Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Подвергавшихся сексуальному насилию



 

 

Я хочу остаться в памяти как человек,

принесший в психиатрию веселье и смех.

Из надгробной надписи Дж..Л.Морено

 

Более ужасного случая сексуального насилия в моей практике не встречалось. На протяжении всех детских лет (начиная с 8-летнего возраста) Анна, моя клиентка, регулярно подвергалась сексуальному насилию со стороны деда, дяди и отца. Деваться ей было некуда. После нескольких месяцев жесточайшего насилия она пыталась поговорить с матерью, но та не пожелала ее слушать. Все последующие годы девочка оставалась один на один со своим страхом, мучениями и чувством вины. Ей не хотелось жить.

В наш психодраматический театр Анна пришла, чтобы проработать некоторые затруднения личного характера. К этому моменту мы были знакомы всего две с половиной недели. Привела Луиза, ее наш местный социальный работник. Анна оказалась немногословной 42-летней женщиной из Девоншира, отнюдь не витавшей в облаках.

Приехали они утром, когда я с головой ушла в приготовление пиккалилли - острого соуса с мелко нарезанными овощами. Я размешивала водянистую кашицу, когда они постучали в дверь. Я пригласила их войти и сходу поинтересовалась, умеют ли они готовить пиккалилли.

- Кажется я опростоволосилась, - сообщила я. - Взгляните на это варево.

И мы втроем склонились над плитой. На плите возвышалась восьмилитровая кастрюля, до краев наполненная ядовито горчичными сгустками. Я взглянула на своих гостий.

- Ну что, я здорово напортачила? Социальный работник вздрогнула, видимо сомневаясь, стоило ли приводить сюда клиента. Анна же заулыбалась, созерцая желтую массу. Я почувствовала, что она расслабилась и успокоилась, не встретив града вопросов о том, как она живет, какие надругательства и несчастья ей довелось испытать.

- Ненавижу горчицу - прозвучали ее первые, обращенные ко мне слова. - Бабушка часто готовила пиккалилли. Вы переборщили с водой. У бабушки он выглядел совсем иначе.

Я заметила оттенок удовлетворенности в ее голосе. Во-первых, Анна получила возможность сообщить, что именно она ненавидит, а во-вторых, указать на мою ошибку. Мы встретились всего минуту назад, но у меня возникло сильное подозрение, что наши медицинские и социальные службы успели настроить ее на критический лад. Наша встреча началась нетрадиционно, но мне это понравилось. Анна сразу оказалась в ситуации, где ей пришлось взять на себя ответственность: я действительно нуждалась в помощи - ее, Луизы или еще кого-то, - и я действительно не хотела загубить пиккалилли.

Рецепт этого маринада, самого вкусного из всех, которые мне доводилось пробовать, дала мне моя дочь Морин, и я была полна решимости во всем следовать ему. Я вручила Анне большую деревянную ложку, которую Кен, мой муж, получил в подарок от одного финского пастора и писателя. Этой ложка матушка почтенного пастора не раз пользовалась для приготовления разных старинных блюд. И теперь эта ложка принадлежала нам.

- Не могли бы вы помешать соус, - обратилась я к Анне, - а я тем временем добавлю немного кукурузной муки.

Луиза с удивлением наблюдала за сценой и была вынуждена отойти на задний план, пытаясь при этом сохранить позицию поддержки в отношении Анны. Ко мне она отнеслась примерно так же, как я в свое время отнеслась к основателю психодрамы Дж.Л.Морено, когда мы впервые встретились: " Либо он гений, либо окончательно спятил! " Я услышала, как она бормочет нечто подобное себе под нос, но от высказываний вслух социальный работник пока воздерживалась.

- Почему бы Вам не слить немного жидкости? - спросила Анна.

Проблему выбора - продолжать меня критиковать или все-таки помочь - она решила в мою пользу.

- Попробуйте слить немного жидкости - повторила она.

Это уже звучало как выпад и требовало ответного удара - ситуация была удивительно похожа на турнир по фехтованию.

- А почему бы нам сначала не добавить кукурузной муки и не посмотреть, что из этого выйдет? А Вы пока размешивайте, - парировала я.

Анна взяла большую ложку и принялась за дело. Улучшений не последовало.

- Абсолютно не похоже на бабушкин маринад, - констатировала Анна. Это была высшая степень критики, которую она могла себе позволить в адрес моей стряпни. - У моей бабушки пиккалилли всегда был густым и тягучим.

Я посмотрела на Луизу. Ее взгляд будто упрекал: " И на это ушло 10 минут ее сессии! "

- Ну что, Анна, - улыбнулась я, - может, пройдем ко мне в офис и поговорим?

Анна легко и непринужденно последовала за мной. Она мне уже доверяла: неприятность с пиккалилли объединила нас, и я просила ее помощи. Кроме того, она вдруг поняла, что моя жизнь не сводится к психотерапии. Она увидела меня как личность. И ее собственные воспоминания о пережитых надругательствах приобрели иные очертания: жизнь ведь тоже не сводится только к тому, что ей пришлось пережить, приходится решать и другие проблемы, связанные, например, с приготовлением маринада. Я понравилась Анне, и у меня возникло чувство, что десять минут не были потеряны зря: между нами тремя установился контакт, но стало совершенно очевидно, что основное взаимодействие происходит между Анной и мной.

Социальный работник заранее предупредила меня, что Анна просила ее поддержки во время сессии. Она боялась встречи со мной. Но наша возня с пиккалилли прояснила и наши отношения как клиента и терапевта. Необходимость в поддержке третьего лица отпала сама собой.

- А Вы пока сделайте себе кофе, - предложила я Луизе.

Анна улыбалась мило и немного застенчиво. Все трое понимали, что Анна чувствует себя вполне в своей тарелке.

Мы с ней поднялись в мой кабинет. Новые ковры на полу, запах свежих цветов - мой новый кабинет открылся всего несколько дней назад, он весь сиял и сверкал. Анна была первым клиентом, которого я в нем принимала. И хотя до нее у меня была не одна сотня других клиентов, но именно от этого, так неординарно возникшего контакта вдруг повеяло свежестью и новизной - как от новых ковров и букетов, подаренных мне на открытии кабинета. Мы с Анной понравились друг другу и горели желанием начать работать.

Анна расположилась в кресле, сдвинула очки, быстро пригладила рукой волосы и заговорила:

- Вы, наверное, в курсе, с чего это все началось, я имею в виду эту историю с моими детьми.

Она была уверена, что я знаю все подробности, как если бы я была врачом, подробно изучившим тщательно написанную историю болезни. Я же знала только, что с ее детьми случилось что-то, потребовавшее вмешательства социального работника. В связи с этим Анна и обратилась за помощью. Ничего больше мне, собственно говоря, и не было известно. Анна явно уклонялась от разговора и совершенно очевидно не хотела обсуждать никакие подробности.

- Да, я в курсе ситуации, - доверительно сообщила я, давая ей понять, что ей незачем пускаться в объяснения.

Позднее я узнала, что ее семнадцатилетний сын обвинялся в совращении ее дочери. Анна часто говорила детям, что они не должны ложиться в одну постель, дотрагиваться друг до друга, не должны позволять другим людям прикасаться к ним против их воли. Терапевт П.Кларксон (Conway and Clarkson 1987) называют подобные заявления гипнотическим внушением, которые действуют на подсознание как команда. Дети потому и улеглись в одну постель, что им слишком долго и часто запрещали это делать. Неудачный сексуальный опыт своего детства мать подсознательно передавала детям через этот запрет. Сторонники теории такого рода гипнотического внушения так и говорят: " Если вы что-то очень сильно отрицаете или чего-то очень сильно боитесь, не удивляйтесь, что именно оно и происходит".

Вот классический пример гипнотического внушения: человек говорит " Не бейте меня", - как бы провоцируя собеседника на удар, или часто повторяет " Не предавайте меня", - тем самым приглашая к предательству. Люди по большей части не ведают, что творят. Свою ошибку Анна усугубила еще и тем, что постоянно говорила сыну и дочери: " Вы дети, а не взрослые! " Как известно, подростки больше всего хотят быть взрослыми! В результате ее тринадцатилетняя дочь одевалась так, чтобы выглядеть на шестнадцать, а семнадцатилетний сын мечтал обзавестись своей девушкой. Негативное отношение матери к интимной сфере накладывало запрет на само понятие " секс". Таким образом мать воздвигла барьер между собой и своими подрастающими детьми.

В книге Морено " Кто сможет выстоять" (Who Shall Survive?; 1953) есть интересное рассуждение, вполне применимое к Анне и ее негативному отношению к сексу. Морено пишет о теории психоанализа Фрейда. Исторически эта работа основана на том, что Фрейд и Морено современники, оба проживали в Вене в 1900-х годах. Морено был студентом и только изучал медицину, а Фрейд уже успел прославиться своими работами. Хотя современный постфрейдовский психоанализ значительно усложнился и стал более всеобъемлющим, нам важно отметить кардинальное расхождение во взглядах этих двух ученых еще в 1900-е годы. Фрейд собирал материалы, исследуя расстройства своих пациентов, и создал таким образом картину патологии. Морено хотел ориентироваться на здоровых людей в большей степени, чем на больных. Он основывает психодраму на принципе " здесь и теперь" более чем на " там и тогда". Огромный запас спонтанности и творческой активности, заложенный в человеческой личности, и лег в основу его методологии действия. Морено прекрасно сознавал, что Фрейд был " гораздо более великим ученым, чем все его критики". Он также считал, что гипотезы Фрейда были основаны на частичном знании, подчас не больше десятипроцентной вероятности, но ученый отдавал себе в этом отчет". Дальше Морено пишет: " Он всегда был готов изменить свою гипотезу, если появлялись новые данные, и не раз делал это на протяжении жизни." Моя критика - продолжает Морено, - направлена против системы психоанализа в целом, против подсознательных мотиваций, которые лежат в ее основе." (Moreno 1953). Морено отмечает, что в психоанализе анализ присутствует, но отсутствует естественное действие или хотя бы телодвижение. Вот что он пишет:

 

" Пациент располагается на кушетке в пассивной расслабленной позе. Психоаналитик садится таким образом, чтобы пациент его не видел. Всякое взаимодействие исключается. Вся ситуация оказывается герметически закупоренной: никому не позволено входить в комнату, все мысли, которые рождаются на кушетке, оказываются запертыми в четырех стенах. Все направлено на то, чтобы не допустить прямого взаимодействия с пациентом. Метод свободных ассоциаций - это не нормальная естественная беседа. Пациент сообщает обо всех мыслях, которые возникают у него в голове. Отношения ограничены переносом пациента на терапевта, нормальное двустороннее взаимодействие не допускается. За дверь выставлена сама Жизнь".

(Moreno 1953, Preludes).

 

Морено считал, что субъект сессии или протагонист должен напрямую обращаться к тому, с кем он хочет поговорить. Если человек хочет разговаривать с матерью или отцом, эти значимые люди должны присутствовать в комнате - в исполнении членов группы. Общение не должно идти через терапевта. Членов группы, исполняющих подобные роли, называли " вспомогательными" или " дополнительными " я". Морено характеризует их следующим образом:

" Команда вспомогательных " я" как бы становится продолжением, своего рода " правой рукой" ведущего и протагониста, изображая реальных или воображаемых участников жизненной драмы. У " вспомогательного " я" три функции: актера, играющего требуемые протагонисту роли; консультанта, помогающего протагонисту; социального исследователя" .

(Moreno 1953, 83).

 

Морено считал, что весь психоанализ построен на негативной предпосылке, то есть на признаках патологии. Примером тому может служить случай Анны. Морено писал:

 

" Психоаналитическая система, наряду с другими аналитическими системами, следует тенденции связывать истоки жизни с бедствиями. Ключевым понятием в концепции Фрейда является либидо. Но Фрейд не связывает секс со " спонтанностью", напротив, сексуальность у него напрямую ассоциируется с тревогой, незащищенностью, отсутствием нормального реагирования, фрустрацией и т.д.

(Moreno 1953).

 

Психоанализ с тех пор изменился. Однако, следуя изначальной теории Фрейда, случай с Анной можно рассматривать как яркий пример сексуальной травмы в прошлом, вызвавшей теперешнее невротическое поведение. Такая трактовка присуща всем ранним работам Фрейда.

Следствием перенесенной сексуальной травмы в детстве стали чрезмерная опека собственных детей, когда Анна оказалась в роли матери. Дети чувствовали, что их загнали в ловушку, посадили " под колпак". Они взбунтовались и захотели поэкспериментировать в области секса. Примечательно, что результатами этого " эксперимента" дочь Анны поделилась не с матерью, потому что опасалась, что та ей не поверит или вышвырнет из дома - либо ее, либо брата.

События развивались следующим образом. Однажды в середине дня дочь приехала домой вместе с учительницей. Вдвоем они рассказали все Анне. В дело вмешались социальные службы и местный психиатр. Социальные службы сочли 17-летнего сына Анны насильником и постановили удалить его из дома и отдать под опеку родственникам, чтобы " защитить его сестру". Мальчик больше не должен был ночевать дома.

На Анну это оказало разрушительное действие: она прониклась мыслью, что произвела на свет насильника. Она заново переживала собственные детские обиды, у нее нарушился сон, появилась крайняя раздражительность и полная неспособность ладить со своей семьей. Она хотела бросить семью. Вот ее собственные слова: " Хочу, чтобы дети умерли. Если бы не они, я бы сейчас не варилась во всем этом. Я не знаю как жить дальше". Помощи она искала для себя.

Год спустя дети вернулись домой, снова пошли в школу, отношения между ними наладились. Проблемы оставались у Анны. Ее муж Джон, любящий, терпеливый, мягкий человек превратился для нее в заботливого отца. Он усаживал Анну на колени, старался приласкать и подбодрить ее. Так продолжалось много лет. Она засыпала только тесно прижавшись к мужу, желая в любой момент получать подтверждение, что она в безопасности.

Во время нашего первого интервью я еще всего этого не знала. Я знала только, что Анна обвиняет мать в том, что та не защитила ее от насилия отца, деда и дяди. Психолог Эндрю Фельдмар (Feldmar 1989) сказал как-то, что " в тот момент, когда родитель совершает сексуальное надругательство над ребенком, ребенок становится сиротой. Он теряет ощущение безопасности и доверия как к этому родителю, так и к другому, который не защитил его и позволил насилию совершиться". Анна и впрямь осталась сиротой. Единственным убежищем стала школа пансион, где она чувствовала себя в безопасности он сексуальных притязаний родственников. Она ненавидела школьные каникулы, когда надо было возвращаться домой.

С самой первой встречи меня поразила любовь Анны к чтению и желание постоянно чему-нибудь учиться. Она перечитала все книги по психотерапии и психодраме, которые находились в нашей местной библиотеке. Она регулярно смотрела передачи по психодраме - программы " Би-Би-Си-2" под названием " Сессия". Шесть психодраматических программ передавали в субботние вечера, как раз в те часы, которые большинство людей любит проводить перед телевизором. Программы вела психотерапевт из Лондона, Джинни Джеффрис, выпускница Холвелла.

Анна с упоением смотрела эти передачи. Самое сильное впечатление произвело на нее, " как люди открыто говорят о своих переживаниях, не боятся показать свои чувства." Ей хотелось " стать частью такой группы".

Видя ее любознательность и любовь к чтению, я спросила:

- Анна, а почему Вы не продолжили учиться, не получили профессию, которая бы Вам нравилась?

Анна вздохнула:

- Когда я закончила школу, я так хотела сбежать из семьи, что схватилась за первую же работу, которую мне предложили подальше от дома. И я работала, пока не познакомилась со своим мужем. Потом мы поженились. Я обожаю книги. В них я могу спрятаться. Я все время читаю, читаю любые книги. И про любовь короля Эдуарда и миссис Симпсон, и рассказы Кэтрин Куксон, и книги по психотерапии.

Я посмотрела ей в глаза:

- Знаете, Анна, я считаю, Вам не стоит терять время на шесть индивидуальных сессий. Вам следует походить на группу, которая работает ежедневно. Начать можно с одной недели. Но эту неделю Вы должны прожить здесь. Вы говорите, что у Вас скопилось множество обвинений. Думаю, их лучше высказать на психодраматической группе.

Про себя я подумала, что ей нужно проиграть те моменты, которые не случились в реальной жизни. Нужно выплеснуть те отрицательные эмоции, тот страх и тот гнев, которые она в свое время не выразила соответствующим людям. Пока Анна не выпустит наружу свою ярость и другие подавляемые чувства, она так и останется эмоционально заблокированной, запертой в своих переживаниях.

Фрейд спрашивал: " Что случилось? Расскажите мне".

Морено ставил вопрос: " Как это случилось? Покажите! "

Во время индивидуальных сессий мы могли обсудить случившееся, возможно, немного ослабить накал эмоций. Однако острота реальной жизненной драмы требовала драматических форм выражения, не меньших по накалу, чем реальность. И что могло бы сработать лучше, чем хорошо поставленная психодрама, сфокусированная на событиях, которые в реальности не произошли. Только таким образом Анна могла дать выход тем чувствам, которые в реальной жизни ей выразить не довелось. В реальной жизни она так и осталась пленницей своего собственного детства. Как пишет в своей диссертации швейцарский психоаналитик Алиса Миллер, ребенок, переживший надругательство, нуждается в заступнике, который бы встал на его или ее сторону и прекратил издевательство. Это помогло бы смягчить боль. Используя терминологию Алисы Миллер, Анна осталась без " адвоката", за нее не вступился никто. Наша работа на психодраматических сессиях не ставит целью объяснить или помочь понять действия обидчиков или простить их; наша цель - выпустить из-под спуда эмоции, душившие человека в результате перенесенной обиды, вызвавшие раннюю эмоциональную смерть, задавившие спонтанность и креативность. Именно в спонтанности и креативности человек черпает жизненные силы, именно они делают жизнь яркой и разнообразной.

- Вы смогли бы провести здесь неделю, Анна? - решительно спросила я.

Она взглянула на меня с надеждой.

- Не знаю, смогу ли я все устроить, но я приеду.

- Хорошо, - продолжала я. - Тогда надо будет перевести деньги, уплаченные за шесть индивидуальных сессий на счет недельной группы с проживанием. В группе, которая должна начаться через две с половиной недели, есть свободное место.

- Мы заплатим разницу. Я точно буду. - Анна казалась заинтересованной.

Мы успели обсудить еще некоторые концепции из книги Алисы Миллер. Перед уходом я дала Анне книгу Алисы Миллер " Драмы детства". После сессии социальный работник занялась организационными вопросами. В тот же день она позвонила мне и сказала, что финансовый вопрос улажен: деньги за шесть сессий покрывают расходы на первую половину недели, за вторую половину Анна внесет доплату.

А вечером мне позвонил муж Анны.

- Вы предпочитаете наличные или чек? - спросил меня Джон.

Столь прямо заданный вопрос показывал, что решение принято.

- Как Вам удобнее, - ответила я. - Может быть, Анна привезет деньги на следующей неделе, когда приедет на сессию?

Я хотела, чтобы наша следующая встреча с Анной имела вполне конкретную цель. Передать деньги - прекрасный предлог.

- Кроме этого, - извиняющимся тоном продолжила я, - я бы хотела перенести нашу встречу с пятницы на среду или четверг. В пятницу я уезжаю на выходные в Португалию вместе с моей дочерью Мэнди. Я пыталась связаться с социальным работником Анны...

- А хотите поговорить с самой Анной, - предложил Джон. - Она рядом.

- С удовольствием, - ответила я.

После сегодняшней сессии события стали развиваться стремительно и успешно, и я была рада снова пообщаться с Анной. Она взяла трубку:

- Не знаю, что именно случилось сегодня днем, но мне кажется, что все изменилось. Даже Джон заметил разницу. Думаю, мне стоит поработать в группе. Мне кажется, что это поможет. Мне пора вырваться из всего этого. Я готова встретиться с Вами в любой день.

Встречу мы назначили на четверг. Я хотела встретить их так же, как в прошлый раз. Когда они приехали, я пригласила обеих, и Анну и Луизу, в нашу кладовку, построенную еще в 1800-е годы (в то время под полом был холодный ключ, который и охлаждал продукты).

- Хотите попробовать пиккалилли? - спросила я, снимая с полки ярко-желтый горшочек. Вторая встреча началась с того же, что и первая, таким образом, нетрадиционное начало превращалось в правило.

- На вид, как бабушкин, - отметила Анна.

Они зачерпнули соус чайными ложечками и в один голос воскликнули: " Очень вкусно! " - и я почувствовала, что горжусь своей стряпней. После этого я сменила тему разговора.

- Посмотрите, - обратилась я к обеим, - вчера мой муж Кен ездил в издательство, которое печатает нашу книгу " Психодрама: вдохновение и техника". Он отвозил иллюстрации для обложки и нескольких глав. Им понравилось. И пока он там находился, ему преподнесли экземпляр книги " Как я стал психотерапевтом", в которой десять известных специалистов рассказывают о своей профессии и почему они ее выбрали. Видите, тут есть и мое имя.

Я протянула им книгу, с гордостью указывая главу, которую написала.

Анна была в восхищении. Ее доверие ко мне усилилось. Весь ее вид как бы говорил: " Я правильно выбрала терапевта! "

Потом книгу взяла Луиза.

- Почитайте пока, - сказала я, и мы с Анной направились в кабинет. - Толком еще не успела просмотреть сама, - поделилась я с Анной, которая, казалось, радовалась не меньше меня. - Получила ее вчера поздно ночью. Писала два года назад, страшно интересно, как прозвучит сейчас. И вся книга необыкновенная. Собираюсь прочитать на пляже в Португалии.

Интерес Анны был очевиден: у нее даже глаза расширились.

- Как бы я хотела прочесть эту книгу! Непременно куплю, как только она появится в продаже. - А как Вам книга Алисы Миллер? - спросила я.

- Знаете, Марша, это лучшее из того, что мне доводилось читать. Кажется, что она обращается прямо ко мне. И она действительно все понимает. Это все как будто про меня написано! Теперь пытаюсь достать ее книги " Ради вашего блага" и " Не будьте так уверены".

В течение получаса мы с Анной перерыли всю библиотеку, пытаясь разыскать эти книги. Пока мы занимались поисками, Анна жаловалась мне на своего социального работника. " Она никогда не возьмет меня за руку, не погладит по голове, даже когда я плачу. Иногда мне кажется, что ей до меня нет дела."

- У меня впечатление, что Вы ждете от нее материнской ласки, которой никогда не имели, - заметила я. - Не рассчитывайте получить от нее то, что она не готова Вам дать. Давайте посмотрим, что изменится после недельной группы.

Но все, что я говорила в тот момент, отступало на задний план перед всепоглощающим желанием Анны раздобыть книги Алисы Миллер.

- Единственное, чего я хочу сейчас - достать эти книги! - заявила Анна.

Мы вернулись в мой офис, и я позвонила в местную библиотеку: мне хотелось дать Анне почувствовать полную поддержку, а также показать ей, как лучше добиваться своей цели - сама Анна постоянно боялась обратиться к кому-нибудь с просьбой.

- Эти книги нужны нам прямо сейчас, - сообщила я библиотекарю.

- Как скоро мы сможем их получить? Мы договорились, что в ближайшие дни Анна заедет в библиотеку и возьмет книги.

- Спасибо Вам, - сказала Анна, когда вопрос был улажен. - Жду не дождусь, когда смогу начать читать.

Расстались мы меньше чем через час. Из Португалии я вернулась поздно вечером в субботу. Анна должна была приехать в воскресенье вечером. Дома меня ожидала записка с просьбой перезвонить Анне.

Я позвонила ей в воскресенье утром.

- Можно мне возвращаться ночевать домой, а не оставаться у вас? Мне нужно, чтобы Джон был рядом. Мне очень тревожно, я снова начала ходить во сне.

- Ваша тревога вполне понятна, - ответила я. - Это нормальное состояние перед началом такой группы. Разумеется, вы можете ночевать дома - Вы же не ребенок, вы взрослый человек и сами в состоянии решить, как для вас будет лучше. Я вас неволить не собираюсь.

В ее голосе явно звучал страх, что ее заставят оставаться. Ею слишком часто манипулировали и дома и в школе, поэтому она стала очень чувствительной к малейшему нажиму.

- К тому же сегодня Вам не стоит оставаться, даже если Вы вдруг передумаете. В любой другой день - пожалуйста. А сегодня попросите Джона заехать за Вами в десять.

- Мне очень важно было услышать это, Марша. Большое спасибо. К семи я буду.

Она приехала, перепуганная и молчаливая. Тихо села в углу гостиной и уткнулась в книжку. Тем временем участники группы прибывали. Среди них были как терапевты, желавшие пройти тренинг, так и люди, вроде Анны, приехавшие поработать со своими личными проблемами. Мы всегда устраивали смешанные группы, так как личные и профессиональные цели хорошо дополняют друг друга. Ведь каждый в первую очередь человек, личность.

Морено считал, что равенство в группе - это основа взаимодействия. Люди как бы приводятся к одному - наивысшему - общему знаменателю.

- Кто из вас здесь впервые? - обратилась я к собравшимся в гостиной. Кроме Анны руки подняли еще четыре человека. Разговоры за обедом с двумя-тремя собеседниками свое дело сделали: некоторые почувствовали себя более или менее комфортно и были готовы к общему разговору. Но кое-кому было по- прежнему не по себе.

- Ну и как вам тут?

Ответы были самые разные.

- Я боялась, что не смогу переключиться с отдыха на пляжах Португалии на работу, боялась, что буду не слишком внимательна, - я решила подать пример откровенного признания, надеясь, что ему последуют остальные.

- Я боялся, что не смогу быть до конца откровенным, слишком уж личные у меня проблемы, - отозвался один из участников.

- А у меня проблема с работой. Утром от подушки оторваться невмоготу, - раздался еще один голос.

- А я продолжаю ходить на работу, с которой давно хочу уйти, - откликнулся другой.

- А я вообще не могу понять, в чем моя проблема - то ли работа не по душе, то ли это просто одиночество. Полнейшее. У меня ощущение, что я с ума схожу: мечусь туда-сюда, дом-работа, работа дом; три часа в дороге, три четверти рабочего времени перед компьютером; людей не вижу, поговорить не с кем; дома тоже никого, - в глазах говорившего появились слезы. - Единственное время, когда я чувствовал, что живу - это когда стихи писал. Так теперь и писать не могу. Со мной покончено, - он тряхнул головой и уставился в пол.

Анна внимательно наблюдала за происходящим, потом тоже подняла руку, когда я спросила, кто еще испытывает тревогу. Оглядевшись, она увидела еще несколько поднятых рук. Она была не одна.

- Вас беспокоит, что Ваши проблемы тоже слишком личные? - напрямик спросила я Анну. Она кивнула. Ее лицо постепенно приобретало краски, она уже не чувствовала себя столь одинокой в незнакомом обществе. Заговорила девушка из Дании.

- Боюсь за свой английский. Не то что я на нем не говорю, говорить-то я могу, но вдруг что-то не пойму или буду слишком долго соображать?

Она специально приехала из Дании, чтобы принять участие в работе нашей группы.

- Язык - моя вечная проблема, - подхватил мужчина из Норвегии. - Особенно, когда я провожу здесь сессии по психодраме. Обычно меня хорошо понимают, но я постоянно паникую.

- Да, ясык - больсая проблема, - согласилась психиатр из Югославии. - Сказите сто -нибудь - я пойму. Но когда говорю сама..., - она расхохоталась, и следом рассмеялись остальные. Ей явно полегчало, когда она поняла, что не у нее одной проблемы с языком.

- Мой педагог - Зерка Морено, - заговорила я, - в таких случаях обычно отвечал: " Ваш английский гораздо лучше моего датского, норвежского и сербохорватского". Группа заулыбалась. У Анны, конечно, проблем хватало, но, глядя на нее, я поняла, что сейчас она думает, что хоть с языком у нее все в порядке.

- Сейчас для нас с вами не важно, - продолжала я, - насколько хорошо вы знакомы с психотерапией и психодрамой. Гораздо важнее, что вы хорошо знаете свою собственную жизнь. В ней вы эксперты.

Мы принялись составлять план работы на неделю, и обстановка окончательно разрядилась. Мы составили расписания и возможные отклонения от него. Мы запланировали чаепитие с девонширскими булочками с кремом, осмотр окрестностей и просмотр видеозаписей из нашей коллекции. Я хотела показать Анне запись телепередачи, которую подготовила вместе с кинорежиссером Мидж Маккензи в мае 1989 года по работам Алисы Миллер. Всего мы подготовили четыре передачи. Над той, которую я хотела показать Анне, работали десять актеров и два сценариста. Передача была сделана на документальной основе: это были психодрамы на материале детского опыта актеров. На базе этого материала были написаны три пьесы об эмоциональном и физическом насилии над детьми. Я хотела, чтобы Анна обязательно посмотрела эту запись, но уже после того, как она получит поддержку группы. Я также хотела, чтобы она посмотрела отрывок из интервью Р.Д.Лэнга, где он говорит о насилии над детьми. Но всему - свое время.

Сессия закончилась, и я пригласила всех на кухню выпить по чашке чая, кофе или горячего шоколада. Анна тихо спросила:

- А можно мой муж тоже выпьет чашку шоколада, когда заедет за мной? Он обожает горячий шоколад. Вы не против?

Несколько человек ответили, что будут рады познакомиться с Джоном.

- Возможно, он откажется, - заметила Анна. - Он очень стеснительный.

- Для него может быть важно увидеть, что мы за люди, - сказала я Анне, когда мы отошли к камину. Наш старый сельский дом производил впечатление: огромная кухня, пол выложен голубой плиткой лет эдак триста назад - все это раздвигало границы времени, все это существовало задолго до возникновения тех проблем, которые стали темой нашего разговора.

Джон вошел, сел у камина и посадил Анну на колени.

- Она прекрасно работала в группе, - ободрила я Джона.

Анна сияла.

- Здесь очень хорошо, - обратилась она к мужу. - Скорей бы наступило завтра. Всем спокойной ночи.

И они скрылись в темноте. Им еще предстояло провести 35 минут в дороге.

Джон завез Анну на следующее утро по дороге на работу, ровно в 6.30.

- Как будто и не уходила, - с этими словами Анна вошла в дом. - Знаете, Марша, мне, конечно, страшно, но я собираюсь прорваться. Вчера вечером мне дважды было хорошо, - Анне не терпелось поделиться впечатлениями. - Во-первых, мне было очень приятно, что все захотели, чтобы Джон остался и выпил шоколад. Для меня это было очень важно. А во-вторых, Фил меня приобнял и погладил по плечу.

На вчерашней сессии Фил рассказал, что на Севере ему доводилось работать с женщинами, подвергавшимися сексуальному насилию. Анна выразительно посмотрела на меня в этот момент. Ее взгляд как бы говорил: " Почему мы не встретились раньше? Я даже не подозревала, что такие люди существуют." Анне было важно узнать, что сексуальные насилия случаются - и их последствия лечатся. Сам факт, что в группе есть человек, который занимается таким лечением профессионально, уже ее обнадеживал.

- Когда он меня обнял, он сказал: " Такое случается. Но все обойдется! " Это был первый раз, когда меня обнимал не Джон.

Ее успокоило, что незнакомый человек, к тому же занимавшийся последствиями сексуальных насилий, смог до нее дотронуться. Это как бы доказывало, что она не бесчувственна - физически и эмоционально.

В 6.30. на кухне был только Джордж. Другие участники группы пока не еще пришли. Мы втроем выпили по чашке чаю. Я показала им морские раковины, которые привезла из Португалии, и, оставив их эти раковины разглядывать, ушла переодеваться. Анна могла воочию убедиться, что просыпание, умывание, переодевание и приготовление завтрака - неотъемлемая часть нашей повседневной жизни. Мне показалось, что Джордж ей понравился. Это был тот самый специалист по компьютерам и поэт, который мотался туда-сюда на работу по три часа в день. Он был неразговорчив, погружен в себя, тревожен. Он решал, как жить дальше. В его обществе Анна не испытывала страха, и они оба занялись приготовлением завтрака.

В силу перенесенного в детстве насилия Анне было трудно общаться с мужчинами. Накануне вечером ее муж говорил мне о том, что для Анны очень важно получать тепло и поддержку не только от него:

- Я ведь единственный человек, с которым она разговаривает, и единственный, кто может до нее дотронуться.

Он смотрел мне прямо в глаза, будто умоляя разделить с ним этот груз. Я надеялась, что удастся выполнить его горячее желание и излечить от боли его любимую Анну. Они напоминали двух лебедей - любящих, преданных, верных. Но у одного лебедя было сломано крыло. И как мог он, Джон, помочь ей, не имея ни знаний, ни поддержки! Одной любви и преданности мало, чтобы сломанное крыло срослось.

В то первое утро группа собралась в нашем " театре". Раньше это был амбар, который мы приспособили под театр: дубовые перекрытия остались, а стены мы выкрасили в белый цвет, на пол постелили ковровые покрытия. Часть комнаты занимала сцена, а сверху был еще балкон. На сцене разыгрывались ситуации из повседневной жизни, а балкон был предназначен для " представителей власти" - богов, учителей, родителей. На балкон также поднимались, когда надо было отыграть гнев или агрессию: замечено, что людям нередко легче выразить эти чувства, если они находятся на возвышении (чисто пространственном) по отношению к аудитории.

Я поставила перед группой пустой стул. - Представьте себе, что на этом стуле сидите вы сами. Обратитесь сами к себе и расскажите, что вы рассчитываете получить за эту неделю - на что надеетесь, чего хотите достичь, каких результатов ожидаете. Поговорите сами с собой.

Один за другим участники группы подходили и разговаривали с пустым стулом. Это один из сотен способов, которые применяются для " разогрева" группы, для того, чтобы повысить ее креативность и определить рамки предстоящей недельной работы.

Анна смело обратилась к пустому стулу:

- Тебя много раз насиловали.

Я гордилась ею: у нее хватило мужества сразу сказать правду. Я видела, каких сил ей стоит собраться духом и продолжать:

- Сколько еще ты собираешься жить с грузом этих воспоминаний? Тебе пора освободиться. Эти люди здесь выслушают тебя.

Она испуганно замолчала и вернулась на место. " А ведь она знает, когда нужно остановиться, - подумала я. - Она умеет не нарушать свои собственные границы, следовательно, она понимает, что именно хочет получить от меня, и в этом я могу на нее положиться". Я осталась довольна ее первым эмоциональным выступлением на группе.

После того, как все присутствующие, включая нас с Кеном, поговорили с пустым стулом, мы выделили общие группы проблем. Те, у кого были неприятности по работе, посетовали, что работа их не удовлетворяет. Те, у кого возникали проблемы в отношениях, беспокоились, можно ли их наладить. Те, кто подвергался сексуальному насилию (а таких в группе было трое), говорили о муках и душевной боли, об опустошенности, которую испытывают с тех пор. Еще одна женщина говорила о своей умирающей матери. Она хотела прояснить для себя природу тех негативных чувств, которые испытывает к матери, чтобы освободиться от них и от чистого сердца проявлять нежность и заботу. Ее мать умирала от дегенеративного легочного процесса, с каждым днем ей становилось все хуже и хуже, и дочь не хотела омрачить обидами их последние совместные часы в этом мире. В таких случаях психодрама очень помогает отделить прошлое от будущего. Эта проблема впрямую затрагивала и Анну: совсем недавно умерла ее свекровь, а за несколько месяцев до этого у отца случился инфаркт. Как это все скажется на ней? Как ей быть? Эти вопросы молнией пронеслись у нее в голове. События выстраивались в последовательность.


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2017-04-13; Просмотров: 368; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.103 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь