Хайнихен, 26 января 1945 г., в карауле

 

Наше новое местопребывание Хайнихен, курсы подготовки кандидатов в офицеры.

В Поникау события разворачивались следующим образом: однажды командование собрало всех, кто получил направления на курсы подготовки офицеров реактивной артиллерии, и нам было приказано быть готовыми к передислокации. Мы разошлись, и вдруг почему‑то никому из нас не захотелось покидать Поникау. Те, кому было суждено остаться здесь, не могли скрыть свою радость. Но кто смеется теперь последним…

Наконец, все двинулись в путь, кто‑то на восток, мы же, будущие молодые офицеры, на запад. Что ж, здравствуй, новая жизнь!

По дороге на вокзал нас всех охватил ужас. Прилегающая к вокзалу площадь, само здание и все платформы переполнены. Мы своими глазами видели ужасное положение беженцев. Страшные картины представали нашему взору. Бывшие жители Силезии, Восточной Пруссии, опрометью успевшие убежать перед приходом русских, захватив с собой только самое необходимое. Неужели придет черед двинуться вслед за ними и жителям Померании? Снова и снова в голову приходит эта мысль. Вчера в сводке вермахта упоминали Эльбинг.[173] Уже оставлен Шнайдемюль. Так что почти наверняка моим родным тоже придется покидать свои дома. Я просто не могу себе представить, как это будет происходить. Ведь это просто ужасно – лишиться своей родины. И куда же отправятся они, куда возвращаться мне? Я еще не могу осознать это, поверить во все это.

Уже давно я не получаю никаких вестей из дома, а теперь и у меня новый адрес – Хайнихен.

Как только мы прибыли в этот маленький дружелюбный и неразрушенный городок Геллерта,[174] нас тут же распределили по частным квартирам. Это стало приятной неожиданностью. Нам казалось, что сбылись наши мечты и мы оказались в сказке. Я оказался жильцом в особенно милой квартире. Старшее поколение владело угольной лавочкой, но тут же окружило меня трогательной заботой. Правда, у них самих почти не было никакой еды, но в остальном!.. Просто чудесно. Они даже клали мне в постель под пуховую перину теплую грелку и так далее.

Их невестка – портниха, она обучает этому мастерству нескольких совершенно очаровательных девушек. Когда мы вчера прошли маршем по городку, они успели поднести по рюмке шнапса тридцати моим товарищам. Все они были просто в восторге и отчаянно завидуют мне. Да и ребята, живущие в этой квартире, тоже отличные парни. Кое‑кто из них даже приносит что‑нибудь съестное, поскольку наша батарея снабжается продовольствием весьма скупо. Я написал домой, прося прислать мне как можно больше продуктов. Но получат ли они вообще мое письмо?

Службу мы несем все так же строго, но жизнь на частных квартирах вознаграждает нас за все. В расположение части мы должны прибыть к семи часам утра. Обед в двенадцать часов. Затем к четырнадцати часам снова на службу, и с восемнадцати часов каждый сам себе хозяин.

Здесь есть и новобранцы, которые были призваны раньше нас и уже получили «балки надежды»,[175] которые мы еще только должны получить. Они посещают теперь курсы в Целле. Для нас подобный курс начнется здесь, в Хайнихене. Но курс там, курс здесь… У всех нас одно только желание: нам уже довольно муштровки, мы хотим на фронт. Русские уже глубоко вторглись в Германию, они явно намерены взять в кольцо Бреслау.[176] Там предполагается наше боевое крещение. Ведь когда‑то же надо, в конце концов, остановить это продвижение русских, мы не можем потерять всю свою родину.

Постоянно в голову приходят мысли о доме. Порой я прямо‑таки ощущаю, что мама беспокоится обо мне. Да сохранит их Господь от всяких бед и несчастий в Мютценове. В этом сумасшедшем мире теперь можно уповать только на Его помощь, судьба наша находится в Его руках. Я твердо верю в это.

 

Хайнихен, 31 января 1945 г.

 

Сейчас я задержался здесь еще на неделю. Снова валяюсь дома со своей обычной простудой. Поэтому порядок службы в последние дни не знаю. Но почти наверняка напряга никакого, потому что здесь, в отличие от Поникау, некоторые вообще не появляются на службе, к тому же нет четкого деления по подразделениям. Вот только появились новые преподаватели и по‑новому распределили нас по ротам. Возможно, после этого служба пойдет более нормально. Я был у врача, но еще не выписан – он не счел меня здоровым. Так что на службу еще можно не являться.

По вечерам меня чаще всего приглашает к себе семейство Бутцес, живущее этажом выше. Ханни, красивая, как куколка, девушка, снабжает меня пачками иллюстрированных журналов о кинематографе. Вечерами у них собирается довольно большая компания друзей дома, которые проводят время в спиритических сеансах и за карточной игрой. Мне они нагадали, что дома у меня все хорошо, а я сам стану в будущем известным человеком, профессия моя будет каким‑то образом связана с театром, однако я сам не стану актером, но буду все время писать, писать, писать…

Я не понимаю, почему я не получаю писем из дома. Мама обязательно написала бы мне, если бы им пришлось покинуть Мютценов. Дитер получил от своей мамы, которая живет в Бютове, известие, что они пакуют вещи. У нас дома должно быть то же самое. Я все же не могу себя этого представить: быть изгнанными из родных мест! Но отец ни за что не покинет свое хозяйство, да и Эрвин останется с ним. Неужели мама и Вальтрауд одни пустятся в путь? И что будет делать Эльфрида, одна с маленькой Моникой? А другие родичи?

Все это просто не укладывается в сознании, даже не могу себе этого представить. Вчера все напряженно ожидали выступления фюрера по радио, но его не последовало. Или мы просто ее пропустили? Теперь он уже не выступает часа по четыре кряду, как раньше, да и в «Вохеншау»[177] его уже не видно.

Сводки вермахта сообщают об уличных боях во Флатове[178] и продвижении русских далее на север. По карте выходит так, что русские пробиваются к Одеру и затем на север, чтобы отрезать всю Заднюю Померанию. Тогда мои окажутся в блокаде. О боже!

 

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: