Как киевский фельдшер стал врачом, известным лучевым терапевтом в Америке?

Быть фельдшером на скорой помощи в Киеве во времена Советского Союза – это сплошной драйв для молодого парня. Чего только не случалось – сплошной калейдоскоп, скучать не приходилось. Ну и характер вырабатывался соответственный. Так что не стоит удивляться тому, что, призванный на срочную службу в ряды разлагающейся советской армии 80-х, большую часть солдатской службы я провел на гауптвахте. Но пережил и это. Главное – относиться к жизни как игре и быть на позитиве. Женился. С рождением ребенка позитив значительно уменьшился, поскольку негатив в стране зашкалил. И когда перед моей молодой семьей встал выбор, как жить дальше, решили попытать счастья в Америке.

Тогда из Киева в США выезжали не толпами, а «эшелонами». И что же?

Есть пословица, что «Москва слезам не верит», так это не только в Москве. Америка относится к эмигрантам терпеливо, но кормить и поить даром тебя здесь долго не будут. И это правильно: молодой, здоровый, энергичный – делай свою жизнь сам. Помогают общины, особенно на первых порах.

 Я люблю работать с удовольствием, и я это сразу получил. Я начал трудовую карьеру в Америке в лавке кошерного мясника. И мне эта работа очень нравилась.

 

Мне платили два доллара в час, и за 12часов работы я зарабатывал 24 доллара. Нужно было разгрузить туши, чтобы их не трогала некошерная рука, разделать туши, заложить в чаны с горчицей, чтобы отмочить мясо для бастурмы по-еврейски. Я был доволен и не хотел уходить, когда наступило время сменить работу.

Но следующая ступень в трудовой карьере лучше оплачивалась. Я проступил на должность заместителя манипуляционной сестры в еврейский, очень современный Дом Престарелых, в отделение черепно-мозговых травм. О, это было потрясающе! Специальные функциональные кровати, перед каждым больным стоит монитор. Я с гордостью обходил палаты, делая вид, что читаю кардиограммы, помахивал стетоскопом, изображая врача, и ни с кем не разговаривал. Почему? Потому что я не владел английским языком. И совершенно не представлял, что я тут должен делать.

Вы скажете, в Америке такого не может быть? Чтобы сотрудник не знал своих обязанностей, выйдя на работу?

Отвечаю: очень даже может быть.

Меня набирали через агентство. На собеседовании спросили, что я могу делать? Я ответил: «могу измерять давление, а могу не измерять». Спросили, кем я работал? Отвечаю, что фельдшером скорой помощи. «О, это отлично, мы тебя берем – сказали мне, - выходи на работу 6 августа в 9 часов утра». Мой английский все перепутал, и я вышел на работу в 6 часов утра 9 августа.

 

На работу я пришел в шерстяном костюме, в галстуке и с дипломатом – стояла немыслимая жара, но я был одет, как на собеседовании в агентстве. Медперсонал смотрел на меня как на идиота. Я делал вид, что делаю обход пациентов. И не предполагал, что в мои обязанности входит замена памперсов у престарелых. – именно на эту работу меня взяли.

 Через два дня медсестры меня спросили: «Вы кто? »

«Леон фром Раша», – отвечаю им. Наконец вызывает меня менеджер по персоналу и показывает толстую книгу: смотри, это полис клиники, здесь сказано, что ты должен делать, читай.

Дело в том, что вся система медицинской практики США зиждется на полисах – это огромные тома неукоснительных правил клиники. Каждая клиника имеет свой полис. Каждый медработник, приступая к практике в той или иной клинике, изучает эти тома, где описано: кого обслуживаем, как обслуживаем, при каких заболеваниях каким протоколом мы пользуемся.

Полисы – толстые книжки, как «Война и мир» Толстого. И много картинок.

 Смотрю: книжка с картинками, там показаны пролежни. Дело известное, нас этому учили в медучилище. Говорю, да, нужно бороться с пролежнями, нужно делать то-то. А менеджер – филиппинка, с плохим английским. Она показывает на мой костюм и говорит: «у нас все ходят в белом». Хорошо, отвечаю, я куплю себе халат и штаны с первой зарплаты. Через две недели я получил первую зарплату – двести долларов и купил медицинскую форму. И два года провел в моем «задовытиральном цехе».

 

Я работал и учился. Изучил английский язык, изучал психологию. Мой первый диплом - «бакалавр психологии». Но эта профессия не кормит, психологи мало зарабатывают. Я перешел работать в лабораторию, где подрабатывал ночью, а днем учился. В лаборатории брал кровь на исследование в наркодиспансерах. За одного пациента получал 40 долларов, в день выходило до 1, 5 тысячи долларов. Хорошие деньги для семьи.

Затем я увлекся медицинской техникой и медицинскими технологиями и получил это образование. Но это тоже малый заработок, 1200 долларов в месяц, это очень немного.

 И тут Его Величество Случай помогает мне, наконец, сделать удачный выбор профессии.

Я выбрал лучевую терапию.

 В Америке модно заниматься физиотрапией, но для поступления нужно было пройти большой конкурс, абитуриентов много, а я уже был в возрасте. На лучевую терапию особого ажиотажа не было на обучение. Но здесь мне понравилось. Поскольку я четыре года изучал квантовую физику и с 17 лет в медицине, то успешно прошел конкурс абитуриентов и собеседование. Специалистов лучевой терапии выпускают от 5 до 8 человек в год: линейных ускорителей мало, утечки кадров нет. Но конкурс на обучение имеется.

К тому времени у меня в Америке уже был свой бизнес: совместно с партнером мы открыли рихтовочные мастерские для машин – обыкновенный небольшой сарай, где

стояло пару машин. Таким образом, платить 4 года за обучение мне было чем.

Более того. Благодаря небольшому бизнесу, научившись скрывать налоги, я мог позволить себе ездить на спортивной машине и выглядеть вполне презентабельно. Я стал этаким «Фока - на все руки дока: А, Вам машину починить? Есть у меня. Вам человека пролечить? И это у меня есть». Вскоре мы с женой купили таун-хом – домик с бассейном, куда и поселили приехавших из Киева родителей.

Учение проходило успешно. Будучи старше других студентов в группе, имея уже первую седину на висках и эмигрантское желание «достичь», я был замечен и приглашен работать на кафедру лучевой терапии в Детройтский медицинский центр. Здесь я работал под началом известного физика-радиолога Колин Ортона – в лучевой онкологии ему принадлежит 25% открытий. Также на кафедре работал известный радиобиолог Майкл Джойнер, которому принадлежит 55% всех книг по радиобиологии. Они меня взяли под крыло, и я под ними вырос. И было это все в Детройте.

 

 

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться: