КНИГА «ЛЮДИ И ЛОЖИ» И ЕЕ АВТОР

 

О своей жизни Нина Николаевна Берберова (1901‑1993) подробно рассказала в автобиографии «Курсив мой», и вряд ли имеет смысл эту книгу пересказывать. Но сказать несколько слов о ее литературной деятельности стоит.

Нина Берберова уехала из России в 1922 году совсем молоденькой девушкой, уехала с Ходасевичем, уже известным поэтом, который готовил ее к литературному дебюту и всячески предостерегал от участия в коллективных акциях начинающих поэтов, справедливо полагая, что в условиях эмиграции назвавший себя начинающим рискует остаться таковым на всю жизнь.

К совету Ходасевича Берберова прислушалась и в литературу вошла как‑то сразу, причем с первых же шагов как литератор самостоятельный. Первая подборка ее стихов, а также перевод бюргеровской «Леноры» появились в 1923 году в первом номере берлинского журнала «Беседа», в редактировании которого принимали участие Горький и Ходасевич.

В том же 1923 году берлинское издательство «Геликон» выпустило отдельной книгой ее перевод «Опасных связей» Шодерло де Лакло. А уже в конце года состоялся дебют Берберовой в самом главном эмигрантском журнале «Современные записки», причем не только как поэта, но и как критика.

С этого времени Нина Николаевна Берберова стала постоянным автором «Современных записок», таким образом сразу перешагнув стадию начинающего автора. После этого ее охотно печатали практически все эмигрантские издания: газеты «Последние новости» и «Дни», журналы «Воля России», «Звено», «Новый дом», «Новый корабль». В журнале «Новый дом» Берберова стала даже одним из членов редколлегии.

Стихи Берберова продолжала писать на протяжении всей жизни, но обращалась к ним нечасто. Отдельным изданием они были опубликованы лишь спустя несколько десятилетий[149]. Больше времени она отдавала прозе, опубликовав серию рассказов в «Последних новостях» и «Современных записках», а также три романа: «Последние и первые» (Париж: Я. Поволоцкий, 1931), «Повелительница» (Берлин: Парабола, 1932), «Без заката» (Париж: Дом книги, 1938). Романы, а в еще большей степени рассказы, были из эмигрантского быта, в духе жестокого реализма Достоевского.

Критика сразу же оценила берберовскую прозу весьма высоко, причем на этом сошлись даже завзятые литературные враги и полемисты. Скупой на похвалы Набоков назвал роман «Последние и первые» книгой «своеобразной, ладной и блестящей <…> это литература высокого качества, произведение подлинного писателя»[150].

Положительно отозвались о романе самые видные эмигрантские критики: Глеб Струве, Владислав Ходасевич, Владимир Вейдле и др. Даже Георгий Адамович, человек из другого литературного лагеря, редко совпадавший в оценках с Набоковым и Ходасевичем, здесь вынужден был согласиться и давал положительные рецензии на все книги Берберовой, начиная со второго романа.

Берберова рано ощутила, а позднее и осознала растущий интерес к документальным жанрам, мемуарам, биографиям и т.д. Предпосылки к тому, что жанр этот ей будет близок, содержатся уже в ранней прозе Берберовой, причем от года к году становятся все заметнее.

Во второй половине тридцатых она приступает к этому жанру вплотную, публикуя художественные биографии русских композиторов: «Чайковский: история одинокой жизни» (Берлин: Петрополис, 1936) и «Бородин» (Берлин: Петрополис, 1938), а также книгу на французском языке «A. Block et son temps» (Paris, 1947).

Последней книгой европейского периода жизни Берберовой стал сборник «Облегчение участи» (Париж: YMCA‑press, 1949), в который вошли повести, появлявшиеся в «Современных записках» и «Новом журнале» в 30‑40‑е годы. В 1950 г. Берберова оставила Европу и перебралась в США. Здесь с 1958 года она преподавала в Йеле, а затем в Принстоне, продолжала писать беллетристику, публикуя ее в «Новом журнале», «Мостах» и «Опытах», и незадолго до смерти – в 1989 году – еще успела побывать в России, которую не видела почти семь десятилетий. Но главными ее произведениями стали книги иного, небеллетристического жанра.

Именно они получили наибольшую популярность как у русского, так и у иностранного читателя. Первой из них была автобиография «Курсив мой», вышедшая в 1969 году на английском, а позже двумя изданиями на русском языке (Munchen, 1972; New York: Russica Publishers, Inc., 1983). В России она печаталась – нечастый случай – одновременно в двух разных журналах[151], а позже вышла и книгой в издательстве «Согласие».

За ней последовало жизнеописание баронессы М. Будберг «Железная женщина» (New York: Russica Publishers, Inc., 1981), в 1989 году впервые напечатанное в России[152], а в 1991 году переизданное одновременно «Политиздатом» и «Книжной палатой».

Определяя жанр этой книги, Андрей Вознесенский назвал ее «инфроманом»[153] – информационным романом, то есть повествованием, настолько насыщенным документально, что подлинной пружиной сюжета становится именно информация, а не конфликт между героями или в душах героев, как это обычно бывает в беллетристике.

Сама Берберова тоже считала, что судьба Марии Будберг – скорее предлог, чем основная цель повествования: «Обстановка и эпоха – два главных героя моей книги»[154]. И эти слова, и определение Вознесенского можно отнести не только к «Железной женщине», но и ко всей берберовской трилогии.

И это именно трилогия, а не три повествования на разные темы; как раз единой темой все три книги и связаны. Тему эту Берберова прямо формулирует на первых же страницах «Курсива», задавшись целью «рассказать свою жизнь в хронологическом порядке и раскрыть ее смысл».

Вот эта ключевая фраза: «Из трех возможностей: жить для будущей жизни, жить для будущих поколений и жить для сегодняшнего дня, я очень рано выбрала третье»[155]. Почти ту же мысль Берберова высказывает, пытаясь раскрыть смысл жизни Марии Будберг, которую хорошо знала. Смысл этот: выжить во что бы то ни стало, причем не просто выжить, но в любых обстоятельствах и любой ценой оказываться наверху.

В книге, повествующей уже не об отдельной судьбе, а о судьбе целого поколения или, по крайней мере, большой его части, подобной фразы нет, но по прочтении ее складывается впечатление, что Берберова и здесь видела тот же смысл. Эта третья, завершающая трилогию, книга – «Люди и ложи. Русские масоны XX столетия» (New York: Russica Publishers, Inc., 1986). В России она до сих пор появлялась лишь в журнальном варианте[156] и отдельным изданием выходит впервые.

 

Историки

 

Начиная с тридцатых годов в Советском Союзе на протяжении полувека практически не появлялось публикаций о масонстве XX века, даже об иностранном, не говоря уже об отечественном. Были лишь упоминания в академических статьях и монографиях А.Е. Иоффе, А.В. Игнатьева, Е.Д. Черменского, которые широкого отклика не вызывали.

Новые поколения, в отличие от своих дедов, помнящих по крайней мере антимасонские кампании в дореволюционной консервативной прессе, не знали о масонстве буквально ничего. Только в семидесятые годы шлюзы слегка приоткрылись, и на неподготовленного читателя хлынула волна публикаций самого разного толка и качества.

Если на Западе тайные общества самых разнообразных типов давно стали неотъемлемым атрибутом политической жизни и более или менее действенным инструментом, дополняющим официальные институты, то для российского читателя 70‑80‑х годов нашего века масонская тема стала откровением. Сама возможность существования тайных обществ, кроме официально узаконенных секретных организаций, казалась советскому человеку явной крамолой, и даже мысль об этом была способна ошеломить советского человека.

Как водится, первой брешь пробила историческая беллетристика и скандально‑сенсационные откровения публицистов от истории Н.Н. Яковлева, М.К. Касвинова, В.А. Пигалева, В.Я. Бегуна и др., вызвавшие к теме живой интерес.

Возражали им официальные советские историки вроде И.И. Минца, категорически отрицавшие не только какое бы то ни было влияние масонов на политическую жизнь России, но зачастую и само их существование.

Почти все, о чем они писали, было в общих чертах известно любому зарубежному читателю, причем не только историку, но и рядовому эмигранту – подобных публикаций того и другого толка, и даже покруче, в эмиграции выходило предостаточно. В СССР принято было их все без различия относить к разряду белогвардейско‑черносотенных, не вдаваясь в дальнейшие подробности, не обсуждая и не читая. До недавнего времени под эту категорию подпадали практически любые работы, вышедшие за пределами Советского Союза.

И до сих пор многочисленные дореволюционные и белоэмигрантские публикации, посвященные масонству, в большинстве своем остаются вне поля зрения историков по понятным причинам: источник это весьма ненадежный, как и вся вообще публицистика, факты часто процентов на 90 вымышлены, а вместо осмысления, как правило, присутствует просто‑напросто подтягивание их под заранее заданную концепцию.

Однако следовало бы когда‑нибудь сделать их общий обзор, во‑первых, с точки зрения социологической, что‑нибудь вроде: «Масонство глазами российского обывателя», а во‑вторых, чтобы проследить распространение информации и обрастание ее слухами. До сих пор все историки отделываются по этому поводу общими фразами: тут, мол, и так все всем понятно. Между тем, эти писания очень неоднородны по своему содержанию, авторам и уровню информированности.

Например, Н.А Свитков (Степанов) в своей брошюре[157], базирующейся, судя по всему, на материалах французской антимасонской лиги, приводил список русских масонов, насчитывающий сотни фамилий, и хотя туда попало несколько лиц, никогда никакого отношения к масонству не имевших, вплоть до Ленина, в основе своей список совпадает со списком Берберовой, несмотря на то, что составлен на полвека раньше.

Большинство белоэмигрантских разоблачительных публикаций тридцатых годов легко возводится к брошюре Свиткова, добавлены лишь эмоции да домыслы, хотя и тут есть исключения. В нескольких публикациях этого рода, например, структура, иерархия и даже состав масонских лож в эмиграции воспроизводились в целом почти верно, хотя авторам свойственно было расширять список, зачисляя в масоны почти всех заметных людей, от Бунина до Ленина.

Помимо авторов, преследующих те или иные конъюнктурные соображения, были и историки, стремившиеся объективно разобраться в проблеме, не ставя себе задачей любыми средствами доказать то или иное мнение, не сообразуясь с фактами. На протяжении многих лет работали над темой масонства О.Ф. Соловьев, В.И. Старцев, А.Я. Аврех, и их публикации выгодно отличались от обычных публицистических писаний осторожным обращением с фактами и постоянными архивными поисками. Беда в том, что фактов в их распоряжении было не так уж много.

Почти все авторы, пишущие о русском масонстве XX века, вынуждены были в качестве опорных перебирать одни и те же несколько цитат, домысливая и догадываясь обо всем остальном. Они и сами это прекрасно понимали: «что же касается источников, то их действительно не так много <…> Упоминания о масонских связях А.Ф. Керенского, Н.В. Некрасова, М.И. Терещенко и А.И. Коновалова в воспоминаниях П.Н. Милюкова, вышедших в свет в 1955 г., и письма Е.Д. Кусковой, приведенные в книге Г.Я. Аронсона «Россия в эпоху революции» <…> мемуары И.В. Гессена и книга С.П. Мельгунова»[158].

До выхода книги Берберовой публикации подлинных масонских документов можно было пересчитать по пальцам, и самой значительной из них была статья Б.И. Элькина[159]. Почти все документы взяты из зарубежных архивов, реже – из государственных, а в большей степени из частных собраний.

Документов, непосредственно относящихся к политическому масонству предреволюционных лет, в российских архивах удалось обнаружить не много. До сих пор наиболее обстоятельно исследовано по первоисточникам лишь так называемое «полицейское» масонство, т.е. старательная, но безрезультатная охота на масонов, а в еще большей степени – донесения о ложах или даже целых грандиозных масонских сообществах, которые существовали только на бумаге, – инспирированные царской охранкой из карьерных соображений, а также авантюристами всех мастей из соображений корыстных или тщеславных, – случаи нередкие в то богатое на политические провокации время.

Каким образом царская полиция пыталась разоблачать несуществующие масонские ложи, получая под это правительственные субсидии, весьма красочно описано в книгах О.Ф. Соловьева и А.Я. Авреха[160], пользовавшихся материалами архивов Департамента полиции и охранных отделений.

Причины, почему эта область оказалась исследована лучше других, очевидны: эти документы в российских государственных архивах представлены с достаточной полнотой. За недостатком других источников историкам остается либо счесть, как это сделал, например, А.Я. Аврех, что полицейское масонство преобладало и ничего серьезного не было, либо пытаться реконструировать историю масонства по сохранившимся намекам или косвенным свидетельствам, как поступила Берберова. В последнем случае претендовать на абсолютную истину трудно, зато результаты оказываются более впечатляющими.

В семидесятые‑восьмидесятые годы больших успехов, чем в России, достигли зарубежные ученые, и в те времена имевшие доступ к архивным источникам разных стран и возможность обобщить гораздо большее количество свидетельств и документов. Здесь нужно назвать прежде всего упоминаемого Берберовой американского ученого Натана Смита и польского историка Людвика Хасса, которым принадлежат наиболее серьезные работы о русском масонстве.

Все настоящие публикации российских ученых на эту тему относятся к концу восьмидесятых – началу девяностых годов, то есть появились уже после выхода книги Берберовой.

 

«Люди и ложи».

 

Историю создания книги Нина Берберова довольно обстоятельно изложила в собственном предисловии. Добавить к этому можно только то, что в «Курсиве» она рассказывала, как Хатисов в Париже советовал ей «стать членом женской ложи и затем написать роман о современном русском масонстве»[161]. Хатисов оказался неплохим пророком. «Люди и ложи» Берберовой, правда, не роман, но по увлекательности не уступят хорошему роману.

Эта книга написана не столько историком, сколько современником, со всеми вытекающими из этого достоинствами и недостатками. Отсюда многочисленные неточности, но и редкая осведомленность и редкая же популярность у читателей.

Далеко не все историки могут щегольнуть таким, например, оборотом: «как мне говорил Керенский…», и уж тем более не все решатся использовать такие непроверяемые факты в качестве аргумента в строгом исследовании. Другое дело – современник, мемуарист, интуитивно ощущающий достоверность или недостоверность тех или иных высказываний собеседника. В книге Берберовой оба ее дара – мемуариста и историка – проявились в одинаковой мере.

Берберовой доводилось сетовать, что «в русской масонской литературе ничтожно мало книг, написанных для печати, в расчете на широкого читателя, а не только для посвященных, и не малограмотными авторами, а людьми осведомленными и добросовестными». Ей самой удалось написать именно такую книгу.

При этом Берберова особо подчеркнула, что «книга эта написана не только для специалистов, но и для рядового интеллигентного читателя». И это действительно так.

Читателя привлекают таинственная атмосфера, недоговоренности, весь увлекательный антураж и прочие атрибуты хорошей беллетристики. Специалиста – словарь и множество архивных сведений, которые нуждаются в осмыслении и проверке.

Этим гибридным жанром объясняются одновременно все достоинства и недостатки книги. Она написана увлекательно, с размахом и читается легко, чего не скажешь о большинстве сухих и осторожных исторических трудов. Историки могут считать это недостатком, но рядовые читатели отнесут скорее к достоинствам. Читать «Люди и ложи» интересно, даже если не во всем с автором соглашаешься.

В результате получилось так, что книга заинтересовала сразу все читательские группы: массовый читатель видит в ней прежде всего увлекательнейшее повествование, эрудит – великолепный кроссворд для интеллектуалов, специалист – огромный пласт новой информации и отличный повод для споров и размышлений.

При всех неточностях книга Берберовой «Люди и ложи» остается первостепенным источником информации по истории XX века, одним из немногих трудов, представляющих собой не только догадки, домыслы и размышления, но и впервые вводящих в оборот немалое число материалов и документов. Концепция, которой придерживается Берберова, – дело другое. Концепции видоизменяются, сменяют друг друга, зависят от общественно‑политической ситуации и современных условий, а факты остаются, предоставляя любому желающему возможность трактовать их как заблагорассудится.

Книга, пришедшаяся по вкусу читателям, была, однако, с недоверием встречена историками. Их многое насторожило в книге Берберовой, и, в первую очередь, известный налет таинственности и недоговоренности – то есть как раз то, что вызвало читательский интерес.

Берберова не забывает упомянуть о том, что пыль на ящиках с масонскими бумагами «была в два пальца», но очень редко дает точные или хотя бы приблизительные описания документов, обнаруженных, по ее выражению, «в недрах отдела рукописей». Часто проверить автора почти невозможно, в книге дан лишь результат поисков, заключение, но откуда именно почерпнуты факты, насколько они достоверны – об этом остается только гадать.

Обобщая недовольство историков, В.И. Старцев пишет, что Берберова как равноценным источникам «доверяет и упоминанию в записке Кандаурова, и очерку А.П. Лукина, в котором рассказывается о «декабристском» кружке в Гельсингфорсе перед Февральской революцией, и публикации в «Journal officiel», осуществленной немцами осенью 1941г., и застольным разговорам у М. Горького в Сорренто в середине 20‑х годов. Поэтому, строго говоря, по каждой фамилии, упомянутой в списке Берберовой, возможны споры»[162].

Но при недостатке подлинных документов историк вынужден либо констатировать этот прискорбный факт, либо пытаться восстанавливать истину на основании косвенных признаков.

Берберова выбрала второй путь, причем вполне сознательно, оговорив это в своей книге: «косвенное показание, а еще лучше, когда их два или три, дают историку больше, чем показания самих братьев тайного общества, с его индульгенцией – неотъемлемым правом делать бывшее небывшим, то есть правом узаконенной лжи».

Историки по большей части восприняли это как нарушение правил, но Берберову волновали не проблемы методологии. Она писала не только историческое исследование, базирующееся на документах, но одновременно и сам документ, хорошо понимая, что если она не напишет о сотнях и тысячах только ей известных фраз, намеков, догадок и других мелочей, об этом не напишет уже никто.

Свидетельство современника, даже если он нечаянно или намеренно ошибается, все равно остается для историка драгоценным материалом. В этом отношении содержательная книга Берберовой не имеет себе равных и надолго останется необходимейшим первоисточником для всех историков, даже для тех, кто не разделяет ее взглядов и не согласен с ее оценками.

Спорить с отдельными положениями и догадками Берберовой можно и нужно, но ценности ее труда никакие дополнения и уточнения не умалят.

 

Несколько уточнений

 

Берберова пишет, что «Ковалевскому было предложено проявить инициативу и получить директивы для открытия первых лож». Судя по документам и воспоминаниям, инициатива исходила от самого М.М. Ковалевского. В статье Б. Элькина приводится ходатайство члена ложи «Верные друзья» Ковалевского председателю совета «Великого Востока Франции» от 11 января 1906 года о получении временных полномочий, позволяющих «создать на Востоке Москвы или Петербурга правильную ложу, работы которой могут быть начаты позднее в законной форме назначенным вами делегатом»[163].

И.В. Гессен вспоминал, что еще в 1904 году ему была устроена встреча с только что прибывшим из‑за границы Ковалевским. «Ковалевский, едва успев поздороваться, сразу же стал доказывать, смотря мимо меня, что только масонство может победить самодержавие. Он положительно напоминал комиссионера, который является, чтобы сбыть продаваемый товар, и ничем не интересуется, ничего кругом не видит и занят только тем, чтобы товар свой показать лицом»[164].

По утверждению Берберовой, первая петербургская ложа была основана в 1907 году, первая московская, «Возрождение», – в 1908. Но в статье Б.И. Элькина приведен протокол основателей «Возрождения» в Москве, датированный 15 ноября 1906 г., в котором значатся имена Ковалевского, Маклакова, Баженова, Аничкова, Лорис‑Меликова, де Роберти, кн. Урусова, кн. Бебутова, В. Немировича‑Данченко и др.

Петербургскую ложу Берберова называет «Северной звездой» и рассказывает целую историю о том, что название было изменено из‑за одноименной царской яхты. Но опубликованные документы ложи заверены печатью с надписью по‑русски: «Полярная звезда». Первый ее состав насчитывал 19 человек, среди них те же, что и в «Возрождении», Бебутов, Маклаков и Немирович‑Данченко, а также Маргулиес, Переверзев, Колюбакин, Браудо, Шингарев, Щеголев и др. Мастером «Полярной звезды» с января 1907 года стал граф А.А. Орлов‑Давыдов.

Ложи были санкционированы Р. Сеншолем и Ж. Буле («Великий Восток Франции») в июле 1908 года, а уже в ноябре конвент из обеих лож тайным голосованием выбрал Верховный совет, в который вошли Урусов, Головин и Маргулиес.

Участие А.В. Амфитеатрова в организации первых российских лож представляется весьма сомнительным. Эмигрировав в 1904 году (а не в 1905, как пишет Берберова), с 1906 по 1916 год он жил в Италии и мог руководить этим процессом разве что по переписке.

Берберова считает несомненным, что Буле и Сеншоль приезжали в Россию несколько раз и открывали ложи, подчиненные не только «Великому Востоку», но и «Великой Ложе Франции». Ее уверенность в этом разделить трудно. Таких полномочий они не могли иметь, и в документах «Великой Ложи» историки не нашли даже намека на существование ее лож в России.

В пользу такой догадки есть единственное свидетельство: об этом упоминает Кандауров, но как раз «Записка» Кандаурова считается источником весьма ненадежным, поскольку «в части, касающейся периода до конца 1917 г., опирается исключительно на услышанное от других и догадки»[165].

Кандауров стал масоном лишь в 1917 году, поэтому никак не мог «уже с осени 1914 г. налаживать связи <…> с братьями своей Великой Ложи», о чем пишет Берберова. Савинков, наоборот, стал масоном не в 1922 году, а раньше, в 1917.

Судя по контексту, в котором в первый раз упоминается Лорис‑Меликов, это, скорее всего, не Иосиф Григорьевич, дипломат в Норвегии, а Иван Захарович Лорис‑Меликов, врач и личный друг Ковалевского. Принадлежность к масонству дипломата предстоит еще доказать.

Н. Берберова упоминает «Великую французскую национальную ложу», но ложа с таким названием появилась во Франции только в 1948 году, до того была «Великая национальная независимая и правильная ложа», да и она действовала с 1913 г., так что не могла «существовать в мирном сожительстве с другими тремя» послушаниями до 1912 года, как пишет Берберова.

Доклад Г.В.Адамовича, по словам Берберовой, «помещенный в «Бюллетене» №7, в июле 1961 г., о смысле эмиграции: «Что мы такое? Что впереди? Зачем мы в эмиграции?» – это, судя по всему, доклад под названием «Надежды и сомнения эмиграции», прочитанный Адамовичем в ложе «Юпитер» 20 апреля 1961 года и опубликованный двумя месяцами позже в «Вестнике Объединения Русских лож Д. и П. Шотландского Устава» (1961. №7. с. 3 – 18).

Доклад его о Достоевском, вопреки утверждению Берберовой, в «Вестнике» не публиковался, там был напечатан, помимо вышеупомянутого, только доклад о Гоголе (1959. № 3. с. 31‑34) и два некролога: «Памяти Д.Н. Ермолова» (1963. № 11. С. 2‑3) и «Памяти В.В. Вырубова» (1964. №12. с. 7).

Особенно много неточностей допускает Берберова в датах жизни своих персонажей, несмотря на то, что проставлены они в «Биографическом словаре» далеко не у всех.

Так, даты жизни М.И. Терещенко – 1886‑1956, а не 1888‑1958; Г.В. Адамовича – 1892‑1972, а не 1894‑1971. Точная дата рождения ММ. Ковалевского – 1851 год, а не 1857, В.А. Маклакова – 1870, Ф.И. Родичева – 1854, В.А Бобринского – 1867, В.Я. Богучарского (наст, фам.: Яковлев) – I860, В.М. Зензинова – 1880, Б.Э. Нольде – 1876, С.Д.Урусова – 1862, И.Г. Церетели – 1881.

Чаще всего Берберова ошибается на год‑два, но иногда и лет на пять‑шесть, что уже существенно. П.А. Бурышкин умер в 1955 г., а не в 1959 году, и эмигрировал не «после 1917», а в январе 1920 года, успев побывать министром финансов в правительстве Колчака.

Н.В. Некрасов не «работал на Беломорско‑Балтийском канале в 1928‑1930». Строительство канала и началось‑то лишь в конце 1930 года. До ареста в 1930 году Некрасов служил в Центросоюзе, а в заключении находился с 1931 по 1933 год и канал строил именно в качестве заключенного. Позже, с 1939 года, он действительно был служащим на строительстве канала Москва‑Волга.

Вадим Андреев не «вернулся в СССР после сотрудничества в «Советском патриоте», а лишь взял советский паспорт. В Советском Союзе побывал в 1957 году и принял решение не возвращаться после встречи с братом Даниилом, к тому времени отсидевшим свой срок.

Неточно и то, что Антонин Ладинский «в конце 40‑х гг. был выслан из Франции в СССР». Он был выслан из Франции в сентябре 1950 года и жил в Дрездене, вернувшись в Советский Союз лишь в 1955 г.

А.А. Кизеветтер не в 1918 году оказался в эмиграции, но был выслан в 1922 г., на печально знаменитом «философском пароходе».

О том, что профессор Д.Д. Гримм оказался «после войны – в Австралии», сведений найти не удалось. Освободившись после ареста в 1919 году, он эмигрировал в Финляндию, редактировал там газеты «Русская жизнь» и «Новая русская жизнь», в 1922‑1929 годах был деканом Русского юридического факультета в Праге, в 1927‑1934 гг. – профессором университета в Тарту.

С.Ф. Ольденбург был не председателем, а секретарем Российской Академии наук, а Н.Б. Щербатов в царском правительстве занимал пост министра внутренних дел, а не иностранных.

И.Н. Ефремов (1866‑1932) был депутатом не только IV, но также I и III Государственной Думы, а кроме того членом не только «Малой Медведицы» и «Думской ложи», но и «Верховного Совета народов России».

У Т.А. Бакуниной‑Осоргиной книга о русском масонстве XVIII‑XIX вв. существует не только на французском, но и на русском языке, причем не одна[166] – правда, эти книги куда более популяризаторские, чем монументальный «Le repertoire biographique».

Берберова не могла не знать эти книги, потому что первую из них рецензировал В. Ходасевич[167], за работой которого она очень внимательно следила даже после того, как они расстались в 1932 году.

Трудовиков Берберова не совсем правомерно отождествляет с партией народных социалистов, особенно когда речь идет о «последних годах царского режима». Народно‑социалистическая партия (энесы; 1906‑1917) слилась с Трудовой группой (трудовики; 1906‑1917) лишь в июне 1917 года, образовав Трудовую народно‑социалистическую партию (1917‑1940, с 1920 – в эмиграции).

«Арьергардом» масонства трудовиков назвать можно с большой натяжкой, поскольку как сама группа, так и ее думская фракция на девять десятых состояли из крестьян. Берберова, вероятно, упоминает ее в таком контексте потому, что в 1915 году председателем фракции был выбран А.Ф. Керенский.

Кстати, говоря об «арьергарде» масонства в дни перед Февральской революцией, Берберова открывает список почему‑то графом П.А. Гейденом, тут же проставляя даты его жизни – 1840‑1907 гг., на этот раз совершенно верные.

О «Союзе Освобождения» как одной из организационных форм прамасонства писали, помимо Берберовой, и российские историки. Например, О.Ф. Соловьев находил, что «организационные формы Союза имели черты сходства со структурой «Великого Востока Франции»[168]. Милюков в воспоминаниях говорит о том, что «из этого круга получал неоднократные и настойчивые предложения <…> войти в некий тайный союз»[169]. Союз, членами которого были, среди прочих, В.Я. Богучарский, П.Д. Долгоруков, В.И. Вернадский, М.Д. Лутугин, С.А Котляревский, А.М. Колюбакин, А.И. Протопопов, Н.Н. Львов, Л.И. Петрункевич, Д.И. Шаховской, просуществовал, как известно, с января 1904 по август 1905 г., а в октябре 1905 г. на смену ему оформилась кадетская партия.

Но если уж расширять список мест, где встречался «арьергард», вплоть до «Союза Освобождения», то стоило включить туда и «Парижскую русскую школу для взрослых», как ее именует Берберова, и которая на самом деле называлась «Высшей школой общественных наук». В ее организации, помимо М.М. Ковалевского, принимали активное участие почти исключительно одни только масоны иностранных лож: Ю.С. Гамбаров, Е.В. де Роберти, Е.В. Аничков, о чем Берберова не упоминает.

Можно упомянуть и кружок «Беседа» (1899‑1905), членами которого были С.А. Котляревский, Д.И. Шаховской, В.А. Маклаков, Г.Е. Львов, и более поздние «Клуб образования» (Петербург, 1909), «Общество единения народностей в России» (Москва, 1909), их местные отделения в городах России и другие легальные организации, используемые русским масонством так же, как французское масонство использовало в качестве легальных «Лигу по защите прав человека» и другие аналогичные организации.

Но при таком рассмотрении российское масонство окончательно получает вид специфической межпартийной общественной организации, отличающейся от огромного количества обычных общественных организаций только тем, что не стремилась афишировать свои цели и деятельность. Впрочем, некоторые зарубежные исследователи именно так российское масонство и расценивают[170].

О.Ф. Соловьев сомневается в том, что А.И. Гучков был масоном, и, надо сказать, посвященная Гучкову главка приложений действительно кажется не очень убедительной. Во всей приведенной переписке Вольского и Николаевского нет ни одного факта в пользу такого предположения, нет даже косвенных доказательств, есть лишь убежденность в том Вольского, да и то со слов Кусковой, которые сам же Николаевский называет «рекордным сумасшествием».

Гальперн, член ложи «Малая медведица» с 1910 года, причислял к масонам, среди других, также Мережковского, Гиппиус, Суханова. Почему Берберова, знакомая с работой Гальперна и ссылающаяся на нее, не сочла нужным подтвердить или опровергнуть это заявление в «Людях и ложах», остается загадкой. В «Курсиве» она твердо называла Мережковского среди лиц, «никогда не принадлежавших к масонству»[171].

Все эти неточности неудивительны – в то время, когда создавалась книга, достоверных справочников еще почти не было, а в «Биографическом словаре» Берберовой далеко не все фамилии настолько громкие, чтобы попасть в Британику или Большую Советскую Энциклопедию.

Стоило бы внести и несколько других уточнений, не относящихся впрямую к теме книги и ее персонажам, но, тем не менее, напрашивающихся. Так, например, «Звено», литературное приложение к «Последним новостям», выходило в Париже не с 1920, а с 1923 года.

Упомянутый Берберовой роман «Негромкий выстрел» «некоего Иванова» принадлежит перу известного исторического романиста Валентина Пикуля. Роман печатался под псевдонимом в советской пропагандистской газете «Голос Родины», рассчитанной на эмиграцию, а позже вышел отдельным изданием. Он появился в тот самый период, когда советское общество едва ли не впервые открыло для себя масонскую тему, и подобные книги и публикации сыпались одна за другой.

К сожалению практически все эти произведения – как романы, так и исторические труды, – по сути не вышли за рамки беллетристики в силу обилия домыслов при почти полном отсутствии объективной информации. Серьезные историки обратились в России к этой теме позже.

Когда‑нибудь историки дополнят новыми фактами многие биографии «Словаря», да и сам «Словарь» наверняка расширят, превратив его в более развернутый справочник.

Но все это дело будущего. Книга и в таком виде заслуживает всяческого внимания. Отдельные неточности ее достоинств отнюдь не умаляют. При такой насыщенности информацией и неизученности материала их могло бы быть и много больше.

Подобные незначительные и даже более существенные уточнения к книге Берберовой будут наверняка появляться и в дальнейшем, по мере публикации новых архивных разысканий, но сути они не изменят и на оценке ее труда вряд ли скажутся.

 

Споры о масонстве

 

Берберова в первом же абзаце заинтриговывает читателя утверждением, что заинтересовалась русскими масонами «не потому что это были исключительные люди, а потому что они были люди исключительного времени и играли в нем исключительную роль». Как раз о роли масонов почти все историки единодушно говорят обратное, хотя по другим вопросам часто расходятся.

О.Ф. Соловьев: «История масонства в России на протяжении длительного периода не свидетельствует о его значимости»[172].

Л. Хасс: «Роль масонства в событиях марта – октября 1917 не могла быть не только решающей, но даже сколько‑нибудь значительной»[173].

А.Я. Аврех: «Расклад реально задействованных политических сил накануне и в ходе Февральской революции был таков, что масонского присутствия среди них практически не ощущалось. Оно было так мало и ничтожно, что его не заметили даже современники»[174].

Знакомый Берберовой Натан Смит, суммируя высказывания на эту тему, писал: «Все масонские источники единодушны в том, что организация распалась и потому не оказала влияния на политическую жизнь страны»[175].

Несколько выше роль масонов оценивал только В.И. Старцев, но и его вывод весьма далек от берберовского: «Верховный Совет народов России» был хотя и тайным, но весьма действенным институтом формирования общественного мнения и оппозиционных настроений»[176].

Таким образом, здесь Берберова куда ближе к консервативным публицистам и сторонникам теории заговора, чем к историкам‑марксистам, – с той лишь разницей, что она гораздо информированное и тех, и других. Но, скорее всего, это просто способ подогреть читательский интерес. Берберова использовала антураж теории заговора, чтобы привлечь внимание к реальным вещам, в то время как обычно используют реальные факты для того, чтобы привлечь внимание к теории заговора.

Широковещательные заявления вроде того, что «в это время – от начала Первой войны и вплоть до февраля 1917 г. – в России не было профессии, учреждения, казенного или частного общества, организации или группы, где бы не было масонов», следует отнести все на тот же счет читательского интереса.

Приведенный список 660 имен, из которых вдобавок половина относится к эмигрантской эпохе, говорит о другом. Несколько сотен человек на стопятидесятимиллионную страну и «не было общества, организации или группы» – это явно сказано для красного словца и привлечения публики. По численности и масштабам деятельности российское масонство не идет ни в какое сравнение с французским.

По подсчетам Ю.И. Рубинского[177], к началу XX века среди депутатов французского парламента из примерно 600 человек к масонству принадлежали 150‑200 лиц, имевших сильные позиции в средствах массовой информации и в органах местного самоуправления, что содействовало успеху на выборах.

Всего же только в «Великом Востоке Франции» числилось до 30 тысяч членов (в одном Париже 62 ложи), немногим уступала «Великому Востоку» и «Великая ложа Франции» – 33 братства шотландского обряда. Председателем партии радикалов и радикал‑социалистов, до Второй мировой войны поставлявшей президентов и премьер‑министров, был Ж. Лаферр, глава «Великого Востока» в 1903‑1909 гг. Исполнительный комитет партии почти наполовину состоял из масонов, бюро комитета – на две трети.

В России же ситуация даже отдаленно не напоминала французскую. В первое десятилетие века, по строгим подсчетам, едва ли полсотни россиян состояло в правильных ложах, считая здесь и ложи иностранных государств. И даже если принимать во внимание все косвенные признаки, число этих людей вряд ли перевалит за сотню. Прочие составляли тот самый «арьергард», о котором пишет Берберова, то есть принимали участие в общественных организациях и кружках, может быть, и разделяя какие‑либо воззрения, но в строгом смысле слова масонами не являясь. Все остальное шло по ведомству «полицейского масонства».

Правда, спустя несколько лет это число значительно выросло. Л. Хасс насчитывал к 1913 году свыше 40 лож по России общей численностью до 400 человек, а к началу 1915 года – 49 лож, в которых состояло до 600 членов. Но уже после Февральской революции количество лож сократилось до 28, а их деятельность практически сошла на нет.

Причины этого историки обсуждают в деталях, но в главном склонны скорее согласиться: «политическая организация, являвшаяся одним из орудий оппозиции царизму, потеряла смысл с его свержением»[178].

Считается уже почти законом социальной жизни то, что люди, объединенные в организацию политической целью, весьма быстро теряют почву для единства, этой цели добившись. Начинается обычная политика и дальнейшая борьба за власть, только уже между собой.

Поскольку русское масонство XX века, в отличие, например, от масонства века XVIII, практически не ставило перед собой задач просветительских, мистических и т.д., ограничиваясь почти исключительно политическими и карьерными соображениями, последние и одержали верх. Потому и не удивителен бросающийся в глаза после февраля 1917 года разнобой мнений и противоречия между членами ордена, которые еще недавно были куда более единодушны, теперь же, добившись верховной власти, забыли основные масонские правила, ибо никогда всерьез в них не верили.

Напротив, мистическое масонство некоторое время продолжало свою деятельность и при советской власти, пока не было юридически запрещено и уничтожено физически. Опубликованные недавно воспоминания и другие материалы о русских мартинистах, розенкрейцерах и тамплиерах (Левандовский, Никитин, Налимов) рассказывают о них весьма подробно. Но к политическому масонству десятых годов они не имели никакого отношения.

Временное прекращение деятельности масонских лож между двумя революциями вызывает наиболее жаркие споры историков. Берберова в разных местах книги указывает несколько различных причин закрытия лож в начале десятых годов: «болтливость князя Бебутова», «департамент полиции стал сильнее нажимать», а чуть позже «пошли такие раздоры, что десять братьев пришлось временно «усыпить». По мнению Натана Смита, в 1915 году было усыплено не десять братьев, а десять или двенадцать лож, и связано это было с возникшими разногласиями по поводу ответственности правительства за военные поражения.

Л. Хасс считает, что все регулярные русские ложи были усыплены еще в 1909 году, и поводом послужила излишняя разговорчивость отдельных масонов, в первую очередь, князя Бебутова и Баженова, вызвавшая обостренный интерес властей и очередную антимасонскую кампанию в правой прессе. Истинной причиной было стремление очистить свои ряды от случайных и нежелательных элементов, осуществить в своем роде переворот под благовидным предлогом.

Позже, в 1912‑1915 годах, было вновь создано до 50 лож, действовавших до 1917 года, но они уже не были правильными, регулярными ложами, получившими признание у материнских французских лож. Именно это масонство было собственно политическим, «карбонарским», не придерживающимся обрядов и не задумывающимся о духовном совершенствовании.

А.Я. Аврех оспаривает утверждение Некрасова и относит роспуск лож не к 1909 году, как показал тот, а к 1911[179]. Поскольку по этому вопросу ни один историк не располагает точными фактами и основывается исключительно на догадках, приходится признать, что это наиболее темный период в недолгой деятельности русского предреволюционного масонства, и вряд ли он будет убедительно объяснен до обнаружения новых документов.

Идеологическую «тиранию Парижа над Петроградом», которой посвящена книга Джона Кипа, вряд ли правомерно распространять на предреволюционные масонские взаимоотношения. В Париже о новых, нерегулярных, ложах вообще вряд ли знали, по крайней мере историкам не удалось найти ни одного упоминания о таком факте.

Зато косвенных свидетельств обратного много – русские не приглашались на международные масонские мероприятия конца 1910‑х годов: ни на Конференцию масонских послушаний Союзных Наций в январе 1917, ни на Конгресс масонских послушаний Союзных и Нейтральных Наций в июне 1917 г. Это, напротив, говорит скорее о том, что русские масоны‑карбонарии к середине десятых годов были полностью предоставлены самим себе и не испытывали прямого давления французов по масонской линии.

«Верховный Восток народов России» был создан на конвенте 1912 года в Москве без согласия «Великого Востока Франции», т.е., по масонским правилам, незаконно, и впоследствии международным масонством признан не был. Многим русским эмигрантам в Париже после 1917 года было отказано в приеме во французские ложи иначе как со степени ученика с предварительным формальным посвящением, что их возмутило, а Керенский швее отказался участвовать как во французском, так и в русском масонстве.

По этой причине некоторым историкам не кажется убедительным и эпизод с французами у Керенского, рассказанный Берберовой со слов полковника Н.Н. Пораделова. Марсель Кашен вышел из масонства в 1901 году; о том, что Альбер Тома состоял в его рядах, нет никаких данных. Да и не было у французов необходимости умолять Керенского не бросать Францию – почвы для сепаратного мира в России тогда не существовало, переговоры по этому поводу велись, однако Германия в тот момент была категорически против[180].

Берберова стремится доказать обратное, опровергая многочисленные свидетельства современников. Н.Н. Яковлев, не указывая, правда, источник, приводит слова Н.В. Некрасова о том, что «уже с 1910 г. русское масонство отделилось и прервало связи с заграницей»[181].

На том же настаивал Керенский: «Хотел бы подчеркнуть, что наше общество было неправильной масонской организацией»[182]. Ему вторит Кускова, считая, что русское масонство преследовало лишь тактические цели и не имело ничего общего с иностранным[183].

Берберова категорически не согласна с такой трактовкой и, несмотря на целый хор голосов, отводит их все по тем или иным причинам: Яковлева – не считая его историком, Кускову и Керенского – как масонов, лгущих во спасение тайны. Не убеждают ее и доводы тех историков, которые склоняются к точке зрения Кусковой.

Кто тут прав, на сегодняшний день сказать со всей уверенностью нельзя. Этот вопрос, как и многие другие в истории российского масонства, остается открытым для обсуждения. Вряд ли стоит считать и Берберову последней инстанцией.

Зато книга ее не только побуждает размышлять, но и предоставляет богатый материал для размышления.

Олег Коростелев

 

 

[1] Он был двоюродным братом Александра III, а не Николая II, как ошибочно называют его многие историки, в том числе Г. Катков в «Февральской революции».

 

[2] Две возможности были приемлемы в эти годы для русских масонов и их друзей: при первой, особенно близкой сердцу левых октябристов и кадетов, они полностью приняли бы «министерство народного доверия», т.е. коалицию либеральных царских министров с «общественниками». При второй – «ответственном министерстве» – довольны были бы левые кадеты, трудовики (или народные социалисты) и правые меньшевики: в такое министерство не были бы допущены бывшие царские министры, оно должно было состоять исключительно из «общественников» и их ближайших сторонников. Среди них большинство считало, что замена правительства новыми министрами недостаточна, необходима замена власти.

Иллюстрацией этого положения может служить одна встреча в Петербурге в гостинице «Франция» (Морская ул., дом 5), небольшой группы масонов‑прогрессистов в 1916 г. Там обсуждались два плана: один – «умеренный», включающий в Совет министров Кривошеина, Поливанова и Игнатьева, т.е. план «министерства народного доверия». Другой – план «ответственного министерства», куда бы вошли исключительно «прогрессисты», т.е. думцы, от левых октябристов до правых социалистов.

Прогрессивный блок был создан 25 августа 1915 г. В октябре того же года в блоке были «некоторые неувязки», после которых некоторые члены из блока вышли. (См. Красный архив, 1933, № 1, с. 117). Статистика августа 1915 г. показывает, что в блоке было 6 фракций, около 300 депутатов Гос. Думы (из 420) и 3 группы Гос. Совета.

 

[3] Щеголев пишет фамилию Сеншоля – «Синкхоль». Он сообщает адрес Буле и называет его «присяжным корреспондентом русских масонов во Франции».

 

[4] Не должно казаться странным расположение французов к русским масонам и легкость, с которой они посвящали новых братьев – французские масоны как раз переживали тяжелое время: они в Европе оставались в одиночестве – английское масонство отказалось от них из‑за разногласий в вопросе о Великом Архитекторе, без которого английские масоны не представляли себе масонства, а Германия захватила у них Эльзас –Лотарингию.

 

[5] Он добавляет, что делает это «даже независимо от нашего Друга», т.е. Распутина, а кстати просит царицу поблагодарить старца за присланные царю в Ставку цветы. Подарки Распутина рассматривались обоими, как знаки благоволения к ним старца; до этого им был прислан царю гребешок, и царица напоминает ему в письме от 23 августа 1915 г., чтобы он не забывал этим гребешком чесать свои волосы перед важными решениями, т.к. «это помогает». В то лето другой старец, Варнава, также занимал ее воображение: она узнала от него, что в день чудотворца Тихона в небе над селом Барабинским появился, на 15 минут, крест. По случаю этого знамения она через Варнаву послала ген. Алексееву картинку с изображенным на ней св. Иоанном‑Воином. (Письмо царицы от 20 июня 1915 г.). Знамения были в большом ходу уже в 1903 г., когда царю во время одного молебна «Господь положил на душу уволить Витте», а перед назначением в министры Н.А. Маклакова, эта мысль была внушена ему во время молитвы у раки св. Феодосия Черниговского. (V.I. Gurko. Features and Figures of the Past. Цитирует К.А. Кривошеин).

 

[6] Нет сомнения, что блоковский замысел пьесы «Роза и Крест» (1912 г.) связан с этим моментом его жизни. Так же можно предположить, что весь символизм Обезьяньей Великой и Вольной Палаты Ремизова, ее ритуал и ее регалии, были пародией на масонство, только вместо глаза, вписанного в масонский треугольник, в «Обезвелволпале» из треугольника смотрела какая‑то рожица, нарисованная Ремизовым, как карикатура на самого себя.

 

[7] Необходимо помнить также, что когда название русской ложи «Северная Звезда» переводилось с французского обратно на русский, то французское ее название, Etoile Polaire, неизменно переводилось невнимательными переводчиками на русский, как Полярная Звезда. Они, видимо, не были осведомлены об этих тонкостях – таких случаев между 1906 и 1970 гг. было немало.

 

[8] Горький в 1925 г. говорил, что впервые узнал о масонстве «во времена Кильвейна», в Нижнем, он всегда интересовался им, и поощрял в Ек. Павл., своей первой жене, интерес к масонству. Его ближайшие друзья, в том числе расстрелянный в 1921 г. Тихвинский, были масонами. Как будет видно дальше, на его квартире происходили собрания ложи в Петербурге. (Прошу читателя заметить, что когда я пишу: «Горький говорил», – это не значит, что он говорил мне. Это значит, что он говорил в моем присутствии).

 

[9] Гурко и Алексеев, как теперь известно, с 1916 г. не пополняли свежими силами Петроградский гарнизон.

 

[10] О «Военной ложе» см. М.С. Маргулиес. «Масонство в России за 25 лет».

 

[11] Вступление Колюбакина, Гальперна и Ефремова в «Малую Медведицу» вызвало раскол, т.к. принятые братья были гораздо левее основателей.

 

[12] Съезды Верховного Совета Народов России проводились в 1912, 1914 и 1916 гг. Некрасов был и оставался Секретарем, Керенский и Гальперн из Секретарей поднялись до членов. Некрасов стал членом, когда умер Колюбакин.

 

[13] Б. Штюрмер – царский министр иностранных дел, ставленник Распутина в последнем составе царского правительства. Горемыкин был председателем Совета министров, а Протопопов – министром внутренних дел. Оба также были рекомендованы Распутиным. Вступив в должность, Штюрмер немедленно попросил царя изменить его фамилию на Панина. Царь колебался. (Переписка царя и царицы).

 

[14] Первый состав Временного правительства: кн. Львов, Гучков, Керенский, Терещенко, Некрасов, Шингарев, Коновалов, Мануйлов, Годнев, В. Львов и Милюков. Кроме Милюкова, всех остальных можно найти в Биографическом словаре. «Состав наметился как‑то сам собой». (Шидловский. Воспоминания, т. 2, с. 61).

 

[15] Состав последней коалиции (сентябрь – 25 октября): Керенский, Коновалов, Терещенко, Верховский, Вердеревский, Прокопович, Никитин, Малянтович, Салазкин, Гвоздев, Ливеровский, Смирнов, Кишкин, Бернацкий, Третьяков, Маслов, Карташев.

 

[16] Борис Алексеев служил в царской охранке и, вместе с другим агентом, Ратаевым, подозревался Кандауровым в крупной растрате. А., будучи на службе в Париже, написал пять донесений в Петербург, где сообщал департаменту полиции о результатах своего расследования. Сведения, которые он получал от французской Антимасонской Ассоциации, и которым, видимо, в Петербурге верили, были им посланы в 1910‑1911 гг. В своей четвертой докладной записке он пишет, что французские масоны в своем журнале Revue Maconnique пишут о русских с чрезвычайной симпатией уже с 1896 г., и надеются, что «масонство найдет наконец в России гостеприимную страну», а также сообщает, что с 1905 г. во французское масонство были приняты семь русских, и называет их фамилии. Он также дает 18 (!) армянских фамилий (среди которых – Р.И. Берберов).

 

[17] Земгор (Земско‑городской комитет или Комитет земств и городов) открылся в 1914 г. Он состоял преимущественно из членов земств и членов Военно‑промышленных комитетов. Он вырос из Земских съездов 1904‑1905 гг. В него входили кн. Львов, Гейден, Муромцев, Д. Шипов, бр. Гучковы, Н.Н. Щепкин, Н.И. Астров, Ф. Головин. Собирались у Баженова, М.А. Морозова и Долгорукова.

Кн. Евг. Львов сблизился с А. И. Гучковым в январе 1916 г. До этого они были только знакомы. В это время у них возник общий план: сослать царицу в Крым. Эта мысль возникла вокруг них на собраниях у Кишкина, Федорова и Хатисова еще в декабре 1915 г.

На собрание Земгора в апреле 1916 г. были приглашены французские министры Вивиани и Тома (это был первый приезд Тома в Россию). Тогда же члены прогрессивного блока Гос. Думы и Гос. Совета устроили обоим обед в ресторане Контан (БИБ: Наумов).

 

[18] Евгений Юльевич Пети (1871‑1938), говоривший хорошо по‑русски, был впоследствии в высоких чинах в Елисейском Дворце, при президенте Александре Милльеране (1920‑1924), который был смещен левой группой французских парламентариев до своего срока. К власти пришла партия радикал‑социалистов, на 90 процентов состоявшая из масонов. Пети был женат на киевлянке, С.Г. Балаховской (1870‑1966), брат которой был мужем сестры философа Льва Шестова. Софья Григорьевна в молодости училась в Париже и стала одной из первых женщин‑адвокатов парижского «барро». Е.Ю. покончил с собой после «Мюнхена» в момент тяжелой депрессии.

 

[19] Лица, о которых идет речь во второй части этой главы (кн. Г.Е. Львов, А.И. Гучков, ген. М.В. Алексеев, ген. А.М. Крымов, А.А. Бубликов, Д.Н. Вердеревский, М.И. Терещенко, Н.В. Некрасов, П.Н. Переверзев, Б.Э. Нольде, П.А. Половцев, П.А. Пальчинский, В. Станкевич, ген. В.А. Черемисов, кн. Г.П. Трубецкой, С.Н. Третьяков, кн. П.Д. Долгоруков) – были масонами. См. Биографический словарь.

 

[20] Через четыре месяца после Февральской революции английский премьер‑министр через масона К.Д. Набокова приглашал ген. Алексеева в Англию. Алексеев пользовался большим уважением у союзников, но в Англию не поехал. «Он не хотел встречаться с французскими масонами, – пишет Верховский. – Он знал их по приездам в Россию».

 

[21] Эти собрания происходили не менее двух раз в месяц (Гувер, ПА). В Москве масоны собирались в частных домах и квартирах у П.П. Рябушинского, у Кусковой и Прокоповича, у Коновалова (в его загородном доме), у Челнокова, Долгорукова, Гучкова и др., в Петербурге – в отдельных кабинетах в ресторане «Контан» и у Донона, а также у Орлова‑Давыдова, у Федорова, у Половцева, у Меллер‑Закомельского, Горького и др.

В 1916 г. на собраниях в квартире Горького возникает «морской план» дворцового переворота (Мельгунов, Шульгин и др.), на который якобы согласны А.В. Колчак, Капнист (инициалы неизвестны). Там же появляется подруга Ек.П. Пешковой – Ек.Дм. Кускова. У Бьюкенена в январе 1917 г. на собрании присутствовали также «сын Столыпина» (может быть, брат?) и ген. Рузский. Обсуждался план дворцового переворота и был назначен день: 22 февраля 1917 г.

 

[22] Временный Думский комитет был сформирован на заседании Гос. Думы 27 февраля в Таврическом дворце (на этом Совете Старейшин присутствовали 294 депутата). К полуночи был создан комитет, куда вошли думцы и полк. Энгельгардт, комендант Таврического дворца. Вслед за этим, в ночь со 2‑го на 3 марта, было образовано Временное правительство, и Думский комитет был распущен. Этот комитет, просуществовавший 48 часов, состоял из следующих лиц: Родзянко, Милюков, Шульгин, кн. Львов, Чхеидзе, Некрасов, Караулов, Ржевский, Шидловский, Энгельгардт, Шингарев, Керенский, Дмитрюков. Из 13 человек три первых – не масоны, а последний принадлежал к масонскому «арьергарду». Этот комитет был наделен «неограниченными полномочиями».

 

[23] «Начало зимы», судя по тексту, надо понимать как начало декабря.

 

[24] Армянская Национальная партия Дашнакцутюн была социал‑демократической (меньшевистской). Ее шумный процесс в Петербурге, в особом присутствии Сената в январе‑марте 1912 г., происходил при закрытых дверях, публика допускалась только по специальным приглашениям. Судилось 150 человек, членов партии. Было вызвано около тысячи свидетелей. Судебное следствие велось по 30‑ти самостоятельным группам. Перед судьями лежало 135 томов предварительного следствия. Судебным следователем по особо важным делам был Александров. Беспорядок был полный – главным образом из‑за количества бумаг, людей и неорганизованности всего дела, а также из‑за шумного поведения публики. Документы исчезали без следа, документы подделывались, переписывались и терялись. От имени защиты говорили Зарудный, Керенский и около 10‑ти адвокатов. Подсудимые были высланы в Финляндию и подпали под амнистию в 1914 г. (См. Вестник Европы, 1912, март).

 

[25] Вел. кн. жил в своем дворце на Миллионной ул., а Терещенко сидел в министерстве иностранных дел на площади Зимнего дворца.

 

[26] Розен говорит в связи с этим случаем, что «Временное правительство (Керенский и Терещенко) было мягким воском в руках Антанты, чему доказательством уже было июньское наступление».

 

[27] 6 января 1918 г., «в свой последний день перед отъездом из России выпущенный из крепости Терещенко пошел проститься с вел. кн. Николаем Михайловичем. Тот поцеловал его крепко в обе щеки и в лоб». На следующий день Терещенко выехал в Торнео. (Бьюкенен, с. 247).

 

[28] Проследить от начала до конца всю цепь отношений Гучкова с Некрасовым – трудная задача. Гучков в октябре 1916 г. как будто опять ищет помощи у Некрасова и верит в него. В свой внутренний круг он включает (или собирается включить) Терещенко и Крымова. Проектировал ли он новый заговор или пытался восстановить свой прежний – неизвестно. Гучков и Некрасов поровну поделили черты Петра Степановича Верховенского из «Бесов».

 

[29] Как известно, с самого начала марта образовались две правительственные группы: Петроградский Совет и Временное правительство. Прозорливые люди (ничтожное меньшинство) сразу увидели, что здесь начнется раскол, здесь возникнут неразрешимые противоречия и, хотим мы этого или нет, Совет победит. (К этому меньшинству принадлежал и сэр Джордж Бьюкенен).

Контактная комиссия была звеном, соединяющим Петроградский Совет и Временное правительство. От Советов делегатами в разное время были Чхеидзе, Церетели, Соколов, Скобелев и др. От Временного правительства с первого дня – Керенский, затем Некрасов и др.

Если говорить о контакте между прогрессистами‑масонами и большевиками, то мне известен только один случай: на одном из собраний присутствовал Скворцов‑Степанов. (Кускова, переписка).

 

[30] 21‑25 сентября кадеты, составившие к этому времени группу, ищущую «разумного мира» – Нольде, Аджемов, Винавер, Набоков, – собрались у Г. Трубецкого. В этот вечер к ним, видимо, примкнул и Коновалов. 1 октября они составили и послали письмо Терещенко, за подписью Трубецкого.

 

[31] В Гатчине в это время находились: Станкевич, Гоц, Войтинский, Барановский и Данилевич. Эсер Кузьмин, помощник Полковникова, приехал вместе с Керенским.

 

[32] Это именно тот случай, о котором было упомянуто в конце Предисловия: три косвенных, доказательства масонства ген. Черемисова и несколько намеков на этот факт. Первое косвенное доказательство: строчки о генералах Верховного командования и других в 1915‑1917 гг. в «Воспоминаниях» вел. кн. Александра Михайловича: «все были генералы‑изменники». Второе: запись в Дневнике Альбера Тома от 28 апреля 1917 г.: «Вел. кн. Ник. Мих. считает, что русские генералы многому научились во французских ложах». И третье: Алексеев, уезжая по болезни в отпуск, настойчиво советовал Керенскому назначить ген. Черемисова на его, Алексеева, место, т.е. на место Верховного Главнокомандующего, того Черемисова, который позже, 25‑26 октября 1917 г., полностью предал Керенского.

 

[33] Предок Григория Трубецкого, Н.Н. Трубецкой, состоял в ложе «Гармония» (18 век).

 

[34] Позже была создана финансовая комиссия, под председательством А.А. Орлова‑Давыдова.

 

[35] Парижская Коллегия адвокатов

 

[36] На парижскую мирную конференцию русских делегатов, выбранных в эмиграции в 1919 г., не допустили. Выбраны были кн. Львов, Маклаков, Сазонов и Чайковский.

 

[37] В 1918 г. в Париже было созвано «Русское политическое совещание» (кн. Львов, Маклаков, Гирс, Извольский, Сазонов, Бахметев, Стахович, Гулькевич, Маргулиес, Чайковский, Савинков, Титов, Долгополов и Третьяков, а также – народоволец, шлиссельбуржец С.А. Иванов. Из них 16 были масонами и 5 (Гирс, Сазонов, Извольский, Струве и Иванов) ими не были.

В 1919 г. в Одессе было устроено совещание: Брайкевич, Руднев, Рубинштейн, Елпатьевский, Вырубов, Полнер, Макеев и др. Там же в это время заседал Национальный Центр: Юренев, Волков, Родичев, Григорович‑Барский, Бернацкий, Тесленко, Штерн, П. Тикстон, Пешехонов, Бернштам, Трубецкой, Челноков. Из 12‑ти человек – 10 были масонами, о Пешехонове и Бернштаме сведений нет.

В Государственном Объединении России, в 1919 г. (юго‑запад России) состояли 8 масонов и 7 не‑масонов.

 

[38] «Русский Комитет в Париже» состоял из кн. Львова, Коновалова, Маклакова, Ефремова, Стаховича, КД. Набокова, с одной стороны, и Сазонова и Извольского – с другой. Все эти ранние эмигрантские организации доказывают с несомненностью, что масоны играли в эти годы значительную роль, были сплочены, обладали исключительной энергией, и такой же живучестью.

 

[39] «Астрея» не только впоследствии выделила из себя несколько лож, но в это время уже имела Ареопаг (Капитул), он был открыт еще до того, как было официально закреплено существование самой «Астреи». Это доказывает, насколько сильна была необходимость Досточтимых Мастеров встречаться друг с другом, без так называемых «нижних чинов».

 

[40] «Аврора» и «Права человека», а также «Космос» и «Монт Синай» – во всяком случае, до 1908 г., принимали членов без анкеты и рекомендаций.

 

[41] В это время французский социалист, Марсель Кашен, бывший в 1917 г. вместе с Альбером Тома в России, перешел во французскую коммунистическую партию, где через несколько лет стал одним из лидеров. В январе 1923 г. ему, как и всем, было предложено выбрать между компартией и ложей Великого Востока Он выбрал компартию.

 

[42] М.И. Юмашев, З.К. Боярская, Г.И. Любов. Ленинские декреты 1917‑1922гг. Библиография. М., Изд. «Известия», 1974. Этими сведениями, как и выправкой Моей Библиографии, я обязана С.А. Шуйскому (Библиотека Конгресса, Вашингтон), за что приношу ему свою благодарность.

 

[43] Великий Восток после войны 1914–1918 гг. добавил к общей формуле несколько строк. В ПА находится образчик этой «новой» формулы:

Обещаю сообразоваться с установлениями Вел.  Вост.  Франции в том виде, в коем они существуют ныне и в том, который может быть принят впоследствии.

Обязательство, принимаемое во время посвящения в Первый градус.

За бр.

Эта копия обязательства подписана бр.  Кролем. 1925 г.

 

[44] В «Северную Звезду» в 1925 г. вошли все, кто жил в Париже и его предместьях, из ее основателей в 1908 г., а также основателей Думской ложи и некоторых других русских лож Устава Великого Востока.

 

[45] Я не позволяю себе поправок к «Записке» Леонтия Дмитриевича Кандаурова, но в этом случае должна сделать исключение и поправить его. Нище никаких следов «брата Нессельроде», упоминающегося в ней, я не нашла, и мне даже неизвестно, был ли такой дипломат в России в 20 веке. Я предполагаю, что этим именем «закодирован» Борис Эммануилович Нольде, дипломат и масон, член к.‑д. партии, юрист, занимавший посты в министерстве иностранных дел, как при царском режиме, так и при Временном правительстве. В годы своей карьеры он частью жил в России, частью за границей. Будучи масоном, он, конечно, прекрасно знал масонов в дипломатическом корпусе и был в дружеских отношениях с Кандауровым. Его фамилия, насколько я могла заметить, не появляется в документах Парижского архива. Фамилия «Нессельроде» появляется два или три раза – среди других. Была ли это описка? Вряд ли. Объяснение этому лежит, видимо, в том, что Нольде был радиирован. Причин к этому могло быть две: первая – по его желанию, он вышел из масонства. Вторая – быть может, более серьезная – во время последней коалиции, в сентябре 1917 г., Нольде перешел в лагерь людей, понявших, что единственное спасение России – в немедленном мире с Германией (к этим людям в это время принадлежали несколько человек его же партии, в том числе М.М. Винавер и В.Д. Набоков). И он, преступив клятву верности союзникам, был впоследствии радиирован Кандауровым и Ареопагом Досточтимых – против чего, возможно, и не протестовал. Чтобы сделать такое утверждение, я пересмотрела все списки русского дипломатического корпуса от 1909 до 1913 гг., нашла в них имя Нольде, Нессельроде не нашла. Замечу, что полная радиация происходила не так уж редко, и на память сейчас же приходят две: А И. Гучков и С.А. Соколов‑Кречетов.

 

[46] В переписке Кандаурова с Переверзевым, из уважения к прошлому, оба продолжают пользоваться термином «Великий Восток народов России» (напоминание о «Верховном Совете Народов России»), не только для настоящего времени, но и в предвидении будущего: они имеют в виду возобновленное масонство в России. Так, в 1930 г. мы читаем о планах открытия лож (видимо, после падения советского режима) и о будущих выборах в России, и кандидатах в Верховный Масонский Совет. Туда, по их мнению, должны будут войти все те, кто сейчас состоит в Консисториях (высших Ареопагах и Капитулах). Кандидаты Кандаурова: он сам, Слиозберг, Половцев, Давыдов, Бобринский, Аитов, Вяземский, Мамонтов, Нагродский, Лобанов‑Ростовский, и разумеется, – Переверзев.

 

[47] Оригинал скульптуры Микельанджело «Давид» находится во Флоренции, в Академии. Но две ее копии, с поднятой к плечу рукой, одну – белого (теперь серого) мрамора, на пьяцце Синьории, в центре города, и вторую – на площади Микельанджело, около церкви Сан‑Миньято, может увидеть каждый. Мне указал на этот жест П.П. Муратов. Великий скульптор и архитектор был членом одного из тайных обществ своего времени. Этот же жест сделал Н.И. Бухарин, приветствуя свою аудиторию (русских эмигрантов) в Праге, в 1935 г. (См. Архивные материалы: Маклаков).

 

[48] Сроки для повышения были следующие: От 3° до 9° – два года, от 9° до 14° – 9 месяцев, от 14° до 16° – 2 мес. и от 16° до 18° – 4 месяца. На этом иерархия Великой Ложи кончалась. Иерархия Великого Востока после 18°, в зависимости от заслуг братьев, шла до 33°.

 

[49] Хирам – один из строителей храма Соломона.

 

[50] Хотелось бы обратить внимание читателей этой книги на некрологи, которые в течение пятидесяти лет писались – сначала в России, а потом в эмиграции – о масонах. Их писали масоны. Начну со случая, теснейшим образом связанного с этим наблюдением: в одном из своих писем Б.И. Николаевскому, в конце 1940‑х гг., Маклаков сообщал ему из Парижа в США о погибших в немецких лагерях или убитых во Франции русских. Он дает ему список: Мать Мария, Пьянков, Бунаков, Апостол, Трахтерев, Вольфсон, Левин. Здесь, кроме матери Марии, все названные – масоны. Читатель в недоумении остановится перед таким перечнем: а где же все остальные? О них нет ни слова. Раиса Блох, Михаил Горлин, Вика Оболенская, Ариадна Скрябина, Вильде‑Дикой, Клепинин, Рафалович, О.Б. Марголина‑Ходасевич, Левицкий, Л.С. Гавронская… Все забыты! Маклаков не пишет, что он дает только имена «друзей» или близко знакомых. Он не дает объяснения этому странному поступку. Но когда мы обратимся к некрологам, то перед нами возникнет картина еще более разительная: Тыркова пишет некрологи о Шаховском, Маклакове; Карпович – о Кусковой, Авксентьеве; Вакар – о Демидове; Керенский – о Карповиче; Гурвич – об Осоргине; Газданов о Тер‑Погосяне; Мабо – о Федорове; В. Оболенский – о Юреневе; историк Н. Андреев – об Элькине… И это информация – из одного или двух эмигрантских периодических изданий. Можно легко найти десятки примеров. Газета «Возрождение» следовала этой традиции, только в «Последних новостях», где часто сам редактор, Милюков, писал некрологи, можно найти некрологи о масонах, написанные «профанами».

 

[51] В одном документе я нашла следующие чины (звания), которые, видимо, были взяты из масонского обихода 18 века, и не были объяснены: Великий Гроссмейстер, Наместный Мастер, Помощник Надзирателя и Помощник Секретаря, Исполнитель, Брат Часовой, Брат Гармонии, Обрядоначальник, Брат Доверия, Брат Зодчий и Брат Устрашитель.

 

[52] В газете «Аксион Франсез» с начала 20 века редакторами были Шарль Моррас и Леон Додэ.

 

[53] Парижский издатель Сорло, из всех кандидатов, получил исключительное право в спешном порядке заняться изданием масонских документов, от выбравшего его по причине личной дружбы г. Фаи. Через год дела Сорло пошли так хорошо, что он расширил свое дело, и в 1943 году летом решил приступить к изданию серии переводов из русских эмигрантских прозаиков с известными на Западе именами. Первой он обратился к Тэффи, которая, получив небольшой аванс, дала ему для издания книгу коротких рассказов. Была ли она переведена и издана – мне неизвестно. Вторым его кандидатом был Б.К. Зайцев, который запродал ему один из томов своих сочинений, который был переведен, но, как кажется, не вышел. Если читатель не поленится и возьмет в руки «Новый журнал» № 143, то он там прочтет переписку Зайцева с Буниным по поводу издания Бунина у Сорло. Бунин в декабре 1943 г. согласился на то, чтобы дать Сорло книгу рассказов. Тщетно Зайцев писал ему, что Сорло требует роман, Бунин стоял на своем. Деньги, как мы знаем, были ему нужны до зарезу: он был стар, болен, озлоблен, и даже на поездку к доктору из Грасса в Ниццу ему было трудно наскрести денег. Сорло отказался от Бунина по многим причинам: во‑первых – ему не нужны рассказы, во‑вторых – рассказы ему не понравились, он нашел их скучными и старомодными, в‑третьих – их перевела на французский какая‑то знакомая Бунина, и перевод не годился никуда. Скрежеща зубами, ругая Сорло так называемыми «последними» словами, Бунин смирился со своей участью. Это приключение с издателем, которого потом судили за «коллаборацию с оккупантами», вероятно и было причиной, почему Бунин после войны так поторопился пойти в гости к советскому послу Богомолову, вышел из Союза эмигрантских писателей и обругал своего старого друга, Б.К. Зайцева, в письме к редактору нью‑йоркского «Нового русского слова», напечатанном в 1978 г. в № 133 «Нового журнала».

 

[54] Dominique Rossingnol. Vichy et les Franc‑Macons. В этой же работе дается хронология репрессий против масонов во Франции в годы германской оккупации:

 

мая. Д‑р Воронов, 33°, вице‑председатель Совета Ордена, вместе с председателем Совета Ордена А. Грусье и вторым вице‑председателем, Ф. Куром, подписали последний циркуляр Великого Востока, обещая полную поддержку правительству.

августа. Письмо Грусье – Петэну: «Мы заявляем, что Великий Восток Франции прекращает свою деятельность. Все ложи обязаны немедленно приостановить всякую работу, если они этого еще не сделали».

августа. Закон о запрещении тайных обществ. Приказ государственным служащим давать подписку, что они в тайных обществах не состоят.

августа. Декрет о закрытии всех тайных обществ (в частности, Великого Востока и Великой Ложи) на территории Франции, Алжира, в колониях, в странах Протектората и на территориях, находящихся «под мандатом». (Журналь Оффисиель, 20 августа 1940).

, 17, 18 октября. Опубликование германскими властями списка запрещенных книг, среди которых: Гитлер. Моя борьба и Г. Мартэн. История франкмасонства, изд. Сорло.

Октябрь – ноябрь. Выставка в Пти‑Пале «Разоблаченное франкмасонство». Вход бесплатный.

октября. Немцы объявляют: «Люди, взятые из среды масонства (высших степеней), послужат заложниками, в случае если будет произведено покушение на устроителя выставки, барона де Ледэна.

ноября. Альфред Розенберг произнес в Париже речь и дал исторический очерк масонства, его роли в революции 1789 г. и преступлений, которые были совершены в результате его действий, в частности – войны 1914‑1918 гг.

 

Май. Бернар Фаи назначен директором Национальной Библиотеки. Под его руководством в Виши открылся Отдел тайных обществ и в свободной зоне – Отдел Информации. В нем пять подотделов: 1. Полиция. 2. Провинция. 3. Архивы. 4. Государственные чиновники. 5. Информация. Место службы Фаи: 16, ул. Кадэ. Центр масонской информации: 8, ул. Пюто.

августа. Закон о тайных обществах: решено опубликовать имена всех масонов в Журналь Оффисиель. Приравнять их к евреям, т.е. запретить им занимать казенные места службы.

августа. Декрет Петэна № Р3395, запрещающий занимать бывшим масонам высокие должности. «Ж.О.» публикует первый список имен масонов (ложи распущены).

августа. Заметка в «Ж.О.» о том, что списки сделаны на основании первых данных записей 1920‑1940 гг. с адресами, профессиями, чинами и т.д. масонов. (Слух идет о том, что за 300 франков можно сделать так, что имя и др. данные будут пропущены).

октября. «Масонские документы», ежемесячник, № 1. Директор – Фай (из «Аксион Франсез»), редакторы Робер Валери‑Радо и Жан‑Маркэ‑Ривьер, ген. секретарь Жак де Буастель. (Последний номер этого издания выйдет 15 июня 1944).

октября. Печатаются списки в «Ж.О.». Всего было опубликовано около 9.000 имен.

октября. Выходит № 1 еженедельного «Бюллетеня антимасонской информации». Издатель – Центр документации. Адрес: 8, ул. Пюто. Ответственный редактор Анри Костон.

 

апреля. Пьер Лаваль назначен главой правительства Виши. Костон в 1967 г. писал, что «нельзя забыть, что, благодаря Лавалю, бывш. члены масонских лож были освобождены от зависимости от министерства юстиции».

ноября. Немецкая армия занимает «свободную зону».

 

февраля. Петэн благодарит адмирала Платона за его помощь в деле ликвидации тайных обществ. Письмо напечатано в «Масонских документах», март 1943.

февраля. В Марселе открывается выставка «Евреи и масоны».

марта. Первый просмотр кинофильма «Оккультные силы» в кинотеатре на Елисейских полях, под лозунгом «Связь масонов с английскими империалистами и социалистическим Интернационалом доказана».

 

июня союзники высаживаются в Нормандии.

августа. Фай арестован в своем кабинете (16, ул. Кадэ).

августа. Л. Вияр писал: «Когда я вошел в дом на ул. Кадэ, Фай уже не было. Перед отъездом он сжег большую часть своих бумаг».

октября. Великий Восток и Великая Ложа сообща посылают де Голлю письмо, где заверяют его, что французское масонство будет верным временному правительству Франции.

декабря. Фай приговорен к бессрочной каторге, к конфискации имущества и «всенародному презрению». (Президент Франции Рене Коти простил его в 1953 г.).

Официально цифры жертв германской оккупации обоих Уставов:

Великий Восток:

допрошено

депортировано

расстреляно

Великая Ложа:

допрошено

депортировано

расстреляно

Было заведено около 60000 личных масонских дел.

 

[55] Рене Коти – президент Франции в 1954‑1959.

 

[56] В Парижском архиве хранится написанное после войны письмо Гайто Газданова, эмигрантского прозаика и ночного шофера, печатавшего свои романы в Современных записках и отдельными книгами. В письме, адресованном Мастеру его ложи, он жалуется, что ни он сам, ни братья‑масоны его ложи (и его поколения) просто не могут писать доклады, потому что «совершенно не знают, как их писать и о чем». К этому времени от старшего поколения (рожд. около 1850‑1860 гг.), разумеется, не осталось никого. Второе поколение, родившееся в 1870 гг., подходило к своему концу, а третье поколение русских не имело мотивации, которая могла бы привести их в тайное общество. И, может быть, самое главное: среди них не было ни Цицерона, ни Каталины, и значит, не могло быть «брата Оратора», который был основой каждой ложи еще со времен если не св. Тибальда, то Ковалевского.

 

[57] «Астрея» и «Гермес», видимо, не были возвращены к жизни после 1945 г., данных о них нет. Вернулись к активной «работе» только «Гамаюн» и «Лотос», из шести лож списка Осоргина. У «Гамаюна», еще во времена Кандаурова, бывали трудности; он писал о нем: «После двух или трех докладов, по содержанию весьма выдающихся, но имевших атмосферу смертельной скуки, ложа перестала посещаться».

 

[58] Не путать Г.Л. Смирнова, о котором почти ничего не известно, с автором воспоминаний, С.А. Смирновым

 

[59] В 1955 г. «Вехи», которые не смогли восстановиться после войны, прекратили свое существование, и небольшое количество их членов вошли (по всей вероятности, автоматически), во все еще действовавшую «Северную Звезду».

 

[60] Эта цифра мне кажется сильно преувеличенной. К 1954 г. по спискам стало известно, что за девять лет, прошедших со времени войны, посвящено было четыре человека:

Д.С. Старынкевич,

Виктор Луи,

С.А Захарьин,

В.А. Горбачевский.

 

[61] Он же сообщил мне, что некоторые бумаги и книги были возвращены в русский масонский архив.

 

[62] Здесь необходимо добавить два факта о французском масонстве в 1980‑х гг., известных мне по личному опыту. Первый – похороны Великого Мастера Великой Ложи Франции (GLDF) Ришара Дюпюи, 22 мая 1985 г., в 10 час. утра, на которых я присутствовала. Он умер 70‑ти лет (р. 1914). С 1947 года он состоял членом Парижской коллегии адвокатов. В 1961 г. он был защитником полк. Бастьен‑Тири, приговоренного к смертной казни за покушение на ген. Де Голля. Уже в 1956 году Великий Мастер был возведен в наивысшую масонскую степень (33°). Он был автором книги «Вера франкмасонства» и был верующим католиком. Похоронили его по обряду католической церкви.

Второй факт не менее интересен. В масонском храме в Париже, 25 мая 1985 г. в 3 часа дня, была назначена лекция о тайнах масонства, его истории и символике, от 18 века до наших дней. Собралось одиннадцать человек, людей очень старых – четверо мужчин и семь женщин. Нам вынесли три стула, кое‑кто из мужчин сел на пол. Лекторша говорила о том, что давно известно по энциклопедиям (в том числе и по БСЭ). Через четверть часа всех перевели в другой зал, куда потащили и стулья. Воспользовавшись перерывом, я подошла к лекторше и спросила ее, не будет ли особой лекции о 20 веке, о 1914 годе, сороковых годах и нынешнем времени. Она быстро дала мне масонский знак молчания (правой рукой к левой стороне подбородка) и ответила, что таковой не будет, после чего я вышла из здания на улицу, решив, что возвращаться в будущем не имеет смысла, так как все книги, которые, запертые, стоят под стеклом в этом «храме», и о которых говорилось как о священных и таинственных, можно найти в США не только в Библиотеке Конгресса, но и в больших американских университетах, таких как Гарвард, Принстон и Йель.

 

[63] Здесь и далее Н. Берберова ссылается на свои книги, опубликованные издательством «Руссика» (прим. изд.).

 

[64] Позже его не только недооценивали, но старались устранить, т. к. прошел слух о его болтливости, а может быть, и доносительстве в министерство внутренних дел. В истории масонства он остается подозрительной фигурой.

 

[65] По одной версии Маргулиесу дали 18‑ю степень тут же, в тюрьме, за его прошлые заслуги.

 

[66] Из этого списка в Биографический словарь взяты только проверенные по архивным данным имена.

 

[67] «Советом 18‑й степени» или «Советом 18‑ти» Бебутов называет Ареопаг, или Капитул.

 

[68] Родословная Романовых сложна потому, что братья Александра II имели множество сыновей, а сыновья, в свою очередь, также обзавелись большими семьями. В результате у младшего брата Александра II, Михаила Николаевича, старший сын (Ник. Мих., о котором идет речь), был двоюродным братом Александра III, и, как он, – внуком Николая I. Обилие Николаев, Михаилов, Александров, не может не сбить с толку даже внимательного читателя.

 

[69] Любопытна запись, которую задолго до рождения вел. князя сделал другой знаменитый член Биксио в 1847 г.: художник Делакруа в своем дневнике сообщает следующее: «Обедал у Биксио с Ламартином, Мериме, Скрибом, Мейербером и двумя итальянцами». Семьдесят лет спустя Ник. Мих, писал в Париж своему другу, французскому историку Массону:

«Будьте так добры, напомните обо мне моим дорогим друзьям из Биксио. Быть может, лучшее, что было у меня в жизни, было мое общение с друзьями из Биксио, и в тяжелые минуты ожидания ареста и, вероятно, казни, у меня есть только одно утешение – воспоминание о братьях, за которое я благодарю их».

Обеды происходили в ресторане Ларю, на площади Мадлен. Он закрылся недавно – в конце 1960‑х гг.

 

[70] Лидия Осиповна Дан (1878‑1963), сестра меньшевика Мартова и жена Ф. Дана. Член с.‑д. партии. Сотрудница Социалистического вестника. В эмиграции – Берлин– Париж– Нью‑Йорк.

 

[71] П.А. Бурышкин, историк масонства, московский купец, эмигрант.

 

[72] А.С. Ксюнин, сотрудник дореволюционной петербургской газеты Новое время, получавшей правительственную субсидию, в эмиграции жил в Белграде, был тесно связан с Гучковым.

 

[73] Ген. Туркул, крайне правый, эмигрант, германской ориентации.

 

[74] См. вводную статью к разделу «Кн. Д.О. Бебутов».

 

[75] Николаевский, видимо, хочет сказать «Послушаний». Масонские Конвенты созывались регулярно, и их было не два, а гораздо больше.

 

[76] Союз Русских Социал‑Демократов за границей был создан в Женеве в 1894 группой «Освобождение труда». Распущен 2‑м съездом РСДРП (1903).

 

[77] Статьи Г.Я. Аронсона о русском масонстве 20 в. были напечатаны в газ. Новое русское слово в октябре 1959 г. (см. раздел «А.Ф. Керенский»).

 

[78] Как будет видно дальше, Николаевский в это время был жертвой дезинформации и через несколько лет узнал о Гучкове правду.

 

[79] Воспоминания о Горьком В.Ф. Ходасевича напечатаны полностью. Письма Горького к нему помещены в Новом журнале, кн. 29, 30, 31. Три статьи о Горьком, написанные незадолго перед смертью и напечатанные в газ. Возрождение, позже вошли в сборник его прозы Белый коридор, Н.‑Й., 1982.

 

[80] Валентина Николаевна – жена Вольского.

 

[81] Вольский часто пишет фамилию Штанге – «Штранге». Я оставляю оба варианта, не исправляя их. Скоблин – генерал белой армии, позже – сов. агент.

 

[82] Борис Конради – убил большевика Воровского в 1923 г.

 

[83] Сотрудница Б.И.Н. была Анна Михайловна Бургина, поехавшая с ним вместе в Станфорд, где они оба работали в Гуверовском архиве. Она умерла в 1982 г.

 

[84] П.А. Гарви, меньшевик, сотрудник Социалистического вестника.

 

[85] С этого письма Вольский переходит на Штранге. Отметим кстати, что Марина Цветаева в двух своих письмах к А. Тесковой (осенью и зимой 1929 г.) сообщает, что ее муж, С.Я. Эфрон, уехавший из Медона 23 декабря 1929 г., два месяца «лечился» в русском пансионе (санатории) Chateau d'Arcine, St. Pierre de Rumilly, в Верхней Савойе. Это тот пансион, который держала семья Штранге, т.е. именно то «шато» недалеко от границы Франции и Швейцарии, о котором пишет Вольский.

 

[86] До 1937 г. никто не знал, что Скоблин советский агент. В 1937 г. он сыграл главную роль в похищении председателя Общевоинского союза (объединение участников белого движения и Добровольческой армии в эмиграции), ген. Миллера. С. скрылся немедленно, но его жена, известная, популярная еще в России певица Надежда Плевицкая, была арестована французской полицией. Ее защита состояла в том, что она играла роль ничего не знавшей жены. Судебное следствие продолжалось с января до июня 1938 г. Она была признана виновной в соучастии, и судима в конце года. Несмотря на все старания ее адвоката, М.М. Филоненко (см. Биографический словарь), ей дали 15 лет тюремного заключения. Она умерла во время войны.

 

[87] Дочь А.И. Гучкова, Вера Гучкова‑Сувчинская‑Трейль (р. 1906) сыграла довольно значительную роль в жизни Д.П. Мирского, вернувшегося из эмиграции в Сов. Союз в 1932 г. Она несколько раз ездила в Россию, и в 1936 г. прожила там довольно долго. После развода с Сувчинским она вышла замуж за англичанина Трейля, который был убит в Испании, куда он поехал сражаться против Франко (от этого брака у В.А. родилась дочь).

Первый муж ее, Сувчинский (она вышла за него в 1925 г.), был одним из лидеров пражского «Союза Евразийцев» и парижского «Союза Возвращения на родину» (одним из членов которого был и С.Я. Эфрон, муж Марины Цветаевой). Он тоже был в свое время в Испании, ездил в США, жил во Франции и в Англии. Образованный человек, музыковед, он был другом Стравинского и Ремизова. Французские композиторы и музыковеды уважали его за его знания. О нем в журнале Возрождение, издававшемся после войны в Париже и продолжавшем традиции газеты того же названия, выходившей с 1925 г. до июня 1940 г., была помещена следующая характеристика, относящаяся к концу 1920‑х гг.:

«Сувчинский произвел на меня впечатление избалованного кота‑сутенера. В головке он больше всего гнет в сторону ГПУ, как он говорит, в сторону реальной обстановки… Он – типичный эстет‑лодырь, самовлюбленный до конца. Евразийство для него средство, которое дает ему возможность хорошо жить, ездить отдыхать на берег океана, проводить время в праздном безделии… По своему складу он эстет с головы до ног. Сомневаюсь, чтобы он стал бы распинаться за евразийство. Прежде всего он думает о себе и с этим критерием подходит к вопросам «идеологии». Евразийство, кроме материальных возможностей, щекочет его самолюбие… Все‑таки он столп и апостол этого течения, о котором все говорят, и о котором он говорит с видом скучающего сноба. То обстоятельство, что он стоит во главе определенной отрасли дела, создает благоприятную возможность для появления около него всесильного секретаря. Учитывая характер лиц парижской группы, можно сказать, что вероятным его «секретарем» будет Родзевич, человек волевой и беспринципный. Более талантливый Эфрон не сможет дополнить Сувчинского, так как сам бесхарактерен и, кроме того, с известными устоями элементарной морали». (Л.Б. Возрождение, № 30, 1953, с. 126).

Будучи членом французской компартии, В.А. Гучкова была арестована в начале войны (1939) французским правительством (в связи с германо‑советским пактом). Она отсидела некоторое время во французском лагере, а затем, в 1941 г., оказалась в Лондоне, куда ей помог приехать А.Я. Гальперн (см. Биографический словарь), муж Саломеи Андрониковой. В 1947 г. она перевела на английский язык книгу В.А. Кравченко Я выбрал свободу, а в 1959 г. была приглашена как главный кинокритик на радиостанцию Би‑би‑си.

Этими сведениями я обязана проф. Г.С. Смиту (Ванкувер, Канада), в данное время работающему над собранием литературных статей Д.П. Мирского.

О Вере Гучковой можно прочесть в книге Ольги Ивинской В плену у времени: Трейль и Закревская‑Будберг приехали вместе в Сов. Союз и захотели встретиться с Борисом Пастернаком. Пастернак устроил для них завтрак в квартире Ивинской. Завтрак прошел очень оживленно, дамы взяли у Пастернака интервью для какого‑то английского журнала. Любопытно было бы знать, кто из двух «иностранок» (как называет их Ивинская) за кем шпионил: Будберг за Трейль, или Трейль за Будберг, или обе они – за Пастернаком, который кормил их икрой?

 

[88] Французская сыскная полиция.

 

[89] По последним сведениям, Гучкова недавно прекратила свою деятельность.

 

[90] Т.е. в 1955‑1956 гг., хотя поручиться в этом нельзя.

 

[91] Bakounine, Т.A. Le repertoire biographique des Franc‑macons Russes. 18 et 19 siecles. Bruxelles, 1940.

 

[92] Это неверно. Женщины допускались в специальные «белые» ложи.

 

[93] Аронсон напечатал не два, а четыре очерка о русском масонстве, а затем перепечатал их в своей книге, дополнив их новой информацией.

 

[94] Б.И.Н. наконец понял тактику масонов, которая при «полной и окончательной радиации» требует отрицания, что такой‑то когда‑либо был масоном.

 

[95] Три «белых» генерала, которые заправляли русской политикой в Германии, вместе с ген. Туркулом. Эти генералы состояли членами черносотенной «боевой организации» «Трест», в эти годы насквозь пронизанной тайными агентами ГПУ. Необходимо отметить, что ген. Туркул, видимо, был подозрителен своею деятельностью в глазах французских властей: весной 1938 г. он был – без объяснений – выслан из Франции, и окончил свою жизнь в Германии.

 

[96] Все трое – на московском процессе, в 1937 г.

 

[97] Сюрте Женераль – полицейская инстанция, подчиненная министру внутренних дел, с центром в Париже.

 

[98] Где именно Ходасевич «оплевал» Горького, остается неясным. Уехать нам обоим помог Луначарский (см. Н.Б. Курсив мой, с. 167). Сама Кускова еще в 1935 г. писала мне про «исключительно подлое поведение М. Горького во время похорон Максима» (Железная женщина, с. 262). Что касается меня, то во время немецкой оккупации Парижа я старалась не попадаться на глаза определенной категории людей, которые знали меня в лицо и могли «пригласить» меня в свою газету, пригрозив, в случае отказа, неприятностями. (См. Курсив мой, с. 506).

 

[99] Выражения «Ваша версия… убийственна для престижа Врем, правительства» и «как бы преступно ни было поведение Малянтовича» (министра юстиции Врем, прав.) заставляют задуматься.

 

[100] «Сплетнями» она, видимо, называет все те сообщения, которые ей приходятся не по вкусу.

 

[101] Я предоставляю читателям судить об этом ее признании по поводу смерти Цветаевой и воздерживаюсь от комментария.

 

[102] Эта ложь во спасение была разрешена, как мы уже знаем (см. последние строки моего Предисловия к этой книге).

 

[103] Отношения с «начальством» в газете, где я работала 16 лет, у меня были хорошие, но дружеские отношения сложились только с двумя людьми: с Коноваловым и С.Г. Сумским, с которым Ходасевич дружил еще в Берлине, когда Сумский был владельцем эмигрантского издательства «Эпоха». В конце 1920‑х гг., все потеряв, он приехал в Париж из Берлина, и неделю жил у нас на улице Ламбларди, в нашей убогой двухкомнатной квартире.

 

[104] Редакция и контора газеты Последние новости находилась на улице Тюрбиго, у самого выхода метро Арс‑э‑Метье, на углу улицы Реомюр, на втором этаже.

 

[105] А.Ф. Керенский и его жена, Тереза‑Нелль, выехали из нашего деревенского дома, в местечке Лонгшен, на заре, 11 июня, в направлении Бордо. 14‑го был взят Париж.

 

[106] Не надо думать, что А. И. Коновалов думал о возможности «коллаборации» с немецкими оккупантами. С некоторой долей наивности он воображал, что можно будет работать под ними.

 

[107] Н.В. Калишевич (печатался за подписью «Р. Словцов») был постоянным сотрудником газеты, замещал секретаря и выпускающего, А.А. Полякова, и писал о книгах, кино, старом Париже и др.

 

[108] В палате депутатов (французском парламенте) между двумя войнами из общего числа 847 депутатов 733 были членами партии радикал‑социалистов. Де Голль не дал им воскреснуть в такой силе, и в 1970‑х гг. партия насчитывала 14 депутатов в Национальной Ассамблее.

 

[109] И дальше: «…Именно: заговор англо‑французских империалистов, толкавших Милюкова и Гучкова с К° к захвату власти в интересах продолжения империалистской войны, в интересах еще более ярого и упорного ведения ее, в интересах избиения новых миллионов рабочих и крестьян России для получения Константинополя… Гучковыми, Сирии… французскими, Месопотамии… английскими капиталистами и т.д.

…Англо‑французский империалистский капитал, в интересах продолжения и усиления этой бойни, ковал дворцовые интриги, устраивал заговор с гвардейскими офицерами, подстрекал и обнадеживал Гучковых и Милюковых, подстраивал совсем готовое новое правительство, которое и захватило власть после первых же ударов пролетарской борьбы, нанесенных царизму…

Рядом с этим правительством, – в сущности простым приказчиком миллиардных «фирм»: «Англия и Франция», с точки зрения данной войны, – возникло главное, неофициальное, неразвитое еще, сравнительно слабое рабочее правительство.

…Октябристско‑кадетское буржуазное правительство, желающее вести «до конца» империалистическую войну, на деле приказчик финансовой фирмы «Англия и Франция», вынужденное обещать народу максимум свобод и подачек, совместимых с тем, чтобы это правительство сохранило свою власть над народом и возможность продолжать империалистическую бойню.

(…) правительство войны, правительство продолжения империалистической бойни, правительство грабежа, желающее грабить Армению, Галицию, Турцию, отнимать Константинополь, снова завоевать Польшу, Литовский край и т.д. Это правительство связано по рукам и ногам англо‑французским империалистическим капиталом. Русский капитал есть отделение всемирной «фирмы», ворочающей сотнями миллиардов рублей и носящей название «Англия и Франция».

(В.И. Ленин. «Письма из далека». Письмо I. Впервые полностью напечатано в 1949 г. в т. 23 собр. сочинений).

 

[110] Я.Л. Рубинштейн между двумя войнами состоял при Лиге Наций экспертом по делам беженцев вместе с бар. Б.Э. Нольде и К.Н. Гулькевичем.

 

[111] Аронсон в своих статьях в газете дал неверные данные о деятелях 1917 г., об их принадлежности (и не принадлежности) к масонству. Позже, когда эти статьи были перепечатаны в его книге, кое‑что он исправил, но далеко не все.

 

[112] Кн. Г.Е. Львов, как теперь известно, был не только связан с ранними масонскими ложами в России, но и с заговорами 1915 – 1916 гг. Здесь мы имеем пример масонского камуфляжа.

 

[113] Василий Васильевич Вырубов, по бесспорным архивным данным, был еще до 1917 г. масоном 33° и делегатом на всех масонских Конгрессах.

 

[114] Как явствует из этого письма, Керенский просил Станкевича достать ему книгу Сидоренко Итальянские угольщики (см. в разделе «Е.Д. Кускова»). Видимо, Керенскому она оказалась срочно нужна, когда он предполагал написать ответ Аронсону. Книга эта сейчас редчайшая, ксерокопия ее была мне передана проф. Натаном Смитом.

 

[115] Т.е. на фельетоны Аронеона в «Новом русском слове».

 

[116] Инспиратором фельетонов Аронсона Рубинштейн подозревал Николаевского.

 

[117] Василий Алексеевич Маклаков.

 

[118] Т.е. «усыплен», активного участия в это время не принимал.

 

[119] Французский посол в России, Палеолог, почти наверное не был масоном, но Альбер Тома им был, и на этой почве его дружба с Керенским продолжалась до смерти Тома. Он упомянут во многих французских списках и имел 33°.

 

[120] Вечер, на который приглашались профаны.

 

[121] Михаилом Андреевичем звали Осоргина. Он умер в 1942 г. О чем, в связи с этим, собирался Тер‑Погосян спросить Вырубова – неизвестно.

 

[122] Борис Суварин, известный французский журналист и литератор, одно время троцкист, редактор Contrat Social.

 

[123] Ровно год прошел со времени колебаний по поводу фельетонов Аронсона.

 

[124] В этом году вышла книга Аронсона Россия накануне революции, где он перепечатал свои статьи о масонстве.

 

[125] «Организация», или дальше – «О.» – масонство.

 

[126] Так в подлиннике.

 

[127] Винавер с семьей жили в это время в доме 8, ул. Фурнье (теперь переименованной). С ним жили жена, его сын, будущий профессор в Англии, и дочь – будущий адвокат в Париже.

 

[128] Горький, смеясь, говорил, что Маклаков дал Юсупову зубной порошок вместо яда.

 

[129] Почерк Маклакова был абсолютно неразборчив. В его архиве можно найти, по крайней мере, десять писем различных людей, которые ни одного слова не могут разобрать в его письмах. Для примера приведу здесь четыре свидетельства: Вольский пишет, что завтра купит лупу, чтобы его прочесть. Мельгунов пишет, что в будущий четверг он будет в Париже и зайдет к Маклакову, чтобы тот ему прочел свое письмо. Вишняк посылает ему обратно письмо и говорит, что зайдет, чтобы послушать его, т. к. прочесть он его не может. И я сама пишу ему, прося его дать письмо своей секретарше, чтобы она его напечатала для меня на машинке, и когда она присылает мне это письмо, то я вижу, что она из десяти строк разобрала только семь.

 

[130] Кедров был назначен Керенским 30 апреля 1917 г. морским министром. Вердеревский был назначен на то же место в сентябре.

 

[131] В архивах, где я работала, нет ни комплектов Советского патриота, ни сменившего его Русского патриота, ни Русских новостей. Все три газеты сменяли одна другую, но возможно, что какое‑то время они выходили и одновременно. Какая газета подразумевается здесь, я не могу точно сказать.

 

[132] «Раскаяние» Маклакова в печати не состоялось. Это будет ясно из последующего.

 

[133] Русская мысль никогда не могла простить Маклакову этого шага. Редакция в те годы состояла из четырех человек: В.А. Лазаревский (не путать с дореволюционным беллетристом, автором Души женщины). В.Ф. Зеелер. Водов и Полянский. До отъезда в США я заведовала литературной страницей и была репортером (по делу Кравченко и др.). В полемике с Маклаковым газеты я не участвовала.

 

[134] А.О. Гукасов был владельцем конторы на Енисейских полях, богатым человеком и издателем Возрождения, сначала газеты, а затем – журнала.

 

[135] Я была в зале, но к Маклакову не подошла и после февраля 1945 г. никогда с ним больше не встречалась.

 

[136] Эта фраза неясна, в ней есть противоречие, но так – в подлиннике.

 

[137] Кускова, однако, к себе в Прагу не вернулась и осталась жить в Женеве.

 

[138] Насколько я могла установить, это разъяснение не было опубликовано. Но поручиться в этом не могу.

 

[139] Закон наследования во Франции определяет детям львиную долю имущества и только малую долю второй жене.

 

[140] Мысль о слиянии двух Послушаний была не только у Алданова, но и у Вырубова. Если в Ареопагах больше не было ни первого, ни второго поколений, то соединение двух Уставов могло произойти только неофициально, т.е. на «домашнем» или «интимном» уровне, но никак не на законном основании. Даже весьма редкое присутствие Вольского в кафе доказывает, что «кафейные» встречи, на которых этот «профан» сидел среди Премудрых Ареопага, мало имели общего с тайными собраниями потомков розенкрейцеров. См. короткий список присутствовавших на одной из последних «сессий», в конце 2‑й главы этой книги. Вряд ли среди этих людей (где нет ни одного Премудрого, не говоря уже о Досточтимых), хоть один мог быть привлечен в группу уходящих со сцены ветеранов русского масонства. Что до Великой Ложи, то дела обстояли если не хуже, то так же, как и в Великом Востоке.

 

[141] «Здесь был Ермолов, говорил мне о планах Вырубова объединить русские ложи обеих обидианс», писал Алданов в одном из последних своих писем.

 

[142] Т.е. вступивший в партию РСДРП после официального раскола ее на большевиков и меньшевиков.

 

[143] Муни (настоящее имя – Самуил Викторович Киссин) – друг молодости Ходасевича, поэт‑символист, был женат на сестре Брюсова, Лидии Яковлевне. О нем см. В.Ф. Ходасевич. Некрополь, Париж, 1976, с. 111‑117.

 

[144] С этого времени я начала систематически заниматься русскими масонами 20 века. Разговоры с Аронсоном, как первые, так и последующие, несомненно, подвинули меня в моих исследованиях. Я глубоко благодарна ему.

 

[145] Архив Луи Фишера после его смерти был передан в библиотеку Мэдд, в Принстоне. К нему сделан аннотированный каталог. Письмо Аронсона ко мне, вероятно, лежит в одной из папок (всего – 34 ящика) и может быть найдено.

 

[146] «Известны многие примеры, что целые масонские архивы увозились после смерти выдающихся масонских деятелей, иногда лицами совершенно незнакомыми близким родственникам, но предъявлявшими неоспоримые доказательства своих прав на масонское наследие…

От опасно больного брата старается он (т.е. пришедший) отобрать все масонские бумаги и вещи, которые у него могут быть, для доставления их после смерти его, в великую ложу, или по крайней мере, обязан он сохранить их…

Вот почему нам неизвестны имена всех масонов, состоявших звеньями длинной орденской цепи Александровского времени, вот почему так не полны и немногочисленны членские списки, дошедшие до нас». (Тира Соколовская. Голос Минувшего, 1914, март, № 3, с. 246).

Вот как, еще накануне Первой войны, жаловался историк старого масонства в журнале С.П. Мельгунова на скудость масонских архивных материалов!

 

[147] К неопубликованным текстам, помимо рукописей, отнесены тексты, напечатанные на пишущей машинке, на гектографе, ротаторе, а также – типографским способом, но секретно, и никогда в продажу не поступавшие.

 

[148] К неопубликованным текстам, помимо рукописей, отнесены тексты, напечатанные на пишущей машинке, на гектографе, ротаторе, а также – типографским способом, но секретно, и никогда в продажу не поступавшие.

 

[149] Берберова И. Стихи: 1921‑1983. Нью‑Йорк, 1984.

 

[150] Руль. 1931. 23 июля.

 

[151] Вопросы литературы. 1988. №№ 9‑11; Октябрь. 1988. №№ 10‑12.

 

[152] Дружба народов. 1989. №№ 8‑12.

 

[153] Вознесенский А. Инфроман // Дружба народов. 1989. №8. с. 125.

 

[154] Берберова Н. Железная женщина. М.: Политиздат, 1991. с. 5.

 

[155] Берберова Н. Курсив мой: Автобиография. New York, 1983. т. 1. с. 7.

 

[156] Вопросы литературы. 1990. №№ 1, 3‑7.

 

[157] Свитков Н. Масонство в русской эмиграции (к 1 января 1932 г.), составленное на основании мае. документов. Париж: Edition de la «Libre parole», 1932.

 

[158] Старцев В.И. Российские масоны XX века // Вопросы истории. 1989 №6. с. 34‑35.

 

[159] Elkin Boris. Attempts to Revive Freemasonry in Russia // Slavonic and East European Review. 1966. XXXIV. July.

 

[160] Aepex A.Я. Масоны и революция. М., 1990; Соловьев О.Ф. Русское масонство 1730‑1917 гг. М., 1993. с. 194‑207.

 

[161] Берберова Н. Курсив мой. New York, 1983. т. 1. с. 364.

 

[162] Старцев В.И. Российские масоны XX века // Вопросы истории. 1989. №6. с. 40.

 

[163] Elkin Boris. Attempts to Revive Freemasonry in Russia // Slavonic and East European Review. 1966. XXXIV. July. p.462.

 

[164] Гессен И.В. В двух веках // Архив русской революции. Берлин, 1937. т. 22. с. 216‑217.

 

[165] Хасс Л. Еще раз о масонстве в России начала XX века // Вопросы истории. 1990. №1. с. 28.

 

[166] Бакунина Т.А. Русские вольные каменщики. Париж: Свеча, 1934; Бакунина ТА. Знаменитые русские масоны. Париж: Свеча, 1935.

 

[167] Возрождение. 1934. 23 августа. № 3368. с. 3.

 

[168] Соловьев О.Ф. Русское масонство 1730‑1917. М., 1993. с. 171.

 

[169] Милюков П.Н. Роковые годы // Русские записки. 1938. № 11. с. 139.

 

[170] Haimson Leopold. The Problem of Social Stability in Urban Russia: 1905‑1917 // Slavic Review. 1965. March. XXVI.

 

[171] Берберова Н. Курсив мой. New York, 1983. т. 2. с. 665.

 

[172] Соловьев О.Ф. Масонство в России // Вопросы истории. 1988. № 10. с. 25.

 

[173] Хасс Л. Еще раз о масонстве в России начала XX века // Вопросы истории. 1990. №1. с. 33.

 

[174] Аврех А.Я. Масоны и революция. М., 1990. с. 320.

 

[175] Smith N. Political Freemasonry in Russia. 1906‑1918: A Discussion of the Sources // Russian Review. 1985. Apr. p. 168.

 

[176] Старцев В.И. Российские масоны XX века // Вопросы истории. 1989. №6. с. 49.

 

[177] Рубинский Ю.И. Масоны во Франции (вчера и сегодня) // Вопросы истории. 1976. №9. с. 143.

 

[178] Соловьев О.Ф. Русское масонство 1730‑1917 гг. М., 1993. с. 261.

 

[179] Аврех А.Я. Масоны и революция. М., 1990. с. 320.

 

[180] Подробнее об этом см.: Хасс Л. Еще раз о масонстве в России начала XX века // Вопросы истории. 1990. № 1.

 

[181] Яковлев Н.Н. 1 августа 1914 года. М., 1974. с. 230.

 

[182] Kerensky A. Russia and History's Turning Point. New York, 1965. p. 88‑89.

 

[183] Slavic Review. 1968. Dec. p. 606‑607.

 

⇐ Предыдущая123456789

Поделиться: