Чем можно противостоять демонтажу народа? Отчасти этот тип противостояния выражала социалистическая революция.

Под социалистической вывеской, по сути дела, реализовывалась идея сборки народов, восстановления социальных скреп, социальных институтов. Наконец, ликвидации института национально-идентичного государства противостоит антиколониальная национально-освободительная революция. И по сути дела, сейчас Россия стоит на такой развилке, мы в предреволюционной, действительно, ситуации. Но какая революция произойдет? В чем будет дальнейшая траектория? Либо революция по уничтожению окончательно национально-идентичного государства, а в перспективе гибель России как цивилизационной системы, либо, наоборот, это вектор национально-освободительной, антиколониальной революции – выбор таков, выбор революционный. Отсидеться, выражая принцип «само собой рассосется», не пройдет. И Россия находится сейчас именно на этой революционной развилке.

Степан Сулакшин: Вот очень важный, актуальный момент Вардан Эрнестович затронул – действительно, революция как некая приближающаяся реальность в России. Я бы одну только мысль попытался добавить. Мы ведь чего ждем и надеемся на что? А кто-то боится чего? Вот приближающегося в России. Ну, очевидно, мы надеемся на то, что властные парадигмы и политика в стране от монетаризма сменятся на экономическую политику стимулирования развития, инвестирования, строительства жилья, строительства инфраструктуры и так далее, а не недавней стерилизации средств или текущего… Как выразился руководитель, на кризисе они заработали. При банкротящихся заводах, при растущей безработице, при разрушении инфраструктуры и так далее. Мы рассчитываем, надеемся на то, что перестанут, по сути дела, оказывать преференции сырьевому комплексу, но будут, наоборот, наказывать за низкий передел, за низкую эффективность, а поддерживать, действительно, наукоемкие, современные, высокоэффективные, высокопередельные, инновационные отрасли промышленности, структурная реформа, наконец, начнется.

Мы надеемся на то, что поддержка развития регионов будет осуществляться по существу интересов страны, а не по существу интересов лоббистской группочки, группировочки или просто отдельного депутата, который входит там в какой-то очередной совет «Единой России» или еще что-то вроде этого. И соответственно, те, кто сейчас наживается на бедах страны, те, кто продолжает десятки миллиардов долларов вывозить из страны, они боятся, что произойдет революционное изменение в российской государственной политике, и вот эта ситуация изменится. Итак, революционные изменения во властной политике. А каков механизм? Вот профессор Багдасарян сказал: «Революция – это, действительно, механизм властной смены». Но ведь смена политики может произойти в результате народного бунта, и мы это видели, и на Украине не так давно видели, и очень не хотели бы, потому что это кровь, издержки, потери и разруха. Недавно это в Бишкеке происходило. Но это может происходить в результате верхушечного переворота – вот такой дворцовый переворот, и политику меняют на другую, такая инверсия возникает, революционные изменения в жизнь придут, это тоже как бы революционные изменения.

И наконец, самая, наверное, привлекающая внимание возможность – это самоинверсия правящей группировки.

Вот проснутся утром, услышат глас Божий, просветятся, просветлятся, прослезятся и скажут: «Долой монетаризм! Долой либерализм! Надо дать жить стране, надо, чтобы люди были уверены, рожали, развивались, чтобы инвестиции шли и так далее», – и меняют сами содержание своей властной политики, такая властная инверсия. И революционные изменения наступят. Вот это тоже вероятно для страны. И это, наверное, был бы самый желательный путь. Но я эту реплику взял только потому, чтобы показать, насколько непросты, насколько разветвлены вот эти смысловые коридоры, в которых мы сегодня разбираемся вот с нашими коллегами. Сергей Георгиевич Кара-Мурза, пожалуйста.

Сергей Кара-Мурза: Конечно, интересно было бы о сексуальной революции поговорить, но я думаю, это мы будем после социальной, в первый же выходной. Так вот, действительно, есть общее во всех революциях – это изменение. Это некоторый разрыв непрерывности, изменение глубокое и быстрое. Хотя различают реформы и революции, но это вещи, граница между которыми размыта. Есть реформы, которые хуже любой революции, катастрофичнее, глубже, непонятнее. А есть революции, которые проходят, вообще говоря, почти незаметно, если удается так ее организовать. Так вот, я думаю так, для упрощения определим, что революция – это глубокое изменение сразу всех основных систем жизнеустройства: это, прежде всего, политической системы, государства, его идеологии, изменение общественного строя, то есть жизнеустройство людей, хозяйство, социальные структуры, изменение культуры и изменение того вектора развития, который до этого, значит, наблюдался у нас в стране, в народе. Я говорю, даже если растянуть во времени это, то это называют реформой.

По движущим силам, по, как говорится, социальной базе, по целям и технологиям революции различаются очень сильно. То есть всякая крупная революция – это такое уникальное явление, и мы только для каких-то целей анализа группируем их, скажем, буржуазно-демократические или, там, социалистические. Английская революция буржуазная очень была непохожа на французскую, социалистическая в России и в Китае тоже очень разные. Действительно, наше образование очень сильно заузило, заузило весь спектр революций и нас, так сказать, не научило проводить такой хотя бы самостоятельный сравнительный анализ. Вот взглянуть на картины, эти великие картины, разных, революций и увидеть их общее и различное, специфическое. Тогда вот мы бы в русской революции очень много поняли, если бы ее встроили в контекст, вообще, ну, всех мировых революций, или больших революций, которые мы к тому времени знали. А получилось так, что, во-первых, мы революцию на языке классового подхода описывали, хотя это никогда недостаточно ни в какой революции.

Революция – это всегда явление цивилизационное, это огромный, это сдвиг всех сторон жизни.

И конечно, в революциях участвуют всегда нации даже, или так, народы. В разных вариантах, они расходятся, сходятся, группы сталкиваются, мирятся. Это пришло из истмата, такое классовое видение, и всегда считалось, что революции, они ведут к смене формаций экономических. Но вот правильно указали, что национально-освободительные революции не всегда связаны именно с формацией. Они связаны еще и с национальным самосознанием и интересами и идеалами определенных культур, то есть они связаны с культурами. Вот из-за того что так довлел классовый взгляд и формационный взгляд на революции, мы плохо очень поняли и русскую революцию. Мы даже плохо понимали, почему столкнулись две революции в гражданской войне, ведь была Февральская революция. Каковы были ее цели? Каковы социальные движущие силы? А за ней прошла революция Октябрьская, которую те революционеры считали контрреволюционным переворотом, и во многих отношениях это было правильно. Октябрьская революция была отрицанием февральской. И они, уже именно они, а не какая там не монархистская, столкнулись в гражданской войне, почему, потому что Октябрьская революция уже была, прежде всего, цивилизационной.

Это вот российская цивилизация в разных ее, как говорится, слоях и представлениях, да, не могла смириться с революцией, ну, либералов-западников, которые именно покушались на все основные устои длительного нашего развития России. Вот этого мы не рассмотрели. Это, кстати, уже явно кризис советского строя очень сильно. А уже после этого были очень важные революции, которые для нас сегодня важны потому, что из всех них что-то берется, из каждой новой революции берется, если умелые революционеры, да, они обязательно берут опыт всех предыдущих. Так вот после русской революции, скажем, Великая китайская революция, из которой вырос современный Китай. Кто ее у нас, вообще, когда-нибудь преподавал или учил?