Черты характера человека, рожденного в пятницу

Положительные:
любовь к искусству, гармоничность, обаяние, любвеобильность, оптимизм, свободолюбие.

Отрицательные:
своенравность, легкомыслие, эгоизм.

Покровительствующая планета пятницы: Венера

Предисловие 2013 года

Родился я в октябре 1957-го (на сороковом году величайшей из революций) в могущественной, ныне исчезнувшей империи – Советском Союзе, в семье рабочих. Рабочие в ту пору считались «самым равным» среди прочих классов и прослоек, но, увы, больше на бумаге; провозглашаемые с трибун идеалы не соответствовали грубым реалиям, а подлинным хай-хай классом по факту являлась НОМЕНКЛАТУРА, что нашло отражение в пословицах «Хозяин страны пешком идёт, а слуга народа на машине едет» и «Я дурак, а ты рабочий, я насрал, а ты ворочай» - но всё это только к слову.

Папаня Васятка – родом из деревушки Трубицына, что сразу за Аргамачем, из крестьянской семьи Трубицыных Ивана Васильевича и Анны Ивановны – был одним из последних среди дюжины детей (выжило десятеро – поровну мальчиков и девочек) – «поскрёбышком», по выражению его матери. Потом вся орда перебралась в Елец, на Старом кладбище которого (самом старом – том, что на Льва Толстого – Свердлова – Героев) покоятся баба Аня с одним из её младшеньких, умершим в младенчестве от болезни. Жили в Засосне, на Новолипецкой.

Батя появился на свет, как и Одри Хепбёрн («Римские каникулы»), в 1929 году, и был не менее сексуален – во всяком случае, уже на склоне лет, к примеру, сумел влюбить в себя директрису какого-то туберкулёзного санатория (та даже перевелась з Украiны в Елец с мечтой зачать от него такого же синеглазого Василька, но обломалась), а уж смолоду был гулёна! Мать (и это с двумя малыми детьми!) всерьёз подумывала о разводе; его старший брат, Илья Иванович, даже предлагал – дабы облегчить участь золовки в случае реализации этого отчаянного проекта – усыновить старшенького (вот был бы крутой поворот в судьбе будущего поэта! Два текста об Илье Трубицине см. ниже).

 

Мама, Нина Никитична, родом из 2-й Ольшанки Тербунского района Курской (после 53 года Липецкой) области, одно время жила в Теребовле (Зап.Украина), в девичестве была Алабуховой (по одной из версий, фамилия происходит от татарского алабух – окунь). С белгородско-харьковской частью её родни я, хотя и поздно, познакомился, все очень понравились, а с семьёй дяди Серёжи из Приморья не успел.

Отец был слесарем-монтажником, мать – слесарем «Горгаза».

Оба русские без всяких иноэтничных компонентов, если пренебречь алабухом. По другой версии Алабуховых производят от Калабуховых: было такое прозвище (или нецерковное мужское имя) Калабух из нарицательного калабух – колобок, лепешка (по Далю – тул., тамбов.) – до того, как по местным говорам прошёлся каток «всеобщего среднего». А ещё Калабуха – большая котомка, дорожный узел. В качестве характеристики человека – большой, злой, грубый.

Но по мне, так «татарская» версия несравненно правдоподобней.

                              

 

ТРУБИЦИН ИЗ ТРУБИЦЫНА

Биография фронтовика для елецкой газеты «Красное знамя»

(опубликована к 70-летию Победы)

Мой дядя, Илья Иванович Трубицин родился в деревне Трубицыно Елецкого уезда Орловской губернии 17 декабря 1915 года в большой (12 детей) семье крестьян-середняков. В 1930 г., когда Илья закончил неполную среднюю школу, семейство, опасаясь раскулачивания, перебралось в Елец. В 39-м, отучившись на курсах младших лейтенантов, принял участие в Польской кампании Второй мировой войны (сентябрь – октябрь того же года), где командовал разведвзводом в составе отдельного разведывательного батальона 122-й стрелковой дивизии. С ноября тридцать девятого по март сорокового – командир разведывательной роты на финской войне (в составе 153-го отдельного разведбатальона 122-й стрелковой дивизии 14-й армии).

Потом были Карельский и 2-й Белорусский фронты Великой Отечественной. С первого дня войны лейтенант Трубицин командовал разведротой, ходил в разведку, участвовал в боях, был представлен к наградам. Двадцатого августа 1941-го, получив слепое осколочное ранение мягких тканей правого бедра, лечился в госпитале ЭГ-1442 до 6 сентября, потом долечивался в доме отдыха, больнице 172-МСБ и ряде госпиталей. С февраля сорок второго – снова в строю, но уже на должности помощника начальника штаба. С июля 1942-го – помощник начальника 1-го отдела, с мая 1943 года – начальник 2-го отделения. С января 1944-го – замначальника разведотдела штаба 19-й армии. С июля 1945 года – помощник начальника оперативного отдела. С августа 1945 по июнь 1946-го – старший помощник начальника оперативного отдела. Потом учился в Военной академии имени М.В. Фрунзе, которую закончил в 1950-м, и Высшей военной академии имени К.Е. Ворошилова (закончил в 1956-м).

В декабре 1943-го в карельском городе Кандалакше женился на Марии Дмитриевне Быстровой, которая работала машинисткой в разведотделе штаба 19-й армии. Вместе они прожили пятьдесят три года – до смерти Марии Дмитриевны в 1997 году.

Награждён медалью «За боевые заслуги», орденами Отечественной войны I и II степени, Красной Звезды (дважды). Жена также была удостоена медали «За боевые заслуги».

Войну закончил майором; в 1952 году присвоено звание полковника. В 1959 – 1962 гг. служил в городе Ордруфе (ГДР) командиром пехотного полка. С шестьдесят второго, выйдя в запас по выслуге лет (четверть века в рядах Красной/Советской армии), работал в Одесском инженерно-строительном и Политехническом институтах до 1981 года.

Умер 26 ноября 2003 года в Одессе в возрасте 88 лет.

Фамилия командира роты Трубицина упоминается в книге А. Краснобаева и В. Загребина «На Кандалакшском направлении» (М., 1975).

 

На фронтах Великой Отечественной сражались также братья Ильи Ивановича – Иван и Михаил (фотографий не сохранилось). Десятого мая 2007 года памяти дяди я посвятил стихотворение .

ВСТРЕЧА СРЕДИ КОСТРОВ

 

Свежие раны алы,

старые – спать не дают…

Где он, в какой валгалле

вечный нашел приют?

 

Есть ли цветы и птицы

в крае на склоне дня,

где комполка Трубицин

ждет у костра меня?

 

Спросит, в глаза мне глядя:

 – Как ты на свете жил? –

Что я отвечу дяде,

книжник и доможил,

 

в армии отслуживший

только в кошмарном сне,

разве что стих сложивший

о мировой войне?

 

Верую, так и будет:

двое среди костров…

Кто-то большой рассудит

грешных своих сынов,

 

мудрость прольется в душу

влагою из-под век;

больше вовек не струшу

и не солгу вовек.

 

Господу и Царице

гимн сотворю простой

я, Михаил Трубицын, –

даже не рядовой.

 

Три войны и вся жизнь

Очерк опубликован в газете “Елецкий Вестник”

Из всей многочисленной трубицынской родни мне с раннего детства почему-то только двоих ставили в пример: Клавдию Ивановну, которую даже родные братья величали по имени-отчеству, и “дядю Илюшу из Одессы”. Заслуженного учителя Клавдию Романову в Ельце знает каждый, а вот про полковника Илью Трубицина – немногие. Недавно дяди не стало, и я обратился к его памяти – журналистским пером.

Убить комиссара

Впервые нюхнуть пороху будущему полковнику довелось ещё в сентябре – октябре 39-го в "панской" Польше, а уже в ноябре бился с финнами: геополитические интересы требовали исправить ошибку клинических идиотов, в 18-м году отпустивших Суоми на волю в границах, пушечный выстрел с которых накрывал Адмиралтейство и Исаакий. За их недомыслие недавний выпускник курсов младших лейтенантов командир разведроты Трубицин, как многие и многие новобранцы, пошел проливать кровь – свою и чужую…

Потом про эту "войну незнаменитую" было написано немало книг, в том числе и "На Кандалакшском направлении" А. Краснобаева и В. Загребина (М., 1975), в которой упоминается и мой дядя. Но вот об одном из самых необычных эпизодов “Финской кампании”, занозой засевшем в памяти Ильи Ивановича, в книжке ни слова. О нем молчали и уцелевшие бойцы его взвода. А дело было так…

Как известно, даже сам Жуков не любил армейских политработников: эта жалкая пародия на капелланов действовала на него как на быка красное. Он их распекал, материл нещадно, унижал как мог – но вот пристрелить ни одного не сподобился. А вот Трубицин – застрелил, причем на глазах у доброго десятка красноармейцев. Произошло это, когда командир разведроты выводил своих и не своих солдат из окружения: так вышло, что оказался старшим по званию среди горстки растерянных беглецов, чудом уцелевших среди чащоб и болот в кромешном снежном аду. Финские лыжники наступали на пятки, счет шел на минуты – а политрук, чудила, вздумал дискутировать на тему, форсировать болото или же попытаться обойти стороной. Тут-то будущий полковник, исчерпав вербальные аргументы, показал себя твердым сторонником единоначалия: поднял пистолет и нажал курок... Из окружения вышли все. Настрочить анонимку на собственного спасителя, как это было принято в сталинском рейхе, рука ни у кого не поднялась.

И ордена, и раны, и любовь…

На своей третьей войне ельчанин действовал споро и уверенно: то ли финский и польский опыт, то ли природный талант... Ходил в разведку, участвовал в боях, был награждён медалью "За боевые заслуги", орденами Отечественной войны I и II степени, Красной Звезды (дважды). Получив слепое осколочное ранение бедра, долго валялся по госпиталям, а когда вышел, был направлен на штабную работу. Но в тылу не отсиживался, а "непрерывно находился в войсках… лично организовывал действия и работу разведорганов" (из приказа о награждении майора Трубицына орденом Отечественной войны I степени).

Не терялся бравый солдат Родины и на любовном фронте, между боями успев жениться, причем и тут ему подфартило. Машинистка штаба Мария Дмитриевна Быстрова – дочь офицера была совсем из иной социально-этнической среды. Интеллигентная еврейка ненавязчиво подкорректировала сельско-мещанские манеры супруга, подтянула его немецкий – да так, что ельчанин не ударил в грязь лицом, даже когда внезапно пришлось представлять Советскую Армию – в ряду прочих бойцов – пред ясными очами английской королевы, посетившей только что освобожденную Польшу с неофициальным визитом.

…Не из книг знаю, что перед войной (которая всех уровняла) в среде офицерства имелось несколько достаточно замкнутых каст: "старые спецы", высоколобо мнившие себя элитой (их дядя, "чёрная косточка", открыто недолюбливал), грузинская и т.п.; еврейская была многочисленной и влиятельной. Тридцать седьмой год основательно проредил ряды каждой из них; "порадеть родному человечку" стало чревато, – но Илья, крестьянский сын (к тому времени уже потерявший отца), ни в каких "уклонах" не замеченный, интернационалист и верный ленинец, грамотный и – поначалу – почти непьющий, в протекциях не нуждался. Хотя “доброжелатели” из компетентных органов могли, при случае, притормозить и присвоение очередного звания, и представление к боевой награде, припомнив ему "кулацкое происхождение" – как, например, брату Ивану.

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться: