Из письма к Наоми Митчисон 29 июня 1955

 

Времечко выдалось жутко напряженное, работы навалилось столько, что уже не справляюсь, плюс т. III. Чувствую, что выдохся, точно спущенная шина; но есть надежда, что оживу — завтра, когда (или если, как обещано) прибудет окончательная корректура т. III.

Книгопродавцы — среди них мистер Уилсон из «Бампуса» — говорят, что после задержки столь долгой лучшим временем для публикации будет конец сентября…..

Думаю, «А. энд А.» теперь, возможно, возьмет «предысторию» хоть в каком-нибудь виде. Когда я в прошлую пятницу был в городе, оно вроде бы не возражало рассмотреть книгу размером приблизительно с т. I.

 

В «Хоутон-Мифлин»

 

 

5 июня 1955 г. обозреватель «Нью-Йорк таймс бук ревью» Харви Брейт включил в свою еженедельную рубрику «Книги снаружи и внутри» рассказ о Толкине и его произведениях. Был там и следующий пассаж: «Что, спросили мы доктора [sic!] Толкина, служит вам горючим? Доктор Т., — он преподает в Оксфорде, когда не пишет романов, — с ответом не задержался: «Я в горючем не нуждаюсь. Я, в конце концов, не машина. (А вот если бы во мне и в самом деле работал двигатель, так я бы никакого мнения на этот счет не имел, а вам следовало бы спросить механика.) Сочинение мое отнюдь не «развилось» в серьезный труд. Оно было таким с самого начала. Так называемая «детская повесть» [ «Хоббит»] представляла собою лишь фрагмент, вырванный из уже существующей мифологии. В той мере, в какой она закамуфлирована «для детей» по стилю и манере изложения, я о том жалею. И дети тоже. Я — филолог, и все мои труды носят филологический характер. Хобби я избегаю; я — человек весьма серьезный и не делаю различий между личным удовольствием и долгом. Я приветлив, хотя необщителен. Работаю я исключительно личного удовольствия ради, поскольку обязанности мои доставляют мне лично массу удовольствия». Эти замечания были, по всей видимости, заимствованы из письма, написанного Толкином в ответ на расспросы представителя «Нью-Йорк таймс». 30 июня 1955 г. Толкин написал своим американским издателям, в «Хоутон-Мифлин»: «Прошу вас, не вините меня за то, что сотворил этот Брейт с моим письмом!…. В оригинале наблюдался какой-никакой смысл; однако к этому качеству Харви Б. явно не восприимчив. Мне задали ряд вопросов и попросили ответить на них коротко, остроумно и афористично….. Из чистой жалости [к очередному корреспонденту, нуждающемуся в информации]…. прилагаю несколько заметок по вопросам, иным, нежели просто факты моего «curriculum vitae»^{212} (каковые можно почерпнуть из справочников)». Ниже приводятся эти «несколько заметок». Текст воспроизведен по машинописной копии, по всей видимости, сделанной в «Хоутон-Мифлин» с оригинала письма; этот машинописный вариант в разное время высылался целому ряду корреспондентов, обращавшихся за сведениями; некоторые впоследствии цитировали его в собственных статьях о Толкине. Толкину тоже предоставили машинописный экземпляр; он внес в него ряд примечаний и поправок, которые включены в приведенный ниже текст.

 

Фамилия моя — ТОЛКИН (TOLKIEN, не — hein ). Фамилия немецкая (из Саксонии), представляет собою англизированную форму Tollkiehn , т. е. tollkьhn . Но, кроме как в качестве руководства к написанию, этот факт столь же обманчив, как любые голые факты. Ибо я и не «отчаянно-храбр»[299], и не немец, кем бы уж там ни были мои далекие предки. Они эмигрировали в Англию более 200 лет назад и очень быстро сделались самыми что ни на есть англичанами (не британцами), хотя музыкальную одаренность сохранили — этого таланта я, к сожалению, не унаследовал^{213}.

На самом деле я куда в большей степени — Саффилд[300] (семейство родом из Ившема, что в Вустершире); и своим пристрастием к филологии, особенно германских языков, и к эпосу, я обязан не кому иному, как моей матушке, которая сама меня обучала (до тех пор, пока я не получил стипендию в старинной классической школе города Бирмингема). Действительно, если говорить об Англии, я — западно-мидлендец и чувствую себя дома только в пограничных графствах между Англией и Уэльсом; и я так думаю, что англосаксонский, западный среднеанглийский и аллитерационная поэзия стали для меня детским увлечением и основной сферой профессиональной деятельности столько же в силу происхождения, сколько и обстоятельств. (Кроме того, меня особенно привлекает валлийский^{214}.) Я с удовольствием пишу аллитерационные стихи, хотя, помимо нескольких фрагментов во «Властелине Колец», опубликовал совсем мало, если не считать «Возвращения Беорхтнота» (в «Эссе и очерках Ассоциации английского языка», 1953, Лондон, Джон Марри); этот драматический диалог о сути «героики» и «рыцарственности» за последнее время дважды транслировался по Би-би-си. Все еще надеюсь закончить длинную поэму «Гибель Артура», написанную тем же стихом[301].

И тем не менее родился я в Блумфонтейне, в Оранжевой провинции — еще один обманчивый факт (хотя в самых первых моих воспоминаниях фигурирует жаркая страна), поскольку в 1895 г. меня кораблем увезли домой, и большую часть последующих шестидесяти лет я провел в Бирмингеме и в Оксфорде, если не считать пяти или шести лет в Лидсе: свою первую должность после войны 1914–1918 гг. я получил в тамошнем университете. Путешествовал я очень мало, хотя я неплохо знаком с Уэльсом, часто бывал в Шотландии (никогда — севернее реки Тей), немного знаю Францию, Бельгию и Ирландию. В Ирландии я провел немало времени, и с прошлого июля, собственно говоря, являюсь доктором литературы дублинского Юниверсити-Колледжа; но попрошу заметить, что впервые я ступил на землю «Эйре» в 1949 г., после того, как «Властелин Колец» был закончен, и нахожу, что и гаэльский язык, и самый воздух Ирландии мне абсолютно чужды — хотя последний (не язык) очень даже притягателен.

Могу добавить, что в октябре получил степень (Doct. en Lettres et Phil.^{215}) в Льеже (Бельгия) — хотя бы лишь отмечая тот факт, что меня, к превеликому моему изумлению, приветствовали по-французски как «lе createur de M. Bilbo Baggins»^{216}; а еще более изумился я, когда, в пояснение аплодисментов, мне сообщили, что я — «поставлен в учебную программу»?????? Увы!

Да позволено мне будет прояснить то, что X. Брейт оставил от моего письма: замечание насчет «филологии» относилось к тому, что я считаю ключевым «фактом» касательно моего труда: а именно, что он представляет собою единое целое, и вдохновлен в основе своей лингвистикой . Университетское начальство вполне может считать это чудачеством престарелого профессора филологии — писать и публиковать волшебные сказки и романы, и называть это «хобби» — простительным, раз уж оно оказалось (к вящему удивлению как меня самого, так и любого другого) таким успешным. Но на самом деле никакое это не «хобби», если «хобби» — это нечто, не имеющее никакого отношения к основному занятию и выбранное в качестве своего рода отдушины. В основании его — придумывание языков. Скорее «истории» сочинялись для того, чтобы создать мир для языков, нежели наоборот. В моем случае сперва возникает имя, а затем уж — история^{217}. Я бы вообще предпочел писать на «эльфийском». Но, конечно же, такое произведение, как «Властелин Колец», было основательно отредактировано, и осталось в нем ровно столько «языка», сколько, на мой взгляд, читатели смогли бы «переварить». (Атеперь вот обнаруживается, что многие не отказались бы и от порции побольше.) Однако в книге изрядное количество лингвистического материала (в придачу к непосредственно «эльфийским» именам и словам) включено в текст или выражено мифологически. В любом случае, для меня это произведение в немалой степени — эссе по «лингвистической эстетике»; как я порою и сообщаю тем, кто меня спрашивает «о чем это все?»

Оно о себе самом, и «ни о чем» другом. Разумеется, в книге нет никакого аллегорического смысла, ни общего, ни частного, ни злободневного, ни нравственного, ни религиозного, ни политического. Единственное критическое замечание, меня задевшее, сводилось к тому, что в книге «нет религии» (и еще «нет Женщин», хотя это-то как раз неважно, да и, в любом случае, неправда). Это — монотеистический мир «естественной теологии». Тот странный факт, что там нет церквей и храмов, а также и религиозных обрядов и церемоний, просто-напросто часть воспроизводимой в романе исторической атмосферы. Он получит исчерпывающее разъяснение, если (как теперь представляется вполне вероятным) увидят свет «Сильмариллион» и прочие легенды Первой и Второй эпох. Как бы то ни было, сам я — христианин; но «Третья эпоха» — это мир не христианский.

«Средиземье», к слову сказать, это вовсе не название для земли «нети-небудет», не имеющей никакого отношения к нашему миру (как Меркурий у Эддисона)[302]. Я просто-напросто воспользовался среднеанглийским middel-erde (или erthe ), вариантом древнеанглийского Middangeard : названия для населенных людьми земель «между морями». И хотя я отнюдь не пытался соотнести очертания гор и материков с тем, что геологи утверждают или предполагают касательно недавнего прошлого, в плане художественного вымысла подразумевается, что эта «история» имеет место быть в некий временной период реального Старого Света нашей планеты.

Есть, разумеется, отдельные моменты и темы, что особенно меня волнуют. Например, взаимоотношения между «благородным» и «простым» (обычным, заурядным). Особенно меня трогает облагораживание низкого. Я (со всей очевидностью) влюблен в растения, и более всего — в деревья, и всегда был влюблен; и когда люди дурно с ними обращаются, мне это так же трудно вынести, как некоторым — жестокое обращение с животными.

Я считаю так называемую «волшебную сказку» одним из высших видов литературы, который совершенно ошибочно ассоциируется с детьми (как таковыми). Но мои взгляды на это я изложил в лекции, прочитанной в Сент-Эндрюз (под эгидой фонда Эндрю Лэнга; впоследствии текст был опубликован в «Эссе в честь Чарльза Уильямса», «Оксфорд юниверсити пресс», под названием «О волшебных сказках»). Мне кажется, это довольно важная работа, по крайней мере в глазах того, кто считает, что меня вообще стоит принимать во внимание; но ОЮП, как ни возмутительно, допустило, чтобы тираж был полностью распродан, хотя сейчас на это издание спрос есть, — а мой единственный экземпляр украден. Однако ж в библиотеке книга, наверное, отыщется; или, может, мне удастся где-нибудь ею разжиться.

Если все это вышло невразумительным, многословным и эгоцентричным, а вовсе не «коротко, остроумно и афористично», уж извините. Требуются ли вам какие-либо еще сведения?

Искренне Ваш, Дж(он) Р(ональд) Р(уэл) ТОЛКИН

P.S. Книга, конечно же, «трилогией» появляется. И это, и названия томов — глупая выдумка, которую сочли необходимой для публикации, учитывая объем и расходы. На самом деле никакого членения на три части здесь нет; и ни одна из частей сама по себе не понятна. История создавалась и писалась как единое целое, и единственное естественное деление — это на «книги» I–VI (первоначально имевшие собственные названия).

 

Большая часть основного текста этого автобиографического очерка вошла в статью «Толкин о Толкине», опубликованную в октябрьском выпуске журнала «Дипломат» от 1966 г. Эта статья включала в себя три абзаца, не входящие в процитированный выше текст и предположительно написанные около 1966 г.:

 

Все это дело началось невероятно давно, можно сказать, что с рождения. Где-то лет шести от роду я попытался сочинить стишки про дракона , о которых сейчас ничего уже не помню, кроме того, что там было выражение «зеленый огромный дракон» , и меня надолго озадачила поправка, что говорить надо «огромный зеленый» . Но мифология (и связанные с ней языки) впервые начали оформляться во время войны 1914–1918 гг. «Падение Гондолина» (и рождение Эарендиля) было написано в госпитале и во время отпуска после того, как я пережил битву на Сомме 1916 г. Ядро мифологии, история о Лутиэн Тинувиэль и Берене , возникло благодаря небольшой лесной полянке, заросшей «болиголовом» (или другими белыми зонтичными растениями), близ Руса на полуострове Хольдернесс — куда, находясь в составе хамберского гарнизона в 1918 г… я время от времени наведывался, получив увольнительную.

Со временем, мало-помалу, я стал писать книгу «Властелин Колец», чтобы доставить удовольствие самому себе; и, разумеется, не доставил — максимум процентов на 75. Но теперь (когда произведение уже «остыло» и уже не настолько насущно и личностно значимо) определенные его черты и особенно определенные места по-прежнему трогают меня несказанно. Сердце книги — описание Керин Амрота (конец т. I, Кн. ii, гл. 6), но более всего волнует меня топот коней рохиррим на рассвете; а больше всего огорчает то, что Голлум уже (вот-вот) готов был раскаяться, а Сэм ему помешал: на мой взгляд, в точности так же случается в реальном мире, где орудия справедливого возмездия редко бывают справедливы или святы сами по себе; а хорошие люди зачастую оказываются камнями преткновения…..

Меня (и моих издателей, думаю, тоже) несказанно удивил добрый прием, оказанный «Властелину Колец». Но для меня это, конечно же, — неиссякаемый источник утешения и удовольствия. И, смею добавить, исключительное везение, которому кое-кто из современников завидует черной завистью. Чудеснейшие люди книгу до сих пор покупают , а для старика «на пенсии» это и отрадно, и в помощь.

 

⇐ Предыдущая40414243444546474849Следующая ⇒

Поделиться: