Девушка отвернулась от них и тихонько запела мне старинную русскую песню, из которой Тургенев позаимствовал название «Вешние воды» для своей повести.

Среди моих русских знакомых был мужчина, работавший на пристани. Он попал в немецкий плен на Западном фронте в звании лейтенанта. Вернувшись домой после окончания войны, он как-то заметил:

— Немецкий солдат был добрым. Всегда делился со мной последней сигаретой.

По обвинению в преклонении перед врагами его сослали на восемь лет на Ангару.

— Меня даже называют власовским прихвостнем, а я честно воевал. В плен попал тяжело раненным.

Коммунист генерал Власов в 1942 году получил награду за вклад в оборону Москвы, но, попав в плен, предложил немецкому командованию сформировать Русскую освободительную армию для борьбы за Россию, против Сталина. Под этим лозунгом власовцы обратили оружие против отчизны.

После победы генерала Власова приговорили к смертной казни, а служившие в его армии, получив двадцатипятилетние сроки, очутились в сибирских болотах и на Дальнем Востоке.

В Братске существовала бригада плотников из японских военнопленных, которую использовали для ремонта офицерских квартир в городе. По указанию Устяхина мне однажды пришлось сопровождать плотников, чтобы переводить распоряжения офицерских жен. В тот же день по дороге ко мне тайком подошел какой-то японец и попросил отправить письмо на родину. Нескладное послание оканчивалось на старинный лад: «Пребывая в благоденствии, и вам того же желаю». В старомодной фразе сквозила острая тоска по родному дому. Японец сказал мне, что попал в плен еще во время событий на Халкин-Голе, но до сих пор лишен каких бы то ни было гражданских прав, не имеет свободы в выборе местожительства и, кочуя где придется, ведет жизнь обитателей дна. Жизнь в самой настоящей тюрьме одиночества! Я не могу забыть этого несчастного, который, опасливо озираясь по сторонам, жаждал хоть одну секунду поговорить на родном языке.

Не счесть людей, обреченных на муку По приказу Советской власти, величаемой диктатурой пролетариата.

Я сознавал, что нельзя делать субъективные и скоропалительные выводы лишь на основе собственного незначительного опыта, и поэтому пытался, преодолев эмоции, логически проанализировать это явление. С точки зрения Советской власти, описанные мною заключенные либо препятствовали коллективизации в деревне, либо прислуживали врагу, либо являлись потенциальным орудием в руках поджигателей мировой войны. И все- таки, как я ни взывал к холодному рассудку, я не мог воспринимать Советскую власть иначе, как аморальную, бюрократическую, таинственную, темную и устрашающую силу. Услышь она искренние слова людей, не было бы ни таких «преступников, ни таких бесчеловечных наказаний. Эту презревшую границы разумного, мрачную власть, по-моему, можно назвать террористической... И вот сейчас она обрушила свою слепую силу на меня.

Михайлюков вышел из комнаты, оставив меня с Косовым. Сборы в дорогу времени не требовали: забрал рюкзак из барака — и готов. «Куда теперь отправят? » — тоскливо думал я.

Ситуацию в таежных лагерях я в общих чертах представлял по рассказам пленных, лечившихся в нашей больнице, и был готов вынести любые испытания, исполнять самую тяжелую работу, если рядом будут мои соотечественники. Меня, видимо, просто ссылают подальше в тайгу. Что ждет меня? Воображение рисовало, как голова моя седеет стремительно в сибирской глуши. Со дня мобилизации я отдался на волю судьбы, поскольку лишился права желать или выбирать что-либо.

Дверь распахнулась, и я увидел Михайлюкова с начальником лагеря Деминым.

— Итиро заболел. Он был нужен нам здесь! — заявил Косову начальник лагеря буквально с порога.

«Почему он употребляет глаголы в прошедшем времени? » — поразился я. Я вспомнил, что документы на перевод пленного должны подписать начальник лагеря и инспектор по кадрам.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: