Лекция об ограничениях человеческого существования (Е. Калитеевская). Большой Азовский Интенсив-2007.

Те вещи, о которых сегодня хотелось поговорить, какие-то негромкие. Поэтому кричать о каких-то таких вещах, печальных, не очень хочется. Но посмотрим, что у нас из этого получится. Сами понимаете, интенсив у нас близится постепенно к завершению. И в результате этого может возникнуть некоторое необдуманное побуждение чего-нибудь наконец достичь, невероятных каких-то свершений к концу интенсива. И использовать последние два дня для того, чтобы достичь каких-нибудь невероятных высот. И это некоторая такая ловушка человеческого бытия – все время попытка переделать природу человеческого существования. Человек стремится что-то менять, куда-то идти, что-то делать, достигать чего-то невероятного, как-то игнорировать ограничения, связанные с природой человеческого существования.

Исследование этих ограничений – это такая вещь, которая, как мне кажется, была бы очень полезна сегодня и завтра. В окончании интенсива, когда действительно какие-то моменты уже сложились и приходится как-то спокойно принимать то, что есть. Гештальт-подход опирается на философию реализма. То есть, реализм, это, конечно, такая сильно отрезвляющая вещь, и иногда люди не очень хотят видеть реальность. Хочется сохранить веру в какую-то сказку, веру в какие-то несбыточные мечты, в то, что все будет прекрасно. А на самом деле все не прекрасно и не ужасно. А просто так, как оно есть, так, как оно складывается, так, как оно получается. И когда я думала о сегодняшней лекции, я думала как-то обозначить какие-то предельные категории человеческого существования, с которыми мы сталкиваемся на протяжении нашей жизни и с которыми неизбежно сталкиваемся и здесь, в своих отношениях друг с другом на интенсиве. Это касается и терапевтических отношений, отношений в группах и вообще какого-то понимания себя в какой-то ситуации.

 

Вот Саша Моховиков читал вчера лекцию о кризисах. Наверное, то, о чем я буду сегодня говорить – это в некотором смысле продолжение этой лекции. То есть, это некоторое задумчивое философствование в зоне средних чувств, размышления над природой человеческого существования и попытка как-то принять, признать, простить то, что человек – это человек. Что у него нет каких-то бесконечных возможностей. И что столкновение с предельными условиями человеческого существования нас приближает к переживанию несовершенства. Переживание своих ограничений приближает нас к переживанию несовершенства. Что же это за предельные категории человеческого существования.

В литературе их выделяют разные, но я попробую перечислить их такой общий список, с которым точно приходится иметь дело в области психотерапии. Да, в общем, любому человеку, которыми приходится иметь дело с осознаванием своей собственной жизни, приходится иметь дело со столкновением с этими категориями, с этими ограничениями, которые неизбежны для каждого человека. Это можно назвать экзистенциальными вызовами бытия, ограничениями бытия.

Во-первых, это то, что все мы смертны. Мы все живем во времени, и именно само по себе понятие смертности, конечности нашего существования создает возможность у каждого из нас понимать, что любое событие имеет начало и имеет конец. И поэтому и только поэтому мы можем создавать какой-то смысл для себя в отношении собственной жизни и в отношении этих событий. Иными словами, создавать опыт. Потому что представьте себе ситуацию, что все мы бессмертны, все наши начинания бесконечны, все наши силы огромны, и тогда мы можем столкнуться с ужасом этой бесконечности.

Эта конечность человеческого существования имеет две стороны. То есть, две стороны медали. С одной стороны, вызывает ярость, отчаяние, бессилие от конечности, злость. А с другой стороны, приносит некоторое облегчение, что, как говорил царь Соломон, и это пройдет. То есть, пройдет то, что происходит с вами сейчас. И будет что-то еще. А потом пройдет и это, и еще что-то наступит. А потом все вообще закончится. В некотором смысле, и, слава богу.

Еще одна категория, с которой приходится сталкиваться – это одиночество. Мы рождаемся в одиночку и умираем в одиночку. Интенсив – это такое очень интересное мероприятие, уникальное в своем переживании, когда человек может столкнуться с таким интересным ощущением очень сильного одиночества среди множества людей. Это чувство накрывает именно тогда, когда людей очень много. Когда с вами один-два близких человека, это чувство, как правило, не приходит. А приходит оно тогда, когда мы сталкиваемся вот с этой дилеммой единичности-множественности. Я один из многих или я единственный? У каждого есть потребность быть единственными, но как только вы становитесь единственными, вы сразу становитесь абсолютно огромными, самыми большими. И представьте себе, вам говорят – ты у меня единственная надежда. Ты у меня единственный. И больше вас никого нет. Можете представить себе то одиночество, с которым вы сталкиваетесь, когда вы переживаете наконец то, что вы обретаете единственность. И иногда хочется сказать нет-нет-нет, не только я, еще вот кто-то, я один из многих. И вот это переживание множественности, потребности и в единичности, и в множественности, и в уникальности, и в повторяемости – это тоже какая-то потребность человеческого существования, какой-то неразрешимый конфликт.

И вот это одиночество, с которым мы сталкиваемся, имеет действительно такую неповторимую грань, которая создает переживание своей уникальности и своей ценности. Потому что если я не испытываю одиночества, у меня нет шанса для образования внутреннего мира. Потому что внутренний мир образуется в зоне постконтакта. Тогда, когда я постигаю всю печаль и всю непроходимую тоску Я-Ты отношений, когда Я бесконечно и Ты непостижимо, остаюсь в этой печали одна и понимаю, что единственный способ как-то выжить в этой печали – это сделать внутреннее усилие по образованию такого фактора как внутренний мир, придать ценность своему бытию. И, естественно, механизм, который этому противоречит – это механизм разочарования, обесценивания, требования от окружающих бесконечного соответствия ожиданиям, давление на среду. Но это действительно некоторая предельная категория человеческого существования. Всегда и везде мы одиноки. И это единственное условие для создания собственной ценности, уникальности и индивидуальности, для создания внутреннего мира.

Каждый человек обречен быть свободным. То есть, мы обречены на эту свободу. Как бы мы не бежали от этой свободы. Как бы мы не пытались соответствовать каким-то интроектам, которые существуют в окружающей действительности. Мы свободны, и все вы сейчас свободны. Быть здесь, думать то, что вы думаете и пребывать в тех отношениях, в которых вы пребываете. То есть, вот эта категория человеческой свободы, с одной стороны, хороша и прекрасна, и все кричат, плакаты даже вывешивают – свобода! свобода! Мы стремимся к свободе. Но вообще-то обретение свободы сталкивает человека с ответственностью и со страхом. И с желанием от этой свободы куда-то убежать, опереться на что-то большее, чем он. А нет этого большего. Есть только я, и это большее, чем я, оно, с одной стороны… Ну вот, например, стою я на берегу моря или на берегу океана и понимаю, что это есть нечто большее, чем я. И, с одной стороны, это меня успокаивает. А с другой стороны, это большее, чем я, может меня поглотить. И это опять-таки две стороны человеческого существования, связанные с тем, что мы и стремимся к свободе, и бежим от нее. И мы не можем выбраться из этого экзистенциального конфликта. Это невозможно, и мы обречены на него в течение всей своей жизни. Мы обречены к тому, чтобы остаться здесь, потому что здесь есть какие-то ценные отношения, и точно такой же правдой является желание уехать отсюда домой в какие-то другие ценные отношения.

И то, что связано с опытом человеческого существования, связано действительно с опытом создания смыслов. То есть, тем, что мы обречены быть ответственными за свое существование. И то, что нам удается создать какой-то смысл – это какой-то баланс между фигурой и фоном. Между тем, что я думаю, что я чувствую, что я переживаю сейчас и тем бесконечным множеством контекстов, в которых я существую. Это то, что делает меня ответственной. Потому что жизнь моя конечна и потому что я свободна. Более того, я обречена, как и каждый из вас, на то, чтобы в этой жизни совершать какие-то усилия. Потому что если я перестану совершать усилия, то я сольюсь с окружающей средой и утрачу свою свободу и свою уникальность. То есть, каждый из нас обречен на то, что относится к категории борьбы. То есть, быть в этой дилемме – насилие, усилие и бессилие.

Конечно, насилие обеспечивает иллюзию безопасности. И мы все стремимся в каком-то смысле продать свободу за безопасность.

Бесконечно совершать усилия – это нарциссический проект. Иногда способность принять свое собственное бессилие нас как-то приближает к тому, что природа человеческого существования действительно конечна и связана с ограниченностью и несовершенством. Принятие этого иногда связывают с яростью, с отчаянием и с болью.

Мы обречены испытывать боль в тех ситуациях, страдать в тех ситуациях, которые обладают для нас ценностью. Потому что ценность – это оборотная сторона страдания. То есть, если человек говорит – мне больно, я страдаю, это означает одновременно, что у него есть какой-то предел переносимости, а с другой стороны, это говорит о том, что в его жизни есть какие-то ценности. Потому что больно только там, где сталкиваются ценности или рвутся какие-то ценности. Там, где мы сталкиваемся с безразличной фактурой бытия, там нам не больно, мы этого не замечаем и проходим мимо этого. То есть, можно пребывать в страдании и испытывать какую-то ярость по поводу того, что мы обречены на это страдание. А можно остановиться, задуматься и понять, что если я страдаю, значит, в моей жизни есть какие-то ценности, я могу их признать и принять.

То, что действительно свойственно природе человеческого существования – это ужас, это страх перед ничто, перед неизвестностью. Перед тем, что следующий шаг непонятен. И главное, что в этом шаге мы свободны. И сейчас в этой ситуации интенсива мы действительно реально свободны. Перед тем, чтобы как-то проигнорировать природу человеческого бытия или признать и принять ее. Развитие происходит в точке бессилия. Существуют действительно какие-то иллюзии, какие-то нарциссические безумные проекты, что развитие – это стремление в бесконечность. Что это бесконечные усилия, усилия, усилия, достижения – и вот это и есть развитие. Это и есть изменения, это и есть наша жизнь. Но вообще-то когда у меня есть шанс двигаться вперед, я тогда не трачу сил на то, чтобы двигаться внутрь себя вглубь.

То есть, если я не сталкиваюсь с бессилием в моей жизни, какой-то колодец в моей душе остается ненаполненным.

То есть, развитие происходит именно тогда, когда я наталкиваюсь на преграды, на какие-то ограничения и на несовершенство бытия человека в этом мире. То есть, развитие происходит в точке бессилия. Когда понимаешь, что приходится двигаться только вглубь. И это единственное движение, которое возможно. И в этом отношении существует действительно масса всяких возможностей. Например, разочароваться в природе человеческих отношений. Разочароваться в природе собственных чаяний и ожиданий, впасть в разочарование и отчаяние. И само слово «разочарование» - это такое слово, которое сопутствует некоторому нарциссическому проекту в области человеческой жизни, в области человеческих отношений. Но разочарование, переживание разочарования и проживание разочарования – это работа. Работа, которая подразумевает то, что мы как бы допускаем то, что природа человека несовершенна и способность простить себе и другому несовершенство этой человеческой природы. Не впадая в ярость и не впадая в какую-то аннигиляционную агрессию. Это то, что спасает от неизбывной тоски, которая сопутствует переживанию одиночества, разочарования, конечности бытия и невстрече. То, что можно действительно можно назвать тремя словами, начинающимися на одну букву П – это присутствие, признание и прощение. И в этом отношении присутствие, признание и прощение – это те стратегии терапевтической работы, которые осуществляются с человеком, который находится в столкновении с этими предельными категориями человеческого существования. Главное качество и главный инструмент психотерапевтической работы – это качество присутствия. Потому что гештальт-подход – это философия реализма. Мы не стремимся создать нечто еще. Мы не стремимся побуждать человека быть кем-то другим. А в большей степени помогаем ему оказаться там, где он есть, и признать себя таким, какой он есть. То есть, повысить качество присутствия в собственной жизни. И многие люди не понимают – как же это так, занимаюсь-занимаюсь психотерапией, а все больше и больше продолжаю жить так же, как и жил, принимая все больше и больше какие-то условия своего существования с каким-то смирением, принимая то, что я такой и все меньше и меньше хочу меняться. Я радуюсь таким переживаниям, потому что меня пугают люди, которые все время стремятся давить на реальность и попробовать сделать всегда что-то еще дополнительно к тому, что уже есть. Вот это вот «что-то еще», предельные категории какие-то, а дальше еще что-то совершить, достичь на интенсиве каких-то еще поставленных задач. Наверное, это могло привести к какой-то сильной личностной дезинтеграции сейчас и к ненужной травматизации. К какому-то расшевеливанию ран, которые вы не успеете собрать и которые не успеют затянуться. Столкнуть человека с тем, что он в конце должен все равно чего-то достичь. То есть, важен не ты, а важен результат. Да не важен результат. Важен человек. Я в свое время не смогла работать со спортсменами, потому что все эти спортивные психологи все время говорили, что важен результат, а человек не важен. А я видела, что важен человек, которому этот результат так остохренел по жизни, но он не может с этим результатом расстаться, потому что живет в той среде, которая обеспечивает безопасность условий его существования. А выбраться из этой среды тоже страшно. Поэтому какая-то тоска наступала. В общем, не загоняйте себя сейчас в такую ловушку, что вы будете стремиться к каким-то результатам. Никому сейчас эти результаты не нужны. Потому что я вчера как-то сталкивалась в группе, например, с такими переживаниями, что интенсив как-то сильно привел к тому, что обострилась чувствительность, что много раздерганности, растревоженности, дезинтегрированности. Непонятно, в общем как-то собраться надо. Ну, какой-то нестабильности. Как будто содранной кожи. И вот если в этой ситуации гнать человека куда-то еще, заставлять его как-то достигать и постигать глубину своих ран, я думаю, что это достаточно жестокое и бессмысленное занятие. Наконец-то я могу сказать это замечательное высказывание. Семь тысяч ежиков могут убить слона. Но не могут его съесть. Как много в мире бессмысленной жестокости. Не надо стремиться убивать слона, все равно вы не сможете его съесть. И завтра интенсив закончится. И сейчас очень важно в оставшееся время поговорить о тех терапевтических и человеческих ресурсах, которые сопутствуют столкновению с теми ограничениями природы человеческого существования, которые переживаются как несовершенство, дезинтеграция, как пограничная ситуация по Карлу Ясперсу, когда я не справляюсь с тем, что больше меня, с тем, что я не могу совладать с этим. И мне приходится с этим как-то смиряться, признавать самого себя и реальность бытия себя и других. Вот эти ограничения.

Я уже сказала про эти три ресурса – это присутствие, признание и прощение. То есть способность выдерживать самого себя, способность выдерживать другого и способность прощать себя и других за несовершенство. Не доводить друг друга до совершенства. Не доводи меня до совершенства, не надо. Вот этого не надо. Как-то остаться сейчас в зоне средних чувств. Если посмотреть сейчас на то, что происходит в группах, важно понимать, что те переживания, которые в группах есть – это зачастую связано с тем, что какая-то интенсивность проживания опыта сейчас многих людей сталкивает с особенным переживанием своего пребывания здесь как пребывания в некоторой точке. Это точка, к которой сейчас сведена вся жизнь. И нет ничего больше. Просто растрепанные чувства. То есть, такое кризисное состояние, в котором есть эта точка переживания. Но вообще-то у этой точки всегда есть некоторый контекст. То есть, сведение горизонтов человеческой жизни к точке – это действительно сведение жизни к кризису. А выбираться из этого кризиса можно за счет расширения контекста. За счет того, что вы понимаете, что помимо этого интенсива у вас есть прошлое, будущее. У вакс есть какие-то отношения помимо этого интенсива, какие-то очень важные люди, о которых вы можете вспомнить и благодаря этому воспоминанию вам станет легче и теплее. Потому что сейчас вы можете находится в состоянии достаточно кризисном, раздерганном, а подумаете, что вообще-то есть кто-то, кого вы любите и кто-то, кто любит вас и как-то станет стабильнее и теплее.

И хорошо бы сейчас посмотреть на то, что в группах образовались стабильные уже отношения, на которые можно опираться, и что группы сейчас выдерживают, и терапевты выдерживают какие-то очень глубокие темы, о которых говорят клиенты, о которых говорят в группах. То есть, образовалась такая сетка человеческих отношений, попадая на которую то, что говорит человек, не проваливается, а как-то эта стека держит и немножко пружинит и мы убеждаемся в том, что благодаря присутствию друг друга можно выдерживать и самого себя. Можно за кого-то подержаться, на кого-то опереться.

На самом деле, очень важным ресурсом терапевтической работы действительно сейчас является присутствие. Вот Саша Моховиков вчера начал говорить о том, какая самая главная задача терапевта и его работы с клиентом, который говорит о каких-то очень глубоких переживаниях. Это задача просто присутствовать с ним, просто быть с ним. И создавать у него опыт того, что то, что вот он такой – это можно выдержать, это можно принять и что другой человек может это понять и может дать какой-то чувственный отклик на то, с чем он чувственно сталкивается и что он слышит. Ради бога, не надо сейчас чего-то менять. Сейчас задача просто принимать, признавать, выдерживать и прощать друг друга за какое-то несовершенство, за ограниченность, за то, что не все, что мы хотели, свершилось. За то, что что-то могло быть, оно прошло. А есть какие-то вещи в жизни людей, которых уже никогда не будет. Что-то уже действительно было, и что-то закончилось. И что-то уже никогда-никогда не случится. Никогда не случатся отношения, которые сейчас в другой фазе находятся, не родятся какие-то дети, о которых вы мечтали. Никогда не станут молодыми и сильными ваши родители. Кого-то уже не вернуть с того света. Чего-то уже не будет в вашей жизни никогда. Потому что что-то уже было. Можно на это злиться, а можно воспринимать это как ценный опыт, как то, что это есть ваша жизнь, и это то, на что вы можете опираться. Это те шрамы, благодаря которым вы стали человеком. У Салливана была такая юмористическая идея, когда он говорил, что психоанализ так построен, как то, что надо было бы так устроить, чтобы человек приспособился к среде, чтобы от рождения до смерти ничего не замечал. А личность – это есть совокупность шрамов. Поймите, что совокупность этих шрамов, этих потерь, этих невстреч, этой боли – это ценность вашей жизни. Это уникальность вашей личности. Это богатство вашего внутреннего мира. Это то, благодаря чему вы можете сейчас находится в тех отношениях, в которых вы находитесь. Это то, благодаря чему вы можете выдерживать то, чего вы раньше выдержать не могли. Это действительно какой-то очень важный момент глубины, которая приходит с потерями. То есть, человек с потерями обретает глубину. И действительно у многих людей, которые присутствую на интенсиве, никогда не будет азарта юношеской сексуальности. Но зато сама по себе сексуальность, приходящая с опытом, она связана с какой-то нежностью и глубиной, которые непостижимы в 20 , в 25 , в 30 лет, которая приходит достаточно поздно к человеку, приходит с каким-то ощущением нежности и печали. То есть, теряя, мы обретаем глубину. И обретая эту глубину, осознаем конечность, осознавая конечность, сталкиваемся с болью. Сталкиваясь с болью, обретаем ценность. И так бесконечно мы не можем выбраться из этих противоречий, и единственный способ выйти из отчаяния – понимать, что мир как кубик-рубик крутится в разные стороны и то, что каждый из нас представляет собой некий диалог каких-то противоположных вещей нам все время дает тропинку выбираться из отчаяния. Например, есть такой ресурс, как ресурс растерянности. Ресурс растерянности – это возможность не двигаться куда-то, куда я прямо сейчас не знаю, куда мне двигаться. То есть, обрести какое-то право чего-то не знать и взять какую-то паузу для себя, и в этой паузе вдруг почувствовать запахи, цвета, очертания, присутствие очень многих вещей в своем внутреннем мире и в мире вокруг себя. Как-то застрять в чем-то и обрести это столкновение с бесконечностью мира и с некоторой печалью. Ну, собственно говоря, все то, о чем я хотела сказать в лекции, я сказала. Хочется пожелать вам какой-то мудрости и нежности, пожелать какой-то способности выдерживать то, что называется отношениями. А отношения, собственно говоря – это не однократный момент переживания, вот я в отношениях, отношения – это процесс построения опыта отношений. Близость – это процесс поиска какого-то опыта дистанции в отношениях. Отношение – это способность выдерживать несовершенство друг друга и прощать друг другу это несовершенство. Спасибо.

 

Лекция об условиях существования и творческом приспособлении (Даниил Хломов). Большой Азовский Интенсив-2007.

…в общем, на этой территории, где живут дураки, что-то так гештальт стал распространяться. Интересная, однако, закономерность. Похоже, что каким-то образом, есть некоторые особенности, которые позволяют этим дуракам, нам с вами, именно таким способом заниматься психотерапией. Но это, впрочем, вполне закономерно. Почему? Ну, например, следующая хорошая картинка. Возьмем, к примеру, Вену начала века и такой классический психоанализ, когда клиент приходит каждый день, в одно и тоже время в славном городе Вене к своему психотерапевту на один час, ложится на кушетку, что-то говорит, а, наоборот, аналитик ничего не говорит, и потом уходит. На следующий день опять – приходит, ложится, говорит, опять уходит. Так, в принципе, и проходит время. Плохая ли это система? Отличная, я бы сам так хотел очень. Только, например, в Москве практически невозможно. Потому что если живешь в каком-то одном районе Москвы и добираешься в другой район Москвы, то это не то, что каждый день пришел к психоаналитику на час, а где-то три часа в пробках. Час зато полежал. Потом опять три часа в пробках. И так каждый день. В общем, получается, деятельность не слишком хорошая. Уж очень сильное напряжение, такое, психотическое будет наблюдать аналитик и не очень это напряжение как-то вообще корригируется аналитическими методами. То есть, вряд ли перенос разовьется просто после трехчасовой пробки. Еще много условий, относящихся тоже к нашей жизни. Ну, например, такая реальность, что культурный уровень у нас, в общем, как ни странно, достаточно близкий. То есть, действительно, за счет распространенности русского языка, чего в Европе, единого языка, не было – и культурные различия между областями гораздо больше. То есть, культурные различия между Бельгией и Францией гораздо больше, чем у нас здесь между Дальним Востоком и Львовом. Потому что и на Дальнем Востоке, и во Львове люди читали приблизительно одни и те же книжки. И хотя сейчас утверждают, что мы совсем иные, ну надо же как-то в сторону европейского разделения стремиться дуракам, но, тем не менее, общность гораздо больше. Еще одна особенность культурная, относящаяся так же к славянской культуре, которая была описана ходячим Эриксоном. Ну, сноска. Эриксонов была два. Один ездил на колесах таких, а другой ходячий был. Вот ходячий из них правильный. Один из них Эрик Эриксон, это который ходячий, а колясочник – это Милтон Эриксон. Вот он неправильный. По поводу правильного Эриксона. У него довольно много было посвящено особенностям воспитания детей, традициям и так далее. И вот он описывал как определенную славянскую традицию воспитание людей в визуальной культуре. То есть, с тем, чтобы гораздо больше была развита именно визуализация. То есть, с тем, чтобы люди больше замечали глазками, чем описывали словами, чем логически как-то обосновывали как-то и так далее. И в этом смысле, это так и остается. То есть, действительно, славянская культура в основном визуальная. В большей степени визуальная, чем какая-либо другая. Я уж не говорю об ужасной культуре запахов, обонятельной. По понятным причинам тоже. Мы же живем в холодном климате. Даже вот этот климат по каким-то средиземноморским принципам – холодный. И в этом самом холодном климате как-то запахи не очень распространяются. Я не знаю, были ли в тот момент, когда начинает оживать тундра, оттаивать. В общем, пахнет отвратительно. Слава богу, народы Севера от этого совсем не страдают. Потому что все запахи находятся в замороженном состоянии. Ну то есть, есть какие-то особенности, относящиеся к людям, живущим вообще на этой территории. И, в частности, некоторые из этих особенностей, обусловливают распространение совершенно определенных способов работы. Ну, например. Тот же психоаналитический способ работы связан с тем, чтобы произвести баланс аллопластического и аутопластического приспособления… Зачем я это сказал? Я просто уловил, что сказал слова, которые могут быть не очень понятны. Значит, аутопластическое приспособление – это когда я сам себя меняю. Аллопластическое приспособление – это когда я меняю окружающую среду. Так вот, в разных условиях существует разный баланс аутоплстического и аллопластического приспособления. И в этом смысле в наших условиях вот этот баланс аутопластического приспособления должен быть несколько ниже, чем аллопластического. Потому что вообще-то все вокруг для жизни приспособлено плохо. Ну посмотрите, где мы сидим сейчас, когда лекцию рассказываем. Какие условия для этого? Они такие своеобразные весьма, мягко говоря. То есть, мы, в общем, как-то к ним приспособились, но вообще по делу нужно приспосабливать это окружающее пространство под наши потребности. Мы можем приспосабливаться к дорогам, на которых ездим, и как-то я начинал покупать разные машины, а сейчас больше думаю, что нужны здесь внедорожники, потому что все равно дорог здесь не будет. Вот это вариант аллопластического приспособления. То есть, я и какие-то те механизмы, которые и меня есть, приспосабливаюсь к окружающей природе, к тому, что не переделаешь. А то, что касается Вены начала века, то там, конечно, было более полезно аутопластическое приспособление. То есть, когда сам себя меняешь. Потому что то, что вокруг , было достаточно стабильно. Потому что действительно имело смысл устраиваться на хорошую работу. Потому что это стабильная структура. Было вполне полезно сотрудничать с государством, потому что это государство жило больше, чем я. А тут как-то с этим очень сложно. И в общем, те люди, которые пытаются приспосабливаться такими способами, европейскими, постоянно проигрывают. Потому что похоже, что в наших условиях приходится действительно приспосабливаться с тем, чтобы больше изменять окружающую среду. Если мы меняем окружающую среду – это более энергозатратный путь, чем путь изменения себя. Как правило, то, что касается изменений себя – это занятие может быть мало энергозатратным. Что плохо. Поэтому многие люди, когда себя меняют, они одновременно сопротивляются своим изменениям. Практически все. Потому что у нас существует такое явление, как некоторая константность себя. А именно – я себя стараюсь поддерживать в том же приблизительно виде. С теми же привычками, употребляя приблизительно то же самое, и так далее, и так далее. Конечно, мне хочется чего-то нового. Но желательно, чтобы этого нового было ограниченное количество. Потому что если его оказывается слишком много, то с тем, чтобы мне это новое переработать и ассимилировать, общем, приходится производить очень большую работу. И каждый раз по новому ориентироваться. Причем не важно, хорошее ли это новое, или плохое это новое. Ну, в качестве примеров жизненных - я знаю большое количество людей, которые резко сменили условия жизни с достаточно обычных наших условий жизни, к которым они были приспособлены на условия жизни более хорошие. Но в общем, по той статистике, которая у меня есть за последние 15 лет, на продолжительность их жизни и состоянии здоровья это отразилось плохо. То есть, иначе говоря. Живет здесь человек более или менее нормально, обустроил здесь свою систему, потом в какой-то момент решает, что у него денег достаточно, чтобы перебраться в Калифорнию. В той Калифорнии хорошей он живет 2-3 года. Просто по той причине, что все это, конечно, прекрасно, но мы приспособились к тому, чтобы действовать здесь, и у нас здесь есть некоторые определенный баланс, наш поведенческий, энергетический баланс, и так далее, и так далее, подстроенный определенным способом. Поэтому то, что касается плохих изменений и хороших – это все равно изменения. И каждое изменения требует приспособления. А приспособление оказывается достаточно непростым делом. Это не к тому, что не надо улучшать свою жизнь. Конечно надо. Но не скачкообразно. Потому что любой скачок – это слишком большое нарушение. А у нас, тем не менее, те изменения, которые происходят в нашей жизни, они тоже получаются достаточно резкими. То есть, те изменения в укладе жизни, которые произошли с 80-х годов до нашего времени, где-нибудь за 25 лет, они конечно очень сильно изменили и привычки людей, и особенности их поведения и разбили массу всяких систем. То есть, иначе говоря, мы живем сейчас в очень сильно переходное время. Приблизительно в такое же переходное время, как оно было в 60-е годы в США. Там были другие причины для такого бурного роста и изменения уклада жизни. И те изменения, которые там произошли, так же вызвали появление и поддержку гештальт-терапии как одной из систем, которая позволяет приспособиться к достаточно резким изменениям. За счет чего приспособиться? За счет активизации, за счет работы со способностью к творческому приспособлению. То есть, пока мы живем в относительно стабильном мире, и все более или менее известно, о том, как что делать, то для того, чтобы нам приспосабливаться, достаточно иметь хорошие привычки. Хорошие навыки. Эти хорошие навыки могут быть написаны в книжках, их можно прочитать, выучить и вести себя соответствующим образом. Соблюдать определенный дресс-код, то есть одевать в нужные места нужную одежду, и так далее. Обозначать как-то, что годится, что не годится. Определять по некоторым приметам тех людей, с которыми я могу разговаривать – люди моего круга, и тех людей, с которыми я не могу разговаривать, которые уже относятся к другим системам. То есть, в стабильном обществе это все работает. А вот в обществе нестабильном, то есть том, которое сейчас у нас присутствует, постоянно приходится вычислять – то, что я делаю, это вообще разумно или нет. То, как я себя веду – это имеет смысл так делать или нет? Буквально во всем. И в жизни, в личной, и в ведении бизнеса, потому что многие-многие особенности, многое в жизни людей изменилось. И тогда получается, что каждый раз нам нужно останавливаться и приспосабливаться творчески. То есть, решать – а вот поступать таким способом или нет. Добавить что-то? Как двигаться? Изменить какие-то свои привычки. Ну, например, такую привычку, которая достаточно часто встречалась, которую я видел у людей. Это то, что уж если я там собрался пойти в ресторан – ну уж значит пошел в ресторан. А такое поведение, что я пошел в ресторан, потом посмотрел меню – нет, слишком дорогой ресторан, я закрываю меню и ухожу оттуда. Оно абсолютно для нас позор такой. Я ж вообще такой крутой в ресторан пошел. Абсолютно нормальное поведение для людей с любым достатком в Европе и Штатах. Потому что действительно, если это самое заведение держится на обмане, откровенных приписках – никто туда не пойдет. Одна участница нашей группы рассказывала такой эпизод. Она живет в Ирландии, у нее муж ирландец, и она встретилась с какими-то знакомыми в Москве и пошла в какой-то ресторан. Так вот муж абсолютно не понял те счета, которые пришли по кредитной карте, по оплате ресторана. Он звонил, переспрашивал – что, правда такие цены? Вы вообще смотрели, куда шли? То есть, это ненормальное место. У нас таких мест полно. Но если привычки работают, то они работают. Когда первый раз приехали работать в город Пермь, в Москве опять-таки уже ресторанная система существовала, и туда ходили, чтобы пообедать. Но вот дернул нас черт пойти в ресторан в Перми в тот момент. Потому что он был устроен советским способом. То есть, люди шли туда не для того, чтобы есть. Еда там была жалкая и несъедобная. В основном надо было как-то сильно выпендриться. А чтобы просто поесть – ну как-то это не было предусмотрено, люди в основном питались дома. И таких привычек полно. То есть, что-то, что мы определяем для себя по прежнему опыту или по тому опыту, который есть, как обычная вещь, вдруг оказывается неработающим.

Обратная картина. Приезжали тут из Италии Маргарита Спаньолла-Лобб с сыном. И они решили сделать такую обычную штучку, которую они сейчас уже год приблизительно в Европе делают. То есть, когда приезжают в страну другую, то они покупают карточку, обычную телефонную, вставляют в компьютер и выходят в Интернет. И в этом никаких пробем нет. Так вот у нас такого сервиса еще нет. То есть, в этом смысле, через год как раз это будет легко. А сейчас пока есть такое реальное отставание. И вот эта привычка, она уже не работает. То, что касается каких-то привычек, когда они происходят в путешествии – это еще полбеды. Поэтому, например, когда мы собираемся сюда, и когда мы говорили про этот интенсив, то вообще по-хорошему всех предупреждали, что условия здесь чудноватые. Странноватые условия. Если кому-то хочется условий более стандартных, то это, например, в Одессе. Там более как-то уже цивилизованно. Но тем не менее, люди, когда ехали, они приготовились к тому, что это переезд, новое место, какие-то здесь новые условия. Но это полбеды. Потому что когда ты едешь, ты можешь это контролировать. Но вот когда у тебя все меняется – это очень сложно. А в течение последнего времени все вокруг менялось много-много много раз.

Я как-то в результате длительной такой психотерапевтической деятельности совершенно убежден, что основной проблемой в том случае, когда люди решают расстаться, разводы и так далее, это вообще вирус определенный, разводы, как –то заражаются друг от друга. Больше женщины, но мужики тоже заражаются. И то, что касается этого вируса , основная проблема – это не страстная любовь, с которой нужно что-то делать, а привычка. Потому что привычку труднее всего нарушать. И привычка важнее всего в этом деле. Потому что если привычки меняются, тут начинается масса всяких сложностей. Все время нужно приспосабливаться, что-то придумывать, а это – тревожное мероприятие. Тоже самое случается, когда два человека встречаются, пытаются друг к другу приспособиться. Сначала у них есть какие-то ожидания. И, в общем, если люди достаточно критичные, то есть, не являются психопатами и психотиками, то тогда, после того, как они встречаются и обнаруживают, что они могут разговаривать на одном языке и понимать друг друга, то они этому радуются. То есть, в общем, все нормально. Вот это то, что касается первой встречи с терапевтом. То есть, если она вас не порадовала, то проверьте, все ли у вас в отношении психотики, в отношении психопатичности. Может быть, есть какой-то перебор на сегодняшний момент. Поэтому в общем в течение первой встречи возникает некоторое облегчение, связанное с тем, что тоже человек и как-то понимает. А дальше, на первый план выплывают различия всякие. Потому что человек-то человек, а понимает тоже что-то по-своему. И одно и тоже слово, и одно и тоже понятие может обозначать разное совершенно. И что-то, что является хорошим для одного человека, для другого человека является не очень хорошим. Мало того, если мы берем специалиста, то специалист – это человек, который вообще видит мир очень парадоксально. То есть, например, специалист, который работает с больным с психозом, считает что хорошо, понимает, что хорошо, если есть много возбуждения, если есть какая-то продуктивная симптоматика, бред, галлюцинации – очень хорошо если это есть. А если этого нет, а человек вялый, пустой, послушный – это очень плохо. То есть, с точностью до наоборот в сравнению с бытовыми каким-то показателями. Это знаете, как тоже в отношении многих болезней. Для человека плохо, если болит. А для доктора – хорошо, если болит, значит нормально, а вот если перестало болеть - ой, вот тут беда. То есть, специалист видит все окружающее через какую-то призу, через какой-то фильтр, который он и приспосабливал много времени. И поэтому одни и те же слова, которые для вас обозначают одно, очень часто для психотерапевта обозначают что-то другое. И это совершенно нормальное явление, и это точно большая разница, дальше нужно друг к другу приспосабливаться. А дальше что происходит. Дальше происходит следующее. Что если у человека пластичность достаточно большая, то он может приспособиться. И это хорошо, это хороший показатель. Потому что это означает, что он и в жизни может как-то приспособиться. За счет пластичности. Это мы можем сослаться на 560-й, по-моему, год нашей эры, «Дао дэ Дзмн». Насчет того, что то, что твердое и сильное – умирает. А то, что гибкое, и слабое, и чувствительное – может приспособиться. И это для нас очень важно. То есть, поддерживать в человеке именно эти качества. В первую очередь, внимание, чувствительность, слабость. Потому что действительно, для того, чтобы приспособиться, нужно, чтобы эти качества у человека были. А в то же время, многими людьми ценятся другие качества – устойчивость, стабильность, постоянство какое-то. Это тоже хорошие качества. Но, к сожалению, в отношении приспособления, они не очень подходящие. Дальше то, что касается творческого приспособления, это одна из основных идей, которая была описана во второй книге Фрица Прелза, которая была сделана Полом Гудманом и Ральфом Хефферлином по мотивам того, что рассказывал Перлз и по заметкам Перлза. И там довольно много о творческом приспособлении. Это достаточно важная идея для гештальт-подхода. А к ему нам приходится приспосабливаться? Приходится приспосабливаться к постоянно меняющимся обстоятельствам, и внешним, и внутренним. И в равной степени нас тревожит и внешнее, и внутреннее. И еще непонятно, что хуже – приспосабливаться к изменившемуся внешнему состоянию или к изменившемуся внутреннему. То есть, к чему хуже приспосабливаться? К тому что в отношениях к вам другого человека, и вы должны к этому приспосабливаться или изменилось ваше отношение к человеку, Ведь, например, если действительно вы налаживаете какие-то отношения, которые являются такими взаимными, то – ну да, другой человек может на вас испытать раздражение, как-то отвергнуть, рассердиться, перестать любить, например. Но ведь тоже самое может произойти и с вами. И тогда вы окажетесь в еще худшем состоянии. Потому что начинали вроде с обещаний, что вы всегда будете такими стабильными, и навсегда это будет так прекрасно. А оно раз – и не прекрасно совсем. Поэтому изменения, которые происходят в вас, они еще не легче, чем те, которые вокруг. И к ним также приходится приспосабливаться. В том числе, активизируя как-то окружающих людей, как-то что-то меняя. И в этом смысле, во вчерашних темах групп, в группе было много про отношения такие парные. Здесь я могу сразу просто сказать, что тот взгляд, который мой есть, он не является правильным, он просто мой. Поэтому пожалуйста, если у вас свой взгляд – ну и отлично. Это, кстати, тоже одна из особенностей гештальт-подхода. Что придумать какое-то такое решение, которое бы навсегда работало, и всегда могли применить какой-то такой способ для лечения какого-то расстройства, таким образом компенсировать или другим образом компенсировать. В обшем, это невозможно. То есть, каждый раз, человек, с которым мы работаем – это индивидуальное что-то. И вот в этой индивидуальной конструкции мы каждый раз и разбираемся. Поэтому никакого рецепта, что нужно думать так или что нужно думать так, вообще не существует. То есть, нужно думать просто. А потом что-то для себя такое и решать. Это, пожалуй, один из основных принципов. Какой бы я ни был опытный психотерапевт, знающий, как нужно налаживать или не нужно налаживать, все равно, я знаю это что-то только для себя. Еще я могу заметить как какие-то люди для себя что-то знают. Ну вот и все. Поэтому, отнесясь с этой точки зрения к моим словам критически, я все-таки рискну их высказать. Они следующие. Что вообще, конечно, каждому человеку естественнее жить одному. Потому что когда человек живет один, ему не нужно ни к кому приспосабливаться. Потому что он может и вправду – когда захотел попить чаю, попить чаю. Когда захотел лечь спать – лечь спать. Когда захотел проснуться – проснулся. Если вы живете с кем-то, то это уже нужно приспосабливаться. У вас разные биологически системы. И никогда не бывает так, чтобы вы в один и тот же момент захотели попить чаю. Или в один и тот же момент захотели поспать или еще что-то. Вам в любом случае придется друг к другу приспосабливаться. А значит, кому-то придется ускоряться, то есть, пить чай раньше, чем он хочет или замедляться, то есть, некоторое время терпеть, что уже чая хочется, а вот не складывается. Поэтому то, когда люди живут вместе – это всегда напряжение. И это всегда какой-то компромисс. И, к сожалению, здесь хорошего решения, чтобы у вас не было напряжения с тем человеком, с которым вы оказываетесь, нету. И это напряжение все равно накапливается. Его куда-то нужно девать. Вы можете, конечно, тешить себя фантазией, что вот найдете такого прекрасного человека, который никак не будет вас напрягать. Да нет. Вы можете только этого не осознавать, потому что вам этот человек очень нравится, и это настолько важно, что на напряжение можно плюнуть. Ну вы на него плююте, на это напряжение, но оно все равно накапливается. И потом, спустя какой-то момент, наступает, что вообще какой ужасный человек, как я ошиблась, ай-ай-ай, и так далее. И до свидания. Это совершенно стандартный способ развития отношений, и в нем плохого нет. Только он не позволяет вперед двигаться. То есть, это можно перебирать людей до бесконечности, с этой самой безумной надеждой, что найдется кто-то, кто такой же, как я. Нет, не найдется. И поэтому, если люди как-то вдвоем живут, пытаются как-то жить вдвоем, то в результате этого у них накапливается напряжение. Если вы работаете с терапевтом, у вас тоже накапливается напряжение. И потом, спустя какое-то время, эта радость и эйфория от того, что вы работаете с таким хорошим человеком, который вас понимает, она уходит. И дальше вы уже можете как-то конструктивно разбираться. Вы можете сделать одну ошибку. Одна ошибка – это бросить терапевта. Сказать, что этот человек мне не подходит, я пойду к другому. Или эта группа мне не подходит. Или еще что-то мне не подходит. Это стандартная ошибка, она ничего не ухудшает в вашей жизни, она просто показывает, как вы будете обходиться в любой обстановке с работой, с другим человеком, с детьми, с родственниками, с друзьями. Вот хороший-хороший, потом – ох, какой гад. Все, уходим дальше. В этом смысле, это не ухудшит вашу ситуацию, это просто показывает, какая эта ситуация есть. Ну, вот такая вот. Что ж делать. Ну, в общем, нормально. И это как раз по-человечески можно понять и посочувствовать. А в том случае, если люди, несмотря на это, все-таки разбирают те сложности, которые у них возникают, какое-то время пытаются удерживаться дальше вместе, это славно, даже удивительно, зачем они это делают. Но может быть, и не зря делают. А потом содержание еще как-то меняется, содержание отношений. А потом еще меняется. И через какие-то перемены вы проходите, а через какие-то уже не проходите. Потому что есть конечно сказочные описанные отношения про то что жили долго и умерли в один день. Но, в общем, как-то… Ох уж эти сказки, ох уж эти сказочники. И то, с чем приходится постоянно работать – это восстанавливать какое-то тестирование реальности человека. То есть, с тем, чтобы он проверял – а как на самом деле? А что на самом деле ему нужно? А что, собственно, он пытается контролировать? Что нужно контролировать, о чем идет речь? Ну, например, пытается контролировать терапевт то, чего... Вот ловушка типичная. Приходит химически зависимый пациент и говорит – вот, вы мне очень понравились, и я действительно буду сейчас сдерживаться, и очень хорошо, что вы отвечаете, сделайте так, чтобы я не пил. Но это невозможно. Потому что на самом деле, вот вышел этот человек на улицу – вот он, пожалуйста, киоск. Вот, пожалуйста, пиво и более крепкие напитки в магазине, все есть, все нормально. Как я могу это контролировать. Это детские сказки. Контролировать это нельзя. Мы можем работать с этим, а контролировать должен сам человек, который страдает алкоголизмом. То есть, он полнее должен понимать, что он является больным, и все. Ничего страшного. Но вот это вот тестирование реальности, оно постоянно. Или скажем, такое вот требование. Я хочу, чтобы женщина, которую я люблю, никогда не обращала внимания ни на каких других мужчин. Ну чепуха. Ну как – не обращала внимание? Ну конечно, обращает внимание. И конечно, оказываются разные ситуации. Все это вполне понятно. То есть, очень важно, чтобы человек как-то постоянно тестировал реальность. Потому что если он не тестирует реальность, то это психоз. То есть, вот как раз шизофреники, психически больные люди, они как раз и перестают тестировать реальность и находятся, например, в постоянно приподнятом, хорошем настроении. И поэтому то, что касается вот этой хорошей подготовки, ну скажем, в отношении какого-то позитивного мышления и так далее. Оно очень сильно раскачивает людей, склонных к психозу. Потому что действительно можно уехать в психотическое состояние. Такое, маниакальное. Есть довольно много систем социальных, которые поддерживают психотическое развитие. Но это опять-таки не означает, что если у человека шизофрения, то он будет жить плохо. Как раз если у него шизофрения такая социальная, то он будет жить очень хорошо. То есть, нормально. Ну, скажем, если у него обвинения других людей происходит в случайном порядке, случайно к кому-то прицепился, написал телегу по поводу неправильного поведения, милицию, еще что-то. Ну, какое-то вот такое, то не очень сильно он продвинется. А если при этом он занимает прокурорское место, то тогда бред обвинения совершенно на месте. В соответствующих службах бред преследования – очень хорош. Вполне можно в нем жить. Так далее. То есть, на самом деле, масса психотиков живет отлично. Если вспомнить эту ситуацию с дуэлью между психотиком и психиатром. То есть, это Сталин и Бехтерев. Бехтерев диагностировал Сталина как параноика, но параноик легко победил всю эту психиатрическую систему. Потому что его паранойя была социальна. А диагностика Бехтерева была несоциальна. И в этом смысле, Бехтерев был большим психотиком, чем Сталин. То есть, его действия были более сумасшедшие. Поэтому то, что касается какого-то социального приспособления, то, что касается организации жизни людей. Очень важно поддерживать способность к творческому приспособлению. А как ее поддерживать? Ну, чаще всего, за счет того, чтобы оживлять собственную активность и оживлять активность, направленную на то, чтобы посмотреть более внимательно на то, а что собственно вокруг происходит. Сориентироваться. А для этого нужно определенное время.. А это время называется преконтактом. И пока идет преконтакт, очень важно свою тревогу сдерживать, потому что многие люди стремятся сразу к контактированию. Уж слишком они страдают от тревоги, которая бывает в момент преконтакта. И всегда нужно достаточное время для того, чтобы сориентироваться для того, чтобы… кто, что, как… А то иначе получается, что как по каким-то анекдотам, когда люди, не разобравшись друг в друге, какие-то задают вопросы. Поэтому на самом деле, чем я хотел закончить лекцию – это пожалуйста, будьте внимательны, будьте чувствительны насколько возможно, лучше сомневайтесь, быть слабыми, то есть, в общем, есть некоторые приметы, относящиеся к фазе преконтакта. И она вначале всегда должна быть. Потом, это когда она затягивается до бесконечности, мы действиетльно можем что-то сделать, но гораздо лучше, с точки зрения специалиста, работать с человеком, который находится в преконтакте, то есть, неясный, сомневающийся, выясняющий всякие обстоятельства, чем с тем, кто кидается решительно что-то менять, потому что с этой решительностью от страха, с ней справиться гораздо хуже. А всяких дел при этом наделать можно гораздо больше. В одной из трех книг, которые я постоянно лет 20 наверное читал, сейчас еще тоже возвращаюсь и убеждаюсь, что одна из лучших книг в мире это «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева, вот там есть хорошее такое описание, что как он пишет, я бы хотел вечно жить в мире, где люди как раз такие слабые, малодушные, сомневающиеся, где нет места подвигу, вот описывает как раз хороший тако мир преконтакта. Потому что в нем правда можно жить совершенно вечно. И вовсе не обязательно дальше куда-то двигаться. Но для того, чтобы дальше двигаться – это тема уже следующей лекции тогда. То, что касается контактирования. А вот этот вот вопрос, связанный с преконтактом. И наверное… Да наверное на этом и хотел бы закончить.

⇐ Предыдущая234567891011

Поделиться: