этих ниточках лишь чуть-чуть, что едва прикоснулся к великой тайне планеты. Познать эту тайну до конца под силу лишь Богу.

Но и того, что узнал Олежка, вполне хватило бы для того, чтобы стать богом здесь, в подземелье. Его душа трепетала, чувствуя великую мощь новых откровений. С теми знаниями, которые можно снять с ниточек, он мог бы перещеголять любого ученого. С той силой, которой он мог управлять, он становился сильнее любого взрослого силача. Его возможности… До конца свои возможности Олежка еще не знал, но знал другое: их у него стало намного больше. И, может быть, он сумеет справиться и с “Мистером Икс»?..

Перестав «поставлять» кровь, Олег впал в опалу, превратившись из богоподобного в жертву, у которой не было ни одного шанса. Но мальчик знал: те, кто так думают, ошибаются. Шанс был, да еще какой! И у Олежки возникало желание воспользоваться им на полную катушку. Для начала он передал по ниточкам Стефану мысль о склепе, о котором узнал по тем же ниточкам. И без труда понял, что его мысль услышали, и что сегодня ночью склеп собираются посетить четыре человека – единственные, кто не давал его в течение последней недели в обиду. Для Олежки также не было секретом и то, что сегодня ночью пятеро мужчин придут за ним, чтобы отдать на съедение “Иксу”.

Такие данные его не напугали. Наоборот. Мальчик ждал визитеров, так как хотел проучить их, шокировать – чем-то неожидаемым и немыслимым. Чем-то особым. Распоряжаться его судьбой? – люди не должны этого делать, и за свои намерения они поплатятся.

Олежка трепетал.

А что, если выйти на поверхность?

От такой мысли становилось страшно. На поверхности ниточек было во много раз больше. Могла захлестнуть волна, с которой Олегу не справиться. Сначала нужно обуздать свои первые порывы эмоций и разыгравшееся воображение.

Как это сделать?

Скорее всего, нужно подумать о чем-нибудь хорошем.

«О хорошем?! Я не встречал хорошее со дня смерти мамы!».

Тогда просто нужно вспомнить. Вспомнить о теплых руках родной матери, о приятном запахе ее волос, затянутых тугой резинкой, о том, как она когда-то красиво пела. Это было давно. Но память – штука непредсказуемая. Только она одна может вернуть человека в прошлое, и окунуть его в былые запахи и чувства. Машина времени, подвластная каждому человеку.

«Закрой глаза. Отбрось все ненужные мысли. В твоей голове тоже есть невидимые ниточки, ведущие к забытым и заваленным жизненными тяготами переживаниям. Они тебя ждут. Расслабься. Они тебя ждут».

Мама Олега улыбнулась и погладила его по маленькой головке. Да. Это именно ее запах. Мамин. Олег не сомневался.

 

* * *

При виде протискивающейся в кабинет высокой женщины, Виктор схватил с пола свое оружие - кусок плинтуса - и приготовился к стычке.

Женщина без труда раздвинула парты и с каким-то звериным рычанием пошла на него, расставив руки и хищно пошевеливая пальцами с обломанными ногтями. Виктор, чуть пригнувшись, наблюдал за ней.

И все-таки не уследил. Она прыгнула без разбегу, повалила его на пол - и обломок плинтуса отлетел в сторону. Руки сумасшедшей вцепились в его горло, не давая дышать. Виктор пытался столкнуть женщину с себя, но у него ничего не получалось. В ушах зазвенело, он начал задыхаться...

Женщина вдруг выпрямилась и замерла, прислушиваясь к визгу и крикам, донесшимся из коридора. Потом соскочила со своей неподвижной жертвы и длинными прыжками бросилась к двери.

Виктор этого уже не видел. Кажется, он даже не дышал.

 

* * *

- За дело, мужики, - сказал Андрей Болдарь.

Он не сомневался в том, что поступает правильно. Только пожертвовав Олежкой, можно было избавиться от «смертельного дыхания» “Мистера Икс”.

Его единомышленники – Владимир Дацко и метящие в старейшины Дмитрий Канохин, Федор Марченко и Сергей Молоток – тоже были настроены решительно.

Болдарь знал, что Стефан с тремя старейшинами отправились на кладбище, но считал это бредовой затеей. Принести в жертву Олежку - вот главное. Андрей не чувствовал никакой жалости к этому малышу. Он теперь вообще не знал, что такое жалость и сострадание. И убийства, которые совершал неведомый Потрошитель, его не только не пугали, а, напротив, – восхищали. Недавно Андрей увидел сон, в котором Потрошителем был он сам. А потом оказалось, что убийство совершено на самом деле – именно в том месте, и именно так, как ему приснилось! Андрей был поражен. Поражен - но не испуган. И впервые подумал о возможных провалах в памяти...

Вскоре подтвердился и второй его сон.

- За дело, - повторил Болдарь. - Сами же потом спасибо скажут.

 

* * *

- Мне приснилось, что я один посреди океана. Плыву, вцепившись в обломок мачты. Буря потопила корабль, и я единственный, кто остался в живых.

- И что тут странного? И не такое может присниться.

- Я плыл и плыл. Прошло уже двое суток, а земли все не было. Страшно хотелось есть, а холод был такой, что стучали не только зубы, но и мои оледеневшие волосы. Однако я не умирал, хотя постоянно чувствовал боль - и она все усиливалась и усиливалась. Я хотел, я просил, я просто умолял… Умолял свою звезду забрать у меня жизнь…

- Умолял звезду? Ха-ха-ха! Ну, ты и недоносок!

- Когда-то в детстве я думал, что тот, кому молятся в церкви, – это далекая-далекая звезда, и там есть множество комнат. Когда человек умирает, то попадает в свою комнату... А в ней четыре двери. Первая - в рай, вторая – в ад. Третья ведет человека к новой жизни. Ну, а четвертая…

- Что - четвертая?

- Четвертая дверь возвращает назад, к началу только что прожитой жизни, давая человеку еще один шанс.

- Шанс что-то изменить?

- Шанс получить еще один шанс, а потом еще, и еще.

- Видать, ты в детстве был большим фантазером.

- Зато теперь я настоящий убийца…

- Ты – властелин других жизней.

- Да, я – властелин других жизней, и для меня приготовлена комната с одной лишь дверью.

- И куда же ведет эта дверь?

- Ты знаешь, куда. В ад.

- Там ты будешь не одинок, поверь мне. Ну, так что там дальше? Ты просил-умолял, а что звезда?

- Она не забрала мою жизнь. Она… она мне все показала... Показала, как погиб корабль... Это я убил рулевого и взял штурвал в руки... Когда впереди показался огромный айсберг, я направил судно прямо на него... И все утонули. Остался лишь я один. Когда я спросил у нее, скоро ли придется умереть и мне, она ответила, что Никогда. Что я буду вечно плавать в океане, и мои мышцы будут вечно лопаться, так же как и сердце, разрываемое кристаллами льда... Понимаешь, я почувствовал, что такое бессмертие… Мое бессмертие – быть всегда проклятым.

- Иногда проклятие дает несокрушимую силу жизни.

- Ты – бессмертен?

- Не хочешь ли ты спросить: проклят ли я?

- Да...

- Проклиная меня, люди обо мне вспоминают. И потому я живу вечно, за счет приверженности одних, и за счет заблуждения других. Глупцы, они говорят о грехах, но разве существуют грехи?

- А жадность, гордыня, зависть, гнев, чревоугодие, вожделение, праздность?

- А-а, семь смертных грехов, придуманных христианством? Да разве можно считать грехом то, что ведет к физическому, духовному и эмоциональному удовлетворению? Что предосудительного в жадности? Жадность - это просто желание иметь больше, чем человек уже имеет. За завистью кроется пристрастное рассмотрение имущества других и желание иметь подобные вещи у себя. Зависть и жадность - движущие силы амбиции, а без амбиции тебя ждет удел одуванчика.

- Ну а чревоугодие?

- То бишь обжорство? Это значит есть больше, чем нужно для жизни. Но когда ты начнешь толстеть, гордыня вынудит тебя побеспокоиться о фигуре, сохранить внешность, а значит и самоуважение. Любого, кто покупает одежду для целей иных, нежели прикрыть свое тело и предохранить его от стихии, можно обвинить в гордыне. Но какой же это грех, да еще и смертный - одеваться красиво? Сын Божий тоже не в тряпье ходил.

- Моя бабка до самой смерти заставляла себя вставать ни свет, ни заря – лишь бы не потворствовать своей лени.

- Бельфегор, Бельфегор… Настоящая лень – это нежелание сойти с рельс, когда на тебя мчится поезд. Это и есть преступление против природы, предоставившей человеку генератор жизни – инстинкт самосохранения. Все остальное – лишь способ улучшить эмоциональное состояние.

- Похоть?

- Чтобы подстраховать процесс размножения человечества, природа сделала вожделение вторым по силе инстинктом.

- Гнев?

- Тебе нанесли обиду, и ты разгневался - разве это плохо? Разгневался - и отомстил обидчику! И тем самым защитил себя от дальнейших обид.

- Ну, а как насчет моей ненависти? И… моей любви?

- Любовь и ненависть – сильнейшие эмоции. Но заставлять себя чувствовать любовь ко всем без разбора противоестественно. Пытаясь любить всех, ты умаляешь свои чувства к тем, кто нуждается в ней. А подавляемая ненависть может просто свести человека с ума. Научившись высвобождать свою ненависть к тем, кто ее заслужил, ты очистишь себя от злокачественных эмоций, а также от потребности выплеснуть сдерживаемую ненависть на том, кем ты действительно дорожишь.

- Ее убили.

- Потому и сильна твоя ненависть.

- Месть?

- Ты знаешь другой рецепт очистить имя от унижения?

- Кровная месть.

- Природный инстинкт.

- Как же я их всех ненавижу! Еще больше, чем раньше!..

 

* * *

Перевалило уже за полночь, когда трое старейшин, возглавляемые Стефаном Староверовым, добрались до лесного кладбища.

- Вот она, - прошептал Игорь Чертковский.

Мужчины остановились перед плитой, залитой лунным светом. Степан Латышев присел на корточки, вглядываясь в изображение Богородицы, и тихо охнул. Ему вдруг показалось, что это его родная мать, а на руках у нее - он сам, каким он был на фотографиях, сделанных в детстве. Мама улыбнулась ему. Латышев потряс головой - мама превратилась в Деву Марию. Матерь Божья посмотрела ему прямо в глаза и медленно кивнула, словно давая разрешение.

- Вы видели? Видели?! – Еле сдерживая эмоции, Степан поднял голову к остальным и по их лицам понял: каждый из них тоже увидел что-то необычное. И у каждого захватило дух.

А из высокой травы, окружавшей плиту, потянулись вдруг голубые ирисы, розовые пионы, огромные ромашки и ярко-красные тюльпаны.

- Это хороший знак, - сказал Стефан Староверов, поднимая повыше руку с горящим факелом. - Это очень хороший знак!

 

* * *

Над головами бродящих по темному школьному коридору сумасшедших каннибалов закружилась легкая метелица. Закружилась - и пропала, оставив после себя одинокую белую бабочку, от которой струился бледный свет. Какое-то время бабочка выписывала в воздухе кренделя, а потом устремилась к кабинету физики и залетела в приоткрытую дверь.

Виктор неподвижно лежал на полу. Бабочка запорхала над ним, и в темном классе раздались странные звуки - словно зафонили невидимые динамики.

Виктор открыл глаза - и увидел прямо над собой бабочку, окруженную светящимся ореолом. У бабочки было человеческое лицо, но Виктор не успел осознать - мужское или женское. Лицо исчезло, но бабочка продолжала висеть над ним, как вертолет, быстро-быстро трепеща белыми крылышками. И каким-то неведомым чувством Краснов ощутил, понял, что бабочка прилетела, чтобы помочь ему.

 

* * *

«Как красиво! - оглядываясь вокруг, подумал Стефан. – Боже мой, как здесь красиво»!

Факелы были уже не нужны. Спустившись в длинную усыпальницу, мужчины обнаружили необычные масляные светильники, разобрались с их устройством и сумели зажечь. Свет, излучаемый матовыми колбами, был подобен лунному - и теперь в усыпальнице сияла добрая дюжина кусочков Луны, освещая убранство этого подземного помещения.

На стенах висели старинные иконы в золоченых окладах. Пресвятая Богородица, держащая на руках маленького Иисуса, святой Николай Угодник, Василий Великий, Иоанн Предтеча – ангел пустыни, архангелы Михаил и Гавриил, апостолы Петр и Павел и многие другие святые – их взгляды казались то суровыми, то снисходительными. Между иконами стояли статуи плачущей Богоматери – вырезанные из дерева, выточенные из камня. Поистине, те, кто занимался их изготовлением, знали толк в своем ремесле. С потолка на стоящих внизу пораженных мужчин смотрело огромное Всевидящее Око, от которого здесь, в склепе, укрыться ничего не могло.

На стене красной краской, напоминающей кровь, были начертано евангельское изречение: “Отец не судит никого, НО ВЕСЬ СУД ОТДАЛ СЫНУ… И ДАЛ ЕМУ ВЛАСТЬ ПРОИЗВОДИТЬ СУД, ПОТОМУ ЧТО ОН ЕСТЬ СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ”.

Ниже этой надписи шла другая: “Жизнь человека – это испытание. Смерть человека – это избавление. Смерть человека в первый день его жизни – это предназначение. Для чего, Господи?!”

Насмотревшись на всю эту красоту, Стефан взял светильник и медленно направился вглубь усыпальницы. Старейшины последовали за ним.

 

* * *

“Они ошибаются – ведь они обыкновенные люди. Они заблуждаются, считая, что со мной будет легко справиться”.

Олежка сидел, поджав под себя ноги. Он ждал. Ниточки начали вибрировать, давая знать, что те, кто угрожает его жизни, совсем близко. Руки мальчика стали заметно подрагивать, и стоящие по углам комнаты толстые свечки затрещали, выбрасывая вверх черные клубы дыма. Он несколько раз глубоко вздохнул - и огненные язычки успокоились.

В проеме показалась неровно обритая голова Андрея Болдаря. Что-то подсказывало ему: «Назад! Немедленно назад!», но Андрей не считал себя слабаком.

Вслед за ним вошли еще четверо.

- Мы за тобой, пацан, – проговорил Андрей, натягивая большие, чуть ли не по локоть, брезентовые рукавицы. – Пора.

Олежка передернулся и закрыл глаза. Ниточки звенели в голове, словно гитарные струны, натянутые до предела. «Лишь бы не лопнули», – подумал он и вновь взглянул на визитеров.

- Это больно. Давать кровь – это очень больно. – Голос мальчика звучал, как в большом пустом зале. – Почувствуйте, как это больно.

Мужчин и ребенка разделяло чуть больше метра, и придвинуться ближе они почему-то не могли. Внезапно завопил человек со странной фамилией Молоток. Ему показалось, что этим самым молотком в его тело стали вбивать огромные гвозди. Выставив руки перед собой, он увидел, что на запястьях появились сквозные раны, из которых вовсю хлещет кровь. Было очень больно. У Сергея закружилась голова, а рядом, вторя ему, кричал Дмитрий Канохин – и не просто кричал, а визжал, словно поросенок при кастрации.

Стиснув зубы, Андрей Болдарь наблюдал, как по его рукавицам расползаются кровавые пятна. Он хотел сделать шаг к мальчику, но по его ногам словно ударили тяжелой невидимой кувалдой. Из-за собственного крика, слившегося с криками остальных, он не расслышал нового удара, намертво пригвоздившего его к полу. Олежка сидел в той же позе, только голова мальчика была запрокинута и по подбородку ползла извергающаяся изо рта белая пена.

- Дьявол!

Андрей, сделав невероятное усилие, сумел оторвать от пола одну ступню. Кровь залила пол – это была его кровь, и кровь пришедших с ним. Она фонтанами била из рук и ног, затекала за шиворот, брызгала в глаза...

Поскорее выбраться отсюда!

Владимир Дацко рванулся к выходу, но путь ему преградила возникшая в проеме огромная, пышущая огнем, фигура. Над головой у нее пламенело слово «Ангел», а под ногами кривлялось огненными языками - «Падший».

- А-а-а! - вновь заорал Дацко.

Фигура засмеялась и пропала, и вместе с ней исчез и Дацко. Федора Марченко отбросило и словно приколотило к стене невидимыми, но причиняющими страшную боль гвоздями. Он дергался, заходясь в крике, однако не мог освободить ни рук, ни ног. Его извивающееся тело, наконец, бессильно обвисло, а заросший щетиной подбородок коснулся груди.

Олег никак не мог успокоиться. Никогда еще он не делал такого. Ниточки стали оплетать его, завязываясь бантами и узлами. Он потерял контроль над собой. Ниточки гудели, как провода, и в это гудение вплетались слова: «Они заблуждаются».

Канохин подхватил Молотка под руки и поволок к выходу. Они заблуждаются! Канохина хлестнула по лицу невидимая плеть, и из рассеченной брови хлынула кровь. Андрей Болдарь безуспешно пытался оторвать от пола вторую ногу...

 

* * *

- Магазин “Детский мир”... - пробормотал Степан Латышев, когда они, миновав неширокий проход, оказались в следующем помещении.

Оно было заполнено детскими игрушками. Их было столько, что разбегались глаза. Игрушки лежали, валялись, стояли, висели. Деревянные, железные, резиновые, пластмассовые, стеклянные. Машинки, звери, различные пупсы, сотни разноцветных сосок и тысячи кубиков с буквами. Создавалось впечатление, что коснись хоть одной игрушки, и сразу запищат все куклы, засигналят все машинки, зарычат все детские зверушки – все сразу затарахтит и задвигается.

За поворотом открылась еще одна комната - склеп протянулся под старыми могилами и, возможно, выходил даже за пределы кладбища. Комната была довольно просторной. Первое, что бросилось в глаза вошедшим, были колыбельки с датами: “1899”, “1916”, “1939”, “1966”, “1998”... Их украшал прозрачный тюль с рюшечками и разноцветными ленточками, среди которых мрачно выделялись черные. И еще тут было много детской одежды.

Время способно нанести урон и камню, и металлу. Лен же и хлопок для него - вообще пустяк. Распашонки, шапочки, ползунки полуистлели и могли превратиться в труху от первого же прикосновения.

Стефан осторожно подошел к первой колыбельке с датой “1899” и заглянул туда сквозь прозрачную занавеску.

На подушке сидело какое-то черное существо.

“Боже, кто это?” - с ужасом подумал он.

Непонятное существо стало расползаться в разные стороны, шевеля множеством лапок - Староверов отпрянул от колыбели.

Пауки! Сотни пауков, облепивших бутыль!

Членистоногий кисель вытекал из кроватки и спускался на пол. Первые пауки уже добрались до ног Стефана и карабкались по сапогам.

Староверов затопал ногами, стряхивая тварей. Ему показалось, что из бутыли за ним наблюдают. Превозмогая страх, он склонился над колыбелью и понял, что ее накрывает не занавеска из ткани, а паутина.

Он схватил бутыль, и тут же почувствовал, как его укусили за бедро. Укусы следовали один за другим, и Староверов бросил бутыль Латышеву и, хлопая себя по ногам, попятился к товарищам.

- Бежим отсюда! - крикнул он.

 

* * *

Виктор, сжимая в руке обломок плинтуса, медленно шел по коридору вслед за светящейся бабочкой. Вокруг слышался скрежет зубов, ворчание и громкое сопение невидимых в темноте “бешеных крыс”, но никто на него не нападал.

“Они боятся бабочки!” - подумал Виктор.

Двери на лестницу были открыты, и оттуда несло мертвечиной. Светлое пятнышко взлетело вверх, и Краснов, стараясь не дышать, начал подниматься на второй этаж. Споткнулся обо что-то мягкое и тяжелое - и едва справился с рвотным позывом.

Занеся ногу на очередную ступеньку, он вдруг замер на месте. Вокруг по-прежнему стоял мрак, но он совершенно отчетливо видел, как навстречу ему сбегает по лестнице человек в очках, облаченный в темный костюм. Человек проскочил мимо окаменевшего Виктора, и запах дорогого одеколона подавил трупную вонь.

Галлюцинация.

- Не может быть! - крикнули уже откуда-то снизу.

 

* * *

Олег хотел распутать ниточки и покончить с этим делом. Но у него не получалось. Мальчик хрипел, и изо рта его продолжали выползать клочья пены. Ну где же самая главная нить? Она должна хоть чем-нибудь выделяться, на то она и главная! Любое неправильное действие могло запутать нити - а этого нельзя было допустить.

Олежка по-прежнему не мог контролировать себя. Раздался еще один крик – это кричал Андрей Болдарь, приросший одной ногой к полу.

Наконец мальчику показалось, что он различил среди дрожащих ниточек одну, которая вибрировала сильнее остальных. Схватить ее, удержать!

Он забулькал горлом и неистово захлопал ладонями по полу.

«Они заблуждаются!» 

Страшный удар обрушился на спину Андрея Болдаря - словно его с размаху хлестнули железной плеткой с шипами на конце. И он рухнул, выворачивая прикованную ногу - и потерял сознание.

В комнате стоял тяжелый запах крови и продолжали раздаваться булькающие звуки.

Олег потянул за ниточку.

 

* * *

Бежавший последним к выходу из склепа Стефан Староверов вдруг почувствовал, как что-то острое полоснуло его сзади по ноге. Он обернулся на бегу и увидел настоящего гиганта, размером чуть ли не с собаку - во всяком случае, Стефану так показалось. Волосатые жвала паука угрожающе шевелились, мутно блестели выпуклые глаза, а длинные ноги легко несли подушкообразное черное тело.

Вид этого монстра заставил Стефана припустить еще быстрее. Лики святых на стенах и изваяния Пресвятой Богородицы истекали красноватой жидкостью, а с потолка за этой погоней наблюдало Всевидящее Око.

Первым из склепа выбрался Чертковский, за ним - Латышев, не выпустивший из рук бутыль с белеющим внутри маленьким тельцем. Тут же вверх по ступеням взлетел задыхающийся Карыкин.

Стефан вновь почувствовал, как в его ногу вонзились чудовищные жвала. Он закричал - и увидел протянутую руку Карыкина. Вцепившись в нее, он пулей вылетел наверх, где Игорь Чертковский уже зажигал факел, собираясь задать жару черной твари.

Но сделать это не удалось - паук не покинул склеп, и до тяжело дышащих людей донесся удаляющийся цокот.

 

* * *

Все закончилось. Кажется, у него получилось. Сначала возникла досада. Потом ему стало страшно. Когда Олежка осознал, что он натворил с помощью ниточек, к страху прибавилась тошнота.

Он переборщил. Не сумел обуздать свою новую силу, не сумел приручить свой дар.

И все-таки у него получилось!

Немного позже он перестанет жалеть о случившемся – ведь, по сути, он всего лишь защищался. Он будет даже гордиться тем, что сумел наказать своих обидчиков.

Но это случится позже. Сейчас же Олежка выглядел растерянным и подавленным, и корил себя за то, что устроил настоящую пытку не каким-то злым чужакам, а людям, которых знал.

Лежащий перед ним Андрей Болдарь истекал кровью. Обмяк прикованный к стене Федор Марченко. Чтобы освободить его, нужно было снова окунуться в мир ниточек. Больше нельзя допускать такого. Он - избранник небес, а злость несовместима с небесами.

Мальчик выгнулся дугой, и Федор со стоном сполз на пол. Олежка тоже застонал, из-за собственной неопытности впустив в себя чужую боль.

Стиснув зубы, он начал мысленно перебирать ниточки. Сначала оградил от боли Федора, потом – Андрея. Затем принялся за чужие раны. Ему не нужно было к ним прикасаться – ниточки справлялись сами. Раны затянулись, напоминая о себе только свежими темно-багровыми рубцами. С раздробленными ступнями Андрея оказалось намного сложнее, и пока Олежке удалось только остановить кровотечение. Кости никак не хотели принимать свой первоначальный вид.

По мысленному приказу Олежки, Федор, пребывающий в трансе, стянул сапоги с Болдаря. Мальчик напрягся, впившись взглядом в распухшие ступни Андрея, и кости под кожей зашевелились, словно там находились какие-то существа, суетливо пытающиеся найти выход – они натыкались друг на друга, собирались вместе, и снова расползались.

Ничего пока у Олежки не получалось, и он начал нервничать. Ниточки вибрировали все сильнее, соприкасаясь друг с другом, и вот-вот могли снова перепутаться. Пора было заканчивать операцию, которой позавидовал бы любой филиппинский кудесник. От перенасыщения знаниями, касающимися медицины, и в особенности анатомии, Олежке стало казаться, что его голова вот-вот лопнет, но связать эти знания воедино и применить в деле он пока не мог. Tendo m. tibialisanterioris... mm. interossei dorsales... ligamenta metatarsalia interossea... Медицинская латынь кишела в голове вперемешку со скальпелями и особенностями рефлексотерапии. Он хрипел от напряжения, а ноги Андрея дергались, словно туда то и дело тыкали электрошокером. Вибрация ниточек нарастала.

Когда на них появилась первая петля, мальчик сплел пальцы в древнетибетской мудре, и раздробленные кости перестали шевелиться. Олежка превратил ступни Болдаря в сплошные костные образования, этакие протезы - по-другому у него пока просто не получилось.

Болдарь мог в любую минуту умереть от большой потери крови. Олежка знал, чем тут можно помочь: ускорить естественное кроветворение, форсировав для этого деятельность некоторых внутренних органов.

Всю начинку Андрея Олег видел достаточно четко (хотя его голова оказалась запрокинутой назад), и что нужно делать с этими органами, он знал теперь тоже хорошо. Кишечник, – вернее: его микрофлора, – для синтеза фолиевой кислоты представлялся Олегу как нельзя лучше, а этот кофермент, так необходимый для образования крови, новоявленный исцелитель и планировал добыть в первую очередь. Печень, почки, даже не переваренный в желудке шпинат – для этой цели годилось все. Лимфатические узлы, костный мозг, селезенка – Олег, набитый медицинской теорией, как подушка перьями, знал, где находятся участки образования различных элементов крови. И он вытягивал оттуда эти элементы, переступая понятие «реальность» и плюя на понятие «невозможно» (каким-то чутьем Олег догадывался, что, наверное, ему в том помогала сама атмосфера Кольца, где все процессы и так обходили течение времени). То, что он вытворял с организмом Андрея Болдаря, было неподвластно объяснению, совершенно противоречило всем условиям эволюции, и опровергало раннее установленные догмы. Но это происходило на самом деле – глубоко под землей, внутри чудовищной паранормальной зоны, где не существовало никаких законов и норм, где все выглядело абсурдом или изощренной выдумкой одурманенного наркомана. Теперь Олег уже не был Олегом, в его оболочке находилось скопление знаний множества людей, и сортировать эти знания было бессмысленно. Они стали действовать вне воли маленького мальчика, осмелившегося бросить вызов Богу, – а именно этого мальчик и боялся. Он уже не мог что-то контролировать или что-то осмыслить. Внутри его головы кружились в вихре какие-то цифры и непонятные названия. Казалось, заданный им алгоритм излечения больного действовал теперь сам по себе. А Олег же был в нем простым связующим звеном – между ниточками и тем, ради чего ему пришлось снова к ним прикоснуться; звеном, которое уже ничего не понимало; звеном, которое просто дергало за ниточки, оказавшись в плену созданного им самим алгоритма. Даже обычный витамин В12, синтезируемый кишечником Андрея и участвующий в кроветворении, Олег распознавал не иначе, как С63Н88N14PСo, а сама кровь ему представлялась теперь скоплением эритроцитов и тромбоцитов, базофилов и плазмы, различных антитоксинов и лизинов; – и все это, вопреки законам живого, ему приходилось «вытягивать» из «начиненного» органами взрослого человека за время, которого другому не хватило бы и на поедание пиццы.

Но… это был особый случай, особое место, и это был особый Дар – Дар, способный спасти весь мир, или же… разнести его в клочья.

 

* * *

Бабочка вилась у забитого досками окна на лестничной площадке между первым и вторым этажами. Самого окна в темноте не было видно, но Виктор знал, что оно там есть, потому что не раз, будучи школьником, сидел там на подоконнике. Когда он, все еще ощущая запах одеколона, поднялся туда, бабочка вдруг исчезла, а потом вновь появилась. Облетела вокруг Виктора - и опять скрылась у окна. Может быть, дурак тут и не понял бы - но Краснов не считал себя дураком. Подойдя к окну, он сунул руку под подоконник и нащупал в углублении что-то шершавое и твердое. Это был кусок арматуры, который кто-то когда-то припрятал под окном.

Он стоял, держа в одной руке деревяшку с гвоздем, а в другой - железяку, и следил за бабочкой. Она уже залетела на второй этаж и зависла там маленькой одинокой звездой в космической черноте. Зависла там, где к стене была прикреплена лестница, ведущая на чердак. Виктор помнил эту лестницу - она упиралась в люк, запертый на висячий замок. И если с помощью арматурины вырвать железную скобу - путь на крышу будет открыт!

Кем же была его маленькая проводница и спасительница, откуда она здесь взялась, кто ее послал?..

Отбросив плинтус, Виктор, держась за перила, взбежал на второй этаж. Бабочка сделала круг над его головой - и погасла. Словно повернули выключатель.

- Спасибо тебе! - прошептал Виктор, уже взбираясь к люку.

Ему пришлось изрядно попотеть, но все-таки он справился с задачей и оказался на чердаке. Выбил ногой раму чердачного окна и выбрался на покатую крышу.

Луна освещала школьный двор, и длинные тени тянулись от столбов волейбольной площадки, турника и флагштока.

Осторожно, мелкими шагами, Виктор начал продвигаться к водосточной трубе - до земли было метров семь, и ломать ноги, а то и шею, ему вовсе не хотелось. Он уже почти добрался до цели, когда сзади раздался какой-то шум. Обернувшись, он увидел все ту же высокую “бешеную крысу”, которая чуть не задушила его в школьном кабинете - но почему-то оставила в живых. “Крыса” большими прыжками приближалась к нему.

Виктор беспомощно огляделся в поисках хоть какого-нибудь средства защиты - но крыша была абсолютно пустой, а свое последнее оружие - арматурину - он бросил у чердачного окна.

“Господи, - подумал он. - Придется прыгать без парашюта...”

Но осуществить свой замысел Краснов не успел. Высокая женщина была уже рядом, ее безумные глаза сверкали в лунном свете. Она бросилась на Виктора, вытянув вперед руки с растопыренными пальцами - но в последний момент он сделал шаг в сторону. “Крыса” пронеслась мимо - и сорвалась с крыши. Раздался короткий вопль, потом еще какие-то звуки - и наступила тишина.

Когда Виктор смог кое-как унять нервную дрожь и посмотреть вниз, он увидел нанизанное на флагшток, как кусок мяса на шампур, неподвижное тело...

И вновь, словно ниоткуда, возникла белая бабочка.

 

* * *

Закрыв вход в склеп, четверо мужчин спешили покинуть старое кладбище. Стефан заметно хромал, в ноге пульсировала боль, отдаваясь во всем теле. Латышев продолжал прижимать к себе бутыль, которую нужно было донести до школы.

Внезапно за покосившимися крестами что-то промелькнуло и раздался дрожащий женский голос - но слов никто не разобрал.

- Вы видели? - остановившись, воскликнул Карыкин. - Видели?!

В лунном свете возникло расплывчатое женское лицо - и тут же исчезло.

 - Мария... Серафимова... - выдавил из себя Степан Латышев.

И, словно в подтверждение его слов, призрак возник прямо перед ним, уже полностью. Он как две капли воды походил на Марию - проклятую мать, чей первенец покоился в склепе, из которого они только что убежали. Латышев знал, что подлинная Мария находится взаперти, в школе, среди “бешеных крыс”.

Степан не мог оторвать взгляда от полупрозрачного гневного лица. От призрака веяло холодом - и этот холод охватил Латышева. Кровь его застыла, в мозг впились сотни сосулек, сердце покрылось льдом.

- А-а... - только и успел выдохнуть он промерзшим ртом и, выронив бутыль, осел на безымянный могильный холмик.

Следом за ним глыбами льда упали в траву Стефан и Чертковский.

- Пощади! - взмолился Вячеслав Карыкин, успевший отскочить в сторону. - Мы же не грабить пришли! Мы же только людям помочь!

Высокая призрачная женщина повернула к нему голову - и не было больше гнева в ее глазах. Вытянув руку, она показала на откатившуюся к ржавой оградке бутыль с младенцем - и растаяла.

Убедившись в том, что все его товарищи мертвы, Карыкин подобрал бутыль и, еще дрожа от страха, двинулся в обратный путь.

Уже миновав старый колодец, он заметил, что в стороне, сопровождая его, плывет над землей туманная женская фигура.

 

* * *

Виктор брел по лесу вслед за белой бабочкой. Наступало утро, и бабочка уже не светилась, хотя рассыпались от нее временами мелкие искры. Крылатый проводник уводил Виктора все дальше от проклятого места, от “бешеных крыс”, от ужасного “Мистера Икс», от… Виктории и дочери.

Виктория! Светланка!

Виктор не мог не думать о том, что оставляет позади свою семью, но какое-то чутье заставляло его довериться бабочке – ведь этой ночью она его спасла! Может быть, она покажет и выход из Кольца?..

Его давно уже мучил голод, и сил оставалось все меньше. С трудом взобравшись на очередной лесной холм, он сел, привалившись спиной к сосне, и утомленно закрыл глаза. В ушах убаюкивающе зашумело.

Виктор спал и видел во сне дочку. Светланка пела ему на поляне веселую песенку…

 

* * *

Вячеслав Карыкин вышел к зданию школы с заднего фасада и сразу увидел висящее на флагштоке тело. Подойдя ближе, он снизу вверх посмотрел на лицо несчастной - и тяжело вздохнул. Это была Мария Серафимова.

Обогнув здание и на ходу подобрав обломок красного кирпича, Карыкин поставил бутыль на землю и откупорил ее. Потом, тяжело ступая, подошел к школьному крыльцу и начал выводить на нем буквы, бормоча себе под нос:

- На, жри младенца, тварюга... Надо будет - еще принесем, оттуда же... Там еще есть...

Призрачная женщина держалась в отдалении и наблюдала за ним. Когда Карыкин распрямился и отбросил кирпич, она пролетела над школьным двором, приблизилась к мертвой Марии - и словно растворилась в ее теле.

 

* * *

Андрей Болдарь уже битый час рассматривал свои ступни. Их ужасный вид просто гипнотизировал его.

Он вдруг словно вновь оказался в комнате этого маленького, но обладающего поистине нечеловеческими способностями мерзавца – и там увидел свою мать. Она укоризненно покачала головой и сказала: «Не надо, Андрюша. Не надо!» – и исчезла в темном коридоре с заколоченными окнами. А оттуда выплыл Федор Марченко, протягивая к нему окровавленные руки...

Он скрипнул зубами и начал неистово растирать ступни. Он бил по ним кулаками, щипал изо всех сил – но все старания почувствовать хоть какую-то боль ни к чему не приводили. Наконец, Андрей попытался подняться с кровати. Однако, едва встав, рухнул на замызганное одеяло.

Он заплакал было от бессилия, но тут же осадил себя:

“Прекрати! Ноги на месте - уже хорошо. Этот негодяй мог вообще без рук без ног оставить. Или без головы. Тренируйся, как Маресьев, учись ходить...”

Сколько для этого понадобится времени, Андрей не знал - но выбора у него не было.

Что ж, по крайней мере, теперь будет понятно, один ли и тот же человек он, Андрей Болдарь, и Потрошитель.

Он вновь встал с кровати - и сумел-таки сделать шаг...

Андрей еще не знал, что Олежке вскоре все-таки удастся более-менее “починить” покалеченные ступни.

 

* * *

Собственные необычные способности теперь не притягивали, а пугали Олежку. Он боялся снова оказаться в плену собственного дара, который мог погубить и его самого. Но без этого дара он был беззащитен - разве удалось бы ему справиться с пятью мужиками? И кто, кроме него, способен отыскать среди людей-червей Потрошителя и прикончить убийцу?

Однако, мальчик понимал, что не готов, что еще слаб для этого. Последняя работа с ниточками вымотало его и эмоционально, и физически, и теперь он боялся даже самого-самого «сухого стебля» – во всяком случае, именно сейчас. Ему требовалось какое-то время, чтобы прийти в себя, восстановиться. Он не мог пока работать «рентгеном». Сама мысль о том, чтобы копаться в потемках чужих душ была ему сейчас неприятна - ведь ненароком можно впустить эти души в себя, со всеми пороками и болезнями. Он не должен спешить, но и медлить тоже непозволительно! Ведь именно ему уготована судьба спасителя, и таким он был с самого начала этого ада – спасающим других...

Да, он не уберег отца. Да, он до сих пор не разоблачил Потрошителя. Да, как бы это ни было горько, он позволил себе устроить настоящую пытку Болдарю и компании...

Но мальчик был уверен в том, что научится управлять своим даром, обязательно научится! Он, Олег Вишневский, - особенный, он гораздо ближе других к иному миру, открывающему себя только избранным – да и то кое-кого не пуская дальше порога. Таких избранных можно сосчитать на пальцах.

Однако ставить себя в один ряд с Магометом или Иисусом Христом Олег не решался.

“Может быть, я и не должен был получать этот дар? - думал он. - Может быть, здесь просто открылся какой-то канал, и я оказался в нужном месте совершенно случайно. Может быть, этот канал предназначался для другого человека, для взрослого, опытного. Мне ведь еще и пяти нет!..”

Мальчик закрыл глаза, собираясь с мыслями.

“Ну да, мне нет и пяти, - продолжал рассуждать он. - Но здесь, в этом Кольце, все не по-обычному, не по правилам! Если такое случилось, если Бог это допустил, то нужно ли мне сомневаться в самом себе, считать себя недостойным дара? Я - единственный, кто еще может что-то сделать... И я буду делать! Папа гордился мной... И мама тоже гордилась бы...”

Мальчик попытался представить ее лицо, но у него почему-то ничего не получалось. Он открыл глаза.

Перед ним сидела старая женщина, такая старая, что все, кого он видел здесь, легко сошли бы ей в праправнуки или праправнучки. Олежка постарался рассеять туман в ее глазах, подобных глубоким ущельям, – и это ему удалось. Он искал. Проносились мимо клочья бело-розовых облаков, слышались обрывки неразборчивых фраз, и он то и дело натыкался на новые глаза. Они превращались в брызги волн, разбившихся о причал, заставляя мальчика часто-часто моргать – и по его замурзанным щекам побежали мокрые ручейки. Подавляя желание зажмуриться, Олежка продолжал всматриваться в глаза-ущелья, заполненные сотнями других глаз - черных, карих, серо-голубых, зеленых... И, наконец, нашел. Конечно же, это были именно мамины глаза – истосковавшееся по ласке сердце мальчика незамедлительно дало об этом знать.

Мама запела ему ту самую песню, которую пела очень давно, когда Олежка был еще маленьким, и к мальчику начало возвращаться душевное спокойствие.

“Ты должен”, – прочитал он в маминых глазах, прежде чем они исчезли.

Мальчик вскочил на ноги. Кажется, он теперь знал, ЧТО можно сделать. Всего лишь одно касание, но сколько силы должно быть в него вложено!..

 

* * *

- Кто такой “Мистер Икс”?

- Тот, кому не следовало знакомиться.

- С кем знакомиться?

- С тем, кто скрывал, что перестал помнить.

- Помнить что?

- Когда тот, кто дал жизнь, вдруг сказал о его смерти.

- Выходит, тот, кто скрывал, что перестал помнить, и виноват в появлении “Мистера Икс” и самого Кольца?!

- Выходит, так.

- А, значит, и в появлении тебя?!

- Я ему приснился.

- Тот, кому не следовало знакомиться. Тот, кто перестал помнить. Почему нельзя сказать точнее?!

- Если то, что появляется во время смерти или совершенной ненависти, набирает силу, имена уже не имеют никакого значения.

- И какова сейчас эта сила?

- Она громадна.

- Ну, а есть ли другая сила, которая больше этой?

- Не может тень весить больше тебя, не так ли?

- Но мне кажется, у тени есть одно преимущество.

- Какое?

- Она может скрыть некоторые намерения.

- Единственное, что может скрыть тень – это другую тень, так же, как и та тень сможет скрыть первую.

- Иногда тень может принимать большие размеры, даже слишком большие.

- Иногда мне кажется, что ты меня не хочешь услышать, и что ты не достоин выбора, сделанного внизу.

- Я лишь хочу получше во всем этом разобраться…

- Ты подобен капле, что вот-вот испарится, но стремится узнать о подземных течениях.

- Я…

- Ты похож на улитку, донимающую зайца расспросами о том, как бы лучше пробежать стометровку.

- Но…

- Не забывай, что ты всего лишь тень. И не заставляй меня больше напоминать тебе об этом. Тень, которая в силах самореализоваться, в отличие от тебе подобных. А это значит: пусть они тебя станут бояться еще больше.

- Даже больше, чем “Мистера Икс”? Но разве это возможно, если и мой страх перед ним велик?!

- Страх можно преодолеть.

- Но я о нем почти ничего не знаю, а он, как мне кажется, обо мне знает все. Посмотри на меня: безволосый и беззубый скелет, обтянутый кожей – и это все благодаря ему.

- Ты забыл еще добавить: трусливый и никчемный, неспособный дать отпор убийцам своей матери. Запомни, человек: приспособляемость – вот двигатель инстинкта самосохранения. А как раз этого и не хватило тому, кто повис сейчас на шеях у миллионов глупцов.

- Повис на шеях? Погоди… а что, если и правда произошло чудо воскрешения? В таком случае, это было бы лучшим примером великого инстинкта.

- И правда ходил по воде, превращал воду в вино и бросал на головы дурням живую рыбу? Величайший гипноз, наложенный на величайший идиотизм – не более того.

- Но есть же до сих пор чудеса, которые доказывают…

- Не доказывают, а напоминают.

- Напоминают о Боге… Я сказал!

- Ты сказал, потому что я позволил! Это всего лишь жалкие потуги что-либо изменить в уже проигранной битве…

- Между добром и злом?

- Между избранными и дураками, одураченными такими же.

- Кто же я в этой битве?

- Сомневающийся дурак, не способный сойти вниз, чтобы подняться.

- Ты мудр…

- Мудрость приходит с делами, а не с годами. И поэтому закончи свое начатое дело, используя при этом все обстоятельства.

- Приспособляемость.

- Вот именно... Она слаба сейчас.

- Кто?

- Кто способен погубить тебя?..

 

* * *

По лесу шел человек. Его склоненная набок голова казалась пришитой к плечу.

«Ну и урод же ты, Пряников, – подумал Андрей Болдарь, наблюдая за ним из-за деревьев. – Полный урод. Воздухом выполз подышать... И не знаешь, что лежать тебе скоро с вырванным сердцем».

Пряников пересек лужайку и скрылся за кустами. Андрей, опираясь на палку, продолжал поджидать убийцу.

Накануне ему приснился очередной сон про убийство: мертвец, раскинув руки, навзничь лежал возле пня, и в груди его зияла кровавая дыра. Андрей сразу узнал это место в лесу, всего метрах в пятидесяти-шестидесяти от входа в подземелье. Да и мертвец из сна походил на Пряникова.

Он принял решение, не раздумывая. Спрятаться неподалеку и узнать, наконец, кто же такой этот Потрошитель. Нет, Болдарь вовсе не собирался противостоять Потрошителю и спасать никому не нужного урода Пряникова. Ему было наплевать на Пряникова, как и на всех других... Да и какая тут может быть схватка с убийцей, если передвигался Андрей еле-еле, с помощью палки.

Но большой кухонный нож он, на всякий случай, все-таки взял - а вдруг Потрошитель заметит его и возжелает продолжить список своих жертв?.. 

Сзади раздался шорох. Андрей обернулся, но не успел еще ничего сообразить, как получил удар по голове.

...Очнувшись, он увидел над головой кусок неба, окаймленный верхушками деревьев. Болдарь сел, привалившись боком к пню и почувствовал, что рука его сжимает что-то мягкое и теплое. Рядом, вывернув шею, лежал человек в разорванной рубашке. Грудь человека была разворочена, и оттуда торчали обломки ребер. В траве валялся окровавленный нож.

Но это был не Пряников! Это был тракторист Юрка Гладышев, которого совсем недавно упекли в школу, к “бешеным крысам”... Как он здесь оказался? Неужели “крысам” удалось вырваться из заточения?

Андрей разжал липкий окровавленный кулак и недоуменно взглянул на красный комок. Сердце... Сердце Юрки Гладышева.

Юрка напал на него, и он, Андрей Болдарь, спасая свою жизнь, убил “бешеную крысу”. Только почему-то ничего не помнит.

И что-то там перепуталось в сновидении - не Пряников оказался убитым, а Гладышев. И убил его именно он, Андрей Болдарь.

Андрей Потрошитель!

Именно он и есть Потрошитель!

Андрей с отвращением отбросил липкий комок и глухо замычал, закрыв лицо мокрыми от чужой крови руками.

Он не помнил, как убил Юрку, и как убивал других - но вспомнил другое.

Он вспомнил, как Глэчик обозвал его «слепым ублюдком», когда в прошлом году, на охоте,  дробь Андрея пробила ухо лайке этого жирного хохла. Лежа на земле, он вытирал разбитый нос и думал, что Глэчику это даром не пройдет.

Еще он вспомнил, как постучал обрубком ноги жирдяя, висящей на кишке, в окно дома Глэчика, куда пробрались два пацана.

Он вспомнил!

Страшные воспоминания полезли изо всех щелей, обрушились водопадом, и он всем телом раскачивался возле пня, продолжая задушенно мычать.

Григорий Вишневский... Этот неотесанный чурбан однажды, в мужской подвыпившей компании, назвал Андрея импотентом. «Сорок лет, а до сих пор без бабы - видать, елда-то не стоит...». Хотя... Крепко пьющая мать навсегда отбила ему, тогда еще школьнику, охоту к женскому телу, пытаясь соблазнять собственного сына. И потом поплатилась за это - Андрей без колебаний упек ее в компанию “бешеных крыс”. Смех товарищей - по любому поводу - после тех слов Григория заставлял Андрея вспоминать нанесенное оскорбление.

«Боже! Неужели это делаю я?..»

Он отлепил дрожащие руки от лица. И увидел напротив себя, под деревом, голую женщину. Это была его мать.

Она засмеялась и поманила его:

- Импотент! Ты до сих пор еще никого не трахнул! Иди же скорей ко мне!

Андрей зажмурился - и вновь открыл глаза.

Мать по-прежнему стояла под деревом, только теперь лицо ее было изуродовано.

 - Шынок! - прошепелявила она безгубым ртом. - Пошмотри, што ты шо мной шделал! Если бы ты знал, как мне шейчаш больно. Боль! Она придет и к тебе!

Андрей опять закрыл глаза и прижал к ушам окровавленные ладони. Но все равно продолжал слышать слова матери.

- Андрей! Андрюшенька! Котеночек мой! Они катали по полу мою голову, как футбольный мяч. Посмотри же на меня! Мне так больно!

Андрей не выдержал - и посмотрел. Мать держала за волосы собственную голову с зажатым во рту свистком - такой же свисток был у него в десятом классе. А потом мать засвистела.

Он взвыл, завалился набок и начал кататься по окровавленной траве. А потом пополз прочь от этого страшного места.

Вход в подземелье был уже недалеко, когда Болдарь увидел приближающегося к нему на четвереньках человека. Это был его сосед по улице, Денис Пискун, такой же, как и он сам, тракторист.

В глазах Дениса Андрей разглядел некую силу, и это его испугало. Он хотел отползти - но не смог. Бывший сосед и товарищ молча поднял руку и сжал запястье не успевшего ничего сообразить Андрея. От неожиданности Болдарь вскрикнул - хотя ему не было больно. По телу прошел легкий озноб и в кончиках пальцев возникло слабое покалывание. Такое же, как от прикосновения Олежки Вишневского. Неведомо как Андрей сообразил, что из него сейчас не вытягивают, а дают; он получал.

“Программирование, - мелькнуло у него в голове. - Меня программируют...”

Денис отпустил его запястье. И Андрей вдруг понял, что теперь может без труда подняться на ноги, и они вновь будут слушаться его.

Он встал. Теперь он знал, что нужно делать. И кто проводит это “программирование”, он тоже знал.

Пискун посмотрел вслед удаляющемуся вглубь леса Андрею, а потом по-собачьи направился к люку, лавируя между кучами земли.

Люк открылся и на поляну выбралась Виктория, держа в руках пустые пластиковые пятилитровки. Она походила на старушку-побирушку из подземного перехода - изможденная, с морщинистым лицом, в испачканной глиной одежде. Денис Пискун поманил ее пальцем - и она, оглянувшись по сторонам, неуверенно приблизилась и спросила:

- Вам чем-то помочь?

Денис, приподнявшись, молча обхватил ее запястье - и Виктория задохнулась от наполнившей ее вены энергии. Информация пришла сразу и полностью.

Цепочка, созданная Олежкой Вишневским, стала еще на одно звено больше...

Неведомая энергия переполняла ее. Было страшно, но что-то подсказывало Виктории: все это только к лучшему. Когда тень старого дуба коснется треснувшего камня, она должна быть там - вместе с теми, кого энергия наполнила так же, как и ее.

 

* * *

Тропинка огибала пригорок с тремя кривыми соснами, дальше которого Андрею еще ни разу не удавалось пройти. Здесь была невидимая граница Кольца.

Из воздуха, словно пузырь, выдулась огромная пасть – прозрачная, но с четкими контурами, – и попыталась схватить его доброй сотней прозрачных клыков. Болдарь с криком отскочил назад и бросился прочь от этого призрачного Цербера, - а вслед ему неслось угрожающее клацанье. Лишь когда оно стихло, Андрей перешел на шаг, а потом и вовсе остановился и начал оттирать о траву окровавленные руки.

Добравшись до поляны с огромным дубом, он прильнул щекой к шершавой коре и почувствовал, как тело запульсировало от невидимой энергии, вливающейся в него. Его плоть наполнялась лесным духом, который не в силах было истребить даже таинственное Кольцо.

А тень от старого дуба незаметно ползла по поляне, приближаясь к возвышающемуся над травой треснувшему камню.

...Андрей уже подходил к деревне, когда увидел Сергея Лиса, идущего ему навстречу. За спиной у Лиса висело охотничье ружье.

- Когда увидишь зеленую розу, не бери ее, - загадочно сказал Лис и пошел дальше.

Андрей посмотрел ему вслед и молча покрутил пальцем у виска.

 

* * *

- Что будет дальше? Надели меня даром предвидения.

- Этот дар принадлежит тому, кто его заказывал.

- Мальчишке?

- Он не предсказывает, он собирает…

- Собирает?

- Собирает чужие мысли.

- И это его единственное оружие?

- Если он полностью научится управлять тем, что применил лишь несколько раз, против его оружия не устоит никто… И даже он сам!

- Значит ли это, что собиратель – моя основная цель?

- Я не ставлю тебе задачи, я лишь поворачиваю тебя к ним лицом.

- Я хочу знать.

- Правильно задавай вопросы.

- Как найти того, кто знает… знает наперед?

- Хотел ли ты еще спросить: этот дар – он станет твоим?

- О, да!

- На это способен лишь тот, кто скрыл…

- Знаю: кто скрыл то, о чем перестал помнить.

- Хм... Один дар не может попасть сразу двоим. Это закон.

- Чей закон?

- На некоторые вопросы нельзя получить ответы.

- Почему же?

- Бесполезно спрашивать одно и то же дважды, даже если спрашиваешь по-другому.

- Я думал, ты помогаешь тем, в ком заинтересован.

- У моего создателя был свой дар, и свои правила.

- Кто твой создатель? Какие у него были правила?

- Когда ты сильно перегибаешься через край, чтобы заглянуть в колодец, случайным обстоятельствам выпадает джокер.

- То, что я здесь, не случайность?

- Не следовало тебе курить. Не все переносят табачный дым.

- Курить?! Ты сказал…

- Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Да уж… Ну, ничего. Пройдем эту часть до конца. И не только эту. Вместе. Ну, а сейчас тебе пора. Вернее, нам пора…

 

* * *

Из люка появлялись все новые и новые люди и, кто ногами, кто ползком, направлялись к центру поляны. Это были жалкие создания, но - с живыми глазами. Да, именно глаза говорили о том, что надежда и вера в лучшее сильнее любых испытаний. Беззубые, искалеченные, начиненные болезнями, жители подземелья, запертые в чудовищном Кольце, не сдавались.

Толпа окружила маленького мальчика. На его висках пульсировали синие жилки. Олежка поднял тонкие руки, и в наступившей тишине его тело засветилось, потом стало полупрозрачным - и исчезло. И на том месте, где словно растворился в воздухе Олежка, каждый увидел самого себя, окруженного бело-голубым туманом. Это было будущее каждого из тех, кто был на поляне. И оно было так ужасно. Двойники были мертвыми или корчились в предсмертной агонии, кто-то оцепенел, а кто-то дергался от боли. Были и такие, кто убивал других...

Неожиданно раздался оглушительный хлопок, и видения исчезли. Олежка вновь оказался на своем месте. Его тело сотрясала дрожь - и постепенно утихала.

Витя, я увидела себя, жующей собственное отрезанное ухо! Представляешь?! А рядом лежала голова твоей сестры… Одна голова, и все! В луже крови... В одной руке я держала нож, а в другой - недоеденное ухо!

Олежка заговорил.

Боже! Мне аж уши обожгло! И я видела, что такое же почувствовали и другие... Это было так больно, Боже! Но никто не ушел, потому что все видели: тому, кто это с нами проделывает, намного хуже. У него во рту пылал огонь, но он не обращал на это внимания, и все говорил и говорил…

- Мы все хотим жить! Мы должны объединиться! Отныне - никаких “сухих стеблей”! Мы с ними - единое целое, мы все - единый спасительный круг! И только так – будучи все вместе, – мы сможем выжить!

Мне казалось, что тело Олега скворчит, как кусок мяса на сковородке. Наверное, та энергия, с помощью которой он показал будущее, была небезопасной для него. Но он не останавливался! Боже! Витенька, нам выпала великая честь переносить мучения вместе со святым! Он святой, Витенька…

- У нас должен появиться новый совет. И старшим будет Карыкин. Поверьте мне: он тот, кому мы можем доверить наши судьбы!

Его слова звучали, как приказ. Подумать только: маленький мальчик, и…

Никто не осмелился возражать ему. И мне кажется, что ни у кого такого желания и не возникало. Боже! Подумать только! Я испытала величайшее наслаждение!

- Женщины, дети, и самые слабые должны отныне жить в лучших землянках! Да будет так!

Когда он замолчал, он него шел дым, будто из трубы. Новые старейшины подняли его на руки... Мы стали одной командой... Помнишь, как мушкетеры? «Один за всех и все за одного»...

Когда все вновь скрылись в подземелье, из-за куч земли на поляне донесся детский смех. Смеялась маленькая девочка – должно быть, задержавшаяся на поверхности. Но чем больше она смеялась, тем больше этот смех становился похожим на плач.

 

* * *

Запись в журнале:

27 июля 1999 года .

 

Виорика Глазкова, учительница русского языка, взяла ручку. Она была оптимисткой и фантазеркой. Еще в детстве она уверовала в то, что окружающий мир – далеко не вся действительность, и где-то существует иной мир, прекрасный и полный тайн. Надо только найти дверь, ведущую туда. И главное - никогда не унывать, во всем находить хорошее и почаще улыбаться.

То, что этот тайный мир существует, Виорика никогда не сомневалась. Она даже предполагала, что многие сказки – это изложение своих приключений тех, кто там побывал. Непоколебимая вера в сказочное и неправдоподобное заставляло ее постоянно находится в поиске тайной дверцы. Не находя возле себя единомышленников, она однажды была очень удивлена, когда учитель по физике Бахчинский А.Н. посвятил ее в свои увлечения. Он так же, как и она сама, думал, что их физический мир – не единственный на планете. Но, в отличие от нее, Александр Николаевич не просто верил в эзотерическое и скрытое от обычных глаз человека и не просто искал непонятную дверцу. Иногда его поиски увенчивались неплохими результатами, которые вселяли в Виорику еще больше надежд.

Как-то, незадолго перед своей смертью, Бахчинский поделился с ней, что может разговаривать с животными. И что иногда видит непонятных существ в лесу. Его тяготили такие необычные способности, что вызывало удивление у учительницы. А когда Виорика узнала, что ее школьный коллега повесился, она догадалась: тайный мир оказался ему не по зубам. Это не пугало ее. Наоборот: вдохновило. Ведь не зря же она всю жизнь считала себя оптимисткой. Виорика предчувствовала, что очень скоро совершенно новое откроется и перед ней. Она лишь надеялась, что ждать придется не так долго.

И, наконец, это случилось.

Виорика погладила появившееся рядом с ней мохнатое существо с забавной зеленой рожицей. Мохнатый зажмурился от удовольствия и исчез.

Учительница русского языка задумалась. Все началось с того момента, когда жители деревни перебрались в глиняные землянки. Этому послужил отравленный воздух на поверхности. По крайней мере, поначалу так казалось. И лишь потом, спустя несколько дней, когда Виорика впервые повстречала сказочные существа, когда впервые с ними заговорила, все стало ясным: она оказалась в другом мире, о котором мечтала еще со школьной скамьи. Чудеса здесь были повсюду, и вначале все действительно выглядело забавным. Но потом Виорика поняла, что дверца захлопнулась, и путь назад закрыт. А оставаясь здесь, можно и самой превратиться в мохнатое существо с нечеловеческой рожицей. Ей казалось, что время от времени у нее появляется длинный нос – но не такой, как у Буратино, а похожий на свисающее вниз щупальце осьминога.

Виорика сняла треснувшие очки и стала ощупывать свой облезлый нос. Удостоверившись, что он вполне нормальный, она удовлетворенно кивнула и водрузила очки обратно.

Ситуация усугублялась тем, что с каждым днем иной мир становился все более реалистичным, погружая в себя не только сознание Виорики, но и ее тело. Но оптимизм чудаковатой учительницы, некогда хлеставший через край, казалось, не могли погасить никакие, даже самые что ни на есть удручающие обстоятельства. Она продолжала следовать своим принципам поведения.

Виорика аккуратно выводила буквы и цифры на бумаге. Постоянная улыбка делала ее похожей на куклу-робота, запрограммированного на единственное выражение лица.

Жители землянок: 187 человек. Остальные: 292 человека.

Те, кто за Острым Шипом: 68.

Закрыв толстую обтрепанную тетрадь, Виорика прижалась щекой к мохнатой голове на ножках, усевшейся ей на плечо.

«Остальные» – в этот раз они смешали и мертвых, и тех, о ком так ничего и не узнали, и тех, кого окрестили «крысами». Лицемеры – сами, будто крысы, засели в норах, и думают: все наладится само собой. Как бы не так! Мне бы только до нее добраться, и тогда уж точно ничего не наладится. По крайней мере – в решении хотя бы одной из их проблем.

«Те, кто за Острым Шипом: 68». Ха-ха-ха! Там, наверное, на входе стоит другой Потрошитель, которому хватает и семи десятков! Ну а мне же этого мало!

Грубые мужские руки резким движением свернули шею Виорике. Словно мыльный пузырь, лопнула мохнатая голова с удивленной зеленой рожицей, вцепившаяся в плечо женщины маленькими коготками. Тело учительницы повалилось на стол.

Новая запись в потрепанной тетради уже не была каллиграфической.

Жители землянок: 186 человек. Остальные: 293 человека.

Те, кто за Острым Шипом: 68.

- Ну, ничего. Мы и за Острый Шип заберемся!

Пламя свечи задрожало и погасло.

 

* * *

После того, как Олежке удалось заглянуть в глаза маме, он остро осознал, как ему не хватает ее тепла. Внутри было холодно и пусто, и эти ощущения лишали его сна. Он снова и снова тратил свою удивительную энергию на то, чтобы призвать ту старуху с туманными глазами-ущельями. И у него, наконец, получилось.

На этот раз туман в загадочных глазах был непроницаемым. Мальчик напрягся, пытаясь его разогнать, и боль острыми иголками впилась в виски. Он стиснул зубы и усилил мысленный натиск. Туман разлетелся во все стороны серыми клочьями - и понеслись на него сотни глаз и раскрытых ртов. В голову ворвались дикие крики о помощи, и то и дело заглушал их звериный рык, и слышалось клацанье зубов. А потом в эту какофонию влился смех...

Олежка не отступал и, превозмогая боль, продолжал поиски. И ему удалось различить далекий знакомый голос.

- Ма-а-ма-а! - громко позвал он.

В темноте возникла светлая точка. Она приближалась, увеличивалась, превращаясь в комочек света, и от этого комочка исходил голос мамы. Мама пела колыбельную.

Спи, малыш. Белый месяц в окошко глядит…

- Мама!

Спит трава, спят деревья и солнышко спит…

В ушах мальчика раздался легкий скрип качающейся кроватки, в которой он когда-то засыпал, и Олежка улыбнулся.

Не мешай за окном нам, соловушка, спать.

Баю-баю, малыш, завтра будешь играть.

Он чувствовал необыкновенное блаженство. Истома взяла его в свои теплые объятия, и на душе стало спокойно и легко. Мама снова была рядом с ним.

“Боже! Пусть так будет всегда!”

Олежка нежился в мягком свете, и песня мамы продолжала и продолжала звучать...

- Мама! Мамочка! Что мне делать? Я так соскучился по тебе... Помоги мне, мама!

Повеявший откуда-то приятный ветерок остудил жаркое тело мальчика, и он облегченно вздохнул.

- Хорошо, мамуль. Я еще останусь здесь. Останусь, пока хватит сил. Я люблю тебя. Люблю-у!..

 

* * *

Виктор проснулся от яркого солнца, бьющего в лицо - и тут же перед его лицом запорхала бабочка-спасительница.

Сломанный нос продолжал болеть, но вообще он чувствовал себя гораздо лучше, чем раньше. Только страшно хотелось есть.

Бабочка устремилась дальше, и Краснов поспешил за ней.

От голода и жары кружилась голова, и вскоре ему пришлось остановиться, чтобы передохнуть. Он согнулся, упираясь ладонями в колени и глядя себе под ноги, на усыпанную сухой рыжей хвоей траву. И увидел в трех шагах от себя распечатанную, но почти полную пачку печенья. Не веря своим глазам, Виктор схватил ее и принялся заталкивать в рот хрустящие засохшие кругляшки.

“Еще бы попить... - подумал он и тут же вспомнил: - Озеро!”

Километрах в двух отсюда находилось небольшое лесное озеро, давным-давно известное Виктору.

Словно услышав его мысли, белая бабочка, которая все это время вилась над его головой, полетела именно в том направлении - к озеру. Возможно, она вела его туда, где можно выйти из Кольца.

Подгоняемый жаждой и продолжая жевать печенье, Виктор зашагал вперед.

Он шел и вспоминал события прошлого.

Все началось, когда он учился во втором или третьем классе...

Зоя Федоровна вышла из-за стеллажей как раз в тот момент, когда малолетка Витька Краснов запустил в кого-то из пацанов то ли Стивенсоном, то ли Конан Дойлом.

- А ну-ка, подними немедленно! - грозно сказала библиотекарша. - Это же книга, а не что-нибудь! Понимаешь? Книга! Как можно бросаться книгами?!

- Люди раньше и без них неплохо жили, - нахально пробурчал Виктор, поднимая с пола растрепанный томик.

- Знаки письменности создавались издревле, и не обязательно их писали на бумажных листах, соединяя потом в книги. Люди накапливали и передавали друг другу информацию с помощью глины, папируса, бересты, дерева, камней... Все, что было доступно в то или иное время, могло пригодиться для этой цели.

Виктор недоверчиво посмотрел на библиотекаршу:

- Ну да – камней! Кому нужно было возиться с камнями?

Зоя Федоровна наклонилась к нему и загадочно прошептала:

- Не просто возиться, а чтобы оставить для тебя послание…

- Послание? Для меня?!

- Если разгадаешь его, то сможешь осуществить свои самые безумные желания. Хотя… разве тебе это по силам? - И библиотекарша забрала у него книгу, да еще и щелчок по носу дала.

Любопытство Виктора воспылало настоящим пожаром, и после уроков он вновь пришел в библиотеку. Зоя Федоровна не заставила себя долго упрашивать и вскоре Виктор, раскрыв рот, слушал легенду об озере.

Озеро очень древнее, говорила Зоя Федоровна. И не простое, а особенное. Раз в несколько лет оно уменьшается почти на треть, а через несколько дней его размеры восстанавливаются. Оно словно дышит. Его дыхание непредсказуемо - озеро может оставаться неизменным десяток лет, но бывало, что за один год дышит несколько раз. На дне озера лежит камень с загадочными знаками. Когда вода спадает, его можно отыскать.

- Кто эти знаки разгадает, тому и желания заказывать, - завершила рассказ библиотекарша.

Эта легенда запала в душу Виктора. И он откуда-то знал, когда озеро в очередной раз обмелеет. Он и раньше чувствовал, что чем-то отличается от своих сверстников - или это только ему казалось из-за желания быть не таким как все?..

- Сегодня ночью спадет вода. Как дно подсохнет, пойдем искать камень.

- Слышь, Вить, ты что, веришь всяму туму, че библиотекарша там накарканила? - спросил Валерка, любитель коверкать слова на свой лад.

- Не то, чтобы верю, но проверить хочется, - ответил Виктор. - Чувствую, мы его обязательно найдем.

И они проверили. Бродили с пешнями в руках по высохшему дну, покрытому потрескавшейся коркой, - и на третий день отыскали-таки камень! Камень размером с лошадиную голову, излучающий тепло даже ночью. Камень, покрытый витиеватыми знаками, напоминающими арабскую вязь. Несомненно, они должны были что-то означать. Возможно, там действительно был выбит рецепт исполнения самых сокровенных желаний. По крайней мере, ребятам очень хотелось в это верить. А еще в камне было четыре углубления. Три из них можно было считать вершинами равностороннего треугольника, а в середине находилось самое глубокое, с как будто бы оплавленными краями.

Что там было написано? Для чего эти углубления?

Они пытались поднять камень, но тот не поддавался, словно намертво врос в дно. Виктор скопировал непонятные знаки, но тайну их ребята так и не узнали.

Библиотекарша Зоя Федоровна не поверила, что они видели камень, и сочла скопированную надпись выдумкой. Не помог и преподаватель-полиглот института, куда Виктор поступил после школы.

Студенческая жизнь была полна забот и развлечений, и Виктор забыл о своей бумажке, а потом она и вовсе затерялась.

Что-то обхватило его ноги, прервав воспоминания. Виктор, чуть не упав, резко остановился и посмотрел вниз. Длинные тонкие ветки деревьев обхватили его щиколотки, извиваясь, как щупальца осьминога. А на концах их - он видел это совершенно отчетливо! - беззвучно разевали рты человеческие головы. Множество лиц, искаженных адскими мучениями! Виктор дернулся от ужаса, пытаясь высвободить ноги - и тотчас же щупальца-змеи угрожающе зашипели маленькими головками. Самое длинное из них метнулось вверх и вцепилось в его руку.

- А-а! - дико закричал Виктор и, не помня себя, впился зубами прямо в перекошенное человеческое лицо.

Брызнула кровь - и щупальце упало в траву, но на его место бросились сразу несколько других. Вот уже змеи вцепились в волосы, обвили шею... Виктор начал задыхаться - и тут в нем черной волной поднялась страшная злость. Это было именно то его качество, которому он не мог найти объяснение, и которое не раз выручало его в трудные моменты. Словно бойцовский пес, напичканный наркотиками для пущего бешенства, Виктор стал расправляться с ожившими ветками. В этот момент он и представлял себя псом, готовым во что бы то ни стало одержать победу. Он рвал и грыз страшные щупальца, и кровь рекой лилась на траву. Теперь ему не было страшно, он просто упивался битвой и чувствовал необыкновенный прилив сил и энергии.

Когда же все закончилось, силы вдруг покинули его, и Виктор рухнул на землю. Он лежал в кровавой луже, и вокруг извивались в последних судорогах щупальца-змеи живого леса.

Окровавленный отросток подполз к его голове, и Виктор увидел перед собой оскаленное человеческое лицо. Было в нем что-то знакомое...

Он схватил щупальце и поднес поближе.

«Господи, а ведь это действительно он!»

- Ты?! – ошеломленно спросил Виктор.

- А ты думал, мы больше с тобой не встретимся? – прозвучало в ответ. – Думал, все это шутки?

- О чем ты, черт тебя подери?!

- Я уже давно и сам стал чертом. А ты, вижу, никак не поймешь. Мол, все это бред, и искренне при том удивляешься – как же так угораздило вляпаться в такое дерьмо? Ты уж, Сержант, не волнуйся – место для тебя здесь особое приготовлено. Такое, как ты заказывал тогда. Помнишь?

- Да пошел ты, мразь! – вскричал Виктор и отбросил щупальце.

Вскочив на ноги, Краснов вдавил его подошвой в землю и долго, с остервенением, топтал. Потом вытер со лба липкий пот, перемешанный с чужой кровью, и начал искать глазами бабочку.

 

* * *

Сергей Лис наклонился к пепелищу и поднял черный камень. Судя по тому, как внимательно рассматривал его Сергей, этот камень его очень заинтересовал. Может быть, навеял какие-то воспоминания? Во всяком случае, взгляд Лиса стал задумчивым. Может быть, мог пригодиться для обороны? Но на плече Сергея висело охотничье ружье - он отнюдь не собирался стать очередной жертвой Потрошителя и покидал подземелье только с оружием.

Сергей оторвал взгляд от камня и вдруг быстро проговорил:

- Вечуреет-уж-заказуй-трали-вали-нас-искали-лис-щас-репу-репу-репу-спорить-с-вами-сил-уж-нету-крах!

Камень выпал из разжатых пальцев.

Голова Лиса завертелась из стороны в сторону, будто в шее включился моторчик. Сергей замычал, словно немой, а потом опять проскороговорил:

- Посмотри-что-ты-сделал-здравствуй-я-пришла-со-мной-за-тобой-я-хочу-тебе-показать…

 

* * *

Бабочка продолжала белым пятнышком мелькать впереди, в просветах между деревьями.

Тропинка пошла вниз - это начинался знакомый Виктору с детства спуск к озеру. Он ускорил шаги, и вскоре перед ним открылась серая гладь.

Вода была спокойной и казалась стеклянной. Здесь не квакали лягушки, не плескалась рыба – озеро выглядело фотографией в рамке из деревьев.

Виктор, следуя за бабочкой, вышел на полоску прибрежного песка. Первым делом он утолил жажду, пригоршнями зачерпывая воду. А потом спросил у своей проводницы, которая, сложив крылья, устроилась на лежащей поодаль коряге:

- И что дальше?

Бабочка, словно только и ожидая этого вопроса, взлетела, вновь, как и в школе, рассыпая искры. Маленький живой фейерверк сделал полукруг над водой и устремился к лесу. И непонятно откуда появилась там и другая бабочка, черная. Обе они подлетели к деревьям и скрылись среди листвы.

Проводив их взглядом, Виктор повернулся - и обнаружил шагах в пяти от себя человека в черном плаще с накинутым на голову капюшоном. Темные, почти черные губы раздвинулись в улыбке и человек глухо произнес:

- Здравствуй, Виктор.

Солнце светило вовсю, но от черной и почему-то дрожащей фигуры веяло холодом.

Виктор с трудом проглотил подкативший к горлу комок.

Перед ним стоял Бахчинский. Тот самый Сашка Бахчинский, которого он видел в поистине роковой день, когда вместе с женой и дочкой вошел в деревню. Тот самый школьный учитель Александр Николаевич Бахчинский, который повесился в прошлом году на собственном галстуке...

 

 

ЗАЯЧЬИ ДУБРОВКИ

 

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться: