Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Как я съел символ Калифорнии



Предприимчивый владелец овощной лавки в Сакраменто соорудил возле своего магазина что-то вроде небольшого зоопарка — за невысокой изгородью жевали травку кролики, паслись козы, важно разгуливали индюки. Пара павлинов время от времени демонстрировала свои наряды, а какаду по имени Крэйзи приветствовал покупателей голосом Луи Армстронга: “Hello, Dolly! ” Урбанизированные американские детки не давали родителям ни малейшего шанса проехать мимо магазина, не поприветствовав попугая и не покормив ослика Джо. Торговля шла бойко — свежие овощи покупались на стол, залежавшиеся —для зверинца.
И чёрт нас дёрнул туда заехать. Пока Барбара расплачивалась за капусту, а её дети совали в морду икающему от обжорства Джо какую-то метёлку, я лениво разглядывал прилавок. Ну магазин, ну овощи. Лучок, там, картошка, помидоры.
Но тут мой взор привлекло нечто необычное: в элегантном ящичке были упакованы какие-то зелёные шишки, смахивающие на гибрид цветной капусты и ананаса. Лепестки этого чудища грациозно торчали в разные стороны, создавая уютные норки для насекомых. “Если бы я был мухой, я бы там жил” — мелькнуло в голове.
— Кевин, что это? — поинтересовался я у рядом стоящего приятеля.
Он посмотрел на меня так, будто я спрашиваю, что такое огурец.
— Ты что, никогда не видел этот овощ?
— Нет, даже на картинках не встречал.
— Это же артишок! Наш любимый продукт! Гордость Калифорнии! — воскликнул Кевин. Он есть даже на флаге нашего штата! Требуется особое искусство, чтобы его правильно вырастить, поэтому это дорогой деликатес. Наши артишоки — вкуснейшие в мире, каждый настоящий американец их просто обожает! “Барбара, иди сюда! ” — крикнул он жене.
Семья О'Райли, особенно дети, пришли в неописуемый восторг оттого, что они сегодня смогут доставить русскому гостю райское наслаждение, покормив его, как ослика Джо, лучшим продуктом в мире, символом Калифорнии. Это событие почему-то их так взволновало, что перед ужином они ни о чём другом не говорили. “Неужели ты действительно никогда не ел артишок? ” — спрашивали они наперебой, а между строк звучало: “Как же ты тогда жил всё это время? И стоило ли вообще жить? ”
Пришли соседи, человек восемь. Наверное, если бы в Китае началась ядерная война, присутствующие не обсуждали бы эту новость с таким жаром, с каким они смаковали прелести артишока и моё в этом вопросе невежество.
Наконец все уселись. Настал кульминационный момент — хозяйка на фарфоровом блюдечке торжественно поднесла мне национальную гордость. Защёлкали фотоаппараты, зашелестела видеокамера.
Я осторожно отломил один лепесток, почистил его и сунул к себе в рот.
Вы когда-нибудь пробовали алоэ? Или медузу? Так вот, артишок — ещё тошнотворней. Сцепив зубы, я не мог его ни проглотить, ни выплюнуть. Было такое впечатление, что вместе с этой мерзостью в мой рот отправились две большие толстые мухи. Представляю, какая идиотская гримаса отразилась на моём лице... А ведь это был только первый лепесток! Их там ещё штук пятнадцать торчало! Жирных, сочных.
Публика ждала восторга.
Врать, нахваливая съеденное, грешно. Жрать эту гадость — противно. Как быть?
Пришлось схватиться за рюмку:
— Господа! Позвольте поднять тост за страну, взрастившую Эрнста Хемингуэя, Стива Спилберга, Джо Кеннеди. Сегодня у меня знаменательный день. Сегодня я понял, что Америка — это не Голливуд, Майкрософт или баскетбол. Америка — это прежде всего артишок! Не сомневаюсь, что его обожали Авраам Линкольн и Марк Твен, Генри Форд и Мерилин Монро!
Да здравствуют непреходящие ценности! За Америку, господа! За артишок!
Господа с пониманием выпили...

 

Напутствие Сергея Довлатова

Да здравствуют непреходящие ценности! За Америку, господа! За артишок!
Господа с пониманием выпили...
Написав рассказ, я поставил жирную точку и задумался. Чего-то в нём не хватает. Но чего? Чего... А всего не хватает — банальный сюжет, нет ни стиля, ни изысканности, ни хлёсткого финала... Интересно, как бы его закончил кто-нибудь из талантливых, ну, например, мой любимый писатель — Сергей Довлатов?
В филадельфийской квартире Саши и Леры книг было много. И пока мои друзья коротали время на работе, я от нечего делать чистил свои путевые заметки.
Так, где здесь современники? Алешковский... Аксёнов... Вайсберг... Ага! Вот. Довлатов. “Демарш энтузиастов”. Глянем, куда там эти энтузиасты домаршировали. Так...
“Несколько минут Чирков простоял в оцепенении. Затем обхватил свою левую ногу. Вытащил зубами из подмётки гвоздь, который целую неделю язвил его стопу. Нацарапал этим гвоздём около таблички с дядиной фамилией короткое всеобъемлющее ругательство. Потом глубоко вздохнул, сатанински усмехнулся и зашагал неверной дорогой”.
Да... Сильно... Как бы о моей “писательской” стезе: “нацарапал ругательство и зашагал неверной дорогой...”
Я перевернул несколько страниц и набрёл на “Ариэль”:
“Писатель взошел на крыльцо. Водрузил на колени пишущую машинку. Увидел чистый лист бумаги. Привычный страх охватил его”.
Опять обо мне. Кстати, подошло бы и к моему “Артишоку”: “Советский турист взошёл на крыльцо. Водрузил на колени поднос с овощами. Увидел зелёный жирный артишок. Привычный страх охватил его”.
А чем заканчивается “Игрушка”?
“Ничего, — издали шептал Григорий Борисович, —потерпи. Лето все равно уже кончается”.
Ай да Довлатов, ай да сукин сын! Я именно так и закончу свой рассказ про артишок: “Ничего, Шура, — шептал я себе, — потерпи. Лето всё равно уже кончается”.
День клонился к исходу. Я закрыл свои новеллы и полез в дружественный холодильник. Размаха в нём не наблюдалось, но на лёгкий ланч достаточно.
Лера ворвалась в квартиру так, словно за ней гнались три негра:
— Быстрее собирайся, все уже там! — выпалила она с порога.
— Где там?
— У наших знакомых, Володи и Марины. У них сегодня небольшой литературный вечер.
— А чего мне собираться? Я готов. Вот только новеллы свои на всякий случай в сумку брошу — и вперёд. Может, и покажу их там кому.
И уже в машине поинтересовался:
— Кстати, а кто выступать будет?
— Юнна Мориц и Сергей Довлатов, — ответила Лера непринуждённо, так, будто она с ними регулярно, ну каждую пятницу, ходит в баню.
— Кто-кто? Повтори ещё раз!
— Юнна Мориц и Сергей Довлатов. Они сегодня приехали из Нью-Йорка почитать друзьям свои новые произведения. Володя знает Серёжу ещё по Ленинграду, вот они иногда и собираются.
Это был шок. Познакомиться с кумиром! Да ещё и показать ему свои рукописи! Как нехорошо, что у меня ещё не вышло ни одной книги, а то бы подарил известному писателю свой сборник рассказов с надписью: “Сергею...”, нет: “Серёге Довлатову — от автора”, нет: “...от автора, единомышленника и ученика...”
Машина плавно шла по зеркальному филадельфийскому асфальту, а мысли прыгали так, будто с Джорджиана драйв мы свернули в Ухабистый переулок.
В просторной гостиной размашистого особняка собралось человек двадцать. По всему было видно, что такие вечера у них традиционны. Вино, лёгкие закуски.
Однако меня ждало разочарование: Юнна Мориц приехала одна, без Довлатова. Из Нью-Йорка её привёз какой-то грузный мужик, который, войдя в комнату, бесцеремонно шлёпнулся на пол рядом с “президиумом”. Шофёр... По сути, это был литературный вечер только Мориц. Жаль. Ей я не могу показать свои произведения, ведь она не прозаик.
“...Хорошо ходить конём, власть держать над полным залом, не дрожать над каждым днём — вот уж этого навалом, ” — начала гостья.
“Открываю глаза, кружатся в небе крыши, касатки, стрижи, сирени, стрекозы, лазурные мухи. Как же вставать не хочется!..” — продолжала делиться своими впечатлениями Юнна.
— А что, если всё-таки подсунуть ей свои рукописи? —мелькнуло в голове. Но поэтесса, как бы прочла мои мысли:

“Смертельно — Музе докучать
Дурной восторженностью пылкой!
Молчит с презрительной ухмылкой,
Когда нам не о чем молчать,
И не намерена прощать
Витиеватость светской чуши
И, вздрогнув, затыкает уши —
И бесполезно в них кричать.
Вот перестанет освещать
Она таланты наши смыслом —
И свежее предстанет кислым, —
Тогда нам не о чем молчать...”

Про мой “Артишок” сказано. “И свежее предстанет кислым...” Не овощ калифорнийский кислый, а проза моя дилетантская...
Хотя — чу! Блеснула слабая надежда на телепатическую снисходительность:

“Ты наклоняешься вперёд
И твой подстрочник, нет, не врет,
В нём этот свет, а также тот,
И там, и тут — кофейня...”

— восклицала Юнна Мориц, в упор глядя на сидящего перед ней начинающего литератора. И виртуальный погром моего творчества набрал новый импульс:

“Кавалер зубастеньких блондинок
И таких усатеньких брюнеток!
Что же зацепился твой ботинок
За живую проволоку веток?
Что ты мастеришь за облаками,
Журавлей разглядывая в щёлки?
Так ребёнки-нищенки веками
Барские разглядывают ёлки!
Вылезай-ка из небесной дырки
И ступай к котёнку в комнатёнку,
Потому что сразу после стирки
Я подамся в небо на подёнку...”

Как бы: “Эх ты, прозаик хренов, вылезай-ка из небесной дырки...”
Юнна пригубила стакан вина. Было очевидно, что ей нужен перерыв.
— Серёжа, почитай что-нибудь! — обратился к шофёру кто-то из присутствующих.
Что? Серёжа? Почитай? Боже праведный, да это же и есть Довлатов! Я просто никогда его не видел! Даже на фотографии! Книги — проглотил всё, что смог достать, голос — каждую неделю по “Бродвей 1775” на “Свободе” слышу... А как он выглядит — да откуда мне знать?
Так вот он какой, мой кумир... Кавказская внешность, густая борода, чёрный обтягивающий свитер, потёртые джинсы. А взгляд цепкий, пронизывающий, но грустный...
Писатель медленно поднялся, сел на стул рядом с Юнной Мориц, взял в руки свою книгу:
— Ну что же, почитаю.
И, почти не заглядывая в текст, начал:
— Иногда меня посещают такие фантазии. Закончилась война. Америка капитулировала. Русские пришли в Нью-Йорк. Открыли здесь свою комендатуру.
Пришлось им наконец решать, что делать с эмигрантами. С учеными, писателями, журналистами, которые занимались антисоветской деятельностью.
Вызвал нас комендант и говорит:
— Вы, наверное, ожидаете смертной казни? И вы ее действительно заслуживаете. Лично я собственными руками шлепнул бы вас у первого забора. Но это слишком дорогое удовольствие. Не могу я себе этого позволить! Кого я посажу на ваше место? Где я возьму других таких отчаянных прохвостов? Воспитывать их заново — мы не располагаем такими средствами. Это потребует слишком много времени и денег... Поэтому слушайте! Смирно, мять вашу за ногу! Ты, Куроедов, был советским философом. Затем стал антисоветским философом. Теперь опять будешь советским философом. Понял?
— Слушаюсь! — отвечает Куроедов.
— Ты, Левин, был советским писателем. Затем стал антисоветским писателем. Теперь опять будешь советским писателем. Ясно?
— Слушаюсь! — отвечает Левин.
— Ты, Далматов, был советским журналистом. Затем стал антисоветским журналистом. Теперь опять будешь советским журналистом. Не возражаешь?
— Слушаюсь! — отвечает Далматов.
— А сейчас, — говорит, — вон отсюда! И помните, что завтра на работу!
Воцарилась небольшая пауза — эмигранты восприняли услышанное неоднозначно.
— Серёжа, Вы оригинальны, — заметил кто-то из гостей.
— Это от мамы, — парировал Довлатов, — она тоже была “не как все”. Вышла как-то мать на улицу. Льёт дождь. Зонтик остался дома. Бредёт она по лужам. Вдруг навстречу ей алкаш, тоже без зонтика. Кричит: “Мамаша! Мамаша! Что это они все под зонтиками, как дикари?! ”
— А мне многие Ваши рассказы нравятся, особенно анекдоты из “Соло на Ундервуде” — заметила пышная мадам, потягивая кока-колу.
— У Ахматовой когда-то вышел сборник, — ответил писатель, — Миша Юпп повстречал ее и говорит: “Недавно прочел вашу книгу”. Затем добавил: “Многое понравилось”. Это “многое понравилось” Ахматова, говорят, вспоминала до смерти. Кстати этот, как вы изволили выразиться, анекдот, тоже из “Соло...”.
— Сергей, а как Вы отличаете хорошего писателя от плохого? — задал вопрос старомодно одетый, похожий на Тургеньева, господин.
Довлатов на секунду задумался, окинул мужчину лукавым взглядом и ответил:
— По ленинградскому телевидению как-то демонстрировался боксёрский матч. Негр, черный как вакса, дрался с белокурым поляком. Диктор пояснил: “Негритянского боксёра вы можете отличить по светло-голубой каемке на трусах”. Вот так и я, хорошего писателя от плохого отличаю по светло-голубой каёмке на трусах.
Публика засмеялась.
— А трудно ли писать хорошую прозу? — не сдавался тот же господин.
Довлатов положил ногу на ногу, почесал подбородок и слегка прищурил правый глаз. На его лице отразилась тень улыбки:
— Писатель Чумандрин страдал запорами. В своей уборной он повесил транспарант: “Трудно — не означает: невозможно! ” Так и с прозой. Сложное в литературе доступнее простого.
— А сколько необходимо времени, чтобы написать небольшой рассказ? — спросил я, демонстративно перебирая на коленях свои рукописи и тем самым как бы намекая на творческую близость. Сергей внимательно на меня посмотрел:
— Я был на третьем курсе ЛГУ. Зашёл по делу к Мануйлову. А он как раз принимает экзамены. Сидят первокурсники. На доске указана тема: “Образ лишнего человека у Пушкина”. Первокурсники строчат. Я беседую с Мануйловым. И вдруг он спрашивает: “Сколько необходимо времени, чтобы раскрыть эту тему? ” — “Мне? ” — “Вам.” — “Недели три. А что? ” — “Так, — говорит Мануйлов, — интересно получается. Вам трёх недель достаточно. Мне трёх лет не хватило бы. А эти дураки за три часа всё напишут”.
Если бы не та мягкость и доброта, с какой Довлатов это произнёс, я бы обиделся. Но, по-видимому, он обладал редчайшим даром, когда его слова, которые по природе своей должны вызывать у собеседника обиду, раздражение или неприязнь, наоборот, к его собственному удивлению, действуют совершенно обратным образом. Было такое ощущение, что обижаться на Довлатова всё равно, что обижаться на огромного симпатичного плюшевого медведя.
— А как Вы относитесь к тому, что в литературу приходят люди других профессий? — не унимался я.
Он ответил:
— Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее. Однако похожим быть хочется только на Чехова, который, как известно, был врачом. Главное — талант. Талант — это как похоть. Трудно утаить. Ещё труднее симулировать.
— Все зайцы очень любят пословицу: “За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь! ”, — вмешалась в разговор Юнна Мориц. — В литературе, да и вообще в искусстве, голого таланта мало. Нужно ещё и изящество. Но каждый это изящество понимает по-своему — например, мама одной моей знакомой пришла в ужас, когда её дочь бросила скрипку и окончательно выбрала виолончель. Она посчитала уродством для женщины играть на таком инструменте, который стоит между ног.
— Бродский как-то сказал о книге Ефремова: “Как он решился перейти со второго абзаца на третий? ” — продолжал Довлатов. — А один мой знакомый, загадочный религиозный деятель Лемкус, был ещё и писателем. Как-то он сотворил: “Розовый утренний закат напоминал грудь молоденькой девушки”. Говорю ему: “Гриша, опомнись. Какой же закат по утрам?! ” “Разве это важно? ” — откликнулся Лемкус.
Или, вот, как у поэта Шестинского: “Она нахмурила свой узенький лобок...” А Андрей Седых как-то употребил такой оборот: “...Из храма вынесли огромный портрет богородицы...”
— Тут я умолкаю, — закончил писатель, — потому что нам бы только обнаруживать везде смешное, унизительное, глупое и жалкое. Злословить и ругаться. Это грех.
В тот вечер я свои рукописи Довлатову так и не показал. И вообще постеснялся к нему подойти. И не познакомился даже.
Вероятно, он это оценил.
Вернувшись домой, я упаковал свои новеллы в чемодан с твёрдым намерением никогда к ним больше не прикасаться. Прав был Довлатов: “Вон отсюда! И помни, что завтра на работу! ” Это он мне такое напутствие дал в литературу.
Семь лет я ничего ни писал. А когда мне снова попался томик Довлатова, я открыл его наугад, и прочитал первое, что бросилось в глаза:
“Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нет музыки. А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно. Чего ты не пишешь? Всё равно не живёшь, так пиши. Мечтаешь о великом романе? Напиши его. Вряд ли тебе это удастся. Но сама попытка написать великий роман в моральном отношении равна великому роману”.

 


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2017-03-14; Просмотров: 381; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.018 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь