Глава 42. Суббота 28 ноября.
Это утро могло бы стать для Снейпа абсолютным кошмаром, ведь сегодня он не пойдёт в рощу и не увидит её. Да, не пойдет, носа не высунет из замка. Ему надо смириться с жизнью без неё.
Да, все могло бы быть абсолютным кошмаром. Но он сегодня прекрасно выспался, а благодаря тому, что научился ценить все, что ему дают, он возблагодарил всех имеющихся во вселенной богов и счел, что день будет просто препоганым, а не абсолютно. Не торопясь вставать, Снейп закинул руки за голову и из чистого мазохизма принялся вспоминать в мель-чайших подробностях прошлую субботу. Сейчас было около половины девятого, значит не-делю назад в это время он как раз первый раз за день поцеловал её, там, среди алых японских клёнов. Минута за минутой, медленно он прокручивал свои воспоминания. Его рука полу-бессознательно блуждала по телу, повторяя её движения, в тщетной попытке наяву а не в во-ображении испытать то блаженство, которого он сам себя лишил. В мозгу громко и четко, фраза за фразой звучали её слова. И тихо, будто шепотом то, что говорил он сам. Рука при-коснулась к шраму на бедре. «Это тогда? В твой день рождения?», - прозвучал внутри него её голос. И тут Снейп резко сел на постели. Стоп! А откуда она знает, когда у него День Рож-дения? И что именно в этот день его ранили? Профессор вскочил, осмотрел себя и фыркнув помчался в ванную. Ему необходим ледяной душ, галлон кофе и что-нибудь съесть. Он дол-жен очень крепко подумать. Избавившись от несвоевременной эрекции, одевшись и затребо-вав у домашних эльфов завтрак, Снейп собственноручно заварил кофе, достал свой план по-имки хогвартской магглы и уселся у камина. Требовалось очень внимательно просканировать собственную память и вспомнить все, что не стыкуется, составить график на обеих появив-шихся в его жизни женщин.
Снейп умел работать, имел прекрасную память и незаурядный ум, который постоянно тренировал, поэтому уже к обеду ( к троллю ланч!) он имел результаты, которые вполне тянули на гипотезу. Нет, даже, пожалуй на теорию! Вот она, перед ним сводная таблица всего, что он знал и не знал о них обеих. Встречи, разговоры, письма, ощущения.
Он знал имя одной из них, другая отказывалась назвать свое, не желая врать. Так! Он слышал у одной только обычный голос, другая или пела или шептала. Ни одного раза не было так, что одна приходила к нему в комнату, когда он встречался с другой. Единственный раз, нечто подобное случилось, но он тогда хромал и к тому же долго сидел в школьном дворе, прежде чем вернуться к себе. Одна точно знала, что он моет голову мылом, другая это озву-чила. И они обе назвали затем этот запах запахом осени.
Только одна из них имела возможность залезть в его личное дело и узнать, когда у него День Рождения. Он готов был голову прозакладывать, что об этом никто в Хогвартсе не знает. Даже МакГонагалл, если и читала, то давно забыла. И эта самая одна из них поздравила его. Устроила все, пока он торчал в роще под дождем. Скорее всего, она видела, как он уходит. И она была в комнате, когда его призвали, поделилась с ним своей энергией, дождалась его возвращения, оказала первую помощь, вызвала Помфри (так, надо и Поппи к стенке прижать!), она знала, что эта рана получена в тот день. Но вслух об этом сказала другая. Другая, которая якобы живет в Хогсмите, видит Снейпа только по субботам и просто не может знать ни о том, на какое число приходится его День Рождения, ни о том, когда он получил эту рану. И похоже, ему не почудился вчера утром запах лета, он просто был. Она пришла, успокоила его, вот от-чего сменился его сон и были, прах все на свете подери, пятна на простыни. А потом ушла, побоявшись, что он снова, как в субботу, полезет в бутылку и прогонит её. Но стоп! Если она его приласкала, она что же, не сердится на его глупое и отвратительное, чего самому себе врать, поведение? Она простила его?!
Эта мысль показалась Снейпу совершенно неправдоподобной. Сам он свое поведение считал непростительным. Но ведь запах был. Теперь он в этом убежден! Поэтому и письмо было такое. Она поняла, почему он так поступил, и не сердится? И тон изменился, это просто тон близкого человека. Но как ей сказать, как попросить прощения? Может она все-таки ждет его там? В роще? Снейп посмотрел на часы. Обычное время их свидания миновало довольно давно, но вдруг? Профессора охватила безумная надежда, что вот сейчас он все ей скажет. Что встретит её на старом месте, и они все обсудят. Он вскочил с кресла, и на ходу натягивая плащ бросился вон из комнаты.
***
- Снейп куда-то понёсся, - задумчиво сказала Гермиона, глядя в окно. Она как всегда читала, сидя на подоконнике. Я подошла к окну. Высокая черная фигура была уже довольно далеко и быстро удалялась.
- Он что, бегом бежал? – недоверчиво поинтересовалась я. – Мне уже не удалось раз-глядеть.
- Бежал так, словно за ним дементоры гонятся, - подтвердила Гермиона.
- Интересно, это его вызвали? Или он в рощу побежал?
- А что он… - начала было Гермиона, но внезапно осеклась. – Знаешь, а хороший вопрос. Чтоб аппарировать, ему надо выйти за пределы Хогвартса, а ворота в другой стороне. С другой стороны, что он забыл в роще? Неужели надеется застать там тебя? Надо быть психом, чтобы думать, что ты придешь после того, как он тебя прогнал.
- Погоди, дай подумать, - попросила я. Минут десять я просчитывала варианты.
- Ну, что! – поторопила меня Гермиона.
- Неутешительно, Герми! Крепись. Если предположение, что он понёсся в рощу верно, то вероятнее всего, это потому что он сложил в уме два и два.
- Поясни!
- Как я понимаю, я сделала два больших ляпа. Первый ляп, я допустила на том свидании.
- Ты про то, что напугала его?
- Нет. Я спросила его про шрам на ноге.
- А что тут такого?
- Форма вопроса. Мы никогда с ним не поднимали тему его дня рождения. А тогда я его спросила, остался ли этот шрам со дня его рождения. Понимаешь? Теоретически мы с ним не виделись ровно две недели. И я могла знать об этом шраме только одно, что он поранил ногу где-то в этот промежуток времени. Потому что это все, что он мне сказал. А о его дне рождения мне узнать и вовсе было неоткуда.
- Почему же он вспомнил об этом только сейчас? А тогда он что, не заметил?
- Ну, ты смешная. Естественно не заметил. Ему было очень не до этого, знаешь ли. Я уж надеялась, что он и не вспомнит. Я тоже вспомнила о нем только через несколько дней.
- Ладно, а второй ляп?
- От меня вчера пахло духами.
- И что?
- Ничего особенного, кроме того, что ваш профессор сам составлял этот запах и обоняние у него, как у собаки.
- Да, тогда он действительно мог составить в уме два и два, как ты выражаешься, - за-думчиво заметила Гермиона. – Но это мне не объясняет, почему он пошел в рощу, а не кинулся искать тебя по Хогвартсу. С чего он взял, что ты туда пойдёшь?
- Знаешь, учитывая, что у него вчера все простыни были в пятнах, а от подушки пахло моими духами, он вполне мог сделать вывод, что я не сержусь. А бежал так, потому что опо-здал к нашему обычному времени.
- Хорошо, тогда почему ты не там, ведь ты не сердишься? Может, пойдешь и объясни-тесь?
- А вот такая я непредсказуемая, - рассмеялась я. – Никуда я не пойду. Пусть здесь ловит. И как следует просит прощения. Нельзя же совсем все на блюдечке получать, избалуется. А мне нравится, что он такой неизбалованный. Я тут еще одну ракушку напела. Пойду, отнесу, пусть порадуется.
- А говоришь, что баловать не будешь, - улыбнулась волшебница. – Постой секунду спокойно, народу здесь, конечно, мало, все в деревню пошли, но чары на походку я тебе все равно наложу.
- Спасибо, Герми, - сказала я. – Что бы я без тебя делала?
- Не знаю, топала бы наверное, - отмахнулась девушка.
Никого профессор в роще не обнаружил, но как ни странно особенно не расстроился. Само по себе разгадывание загадки, объясняющее практически все несуразности его, сде-лавшей в последнее время крутой поворот, личной жизни, давало Снейпу чувство прибли-женное к эйфории. Ну, насколько ему вообще была свойственна эйфория. Он мог надеяться все исправить, объяснить и, в конечном счёте вернуть её.
Сейчас профессор точно знал, что второй раз потерять её не сможет. Да, сделает все, чтоб обезопасить её, но лишиться её еще раз – ни за что. Наверное она права, несмотря на войну жизнь продолжается. И он действительно хочет жить. Нельзя ждать непонятно чего, лучше мало, но вместе, чем долго, но друг без друга. Он открыл свою дверь и почувствовал запах лета снова. Точно посередине столика, лежала маленькая синяя ракушка. Профессор улыбнулся. Его девочка снова хотела с ним поговорить.
- Сонорус, - сказал Снейп, с интересом касаясь подарка палочкой.
Ах, не дели ты с музыкой слова -
Ах, не дели ты с музыкой слова.
Они, как мы с тобой, неразделимы.
А если не сольются воедино,
То лгут слова, а музыка права.
Но что еще так нежно обоймет?
Так глубоко на дно души заглянет?
Поманит, позовет и не обманет
И все печали до конца поймет.
Ах, не ищи ты трещинку в любви,
Не проверяй кирпичики на прочность.
А то ведь вот случится, как нарочно -
Со страху страхи сбудутся твои!
А ну-ка, загляни судьбе в глаза -
Увидишь только то, что сам захочешь.
От веры до сомненья путь короче,
Гораздо, ох, короче, чем назад...
Ах, не пускай ты ревность на порог -
Она и ненасытна и всеядна.
И ты пропал, когда промолвил: "Ладно!
Проверим подозренья хоть разок".
Сомненья дьявол ловок и хитер -
Погашенное снова жжет страданье.
И не стремись услышать оправданья:
Они - поленья в этот же костер!
Но - не надо! Пусть напев беспечный
Успокоит душу и умерит боль.
Страх с Любовью - они рядом вечно.
Значит любишь, если так с тобой!
Ах, не дели ты с музыкой слова...
Ах, не ищи ты трещинку в любви...
Это был ответ на их разговор и Снейп вдруг подумал, что может быть он понимает песни лучше, чем просто слова. Он представил себе, что весь тот смысл, что вложен был в эти песни ему сказали обычными словами. Представил… и спокойно пожал плечами. Определённо, он упрям, всегда насторожен, устал от негативного к себе отношения, но одновременно настолько привык ничего другого не ждать от окружающих, что обычные слова не дошли бы до сознания. Он бы попросту не поверил. Снейп кивнул, соглашаясь со своими рассуждениями, ему вдруг захотелось ответить ей столь же связно. Он даже помнил, да, точно помнил этот сонет. По-дойдя к шкафу, Снейп снял с полки томик Петрарки и принялся его перелистывать, номер сонета, он за давностью лет естественно забыл. Но долго сонет прятаться не стал. Уже через пять минут профессор тихо, но несомненно вслух, начал читать.
Я решила поставить нечто вроде эксперимента. Уже неоднократно я пользовалась своим Менестрелем. Заказы на музыку он принимал беспрекословно в любой форме. От «Ян Пи-терсон Свелинк Фантазия эха, a-moll в исполнении Густава Леонардта» до «Что-нибудь ро-мантическое, пожалуйста, под погоду и лирическое настроение». Музыка неизменно звучала и мне всегда нравилось то, что я слышала. На этот раз, меня пробрал особенно жестокий приступ тоски по Северусу. Мне хотелось все бросить и просто придти к нему и все рассказать. Плюнуть на все планы. В этот-то момент мне и пришла в голову идея. Я погладила лютню своего менестреля и сказала:
- Знаешь, самой прекрасной музыкой для меня сейчас будет голос профессора Снейпа. Что бы он сейчас ни говорил, я так хочу услышать его голос, если это возможно, пожалуйста.
И я услышала. Тихий глубокий, такой прекрасный голос….
Уже заря румянила восток,
А свет звезды, что немила Юноне,
Еще сиял на бледном небосклоне
Над полюсом, прекрасен и далек;
Уже старушка вздула огонек
И села прясть, согрев над ним ладони,
И, помня о неписаном законе,
Любовники прощались - вышел срок,
Когда моя надежда, увядая,
Не прежнею пришла ко мне дорогой,
Размытой болью и закрытой сном,
И как бы молвила, едва живая:
"Не падай духом, не смотри с тревогой.
Твой взор еще увидит жизнь в моем".
Некоторое время я слышала только шелест, потом…
Я поступал ему наперекор,
И все до неких пор сходило гладко,
Но вновь Амур прицелился украдкой,
Чтоб отомстить сполна за свой позор.
Я снова чаял дать ему отпор,
Вложив в борьбу все силы без остатка,
Но стрелы разговаривают кратко,
Тем более, что он стрелял в упор.
Я даже не успел загородиться,
В мгновенье ока взятый на прицел,
Когда ничто грозы не предвещало,
Иль на вершине разума укрыться
От злой беды, о чем потом жалел,
Но в сожаленьях поздних проку мало.
И ещё…
Вздыхаю, словно шелестит листвой
Печальный ветер, слезы льются градом,
Когда смотрю на вас печальным взглядом,
Из-за которой в мире я чужой.
Улыбки вашей видя свет благой,
Я не тоскую по иным усладам,
И жизнь уже не кажется мне адом,
Когда любуюсь вашей красотой.
Но стынет кровь, как только вы уйдете,
Когда, покинут вашими лучами,
Улыбки роковой не вижу я.
И, грудь открыв любовными ключами,
Душа освобождается от плоти,
Чтоб следовать за вами, жизнь моя.
После я услышала вздох и слова:
- Ладно, надо иногда и делом заниматься. Работы шестого курса еще не проверены. Не дай Мерлин, чтоб там было хоть что-то сверх зельеделия.
Он замолчал, а я вежливо поблагодарила Менестреля. Не то, чтоб это было обязательно, но он был так похож на самого Северуса, что я просто не в состоянии была относиться к нему как к безделушке, пусть даже и волшебной. Ему дано было радовать меня, и я не могла не поблагодарить за доставленную радость. За моей спиной осторожно выдохнули, но я все равно в испуге дернулась. Не люблю неожиданных звуков. Гермиона отошла, наконец от двери.
- Какие красивые стихи. Что он читал? Ты в курсе?
- Сонеты Петрарки. Кажется самое начало. Ты когда вошла?
- Два стихотворения назад. И побоялась тебя тревожить, так что застыла на месте и старалась дышать пореже. Никогда бы не подумала, что Снейп может так читать стихи. И вообще читать стихи.
- А мне почему-то казалось всегда, что он их любит. У него много сборников стихов на полках в гостиной. Только…- я вспомнила, что на этих полках было очень много пыли, - он их очень давно не брал в руки.
- Мне показалось, что он читал это для тебя, - сказала Гермиона. – Он, наверное очень переживает, что вы больше не встречаетесь.
Я не знала, что на это сказать, поэтому слегка перевела стрелки.
- Как твоя отработка? Ты почему-то вчера так ничего и не сказала.
- Да, хотела как следует подумать. Знаешь, я тебе открою сейчас страшную тайну.
- О! Даже так?
- Я за школьные годы привыкла не доверять слизеринцам. Они всегда ведут себя вызы-вающе, они наглые и с самого первого курса кичатся происхождением и задирают других. Но у них там на седьмом курсе есть парень… Эрик Чизхольм. Месяц назад я споткнулась в биб-лиотеке, рассыпала книги. Он случайно оказался рядом, и я уже была готова к насмешкам и грубости, а он просто помог мне их собрать и расставить по местам. И мы тогда даже немного поговорили. С ним было интересно, он совсем не высокомерный, не называет меня грязнок-ровкой. Я потом специально проверила, у его родителей замок в центре Шотландии. Их род старше Вильгельма Завоевателя. Он мне понравился, и мне показалось, что я ему тоже. Но знаешь, я так привыкла не доверять слизеринцам, они всегда мне казались скользкими, как та змея, что у них на гербе.
- Герми, ты когда-нибудь змею в руках держала?
- Нет, только шкуру на зельеварении. Она входит в некоторые зелья как компонент.
- Я тебя сейчас немного просветю. Или просвещу, как лучше? У меня знаешь ли старший брат работает в зоопарке, и я довольно регулярно брала в руки змей. Хочешь страшную тайну? – Я сделала загадочное лицо. Гермиона даже подалась вперед, поскольку последние слова я прошептала драматическим шепотом.
- Ну? – спросила она.
- Змеи не скользкие, - просветила я её тем же шепотом. – Они совершенно сухие, не-множко неровные, но гладкие. И к тому же тёплые, потому что их температура равна темпе-ратуре окружающего воздуха. – Я перестала шептать. – Знаешь, держать в руках змею очень приятно, честно. Я никак не могу понять, откуда у всех вокруг эта железная уверенность, что змеи покрыты некой загадочной слизью?
- Правда?
- Что правда?
- Правда их приятно трогать?
- Да. Если, конечно их не боишься. Я не боюсь. Я вообще не боюсь животных. Но не имея нужной квалификации, некоторых опасаюсь.
- И ты могла бы, скажем погладить гиппогрифа?
- Почему нет? А вот летать на нем стала бы, наверное, только по суровой необходимости.
- Почему?
- Высоты боюсь, а что?
- Высоты? Странно.
- Почему? Боится же Рон пауков.
- Он много чего боится, хотя пауки, несомненно, вне конкуренции. Но ты не побоялась Снейпа, а он несомненно опаснее гиппогрифа.
- Хватит меня подкалывать. Лучше расскажи мне причем тут этот Эрик к твоей отработке у Снейпа.
- Я вчера поговорила с профессором… и он мне рассказал, кого и почему отправляют в Слизерин. И у меня изменилось отношение. В общем, раньше я ругала себя за то, что мне так понравился Эрик, старалась не подходить к нему, не разговаривать, хотя мне хотелось. А те-перь… теперь я думаю, что все в порядке. Я думаю, что могу верить Эрику. И знаешь, у тебя не осталось лишних ниток?
- Полно, а что?
- Хочу связать Эрику шарф на рождество.
- Герми, в запретном лесу подохнут все акромантулы! Ты не заболела? Тебе Снейпа мало?
- Знаешь, я тут посидела в библиотеке, поискала литературу про ауру вещей, потом сама попробовала прочитать ауру на свитере, который ты вяжешь Снейпу, и который вязала Гарри. Я поняла. Хочу, чтоб у Эрика тоже было нечто с такой аурой.
- А какая аура у шарфа для Снейпа?
- Не знаю. И не хочу тебя расстраивать, но кажется препаршивая. Я прямо бешусь, когда вынуждена сидеть перед ним и ковырять петли, а он весь такой важный проверяет свитки с домашними работами. Даже не смогла ему посочувствовать из-за всех этих записочек.
- Каких записочек? – насторожилась я.
- А ему девять пятикурсниц прислали записки с объяснением в любви, - фыркнула Гер-миона.
- Сразу девять?!
- Ага, все факультеты, кроме Слизерина.
- И что он делал?
- Ругался на чем свет стоит. Потом меня спросил, что с ними делать. Наверное он им как-то объяснит, что они не слишком разумно себя ведут. По крайней мере мне показалось, что он с ними поговорит. Ладно, я пойду в библиотеку. – она развернулась к двери, потом вдруг снова обернулась. – Я нормально выгляжу?
- Вполне, - успокоила я волшебницу. Похоже, она шла не столько читать, сколько смотреть на Эрика. Или не только смотреть, может она на самом деле нравится парню.
Вернулась Гермиона незадолго до восьми румяная и довольная.
- И давно библиотеку перенесли на открытый воздух, - поинтересовалась я.
- Что? – изумилась Гермиона. – А, вот ты о чем. Я недолго была в библиотеке, мы с Эриком пошли гулять, почти сразу.
Ей явно не терпелось поделиться впечатлениями, да и мне было любопытно.
- Давай, рассказывай, пока не взорвалась от избытка эмоций, - улыбнулась я.
- Ох, слушай, как же мне повезло. Понимаешь, я туда пришла, а там Эрик, прямо рядом с моим любимым местом. Он вообще-то последнее время часто там сидел, но я в такие моменты отсаживалась подальше, а тут думаю, а ладно, пойду туда. И он сам первый заговорил, и сказал, что рад, что наконец я сюда села.
- Он там тебя караулил?
- Оказалось, что да. Знаешь, - девушка пожала плечами. – Он ведь умный, много учится, ему не надо, чтоб я ему помогала. А я так привыкла, что окружающим я только для этого и нужна, - Она растерянно умолкла.
- Так кажется всегда бывает. Я много лет была уверена, что для тех молодых людей, которые мне нравятся, я агрессивная толстая корова. Они всегда недвусмысленно давали мне это понять, демонстративно предпочитая что-нибудь субтильное и с «тонкой душевной ор-ганизацией». Проще говоря, чуть что визжать и кидаться за спасением и помощью. Мне было так удивительно, когда ваш профессор поднял меня на руки, а на мои протесты по поводу поднятия тяжестей только посмотрел недоуменно.
- А ты протестовала? Зачем?!
- Вообще-то сдуру, как я сейчас понимаю. Он меня спокойно донёс, куда хотел. Но я действительно не тростинка. Я даже тяжелее чем кажусь. Просто я привыкла, что меня из-за этого даже на танец приглашают в последнюю очередь, когда больше уже некого.
- А ты умеешь танцевать?
- Программу бала девятнадцатого века почти целиком. Вальсы, польки, мазурки, контрдансы. Лансье, лендлер и чардаш не возьмусь.
- Здорово! Научишь?
- Пусть тебя твой Эрик учит. Сама же говорила, он из знатной семьи, его должны были обучать с детства.
- Ну, может быть. Так вот, он, оказывается долго не решался спросить меня, могу ли я дружить с парнем из Слизерина, или все гриффиндорцы их ненавидят по определению. А дальше все так легко пошло, когда я сказала, что это глупо, ненавидеть человека только за то, что он с другого факультета. И он предложил пойти поговорить куда-нибудь, где никого не будет, потому что это только мы такие демократичные, а все остальные нас не поймут. И мы пошли гулять. И разговаривали, разговаривали…
- Что-то ты как-то подозрительно краснеешь, - заметила я. – Колись уже, целовались, да?
Она счастливо кивнула.
- И это совсем не то же самое, что с Роном или с Виктором. Я когда им позволила, то ничего не чувствовала. Только было неудобно и мокро. А Эрик, совсем другой. Мне так по-нравилось. И он пригласил меня пойти с ним на Рождественский бал.
- И ты, естественно, согласилась.
- Да. А что, не надо было?
- Не знаю. Я же твоего Эрика в глаза никогда не видела. Может и правильно. А может лучше было сказать что-нибудь типа: я подумаю, на следующем свидании скажу. Согласилась и хорошо. А что тебе такого Снейп сказал, что ты перестала бояться?
- Он сказал, что в Слизерин попадают те, кому надо компенсировать чем-то отсутствие любви в жизни. Кому не хватало дома ласки и понимания, кто не научился любить. И я по-думала, что поэтому слизеринцы такие высокомерные. Они просто боятся, что к ним будут плохо относиться и стараются заранее показать, что им плевать и они крутые.
- Наверное, он прав, он же их декан долгие годы.
- Не сейчас. МакГонагалл его отстранила. Но он, похоже не расстроился.
- У него стало больше времени на отдых и больше желания отдыхать, - сказала я. – Кстати, тебе пора. Уже без двух восемь.
- Вот черт! Я опаздываю! – Гермиону вынесло за двери со сверхзвуковой скоростью. Я пару минут подумала, потом попросила Менестреля опять дать мне послушать голос Северуса Снейпа.
- На этот раз, вы и в самом деле опоздали, - Снейп говорил холодным безразличным тоном. Констатировал факт.
- Это я виноват, профессор.
Он оторвал взгляд от пергамента. Какого гоблина? Она что, пришла не одна? За гриф-финдоркой стоял семикурсник с его факультета.
- Что вы здесь делаете, мистер Чизхольм?
- Я пришел объяснить, что это я задержал мисс Гренджер в библиотеке, так что вина за её опоздание целиком на мне.
Снейп оглядел обоих. Похоже девчонка вовсю меняет свое отношение к Слизерину. Быстро она. Или это уже давно продолжается? Пара хорошо смотрелась вместе, но на бледном лице профессора не отразилось по этому поводу никаких эмоций.
- Я учту ваше заявление мистер Чизхольм. – ровным голосом сообщил он. – А теперь соблаговолите выйти и оставить мисс Гренджер один на один с её отработкой. Все равно вы ей ничем не поможете.
Снейп констатировал, что парочка обменялась проникновенными взглядами, после чего парень вышел.
- Принимайтесь за дело, мисс Гренджер, и ради Мерлина, шевелитесь. А то вы и вместо рождественского бала будете здесь сидеть, вместо того, чтобы танцевать с мистером Чиз-хольмом.
- Почему вы решили, что я буду танцевать именно с ним, профессор?
- А что, он еще не пригласил вас на бал? Ну, значит скоро пригласит. Не волнуйтесь.
- Но с чего вы взяли, что он должен меня пригласить?
- Если мои глаза меня не обманывают, у вас роман.
Как забавно она смутилась? Даже приятно посмотреть.
- Судя по вашей реакции, мисс Гренджер, я угадал, - тон у него стал ленивый. Очень хорошо, что у нее роман с этим парнем. Во-первых, Чизхольм в принципе не плох. Неглупый парень, высокий, симпатичный. Немногословный и не слишком общительный. Несмотря на знатность и зажиточность семьи, Чизхольм не стал маленьким капризным кичащимся своим происхождением ублюдком. По многолетнему опыту Снейп мог сказать, что вероятней всего, его родители просто не обращали на него внимания, передоверив воспитание учителям и нянькам. Это не избалованный до мозга костей Малфой, которому с одной стороны внушили, что он пуп земли, а с другой - научили пресмыкаться перед всяким, кто сильнее. Чизхольм производил приятное впечатление и был настолько адекватен, что иногда Снейп даже удив-лялся, почему парень не попал в Равенкло. Во-вторых, из-за своего романа Гренджер, воз-можно, станет менее сдержанной. Будет проще раскрутить её на информацию, если предло-жить к примеру просто отменить эту отработку. Хотя, она же гриффиндорка, она на это не пойдет, мерлинова задница! Снейп делал вид, что занимается делом, на самом же деле он раздумывал о том, как вынудить Гренджер расколоться. Гриффиндорка вязала, мрачно сжав губы и выставив вперед подбородок. Снейп понимал, что носить этот шарф все равно не сможет. Одного вида девушки было достаточно, чтобы понять, там такая аура, у-уу. Смело можно дарить врагам, для скорейшей победы. Волдеморту, например. Кстати, об ауре. Он решил попытаться еще раз.
- Мисс Гренджер, а вы в курсе, что вещи, сделанные вручную имеют определённую ауру? – спокойно спросил профессор.
- Да, - несколько настороженно подтвердила гриффиндорка.
- А вы знаете, что аура от вашего нынешнего вязания и от свитера мистера Уизли имеет совершенно разный цвет?
- Рон мой друг, естественно у меня было не такое паршивое настроение, когда я вязала ему подарок.
- Вы в курсе, что ваш «друг» целуется по углам с мисс Патил?
- Я же сказала, он мой друг, а не мой парень. Мне все равно, где именно и с кем он це-луется.
- Замечательно, да здравствует хвалёное гриффиндорское благородство, - ехидно вы-плюнул Снейп. – Но, вот ведь в чем загвоздка. Теплых чувств в том свитере тоже нет. Неза-дача-то какая. Удовлетворение результатом труда, но никак не желание порадовать. Вот что написано на том свитере. И знаете что. Я сегодня специально прогулялся слегка по школе, и обратил немного внимания на одежду окружающих. Так странно, никогда не думал, что буду с интересом рассматривать тряпки. Так вот представьте себе, я нашел четыре таких свитера. Это наверняка не все, не могли же все в один день одеть именно свитера вашей работы, правда? – тон становился всё ласковей. - И везде одна и та же аура. Спокойное безразличие, удовлетво-рение своей работой и благопожелание владельцу. Вежливое, ровное, как «приходите ещё», которое вы получаете от продавца покидая магазин. И знаете, что самое интересное, мисс Гренджер? – его тон превратился в ласковый шепот.
Она помотала головой, и он все тем же шелковым тоном просветил её:
- Если бы вы вязали только эти четыре свитера, вам пришлось бы начать еще в середине прошлого курса, если принять во внимание вашу нынешнюю скорость вязания. Я молчу о том, что у вас не такая ровная вязка как на тех изделиях, что я сегодня видел. Что вы можете сказать на это, мисс Гренджер?
- Ровно ничего, профессор Снейп.
- Тогда скажу я. Эти свитера вязали не вы. Их вязала другая женщина, маггла. Я знаю, как её зовут, как она выглядит, я вообще многое про неё знаю. Мне надо с ней встретиться, и вы мне в этом поможете.
- Я не понимаю, о чем вы говорите, профессор, - ровным голосом просветила его Гер-миона.
- Перестаньте упираться, Гренджер. Это же очевидно, вы терпеть не можете вязать, де-лаете это медленно и плохо! Какого гоблина вы упираетесь! Помогите мне встретиться с этой женщиной и можете быть свободны. Ваш шарф все равно нельзя носить, вы хоть понимаете, что вещь, сделанная с такими мыслями, будет душить своего владельца? Или вы как Блэк, все еще ребенок?!
- Я не ребенок, профессор! - возмутилась девушка. – Это вы себя ведете мягко говоря нелогично. Сперва заставляете меня что-то делать из-под палки, а потом хотите, чтоб на сде-ланной вещи была аура любви и нежности. Если очень хочется, я продемонстрирую вам тот шарф, который вяжу для Эр… для мистера Чизхольма! Сможете убедиться, что там другая аура!
- И такая же неровная вязка, как на этом, - у Снейпа тоже лопнуло терпение и он повысил голос. – Вы недавно вяжете, это ясно каждому, кто на вас посмотрит. Может вас к директору отвести и объяснить, что вы приютили магглу в своей комнате?
- Пожалуйста, ведите, профессор, - она даже слегка улыбнулась. Мерлинова задница, эти бабы попросту сговорились все втроем. Его опять загнали в тупик.
- Спасибо за разрешение, мисс Гренджер, - язвительно проговорил он. У него оставалось совсем немного способов воздействия. – Вы хоть понимаете, что для неё это опасно? Она же не владеет магией, а вдруг на неё кто-нибудь заклятие наложит?
- Я не понимаю, о чем вы говорите, сэр.
- Все вы отлично понимаете, - хмыкнул он. – Вы прижали к стенке человека, перед ко-торым тряслись почти семь лет и которого терпеть не можете. Как тут не позлорадствовать немного, что он оказывается тоже не железный и не все может. Например, не может погово-рить с женщиной, которая превратилась для него в смысл жизни.
- Если она для вас, как вы говорите, сэр, смысл жизни, то как вы могли отпустить её так далеко от себя?
- Сглупу, мисс Гренджер. Не дай вам Мерлин проговориться кому-либо о том, что я вам сейчас сказал. Вы единственное на весь Хогвартс существо, которое знает, что профессор Снейп тоже иногда бывает идиотом. Это опасное знание, я уже сейчас подумываю, не стереть ли вам память об этом нашем разговоре.
- Я не скажу никому, профессор. Это ваша жизнь и никто не имеет права в неё вмеши-ваться.
- Рад, что вы столь тактичны. Ладно, тролль с вами. Идите отсюда, – проворчал он. - До понедельника я не хочу вас видеть, и мне осточертели шаги Чизхольма за дверью. Подумайте о том, что я вам сказал.
Он проводил её взглядом, устало облокотился о стол и положил голову на руки. Мак-Гонагалл в курсе, Гренджер в курсе. Скоро весь Хогвартс будет должно быть в курсе, что профессор Снейп влюбился. Вот смеху-то будет. Хотя, если он её так и не найдет, то вряд ли кто поверит. Он и сам не верит, если честно. Не бывает так, чтобы раз и все, что он себе так долго внушал, рухнуло. Хотя где-то в глубине души ехидный внутренний голос говорил, что дескать ломать не строить и дурное дело не хитрое. И что он еще пожалеет, что все порушил.
Со стороны это выглядело особенным бредом. Он так старался уверить всех, что кроме раздражения и злобы ничего испытывать не способен, так хотел доказать всем, что ему никто не нужен. И ведь доказал, и все верили. И оставляли в покое, и вечное дурное отношение к нему проявлялось только на педсоветах, а они, слава Мерлину, бывают нечасто. И вот теперь столько лет труда гиппогрифу под хвост. Он не железный, он хочет жить, нуждается в заботе, ласке, стуке спиц и тихом пении в своей комнате. Он оговаривается поминутно, называя «своё» «нашим». Он видит во сне, как открывается дверь и в комнату входит она. И тролль побери все на свете, ему страшно. Он даже Волдеморта так не боится, как своих новых же-ланий. Он так долго приучал себя ничего не хотеть, он с детства привык, что его желания всем до задницы. А сейчас он постоянно чего-то хотел. Сперва его научили хотеть и получать же-лаемое. Теперь он добивался этого сам и чувствовал себя из-за этого кошмарно наглым. Иногда хотелось сказать себе, что раз не дают, значит не достоин, так всегда было. Он всегда не подходил. Не годился, чтоб защищать его, чтоб дружить с ним, чтоб любить его, чтоб ве-рить ему, чтоб утешать его. Так всегда было, это был должно быть какой-то непонятный, но от этого не менее могучий закон природы. А теперь он нахально собирается требовать объяс-нений с этой самой природы. Спрашивать её с какой это стати он не годится для всего этого. Что это в нем не так? Почему с ним обходятся несправедливо? Что он сделал такого, что его все ненавидят или презирают?
На этом гневном вопросе, Снейп сам себя привычно прервал. Он знал, что сделал. Но через минуту понял, что на сей раз на него это не оказывает привычного воздействия. Да, он это сделал, но тролль побери! До этого к нему относились точно так же. Никакой разницы. Он, может и сделал-то все это из соображения: ненавидите, ладно, так пусть хоть будет за что! Снейп понял, что чувство вины больше не довлеет над всей его жизнью. И это было прекрасно. Он больше не чувствовал себя недостойным. И даже его вина перед ней не то, чтобы перестала существовать, просто он понял, что за это действительно можно простить. Надо только понять. И он верил, что она поймет.
Мысли снова вернулись к основному вопросу. Как, тролль задери, выкурить её из ук-рытия? Ему было без неё грустно и одиноко. Он тосковал по ней. Не столько даже по ласкам и поцелуям, хотя это тоже было очень существенно, сколько по улыбке, голосу, сухому стуку спиц. Гренджер совсем не так стучала спицами, как она. Он тосковал по звуку её дыхания, когда она спит. По наморщенному носу. Она морщит его, когда что-то не получается, и сер-дито хмурит при этом брови. По всей её забавной мимике и веселому фырканью всякий раз, как ей удавалось вызвать улыбку на его непривычном к этому лице.
Мужчина вздохнул, как же все стало… странно. Он поднялся из кресла и пошел в свои комнаты. Теперь, когда он так сблизился с ней, он снова перестал называть их домом. Но кое-что изменилось. Теперь он точно знал, что они станут домом, когда в них появится она. Только это будет не его дом. Это будет ИХ дом.
Он вошел в гостиную, теперь найдя камин растопленным он накладывал чары неугасания, чтоб дрова горели до тех пор пока он не вернется, так что в комнате было тепло. Снейп сел в кресло и задумался. Что же надо сделать, чтоб она вернулась? Она простила его, но не воз-вращается, что он делает не так? Что надо сделать, чтоб показать, что он её ждет? Немного подумав, профессор кивнул собственным мыслям. В голове созрело решение, завтра он ап-парирует в Лондон, а сейчас ляжет спать.
Глава 43. Воскресенье 29 ноября – понедельник 30 ноября.
Всё воскресенье Снейп провел в Лондоне на Диагон-аллее. Это было для него отнюдь не удовольствием, потому что он совершал покупки. Снейп ненавидел походы по магазинам. Иногда ему приходилось это делать так же как сегодня, то есть массово, и это были одни из худших воспоминаний в его жизни. Иногда в такие моменты он думал, что предпочел бы порцию пыточного проклятья. Снейпу вспомнились редкие походы в магазин с матерью в качестве носильщика для сумок. Деньги в семье бывали нечасто, и мать вечно не могла решить, что же покупать, а от чего отказаться. И они торчали в каждой лавке часами, выбирая, сове-туясь и бесконечно возвращаясь к прежде выбранным предметам. Эта бессистемность и не-решительность матери бесила Снейпа-подростка, всегда собранного и методичного.
Несколько раз он составлял компанию Магнусу. Тот вечно пытался «вытащить его ку-да-нибудь» и там «с кем-нибудь познакомить». В магазинах одежды он почти мгновенно на-ходил очередную «страстную любовь» аж на целую неделю. Снейпа бесили «куколки» Маг-нуса, безмозглые до абсурда и хорошенькие до того, что скулы сводило. Всегда с мордашками и фигурками словно сошедшими с обложки модного журнала. Может и со страниц тоже, но Снейп покупал только научные журналы по алхимии, а в «Ведьмополитен» дальше обложки никогда не заглядывал.
В Хогвартсе коллеги женского пола опять-таки пару раз брали его с собой в качестве средства для переноски покупок. Он всегда подолгу отнекивался и вообще не мог понять, какого гоблина они не могут просто уменьшить покупки и положить их в карман. Но они уверяли его, что он не должен чахнуть в своем подземелье в «такой чудесный денёк». В общем это они ему делали такое одолжение, брали с собой на прогулку. Иногда он считал, что де-шевле для его нервов согласиться, но каждый раз жалел об этом несказанно. Без умолку бол-тающие Хуч и Спраут, заунывная маловменяемая Трелони, прямая как палка чопорная Мак-Гонагалл и витающая в облаках Вектор всякий раз доводили его до белого каления.
В это воскресенье Снейп тоже чувствовал себя мягко говоря неважно, ибо первый раз в жизни не знал, что точно ему нужно. Однако профессор методично обошел и внимательно осмотрел ВСЕ магазины на Диагон-аллее. Единственным светлым пятном в этом кошмаре стало посещение лавки ингредиентов для зелий. Как раз туда Снейпу было не особо надо, во всяком случае не для выполнения его плана, но ему просто необходимо было отдохнуть ду-шой в покое и привычной обстановке. Завершением безумного дня стал поступок, повергший в шок самого сурового профессора. Он уже собирался возвращаться в Хогвартс и шел на пло-щадку аппарации, когда увидел мороженщика. Снейп не знал, что на него нашло, но он по-дошел к лотку и безмолвно удивляясь самому себе купил порцию клубничного мороженого. А потом с удовольствием его съел, измазав в процессе кончик длинного носа. Разумеется он его тут же вытер, но представив как он выглядел со стороны профессор тихо ужаснулся: «Кошмар, хорошо, что студенты не видят. Жуткий профессор Снейп с мороженым на носу. Куда я качусь. Еще немного и у меня в кармане заведутся лимонные дольки!» С этой мыслью Снейп аппа-рировал к воротам Хогвартса.
Он был так вымотан своим беспрецедентным шопингом, что мечтал только об одном - лечь в постель. Но в гостиной его ждал еще один, к счастью лёгкий и приятный шок. Помимо привычного уже камина (Снейп даже понять теперь не мог, как он без него жил месяцами?) он обнаружил на кресле черный шарф, накрытый листом пергамента. Профессор немедленно схватил его и внимательно прочитал. «Северус, милый! Я перевязала тебе шарф. Прости Гермиону за ауру, но ты сам виноват. Зачем ты её заставил? Этот можешь носить спокойно, он с тобой ничего не сделает. Спасибо тебе за стихи. Ты очень хорошо читаешь. Теперь я тоже могу дать тебе слово кое-чего не делать. Я обещаю не подслушивать твои разговоры с помо-щью тобой же подаренного Менестреля. Он дает мне слышать тебя, когда я прошу. Это потому, что твой голос для меня самая настоящая музыка. Ты хоть сам-то знаешь, какой он у тебя красивый? Когда я попросила дать послушать тебя, ты как раз читал стихи. Если можно, по-читай потом еще, только предупреди. А то я не хочу тебя подслушивать, это не честно. Все, до свидания, солнышко. Поцелуи домысли самостоятельно P.S. На столе еще ракушка, прости, она розовая, мне самой не слишком нравится, но другой не было».
Снейп улыбнулся, посмотрел на розовую (кошмарный цвет, но что делать, перед ним уже извинились) ракушку, но решил все-таки, что послушает завтра. Сегодня он слишком устал, а завтра понедельник. Мерлин великий! Ему же ещё профилактическую антигормональную беседу проводить! Лучше бы он забыл. Ведь ему теперь кошмары будут сниться. С этими невеселыми мыслями профессор ретировался в спальню.
Его опасения оказались напрасными, неимоверно уставший от посещения магазинов, Мастер Зелий вырубился мгновенно и ничего в эту ночь ему не снилось, ни плохого, ни хо-рошего.
Утром он распаковал и тщательно разложил, расставил и развесил по местам свои по-купки, а потом ещё немного поколдовал. Результат превзошел все ожидания Снейпа и, в об-щем и целом, ему понравилось. Он написал короткую записку, оставил её на столе и отпра-вился на уроки. Он очень надеялся, что она придет. Хотя бы просто для того, чтоб узнать, будет ли он еще читать ей стихи. Снейп надеялся, она догадалась, что он читал вслух только те, что относились к ним.
У него были сегодня довольно простые уроки, если не считать все тот же пресловутый седьмой курс. После урока, буркнув:
- Задержитесь, мисс Гренджер, - он подошел к столу.
- Профессор?
- Вашу работу за вас сделали, - холодно просветил он её. – Сделали превосходно. По-лучившееся изделие меня не только не задушит, но скорее всего простыть даже на полюсе не позволит. – Отвернувшись, чтоб студентка не видела, Снейп улыбнулся, чуть-чуть, самыми уголками губ. – Тем не менее, вы мне здесь сегодня нужны. После уроков вот с этим списком обойдете факультеты и пригласите этих девиц ко мне на беседу. Потом перед их приходом пройдете вон туда, - он махнул рукой на кладовку. – Надеюсь у вас хватит интеллекта не за-имствовать оттуда ничего, как вы это сделали на втором курсе. Перескажете все своей под-руге-маггле. Она очень несвоевременно дала обещание меня не подслушивать, хотя и может. Я ей верю, должен же я хоть кому-то верить, но хочу, чтоб она знала об этом и знала не от меня.
- Вы хотите с ними со всеми сразу говорить, профессор, - удивилась волшебница. Снейп про себя удовлетворенно кивнул. На это и был расчёт, она так разволнуется по поводу его неделикатности, что не вспомнит о том, что ей к тому же предложено подслушивать.
- Да, мисс Гренджер. Поскольку в моих интересах отшить этих девушек как можно не-двусмысленнее, я не вижу причин, по которым должен назначать каждой отдельное свидание. Не хочу давать им повод на что-то надеяться, - с этими словами он постарался как можно гнуснее ухмыльнуться. Судя по выразительному лицу гриффиндорской заучки, получилось блестяще.
- Можете идти, мисс Гренджер, но после уроков я вас жду.
- Да, профессор, хотя не понимаю, зачем вам нужно, чтобы я все это слушала. Мне все равно некому будет это передать.
- Нет уж, мисс Гренджер, я конечно бываю идиотом, но не в этом случае. Вы можете отпираться сколько угодно, но мне достаточно добавить вам в сок Веритасерума, чтоб вы всей школе признались, что она живет именно в вашей комнате. И я бы добавил, но не вижу смысла. Я правду и так знаю. Не в моих интересах, чтоб еще кто-то знал, тот же Малфой и другие слизеринцы к примеру. Вы можете только помочь мне убедить её придти ко мне. Ваши лю-бопытство и лояльность к подруге заставят вас все внимательно выслушать и подробно ей рассказать. И это возможно станет для неё еще одной причиной вернуться.
- Это, конечно не мое дело, сэр. Но почему вы не можете просто попросить её вернуться?
- А она дает мне такой шанс?! Все, идите, мисс Гренджер. У меня урок сейчас начнется. И у вас тоже.
Через десять минут после окончания уроков гриффиндорка положила Снейпу на стол список фамилий с галочками и вздернув подбородок прошла в кладовку. Первая пятикурсница робко просочилась к нему в класс точно в назначенное время. Снейп махнул рукой в сторону парт, приглашая сесть и хмуро уткнулся в ведомости успеваемости. Приближалось Рождество, с ним каникулы, и эти троллевы бумаги загромоздили весь стол. На сей раз Снейп однако смотрел на них, но ни буквы не видел. Он до сих пор понятия не имел, что будет говорить этим юным влюблённым идиоткам. Проблема была даже не в этом. Он много чего мог сказать, просто, он про себя кисло усмехнулся, он не хотел их обижать. Оттолкнуть он мог безо всякого напряжения. Сделать так, что они возненавидят его до самого конца обучения - да пожалуйста. Но он хотел только, чтоб они перенесли свою жажду любить кого-то на другой объект. Ему никогда не приходилось сталкиваться с такой проблемой раньше. Это было просто смешно, столько лет наводить на всех студентов без исключения страх и отвращение, а потом в одно-часье превратиться в объект массовой влюбленности. Он редко бывал в учительской, но знал, что с проблемой записочек такого содержания сталкивались все педагоги, кроме, разве что, Хагрида, но он учительствует недавно. Такие записки получали даже Флитвик и Трелони. Но тролль подери, такое случалось раз в три года! А его в высших сферах кто-то очень не любит, раз ему прислали этого безобразия девять штук за один день. Снейп прикинул, это идет де-вятнадцатый год его преподавательской деятельности, если поделить на три… все равно пе-ребор! Профессор окинул взглядом класс, все, пора. Все уже явились, недоуменно перегля-дываются друг с другом. Надо начинать, нечего тянуть гиппогрифа за хвост, он вам, как вы-ражается Хагрид, за это спасибо не скажет.
Снейп нацепил на лицо свое самое холодное выражение и взмахнул палочкой, заставляя работы разлететься к владелицам.
- Ваши работы надо переписать. Переписать таким образом, чтоб последней части я там никогда больше не видел. Причин этому очень и очень много. Во-первых, разница в возрасте свыше двадцати лет крайне редко приводит к чему-либо хорошему. Во-вторых, такого рода отношения между учителем и ученицей являются абсолютно неприемлемыми, это грозит вам исключением, мне – увольнением без права преподавания в дальнейшем. В-третьих, даже если бы я не являлся вашим учителем, вы все равно несовершеннолетние, так что это незаконно в любом случае. И наконец в-четвертых и главных. Все остальное преодолимо, хотя бы и со временем, да и исключения из правил иногда случаются, но вам совершенно не на что наде-яться просто потому, что место, на которое вы претендуете уже занято. Навсегда. Я ценю ваш порыв, надеюсь, что один раз перестав меня ненавидеть вы не вернётесь к этому в дальнейшем. Это действительно неприятно, когда тебя ненавидят. Но вы должны учесть, что в дальнейшем я буду тем же строгим преподавателем, что и всегда. В заключение я предлагаю вам найти более подходящий и благодарный объект среди сверстников. И прошу помнить, что факуль-тетов в Хогвартсе все-таки четыре. Домашние работы сдадите в переписанном виде завтра, а сейчас все свободны.
Как только ошарашенные студентки ушли, из кладовки показалась Гренджер с круглыми от удивления глазами.
- Что?! – рявкнул профессор.
- Сэр, вы им сказали…сказали…
- У вас, что язык отсох?! Что я такого им сказал?
- Что место занято… это же…
- Правда, мисс Гренджер. Я слишком часто вынужден врать, а я это ненавижу, хоть я и слизеринец. Далеко не все слизеринцы патологические лгуны, возьмите хоть вашего Чиз-хольма. Я не вру, если этого можно хоть как-то избежать. Это делает жизнь проще. Не надо всякий раз вспоминать, кому что врал, это помогает освободить голову для более важных вещей. Все, идите, пересказывайте все это вашей подруге, - ему вдруг стало нехорошо и тре-вожно, Снейп не мог понять что с ним такое. Это не было предчувствие опасности, просто у него закружилась голова. Совсем чуть-чуть, словно эхо настоящего головокружения. Он вы-дохнул, потом уставился в ведомости, словно там должен был вот-вот проявиться ответ на вопрос о смысле существования вселенной в целом и его, Снейпа, в частности. – Идите, мисс Гренджер. Что вы уставились на меня, словно у меня цветы из ушей выросли. От вашего взгляда у меня уже мантия дымится. Вы же не собираетесь второй раз поджигать меня, правда?
Она еще шире распахнула глаза. Мерлин! Чего еще ей надо?!!!
- Профессор, это что, шутка была?
- Нет, мисс Гренджер. Это последнее тысяча первое китайское предупреждение, что если вы немедленно не уберётесь из моего кабинета, то с вами непременно произойдет что-то очень нехорошее. Пока я не знаю, какое проклятье придет мне в голову, если вы еще хоть секунду продолжите меня раздражать своим присутствием, но клянусь, неделей в больничном крыле вы не отделаетесь.
Похоже он был достаточно убедителен, потому что она слегка побледнела и выскочила за дверь. Снейп отбросил ведомости в сторону. Все равно ему сейчас не до этого. Немного по-сидев за столом, он пошел к себе. Всю дорогу его не покидало странное беспокойство. И чув-ство неуверенности в собственных ногах. Он совершенно спокойно добрался до своих апар-таментов, но всю дорогу ему почему-то казалось, что он вот-вот упадет.
Это был бред какой-то. Он постарался припомнить, не накладывали ли на него ка-ких-нибудь проклятий во время последнего банкета пожирателей, но ничего, кроме легкого Круцио от Лорда (так, чтоб не расслаблялся, он потом даже в больничное крыло не ходил) не вспомнил. При воспоминании о банкете его как всегда передернуло. Счастье еще, что он не всегда обязан «развлекаться». Только присутствовать. Но и это выматывало душу хуже пы-точного проклятья. Видеть, как на твоих глазах мучают и насилуют людей и делать вид, что если не одобряешь, то по крайней мере считаешь это нормальным… Все, что он мог делать – это изредка выпрашивать этих жертв у Волдеморта в хоть сколько-нибудь живом состоянии под предлогом, что ему нужны компоненты для зелий. Кровь, например. Пару раз он даже сумел предотвратить таким образом изнасилование. Кровь девственницы очень дорогой и редкий ингредиент. Но он не мог делать это каждый раз и вынужден был терпеть. Сцепив зубы присутствовать на этих банкетах, сидеть в углу и читать книгу, по крайней мере делать вид, что читает. Снейп постарался выкинуть этот кошмар из головы. Дело не в банкете, а в чем, он не понимал. Что с ним происходит? Откуда это странное чувство слабости, подкатывающее волнами, и одновременно ощущение, что это все происходит далеко и не с ним? Он вошел к себе. Записка осталась на прежнем месте. Она не приходила. Новый облик комнат вселял чувство, что он в гостях. Профессор с трудом сдерживался, чтоб не поменять все это на прежнюю привычную обстановку. Нет, рано или поздно она придет. И поймет, что он не может больше без нее. Снейп сварил себе кофе, уселся в свое кресло и раскрыл книгу. На столе ле-жала розовая ракушка. Он не стал слушать ее, ждал. Мало ли, вдруг настроение еще ухудшится, тогда и послушает. А пока есть еще уйма непрочитанных книг. И тех, которые давно хотелось перечитать, как например эту. Снейп уткнулся в «Песнь о Нибелунгах».
