Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Главный итог - любознательность
А внимание, усидчивость, дисциплина? И ТРУДОВЫЕ ОБЯЗАННОСТИ " Хочется" и " надо" Л.А.: Очень хорошо помню, как удивили нас два прямо противоположных мнения онас наших близких. Правда, они наблюдали наших ребятишек несколько состороны, так как вместе с нами постоянно не жили. Дедушка изредка приезжалпогостить и каждый раз в той или иной форме осуждал нас: " Вы слишкомраспускаете своих ребят, все им позволено, никаких обязанностей. Вырастутбездельниками и через несколько лет вам на шею сядут". Бабушка жила в другомдоме, мимо которого малышам приходилось ходить то за водой, то за углем идровами. Она жалела внуков и тоже была нами недовольна: " Да что же вы на нихстолько дел взвалили, и отдохнуть некогда бедным". Теперь-то я понимаю, что каждый из них видел в основном одну сторону жизниребят: дедушке, привыкшему к беспрекословному подчинению и строгому порядку, не понравилась слишком вольная жизнь детей, которым было предоставлено" слишком много прав". А доброй, мягкосердечной бабушке, привыкшей всю жизньобслуживать кого-то, казалось несправедливым взваливать на детей " слишкоммного обязанностей". А на самом-то деле, наверное, ребячья вольная жизнь уживалась с обязательнымиделами, которые надо было делать без всяких " хочется, не хочется". И такихдел в доме было много, потому что ни газа, ни водопровода, ни центральногоотопления у нас тогда не было. А мы оба работали, и не было никого, кто могбы нам постоянно помогать в домашних делах. Никого, кроме детей. Я не хочусказать, что помощь малышей с самого начала была совершенно необходима. Да икакая от годовалого помощь - одна морока: его старания чаще всего лишь хлопотдобавляют. Но зато как раз в это время он хочет помочь, пытается делать все, что делают папа или мама. Как хорошо, что мы поняли это и его помощь приняли, не отвергли. Причем это не стало педагогическим приемом " приобщения к труду".Было просто любопытно: а как он справится, а что он сумеет, будет ли ондоволен своей работой? И оказалось: вместе работать интересно и весело. Правда, это благополучное начало не исключило последующие сложности на" трудовом фронте", может быть, потому, что мы сами не во всем были согласныдруг с другом. Б.П.: Безусловно. Я с самого начала считал, что детям можно и нужно поручатьгораздо больше домашних дел, чем это допускала мама, которая предпочиталамногое сама, не перекладывая на детей дела.Для себя и для других? Микроскопические дозы? И сколько? Сколько затратили сил, времени, старания, какой получили результат- и по количеству и по качеству, - все это чрезвычайно важно. Я настаиваю натом, что должен быть оптимум трудовой нагрузки, чтобы ребенок мог применить ифизическую силу, и поработать головой, и испытать свое терпение инастойчивость в преодолении трудностей, и почувствовать радость и гордость, когда получит ощутимый результат. Это, конечно, зависит от организацииработы, от ее нужности, полезности, но, честное слово, пять минут работы вдень - это еще не работа. Когда мы перешли жить в другой дом, с отоплением, водопроводом, газом, насопять выручала необходимость: надо было утеплять дом, переделывать сарай, очищать и строить спортплощадку, приводить в порядок сад. А кроме того, быломного разных сезонных работ, вроде весенней уборки двора или посадки огорода.Обычно в подобных делах участвуют все - от мала до велика. Есть работа иежедневная: уборка, стряпня, посуда и пр. - ее делаем по очереди. Если всеэто учесть, то у детей в среднем получается, конечно, не пять минут, но и неболее получаса в день. Думаю, этого мало, потому что остается каким-тонезаметным этот труд, совсем не трудным. А разве должно быть обязательнотрудно? Я считаю, это необходимо: трудовые усилия должны быть и понапряжению, и по длительности не игрушечными, а значительными, чтоназывается, до поту, до усталости, той трудовой усталости, которая даетособое гордое удовлетворение: " Я смог, я выдержал, я не хлюпик и не белоручкакакой-нибудь". Это гордость и достоинство рабочего человека. И его может идолжен испытать ребенок как можно раньше." Ниточка-Никиточка" Это не теоретические рассуждения - мы все это наблюдали у своих детей, когдаорганизовали нашу " швейную фабрику", которую ребята ласково назвали" Ниточка-Никиточка". Было тогда у нас трудное время. Для дополнительногозаработка мама брала надомную работу - шила фартуки, а мы ей все помогали(старшему тогда было 11 лет). Работали от одного до двух часов ежедневно, каждый по своей " специальности": кто скалывал булавками детали, кто ниткиобрезал, кто складывал, кто был " няней" в детском саду (играл с маленькимтогда Ванюшей). Л.А.: Я, правда, довольно скоро поняла, что наша " фабрика" отнимает у меняслишком много времени: чтобы выработать требуемую от надомниц норму, мнеприходилось шить три-четыре часа в день. И это помимо семичасового рабочегодня и обычной домашней работы. Через месяц-полтора я почувствовала: невыдержу, брошу. Но не бросила. Почему? Все дети любят играть во " взрослую" деятельность: " в магазин", " в почту", " взавод", " в школу" и т.д. Но эта работа " понарошку" настоящего удовлетворенияне приносит. " Все только играй и играй. А что поделаешь, коли нет ничегодругого? " " Сколько в ребячьих играх горького сознания недостатка подлиннойжизни, сколько мучительной по ней тоски! " И еще: " Если детская комнатавопреки нашим запретам так часто бывает мастерской и складом хлама, а значит, складом материалов для предполагаемых работ, не в этом ли направленииобратить нам поиски? Быть может, для комнаты маленького ребенка нужен нелинолеум, а воз полезного для здоровья желтого песку, изрядная вязанка палоки тачка камней? Быть может, доска, картон, фунт гвоздей, пила, молоток итокарный станок были бы более желанным подарком, чем игра, а учитель трудаполезнее, чем преподаватель гимнастики или игры на пианино? Но тогда пришлосьбы изгнать из детской больничную тишину, больничную чистоту и боязньпорезанных пальцев". Это любимый наш Корчак, его удивительная книга " Каклюбить детей". Как радовались мы, читая эти строки, находя в них поддержкусобственным наблюдениям, чувствам и мыслям. Нет, как ни трудно мне было, азакрыть нашу " фабрику" я не могла, не могла лишить детей радости участия вподлинной жизни. Б.П.: Два года работала наша " Ниточка-Никиточка". Наполовину это была, конечно, игра " в фабрику", но работали всерьез, с рабочим местом, четкимритмом, с ответственностью за качество. Это было чудесное время, которое мывсе вспоминаем с удовольствием. А почему? Слаженная, дружная работа - ивидимый результат: стопка готовых - нами сделанных! - фартучков (за месяц400-500 сложенных по строгому стандарту и связанных аккуратными пачками по 20штук). Час-полтора довольно кропотливой однообразной работы, казалось бы, должныбыли утомить ребят, но нет: они проникались каким-то особым рабочимдостоинством из-за своей необходимости, нужности на " фабрике". Как-то у Анютыболел палец - занозила она его. Мы хотели освободить ее от работы, а она: " Акто же будет кармашек прикалывать? " - и работала со всеми до конца " смены".Просто удивительно, как наши непоседы преображались за работой: становилисьсосредоточенными, внимательными, серьезными, даже какими-то чуть-чутьважными. Участие в общем труде, осознание зависимости всех от каждого помоглиим ощутить, что жизнь состоит не только из приятного " хочу", но и из суровогои ответственного " надо". А как по-разному проявлялись их характеры: один не давал покоя своимирационализаторскими предложениями, другой норовил вначале выдать большоеколичество за счет качества, третий проявил необычайную аккуратность, дажеизящество, в своей " операции", а четвертый оказался универсалом - освоил все" профессии" и всегда был готов помочь в случае " прорыва". Особенно поражала нас, взрослых, та быстрота, с которой ребятишки осваивалирабочие операции и целые " профессии". Не проходило и недели, как Анюта, только что перешедшая на " подвертывание подола фартука", уже не отставала отвзрослого, а еще через неделю она уже успевала подвернуть два фартука, покавзрослый делал один. Десятилетнему Антону уже через две недели после началаработы " фабрики" в " трудовую книжку" (были у нас такие у каждого работника)была записана новая профессия - " швея-мотористка". Он не только хорошоподшивал карманы, бретели и пояса на своей электрической машине " Тула", номог ее настроить, заправить шпульку, отрегулировать шаг строчки, натяжениенити. Все вопросы на " фабрике" мы решали на общем собрании, и нам, взрослым, нередко приходалось поражаться толковым и справедливым суждениям ребятишек ораспределении обязанностей, и о " технологии производства", и о рабочейдисциплине, и о справедливости в " начислении зарплаты".На свои трудовые Да, у нас была зарплата - каждый получал ее в конце месяца и торжественнорасписывался в ведомости, где указывалась " квалификация" работника, количество рабочих часов и сумма: от 23 копеек у четырехлетней Юли до 3-4рублей у " швей-мотористок" - мамы и десятилетнего Антона. С самого начала нас поразило отношение детей к этим заработанным ими деньгам.Это были совсем не те даровые деньги, которые иногда давали им мы или бабушки(купи, мол, что хочется) и которые никогда не залеживались в кармане - так ихне терпелось скорее истратить на мороженое, на шоколадку или на какую-нибудьсвистульку, которую через полчаса после покупки можно было обнаружитьгде-нибудь уже забытой или даже сломанной без особого сожаления. А эти - трудовые! - даже в голову не приходило истратить так легкомысленно иглупо. Они много раз пересчитывались, аккуратно складывались и тратилисьтолько на нужные вещи, которыми можно пользоваться долго: авторучку, перочинный нож, компас, записную книжку и т.п. Особое удовольствие детямдоставляло то, что можно на свои деньги (никого не надо просить! ) купитьподарок или угостить всех чем-нибудь вкусным в праздничный день. А однажды случилось вот что. Не хватало у нас до получки денег. " Как и быть, прямо не знаю", - огорченно призналась мама, когда все мы вечером сидели засвоим большим " производственным" столом. И вдруг протянулась к ней маленькаярука с крепко зажатым кулачком: " На, мама, возьми мои деньги". Нараскрасневшейся Юлиной ладошке лежали 23 копейки! - вся ее зарплата. И следомтотчас же: " И мои! И мои возьми!.." Мама едва удержалась от слез. Наследующий день мы ели Юлин хлеб и пили Анино молоко и говорили им " спасибо"! А они сияли от гордости и счастья. Наверное, каждый из нас вспоминает с особой гордостью тот момент, когдавручил матери первую в своей жизни зарплату. Но это бывает обычно лишь в16-18 лет. А мы доставили нашим детям эту высокую человеческую радостьнамного раньше.И ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ Л.А.: Об этом рассказывать чрезвычайно трудно - уж очень все это сложно, противоречиво, запутанно. Но не рассказывать не могу, потому что знаю теперь: главное в жизни с детьми - налаживание человеческих отношений.Для чего человек живет? Самое удивительное сейчас для меня заключается в том, что мы, как и многиеродители, сначала не очень-то задумывались над этой важнейшей сторонойвоспитания. Ошеломленные неожиданно открывшимися огромными возможностямираннего детского возраста, мы увлеклись проблемой: какого уровня можетдостичь ребенок в своем физическом и интеллектуальном развитии? А вот длячего он употребит все свои раэвитые способности, каков он будет среди людей, об этом мы в первые два-три года жизни с детьми не очень-то задумывались.Считали: самое главное - ум и здоровье, а остальное само собой приложится. Б.П.: Я и сейчас склонен думать, что от уровня развития творческих сторонинтеллекта во многом зависит и нравственная основа человека. Л.А.: А мне думается, что она зависит больше от направленности этихспособностей, от точки приложения их в жизни. Чем больше человек хочет отдатьлюдям, тем он нравственнее, независимо от того, сколько он отдает. Б.П.: Что значит отдать? Это ведь тоже с умом делать надо: кому отдать? Зачемотдать? Развитый творческий ум - вот гарантия правильной ориентировки во всехсферах человеческой деятельности, в том числе и в нравственных ценностях. Л.А.: Да, но можно превосходно понимать, что такое хорошо и что такое плохо, а тем не менее руководствоваться в жизни совсем не этим пониманием. Разве мыне встречали в жизни очень умных людай, судящих обо всем весьма глубоко итонко, а в практической жизни, в реальном общении с людьми " неумелых", беспомощных или даже деспотичных и бездушных? Совершенно убеждена, что, например, школьная жизнь ребенка зависит не только от его здоровья иумственного развития, но и от того, каков он будет в ребячьем коллективе: отзывчив или эгоистичен, общителен или замкнут, сможет остаться самим собой вразных, подчас очень сложных ситуациях и в то же время не станет лиобособляться, страдая от одиночества. Это все зависит от того, каков у негобыл опыт общения с самыми разными людьми до школы: было ли ему о комзаботиться, с кем поспорить, перед кем отстоять себя, научился ли он жалеть, сочувствовать, понимать других и почувствовал ли он ни с чем не сравнимуюрадость сделать что-то для людей, радость отдачи, радость ощущения нужностилюдям? Как трудно мы шли к пониманию всех этих, в общем-то, азбучных истин. И большевсего на этом пути нам помогло то, что у нас была большая семья, где детишкиестественно вступали в разнообразнейшие связи со взрослыми и между собой(помощь, забота, подражание, отстаивание, обида, жалость и т.д. и т.п.), анам тоже, естественно, приходилось регулировать эти отношения, налаживать их, а при этом меняться самим и менять многие свои педагогические и житейскиепредрассудки. Больше всего нелепых ошибок делали мы, конечно, в самом начале, когда родился Первый, Удивительный, Неповторимый и Единственный. Хорошо, чтоон недолго оставался таковым - уже появление второго ребенка многое поставилона свои места, а к тому времени, когда родилась дочка - третий малыш в семье, - мы уже основательно поутратили свою родительскую самонадеянность и началиучиться... у своих детей.И дети нас учат Вот как это было. Когда нашему первенцу было года полтора, мы, например, обучали его самостоятельности таким образом: если малыш попадал в трудноеположение (шлепнулся, или застрял где-нибудь, или что-то не мог достать), мы" не обращали на это внимания", не помогали ему, несмотря на все его слезы ивопли, - пусть сам учится выбираться из трудностей. Мы останавливали бабушку, жалеющую внука и стремящуюся ему помочь, сердились, если кто-нибудь советовалчто-то предпринять, чтобы прекратить крик. И, в общем-то, добивались успеха: малыш сам действительно выбирался из затруднения. И все было бы хорошо, еслибы не такая " деталь", на которую мы как-то сначала не обращали внимания: вовремя очередного " урока" страдали больше всех окружающие. Сами того неподозревая, мы учили малыша... не считаться с остальными. И не только этому.Когда стал подрастать второй сын, мы и с ним поступали так же. И вот однаждыя увидела такую картину: младший плачет от ушиба и испуга, а его трехлетнийстарший брат даже не взглянет в его сторону - точь-в-точь как мы, взрослые.Но мы-то не смотрели с умыслом (пусть сам справится с бедой), а тут былопросто равнодушие, безразличие к слезам братишки. Это неприятно поразиломеня. Тогда-то я и взглянула на себя, на нашу " воспитательную меру" состороны и поняла, почему она подчас раздражает окружающих. Подобные детские " уроки" исподволь навели нас на самые серьезные размышленияо разных сторонах отношений между детьми и взрослыми: о контроле и доверии, опоощрении и наказании, о послушании и капризах и т. д. Один из этих уроковмне запомнился на всю жизнь. Я расскажу о нем подробно, потому что именно онзаставил меня по-новому взглянуть на очень сложную проблему - проблемунаказаний. Это было лет пятнадцать назад. Однажды мы ужинали несколько позже, чемобычно. Младший сынишка - ему было тогда чуть меньше года - сидел у меня наколенях и немного куксился: уже хотел спать (это я сейчас поняла бы, а тогдане понимала). Взяв со стола ложку, он потянул было ее в рот, но уронил на поли заплакал. Я спустила его с коленей на пол и сказала: - Подними ложку! Он заплакал еще громче. Логика моих последующих действий была такова: " Ахтак: ты роняешь, не поднимаешь, да еще и ревешь - тебя следует за этонаказать, чтоб запомнил и не повторил в следующий раз". Вслух же я говорю: - Не плачь, подними ложку, тогда я тебя возьму на руки. Малыш шлепается на пол, отпихивает ложку в сторону и заливается плачем пущепрежнего. - А... ты еще и не слушаешься! " Ну, разумеется, этого оставить нельзя, -думаю я, - надо обязательно настоять на своем, а то в следующий раз он..." -такова привычная и убедительная формула взрослых. И я настаиваю, да ещегрозным тоном: - Немедленно подними ложку, иначе!.. Малыш валится на пол и ревет взахлеб, причем рев этот не капризный, а иной, скорее жалобный какой-то... Я теряюсь, мне его жалко, хочется его поднять, успокоить (сейчас-то я бы так и сделала) - ведь он просто хотел спать. К томуже за столом все перестали есть - какая уж тут еда. Но тогда... я твердо стоюна своем, памятуя: нельзя потакать капризам - раз, и нельзя допускать, чтобытвое требование не выполнялось - два. А рев не прекращается. В смятении я почти кричу: - Ну, тогда не нужен ты мне такой! - и выбегаю из кухни. Останавливаюсь посреди комнаты и сама вот-вот расплачусь - от бессилия, отжалости, от того, что происходит что-то не то, а я не знаю, как надо... Изкухни доносится яростный рев - теперь уже не жалобный, а отчаянный, протестующий. Когда это кончится?! Проходит пятиминутная вечность... Наконецслышу: рев в кухне стихает, раздается тяжелое шарканье. Из-за двери - начетвереньках (это он-то, к тому времени уже умеющий хорошо ходить? ) -появляется мой несчастный сын, зареванный, всхлипывающий... Я еще держусь, не бросаюсь ему навстречу, и он, изнемогая, ползет ко мне и, обхватив мои колени, начинает горько так, жалобно всхлипывать. Тут -наконец-то! - пожтели в тартарары все мои " твердые установки", я опускаюсь кнему на пол, и мы плачем оба, крепко обняв друг друга. Это слезы облегчения и радости: мы опять рядом, вместе. А минуты черездве-три он уже спит, еще всхлипывая изредка во сне и долго не отпуская моюруку. Да я и сама не могла никак с ним расстаться. Я смотрела на егоосунувшееся личико с размазанными по щекам слезами и впервые в жизни вдругпочувствовала огромную вину перед крохотным человеком. Ведь я была такнесправедлива к нему! Он искал у меня понимания и помощи, а получил - запростую оплошность - самое жестокое наказание: от него отказалась мама. Онпротестовал как мог, а я... даже не пыталась его понять, шла в своихдействиях из каких-то затверженных правил, а не от ребенка и его состояния. Пожалуй, с этого самого " урока" и началась моя материнская учеба, непрекращающаяся по сей день: я учусь понимать своих детей! Сложная это оказалась наука. Нет возможности здесь рассказать о многихошибках и промахах, которые допускали мы, взрослые, в общении с детьми.Нелегко было отказаться от убеждения, что мы правы уже потому, что мывзрослые, а они должны нам беспрекословно подчиняться только потому, что онидети. Еще труднее было в неудачах научиться не сваливать вину на ребят и навнешние обстоятельства, а посмотреть сначала на себя: что ты делаешь не так? И представьте себе, почти всегда причину обнаруживаешь в собственнойнеумелости, нетактичности, непродуманности, недальновидности. Вот еще пример.Кто кого наказал? |
Последнее изменение этой страницы: 2017-04-13; Просмотров: 312; Нарушение авторского права страницы