Почему Вы после разрыва с мужем не пытались выйти замуж? Или не хотели?

       Тихая и неглубокая Ворона, заросшая непроходимым ольшанником, перевитым хмелем, поплескивая на поворотах, пере­секала широкий луг. Мы с сестрой бродили по теплой воде и в нависших над водой кустах разыскивали дикую смородину. Губы наши были синими, ладони розовыми, а зубы голубыми.

Неподалеку от мостка из двух поваленных ольшин мать полоскала белье и складывала его в белый эмалированный таз.

— Маня-а-а! — раздался удвоенный эхом голос с бугра, поросшего лесом.

— Дуня?! — крикнула в ответ мать.

— Маня-я! — неслось сверху.— Свово-то пойдешь встреть? Он ведь на двенадцати­часовом приехать долж-о-он!

— Дуняша! Спустись, а?! Белье возьмешь! А я побегу-у-у! Ладно?! И ребят!

— Ла-а-а-дно!..

Мать торопливо вышла из воды и, на ходу опуская рукава платья, побежала в гору по тропинке, терявшейся в лесу.

— Эй! Не уходите никуда! Сейчас тетя Ду­ня придет! — крикнула она нам и скрылась среди деревьев.

 

Дорога от станции шла через Игнатьево, поворачивала в сторону, следуя изгибу Во­роны, в километре от хутора, где мы жили каждое лето, и через глухой дубовый лес уходила дальше, на Томшино. Между хуто­ром и дорогой лежало клеверное поле. От на­шей изгороди дороги не было видно, но она угадывалась по людям, которые шли со стан­ции в сторону Томшина. Сейчас дорога была пуста.

Мать сидела на гибкой жердине забора, протянувшегося по краю поля. Отсюда даже по походке нельзя было определить, кто именно появился на дороге. Обычно мы узна­вали приезжающих к нам только тогда, когда они появлялись из-за густого, широкого куста, возвышающегося посреди поля.

Мать сидела и ждала. Человек, медленно идущий по дороге, скрылся за кустом. Если сейчас он появится слева от куста — то это ОН. Если справа, то не ОН и это значит, что ОН не приедет никогда.

Прохожий вышел из-за куста справа.

Прохожий (подходя). Простите, девушка. Я на Томшино правильно иду?

Мать. Вам не надо было от куста свора­чивать.

Прохожий (оглядываясь). А... А это что?

Мать. Что?

Прохожий. Ну... Что вы здесь сидите?

Мать. Я здесь живу.

Прохожий Где? На заборе живете?

Мать. Я не понимаю. Что вас интересует? Дорога на Томшино или где я живу?

Прохожий (заметив за деревьями хутор). А-а... здесь дом. (Громыхнув кожаным сак­вояжем.) Представляете, взял с собой все инструменты, а ключ позабыл. У вас слу­чайно не найдется гвоздика или отвертки?

Мать. Нет. Нет. Нет у меня гвоздика.

Прохожий А что вы так нервничаете? Дайте руку. Да дайте, я же врач. (Берет ее руку в свою.)

Мать. Ну?

Прохожий Вы мне мешаете. Я так не могу сосчитать.

Мать. Ну что, мне мужа позвать, что ли?

Прохожий Да нет у вас никакого мужа. Кольца-то нет! Где кольцо обручальное? Хотя сейчас редко кто носит. Старики разве...

Неловкая пауза.

Прохожий. А папиросу у вас можно попро­сить? (Закурив, присаживается на забор ря­дом с матерью.) А почему вы такая грустная? А?

Забор с треском обрушивается. Оба падают на землю. Мать вскакивает. Прохожий, лежа в траве, хохочет.

Мать. О господи! Я не понимаю, чему вы так радуетесь.

Прохожий. Вы знаете, приятно упасть с интересной женщиной. (Пауза, во время которой прохожий рассматривает траву и кусты, растущие вокруг.) А знаете, вот я упал, и такие тут какие-то вещи... корни, кусты... А вы никогда не думали... вам никогда не казалось, что растения чувствуют, созна­ют, может, даже постигают? Деревья, ореш­ник вот этот.

Мать (недоуменно). Это ольха...

Прохожий (раздражаясь). Да это неважно! Никуда не бегают. Это мы все бегаем, суетимся, все пошлости говорим. Это все от­того, что мы природе, что в нас, не верим. Все какая-то недоверчивость, торопливость, что ли... Отсутствие времени, чтобы подумать.

Мать. Послушайте, вы что-то...

Прохожий (не давая ей договорить). А! Ну-ну-ну. Я это уже слышал. Мне это не грозит. Я же врач.

Мать. А как же «Палата № 6»?

Прохожий. Так это же он все выдумал! Сочинил! (Поднимает с земли свой саквояж и уходит по тропинке, ведущей в поле. Останавливается.) А знаете что, приходите к нам в Томшино! У нас там даже весело бывает!

Мать (кричит ему вслед). У вас кровь!

Прохожий. Где?

Мать. За ухом. Да нет, с другой стороны!

Прохожий махнул рукой и зашагал по тропинке к повороту на Томшино.

Мать долго смотрела ему вслед, потом повернулась и медленно пошла назад к ху­тору.

 

Лампу еще не зажигали. Мы с сестрой сидели за столом в полутемной горнице и ели гречневую кашу с молоком. Мать, стоя у окна, вынула из чемодана какую-то тет­радь и, присев на подоконник, стала ее перелистывать.

Последних листьев жар сплошным

                                     самосожжением

Восходит на небо, и на пути твоем

Весь этот лес живет таким же

                                        раздражением,

Каким последний  год и мы с тобой

                                                      живем.

В заплаканных глазах отражена дорога,

Как в пойме на пути, кусты отражены.

 Не привередничай, не угрожай,

                                                не трогай,

 Не задевай лесной наволгшей тишины.

Ты можешь услыхать дыханье старой

                                                        жизни:

Осклизлые грибы в сырой траве растут,

 До самых сердцевин их проточили

                                                      слизни,

 А кожу все-таки щекочет влажный зуд.

 Все наше прошлое похоже на угрозу, —

 Смотри, сейчас вернусь, гляди, убью

                                                      сейчас,

А небо ежится и держит клен, как

                                                        розу, —

Пусть жжет еще сильней! — Почти

                                             у самых глаз*.

Вдруг кто-то громко закричал. Я узнал голос нашего хозяина дяди Паши:

— Дуня! Ах ты, господи... Дуня!!! Мать выглянула в окно и бросилась в сени.

Через несколько секунд она вернулась и ска­зала:

— Пожар. Только не орите!

Замирая от восторга, мы помчались во двор. У крыльца в полутьме стояло все  семейство Горчаковых: дядя Паша, Дуня, их шестилетняя дочь Кланька и смотрели в сторону выгона.

— Ах ты, сукин кот! — сквозь зубы бор­мотал дядя Паша.— Ну, попадись ты мне...

—- Может, это и не наш Витька... Может,  он тама.... может, он  сгорел? — вытирая слезы концами платка, тихо сказала Дуня.

Огромный сеновал, стоящий посреди выгона, пылал как свеча. Горело горчаковское сено. Ветра не было, и оранжевое пламя цельно и спокойно подымалось кверху,  освещая березовые стволы на опушке дальнего леса.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: