Мой дед Лев Троцкий и его семья

Юлия Сергеевна Аксельрод

Мой дед Лев Троцкий и его семья

 

 

 

Юлия Сергеевна Аксельрод

Мой дед Лев Троцкий и его семья. Личный взгляд. Воспоминания, материалы, документы

 

 

Юлия Сергеевна Аксельрод – внучка Л.Д. Троцкого.

В четырнадцать лет за опасное родство Юля с бабушкой и дедушкой по материнской линии отправилась в ссылку в Сибирь. С матерью, Генриеттой Рубинштейн, второй женой Сергея – младшего сына Троцких, девочка была знакома в основном по переписке.

Сорок два года Юлия Сергеевна прожила в стране, которая называлась СССР, двадцать пять лет – в США. Сейчас она живет в Израиле, куда уехала вслед за единственным сыном.

Имея в руках письма своего отца к своей матери и переписку семьи Троцких, она решила издать эти материалы как историю семьи. Получился не просто очередной труд троцкианы. Перед вами трагическая семейная сага, далекая от внутрипартийной борьбы и честолюбивых устремлений сначала руководителя государства, потом жертвы созданного им режима

Примечание редакции

 

Вступление

 

Эта книга о моей родне – родне с материнской стороны, я их всех хорошо знала и любила, и родне с отцовской стороны – я узнала об их существовании, когда мне было лет пятнадцать – шестнадцать. Сейчас мне семьдесят три года, обстоятельства сложились так, что я оказалась в чужом для меня месте, и, чтобы хоть как‑то скрасить свое существование, я решила попытаться выстроить хронологическую цепочку событий, происшедших с моей родней.

 

Мне очень помог в этом Юрий Фельштинский. Без его трудов я ничего бы не смогла сделать. Занявшись этой книгой, я по‑настоящему оценила вклад Сергея Ларькова и Анатолия Ильина, нашедших архивные документы необыкновенной для меня ценности. Я использовала также отрывки из мемуаров моего дяди Бориса Рунина «Мое окружение» для показа бытового фона тех времен.

 

Приношу глубокую благодарность Леоноре Сороке (США) и Евгении Крамаровой (Израиль), оказавшим значительную помощь в подготовке этой книги к печати. Я благодарна также Рипсимэ Долныковой, обсуждавшей со мной в Израиле многие страницы этой книги, а ныне живущей в Москве.

 

Юлия Аксельрод

 

Часть первая Лев Давидович Троцкий Яновка, Одесса. 1879–1929 годы

 

 

По статье А. Пасюты: Земляки Троцкого: «Проклятие его золота убило наших селян»

 

На родине отца революции

Вот уже несколько месяцев на родине выдающегося революционера Льва Троцкого только и разговоров что о земляке. После десятков лет забвения и ненависти отечественная история повернулась к политику передом, и в родных краях решили – этот человек достоин отдельной улицы, музея и даже памятника. Начали с последнего. Такое решение по случаю 130‑летия Льва Троцкого принял горсовет Бобринца (Кировоградская область). «Общественный совет принял решение единогласно, – рассказывает городской голова Леонид Кравченко. – Но мы не ожидали, что это вызовет такой резонанс и в Украине, и в России. Националисты стали упрекать нас, что мы хотим увековечить память тирана и убийцы миллионов людей, а коммунисты – кричать: «Как можно врагу народа ставить памятник?!»

У нас свое мнение: этот человек известен во всем мире как талантливый политик и публицист, он сегодня имеет миллионы последователей в мире, его работы изучают в институтах. И это наш земляк». В Бобринце надеются также, что таким образом смогут привлечь в эти края туристов, которые захотят посетить места, где родился революционер.

Правда, как оказалось, смотреть в селе Яновка (ныне Береславка), где родился революционер, уже совсем нечего.

Отказался от синагоги В этом умирающем селе всего полсотни жителей, самому молодому – пятьдесят семь лет. Любимое развлечение дедов Береславки: под рюмочку мутной самогонки поругать современную власть да вспомнить, как жилось при власти старой. На втором месте – разговоры о земляке, который стоял у истоков зарождения той самой старой власти – советской. «Мы никогда не считали Троцкого врагом народа, – начинает разговор земляк знаменитого политика, семидесятидвухлетний Александр Федорчук. – Конечно, вслух своих соображений никто не высказывал – боялись. Но в каждой семье хранили какую‑то историю, связанную с Лейбой, и плохих воспоминаний среди них не было».

Лейба родился у Бронштейнов как раз в тот год, когда они переехали в Яновку. Когда мальчишке исполнилось пять лет, отец стал одним из крупнейших местных помещиков. У него на хуторе постоянно трудились 19 крестьян села Яновки. На его мельницу все крестьяне везли свое зерно. Давид Бронштейн основал собственный кирпичный заводик, выпускавший продукцию с клеймом «Б». Хуторяне помнят рассказы старожилов, что Давид Бронштейн, отец Троцкого, был очень резким и жестким человеком. Сын был другим – однажды, приехав на каникулы с учебы, он увидел, что рабочие отца едят из корыт. Уже на следующий день из города доставили новую посуду и столовые приборы. Причем тарелки были фарфоровые. Больше у Бронштейна из корыт не ели.

«На добро люди ответили добром, – рассказывает краевед Неля Самборська. – Однажды, тайно вернувшись из‑за границы из очередной ссылки, Лейба решил пересидеть у отца в имении, но на него донесли, и целый отряд полиции отправился его арестовывать. Так селяне спрятали молодого Троцкого на дно повозки, закидали навозом и так вывезли из имения [1] .

Сидя на лавочке, старики вспоминают одну историю за другой, мол, тому бабка рассказывала, что Лейба еще в пять лет отказался посещать синагогу и бегал к крестьянам учиться плести лапти из соломы, а другому дед говорил, что учил играть Троцкого на сопилке [2] .

Спас от голода Кстати, когда вся страна переходила по инициативе наркома от военного коммунизма к нэпу, в родном селе, как и во всей Украине, начался голод. «По его указанию из Кировограда в Яновку привезли продукты – мешки с зерном и крупы. Так земляки были спасены от голода». Сегодня на месте некогда богатого имения Бронштейнов – глухая, поросшая бурьяном степь и черные поля. Только наметанный глаз вычислит места, где стояла усадьба, синагога [3] и хозпостройки. «Уничтожали все специально, чтобы никто даже не вспоминал о Бронштейнах, – сокрушается Федорчук. – Усадьба долго была школой, а потом ее решили снести, мол, она уже ветхая». Ее растащили местные жители, сегодня кирпич с буквой «Б» есть в каждой хате Береславки. «Все уничтожили очень разумно, – подводит итог Самборська, – и если бы не воспоминания старожилов, то можно было бы подумать, что в Яновке Лейба Бронштейн никогда и не рождался».

Родственницу увели с урока Не по иронии судьбы, а для услады честолюбия вождя колхоз в селе Береславка был назван его именем. Так даже в мелочах Сталин мстил заклятому врагу. В 30‑х годах он планомерно уничтожал «троцкистов» в Кремле, в Москве и по всей стране, не забывая и о крохотной Береславке. «До 1930‑х годов в школе работала учительницей Катерина Гуренко, – вспоминает самый старый житель села, девяностотрехлетний дед Иван. – Я ее помню. Родители тогда шептались, что она родственница Троцкого и что ей бежать нужно из этих мест. Но она верила в советскую власть, искренне считала своего родственника врагом народа и не хотела даже думать, что ей грозит опасность. Потом на нее, видно, кто‑то донес. В какой‑то из дней за ней пришли прямо в школу люди из города, забрали посреди урока». Когда началась Вторая мировая война, в колхозе имени Сталина уже не осталось никого из Бронштейнов. Односельчане боялись даже дома произносить их имена. Примечательно, что об убийстве земляка в далекой Мексике в Яновке узнали только через пять лет. Эту весть в село после войны принесли вернувшиеся солдаты.

Мемуары стали бестселлером В конце 20‑х годов прошлого века Лев Троцкий взялся за написание мемуаров. Две главы книги «Моя жизнь» он посвятил Яновке. Впервые он подробно рассказал о семье и тех местах, где прошло его детство, где он познавал мир. После убийства Троцкого книга стала бестселлером в США и Великобритании. За год она переиздавалась дважды, было продано около трех миллионов экземпляров. При этом в СССР, где все делалось для того, чтобы даже имя революционера было забыто, книга впервые попала только в 1990‑х годах. «Интересно, что Лев Давидович не написал ни о ком из тех, кто в это время жил в Яновке, – замечает краевед Неля Самборська. – Скорее всего, он боялся, что этих людей будут преследовать. Хотя, увы, эти предосторожности не помогли. До 1935 года ни в Яновке, ни в Бобринце не осталось никого, кто был близок к этой семье. Всех уничтожили».

«Ни парламентские дебаты, ни дипломатические акты, ни даже динамитные взрывы не доносили своих отголосков до деревни Яновки… В необъятных степях Херсонской губернии и всей Новороссии жило особыми законами царство пшеницы и овец. Оно было прочно ограждено от вторжения политики своими пространствами и отсутствием дорог… От Яновки до ближайшего почтового отделения – 23 километра. Отсюда далеко до начальства, до магазинов, до городских центров и еще дальше до больших событий истории. Жизнь здесь регулируется исключительно ритмом земледельческого труда. Газет и журналов в деревне в те годы не читали. Письма получались редко, с оказией. Иной раз сосед, захвативший из Бобринца письмо, носил его неделю или две в кармане».

Великий «Иуда» …На родине, вплоть до 1980‑х годов, за хранение любых материалов о Троцком грозила тюрьма. А учителя и сотрудники музеев, рассказывая о становлении советской власти, говорили о Троцком как о величайшем «Иуде».

Легенда: за разграбленную могилу заплатили жизнью Всего в километре от Береславки, посреди черных полей есть нетронутый, весь в сухих бурьянах, коричневый островок земли. «Это – старое еврейское кладбище, точнее, то, что от него осталось, – поясняет наш проводник из села. – Где‑то здесь нужно искать колодец и огромную мраморную плиту с надгробием Анны Бронштейн, матери Троцкого». Именно с этой могилой в селе связана одна из самых жутких местных легенд. Жители рассказывают, что уже в 1960‑х годах еврейское кладбище было разгромлено, уцелела только могила матери и огромная мраморная плита на ней. «Но слухи о том, что старый Бронштейн положил рядом с любимой женой золотые украшения и серебряную утварь, не давали покоя многим авантюристам в нашей деревне, – вспоминает дед Александр Григорьевич. – И вот однажды двое трактористов подцепили к трактору мраморную плиту, рванули ее и залезли в могилу. Говорят, что золото они там нашли. Но счастья оно им не принесло. Буквально в том же месяце один из них попал под колеса трактора и умер по дороге в больницу. А другой погиб той же осенью. Загорелся его дом, в котором были дети и жена, он кинулся спасать, но уже не вышел из горящего дома, его привалило упавшей балкой. В селе эти смерти связывают с разграблением могилы Бронштейнов». После того случая место, где было кладбище, трактористы аккуратно объезжают, а огромную мраморную плиту с именем Анны Бронштейн трогать никто не решается. Правда, найти ее не так просто. «Пройдет еще года два, и здесь ничего нельзя будет обнаружить, – расстраиваются жители Береславки. – Недавно приезжали сюда на джипе несколько человек, представители очень богатого человека. Все фотографировали, обещали плиту забрать на реставрацию в Киев и колодец восстановить, но пока что‑то их не слышно».

 

Из воспоминаний Н. Седовой

 

«Дети говорили на русском и параллельно на немецком языке. В детском саду и школе они объяснялись по‑немецки, поэтому, играя дома, они продолжали немецкую речь, но стоило мне или отцу заговорить с ними, они тотчас переходили на русский. Если мы к ним обращались по‑немецки, они смущались и отвечали по‑русски. В последние годы они усвоили еще венское наречие и говорили на нем великолепно.

Они любили бывать в семье Клячко, где все – и глава семьи, и хозяйка дома, и взрослые дети – были к ним очень внимательны, показывали им много интересного и к тому же угощали их прекрасными вещами.

Любили дети и Рязанова, известного исследователя Маркса. Рязанов, живший тогда в Вене, поражал воображение мальчиков своими гимнастическими подвигами и нравился им своей шумливостью. Как‑то младшего мальчика стриг парикмахер, я сидела тут же. Сережа пальцем подозвал меня к себе и тихо на ухо сказал: «Я хочу, чтоб он мне сделал прическу как у Рязанова». Его восхитила большая, гладкая лысина Рязанова – это было не так, как у всех, а гораздо лучше.

Когда Левик поступил в школу, встал вопрос о «законе божьем». По тогдашнему австрийскому закону дети обязаны были до четырнадцати лет воспитываться в религии своих отцов. Так как в наших документах никакой религии не было указано, то мы выбрали для детей лютеранство, как такую религию, которая казалась нам все же более портативной для детских плеч и для детских душ. Преподавала закон Лютера учительница во внешкольные часы, хотя и в школе. Левику нравился этот урок, это было видно по его рожице, но он не находил нужным дома распространяться по этому поводу. Как‑то вечером слышала, как он, лежа уже в постели, что‑то шептал. На мой вопрос он ответил: «Это молитва, знаешь, молитвы бывают очень хорошенькие, как стихи».

Еще со времени моей первой эмиграции родители начали выезжать за границу. Они были у меня в Париже, затем приезжали в Вену с моей старшей девочкой, которая жила у них в деревне. В 1910 г. они прибыли в Берлин. К этому времени они уже окончательно примирились с моей судьбой. Последним тяжеловесным доводом была, пожалуй, моя первая книга на немецком языке. Мать была тяжкобольна (actino‑micosis). Последние десять лет своей жизни она несла свою болезнь как дополнительный груз, не переставая работать. Ей удалили в Берлине почку. Матери было шестьдесят лет. В первые месяцы после операции она расцвела. Случай этот приобрел довольно широкую известность в медицинском мире. Но болезнь скоро вернулась и в несколько месяцев унесла ее. Она умерла в Яновке, где провела свою трудовую жизнь и где вырастила детей. …Мой заработок в «Киевской мысли» был бы вполне достаточен для нашего скромного существования. Но бывали месяцы, когда работа для «Правды» не давала мне возможности написать ни одной платной строки. Тогда наступал кризис. Жена хорошо знала дорогу в ломбард, а я не раз распродавал букинистам книги, купленные в более обильные дни. Случалось, что наша скромная обстановка описывалась на покрытие квартирной платы. У нас было двое маленьких детей и не было няни. Наша жизнь ложилась двойной тяжестью на мою жену. Но она еще находила время и силы помогать мне в революционной работе.

 

Перед отъездом

Итак, на наших паспортах проставлены отчетливые и бесспорные французские визы. Через два дня мы покидаем Турцию. Когда мы с женой и сыном прибыли сюда – четыре с половиной года тому назад, – в Америке ярко горело солнце «просперити». Сейчас те времена кажутся доисторическими, почти сказочными.

Принкипо – остров покоя и забвения. Мировая жизнь доходит сюда с запозданием и в приглушенном виде. Но кризис нашел дорогу и сюда. Из года в год на лето из Стамбула приезжает меньше людей, а те, что приезжают, имеют все меньше денег. К чему обилие рыбы, когда на нее нет спроса?

На Принкипо хорошо работать с пером в руках, особенно осенью и зимою, когда остров совсем пустеет и в парке появляются вальдшнепы. Здесь нет не только театров, но и кинематографов. Езда на автомобилях запрещена. Много ли таких мест на свете? У нас в доме нет телефона. Ослиный крик успокоительно действует на нервы. Что Принкипо есть остров, этого нельзя забыть ни на минуту, ибо море под окном, и от моря нельзя скрыться ни в одной точке острова. В десяти метрах от каменного забора мы ловим рыбу, в пятидесяти метрах омаров. Целыми неделями море спокойно, как озеро.

Но мы тесно связаны с внешним миром, ибо получаем почту.

Это кульминационная точка дня. Почта приносит новые газеты, новые книги, письма друзей и письма врагов. В этой груде печатной и исписанной бумаги много неожиданного, особенно из Америки. Трудно поверить, что существует на свете столько людей, кровно заинтересованных в спасении моей души. Я получил за эти годы такое количество религиозной литературы, которого могло бы хватить для спасения не одного лица, а целой штрафной команды грешников. Все нужные места в благочестивых книгах предупредительно отчеркнуты на полях. Не меньшее количество людей заинтересовано, однако, в гибели моей души и выражает соответственные пожелания с похвальной откровенностью, хотя и без подписи. Графологи настаивают на присылке им рукописи для определения моего характера. Астрологи просят сообщить день и час рождения, чтоб составить мне гороскоп. Собиратели автографов уговаривают присоединить мою подпись к подписям двух американских президентов, трех чемпионов бокса, Альберта Эйнштейна, полковника Линдберга и, конечно, Чарли Чаплина. Такие письма приходят почти исключительно из Америки. Постепенно я научился по конвертам отгадывать, просят ли у меня палки для домашнего музея, хотят ли меня завербовать в методистские проповедники или, наоборот, предрекают вечные муки на одной из вакантных адских жаровен. По мере обострения кризиса пропорция писем явно изменилась в пользу преисподней.

Почта приносит много неожиданного. Несколько дней тому назад она принесла французскую визу. Скептики – они имелись и в моем окружении – оказались посрамлены. Мы покидаем Принкипо. Уже дом наш почти пуст, внизу стоят деревянные ящики, молодые руки забивают гвозди. На нашей старой и запущенной вилле полы были этой весной окрашены такого таинственного состава краской, что столы, стулья и даже ноги слегка прилипают к полу и сейчас, четыре месяца спустя. Странное дело: мне кажется, будто мои ноги немножко приросли за эти годы к почве Принкипо.

С самим островом, который можно пешком обойти по периферии в течение двух часов, я имел, в сущности, мало связей. Зато тем больше – с омывающими его водами. За 53 месяца я близко сошелся с Мраморным морем при помощи незаменимого наставника. Это Хараламбос, молодой греческий рыбак, мир которого описан радиусом примерно в 4 километра вокруг Принкипо. Но зато Хараламбос знает свой мир. Безразличному глазу море кажется одинаковым на всем его протяжении. Между тем дно его заключает неизмеримое разнообразие физических структур, минерального состава, флоры и фауны. Хараламбос, увы, не знает грамоты, но прекрасную книгу Мраморного моря он читает артистически. Его отец, и дед, и прадед, и дед его прадеда были рыбаками. Отец рыбачит и сейчас. Специальностью старика являются омары. Летом он не ловит их сетями, как прочие рыбаки, как ловим их мы с его сыном, а охотится на них. Это самое увлекательное из зрелищ. Старик видит убежище омара сквозь воду, под камнем, на глубине пяти, восьми и более метров. Длиннейшим шестом с железным наконечником он опрокидывает камень, – и обнаруженный омар пускается в бегство. Старик командует гребцу и вторым шестом, на конце которого укреплен маленький сетчатый мешок на квадратной раме, нагоняет омара, накрывает его и поднимает наверх. Когда море подернуто рябью, старик бросает с пальцев масло на воду и глядит через жирные зеркальца. За хороший день он ловит 30, 40 и больше омаров. Но все обеднели за эти годы, и спрос на омаров так же плох, как на автомобили Форда [107] .

…Мы объясняемся с Хараламбосом на новом языке, постепенно сложившемся из турецких, греческих, русских и французских слов, сильно измененных и редко употребляемых нами по прямому назначению. Фразы мы строим так, как двух– и трехлетние дети. Впрочем, наиболее частые операции я твердо называю по‑турецки. Случайные свидетели заключили отсюда, что я свободно владею турецким языком, и газеты сообщили даже, что я перевожу американских писателей на турецкий язык. Явное преувеличение!

Бывает так, что едва успеем опустить сеть, как вдруг послышится за спиною всплеск и сопение. «Дельфин», – кричит Хараламбос в тревоге. Беда! Дельфин ждет, пока рыбаки нагонят камнями в сети рыбы, а затем вырывает их одну за другой вместе с большими кусками сети, которые служат ему в качестве приправы.

…Сегодня утром ловля была плоха: сезон кончился, рыба ушла на глубину. К концу августа она вернется. Но Хараламбос будет ее ловить уже без меня. Сейчас он внизу заколачивает ящики с книгами, в полезности которых он, видимо, не вполне убежден. Сквозь открытое окно виден небольшой пароход, везущий из Стамбула чиновников на дачу. В библиотечном помещении зияют пустые полки. Только в верхнем углу, над аркой окна, продолжается старая жизнь: ласточки слепили там гнездо и прямо над британскими «синими книгами» вывели птенцов, которым нет никакого дела до французской визы.

Так или иначе, под главой «Принкипо» подводится черта.

15 июля 1933 г.

Принкипо

Переезд во Францию В феврале 1929 года мы прибыли с женой в Турцию. 17 июля 1933 г. мы выехали из Турции во Францию. Газеты писали, будто французская виза была выдана мне по ходатайству… советского правительства. Трудно придумать более фантастическую версию: инициатива дружественной интервенции принадлежала на самом деле не советской дипломатии, а французскому писателю Maurice Parijanine, переводчику моих книг на французский язык. При поддержке ряда писателей и левых политиков, в том числе депутата Guernot, вопрос о визе получил на этот раз благополучное разрешение. За четыре с половиной года моей третьей эмиграции не было недостатка в попытках и с моей стороны, и со стороны моих благожелателей открыть мне доступ в Западную Европу. Из отказов можно было бы составить изрядный альбом. На его страницах значились бы подпись социал‑демократа Германа Мюллера, рейхсканцлера Веймарской республики, британского премьера Макдональда, в то время еще социалиста, а не полу‑консерватора, республиканских и социалистических вождей испанской революции и многих, многих других. В моих словах нет и тени упрека: это только фактическая справка.

Вопрос о Франции встал после последних выборов, давших победу картели радикалов и социалистов. Дело, однако, заранее осложнялось тем обстоятельством, что в 1916 г., во время войны, я был выслан из Франции министром внутренних дел Мальви за так называемую «пацифистскую» пропаганду, на самом деле по настоянию царского посла Извольского. Несмотря на то что сам Мальви был примерно через год после того выслан из Франции правительством Клемансо, опять‑таки по обвинению в пацифистских происках, приказ о моей высылке продолжал сохранять свою силу. В 1922 г. Эдуард Эррио во время первой своей поездки в Советскую Россию, прощаясь после любезного посещения военного комиссариата, спрашивал меня, когда я думаю посетить Париж. Я напомнил ему шутя о моей высылке из Франции. «Кто же теперь об этом вспомнит!» – ответил со смехом Эррио. Но учреждения имеют более твердую память, чем люди. Сходя с итальянского парохода в Марсельском порту, я подписал доставленное мне инспектором Surete Generate извещение об отмене приказа 1916 года: должен сказать, что давно уже я с таким удовольствием не подписывал официальных бумаг.

Если основная линия жизни отклоняется от средней орбиты, то все соответствующие эпизоды, даже самые банальные, принимают таинственные очертания. В газетах было немало остроумных догадок о том, почему мы с женой совершили путешествие под «псевдонимом» Седовых. На самом деле это не псевдоним, а фамилия моей жены. По советским законам паспорт выписывается, по желанию, на фамилию любого из супругов. Наш советский паспорт был выписан в 1920 г. на фамилию жены, как дающую меньше поводов к «сенсации» <…>

 

 

* * *

 

До недавнего времени пожар считался в нашей семье далеким и чуждым явлением, как извержение вулкана, кораблекрушение или игра на бирже. Но после того, как в январе 1931 г. сгорела ночью занятая нами в Принкипо вилла, причем огонь уничтожил все без остатка книги, часы, платье, белье и ботинки, идея пожара очень интимно вошла в нашу жизнь. Уже несколько месяцев спустя новая наша квартира сразу наполнилась в один злосчастный день удушливым дымом, и все метались по дому в поисках источника: открыли, наконец, – в подвальном этаже разгорелся костер. Инициатором предприятия оказался мой внук, 6 лет, который трудолюбиво собрал в кучу опилки, дрова, старую вату – и с успехом поджег этот хорошо воспламеняющийся материал. Не без труда и волнений удалось потушить пожар – к огорчению для его инициатора. Проезжая по Франции в автомобиле, мы наблюдали на расстоянии большой лесной пожар. <…> Не успели мы провести на новой квартире и нескольких часов, как июльский воздух, и без того горячий, сделался невыносимым. Большая пустошь, прилегающая к вилле, покрылась дымом и пламенем. Горела высохшая трава, горел кустарник, и гонимый настойчивым бризом огонь, полосой в сотню метров, двигался на нашу дачу, охватил деревянный частокол, обвитый колючей проволокою, проник во двор, горела трава, горели ярким пламенем кусты, вокруг дома огонь разделился по двум направлениям, бурно вспыхнула деревянная беседка, дом наполнился дымом, все метались, что‑то выносили, пожарных вызвали из соседнего городка, пожарные медлили, мы покинули дачу, считая ее обреченной. Но произошло чудо: слегка изменилось направление ветра, огонь заколебался вдоль усыпанной гравием дорожки и стал отступать от дачи в сторону. К приезду пожарных огонь затих. Но и сейчас, когда пишутся эти строки, во дворе стоит запах гари…

Так или иначе, это – французская гарь. Турецкая глава жизни отошла в прошлое. Остров Принкипо превратился в воспоминания.

11 августа 1933 г.

 

Письмо Л.Д. к Н. Седовой

 

[24 февраля 1933 г.]

Наталочка, я не писал тебе дня три, отчасти ожидая писем от тебя, отчасти ожидая тебя самое, отчасти из‑за статьи, к[о]т[о]рую заканчивал. Не знаю, что скажет молодежь (они в большинстве своем слишком беглые  читатели), а мне кажется, что статья удалась…

Сегодня после завтрака (час дня) получил от тебя сразу два письма, от 29 и 1 окт[ября] с приложением двух открыток. Спасибо, Наталочка! Чтобы не забыть: Отто привез из Чехосл[овакии] в Париж фотографические] карточки и медикамент для меня. Не растащили бы карточки и не потеряли бы медикамент (очень важный!!). Я еще, впрочем, Леве напишу.

В П[ачука] к врачу я нисколько не стремлюсь, совсем наоборот. Забота моя одна: ликвидировать как можно скорее [дела] здесь, чтобы освободить Ж[анну] и В[еру]!

Если Анри приедет раньше, тем лучше!

Погода здесь стоит великолепная: теплая (я в парусине при откр[ытых] окнах), тихая. Время от времени пробежит совсем летний дождь… Хочу еще здесь написать статью о романе Мальро (до отъезда).

Последние дни отвечал на письма, много написал, а все еще остается много писем неотвеченных. Корреспонденция пугает меня своими размерами. А ведь только начинается…

Я раньше просил Анри привезти сюда парикмахера, потом отменил это, сейчас колеблюсь. Во всяком случае, хорошо бы иметь краску для волос. Может быть, ты, Наталочка, что‑нибудь присоветуешь на этот счет Леве или Анри?..

…Будь здорова, скоро‑скоро увидимся.

Обнимаю.

Твой Л.[Троцкий]

 

Письмо ЛД к Н. Седовой

 

[Апрель 1934 г.] [131]

Милая Наталочка, пишу страшно спешно. Раймон решил более не заезжать сюда, ехать прямо в Париж. В четверг, надеюсь, ты будешь уже здесь. Природа и климат очень хороши. Не знаю, как быть насчет моей одежды: парусина здесь не в ходу, буду выделяться, летнее пальто мое и шляпа тоже чрезмерно выделяются (у пальто подкладка сечется совсем), – пожалуй, нужно захватить и тяжелые ботинки для прогулок – или не стоит?

Ты сама решишь, да можно и позже, по почте, разрешить кое‑какие из этих трудностей.

Обнимаю тебя крепко.

Привет и поцелуй Ж[анне] и Л[еве].

Твой [Л.Д. Троцкий]

 

Письма Сергея Седова

 

6/VI 34 г.

Дорогие мои!

Недели две тому назад послал вам письмо. Вскоре после этого получил письмо от мамы и совсем недавно от Левы с денежным переводом.

Судя по ситуации, вам предстоят большие расходы на путешествие, так что зря вы сейчас о нас беспокоитесь.

Неужели действительно придется ехать в Африку? [132]

Это будет похуже Алма‑Аты. Надеюсь, что кончится чем‑нибудь более благополучным – хотели же тогда из Италии выслать на о. Кубу.

У меня 17‑го июня начинается сессия, и сейчас подготовительная горячка в самом разгаре. Каждый день я уезжаю из дому в 7 ч 30 м утра и возвращаюсь часто после 10 вечера.

Устаю очень и жду не дождусь каникул. Последняя комиссия, в которой я состою, будет 24 июня, еще 21 день, и можно будет отдохнуть. Поехать мне никуда, очевидно, не придется, возможно, правда, что устроюсь в доме отдыха под Москвой [133] .

Дорогой Лева! Прости, что не дослал остальных книг. Их нет сейчас в продаже, а разыскивать их по букинистам у меня сейчас совершенно времени нет.

Крепко вас всех обнимаю и целую.

Привет от Лели.

Ваш Сергей

5/VIII 34 г. Дорогие мои!

Давно не писал вам, да и от вас почти два месяца нет вестей. Я вернулся несколько дней тому назад из дома отдыха . Время я там провел не слишком хорошо – по целому ряду причин: плохая погода, посредственная кормежка, несколько дней проболел ангиной – как раз в самые жаркие солнечные дни. Даже забавно, я зимой последние годы совсем не болею.

Несмотря на не совсем удачные условия, я все‑таки отдохнул хорошо, т. к. физическое самочувствие у меня было хорошее и до отъезда, а мое переутомление от учебного года в доме отдыха быстро отлетело.

Двадцать пять суток ни о чем абсолютно не думать – это иногда бывает крайне полезно.

Сейчас я с нетерпением жду приезда товарища, мы собираемся с ним выпускать задачник по курсу двигателей внутреннего сгорания.

Осенний семестр у меня опять (увы!) будет очень тяжелый: с одной стороны, большая нагрузка вообще – в среднем часов на семь в день; с другой – заведование кабинетом, и, наконец, подготовка к занятиям – у меня два новых предмета, к которым придется усиленно готовиться.

С нетерпением жду от вас вестей, давно ничего нет. Люлик сейчас на даче, поэтому о нем ничего не пишу.

Леля последнее время болеет, у ней сильные боли в области поясницы – невралгического характера. Она вам кланяется.

Крепко всех целую.

Сергей

[Октябрь 1934] [134] Дорогие мои!

Наконец‑то получил от вас письмо (мамино письмо от 9/IX).

У меня с 1 сентября начались занятия в институте. Взялся вести два новых предмета – теплопередачу и теорию авиационных двигателей. Приходится в связи с этим много заниматься – составлять задачи, готовиться.

Согласился я на это по двум соображениям: первое и основное заключается в том, что я делаюсь «халтурщиком» по тем дисциплинам, которые я вел до сих пор, т. к. изучил их в достаточной степени и мой рост остановился; вторая заключается в том, что с января месяца – со второго семестра число групп по моим основным предметам уменьшается, и, т[аким] о[бразом], я просто беспокоюсь о хлебе насущном (первая причина, как видите, высоко моральная, а вторая более низменная – утилитарная).

Работы, в общем, много.

С неделю тому назад держал в руках сигнальный номер нашей книги, внешность у нее довольно сносная, хотя и без переплета. Мы составили к ней «скорбный лист» – перечень опечаток, и я надеюсь, что недели через две смогу выслать вам один экземпляр.

Мама, ты пишешь относительно Люлика, о его поездке к вам. Ани сейчас нет, по ее возвращении я поговорю с ней по этому вопросу, но я совершенно уверен, что согласия она не даст.

Ты спрашиваешь, почему я так мало последнее время пишу о Леле. Дело в том, что мы с ней разошлись, хотя и продолжаем жить в одной комнате. При московском жилищном кризисе и это оказывается возможным. О причинах в письме сообщать очень трудно, тем более, что одной причины нет, а это является результатом целого комплекса различных явлений, которые трудно рассказать даже в беседе, в письме же все это описать попросту невозможно.

Событие это насчитывает уже большую давность – почти полтора года. Мы настолько оторвались сейчас друг от друга и настолько не в курсе житейских событий, что я до сих пор не информировал вас об этом. Сообщить без комментарий, как я это делаю сейчас, мне казалось странным, изложить же все понятно и членораздельно – невозможным.

Крепко вас всех обнимаю и целую.

Сергей

Письмо проносил в кармане пять дней, никак не мог попасть на почту.

9/XII 34 Милая мамочка!

Очень давно получил твое письмо и до сих пор не удосужился ответить. Очень это, конечно, нехорошо. С одной стороны, много у меня сейчас работы (идет защита проектов, работаю над задачником и пр.); с другой стороны, как‑то не было настроения, хотелось написать подробно и хорошо – но, очевидно, ничего из этого не выйдет.

Твои письма – Леле и мне – оба очень теплые, искренние и трогательные, пришли.

Но увы, не в упрек будь тебе сказано, они только несколько усложнили и так неотрадное положение.

Т. к. я не писал тебе о причинах, то ты решила, что произошли какие‑то события, что я погорячился и что все это поправимо.

Если бы все это было так, то полуторагодичного срока хватило бы с большим избытком для охлаждения всякой горячности.

Все дело в том, как я уже писал, что никаких эксцессов не было. Просто как‑то неожиданно обнаружилось, что наши интересы почти не имеют точек соприкосновения. В этом и состоит основная причина.

Описать это подробно и ясно очень трудно, я долгое время и сам не мог ясно осознать, в чем дело.

Во всяком случае, вопрос этот решен очень давно и решен окончательно. Ситуация, в общем, создалась очень нерадостная. Я не предполагал, что ты примешь так близко к сердцу произошедшие события. Тем более мне стыдно, что я ничего не писал раньше и что я так долго не отвечаю на твое письмо. Если в течение полутора лет я ни о чем не писал, то это отчасти объясняется тем, что внешне особых изменений не произошло и уклад моей жизни почти не изменился.

Сейчас, за последние несколько месяцев, в жизни моей произошли большие изменения.

Я хочу жениться. Как это все сложно и трудно осуществить! Основное препятствие – это отсутствие комнаты. Трагикомическое, но почти непреодолимое препятствие.

Кто она? – вот вопрос, который сразу приходит тебе в голову.

Ответить, конечно, очень сложно – поэтому заполняю несерьезную анкету. Студентка текстильного ин[ститу]та, в мае 1935 г. получает звание инженера‑технолога (так что я теперь спешно восполняю свое образование в области хлопкопрядения).

Возраст – 24 года (исполнилось 14‑го августа 1934 г.). Вероисповедание – иудейское.

Особые приметы – в правом глазу одна седая ресница. Имя романтическое – Генриетта.

В общем и целом жизнь складывается очень невесело. Несмотря на то, что у меня сейчас очень большое счастье, общая ситуация оказывается крайне тяжелой – значительно более тяжелой, чем можно себе представить…

Я получил Левино письмо с просьбой выслать ему целый ряд книг. Сейчас у меня совершенно нет времени. Через месяц начнутся зимние каникулы, и тогда я постараюсь достать все, что возможно.

Деньги получил – большое спасибо. Крепко вас обнимаю и целую.

Сергей [135]

[Конец 1934 – до 19/II 1935] [136] Милая мамочка!

Несколько дней тому назад получил твое письмо. Очень долго пришлось его ждать (не прими в качестве упрека!).

Послал недавно вам бандеролью книгу, одним из авторов которой я являюсь. Сообщите, получили ли вы ее?

Дела мои идут пока очень плохо. С обменом комнат по сей день еще ничего не вышло, хотя я и пытаюсь распродавать понемногу свое небогатое имущество для доплаты. Если у вас есть возможность помочь немного в денежном отношении, то был бы очень благодарен. Но только при условии, чтобы это не нанесло ущерба вам, т. к. я все равно как‑нибудь перебьюсь.

Дома у меня обстановка такая, что и рука не поднимается ее описывать. Да и не стоит этого делать.

На службе у меня тоже начались какие‑то неприятности, пока еще в виде слухов, чем кончится – не знаю.

Хотя тон моего письма и получается довольно мрачным, но настроение у меня не упадническое. Уповаю на будущее.

Генриетта, несмотря ни на что, вносит столько радости в мою жизнь, что я становлюсь оптимистом. (Прости за сладкую фразу.)

Сейчас все наши мысли устремлены к получению комнаты, а так, мы уверены, что все будет хорошо.

Моя научная деятельность последнее время пришла в упадок. Хотя я не так давно написал небольшую, но оригинальную работу (статью).

Начал с Генриеттой ходить на каток. Успехи блестящие. Вот, как будто, и все, что я могу написать.

На всякий случай прибавлю, что письма твои я даю прочитывать Леле, и потому просьба к тебе не писать ничего такого, что могло бы показаться ей обидным. Она и так находится в состоянии сильной нервной неуравновешенности.

Крепко всех обнимаю и целую.

Сергей [137]  

 

Анкета арестованного

1. Фамилия: Седов

2. Имя и отчество: Сергей Львович

3. Дата рождения: 21 марта, год 1908

1 Автор имеет в виду НКВД. Третье отделение Императорской канцелярии – так называлось ведомство, занимавшееся политическим сыском в царской России.

4. Место рождения: г. Вена

5. Местожительство (адрес): г. Красноярск, а последнее время находился в к/лагерях ( Воркута)

6. Профессия и специальность: инженер, доцент

7. Место службы и должность или род занятий: инженер‑консультант по газогенераторному строению Красмашвагонстроя

8. Паспорт: не имеет

9. Социальное происхождение: сын Троцкого – врага народа

10. Социальное положение: служащий

а) до революции: на иждивении родителей

б) после революции: учащийся

11. Образование (общее и специальное): высшее техническое

12. Партийность (в прошлом и в настоящем): беспартийный

13. Национальность и гражданство (подданство): русский, под. СССР

14. Категория воинского учета/запаса и где состоит на учете: не состоит

15. Служба в белых и др. к.‑р. армиях против Соввласти (когда и в качестве кого): не служил , участие в бандах и восстаниях

16. Каким репрессиям подвергался при Сов‑власти: судимость, арест и др. (когда, каким органом и за что): в 1935 году за участие в к.‑р. группировке к 5 годам высылки и в 1936 году к 5 годам концлагерей.

17. Состав семьи: жена Рубинштейн Генриетта Михайловна, 26‑ти лет, проживает в Москве и дочь 1 года с ней же.

Подпись арестованного: [Сергей Седов] 3. Где содержится под стражей: в Красноярской тюрьме

4. Особые замечания

Подпись сотрудника, заполнившего анкету

22 IV 1937 г.

 

Война с детьми

Нет большей подлости, [чем] когда власть воюет с детишками. Большевики создали особую систему «опального детства». Она включала указания Политбюро ЦК, законодательные акты, циркуляры и приказы НКВД. Эта система имела в своем распоряжении мобильные приемно‑распределительные пункты, специальные детские дома и ясли, детские концлагеря и колонии. Дети должны были забыть, кто они, откуда родом, кто и где их родители. Это был особый детский ГУЛАГ.

Не может быть прощения тому, что написано в оперативном приказе Ежова № 00486 от 15 августа 1937 года. Вот краткое изложение этого чудовищного документа (с соблюдением его стилистики):

Подготовка операции Она начинается с тщательной проверки каждой семьи, намеченной к репрессированию. Собираются дополнительные компрометирующие материалы. Затем на их основании составляются а) общая справка на семью… б) отдельная краткая справка на социально опасных и способных к антисоветским действиям детей старше 15‑летнего возраста; в) именные списки детей до 15 лет отдельно дошкольного и школьного возраста.

Справки рассматриваются наркомами внутренних дел республик и начальниками управлений НКВД краев и областей. Последние: а) дают санкции на арест и обыск жен изменников Родины; б) определяют мероприятия в отношении детей арестованной.

Производство арестов и обысков Аресту подлежат жены, состоящие в юридическом или фактическом браке с осужденным в момент его ареста. Аресту подлежат также и жены, хотя и состоявшие с осужденным к моменту его ареста в разводе, но причастные к контрреволюционной деятельности осужденного, укрывавшие его, знавшие о контрреволюционной деятельности, но не сообщившие об этом органам власти. После производства ареста и обыска арестованные жены осужденных конвоируются в тюрьму. Одновременно порядком, указанным ниже, вывозятся дети.

Порядок оформления дел На каждую арестованную и на каждого социально опасного ребенка старше 15‑летнего возраста заводится следственное дело. Они направляются на рассмотрение Особого совещания НКВД СССР.

Рассмотрение дел и меры наказания Особое совещание рассматривает дела на жен изменников Родины и тех их детей, старше 15‑летнего возраста, которые являются социально опасными и способными к совершению антисоветских действий. Социально опасные дети осужденных, в зависимости от их возраста, степени опасности и возможности исправления, подлежат заключению в лагеря или исправительно‑трудовые колонии НКВД, или выдворению в детские дома особого режима Наркомпросов республик.

Порядок приведения приговоров в исполнение Осужденные социально опасные дети направляются в лагеря, исправительно‑трудовые колонии НКВД или в дома особого режима Наркомпросов республик по персональным нарядам ГУЛАГа НКВД для первой и второй групп и АХУ НКВД СССР – для третьей группы.

Размещение детей осужденных Всех оставшихся после осуждения детей‑сирот размещать: а) детей в возрасте от 1–1,5 лет до 3‑х полных лет в детских домах и яслях Наркомздравов республик в пунктах жительства осужденных; б) детей в возрасте от 3‑х полных лет и до 15 лет – в детских домах Наркомпросов других республик, краев и областей (согласно установленной дислокации) и вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, Минска, приморских и пограничных городов. В отношении детей старше 15 лет вопрос решать индивидуально.

Грудные дети направляются вместе с их осужденными матерями в лагеря, откуда по достижению возраста 1–1,5 лет передаются в детские дома и ясли Наркомздравов республик. В том случае, если сирот пожелают взять родственники (не репрессируемые) на свое полное иждивение, – этому не препятствовать.

Подготовка к приему и распределению детей В каждом городе, в котором производится операция, специально оборудуются приемно‑распределительные пункты, в которые будут доставляться дети тотчас же после ареста их матерей и откуда дети будут направляться затем по детским домам.

Начальники органов НКВД пунктов, где расположены детские дома Наркомпросов, совместно с заведывающими или представителями ОБЛОНО производят проверку персонала домов и лиц политически неустойчивых, антисоветски настроенных и разложившихся – увольняют. Взамен уволенных персонал домов доукомплектовывается проверенным, политически надежным составом, могущим вести учебно‑воспитательную работу с прибывающими к ним детьми.

Порядок отправки детей в детские дома Детей на приемно‑распределительном пункте принимает заведующий или начальник детского приемника и специально выделенный спецработник (работница) УГБ. Каждый принятый ребенок записывается в специальную книгу, а документы его запечатываются в отдельный конверт. Затем дети группируются по местам назначения и в сопровождении специально подобранных работников отправляются группами по детским домам Наркомпросов, где и сдаются вместе с их документами заведующему под личную расписку. Дети до трех лет сдаются лично заведывающим детскими домами или яслями Наркомздравов под их личную расписку. Вместе с ребенком сдается и его свидетельство о рождении.

Наблюдение за детьми осужденных Наблюдение за политическими настроениями детей осужденных, за их учебой и воспитательной жизнью возлагается на наркомов внутренних дел республик, начальников управлений НКВД краев и областей.

В который раз я перечитываю этот приказ и каждый раз впадаю в смятение: уж не подделка ли все это? Не могут же эти строки сочинять правители государства, у которых тоже были дети. Увы, все это было, и не так уж давно.

Не приведи Господь пережить нашим внукам и правнукам то, что пережили дети, за которыми режим закрепил ярлыки: «дети врагов народа», «социально опасные дети». Машина репрессий вырвала из светлого мира семьи миллионы детских душ, лишила их отчего дома, отняла будущее. В официальных документах для них существовала специальная аббревиатура – ЧСИР, что означало «член семьи изменника Родины». Это был изнуряющий крест, который детям предстояло нести через всю свою жизнь.

Понятно, что большевистские «тройки», «особые совещания» формально судили родителей, а не детей. Родителей приговаривали к расстрелам, отправляли в лагеря, в ссылки, на спецпоселения. Но трагедию родителей и детей не разделить. На всех вокзалах и полустанках жизни, на всем пути страданий, унижений и оскорблений им, детям, приходилось хуже всего.

Сегодня многие из лагерных детей уже в преклонном возрасте. Их родители не дожили до перемен, которыми живет Россия. И недалеко то время, когда обездоленные Сталиным сироты останутся единственными живыми свидетелями преступлений режима. А потом и они уйдут. В архиве Комиссии по реабилитации немало писем от бывших маленьких узников. Они пишут, что и по сей день им снятся по ночам кошмары ГУЛАГа, что и по сей день они мечтают о детстве и продолжают искать своих родителей.

Если обратиться к самым первым именам и фамилиям в детском расстрельном реестре, то начинать надо с расстрела в ночь с 16 на 17 июля 1918 года детей царя Николая II и его семьи в Ипатьевском доме в Екатеринбурге. Расстрел царя и его детей одобрило правительство Ленина. Потом оно одобрит еще миллионы убийств.

В 1919 году в Петрограде расстреляли родственников офицеров 86‑го пехотного полка, перешедшего к белым, в том числе и детей. В мае 1920 года газеты сообщили о расстреле в Елисаветграде четырех девочек 3–7 лет и старухи матери одного из офицеров. «Городом мертвых» называли в 1920 году Архангельск, где чекисты расстреливали детей 12–16 лет.

Активно использовалась большевиками практика детского заложничества в борьбе против крестьян, пытавшихся оказать сопротивление аграрно‑крестьянской политике режима в 1918–1922 годах. С осени 1918 года началось создание концентрационных лагерей, большинство узников которых составляли члены семей «бунтовщиков», взятых в качестве заложников, включая женщин с грудными детьми.

«Мы содрогаемся, – пишет патриарх Тихон, – что возможны такие явления, когда при военных действиях один лагерь защищает свои ряды заложниками из жен и детей противного лагеря. Мы содрогаемся варварству нашего времени…»

За детьми Николая II последовали в разные годы и дети убийц.

 

Письмо В. Сержу

 

15 апреля 1938 г.

Дорогой Виктор Львович!

Мы с Н.И. [Седовой] с благодарностью получили в свое время ваше письмо, посвященное смерти сына, и с благодарностью читали вашу теплую статью о нем…

Искренний привет от Н.И. [Седовой].

Крепко жму вашу руку и желаю всего лучшего.

Ваш Л.Д. [Троцкий]

 

Письмо С. Вебер Л. Эстрин [257]

 

25 июня 1938 г.

Дорогая Леля!

Если вы меня потихоньку и ругаете за долгое молчание, то вполне правы. Не знаю, почему мне так трудно писать. До отъезда сюда (а отъезд произошел как‑то скоропостижно) была занята хлопотами по дому, разными поручениями ЛД [Троцкого] и т. п. А по приезде сюда все со дня на день откладывала письмо вам, и так проходили недели… Приехала я сюда с намерением пробыть не более шести месяцев. Что будет по истечении этого периода, не знаю.

Мексиканский климат на мне совсем не отразился. А живем мы здесь, в этом тихом синем доме за высокими каменными стенами, как в крепости или… в монастыре. Живем почти в полной изоляции от окружающего населения, без какого бы то ни было контакта с местной жизнью. День заполнен работой, а по вечерам, особенно теперь, в эту несносную полосу дождей, тоскливо по более активной жизни, да и, по правде сказать, по мужу. Даже и работа не помогает…

Что сказать вам о Наталье Ивановне [Седовой] и Л.Д. [Троцком]? Продолжают (вот уж который год?) жить в изгнании, оторванные от активной жизни. Каждый день приносит новые известия об убитых, затравленных, замученных в советской (?) России. Для нас это в большинстве случаев только имена, для них это живые люди, друзья, соратники. О Сереже почти не упоминают. Что с ним? Живет ли еще, или замучен где‑нибудь в сталинских подвалах? А трагический конец Левы? Разве это можно забыть? Правда, жизнь идет вперед… Л.Д. [Троцкий] весь отдался работе (работает с раннего утра до поздней ночи), каждая минута его времени, его мышления отданы ей; он, видимо, сознательно горе свое запрятал куда‑то в тайники души своей. Но я нашла его таким замкнутым, молчаливым… Редки прежние шутки, нет смеха, нет улыбки. Наталии Ивановне не дано творческое дарование, не дана также эта сверхчеловеческая способность с утра до позднего вечера отдаваться умственной работе. Ей труднее. Она больше сама с собой. Да еще все время мучает мысль, как погиб Лева. Не верится, что все это как‑то совершилось «естественно». Да и страшно тяжело за Жанну.

Вы знаете, Леля, еще в бытность мою в Нью‑Йорке меня так неприятно поразило, так больно резануло заявление Жерара в прессе, что, мол, нет подозрений в связи со смертью Левы. Даже если бы мы были в этом стопроцентно уверены, то зачем было давать такое заявление прессе, а потом все же решаться на вскрытие? А потом эта совершенно невозможная заметка в «Ля Лютт» [258] насчет побоища с членами фракции Молинье. Зачем притянули имя Жанны, зачем назвали ее «Молинье»? Зачем это все, кому это нужно? Зачем сейчас еще травить эту несчастную, убитую горем женщину гнусными инсинуациями? Я видела, когда этот номер газеты прибыл сюда, как Наталия Ивановна втихомолку плакала, стараясь подавить рыдания…

Что теперь? Ведется ли еще какое‑нибудь расследование?

[С. Вебер]

 

Завещание

 

Высокое (и все повышающееся) давление крови обманывает окружающих насчет моего действительного состояния. Я активен и работоспособен, но развязка, видимо, близка. Эти строки будут опубликованы после моей смерти.

Мне незачем здесь еще раз опровергать глупую и подлую клевету Сталина и его агентуры: на моей революционной чести нет ни одного пятна. Ни прямо, ни косвенно я никогда не входил ни в какие закулисные соглашения или хотя бы переговоры с врагами рабочего класса. Тысячи противников Сталина погибли жертвами подобных же ложных обвинений. Новые революционные поколения восстановят их политическую честь и воздадут палачам Кремля по заслугам.

Я горячо благодарю друзей, которые оставались верны мне в самые трудные часы моей жизни. Я не называю никого в отдельности, потому что не могу называть всех.

Я считаю себя, однако, вправе сделать исключение для своей подруги, Натальи Ивановны Седовой. Рядом со счастьем быть борцом за дело социализма судьба дала мне счастье быть ее мужем. В течение почти сорока лет нашей совместной жизни она оставалась неистощимым источником любви, великодушия и нежности. Она прошла через большие страдания, особенно в последний период нашей жизни. Но я нахожу утешение в том, что она знала также и дни счастья.

Сорок три года своей сознательной жизни я оставался революционером, из них сорок два я боролся под знаменем марксизма.

Если б мне пришлось начать сначала, я постарался бы, разумеется, избежать тех или других ошибок, но общее направление моей жизни осталось бы неизменным. Я умру пролетарским революционером, марксистом, диалектическим материалистом и, следовательно, непримиримым атеистом. Моя вера в коммунистическое будущее человечества сейчас не менее горяча, но более крепка, чем в дни моей юности.

Наташа подошла сейчас со двора к окну и раскрыла его шире, чтоб воздух свободнее проходил в мою комнату. Я вижу ярко зеленую полосу травы под стеной, чистое голубое небо над стеной и солнечный свет везде. Жизнь прекрасна. Пусть грядущие поколения очистят ее от зла, гнета, насилия и наслаждаются ею вполне.

27 февраля 1940 г. Койоакан.

Л. Троцкий

Все имущество, какое останется после моей смерти, все мои литературные права (доходы от моих книг, статей и пр.) должны поступить в распоряжение моей жены Натальи Ивановны Седовой.

27 февр. 1940 г.

Л. Троцкий

В случае смерти нас обоих… [270]

3 марта 1940 г. Характер моей болезни (высокое и повышающееся давление крови) таков, что – насколько я понимаю – конец должен наступить сразу, вернее всего – опять‑таки по моей личной гипотезе – путем кровоизлияния в мозг. Это самый лучший конец, какого я могу желать. Возможно, однако, что я ошибаюсь (читать на эту тему специальные книги у меня нет желания, а врачи, естественно, не скажут правды). Если склероз примет затяжной характер и мне будет грозить длительная инвалидность (сейчас, наоборот, благодаря высокому давлению крови я чувствую скорее прилив духовных сил, но долго это не продлится), – то я сохраняю за собою право самому определить срок своей смерти. «Самоубийство» (если здесь это выражение уместно) не будет ни в коем случае выражением отчаяния или безнадежности. Мы не раз говорили с Наташей, что может наступить такое физическое состояние, когда лучше самому сократить свою жизнь, вернее свое слишком медленное умирание…

Каковы бы, однако, ни были обстоятельства моей смерти, я умру с непоколебимой верой в коммунистическое будущее. Эта вера в человека и его будущее дает мне сейчас такую силу сопротивления, какого не может дать никакая религия.

Л. Тр.

 

Из писем Н.И. Седовой‑Троцкой Саре Якобс‑Вебер

 

14 апр. 1940 г.

Милая Сарочка!

Спасибо Вам за память, за Ваши слова сочувствия… Два года без него; нет, нет его в жизни… Бедный мой мальчик. Жизнь идет, идет со всеми ее малыми и великими событиями, а его нет, он вне всего. Сара… нестерпимо – мучительно сознавать это… Нет, где он? Как он? Два года уже , Сара, два года, как от него ничего нет. Хочется спросить у друзей в Париже, как он? Больной мой? Что с ним? Хочется, чтобы написали о нем, рассказали…

Над днях вечером в темной комнате при свете фонаря во дворе я смотрела его фотографии – он смеется… «Как ты можешь, как ты можешь смеяться? Ты не знаешь, что случилось, не знаешь, не знаешь»… О…

Мы были с ЛД как‑то у садовника, венгра, не первый раз, но я впервые увидела его сына, 19–20 лет, – он мне напомнил Левика, своей молодостью, своей «сыновностью», да, сыновностью. Я услышала «мамочка», его интонацию, у меня закружилась голова, я присела на скамейку… Нет у нас сына. Как это случилось, как случилось?

Мы, Сара, окружены молодыми товарищами, они с нами в работе, они с нами на прогулке, вот греются на солнце, вот спорят… Ведь он тоже мог бы жить… Где, где он? <…>

 

Последний из рода Троцкого

…Я вспоминаю первое покушение на дедушку банды Сикейроса [272] . Тогда они из пулемета стреляли в спальню. Она [Наталья] тогда фактически спасла его – столкнула с кровати на пол, вытолкала именно в тот угол, куда не доставали пули, и прикрыла его собой.

РГ: Детали того первого нападения остались в памяти?

Волков: Это было в четыре часа утра. Я спал в соседней комнате, слышал и видел, как они стреляли. У меня с тех пор на пальце ноги осталась небольшая царапина. Одна пуля прошла, задев край моей ступни. В то утро я проснулся, услышав шум. Быстро выскочил из своей комнаты, выбежал из дома и вбежал в помещение, где была охрана. Спустя небольшое время я услышал в доме голос моего дедушки. В тот момент он мне показался нисколько не испуганным, а даже радостным, будто ничего не случилось. Он был рад, что остался жив. После этого было небольшое собрание, на котором присутствовали все члены семьи, охранники и секретарь. Мы долго обсуждали то, что произошло, и то, как это могло случиться при наличии охраны.

В тот момент всем было очень грустно оттого, что нападавшие похитили одного человека из охраны. Это был Шел Нохард.

Теперь, после того, как открыли все архивы, доказано, что он был шпионом и работал на врагов Троцкого.

В то время все присутствующие были уверены, что в охране только преданные люди. Никто не мог допустить мысли, что Сталин на таком большом расстоянии может угрожать жизни Троцкого. Также невероятно и то, что Рамон Меркадер проник в наш круг.

РГ: После первого покушения группы Сикейроса, которое было в ночь на 24 мая 1940 года, Леон Троцкий принял ли какие‑либо меры для усиления охраны?

Волков: Он сам ничего не предпринял, но его американские друзья организовали сбор денег, на которые укрепили забор и наняли еще охранников. Но сам Леон Троцкий считал, что все эти меры ненужные и несерьезные. Он был уверен, что, если спланируют еще одно покушение, оно будет организовано иначе. Да и манера его осуществления будет другой.

РГ: Что вы знаете о том втором покушении, которое было уже 20 августа 1940 года? Что за человек был Рамон Меркадер?

Волков: Тот, который убил его?

РГ: Да.

Волков: Этот человек был фанатиком сталинизма, участником гражданской войны в Испании. Он был агрессивным испанцем.

РГ: Как Меркадер появился в доме? Как был представлен Троцкому?

Волков: Рамон Меркадер был очень близок и предан своей матери. Фактически она им управляла. Его мать Карин Меркадер имела тесную связь с одним из агентов НКВД полковником Этингоном. Они сумели внушить ему ненависть к троцкизму. Рамон Меркадер завел флирт с молодой девушкой, секретарем Троцкого. Он постепенно завоевал доверие всего дома. И стал человеком нашего круга. Он никогда не проявлял интереса к тому, чтобы иметь прямые отношения с Троцким. Однажды он попросил, чтобы Троцкий посмотрел политическую статью, которую он написал. И конечно, Троцкий, ничего не подозревая, согласился и попал в засаду. Ну, а остальное вы знаете.

РГ: Как вы пережили смерть дедушки?

Волков: Прошло много лет. Я сам уже прожил жизнь. Дедушка был мне и дедом, и отцом. Я очень переживал тогда. Самое интересное, что мне тогда долго снились сны, что он не умер, а просто прячется в подвале того дома, где мы жили. Сейчас, спустя много времени, я смотрю на ту борьбу, которую вел Леон Троцкий с бюрократией сталинизма, и понимаю, что ему было не суждено умереть от старости у себя в постели. И так получилось, что он умер фактически в окопах, борясь за свои идеи.

После Сталина, я хочу сказать, что и все другие советские бюрократические системы, даже Горбачев, тоже очень плохо смотрели на Троцкого как на политического лидера.

РГ: Как перенесла смерть Троцкого его супруга Наталия Седова?

Волков: Для нее все это было очень тяжело [273] . Прошло много‑много лет, прежде чем мы смогли увидеть улыбку на ее лице. Я помню, как она ходила по дому совершенно отрешенная от всего, покачиваясь из стороны в сторону. Ее взгляд говорил о том, что она находится не в этом мире. То, что моя семья жила в этом доме, немного скрашивало ее горе.

РГ: Сколько лет семья жила после убийства Троцкого в этом доме?

Волков: Тридцать лет. Здесь я женился, у меня родились дети и выросли.

 

Из примечаний Ю.Г. Фельштинского к интернет‑изданию «Л.Д. Троцкий. Архив в 9 томах»

 

Рамон Меркадер (1914–1978) – испанский коммунист, член террористической группы, организованной советскими спецслужбами для убийства Троцкого. Группой руководили его мать Каридад Меркадер и агент ОГПУ Наум Эйтингон. Убийце удалось втереться в доверие к Троцкому и 19 августа 1940 г. нанести ему смертельный удар ледорубом (Троцкий умер 20 августа). Меркадер 20 лет отсидел в мексиканской тюрьме, так и не выдав тех, кто организовал убийство. За свой «подвиг» он был удостоен звания Героя Советского Союза. После освобождения жил в Чехословакии, с 1964 г. в СССР. Работал в Институте марксизма‑ленинизма при ЦК КПСС под именем Р.И. Лопеса. В середине 70‑х годов по приглашению Ф. Кастро уехал на Кубу. Похоронен в Москве.

 

Из писем Н.И. Седовой‑Троцкой Саре Якобс‑Вебер

 

3–4 июня 1941 г.

<…> Мне было что‑то вроде 18 лет. <…> Это было ранней весной. Как это было давно, Сара. Тогда все чувствовалось иначе. Сколько бедствий с тех пор. <…> Но было и счастье – его никто не смог отнять у нас, никто и ничто… Оно было.

4 июня А сегодня я все рассказываю Левику, рассказываю, как все прошло. Он ничего не знает… Сара, Сара, невыносимо мучительно продолжать все без них. Пустая комната. Я сегодня с трудом вошла туда, чтобы открыть окно… Все кажется, что я найду его за письменным столом, как прежде…

Нет, нет, этого никогда не будет, никогда, никогда.

Как все черно‑черно…

 

Из статьи Наталии Верхолаз

 

Внучка Троцкого [275]

Я увидела ее впервые в 1950 году. В передней молодежного общежития неподвижно сидела прелестная девушка. По ее бледному лицу медленно катились слезы. Она их не вытирала. Я невольно попыталась ее успокоить, увести в свою комнату, но она сказала, что должна ждать здесь, за ней придут, что она сюда, в Балхаш, сослана и что ее зовут Саша Моглина. Вскоре ее увели и поселили в соседнем бараке. По‑видимому, эта комнатка была раньше кладовкой. В этом узком пенальчике помещались лишь две койки и между ними тумбочка. На соседней койке спала другая ссыльная со своим сыном лет семи‑восьми.

Очень я обрадовалась, когда Саша пришла к нам работать в конструкторское бюро главного механика завода проката цветных металлов. Где и что она окончила, я не знаю, кажется, в Москве, но она была инженером‑механиком. И более добросовестного работника я не встречала. Ни в работе, ни в быту, когда каждый склонен немного пожалеть себя – кто по лени, кто по болезни, – она не давала себе спуску даже в мелочах. Теперь я думаю, что это было из протеста против безудержной, грязной клеветы на людей, которых она знала как людей чести и верности высоким идеалам.

Хотя нет, не только из протеста. Чувствовалось, что она просто любит свою работу. Я почувствовала родственную душу, и мы довольно скоро сблизились.

Однажды, когда мы возвращались из кино (фильм был о войне, совершенно потрясающий), она задумчиво сказала, что она лично ни в чем не виновата, а в тюрьме она была и теперь сослана из‑за бабушки – крупной участницы революции 17‑го года. Но если так нужно было для народа и для победы, то она, Саша, со своей судьбой согласна.

Полвека прошло, а я помню, как она это сказала. Немногие способны на такую самоотверженность.

О тюрьме Саша сказала, что самое страшное там – это безграничная власть и торжество безнаказанности подонков и своя совершенная беспомощность.

А теперь она добивается, чтобы место ссылки ее матери заменили на Балхаш. (Позже выяснилось, что это не родная мать, а вторая жена ее отца.)

Позже вообще много чего выяснилось.

В Балхаше в то время было много политических ссыльных после тюрем и лагерей. Среди интеллигенции они преобладали. Там, например, была отличная труппа городского театра, в которой также преобладали ссыльные……Зал на премьерах был заполнен по абонементам

уже давно знакомыми соседями. И каким праздником были эти премьеры!

Особенно на фоне той жизни.

Особенно для ссыльных. Общая беда их объединила, и они были очень близки между собой. Был среди них один близкий мне человек – Иосиф Гдальевич Симхович. Вот он мне и рассказал, что Сашу и ее мачеху репрессировали не из‑за бабушки, а из‑за дедушки. И дедушка этот был – Лев Троцкий. Что родная Сашина мать, дочь Троцкого от первого брака, сгинула через некоторое время после высылки Троцкого за границу. Отец Саши долго не обзаводился семьей, а затем женился на Марии Израилевне, фамилии не помню. Через какое‑то время арестовали отца Саши. Мария Израилевна непрерывно обращалась к разным влиятельным людям, пытаясь его спасти. Насколько это было тогда рискованно, понятно лишь современникам.

Неизвестно, что повлияло, но его выпустили. А через какое‑то время его снова арестовали, и он исчез навсегда [276] . Осталась маленькая Саша на руках у Марии Израилевны вплоть до их ареста, заключения в Бутырку, а потом их сослали в разные места. Вот Саша и добивалась разрешения им объединиться.

И добилась.

Марию Израилевну привезли в Балхаш, и первые дни спали они с Сашей на одной койке. А мне как молодому специалисту дали огромную комнату в молодежном общежитии. Естественно, я пригласила их к себе жить.

И прожили мы вместе около года, пока им не дали отдельную комнату в том же так называемом Молодежном городке.

Это был пригород Балхаша, состоявший из одноэтажных дощатых бараков, построенных наспех унылыми рядами, когда во время войны наш завод был эвакуирован из Кольчугино. Однажды поразил меня (уже здесь, в Израиле) макет концлагеря (кажется, Бухенвальда). Он был точь‑в‑точь такой же застройки.

А сам город Балхаш был построен в казахстанской Голодной степи у соленого озера Балхаш на тупиковой ветке железной дороги. Может быть, это обстоятельство и стало одной из причин ссылки туда «врагов народа».

Я‑то ехала туда по назначению после окончания института и была полна мечтой и радостной верой, что по моим проектам будут строиться прекрасные, очень удобные, очень нужные здания на радость людям. И близость осуществления этой мечты просто пьянила. Оставалось меньше двух дней пути!

Но в последние два дня до Балхаша все труднее верилось, что в такой пустыне это возможно. Я ехала в последнем вагоне длинного состава, там из заднего окна был круговой обзор. До самого горизонта видны были только две нитки убегающих вдаль рельсов по голой, плоской лысине Голодной степи. Ни деревца, ни даже травы, ни поселения, ни хотя бы разнообразного рельефа – только ветер гонит сухие клубки перекати‑поля. А каково было видеть это тем, кого везли туда поневоле!

Так случилось, что мне довелось близко узнать людей, прошедших сталинские тюрьмы, лагеря и ссылку. Многие были людьми с погасшим взглядом. А у Саши был взгляд всегда живой, какой‑то вопрошающий.

Однажды она сказала: «Я не жалею, что была в тюрьме. Я там узнала настоящую цену человека. Там проявляется настоящая суть. Бывает, человек в обычной жизни выглядит очень достойно – а в тюрьме превращается в мокрую тряпку. А человек незаметный, серый в тюрьме вдруг проявляется самым высоким и достойным образом».

Оказалось, что даже не сама тюрьма, а только угроза тюрьмы проявляет суть человека, как лакмусовая бумажка.

Вот парень, с которым Саша дружила еще в студенчестве (насколько мне известно, только на уровне походов на каток, в консерваторию или в театр). Он безбоязненно добивался свидания с ней в Бутырской тюрьме, не боялся переписываться и, наконец, приехал к ней в Балхаш. Что‑то там у них не сладилось, они не поженились, но такое поведение в то время требовало большого мужества.

Еще большим мужеством была вся жизнь Марии Израилевны.

Пока мы жили вместе, я поневоле стала свидетелем их отношения друг к другу. Хотя Саша рассказала, что в детстве, пока был жив отец, она встретила в штыки его женитьбу. Всей своей жизнью Мария Израилевна сумела завоевать ее сердце. Даже у родных матерей с дочерьми такой бережной нежности и предупредительности я не встречала. И неугасающую радость, что им удалось, наконец, соединиться.

В конце 1952 года окончился мой «срок» работы по назначению, и я уехала из Балхаша.

После моего отъезда Саша вышла замуж также за ссыльного. Приняла ли она его фамилию, я не знаю. Через некоторое время переписка заглохла, и я о ней ничего не знала много лет.

В 1989 году я случайно услышала, что в кинотеатре нашего города идет киноочерк «Внуки Троцкого» и там показывают его внучку, Сашу Моглину. Всколыхнулись воспоминания юности, мне страшно захотелось ее увидеть. Но киноочерк уже был снят с экрана. Долго рассказывать эту почти детективную историю о том, как я искала его следы. В конце концов я нашла его кассету в бюро проката на Арбате в Москве.

Из нее я узнала, что Троцкому при высылке разрешили взять только одного внука. И он взял Севу, сводного брата Саши. Этот Сева после гибели Троцкого где‑то жил в разных странах. По непроверенным данным, он и теперь живет в Мексике, но когда он узнал, что Саша смертельно больна, он приехал в Москву попрощаться с ней.

Я смотрела на экран, захлебываясь слезами. В этой совершенно седой, обрюзгшей, растрепанной старухе в постели невозможно было узнать прелестную девушку, которую я помнила. Но там же была показана ее фотография в молодости. Это была она! Она… Внучка Троцкого.

До тех пор я втайне относилась к рассказу Иосифа Гдальевича с сомнением. Тут оно исчезло.

И появилось горькое сожаление, что я не сумела тогда понять, какую горькую жизнь она прожила до того и какую, вероятней всего, ей предстоит прожить после того, и как я могла допустить, что потеряла ее из виду. Может, я и смогла бы еще как‑нибудь ей пригодиться…

Поняла только у этого экрана. Тогда были на волнах перестройки популярны эти документальные киноочерки, снятые журналистами «Огонька», пока во главе его был Коротич.

Оператор снимал, как Сева идет от главпочтамта на улице Кирова и как подходит к ее дому, и ясно видна была у подъезда табличка – «Кирова, 32». Я поехала туда, но ни в этом огромном доме, ни в ЖЭКе никто ничего сказать о ней не мог.

Мне удалось все же отыскать журналиста, снимавшего очерк. Он сказал, что найти Сашу я и не могла, так как у нее другая фамилия. Он ее назвал и назвал номер квартиры. Я вскочила: «Я сейчас же еду туда!» Он сказал: «Вы опоздали. Месяц тому назад Саша скончалась».

 

Из интервью Всеволода‑Эстебана Волкова Наталье Козловой, Ольге Петраковой

 

Последний из рода Троцкого

Всеволоду Волкову, единственному внуку и последнему из оставшихся в живых близких родственников Троцкого – восемьдесят лет. У его русского имени есть аналог – Эстебан. Так его все и зовут. У Эстебана голубые глаза, он порывист и эмоционален. Быстрый ум, нервная речь. В нем присутствует все та же демоническая харизма, которая была характерна для его деда.

В Мехико, в районе Кайоакан на Венской улице стоит дом‑усадьба Льва Троцкого. В свое время его подарил русскому революционеру президент Мексики, теперь это музей. Называется он Casa Leon Trozkiy («Дом Леона Троцкого») и открыт все дни, включая выходные. Поток посетителей не иссякает. В основном это мексиканцы и американцы. Русские здесь бывают не часто.

Российская газета: Как сложилась ваша жизнь?

Эстебан Волков: Я женился на испанке. У нас четверо детей. Все девочки. Последние две – близнецы [277] .

РГ: Знают ли они русский язык?

Волков: Нет. Они ни слова не говорят по‑русски.

РГ: Вы помните первую жену Троцкого – свою родную бабушку Соколовскую?

Волков: Почти ничего о ней не помню. Знаю только, что она осталась в России и пострадала от сталинского террора.

РГ: А свою мать Зинаиду Волкову помните?

Волков: Да, маму я помню хорошо. Мы жили вместе в Берлине и переписывались с дедушкой. Это было до того, как она покончила жизнь самоубийством.

РГ: Поддерживала ли она взаимоотношения с отцом Львом Троцким?

Волков: Одно время они переписывались. Они ведь были очень дружны, но тогда он еще жил в России. Потом все отношения были прекращены. Письма перестали приходить. Теперь я понимаю, что это было из‑за режима там, в России.

РГ: Вы знаете причину душевного кризиса вашей матери?

Волков: Она последнее время жила в Берлине. Была не совсем здорова. А тут ее еще лишили русского гражданства. На этой почве она очень нервничала. Это было время, когда в Германии Гитлер пришел к власти, мама очень переживала. Она просто заболела из‑за этого. Все это привело к тому, что мама покончила жизнь самоубийством. Я узнал о ее смерти только через год. Я ведь жил не с ней.

РГ: Ей тяжело достался разрыв с Россией?

Волков: Да. Она очень переживала, что не сможет больше увидеться со своим мужем и никогда уже не увидит свою дочь.

РГ: Как вы оказались в семье деда Леона Троцкого и его второй жены – Натальи Седовой?

Волков: Помню, что мы изгнанниками жили в Турции и моя вторая бабушка, как я ее называл, Наталья Ивановна Седова учила меня читать и писать. В детстве я хорошо знал русский язык. Позже мой дедушка говорил, что я музыкально тяну русские слова, как это типично делают москвичи.

РГ: Как дедушка вас воспитывал, что рассказывал о России?

Волков: В детали он не вдавался. Но я понимал, что в те времена он вел серьезную войну против сталинского режима. Подробности не помню. Помню, что он мне показывал книги, там были фотографии и рисунки России.

РГ: Помните ли вы Наталью Ивановну Седову? Какие взаимоотношения были у нее с Троцким?

Волков: Она была маленького роста. Очень хорошо воспитана и женственна, очень красива. Как я теперь понимаю, она была происхождением из очень хорошей семьи. Еще помню сильный и властный характер. Она была хорошо образованна. Мой дедушка всегда считался с ее советами. Но они часто спорили. У них были постоянные дискуссии. При всем при этом это была очень дружная пара.

РГ: Какой распорядок дня был в доме, когда здесь жил Леон Троцкий?

Волков: Здесь постоянно находилась группа американских единомышленников (социал‑демократов), которые охраняли Троцкого. Они это делали бесплатно. Утром, очень рано, мы завтракали. У нас был большой стол. Вся семья садилась вокруг этого стола.

Первое, чем занимался Троцкий после завтрака, выходил во двор и кормил кроликов и кур. У нас были и те и другие.

Затем он приходил к себе в свой кабинет и там работал все утро. Потом наступало время обеда. Обед у нас был не очень насыщенный. После обеда он немного отдыхал, спал. И потом еще работал в своем кабинете. Это было до вечера, до ужина. Вечером начинались дискуссии и беседы на политические темы.

РГ: Вы жили закрыто?

Волков: Дом Троцкого никогда не был закрытым. К нам часто приходили журналисты, интеллектуальные люди того времени, даже люди из других стран приезжали.

Иногда, когда наступали выходные, мы выезжали из Мехико просто на природу, на пикник. Мы использовали это время для того, чтобы собирать разные виды диковинных растений, в том числе кактусы. Конечно, после первого покушения мы стали все реже и реже выезжать на природу. Ждали нового покушения. Сталин тогда плел много интриг.

К сожалению, многие представляют борьбу Троцкого против Сталина как борьбу за власть. На самом деле это было не так. Самое главное для Троцкого было то, чтобы идеи революции были живы и не искажались. В свое время у Троцкого была под руководством целая армия и, если бы он имел целью власть в стране, думаю, захватил бы ее.

РГ: Какое отношение Троцкий имеет к тем репрессиям, которые потом были в России? Он их предполагал в своей теории, программировал?

Волков: Для него это был процесс контрреволюции.

 

Из газеты «Секрет» (Тель‑Авив), 19.03.06

 

Последний Бронштейн России

…Валерий Бронштейн, внучатый племянник Троцкого, его единственный на сегодняшний день родственник по мужской линии. …Номер газеты со сталинским панегириком в адрес Троцкого невозможно было получить ни в одной библиотеке. Чрезмерно любопытные быстро оказывались на Соловках или Колыме…

…Валерий Борисович показывает мне саморучно вычерченное генеалогическое древо когда‑то весьма многочисленного рода Бронштейнов и дает пояснения:

«После высылки в 1929 году Троцкого за границу все его родственники, как взрослые, так и дети, подверглись жесточайшим репрессиям – расстреляны, погибли в тюрьмах, лагерях, ссылках. Места их захоронений неизвестны. Даже могила моего прадеда, отца Троцкого, Давида Леонтьевича, умершего в 1922 году от тифа и похороненного на Новодевичьем кладбище, была потом уничтожена, стерта с лица земли».

Между тем самого Валерия Борисовича судьба хранила. Когда в 1937 году родителей взяли (отца расстреляли, а мать отправили в спецлагерь для жен врагов народа), его, чтобы запутать НКВД, усыновила родная бабушка – самым официальным образом. Ему тогда немыслимо повезло. Ведь еще одно страшное и несмываемое клеймо значилось в его короткой биографии и имело документальное подтверждение: при регистрации его рождения в 1924 году свидетельскую подпись в загсе оставил друг семьи Михаил Тухачевский – будущий знаменитый маршал. И не менее знаменитый враг народа…

Везение продлилось аж до 1948 года. В ночь на 1 июля за ним наконец пришли…

«Следователь требовал признаться, что я сын своего отца, врага народа, и внук Троцкого, главного врага великого Сталина, – рассказывает Валерий Борисович Бронштейн. – От первого родства я никогда не отказывался и в тюрьме его сразу же подтвердил, а во второе утверждение вносил поправку – не внук, а внучатый племянник. «А не все ли равно?» – наивно удивлялся следователь. И в протокол записал, что я внук…»

Даже фронтовые заслуги «внуку» не помогли. Военную службу он начал в 1942 году, восемнадцатилетним, в составе Отдельного автотранспортного батальона резерва Верховного главнокомандования. За баранку, как в песне поется, держался крепко. Участвовал в битве на Курской дуге. В 1945‑м штурмовал Берлин. На рейхстаге, честно признается, не расписывался – во‑первых, места не хватило, а во‑вторых, фамилия уж больно сомнительная…

На Лубянке ему долго подбирали подходящую статью. Остановились на ст. 7–35 УК РСФСР. Предназначалась она «для изоляции рецидивистов с целью предотвращения очередного преступления». Так что мотал свой срок «внук» Троцкого по уголовке. Может, потому и жив остался? Много лет спустя он вытребовал у Верховного суда Российской Федерации такую справку: «Бронштейн Валерий Борисович осужден постановлением Особого Совещания при Министерстве Государственной безопасности СССР от 7 августа 1948 года по политическим мотивам… Реабилитирован 28 сентября 1955 года».

«…Я видел фашистский концлагерь Майданек, так вот он просто пионерский лагерь по сравнению с ванинской пересылкой, где человеческая жизнь ничего не стоила, а пайка хлеба отнималась сразу после ее получения».

На Колыму, в пересыльный магаданский лагерь, везучий «троцкист» добрался живым, лишь два зуба потерял: цинга.

…Вскоре он стал начальником крупной геофизической партии, куда входили пять отрядов. Поселок Усть‑Нера, куда его перевели, соседствовал с Оймяконом – абсолютным полюсом холода. Это были гиблые места с очень дурной славой – золотые прииски и вольфрамовые рудники с адскими условиями труда, откуда «возврата уж нету»…

…Бронштейн стал авторитетным специалистом, имел изобретения, опубликовал научные работы. В 1959 году он вернулся в Москву. С молодой женой Тамарой и маленькой дочкой Еленой.

В столице реабилитированный «внук» Троцкого получил комнату в коммунальной квартире на Ленинском проспекте [278] . И с работой все наладилось…

…«Известному кладоискателю» Бронштейну поручили секретное правительственное задание – поиск Янтарной комнаты, которую отступающие фашисты спрятали предположительно где‑то в Кенигсберге (Калининграде). В одном из подземных хранилищ были обнаружены громадные стальные сейфы. К сожалению, сейфы оказались забиты старыми депозитами Дрезденского банка…

 

Страничка к дневнику

Мне вспоминается, как часто Ленин приводил слова известного русского писателя И.С. Тургенева о том, что жить после 50 лет не следует. Сам он, Ленин, не дожил и до этого срока [279] . <…> Как известно, Ленин, отдававший себе отчет в характере своей болезни, требовал «самоубийства». Л. Т. в предвидении возможности наступления «медленного умирания» оставляет за собой право определить самому срок своей смерти, М. ГЩахтман], оглушенный идеей самоубийства, резким ее контрастом с натурой Троцкого, озабоченный ею, придал ей значение, которого она не содержала.

<…> Вот именно в силу этой выдержки Л. Т. и принял условно решение не задерживаться, знать меру, добровольно выйти из строя. <…> Л. Т. вообще был чрезвычайно чувствителен к физическим нарушениям в своем организме. Малейшее заболевание его выводило из равновесия. Он требовал от своего организма полного порядка, полной ладности. Борьба – истинная стихия автора дневника. Без борьбы нет для него жизни. Сущность его в борьбе. «Медленное умирание» и борьба несовместимы.

 

Моя мама

 

Она была арестована в 1937 году, когда мне было чуть больше года. Меня вырастили бабушка с дедушкой, я была с ними в ссылке; к маме на Колыму я приехала, когда мне было шестнадцать, и уехала от нее в неполных восемнадцать лет, после того, как окончила среднюю школу. Между нами никогда не было близких отношений. Мы всегда жили в разных городах, а впоследствии и в разных странах.

Бабушка, когда мне было пять‑шесть лет, научила меня читать и писать, и все годы мы с мамой переписывались. Может быть, это самая долгая в мире переписка между матерью и дочерью.

У мамы был диплом инженера‑текстильщика, но после того, как ее выпустили из лагеря, она работала бухгалтером.

Согласно еврейскому закону и советскому паспорту она была еврейкой, хотя жизненная тропа, которой она шла, не имела с еврейством ничего общего. Мы с матерью говорили об этом, когда она приехала из Таллина в Москву проститься со мной перед моим отъездом в Америку, в 1979 году.

Она рассказывала мне о моем отце – каким он был веселым, романтичным человеком. Любил опасные шутки: мог, например, использовать для писем бумаги Льва Троцкого с официальным штемпелем.

Сергей был в ссылке, и мать поехала к нему в Красноярск. Счастье было очень ярким. И – недолгим. На шестом месяце беременности, в июне 1936 года, мать уже ходила под окнами красноярской тюрьмы. Какое‑то время после ареста Сергея держали в местной пересыльной тюрьме, и мать ходила к нему на свидания, пользуясь тем, что режим соблюдался не слишком строго. Свиданиями это назвать трудно, ибо мать его не видела, а он видел ее сквозь щель в оконном наморднике, и они могли перекликаться. Но однажды, когда мать вот так стояла на тюремном дворе и ждала, он резко крикнул ей:

– Возвращайся в Москву – меня завтра увозят…

А когда она на следующий день все же пришла туда опять, чей‑то незнакомый голос сообщил ей сквозь намордник:

– Отправили твоего Седова.

И мать вернулась в Москву к родителям на Маросейку. Из Красноярска она выехала через десять дней после ареста Сергея. Никто не пришел проводить ее на вокзал. Это видно из протокола допроса. Может быть, это Сергей велел маме оформить развод, если его арестуют. Это было трудно, ЗАГС требовал справку о том, что муж арестован.

Когда мама пришла в НКВД просить такую справку, ей предложили стать осведомителем. Мать ответила: «Да как я могу это делать? Ведь от меня все шарахаются как от прокаженной. Помогите мне хотя бы развестись». Они помогли. Как успешно шла карьера моей матери в качестве осведомительницы – не знаю. Думаю, что никак. Она и на следствии ничего не подписала – ни на себя, ни на Сергея, ни на других.

В лагере мать с 1938 года работала в курятнике. Еще она что‑то развозила на лошади и выполняла массу других работ. Однажды лошадь наступила ей на ногу. Нога так и осталась покалеченной.

 

Отец

 

Отдельно висит портрет молодого мужчины с грустным лицом. Портрет неясный, сделанный с маленькой фотокарточки. Это мой отец, Сергей Седов (1908–1937), которого я никогда не видела. Я очень мало знаю о нем.

Те, кто еще были живы, забыли Сергея. Время и обстоятельства сделали свое дело. Покойные его мама и папа, так же как и моя мама, запомнили его как очень яркую индивидуальность.

Я не знала о нем почти ничего, пока не прочла его письма: теплые письма сына к родителям, ничего необычного, и страстные, романтические и лирические – к моей маме.

Когда я читала эти письма, я чувствовала к нему какую‑то материнскую любовь. Ему было примерно двадцать девять лет, когда он написал их, а мне было почти пятьдесят, когда я их впервые прочла. Я представляла себе его стертые ноги, его одиночество, его нереализованные надежды. В моей памяти он всегда будет двадцатидевятилетним.

А вот и фото Сергея с его племянником Люликом, сыном старшего брата Льва. Этот мальчик – один из самых близких моих родственников. Никто не знает, как сложилась его судьба.

В книгах, изданных в США и в России [280] , и в российских телепередачах мелькает фотография человека в военной гимнастерке, которого ошибочно выдают за Сергея Седова. На фотографии чужой человек. Дядя Боря, мамин брат, знавший Сергея, четко сказал мне: «Это не он». С журналистской дотошностью дядя Боря разыскал в Москве в 1987 году однокурсника моего отца по институту и показал ему фото из книги. Тот подтвердил, что фото не изображает С. Седова. Подлинные фотографии отца я раздобыла только после открытия архивов КГБ.

Я хочу сохранить память о нем. Никто не знает, где его могила. Тысячи людей, так же как он, были казнены, брошены в общие ямы и покрыты тонким слоем земли.

«Пепел Клааса стучит в мое сердце…»

 

Old man [281]

 

Как и отца, родителей его я никогда не видела. Их имена – Лев Троцкий и Наталья Седова. Их фотография на стене моей комнаты.

Вот еще фотография: несколько мужчин, все в зимних шапках, один из них в военной фуражке и очках, и два мальчика – сыновья мужчины в очках. 7 ноября 1919 года [282] . Ленину – мужчине в самом центре фотографии – осталось жить еще 4 с небольшим года. У него никогда не было детей, какая‑то болезнь медленно поедала его тело и мозг. Он знал, что его кончина может быть мучительной.

Легенда гласит, что в самом конце своей жизни он осознал, какое общество он создал. Исправить что‑либо он был не в силах.

Человек в военной фуражке – Троцкий – не понял ничего. Прежде чем сам был убит, он потерял всех своих детей – двух сыновей (один из них, на фотографии он в вязаной шапке с помпоном, – мой отец) и двух дочерей.

 

Америка

 

В 1979‑м моя семья эмигрировала в Штаты. Это был год большого выезда евреев из Союза. В процессе переезда семья начала разваливаться. Свекровь отказывалась ехать и все время повторяла: «Володя, а в США ты будешь безработным». Появилась Другая. Что она говорила, я не знаю, но у нас уже было разрешение на отъезд, сыну вот‑вот должно было исполниться восемнадцать лет, и вдруг муж отказывается ехать. Я разбила стул (об пол), и мы уехали вовремя.

Первая остановка – Вена – и встреча с Сохнутом [288] . Два человека обрабатывали нас: сотрудник трудился над мужской частью семьи, сотрудница над женской. Они знали или поняли, что наша семья треснула, свекрови была обещана в Израиле прекрасная старость, а мне хорошая личная жизнь и работа по специальности. В Америке (уверяли меня) мне уготовлена работа упаковщицы продуктов в супермаркете. И готовность моих спутников ехать в Америку и только в Америку постепенно ослабевала. Я сказала: вы поезжайте куда хотите, а я поеду в Америку. Причем я с ужасом думала, хватит ли у меня твердости привести в исполнение сказанное. В это время свекровь (Вера Марковна Бромберг, зубной врач с почти 50‑летним стажем) сказала: «Мы не можем отпустить ее (меня) одну, мы ответственны друг за друга». Когда мы вышли из кабинета, на нас накинулись ожидающие своей очереди на собеседование: «Вы должны были решать этот вопрос дома, не здесь». В тот год из Союза выехало 50 ООО человек, и все офисы были переполнены.

А дальше была Италия, целых 4 месяца – ожидание оформления документов.

Из Рима организовывались экскурсии в Израиль. В одну из молодежных экскурсий попал и Вадик. Его фото на ливанской границе в 1979 году – первое цветное фото в моей жизни. Израиль ему так понравился, что Вадик решил там остаться. Но ему не было еще восемнадцати лет, и его вернули в Рим к насмерть перепуганным родителям.

Дождливым вечером 23 мая 1979 года мы приземлились в Нью‑Йорке. Из всей нашей семьи, приехавшей в Штаты, больше всех оказалась довольна переменой судьбы моя бывшая свекровь. Поначалу она плакала: в Москве остались ее дочь и 13‑летняя внучка. Но вскоре и они приехали, так что вся семья была теперь в сборе.

Моей свекрови было восемьдесят лет, она упорно учила английский, красила губы и ненавидела Советский Союз.

– Они мне там все врали, – не могла успокоиться она.

«Они всем врали, но не все верили», – подумала я.

Жила свекровь на верхнем, шестом этаже. Как‑то во время сильного дождя у нее стало капать с потолка. Дело было ночью, на звонки смотритель не отвечал. Тогда свекровь позвонила в полицию. Полисмены тут же явились, увидали старую леди, расставляющую тазы, вытащили смотрителя из постели и обязали его доложить о происходящем хозяину дома. На другой день крыша была починена, а свекровь сокрушалась, почему она не переехала в Штаты еще пятьдесят лет назад.

Я написала из Нью‑Йорка в Таллин моей «еврейской маме», что мой сын, а ее внук прошел обряд приобщения к еврейству [289] . «Еврейская мама» отреагировала очень бурно: «Как вы могли позволить ему совершить такое варварство!»

А мы разве позволяли? Никто нас не спрашивал, и узнали мы об этом случайно. Правда, Вадику к тому времени уже исполнилось восемнадцать…

Попав в цепкие руки хасидов [290] из любавичской синагоги Crown Hights (район в Бруклине), он пошел учиться в иешиву и уже через год уехал в Израиль. Я, проработав 25 лет в США, в 2004 году тоже отбыла в Израиль. Бывший муж по‑прежнему живет в Нью‑Йорке.

Как‑то в перерыве между занятиями английским в 1979 году я обнаружила в университетском холле на стене плакатик, на котором под красной звездой были изображены Ленин и кто‑то еще, кого я приняла за Калинина. Но это оказался не Калинин.

Плакатик извещал, что в Нью‑Йоркском университете такого‑то числа будет отмечаться столетие со дня рождения Троцкого. И конечно, я отправилась на это мероприятие, хотя чувствовала себя там «внучкой лейтенанта Шмидта» [291] .

(К тому времени, а это было месяцев через шесть после нашего приезда, я еще не располагала письмами Сергея к моей матери, которые только и могли удостоверить мою причастность к этой фамилии. Московские друзья переслали мне их несколько позже, просто по почте, не все сразу, а по одному и с большими интервалами. И из разных почтовых отделений. Сколько было утеряно по дороге, не знает никто.)

Меня немало удивила вся атмосфера митинга. Он пришелся на начало хомейнистской революции, и в зале красовалось большое зеленое полотнище, по которому черными буквами было написано на английском: «Да здравствует революция в Иране!» Аудитория состояла сплошь из цветной молодежи, бурно реагировавшей на все выступления, о смысле которых я лишь смутно догадывалась, так как быструю английскую речь я в ту пору едва понимала.

Затем показали документальный фильм о России. На экране промелькнули царь в окружении семьи, заседание кабинета министров, Лев Толстой, несколько хроникальных эпизодов времен революции и Гражданской войны, Ленин, Троцкий, Сталин, похороны Ленина, отъезд Троцкого из Советской России… Мне казалось, что фильм понятен только мне.

По окончании я все‑таки подошла к устроителям митинга и представилась, не слишком надеясь, что мне поверят. Но меня сразу «признали» и тут же познакомили с Гарольдом Робинсом, бывшим телохранителем Троцкого. Мы с Гарольдом сразу и надолго подружились, чему способствовало и наше соседство – я тоже вскоре поселилась в Бруклине.

Из частого общения с Гарольдом я уяснила, что он остался убежденным приверженцем идей Троцкого и все еще верил в скорое наступление мировой революции. И хотя он был моим лучшим другом, за революционные призывы я готова была его убить. Он вполне серьезно советовал мне штудировать Маркса и Энгельса, а я кричала ему, что это чтение еще в институте мне обрыдло и что хватит с меня такой свободы, которая вся состоит из осознанной необходимости, и пусть он лучше скажет, куда нам всем драпать, если мировая революция действительно наступит.

Впрочем, некоторая часть воззрений ЛД для меня вполне приемлема. Мне очень импонирует его подход к еврейскому вопросу и к сионизму. В газете «Искра» (январь 1904 г.) ЛД опубликовал статью «Разложение сионизма и его возможные преемники», где назвал Теодора Герцля [292] «бесстыдным авантюристом» и предсказал исчезновение сионистского движения с исторической сцены. Также для меня совершенно реально беспокойное пророчество Троцкого о том, что Палестина станет не безопасным убежищем для еврейского народа, а смертельной ловушкой.

Гарольд как‑то привез ко мне в бруклинскую квартиру моего кузена Всеволода (Севу; он же Эстебан) Волкова. По приглашению Севы я побывала в Мексике и увидела старый дом в Койоакане.

Я ходила по этому дому, рассматривала висевшие в кабинете фотографии хозяина дома и пыталась представить себе ЛД просто человеком и собственным дедом. Но – тщетно. Проклятие его имени давило на мою психику в течение всех лет моей сознательной жизни в Советском Союзе, и даже в Койоакане я еще не могла стряхнуть с себя мистику предрассудков.

В 1988–1992 годах я активно переписывалась с дядей Борей. В одном из его писем я наткнулась на непонятную мне строку: «А голос у тебя веселый. Слышал, слышал…» Я долго не могла сообразить, в чем дело. Потом догадалась. На одном из троцкистских собраний (110 лет со дня рождения ЛД) я сидела рядом с корреспондентом радио «Свобода». Мы с ним тихонько разговаривали. Троцкисты же радио «Свобода» почему‑то не любят. Они попытались вышвырнуть корреспондента («классового врага») из зала. Я активно воспротивилась этому, и мне удалось его отстоять. Эту‑то сценку и услышал по радио «Свобода» мой дядя.

Заметка «Сын Троцкого – Сергей Седов пытался отравить рабочих» была опубликована в «Правде» 27 января 1937 года. В 1988 году, читая какие‑то перестроечные газеты, я наткнулась на упоминание этой заметки и внезапно вспомнила, как однажды у нас на Маросейке бабушкин брат сказал, показывая на меня: «Отравлял рабочих! В «Правде» написано». Я нашла микрофильмированную копию газеты в общественной библиотеке Нью‑Йорка. Не могу описать, какое сильное впечатление произвел на меня этот микрофильм. Меня трясло как в лихорадке.

Я стала хлопотать о реабилитации, и старания увенчались успехом. Пришло письмо:

Три мои бабушки

 

Моя «еврейская бабушка», Роза Ильинична Рубинштейн, по моим теперешним понятиям, была феминисткой и очень прогрессивной женщиной. Она с возмущением рассказывала мне о ежеутренней молитве, в которой мужчина благодарит Бога за то, что тот не сотворил его женщиной. Она готовила вкуснейшую фаршированную рыбу и с тем же мастерством великолепно шпиговала пряностями украинское сало. Это сало с черным хлебом под водку мы очень хорошо поглощали на нашей кухне с нашими (преимущественно еврейскими) друзьями.

О происхождении второй моей бабушки – Натальи Ивановны Седовой – я знаю очень мало. Отец ее как будто был из казаков, а мать из польских дворян. Нигде ничего больше о них не нашла. Д. Волкогонов сообщает, что они были людьми обеспеченными и отправили дочь учиться в Харьковский институт благородных девиц. Однако Наталью оттуда за участие в революционном движении исключили, и она уехала продолжать образование в Женеву, а потом в Париж.

Как американская гражданка я считаю своей названой бабушкой Элеонор Рузвельт, жену президента Франклина Рузвельта.

Три мои бабушки жили в одну и ту же эпоху, в те же годы (1882–84–1961–62), но в разных странах. Каждая из них была ярка по‑своему. Две из них вошли в мировую историю, а третья была самым близким мне человеком.

Моя первая бабушка – мама моей мамы, моя самая близкая, самая любимая бабушка Роза. Я очень по ней скучаю до сих пор. Она вырастила меня. Я никогда не замечала в ней ничего еврейского; у нее было вольтеровское мышление. Бабушка могла смеяться над чем угодно, она была моей подругой, была готова побежать в кино в любой момент, ее все любили. «Кланяюсь твоей маме, к которой всегда испытывал чувство глубокой симпатии. Передай ей, что я прошу прощения за тот переполох, который внесен мной в ваш дом», – так писал Сергей моей маме 21 августа 1935 года. Когда я прочитала это, я вспомнила, как летом 1951 года мы трое, дедушка, бабушка и я, сидели на сибирской пыльной дороге и ждали конвоя, который должен был везти нас дальше. Местная крестьянка принесла нам овощи. Бабушка заплакала. Она ругала мою мать и все повторяла: «Мы говорили ей, чтобы она не делала этого, мы говорили ей, чтобы она не делала».

Бабушка была страстным читателем и русский язык знала в совершенстве. Родившись в 1884 году, бабушка Роза вместе со страной прошла через все испытания Первой мировой войны, Гражданской войны, Второй мировой, эвакуации, ссылки, возвращения.

 

 

* * *

 

Бабушка Роза рассказывала, что она была в детстве и ранней юности «слабым ребенком», поэтому (!) специально для нее покупали ветчину, но посуду ветчиной «не пачкали», бабушка Роза ела ее с бумаги.

Отец ее был агентом по продаже швейных машин «Зингер», в семье росло 12 детей, в доме была кухарка.

Когда мои дедушка и бабушка поженились, они жили некоторое время у родителей дедушки Миши. Командовала в семье свекровь, которую все называли Вера Борисовна (еврейское имя свекрови мне неизвестно). В 6 утра Вера Борисовна каждый день раскалывала сахарную голову для всей семьи (четыре дочери и четыре сына, женат был тогда только мой дед), и это было сигналом побудки для всех.

Я больше любила бабушкиных братьев, они были жизнерадостными людьми, уже не чурались смешанных браков. Бабушка же уверяла меня, что Рубинштейны, которые казались мне тогда занудами, гораздо лучше, «они помогают друг другу, а Язвины только водку пьют».

В семье Рубинштейн лишь старшие дети – мой дедушка да еще тетя Фаня – не получили формального образования. Зато тетя Фаня была человеком невероятной доброты, и мы смогли сполна оценить это на ее похоронах – на кладбище пришло такое количество народа, которое могла собрать только какая‑нибудь знаменитость.

Следующей по счету была тетя Анюта, она рано ослепла и рано овдовела. По‑моему, она была библиотекарем. Затем шли Соня и Маня – они обучались при поддержке дяди Илюши в Швейцарии, обе стали врачами.

Три старших сестры были бездетны. Тетя Соня и ее муж (военный врач) взяли на воспитание девочку из детдома. Девочка – рослая блондинка, на вид белорусская крестьянка – изумила меня при встрече в те трудные годы (нам обеим было тогда лет по четырнадцать) своим четко выраженным еврейским самоощущением. У тети Мани было три сына; один из них погиб в первые дни Великой Отечественной, другой умер относительно недавно, а самый младший (старше меня на 6 месяцев, но приходящийся мне дядей) сегодня живет в Израиле.

Вера Борисовна и муж ее Яков Моисеевич (по воспоминаниям их внучки Милы, моей тети, дочери дяди Илюши) дома разговаривали на хорошем русском языке. Еврейские праздники отмечали, но кашрут не соблюдали. А жениться на русских Рубинштейны стали только в поколении моей матери.

Тетя Фанечка, жена дяди Илюши, сохраняла красоту и изящество до глубокой старости, что удается женщинам крайне редко.

Бабушка Роза рассказала мне в детстве, что в какой‑то еврейский праздник принято раскручивать живую курицу над головой, читая при этом молитву. Молитва способствует тому, что все грехи человека, раскручивающего живую курицу, переходят на курицу. После чего курицу режут и отправляют в кастрюлю. Бабушка Роза не слишком одобрительно относилась к этому обряду. Приехав в Израиль, я узнала, что это делается перед Иом‑кипуром. В Иом‑кипур в Израиле не летают самолеты, молчат израильское радио и телевидение, нет движения на улицах, не работают светофоры, и надо поститься. Ох, не понравилось бы все это моей «еврейской бабушке» Розе…

На моей последней работе в США вице‑президент компании был католик. Он подарил мне Библию на русском языке с надписью, в которой он желал мне «найти правду». Я осилила примерно 70 % Ветхого Завета и столько же Нового. Вице‑президента я огорчила, сказав, что после попытки знакомства с Библией я еще меньше склонна верить в Бога, чем до того.

Две истории из Книги мне запомнились. Сарра выгнала из дому служанку Агарь (египтянку) с малым сыном Измаилом (отцом ребенка был Авраам, муж Сарры). Агарь в пустыне плачет и просит Бога послать им (или только Измаилу?) легкую смерть. Меня мольба Агари очень растрогала. Но тут явился ангел, и все благополучно завершилось. Где же он, этот ангел, сегодня? (Моральный облик первой еврейской семьи я обсуждать не берусь, так как не знаю нравы и обычаи тех времен.)

Другая история. Две молодые вдовы‑нееврейки после неурожайного года решили уйти из мест проживания, последовав за своей свекровью. Спустя некоторое время одна из них по имени Руфь очень удачно вышла замуж (по‑моему, за родственника покойного мужа) и нарожала много детей; среди ее потомков – царь Давид. А что еще можно было предпринять в те времена необразованной женщине? Пойти в вечерний институт, а днем работать?

Я уже не говорю о том, что царь Давид, если он действительно существовал, произошел от нееврейки. Кто была его бабушка? Расспрашивали ли его об этом? И где эта Руфь оформила свой брак? В Болгарии? На Кипре? Или тогда до такой нелепости еще не додумались? В современном Израиле браки между евреем и неевреем не оформляются, для этого надо ехать за границу, туда, где это можно провернуть, например на Кипр. Иногда такие браки потом признаются недействительными, женщина превращается в девушку, а дети, если они у нее есть, имеют массу бюрократических проблем…

У меня ностальгия по Америке – каждый день, каждый час, каждую минуту уже целых шесть лет. Там всегда течет горячая вода из крана. Там всегда тепло в квартире. Там улыбчивые, вежливые и честные люди. Перед отъездом я прочла книгу двух авторов – имен не помню – Crossing Roads. Она рассказывает о разности ментальностей американцев и израильтян. Американцы доверяют людям сразу и только потом, если бывают обмануты, перестают доверять. Представители избранного народа, наоборот, сразу же не доверяют. Только потом, если их не обманывают, начинают доверять людям. Это поведение подсказано личным опытом тех и других.

Вот отрывок из статьи израильских журналистов Таля Ориона и Авнера Хофштейна «Цинизм против доверчивости» (Едиот ахронот, 10.09.2008; я ознакомилась с ней в переводе в русскоязычной газете):

«По словам американского адвоката – жительницы Калифорнии, через ее офис проходят немало обманутых земляками израильтян. Впрочем, уважение пострадавших к законной процедуре ненамного отличается от морали тех, кто их надул. Они прекрасно знали, что хотят обойти американский закон на кривой козе так, как привыкли это делать на родине.

Между прочим, адвокат – еврейка, и ее поражает то, что попытки надуть власти находят поддержку у раввинов израильской общины. Не раз и не два клиенты заявляли ей, что, по словам их раввина, объегорить «гоев» [299] – это не грех… Мол, если наивные англосаксы не почуяли неладное, то, значит, они законченные лопухи, и не воспользоваться этим глупо.

…Субсидированный рейс компании «Эль‑Аль» для возвращенцев [300] – это летающие курсы повышения квалификации для мошенников. А может, даже университет, в котором любой не отягощенный совестью израильтянин может узнать много новых способов нечестного приобретения денег. Пассажиры делятся схемами обмана кредитных и лизинговых компаний и хвастаются друг перед другом украденной наличностью.

…Ни один израильтянин не любит чувствовать себя фраером».

Именно поэтому израильтяне безобразно обсчитывают иностранных рабочих. С пенсионерами и даже жертвами холокоста тоже обходятся без особых церемоний. Меня, когда я еще жила в Америке, израильтяне пытались надуть дважды. Оба раза я отбилась от них. Но здесь я уже не в состоянии победить. В Израиле это намного сложнее, и у меня не хватает на это сил.

Как говорят специалисты, главная угроза экономике Израиля – преступность. Двух израильских министров посадили в тюрьму, министра финансов – за кражу денег, а еще одного министра (не помню какого, в Израиле министров больше, чем в любом другом государстве) – за взяточничество. Бывший премьер‑министр Израиля под следствием за мошенничество, бывший президент – под следствием за изнасилование и другие развратные действия. Дела русскоязычного министра иностранных дел несколько лет расследуются полицией. И даже с Сарой Нетаньяху – женой нынешнего премьер‑министра – судятся две домработницы за обсчет при выдаче зарплаты. Да и сам Нетаньяху далек от святости. Я помню, когда он был представителем Израиля в ООН, он часто выступал в новостях по американскому телевидению. Он убеждал выходцев из СССР приехать в Израиль, пожить в нем, а потом, если уж в Израиле не понравится, уехать. Насколько все это сложно, а часто и неисполнимо, Нетаньяху не сказал. Что жизнь в Америке намного легче и лучше, чем в Израиле, он тоже не сказал. (Это было до того, как выбор пути для отъезжающих из России был закрыт по инициативе израильского руководства и все были принуждены ехать в Израиль.) Две моих самых близких души – обе приблизительно моего возраста, обе оставшиеся одинокими лет в сорок– пятьдесят, – находятся в постоянной конфронтации со мной. Одна из них живет в Москве, более сорока лет в одной и той же квартире. Другая – лет двадцать назад с дочерью и внучкой перебралась в Америку и получила от Дяди Сэма все, что можно получить (а получить от него при настойчивости можно довольно много). Обе они, каждая из своего государства, приехали на двухнедельную экскурсию в Израиль. Обеим Израиль очень понравился, обе объявили себя сионистками, при том, что переезжать в Израиль они, конечно, не собираются. Они обе зачитываются книгами Дины Рубиной и с восторгом пересказывают мне содержание этих книг по телефону. Что же я могу поделать, если вижу Израиль совершенно иным, чем Дина Рубина?

Русскоговорящих приехало очень много – больше миллиона, селить их было негде, поэтому «историческая родина» закупила временные домики, а продала эти временные домики ничего не подозревающим новым гражданам страны по цене постоянных. Такие вот дела на «исторической родине» [301] . Приехавшие в последние двадцать лет специалисты с высшим образованием редко работают по специальности. Многие заняты неквалифицированным трудом. Социальный статус «репатриантов» резко понизился. Количество самоубийств в их среде значительно выше, чем среди местного населения. Дети новоприбывших часто не в состоянии преодолеть трудности жизни в новой стране и оказываются за бортом школы.

Из миллиона приехавших осталось около 800 тысяч. Точно никто не считает, никому это не выгодно.

Дом, в котором я живу в Иерусалиме, примерно того же возраста, что и я. С крыши время от времени течет вода, гудит соседский мазган [302] . Ночью это меня будит. Еще три года назад инспектор запретил пользоваться баллонным газом. Восстановить газоснабжение не удалось. Отопление не работает. Зимой очень холодно. Пол из каменных плиток – ледяной. Ноют кости. Зимой моюсь далеко не каждый день. Вода из израильского водовода перенасыщена минеральными солями, ее надо пропускать через специальные фильтры, иначе электрочайник обрастает накипью, моментально образующейся на нагревательном элементе. Большинство американцев, приезжающих «сделать алию» [303] , не выдерживают здешних условий и поворачивают обратно в благословенную Америку.

Мой троюродный брат, пенсионер с женой, за десять лет, которые он прожил в Хайфе, вынужден был менять квартиру пять раз.

Квартир специально «на съем» не строят, невыгодно подрядчикам. Я снимаю квартиру, которую меня в любой момент могут попросить освободить, правда предупредив за три месяца. Купить же квартиру очень дорого из‑за совершенно грабительских банковских и земельных законов. Победить эту систему еще никому не удалось [304] .

Редко что удается здесь сделать с первого раза: купить, починить и т. п. Когда из печати в России с неимоверными мучениями (на два года позже назначенного срока) вышла книга «Милая моя Ресничка», мне по электронной почте сообщили, что послали мне три экземпляра книги. Дней через десять я стала наведываться на почту, но никаких сведений о прибывшей книге не было. Месяца через два из Петербурга пришло сообщение, что книга вернулась с надписью: не востребована. Так здесь работают многие учреждения.

Рядом с моим жильем находится скверик, где я подкармливаю бездомных кошек. В этом же скверике есть чистый туалет, но какие‑то типы справляют малую нужду в скверике – напротив меня. А как пахнет двор в начале улицы Агрипас? Ужас. Это центр города, и рядом кафе. Дожди здесь только зимой, так что вонь стоит всю весну, лето, начало осени. Полиция изредка в центре появляется, но занята лишь одним – штрафует тех, кто переходит дорогу на красный свет.

Рынок находится в центре города. На рынке много маленьких закусочных и ресторанчиков. Те из них, которые расположены на четной стороне улицы Агрипас, смотрят прямо на индустриальный мусорный ящик, в который сваливают весь негодный товар с рынка. Тут же бегают голодные иерусалимские кошки. Если бы это все из окна своего венского кафе смог увидеть Герцль! А как бы ему понравились сусальные портреты любавичского ребе [305] , которыми обклеен весь Иерусалим? Кстати, сам любавичский ребе никогда на Святой земле не был.

Рядом с моим домом, позади автобусной остановки, – большой промтоварный магазин. Теперь на этой остановке постоянно останавливаются для разгрузки грузовики с товарами. Чтобы увидеть приближающийся автобус, надо выбегать на проезжую часть. Остановится автобус впереди, сзади или сбоку разгрузки, угадать невозможно. Здесь каждый делает все так, как ему одному удобно, не обращая внимания, насколько это неудобно другим. С момента основания Израиля в автомобильных катастрофах погибло значительно больше людей, чем во всех войнах и терактах.

 

 

* * *

 

С сыном я разговариваю по‑русски, с его женой по‑английски, а с внуками почти не разговариваю, так как ни русского, ни английского они не знают. (Правда, за те годы, что я здесь, две внучки понемногу заговорили по‑английски.)

Раньше я регулярно ездила к сыну и его семье по пятницам. По пятницам у моего сына выходной день. Сидеть в автобусе я всегда была обязана на задних местах. Передние – для мужчин.

Автобус идет в религиозный район. Роза Паркс (1913–2005) переворачивается в гробу. (Это та афроамериканка, которая не уступила место в автобусе белому человеку в 1955 году, и с этого началась правовая революция в Америке).

Не так давно семья сына переехала значительно дальше от Иерусалима. Теперь я могу приезжать к нему только 2–3 раза в год, так как в пятницу автобусное движение прекращается рано, и я не успеваю обернуться туда и обратно. Перед субботой прекращается любая трудовая деятельность в этом государстве. Иногда это продолжается 2–3 дня – праздники соединяются с субботой. Есть праздники нерелигиозного характера или полупраздни‑ки, тогда автобусы ходят.

Поселок расположен крайне неудобно, за «зеленой чертой» [306] , на оккупированной территории, и добраться до него сложно, а я делаюсь старше и старше.

Мои три двоюродные бабушки (родные сестры между собой) в 1933 году во время всеобщей паспортизации выбрали себе три разные национальности: старшая Полина, жившая в Одессе, записалась еврейкой, средняя Татьяна, жившая также в Одессе, записалась украинкой, а младшая Мария, жившая в пригороде Москвы, записалась русской. Так за тридцать лет до знаменитой речи Мартина Лютера Кинга (1963 год) они пришли к тому же выводу, что и он: человека надо принимать за «содержание его характера», а не за внешность. Я родилась в 1936 году, и у меня во всех документах было написано: еврейка. Я никогда не могла понять почему. По «содержанию своего характера» я не была еврейкой и таковой себя никогда не чувствовала.

Я уехала из СССР потому, что во всех документах я должна была писать «еврейка», уехала потому, что никогда ни на что, даже на самое необходимое, не хватало денег; уехала потому, что очень хотела высунуть голову за железный занавес и посмотреть, что за ним делается.

В Америке еврей – религия. При заполнении анкеты на выезд в Израиль я должна была ответить на вопросы, к какой синагоге принадлежу. А ни к какой. Ни к какой синагоге не принадлежу, и все.

К какой сионистской организации принадлежу. Не сионист я, не сионист, и все тут. Знание иврита – 0,00000.

Разрешение на въезд в Израиль я получила потому, что в метрике, выданной Бауманским районом Москвы в 1936 году, написано, что мать моя – еврейка. В синагогу она тоже не ходила, сионисткой не была, и в этом ее даже не обвиняли. Ни идиша, ни иврита она не знала.

То, что я еду в Израиль только потому, что там живет мой единственный сын, никого не интересовало.

И вот я в Израиле. Я – американская гражданка и постоянный житель Государства Израиль. Мой родной язык – русский. Это мой родной и великий русский язык.

В Америке мне все или почти все нравилось… Там можно было все доказать: неприятности с государственной пенсией, проблемы с местными законами, все это я могла достаточно легко решить. Приветливая обстановка, доверие к людям.

Здесь мне все не нравится: хмурые лица, грубость. Слово «Извините» можно услышать очень редко. И доказывать никому ничего не советую: легче получить инфаркт, чем что‑то доказать. Проверила на себе. Иврит я начала учить, но мне этот язык очень не понравился, и буквы различать очень трудно. Не доучившись семестр, я бросила ходить на занятия. Вместе со мной бросил занятия недавно приехавший из Санкт‑Петербурга «новый репатриант» [307] . Мы – товарищи по несчастью. У него тоже единственный сын вернулся к вере отцов. Это очень трудно пережить, когда такое случается – вырастает стена между людьми.

В ульпане [308] в группе в основном были религиозные пенсионеры, так же как и я, приехавшие к детям и внукам.

Нерелигиозному человеку не дадут снять квартиру в израильском религиозном поселении. Это противозаконно, но с этим никто не хочет связываться. Там можно смотреть только местное телевидение, но лучше вообще не иметь телевизора. Мой сын и сын моего товарища по несчастью телевизоров не имеют. Телевизор может дать детям понимание того, что на земле есть что‑то более интересное, чем то, что этим детям дают, а этого допустить никак нельзя.

Сын делал ремонт в квартире, которую они должны были освободить, и они все приехали на субботу ко мне, так как они не могли находиться в свежевыкрашенной квартире. Так я в их присутствии не могла отвечать на телефонные звонки – суббота.

Толя Азарх из Москвы перебрался в Кирьят‑Арбу [309] . Он возмущался тем, что из России выпроводили каких‑то раввинов. Я сказала: «Правильно сделали». – «Как ты можешь так говорить, как ты можешь!» – «А вот когда ваш единственный ребенок перейдет в веру отцов, вы заговорите так же». Тут как‑то по телевизору показывали и рассказывали две разные истории. Показывали расцарапанную женщину, которая в субботу вышла из дома с собакой на поводке и с фотоаппаратом. В субботу это не разрешено, и религиозные напали на нее. Свои увидели и услышали и отбили ее.

Еще рассказывали о кошерном мясе. В процессе подготовки и перевозки мясо теряет в весе до 10 %, поэтому эти 10 % можно добавлять в виде воды. Добавляют больше чем 10 %, а чтобы удержать эту воду в мясе, добавляют химикаты, а чтобы анализы не показали уменьшения количества белков, в мясо добавляют желатин, который тоже является белком.

Толи Азарха уже нет. Его хоронили по обряду, по которому я не хочу быть похоронена.

Мой товарищ по несчастью живет в религиозном поселке на территориях. Он старается почаще приезжать в Иерусалим, который он видит с холмов своего поселка. Иерусалим с высоты очень красив, но только с высоты. В городе все время что‑то перестраивается, и арабы‑рабочие пилят местный камень без всяких предохранительных масок. Каменная пыль стоит столбом, и они ею дышат. Мы гуляем по городу, который мы оба не любим. После Нью‑Йорка и Петербурга очень трудно любить Иерусалим. Идет постоянный отток населения из города, и это видно по закрытым и заброшенным магазинам в центре. Особенно непригляден город в субботу: нет пестрой толпы, витрины зарешечены, и по городу бродят какие‑то странные личности, которые в обычные дни незаметны.

Полиции нет. С полицией у русскоязычного населения очень сложные отношения.

Итак, мы ходим по городу, потом приходим ко мне. Выпиваем и закусываем, потом он идет спать в крохотную спальню на мою кровать, а я устраиваюсь на диване в большой темноватой комнате (по‑моему, здесь это называется салон). Потом мы пьем кофе, и я провожаю его до автобуса.

Разваливающийся диван в моем салоне принадлежал когда‑то покойной свекрови моей квартирной хозяйки. Фамилия этой свекрови обозначена на табличке на входной двери квартиры, в которой я живу. Я охотно установила бы здесь табличку с моей фамилией, но не влезать же со своим уставом…

После того как вышла из печати «Милая моя Ресничка» и дошла до моей родни, мне позвонила тетя Мила (1915 года рождения) – дочь дяди Илюши, дедушкиного брата, того самого, который хотел увезти родню в Америку. Она сказала: «Твой отец был очень хороший человек». Ее мнение основано только на прочтении книги. Потом она рассказала историю о том, как она с ее мамой пришли «знакомиться» со мной, когда меня только принесли домой, и как в это время на имя моей матери пришла поздравительная телеграмма. Я попросила тетю Милу записать рассказ и прислать мне. Вот ее письмо от 30 января 2007 года: «Жаркий день [1936 г.]. Мы с мамой едем от Красных Ворот на Маросейку. Там, в доме № 13, девочка Юлька. Она совсем недавно родилась, и мы едем на нее посмотреть.

Юлька – дочь Гиты, а Гита – дочь тети Розы и дяди Миши. Кроме нас с мамой, в гостях – подруга Гиты. Оживленно беседуем в большой комнате, очень светлой и хорошо убранной.

Гита выносит Юльку: в пикейном пакете красивое маленькое личико. А голос! – чистый и звонкий, очень громкий. Чего‑то она требует… Наши удивленные возгласы прерывает почтальон: телеграмма для Генриетты Михайловны.

Гита быстро пробегает глазами текст и говорит нам:

– Муж поздравляет меня с рождением дочери [310] .

Тетя Роза вертит в руках телеграмму и говорит, глядя

на Гиту:

– Но это не тебе, ведь подпись Серегин.

Разгневанно вступает в разговор подруга Гиты:

– Ну и что? Мало ли как врет почта, иногда и понять ничего нельзя, а здесь почти правильно: Сергей – Серегин.

Все согласились с этим доводом, даже тетя Роза. Гита умеренно весело, просто и приветливо сказала:

– Телеграмма, конечно, мне: имя и отчество мои, и текст вполне подходит.

Откуда телеграмма, из Красноярска? – этого никто не спросил».

Далее мне позвонила другая моя тетя, дочь самого младшего дедушкиного брата Ефима. Разница в возрасте между братьями – двадцать два года, поэтому разница в возрасте между мной и тетей всего полтора месяца. Она рассказала, что на Маросейке, 13, где она тоже жила и дольше, чем мы, при входе во двор, где мы играли в детстве, жильцы дома на собранные ими деньги повесили мемориальные доски. Одним из «невернувшихся» был еврейский поэт Лев Квитко, участвовавший в Еврейском антифашистском комитете. Он жил под нами. Его стихи (в переводе на русский) в мое время были известны всем детям: «Климу Ворошилову письмо я написал». Далее идут строчки о том, что, если старший брат писавшего погибнет в бою, младший брат (автор) пойдет на его место. Были еще очень милые стихи про поросят, которых детям так и не удалось увидеть.

Квитко расстреляли в 1952 году.

Мой сын, после того как отслужил в армии, работал в Израиле на самых разнообразных физических работах. Последние годы работает сварщиком. Сейчас, став дедом и почти достигнув пятидесяти лет, на радость родителям пошел учиться в местный колледж, которому недавно присвоили статус университета. Декларация независимости определила Израиль как еврейское демократическое государство. Мы с сыном живем в разных государствах: он – только в еврейском, а я – только в демократическом.

Я считаю сына последним представителем нашей, когда‑то большой, семьи. Он последний, кто знает и помнит, кто такие Толстой и Чехов, из‑за которых его прабабки не хотели покидать Россию. (Кстати, собрания сочинений и того и другого я не раз видела около помоек, где в Израиле принято складывать вещи, ставшие ненужными. Старики вымирают, и читать некому.) Все шестеро детей моего сына и внуки, нынешние и будущие, уже никакого отношения к моей семье не имеют. Это представители йеменско‑израильской цивилизации, это другой мир, входить в который я не могу и не хочу.

За те шесть лет, которые я прожила в Израиле, семья моего сына обогатилась четырьмя новыми отпрысками [311] .

То, что я стала прабабушкой, не очень взволновало меня, а то, что мой сын – уже дед, кажется мне совершенно невероятным.

В религиозных семьях вступают в браки рано, и эту позицию поддерживает руководство общины. То, что молодые родители, не успевшие получить никаких профессиональных навыков, будут барахтаться на грани нищеты, – все это очень даже на руку местному религиозному руководству, ибо зависимость делает людей покладистыми. Два моих старших внука обзавелись семьями и стали отцами, когда одному исполнилось двадцать, а другому – девятнадцать лет. Сейчас они в армии. Что они будут делать после армейской службы? Надо принять во внимание, что религиозные школы дают очень мало знаний по физике, математике, английскому языку. Старшая внучка тоже вышла замуж в восемнадцать лет и стала матерью. Но она поступила в вечерний колледж.

 

Религиозное население страны растет очень быстро и через некоторое время может догнать по количеству нерелигиозную часть. Взаимоотношения между двумя этими группами населения очень натянутые. В каком‑то журнале я прочла, что мир с арабами может быть достигнут, а мир между нерелигиозными и религиозными невозможен. Война уже ведется. Ультраортодоксы выходят на улицы и устраивают демонстрации протеста, например против археологических раскопок. Недавно сорвали строительство нового кинотеатра в Иерусалиме. Бороться с ними невозможно, их много, и они очень хорошо организованы.

Религиозные имеют массу различных социальных привилегий, оплачиваемых в основном нерелигиозной частью населения.

Израиль очень напоминает мне СССР моего времени: здесь, как и там, мне пытаются вдолбить в голову что‑то, с чем я никак не могла и не могу согласиться.

 

Либерия

 

Сионистский эксперимент напоминает мне историю государства Либерия. Либерия была основана в 1820 году освобожденными американскими рабами, которые мечтали вернуться на свою историческую родину, где они никогда не смешаются с белыми. Эти замыслы поддержал президент США Джеймс Монро (1758–1831). Бывшие рабы называли Африку обетованной страной. Они не интегрировались в местное африканское общество, а создали свою республику по образцу Соединенных Штатов. Столица страны, Монровия, названа в честь президента Монро. Название республики – от латинского слова «свободный».

Вовлечение аборигенов в политическую жизнь шло трудно, между вновь прибывшим меньшинством и местными уроженцами царили недоверие и жестокость. Значительная часть приехавших после Гражданской войны 1861–1864 годов и их потомков вернулась обратно в США.

К концу XX века только 5 % населения составляли потомки бывших рабов. Они являлись элитой государства. Почти исключительно из этой среды были все чиновники и специалисты. Многолетний президент страны Вильям Табмен (1895–1971, правил с 1944 и до смерти) приложил большие усилия для интеграции коренного населения в политическую и культурную жизнь страны. Возможно, его реформы оказались чересчур поспешны.

40 % населения составляли христиане, 20 % мусульмане, остальные 40 % принадлежали к разным конфессиям, в подавляющем большинстве языческим. Официальный язык Либерии – английский.

В 1989–1999 годах в два этапа прошла чрезвычайно кровавая гражданская война, сопровождавшаяся грабежами и разрухой. После гражданской войны «американо‑африканцев» в стране практически не осталось.

 

 

* * *

 

В 1963 году губернатор Алабамы (южный, бывший рабовладельческий штат) в инаугурационной речи сказал: «Сегрегация сегодня, сегрегация завтра, сегрегация навсегда!» Вскоре ему пришлось изменить свое мнение.

В 2008 году был избран 44‑й президент Соединенных Штатов, рожденный в 1961 году. Его имя – Барак Хусейн Обама. О его бабушках – белой и черной – знает весь мир. Русскоязычная пресса Израиля не скрывает неприязни к нему. Многие высказывания о нем носят откровенно расистский характер.

1 сентября 2009 года в одном из городов Израиля, Петах‑Тикве, дети из Эфиопии не могли пойти в школу, потому что ни одна школа их не принимала. Дело начало сдвигаться с места, только когда вмешался министр просвещения. Я вспомнила, как, живя в США в начале 1980‑х годов, не отрываясь смотрела по телевизору, как привозят эфиопских евреев в Израиль. Перевезти людей надо было как можно быстрее из‑за военных действий в соседнем Судане. Показывали, как их загружали в самолеты. Эфиопы весили очень мало, не более 60 килограммов каждый. За время перелета родилось несколько детей. У нас собирали деньги в помощь прилетающим. Я выслала 300 долларов.

Теперь они здесь, и все было бы хорошо, да кормильцы семей не могли найти работу, так как то, что они делали у себя на родине, здесь не существует. Работать пошли жены – убирать и чистить. Дети остались без присмотра со всеми вытекающими последствиями. Кое‑кто из детей все‑таки успешно учится и заканчивает колледжи, но на работу устроиться трудно из‑за цвета кожи («пятый пункт» по‑израильски). Я видела по телевизору, как один из них кричал: «Зачем вы нас сюда привезли?»

А в местной газете появилась шутка: «Петах‑Тиква. Городские власти объяснили, что не принимали эфиопских детей в школы из опасения, что опять вырастет солнце русской поэзии».

В ульпане вместе со мной обучался ивриту некий англичанин – христианский проповедник. Услышав однажды от меня критический пассаж об Израиле, он потратил немало стараний, чтобы убедить меня в особой миссии богоизбранного народа и его больших достоинствах. Но в другой раз, когда его дочь не приняли в школу, которую он для нее выбрал, из‑за того, что она не еврейка, – проповедник был в ярости. «В Британии о такой дискриминации никто и подумать не посмел бы!» – повторял он. «Вы не в Британии, – ответила я. – Вы в еврейском демократическом государстве. В этом государстве разные законы о выплате алиментов: одни для евреев, другие для неевреев (гоев)».

В Израиле никак не могут провести закон о пересадке яйцеклетки от одной женщины к другой при бесплодии. Для этого приходится ехать за границу, например в Румынию. Причина – позиция ультрарелигиозных лидеров. Они могут допустить пересадку только для двух женщин одного вероисповедания.

В СССР многие годы были запрещены браки советских граждан с иностранцами. Приблизительно что‑то в этом роде существует и в Израиле. Пришлось создать даже специальное общество помощи смешанным семьям. Смешанная семья – это когда один из супругов еврей, а другой нет. Когда оба супруга неевреи – например, китаец и украинка, – это в Израиле не смешанная семья. 97 000 детей – репатриантов из бывшего СССР, живущих в Израиле, не имеют определенного этнорелигиозного статуса. Когда они вырастут, у них будут проблемы с заключением брака.

Особая ситуация возникает, если с нееврейским супругом приезжают его дети от предыдущих браков. Такие дети подлежат высылке из Израиля, когда им исполняется 18 лет [312] . Все русскоязычные газеты заполнены адвокатскими объявлениями, обещающими помощь при решении этих и других всевозможных вопросов, связанных с борьбой еврейского государства с нееврейскими гражданами этого государства.

Супруги, прожившие многие годы вместе, не могут быть похоронены на одном кладбище (или в одной могиле), если один из них нееврей. Таковы законы.

Местное русскоговорящее радио, которое я обычно слушаю по утрам, часто повествует о разных инцидентах, происходящих на территориях между поселенцами и арабами. Всегда виноваты арабы. Но однажды говорилось о студентах иешивы, которые оскорбляли монашек, плевали в их сторону, выкрикивали разные гадости и подбрасывали в монастырь дохлых кошек. Администрация монастыря официальных жалоб не подавала, не желая осложнять отношения с израильскими властями. А местная газета откликнулась на происходящее такой заметкой в разделе юмора: «Неизвестные вандалы осквернили препохабными надписями Троицкий собор в Иерусалиме. Полиция решила во что бы то ни стало не задерживать вандалов, чтобы их мечта стать известными вовек не осуществилась».

Меня же во всем этом интересует, откуда эти ученики иешивы брали дохлых кошек. Живых кошек в Иерусалиме множество, а с мертвыми я никогда не сталкивалась.

 

 

* * *

 

По поводу кошек – у меня их две, большая и маленькая. Большую кошку я взяла с разрешения квартирной хозяйки при вселении в эту квартиру. Я тогда стала скатываться в депрессию и завела котенка – решила, что это поможет. Сейчас это большая ласковая кошка, согласная спать со мной под одеялом, это очень приятно.

Года через два я подобрала котенка в сквере, где я кормлю городских бездомных кошек. Крохотного котенка туда кто‑то подбросил. Я выкормила эту находку и теперь терплю. По ночам она царапает все дверцы кухонного шкафа, пытаясь их открыть. Кошки днем спят вместе, а когда не спят – дерутся.

Кормежку уличных кошек мне давно бы надо прекратить, она стоит совсем не дешево. Промчавшийся по миру кризис здорово ударил меня по карману. Но кошки дожидаются меня и, увидев, бегут навстречу. Я не могу разочаровать их.

Иногда какая‑то из этих кошек исчезает навсегда без видимых причин. Не виновны ли в этом ученики иешивы?

Недавно на рынке в Иерусалиме, в ходе дискуссии по поводу небольшой торговой операции, хозяин кондитерской лавочки толкнул меня в спину и крикнул: «Убирайся в свою Россию!» Более тридцати лет назад в сходных обстоятельствах мне советовали убираться в свой Израиль. А я уехала в Америку.

Америка уходит все дальше и дальше от меня. Новости уже не так интересны, как прежде. Многие события уже непонятны. И только американские фильмы волнуют, как раньше. Зато Россия стала гораздо ближе – не столько географически, сколько просто по‑человечески. Русскоговорящих здесь куда больше, чем в Америке. Потому больше русскоязычных газет и журналов, книг и телепрограмм.

Только Израиль остался так же далек, как и был, хотя я здесь живу уже шесть лет. Если бы я жила не в Иерусалиме, а, допустим, в Тель‑Авиве, может быть, я не была бы столь привередлива. Многие не хотят жить в Иерусалиме из‑за его особенностей. Но я обречена жить именно здесь, потому что вокруг Иерусалима вертится жизнь сына и его отпрысков. В Тель‑Авив они ездить не любят. А сюда ко мне приходят все шесть внуков и четыре правнука.

Я всегда храню дома запас кошерной еды (другую они не едят, даже хлеб), бумажные тарелки и пластмассовые ложки‑вилки. Из моей посуды они есть не станут – некошерная.

По четвергам приезжает сын часа на полтора. Я кормлю его, и мы смотрим новости на русском. Иногда он укладывается на диван. Как‑то он задремал, и черная кипа [313] , которую он постоянно носит, соскользнула с его головы. И я с некоторым удивлением увидела, что у него очень большие залысины.

Здесь никто не верит ни в какой мир. Жизнь трудна, и облегчения не видно.

У меня есть еще немало замечаний к «исторической родине». Но лучше поставить здесь точку. Мне предстоит жить и умирать в этой стране. Да и рассориться с сыном вовсе в мои планы не входит. «Дедушка Ленин» и дедушка Троцкий сделали революцию, и нас понесло по свету в поисках лучшей доли…

 

Заключение. От редактора

 

Имя Льва Троцкого – незаурядного публициста, организатора большевистского переворота в Петрограде, вождя Красной армии и, наконец, после ухода Ленина, главного соперника и врага Иосифа Сталина – широко известно в мире. Его идейным взглядам, политической эволюции, военному и организаторскому искусству, блестящему ораторскому таланту, феерически яркой судьбе и творческому наследию посвящено много книг, мемуарных текстов, тысячи статей на разных языках. Эмоциональный фон всей этой литературы поразительно многообразен – от восторженного поклонения до полыхающей ненависти.

Уверен, что дорогу к широкой аудитории найдет и этот сборник документов и материалов, составленный уцелевшей в годы террора внучкой легендарного политика Юлией Аксельрод. Очень далекая от идейных поисков и честолюбивых устремлений деда, Юлия Сергеевна сосредоточила внимание на трагической семейной саге. Родительский дом Льва Давидовича [314] , история двух его браков, рано оборвавшиеся жизненные пути четырех детей, судьбы внуков – в центре повествования. Сохранившиеся воспоминания самого Троцкого, его второй жены Натальи Ивановны Седовой (бабушки Юлии по отцу), письма и телеграммы членов и друзей семьи приведены в хронологическом порядке. В представленные тексты не вошли фрагменты, посвященные политическим программам, внутрипартийным и межпартийным разногласиям и идеологическим вопросам. Зато можно получить представление о взаимоотношениях, быте и досуге семьи революционера, потом руководителя государства, а затем и жертвы созданного революцией режима.

Химик по образованию (то есть человек науки), Юлия Аксельрод проявляет, насколько это возможно, объективный подход, воспроизводя документы без искажений (если не считать искажением изъятие политических текстов). Документы снабжены, помимо комментариев, редакционных или взятых из публиковавшихся источников, личными комментариями составителя (они выделены курсивом). Личное измерение придают и «Записки последних лет» самой Юлии Аксельрод – впрочем, она имеет на них полное право в качестве «члена семьи врага народа».

Представленная книга – не первый вклад Юлии Сергеевны в «троцкиану». Она сохранила и опубликовала спасенные ее матерью от бдительного ока советских карательных органов письма отца. Книга «Сергей Седов. Письма к Ресничке» вышла в свет в Санкт‑Петербурге в 2006 году. Но только настоящий сборник дает масштабную картину жизни нескольких поколений семьи революционера.

 

Использованная литература

 

1. Пасюта А. Земляки Троцкого: Проклятие его золота убило наших селян. Опубл. на сайте «Сегодня», 1.12.2009 // www.segodnya.ua/

2. Троцкий Л. Моя жизнь: В 2 т. М., 1994; первое издание – Берлин, 1930.

3. Фрезинский Б.Я. Предисловие к публикации: письма Л. Соколовской и A.A. Иоффе Л.Д. Троцкому // Диаспора. № 6. Париж; СПб., 2004.

4. Victor Serge and Natalia Sedova‑Trotsky. The Life and Death of Leon Trotsky, Basic Books, Inc. Publishers, N. Y.; originally published in france under the title Vie et mort de Leon Trotsky (AMIOTDUMONT, 1951).

5. Иоффе H. Время назад. Моя жизнь, моя судьба, моя эпоха. М., 1992.

6. Волкогонов Д. Троцкий. Политический портрет. Кн. 1. М., 1997.

7. Савченко В. Отступник. Драма Федора Раскольникова. М., 2001.

8. Смирнов Д, к. и. н. Она спасала буржуйское добро // Уральский курьер. 2002. № 62. 2 апр.

9. Волков В. Женщина в русской революции. Письма Натальи Седовой к Льву Троцкому. Опубл. 10.6.2003 на Мировом социалистическом веб‑сайте: http://www.wsws.org/ru/2003/jun2003/ sedo‑j 10. shtml

10. Финкельштейн В. Первая защитница российских памятников // Вече Твери. 2008. 1 февр. Опубл. на //www.veche. tver.ru/

11. Троцкий Л. Дневники и письма / Под ред. Ю.Г. Фельштинского. М., 1994.

12. Рунин Б. Мое окружение: записки случайно уцелевшего. М., 1995.

13. Троцкий Л.Д. Архив: В 9 т. Т. 2. Телеграммы. 1928. Т. 6. Из писем Л.Д. Троцкого Л.Л. Седову / Ред. – сост. Ю.Г. Фельштинский. 1928. Интернет‑издание на сайте: http://www.ruslib.org/

14. Троцкий Л. Письма из ссылки. 1928. М., 1995.

15. Травинский Я. Письма Троцкого продолжают приходить. Опубл. на сайте «Новости СПб‑Фонтанка». 2001. 16 апр. (http:// old.fontanka.ru/2001/04/16/64250/)

16. Glotzer A. Trotsky: Memoir and Critique. Prometheus Books, Buffalo, N. Y., 1989.

17. Седов С. «Милая моя Ресничка!..» Письма из ссылки. СПб., 2006.

18. Троцкий Л. Лев Седов: сын, друг, борец // Бюллетень оппозиции. Париж, 1938. № 64.

19. Николаевский Б.И. Письма к А.М. Бургиной [Февраль 1933 г.]. Опубл. на сайте: http://lib.ru/TROCKIJ//dnewniki.txt_ Piece40.14

20. Ричардс П. Встреча с сыном Троцкого // Четвертый Интернационал. Лето 1960. № 10. (Richards P. A meeting with Trotsky’s son // The 4th International. 1960. № 10).

21. Бергер И. Крушение поколения. Воспоминания / Пер. с англ. Я. Бергера. Рим, 1973.

22. Яковлев А. Омут памяти. М., 2000.

23. Роговин В. Была ли альтернатива? Т. 6. Мировая революция и мировая война. М., 1998.

24. Улановская НУлановская М. История одной семьи. СПб., 2005.

25. Верхолаз Н. Внучка Троцкого // Еврейский камертон. 2003. 10 апреля.

26. Шаус Я. Красная дактилоскопия на голубом экране // Вести. Тель‑Авив, 2009. 27 августа.

27. Либов Л. Мемуары. Эссе‑реквием «Плачь, сердце, плачь!». 2‑я кн. Сталин, Троцкий и я // Урал. 2004. № 10.

28. Дойчер И. Троцкий в изгнании: Пер. с англ. М., 1990.

 

Примечания

1

Воспоминания земляков, как обычно в таких случаях, носят характер легенды. (Примеч. ред.)

2

Сопилка – дудочка (укр .).

3

Синагоги в Яновке не было и не могло быть. Для устройства синагоги необходимо постоянное присутствие в населенном пункте не менее десяти взрослых мужчин‑евреев (миньян). Л. Троцкий сообщает, что «в большие праздники родители ездили в колонию в синагогу» (см. ниже). (Примеч. ред.)

4

По‑русски. Еврейскому чтению он, как было принято, обучался в детстве. (Примеч. ред.)

5

В царствование Екатерины II в Новороссии были организованы еврейские сельскохозяйственные колонии, в каком‑то виде просуществовавшие до Второй мировой войны. Здесь, вероятно, речь идет о колонии Излучистой (ныне с. Лошкаревка Никопольского р‑на Днепропетровской обл.). (Примеч. ред.)

6

М.Ф. Шпенцер – одесский кузен Троцкого по материнской линии. (Примеч. ред.)

7

В украинском (но не в еврейском) семейном быту к родителям обращаются на «вы». (Примеч. ред.)

8

При всем том в начале 1917 г. Троцкий читал по‑немецки доклады в Нью‑Йорке. См. ниже. (Примеч. ред.)

9

A.Л. Соколовская (1872–1938?) – первая жена ЛД. (Примеч. авт.) Вслед за И. Седовой Ю. Аскельрод именует своего деда ЛД. (Примеч. ред.)

10

Иоффе A.A. (1883–1927) – революционер, затем советский дипломат (о нем ниже).

11

Родители были против женитьбы ЛД на Соколовской, так как Соколовская была значительно старше его и из бедной семьи.

12

Неустановленное лицо.

13

Аксельрод П.Б. (1850–1928) – русский марксист, с 1903 г. – меньшевик. Однофамилец составителя книги. (Примеч. ред.)

14

Конспиративная кличка Г.М. Кржижановского (1872–1959), социал‑демократа, впоследствии хозяйственного деятеля Советского Союза. (Примеч. ред.)

15

Засулич В.И. (1849–1919) – русская революционерка, террористка, с 1903 г. – меньшевичка. (Примеч. ред.)

16

Мартов Л. (Ю.О. Цедербаум; 1873–1923) – русский социал‑демократ, меньшевик. (Примеч. ред.)

17

Вероятно, рукопись воспоминаний Н. Седовой, которую цитирует здесь Л. Троцкий, была одним из источников книги Н. Седовой и В. Сержа (см. ниже). (Примеч. ред.)

18

Здесь и далее блоки текста, выделенные курсивом, принадлежат автору. Речь идет о II съезде РСДРП. (Примеч. ред.)

19

Речь идет о II съезде РСДРП. ( Примеч. ред. )

20

Парвус (Александр Гельфанд, 1869–1924) – деятель русского и германского революционных движений. (Примеч. ред.)

21

Адлер В. (1852–1918) – лидер Австрийской социал‑демократической партии и международного рабочего движения.

22

В Твери Н. Седова пробыла очень недолго. (Примеч. авт.)

23

Дейч Л. Г. (1855–1941) – деятель революционного движения в России.

24

«Россия в революции» (нем.).

25

У кого оставила Наталья Леву? У своих родителей, о которых она совершенно ничего не пишет? У партийных товарищей? (Примеч. авт.)

26

Иоффе H.A. (1906–1999) – дочь A.A. Иоффе (см. выше).

27

Скобелев М.И. (1885–1938) – юрист, меньшевик, впоследствии министр в правительстве Керенского.

28

Газета «Киевская мысль» выходила с 1906 по 1918 г. По свидетельству Троцкого, «Киевская мысль» «была самой распространенной на юге радикальной газетой с марксистской окраской» (Моя жизнь. С. 225). В ней он в 1912–1913 гг. печатался под псевдонимом Антид Ото.

29

Как вспоминает сам Троцкий, этот литературный псевдоним был выбран им в 1900 г. в Усть‑Куте так: он раскрыл наобум итальянско‑русский словарь, увидел слово antidoto («противоядие») и сделал из него Антида Ото.

30

Неустановленное лицо.

31

«Луч» – ежедневная меньшевистская газета.

32

Гильфердинг Рудольф (1877–1941) – один из лидеров австрийской и германской социал‑демократии и II Интернационала; автор знаменитой книги «Финансовый капитал. Новейшая фаза в развитии капитализма» (Берлин, 1910; рус. пер.: М., 1912). Троцкий писал о нем без пиетета.

33

Нина находилась тогда не с матерью, а, скорее всего, у ее родителей. (Примеч. авт.)

34

Вероятно, Зина долгое время жила в Яновке у отца ЛД (его мать умерла в 1910‑м). ( Примеч. авт. )

35

Родители ЛД не раз привозили Зину к нему в Вену. ( Примеч. авт. )

36

Иоффе A.A.

37

Фраза подчеркнута Троцким красным карандашом. Видимо, речь идет о предложении для Соколовской работать в организуемом Троцким журнале «Борьба», издание которого готовилось в Петербурге.

38

Причиной задержки, скорее всего, служило отсутствие документов, необходимых евреям для проживания в столице империи. (За пределами «черты оседлости» могли проживать только купцы первой и второй гильдии, люди с высшим образованием, а также ремесленники.)

39

Илья Львович Соколовский (1875 – после 1956) – младший брат Соколовской, журналист, печатавшийся в то время в «Одесских новостях» под псевдонимом Седой. В 1930‑х арестован и осужден, но расстрелян не был и в годы оттепели вышел на свободу, после чего его след затерялся (сообщено одесским журналистом, историком литературы и краеведом Е.М. Голубовским). Письмо послано с оказией, поскольку И.Л. Соколовский из Одессы отправлялся в Вену.

40

Подчеркнуто Троцким синим карандашом.

41

Подруга Соколовской, жившая в Петербурге.

42

В № 7–8 «Борьбы» (вышел 6 июля 1914 г.) сообщалось, что «целый ряд фракционных изданий, обменивающихся объявлениями с буржуазной печатью, отказывается помещать объявления «Борьбы» – потому что наш журнал есть орган борьбы за единство» (с. 2).

43

Подчеркнуто Троцким синим карандашом; им же поставлены два восклицательных знака.

44

Подчеркнуто Троцким синим карандашом.

45

Неточно приведенная заглавная строка стихотворения (1866) Ф.И. Тютчева.

46

Зина, видимо, жила у отца Троцкого, а не с матерью в Одессе, как Нина. (Примеч. авт.)

47

Видимо, речь идет о направлении A.Л. Соколовской по окончании срока ее ссылки в Петербург (возможно, в связи с планировавшимся изданием в Петербурге журнала Троцкого «Борьба»); «вы» здесь несомненно множественного лица – то есть речь идет о нескольких людях, причастных к этому проекту.

48

Речь идет о попытке Соколовской восстановить утраченный ею диплом акушерки (получен в Одессе); такой диплом давал бы ей право на жительство в столице.

49

А. Соколовская с дочерьми оказалась в Петрограде, но когда и как – нам неизвестно. Возможно, это связано с практической отменой «черты оседлости» в годы Первой мировой войны. (Примеч. авт.)

50

Смерть сербам (дословно: Все сербы должны умереть) (нем.)

51

Да здравствует Сербия! (нем.)

52

Гейер – в то время шеф политической полиции Австро‑Венгрии.

53

Масарик Т. (1850–1937) – чешский философ и политик либерального направления; в 1918–1935 гг. президент Чехословакии.

54

Король Испании Альфонсо XIII (1886–1941) был свергнут в 1931 г.

55

Для самого Сережи Седова приезд в Россию не был возвращением: он раньше там не жил, родился в дер. Хюттельдорф под Веной. (Примеч. авт.)

56

А. Серебровский позднее санкционировал прием ссыльного С. Седова на работу в Красноярске и заплатил за это жизнью (см. ниже). (Примеч. авт.)

57

Имеется в виду содержание под стражей в Канаде при переезде из США в Россию. (Примеч. авт.)

58

Здесь: кружит голову.

59

Народный взгляд на взаимоотношения ЛД и Ленина можно оценить по частушке того времени:

Ленин Троцкому сказал:

«Я мешок муки достал!

Мне кулич, тебе маца».

Ламца‑дрица, лам‑ца‑ца!

 

Мацу ЛД ел только в раннем детстве. Но частушка, при всей примитивности, верно отражает реалии поры «военного коммунизма»: а) экономические взаимосвязи («достал» и распределяю); б) дружбу персонажей. (Примеч. авт.)

60

Яков Джугашвили (1907–1943).

61

Эфрос Абрам (1888–1954) – искусствовед, художественный критик, переводчик и поэт.

62

В каком году Нина и Зина перебрались в Москву? Наталья не в ладах с хронологией. В книге «Жизнь и смерть Льва Троцкого» есть хронологические ошибки. (Примеч. авт.)

63

Гусев С.И. (Я.Д. Драбкин, 1874–1933) – большевик с 1903 г., советский партийный деятель.

64

Раскольников Ф.Ф. (1892–1939) – русский социал‑демократ, военный деятель большевистского переворота, советский дипломат. Беллетризированная биография не противоречит историческим источникам.

65

В книге В. Савченко помимо беллетризированного текста, приведены подлинные письма Ф. Раскольникова. В приведенном здесь письме речь идет о кратком военно‑полевом романе между Троцким и Ларисой Рейснер, в то время женой Ф. Раскольникова.

66

Этот беллетризированный отрывок достаточно верно отражает события Гражданской войны и не противоречит историческим источникам.

67

В 1922–1923 гг., так же как и в 1925–1926 гг., события жизни Троцкого были связаны главным образом с политическими разногласиями и интригами и в настоящем сборнике не отражаются. (Примеч. ред.)

68

Р у н и н Б. (Рубинштейн, 1912–1994) – родной брат матери Юлии Аксельрод. Этот и другие отрывки из его мемуаров выпадают из жанра семейной саги, но являются выразительными памятниками эпохи.

69

Белобородов А.Г. (Янкель Исидорович Вайсбарт, 1891–1938) – советский государственный и партийный деятель.

70

Раковский Х.Г. (1873–1941) – по происхождению болгарин, русский социал‑демократ, советский государственный деятель.

71

Жена А.Г. Белобородова.

72

Жена A.A. Иоффе.

73

Украинизм.

74

н е в ельсон Ман Самсонович (7–1937), в 1927 г. исключен из партии, сослан, впоследствии расстрелян.

75

Малютки – 7‑летний Лева (его судьба оказалась трагичной, см. ниже отрывок из очерка Л. Либова) и 3‑летняя Волина (ее судьба прослеживается только до 1935 г.). (Примеч. авт.)

76

В другом месте письма сказано, что письмо от Нины получено

1 июня. Нина была еще жива, когда ЛД писал это письмо. (Примеч. авт.)

77

ЛД был убежден (и, вероятно, небезосновательно), что письмо умирающей задержали намеренно. Но вот 76 лет спустя, в 2006 г., в связи с выходом в свет книги «Милая моя Ресничка» я отправила из Иерусалима в Петербург срочное заказное письмо стоимостью около 20 долларов. Письмо было доставлено адресату лишь через 12 дней. Все мои жалобы в Иерусалимское городское почтовое отделение были напрасны. (Примеч. авт.)

78

Это написано в 1930 г., через два года после смерти Нины. ( Примеч. авт.)

79

Нина – первая из четырех детей ЛД, безвременно ушедшая в мир иной. Ссылка ЛД и М. Невельсона, безусловно, ускорили ее кончину. Но она умерла естественной смертью. Смерти второй дочери и двух сыновей были более трагичны. (Примеч. авт.)

80

Муралов Н.И. (1877–1937) – революционер, государственный и военный деятель СССР.

81

Эта версия наиболее близка к действительности. Почему у ЛД такая разница в информации о смерти Нины, мы можем только догадываться. В книге Д.А. Волкогонова написано: «Оставшись без какой‑либо серьезной помощи, 26‑летняя Нина умерла 9 июня 1928 года. Троцкий узнал об этом только через 73 дня!» У Волкогонова я нашла много неточностей. (Примеч. авт.)

82

Истра т и Панаит (1884–1935) – румынский писатель.

83

ЛД в «Моей жизни» называет Аню невесткой. Кажется, он нигде не называет ее по имени. В «Письмах из ссылки» ЛД уточняет, что невестка – жена старшего сына, который уехал с ними. Наталья, описывая те же события, называет Аню по имени. Волкогонов читал «Мою жизнь», но, вероятно, не читал книгу Н. Седовой и В. Сержа (книга на русском языке не издавалась), а потому решил, что Сережа приехал с женой. Сережа к этому времени, по‑видимому, женат еще не был. (Примеч. авт.)

84

Этот отрывок из мемуаров Рунина выпадает из жанра семейной саги, но является выразительным памятником эпохи.

85

Раймон Молинье (1904–1994).

86

Куроедов П.С. (1894–1932) – военный моряк, затем шифровальщик советского полпредства в Норвегии, тайный сторонник Троцкого.

87

Милль М. (П. Окунь, Обин) – русский эмигрант в Париже, сторонник Троцкого. В 1932 г. раскаялся перед советскими властями и возвратился в СССР. Есть предположение, что он с самого начала был агентом ОГПУ.

88

Неустановленное лицо.

89

Альберт Глоцер и его жена Маргарет на всю жизнь остались друзьями Севы, а затем и его дочерей. Они стали и моими друзьями. В какой‑то мере они заменили мне московскую родню – дядю Борю и тетю Нюню. (Примеч. авт.)

90

Письма Сергея Седова к родителям хранятся в Гарварде: Houghton Library, Leon Trotsky Exile Papers (bMS Russ 13.1), G. 4933–4961; E. 13038, 13039; письма к брату Льву: Там же. Е. 13040–13042; Текст публикуется с разрешения Houghton Library, Harvard University. Подготовка текста к публикации Е.В. Русаковой. К сожалению, нам неизвестно, каким образом эти письма попали в Гарвард. Мы не знаем, получали ли Л. Троцкий и Н. Седова еще какие‑нибудь письма от С. Седова. Письма даются с небольшими сокращениями. (Примеч. авт.)

91

Ольга Гребнер, первая жена Сергея, библиотекарь.

92

Л а ф а р г Пьер (1842–1911) – французский социалист, зять К. Маркса.

93

После пожара в доме ЛД и Наталья переехали. Новый адрес я нашла в книге Альберта Глоцера. (Примеч. авт.)

94

Захар Моглин – первый муж Зинаиды.

95

Александра Моглина – дочь Захара и Зинаиды.

96

Платон Волков – второй муж Зинаиды.

97

Вторая жена Захара Моглина, которая впоследствии вырастила Александру Моглину.

98

Датируется по штемпелю.

99

Датируется по содержанию.

100

По‑видимому, с улицы Грановского на Большую Серпуховскую. На Большой Серпуховской Сергей и Леля жили уже в 1931 г. (это я узнала из адреса на открытке, который не воспроизведен в книге «Милая моя Ресничка»). (Примеч. авт.)

101

Это и следующее письмо датируются по содержанию.

102

Зина родилась в 1900 г., ей было 32 года. (Примеч. авт.)

103

Так в тексте.

104

Зина была больна, по‑видимому, давно, и ЛД мало что мог изменить в тех условиях. Сергей дважды в своих письмах убеждает родителей, что отправлять ее обратно в Союз нельзя, и повторяет: «Служить она не сможет». Значит, Сергей еще до всей этой истории знал, что Зина больна. По словам Надежды Иоффе, которая встретила Александру Соколовскую на Колыме (см. ниже), Соколовская узнала о самоубийстве Зины из письма ЛД. (Примеч. авт.)

105

Сестра A.Л. Соколовской.

106

Вслепую (фр.).

107

Потрясающе, то же самое и сейчас, в 2009 году. (Примеч. авт.)

108

По состоянию здоровья разрешение проживать в департаменте Миди, сверх уже имеющегося разрешения проживать на Корсике (фр.).

109

Люмбаго – острые боли в пояснице.

110

Сюртэ женераль – французская тайная полиция.

111

В первые месяцы своего пребывания во Франции Троцкий жил в местечке Сен‑Пале вблизи г. Руайана. В начале сентября 1933 г. Н.И. Седова выехала в Париж для консультаций с врачами в связи с заболеванием рук. В Париже она пробыла около месяца.

112

Мартен де Пейлер Жанна (1897–1961) – жена Р. Молинье, ставшая затем женой Л.Л. Седова. Была членом Компартии Франции с 1921 г. В 1929 г. исключена из партии за сочувствие идеям Троцкого.

113

Ланис Вера (1906–?) – в 1933 г. сожительница Р. Молинье. Родом из Бессарабии. Владела русским языком. Во время пребывания Троцкого во Франции вместе с Ж. Мартен вела домашнее хозяйство в его доме.

114

Ул. Лавандо, 4 – место в Париже, где произошла первая встреча Л.Д. Троцкого и Н.И. Седовой в 1902 г.

115

В начале октября 1933 г. Троцкий поехал в поселок Багнер‑де‑Бигор в Пиренеях, где провел три недели отдыха, продолжая, однако, переписку и работу над книгой о Ленине. Затем он переехал в г. Барбизон под Парижем.

116

Речь идет о Саре Вебер (1900–1976) – деятельнице оппозиционного коммунистического движения. Она была женой деятеля Компартии США Луиса Джекобса, ставшего затем участником Коммунистической лиги США. В конце 1933–1934 г. (а также в 1938–1939 гг. – Авт.) Сара Вебер являлась секретарем Троцкого.

117

Строка приписана после написания письма.

118

Речь идет о Э. Аккеркнехте.

119

Имеется в виду Л.Л. Седов.

120

Славная компания: Лева, Раймон, Жанна и Вера. (Примеч. авт.)

121

Так в тексте. (Примеч. авт.)

122

Имеется в виду Шмидт.

123

«Возрождение» – газета на русском языке, выходившая в 20–30‑х гг. в Париже. Формально была независимой, но финансировалась полпредством СССР и проводила соответствующий курс.

124

Анри Молинье (1898–1944), брат Раймона, единомышленник Троцкого…Бизнесмен, офицер в отставке, он был крайне удобен для выполнения всякого рода «официальных» дел: получения виз и пр. Погиб во время Второй мировой войны.

125

Николаевский Борис Иванович (1887–1966) – историк, архивист, публицист, прозаик, общественный и политический деятель. Родился в Башкирии в многодетной семье православного священника. Активный участник российского революционного движения. В 1908–1910 гг. находился в ссылке в Архангельской губернии. В 1913 г. стал помощником депутата IV Государственной думы М.И. Скобелева. С 1917 член ВЦИК партии меньшевиков, работал в Комиссии для ликвидации дел политического характера бывшего Департамента полиции, сотрудничал в журнале «Былое». С 1919 г. по 1921 г. возглавлял Московский историко‑революционный архив. В 1921 г. арестован и содержался в Бутырской тюрьме. После освобождения в 1922 г. уехал в Берлин. В Берлине работал заведующим Русским социал‑демократическим архивом, с 1923 г. научный корреспондент Института Маркса и Энгельса в Берлине. В 1933 г. организовал эвакуацию Русского архива из Берлина в Париж. По‑видимому, хорошо знал Льва Седова, а также ЛД и Наталью. В 1940 г. переехал в США, где создал «Лигу борьбы за народную свободу», издавал журналы «За рубежом», «Грядущая Россия». По окончании Второй мировой войны предпринял поездки по лагерям советских военнопленных и перемещенных лиц в Европе, издал книгу о лагерях в СССР. Его книга «Власть и советская элита» стала бестселлером. В послевоенный период участвовал в политической жизни российской эмиграции, много раз приезжал в Европу для участия в политических съездах и совещаниях эмигрантов.

126

Бургина А.М. – жена И.Г. Церетели (см. ниже).

127

Церетели И.Г. (1881–1959) – политический деятель, один из руководителей меньшевиков.

128

Ренодель Пьер (1871–1935) – один из руководителей Французской социалистической партии.

129

Имеются в виду внуки Л. Троцкого – дети Нины – Лев и Волина.

130

В конце письма приписка неизвестно чьей рукой: «Как сообщил [пропуск] Ал. Л. послано 150, Сергею – 100 (для России это немало)».

131

В верхней части письма приписано зеленым карандашом почерком Н.И. Седовой: «1934, апрель».

132

В дневниках ЛД говорится о планах высылки в Мадагаскар. (Примеч. авт.)

133

Здесь и далее в письмах Сергея выделено мною. ( Примеч. авт. )

134

Датируется по содержанию.

135

Датируется по содержанию.

136

На последней странице письма неизвестной рукой написано «Последнее письмо».

137

18.02.1935 – последний день работы Сергея. См. ниже «Анкету арестованного». (Примеч. авт.)

138

Ко времени ареста Сергей уже был официально женат на моей маме. Имя Лели не появляется ни в описаниях ареста и высылки семьи из Москвы, ни в сценах жизни в Алма‑Ате и высылки из СССР. В «Анкете арестованного» 3 марта 1935 года в пункте «Состав семьи» Сергей пишет: «Генриетта Михайловна Рубинштейн – жена, О.Э. Гребнер – бывшая жена». По рассказу моей матери, они обе приходили на свидания в тюрьму к Сергею. Из последующих писем Сергея видно, что обе женщины не только хорошо знали друг друга, но и были дружны. Сергей писал Леле письма из ссылки и в Москву, и в Воронеж, куда ее вскорости сослали. (Примеч. авт.)

139

По адресам телеграмм, посылавшихся ЛД Сергею, можно видеть, что Сергей жил на ул. Грановского. В дальнейшем Сергей и Леля жили на Большой Серпуховской, там же жили Аня с сыном. (Примеч. авт.)

140

«Анкета арестованного» (см. ниже) датирована 3 марта.

141

В книге опубликована по материалам ЦА ФСБ РФ. Д. Р‑33578. Л. 1–1 об. Публикация С.А. Ларькова.

142

«Сумерки богов» (нем.).

143

Анри Молинье.

144

Сергей был доцентом, а не профессором. (Примеч. авт.)

145

Выделено мною. Здесь речь идет действительно о последнем предарестном письме Сергея. В других случаях (см. ниже) и ЛД, и Наталья все время называют «последним письмом» письмо от 9.12.1934. (Примеч. автп.)

146

Внуки: дети Нины – Лев и Волина (Невельсон), Саша – дочь Зины и Захара Моглина.

147

После выезда из Кремля Троцкие жили на ул. Грановского, где Сережа продолжал находиться и после высылки ЛД в Алма‑Ату. Но в 1931 г. Сережа и Леля уже жили на Большой Серпуховской. ( Примеч. авт.)

148

Лева Невельсон, 1921 г. р. (Примеч. авт.)

149

Ил ь и н Я.Н. (1905–1932) – советский писатель.

150

И ЛД, и Наталья все время говорят об этом «последнем» письме. Но было еще одно письмо, написанное явно позже 9.12.1934, недатированное, в котором Сергей предчувствует приближающийся арест и в то же время надеется, что все обойдется. В этом письме он впервые прямо просит родителей «помочь немного в денежном отношении». Почему не упоминают об этом письме ни ЛД, ни Наталья? Оно ведь было получено, иначе не попало бы в архив. ( Примеч. авт.)

151

Бюллетень оппозиции. Июль 1935. № 44. С. 10–11.

152

Письмо от имени Н. Седовой было написано Л. Троцким. ( Примеч. ред.)

153

Льва.

154

Сергей был арестован 3 марта 1935 г. (Примеч. авт.)

155

Семен Львович Клячко, эмигрант‑революционер, живший в Вене и умерший там в 1914 г. Во время второй эмиграции Троцкого был его другом.

156

«Бош» – презрительное название немца.

157

Сила духа (нем.).

158

Впоследствии и Мария Львовна была отправлена в лагерь. ( Примеч. ред.)

159

Поль Лафарг (1842–1911) и его жена Лаура (1845–1911; дочь К. Маркса) покончили с собой по предварительному решению поступить так, как только наступит старость, мешающая им вести борьбу. (Примеч. ред.)

160

Письмо Л.Д. Троцкого, адресованное «Д.», было написано 7 января 1936 г. Д – первая буква слова Диг, одного из псевдонимов Л.Л. Седова. В письме содержалась критика деятельности Л.Л. Седова по руководству «Бюллетенем оппозиции» в Париже.

161

Очевидно, имеется в виду «письмо Д.».

162

Вычеркнуто слово «грубостями».

163

Л.Л. Седов имеет в виду свою работу в качестве редактора «Бюллетеня оппозиции».

164

Последующая часть письма написана на полях предыдущих страниц.

165

Азарх Анатолий – историк, востоковед.

166

Толя был единственным человеком (кроме моей матери, которой письма предназначались), прочитавшим все сохраненные матерью письма Сергея. Сколько их было потеряно при почтовой пересылке из Москвы в США – неизвестно. Все дошедшие до Америки письма опубликованы в книге «Милая моя Ресничка». В моем архиве имеется также английский перевод этих писем, сделанный в Англии по заказу Джорджа Лавана Вайсмана (1916–1985). Он был одним из организаторов Социалистической рабочей партии США, во время Второй мировой войны воевал в чине капитана артиллерии, затем был директором ряда издательств, состоял в национальном и политическом комитетах СРП, а также во множестве различных организаций (среди которых Национальная ассоциация защиты цветных, американский студенческий союз в Гарварде, Комитет по борьбе с расовой дискриминацией, Комитет по защите гражданских прав и даже Кубинский революционный комитет). Вайсман делал попытки издать письма отца в Англии. К сожалению, это издание не состоялось. (Примеч. авт.)

167

Возможно, имеется в виду первый муж Г. Рубинштейн Андрей Болтянский.

168

Неустановленные лица. Впрочем, второй из них, возможно, Б. М. Черномор дик, один из соавторов C.Л. Седова по книге «Легкие газогенераторы…».

169

Nomen amicitiae sic, quatenus expedit, haeret… (Сатирикон, гл. 80).

170

Вероятно, статья была снята редакцией.

171

Вероятно, статья была снята редакцией.

172

Удалось обнаружить только одну статью.

173

ДУК – Дирижабельный учебный комбинат.

174

Вероятно, это Лев Лазаревич, который упоминался ранее.

175

14 августа – день рождения Генриетты. (Примеч. авт.)

176

Выделено мною. Как можно понять из писем Сергея родителям, он и Леля отпуска проводили поврозь. В письме от 6.06.34 г. Сергей сообщает о возможности попасть в дом отдыха под Москвой, а в письме от 5.08.34 рассказывает о дискомфорте в доме отдыха: плохая погода, посредственная кормежка, к тому же болел ангиной. «…Я все‑таки отдохнул хорошо… <…> Двадцать пять суток ни о чем абсолютно не думать – это иногда бывает крайне полезно». А здесь Сергей упоминает Черное море. В протоколе допроса дедушки Миши записано: «Дочь познакомилась с Седовым в Сочи». В протоколах допросов бабушки Розы: «Познакомилась с Седовым на курорте». То же говорила и мама на допросе: «Познакомились на курорте». В письме Николаевского к Наталье неизвестная корреспондентка сообщила, что мама познакомилась с отцом «на курорте, то ли в Крыму, то ли на Кавказе». Дядя Боря в воспоминаниях называет Хосту. Но время все указывают одинаково: 1934 год. Значит, летом 1934 года Сергей отдыхал не в Подмосковье (или не только в Подмосковье), а у Черного моря. (Примеч. авт.)

177

Жизнеописание, биография (лат.).

178

Вероятно, хозяйка комнаты, которую снимали в Москве Сергей и Генриетта или в которой они иногда встречались.

179

Квадратные скобки принадлежат С.С.

180

Фрагмент письма без даты. Датировано по содержанию.

181

Доктору Панглосу, наставнику вольтеровского Кандида, принадлежит сентенция: «Говорить, что все хорошо, – глупость. Правильно говорить: все к лучшему».

182

В архиве Ю. Аксельрод сохранилась фотография со следующей надписью на обороте: «Такую рожицу я положила в твои вещи. Если ты ее не нашел – на всякий случай посылаю вторично. Кроме того, в вещах есть фотография групповая: Оля, Мира и я. Мы сфотографируемся на этих днях и пришлем тебе (мы – это Оля и я). Целую тебя, толстого и дорогого! Пожалуйста, ухитрись не похудеть – мне очень интересно – какой у тебя животик: Женя».

183

Инж. С. Седов. О напряжениях, возникающих в гайке, в связи с зазорами по ОСТам 95‑а и 95‑6 // Вестник стандартизации. 1931. № 7. С. 48–52.

184

Маяковский В. Облако в штанах.

185

Квадратные скобки принадлежат С. Седову.

186

Последняя строфа стихотворения Гейне из цикла «Германия. Зимняя сказка».

187

Где эти вещи находились? На старой квартире, где еще жила Леля? Синюю вазу сохранила бабушка Роза и переслала ее моей матери на Колыму. Прочитав это письмо (лет 20 назад), я полезла в старые колымские фотографии и нашла одну, где ваза стояла на полке. После смерти матери родственники переслали мне вазу в США. Перед отъездом в Израиль я послала вазу в Музей Л.Д. Троцкого в Мексике. Кувшин баккара исчез во время нашего ареста, так же как и статуэтка химеры. Об остальных вещах я ничего не знаю. (Примеч. авт.)

188

Вероятно, имеется в виду средневековый рисунок неизвестного автора «Убийство Уота Тайлера», который помещался во многих изданиях, начиная от школьных учебников по истории Средних веков (его можно найти и в учебнике для 6‑го класса 1997 года издания) до иллюстрированных журналов. Не исключено, что речь идет о картинке, вырезанной из журнала «Огонек». Судьба Уота Тайлера в данном случае тоже наводит на размышления о том, что Седов вспомнил о нем не случайно.

189

Датируется по содержанию. Начало письма утрачено.

190

Вероятно: Седов С.Л., Мезин И.С., Черномордик Б.М. Легкие газогенераторы автотракторного типа. [Л.], 1934.

191

Датируется по содержанию. Начало письма утрачено.

192

Белье (от фр. dessous).

193

Датировано по содержанию письма, у С.С. написано, вероятно, ошибочно: IX, но в середине сентября он был еще без работы, директор Красмашстроя должен был приехать и решить вопрос о его трудоустройстве только 20.09.

194

Фрагмент письма без даты. Датируется по содержанию.

195

На самом деле – Венев. (Примеч. авт.)

196

Из этого ответа следует, что в Москве мама паспорта так и не получила. Из‑за ожидания московского паспорта случилась даже небольшая перепалка в переписке между моими родителями. (Примеч. авт.)

197

Марта.

198

Выделено мною. (Примеч. авт.)

199

Протокол допроса свидетеля Тимофеева А.П. [Текст] / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по KK. П‑5990. Л. 230.

200

Протокол допроса Сидорова Г.Я. [Текст] / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по KK. П‑5990. Л. 219–220.

201

Протокол допроса свидетеля Орлова А.Н. [Текст] / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по KK. П‑5990. Л. 223.

202

Протокол допроса A.B. Телегина от 4.02.1937 [Текст] / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по KK. П‑5966. Л. 110.

203

Псевдоним, личность не установлена.

204

Бергер‑Барзилай Йосеф (1904–1978) – журналист, деятель коммунистического движения, руководитель Компартии Палестины в 20‑х годах. После возвращения из сталинских лагерей вернулся к ортодоксальной религиозной вере.

205

Фактически через несколько дней – еще 19 февраля он работал, а 3 марта его арестовали. (Примеч. авт.)

206

Особые внешние приметы

207

Информация о событиях на Красмаше пересказана нами по публикациям К.Ф. Попова и А.С. Ильина, размещенным на сайте Красноярского общества «Мемориал»: memorial.krsk.ru.

208

На самом деле – 1910. (Примеч. авт.)

209

На самом деле – Тульской области, см. след, документ. (Примеч. авт.)

210

До Натальи доходили сведения о Сергее от людей, встречавших его в тюрьме, лагере или на этапе. Это письмо, где речь идет о моей маме и обо мне, потрясло меня, когда попало в мои руки. (Примеч. авт.)

211

Меньше. С августа 1935 г. по май или июнь 1936‑го. (Примеч. авт.)

212

Симонов K.M. (1915–1979) – советский писатель.

213

Ямпольский Б.С. (1912–1972) – писатель.

214

Имеются в виду радиопередачи.

215

3 марта 1935 г. (Примеч. авт.)

216

1900–1953.

217

Новый журнал. Нью‑Йорк. 1984. № 155. С. 232.

218

В начале июля 1937 г. в условиях напряжения, возникшего во взаимоотношениях между Троцким и его женой в связи с его любовной историей с Фридой Кало, супруги решили на время расстаться. 7 июля Троцкий выехал на гасиенду Ландеро вблизи Сан‑Мигель‑Регла примерно в 150 км на северо‑восток от Мехико. Н.И. Седова осталась в Койоакане. 26 или 27 июля Троцкий возвратился в Койоакан. Он попросил Ф. Кало возвратить ему его письма, адресованные ей, что и было сделано. Письма, видимо, были уничтожены. Взаимоотношения Троцкого и Фриды послужили, по‑видимому, одной из причин, но не главной, разрыва Риверы с Троцким.

219

Сиксто – шофер Д. Риверы.

220

Казас Жезус – лейтенант мексиканской полиции. Руководил отрядом полицейских, охранявших дом на авенида Лондрес в Койоакане, где проживал Троцкий.

221

Ландеро – хозяин гасиенды возле г. Сан‑Мигель‑Регла, где в июле 1937 г. жил Троцкий.

222

Марин – американский сторонник Троцкого, сотрудник бюллетеня The Socialist Appeal.

223

Cinema (англ.) – кино.

224

Из этих слов и ряда следующих мест вытекает, что в 1937 г. Троцкий вел дневник, который до настоящего времени не обнаружен. Возможно, после гибели Л.Д. Троцкого он был уничтожен Н.И. Седовой. В пользу этого свидетельствует несколько упоминаний Троцкого в письмах Седовой, что он вел дневник только для нее.

225

Когда‑то давно я скопировала фотографию из книги: ЛД и Наталья стоят у какой‑то ограды и смотрят друг на друга. Они уже не молоды, возможно, это Мексика. Об их переписке я в то время понятия не имела, но и тогда поняла, что у них были какие‑то особые отношения. (Примеч. авт.)

226

Главный концессионный комитет республики (Главконцеском) был образован после издания декрета Совнаркома РСФСР от 23 ноября 1920 г. о разрешении заключать концессионные договоры с целью привлечения иностранного капитала в Россию. Л.Д. Троцкий возглавлял Главконцеском после его снятия с поста наркома по военным и морским делам (снят в январе и назначен в мае 1925 г.). С поста председателя Главконцескома Троцкий был снят после его исключения из ЦК ВКП(б) в октябре 1927 г.

227

Имеется в виду Рут Агелофф – американская сторонница Троцкого. Она принимала техническое участие в работе комиссии Д. Дьюи. Благодаря ее косвенной непроизвольной помощи агент НКВД Р. Меркадер, вступивший в интимную связь с ее сестрой Сильвией Агелофф, смог проникнуть в дом Троцкого.

228

Ф а в н – в римской мифологии бог плодородия, покровитель скотоводства, полей и лесов.

229

В предыдущих письмах содержались намеки на интимные отношения Троцкого с Ф. Кало. Здесь о них, как и о том, что эти отношения прерваны, сказано более откровенно.

230

Рита Яковлевна – машинистка Троцкого в Мексике в 1937–

1938 гг.

231

По всей видимости, речь идет о фиктивной встрече между ЛЛ. Седовым и Е.С. Гольцманом, подсудимым на судебном фарсе в Москве в августе 1936 г., которая якобы происходила в отеле «Бристоль» в Копенгагене в 1932 г. Встреча не могла состояться, так как этот отель был разрушен еще в 1917 г.

232

Имеется в виду Этьен. Этьен – псевдоним Марка Зборовского (выступал также под псевдонимом Тюльпан) (1908–1990) – эмигранта из Западной Украины, проживавшего в 30‑х гг. во Франции. С 1934 г. Зборовский был агентом НКВД. Он был внедрен в число ближайших сотрудников Л.Л. Седова, полным доверием которого пользовался. В 1941 г. эмигрировал в США. Был разоблачен в 1955 г. сенатской подкомиссией Джозефа Маккарти и приговорен к тюремному заключению за дачу ложных показаний.

233

Паульсен Л. – псевдонимЛ. Эстрин (Даллин), ближайшей сотрудницы Льва Седова. (Наталья долгое время оставалась с ней в переписке. Знала ли Л. Эстрин об истинной роли Этьена, неизвестно. – Авт.)

234

В середине февраля 1938 г. Троцкий несколько дней нелегально проживал в доме правительственного чиновника, друга Д. Риверы Антонио Гидальго в Ломас‑де‑Чапультепеке, респектабельном районе г. Мехико. Это было предпринято в связи с опасениями покушения на его жизнь. Троцкий возвратился в Койоакан, где оставалась Н.И. Седова, после поступления известия о смерти Л.Л. Седова.

235

Кашне, шарф (фр.).

236

По всей видимости, имеется в виду Силвия Агелофф (сестра сотрудницы Троцкого Рут Агелофф) и ее любовник, фигурировавший под именем Жан Морнар. На самом деле это был Рамон Меркадер (1914–1978) – испанский коммунист, убийца Л. Троцкого. В литературе господствует мнение, что Меркадер появился в доме Троцкого значительно позже. Но, судя по данному письму, это произошло уже в начале 1938 г.

237

Имеется в виду статья «Шумиха вокруг Кронштадта». Троцкий отрицал личное участие в подавлении Кронштадтского восстания и писал, что он «не помнит», находился ли он в Петрограде во время восстания. Факты же свидетельствуют, что он прибыл в Петроград 5 марта (восстание началось 1 марта) и находился в городе несколько дней. Именно по его приказу М.Н. Тухачевский был назначен командующим 7‑й армией, которой было поручено подавление восстания. Троцкий приказал подавить восстание, не останавливаясь ни перед какими жертвами.

238

Видимо, имеется в виду дом Губерта Геринга в городе Такско* в Мексике, который был предоставлен в пользование Троцкого. Г. Геринг – американский профессор, специалист по Латинской Америке. Поддерживал дружеские отношения с Троцким, многократно посещал его и привозил к Троцкому на беседы своих студентов. [*Фельштинский далее пишет «Таксако», но правильное написание – «Такско».]

239

Видимо, идет речь о Вальтере Кривицком (1899–1941), перебежчике из НКВД на Запад.

240

Скорее всего, речь идет о работе «Их мораль и наша» (Бюллетень оппозиции. 1938. № 68–69. С. 6–19).

241

О ком идет речь, установить не удалось.

242

Av. Londres (авенида Лондрес) – улица, на которой в 1937–

1939 гг. проживал Троцкий в доме Д. Риверы. В марте 1939 г. после разрыва с Риверой Троцкий переехал в дом на авенида Виена.

243

Мичоакан – штат на юго‑западе Мексики. Центр г. Морелия.

244

Трагичны строки Натальи о гибели сына Льва в Париже. Только почему Наталья относит события к 1937 году? Это было в тридцать восьмом! Дальше еще более странно: «Лева умер, когда ему было

245

Не с дочерью, а с сыном – Львом (Люликом), 1926 г. р. Из письма Сергея родителям от 6.1.1933: «Я не писал вам раньше, т. к. не видел никакой надобности, что Аня вышла замуж». (Примеч. авт.)

246

Телеграмма Зборовского и Эстрин Троцкому о смерти ЛЛ. Седова была получена после того, как он уже узнал о происшедшем из вечерних мексиканских газет от 16 февраля 1938 г.

247

Обсерватор (от англ. Observer) – наблюдатель.

248

К л а р т – французский сторонник Троцкого, член Интернационального Секретариата IV Интернационала.

249

С. И. (Secretariat Internationale) – Интернациональный Секретариат IV Интернационала, находившегося в стадии формирования.

250

Б о й т е л ь Жоаннес (псевдоним Бардина Алексиса) (1905–?) – французский сторонник Троцкого, один из лидеров Интернациональной рабочей партии.

251

Брош, Жерар, Про – члены конкурировавших между собой групп сторонников Троцкого во Франции.

252

Так в тексте.

253

Partie ouvrier internationaliste (POI) – Интернационалистская рабочая партия Франции – французская секция IV Интернационала. Основана в конце 1938 г. В феврале 1939 г. часть членов ПОИ перешла в Рабочую и крестьянскую социалистическую партию, основанную в июле 1938 г. М. Пивером.

254

Енукидзе Авель Софронович (1877–1937) – советский государственный деятель. Социал‑демократ с 1898 г. С 1918 г. секретарь Президиума ВЦИК, в 1922–1935 гг. секретарь Президиума ВЦИК. Был снят с ответственных постов. Арестован и расстрелян во время «большого террора».

255

«Партийное строительство» – журнал ЦК ВКП(б). Выходил в 1929–1946 гг. (до него с 1919 г. издавались «Известия ЦК РКП (б) – ВКП(б)»). С 1946 г. вместо «Партийного строительства» стал выходить журнал «Партийная жизнь».

256

Рейсс Игнатий (Натан Маркович Порецкий) (1899 – 4 сентября 1937) – деятель ЧК‑ОГПУ‑НКВД, видный разведчик, невозвращенец. Убит спецгруппой НКВД в Швейцарии.

257

Вебер Сара (Якобс), являвшаяся секретарем Троцкого в Турции и Франции, а также в 1938 г., а затем в 1939 г. в течение нескольких месяцев в Койоакане. Авторство письма установлено по содержанию.

258

Видимо, имеется в виду газета La lutte ouvrier.

259

POUM (Partido Obrero de Uniflcaciön Marxista) – Рабочая партия марксистского единения в Испании.

260

Levin I.D. The Mind of an Assassin. P. 52.

261

Documents of the Fourth International. The Formative Years (1933–1940). N. Y., 1973. P. 169.

262

Дойчер Исаак (1907–1967) – историк, публицист, политический деятель.

263

Дойчер И. Троцкий в изгнании. С. 454.

264

Documents of the Fourth International. The Formative Years (1933–1940). P. 298.

265

Ibid. P. 299, 431.

266

Архив Международного института социальной истории в Амстердаме, коллекция Б.К. Суварина. Письмо Б.И. Николаевского Б.К. Суварину от 19 декабря 1955 г., 1 лист.

267

Архив Международного института социальной истории в Амстердаме, коллекция С. Эстрина.

268

11 января 1933 г.

269

Как рассказывал мне Гарольд Робинс (см. о нем ниже в моих записках), Жанна привязалась к Севе и просто не хотела с ним расставаться. (Примеч. авт.)

270

На этом месте запись обрывается.

271

Опубликовано в Socialist Appeal 11 мая 1940 г.

272

Сикейрос Давид (1896–1974) – выдающийся мексиканский художник, коммунист. Сотрудничал с ОГПУ СССР.

273

В книге «Жизнь и смерть Льва Троцкого», в главе «Последний день», Наталья трогательно описывает последний день ЛД в больнице. ЛД не хотел, чтобы его раздели медики, и просил сделать это Наталью. Наталья провела ночь в кресле у постели ЛД. Жизнь покинула ЛД в момент, когда Наталья задремала. Это было в 19.25 21 августа 1940 г., в мой день рождения (я родилась в 1936 году). (Примеч. авт.)

274

Инбер Вера (1890–1972) – советская поэтесса и прозаик, племянница (или кузина) Л.Д. по материнской линии.

275

Дочь Зинаиды – Александра Захаровна Моглина, в замужестве Бахвалова (1923–1989). Насколько мне известно, у нее была дочь Ольга. (Примеч. авт.)

276

Моглин Захар Борисович особым совещанием 27 апреля 1934 г. приговорен к 3 годам заключения. 9 октября 1937 года особой тройкой приговорен к высшей мере наказания. (Примеч. авт.)

277

Вероника (1955 г. р.) – искусствовед, критик, поэт (Мексика); Нора (1956 г. р.) – директор Национального института наркологии (США); Патриция (1956 г.) – врач‑исследователь; Наталия, младшая дочь, – экономист (Мексика). У близнецов пятеро детей, Севиных внуков.

278

Оказывается, мы были соседями! Бабушка Роза и я получили комнату в коммунальной квартире на Ленинском проспекте, если не ошибаюсь, в 1958 году. (Примеч. авт.)

279

1924 – 1870 = 54. (Примеч. авт.)

280

См., например, книгу: Троцкий Л.Д. Дневники и письма / Под ред. Ю.Г. Фельштинского. Тинефли, Нью‑Джерси: Эрмитаж. С. 177; также Волкогонов Д. Троцкий. М., 1993. Т. 2. С. 192. (Примеч. авт.)

281

«Старик» (англ.) – прозвище Льва Троцкого в кругу последователей.

282

Фото извлечено из кинохроники. (Примеч. авт.)

283

Жена дяди Бори, Анна Дмитриевна Мельман. (Примеч. авт.)

284

Алан Адольфович Мерк (1913–1987). (Примеч. авт.)

285

«В ы ш к а» – высшая мера наказания, в те времена – расстрел; «четвертак» – 25 лет лагерей.

286

3 э к – заключенный. (Примеч. ред.)

287

Черта оседлости – до Февральской революции область дозволенных для еврейского проживания территорий Российской империи. Вне «черты» могли жить лишь некоторые категории евреев: купцы 1‑й и 2‑й гильдий, ремесленники и другие.

288

Сохнут («Еврейское агентство») – организация, занимающаяся практическими вопросами репатриации евреев в Израиль.

289

Брит‑мила – обряд обрезания.

290

Хасиды – направление в иудаизме, возникшее в XVIII в. в Восточной Европе. Любавичская ветвь хасидизма (она же ХАБ АД) основана Шнеур‑Залманом из Ляд (1745–1812).

291

П.П. Шмидт (1867–1906) – один из героев русской революции 1905 г. За «сыновей лейтенанта Шмидта» выдавали себя аферисты‑попрошайки в романе Ильфа и Петрова «Золотой теленок».

292

Герцль Теодор (1860–1904) – основатель политического сионизма (движения за возвращение еврейского народа на свою историческую родину).

293

По религиозным канонам иудаизма, мясные и молочные продукты хранятся и употребляются отдельно. (Примеч. ред.)

294

Кошерный – разрешенный в пищу по правилам иудаизма. Кошерные продукты оберегают от соприкосновения с некошерными. (Примеч. ред.)

295

ЗМ (точнее, МММ) – аббревиатура американской промышленной корпорации.

296

Бэтерри‑парк – южная точка Манхэттена. (Примеч. авт.)

297

Некоторые мои добрые знакомые, прочтя рукопись, умоляли меня не публиковать израильскую часть этих заметок – публикация, мол, сослужит добрую службу врагам Израиля. А несколько издателей вообще отказались иметь дело со мной. Я же полагаю, что публикация мнений, даже весьма негативных, исходящих от любого жителя, – неотъемлемый признак демократии в стране. В этом ее сила. Боятся критики только диктаторские режимы. (Примеч. авт.)

298

Кнессет – парламент в Израиле.

299

Г о й – нееврей (иврит).

300

Во время экономического кризиса некоторые израильтяне, поселившиеся в США, вернулись в Израиль. (Примеч. авт.)

301

В газете «Наш Иерусалим» появилась статья под заглавием: «Первые симптомы новой криминальной эпидемии в Израиле: адвокаты‑мошенники». Меня такой адвокат‑мошенник нагрел на 250 долларов. (Примеч. авт.)

302

Мазган – кондиционер в летнее время, обогреватель – в зимнее. Все дома в Иерусалиме с наружной стены обвешаны разнообразными мазганами. (Примеч. авт.)

303

А л и я – букв. «восхождение» – официальное именование приезда евреев на постоянное жительство в Израиль. ( Примеч. авт. )

304

В газете «Наш Иерусалим» была напечатана заметка с предложением организовать ассоциацию квартиросъемщиков – жертв холокоста. Я позвонила по указанному телефону, прося принять и меня в эту ассоциацию, хотя я не жертва холокоста. Мне резко ответили: «Нет». Как это ни нелепо, мне вспомнилась фраза из Ильфа и Петрова: «Пиво продается только членам профсоюза». (Примеч. авт.)

305

Менахем‑Мендла Шнеерсона (1902–1994), духовного вождя любавических хасидов, его приверженцы объявили Мессией и ожидают его воскрешения. (Примеч. ред.)

306

«Зеленая черта» – линия перемирия 1949 года. (Примеч. ред.).

307

Репатриант – человек, возвращающийся на родину после войны или стихийного бедствия, а не через две тысячи лет. Израиль использует этот термин в пропагандистских целях. (Примеч. авт.)

308

У л ь п а н – начальные курсы обучения ивриту.

309

Кирьят‑Арба – поселок за «зеленой чертой» рядом с Хевроном, там жилье дешевле. (Примеч. авт.)

310

Скорее всего, Сергей поздравлял жену с рождением «ребенка», а не «дочери». Срок рождения ребенка он должен был знать, а пол ребенка не мог быть ему известен. (Примеч. авт.)

311

Мои внуки: Йосеф – ему сейчас 22 года, Веред (ее назвали в честь бабушки Розы, в переводе на иврит) – 21, Эльнакам (в переводе «Бог отомстил») – 20, Рахель – 18, Барух‑Меир – 10 лет и Михаэль (он же Мики, назван в честь моего деда Михаила Рубинштейна) – 7 лет. У Йосефа уже двое сыновей – двухлетний Шмуэль и недавно родившийся Сарэль, у Веред годовалая дочь Лилах («сирень»), у Эльнакама недавно родился сын Амицур. (Примеч. авт.)

312

Депортации по достижении совершеннолетия подлежат также дети иностранных рабочих, родившиеся в Израиле, некоторые от отцов‑израильтян (зачастую эти дети не знают никакого языка, кроме иврита). (Примеч. авт.)

313

К и п а (небольшая тюбетейка), согласно обычаю, всегда находится на голове ортодоксально верующего еврея. (Примеч. ред.)

314

Вслед за Н. Седовой Ю. Аксельрод именует своего деда ЛД.

 

Юлия Сергеевна Аксельрод

Мой дед Лев Троцкий и его семья

 

 

 

Юлия Сергеевна Аксельрод

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: