Активное и пассивное обучение

 

Дорожка была неровной и пыльной и вела к маленькому городу в низовье. Несколько деревьев остались разбросанными по склону, но большинство из них было срублено для дров, и надо было подниматься на приличную высоту, чтобы найти густую тень. Там, вверху, деревья не были больше низкорослыми и искалеченными человеком, они вырастали в полный рост, с толстыми ветвями и нормальной листвой. Бывало, люди срезали ветку, чтобы отдать ее листья на съедение козам, и, когда она становилась голой, они пускали ее в расход на дрова. На более низких уровнях была нехватка древесины, и теперь они шли выше, карабкаясь и разрушая. Дожди уже не были столь обильны, как раньше, население увеличивалось, и людям надо было жить. Был голод, и люди жили так же безразлично, как и умирали. Здесь поблизости не было никаких диких животных, они, должно быть, ушли повыше. Было видно несколько птиц, порхающих среди кустарников, но даже они выглядели потрепанными, с некоторыми сломанными перьями. Черно-белая сойка оглушительно верещала, перелетая с сука на сук одинокого дерева.

 

Становилось теплее, и к полудню будет очень жарко. Обильных дождей не было много лет. Земля была выжженной и растрескавшейся, немногие деревья были покрыты коричневой пылью, и не было даже утренней росы. Солнце было беспощадным, день за днем, месяц в за месяцем, и сомнительный сезон дождей был все еще далек. Некоторые козы поднимались на холм с мальчиком, присматривающим за ними. Он был удивлен, увидев здесь кого-то, но не стал улыбаться и с серьезным видом последовал за козами. Это было уединенное место, и из-за поднимающейся высокой температуры была тишина.

 

Две женщины спустились по дорожке, неся на своих головах дрова. Одна была старой, а другая совсем молодой, а ноши, которые они несли, выглядели довольно-таки тяжелыми. Каждая удерживала на своей голове прикрытую рулоном ткани длинную связку сухих веток, связанных вместе зеленой виноградной лозой, и поддерживая ее на месте одной рукой. Их тела свободно покачивались, когда они спускались с холма легкой, бегущей походкой. На их ногах ничего не было, хотя дорожка была неровной. Ноги, казалось, сами находили дорогу, так так женщины никогда не смотрел вниз, они держали головы прямо, а их глаза были налиты кровью и задумчивы. Они были очень худыми, были видны их ребра, а волосы старшей женщины были спутаны и немыты. В одно время волосы девушки, должно быть, были причесаны и смазаны маслом, потому что все еще оставалось несколько чистых, блестящих прядей. Но она тоже была истощенной, и в ней присутствовала некая усталость. Недавно она, должно быть, пела и играла с другими детьми, но это было позади. Теперь же собирание древесины среди этих холмов было ее жизнью и будет, пока она не умрет, с передышками время от времени в ожидании ребенка.

 

Все мы пошли вниз по дорожке. Маленький провинциальный город был на расстоянии нескольких миль, и там они продадут свою ношу за гроши, чтобы только начать завтра снова. Они болтали, с долгими промежутками молчания. Внезапно молодая девушка сказала своей матери, что она голодна, а мать ответила, что они были рождены в голоде, жили в голоде и умирали в голоде, это было их участью. Это было утверждение факта, в ее голосе не было ни упрека, ни гнева, ни надежды. Мы продолжали спускаться по той каменистой дорожке. Не было наблюдателя, слушающего, жалеющего и идущего позади них. Он не был их частью из-за любви и жалости, он был ими, он прекратил быть, а они были. Они не были незнакомками, которых он встретил на вершине холма, они принадлежали ему. Это были его руки, которые держали связки дров, и пот, и истощение, и запах, и голод не принадлежали им, чтобы поделиться ими и погоревать. Время и место прекратили быть. В наших головах не было мыслей, слишком утомленных, чтобы думать, а если все же мы думали, то только о том, как продать древесину, поесть, отдохнуть и начать снова. Ногам на каменистой дорожке никогда не было больно, не причиняло страдания и солнце над головами. Нас было только двое, спускавшихся по этому знакомому холму, проходивших мимо того колодца, где мы обычно пили, шедших дальше через сухое русло припоминаемого ручья.

 

«Я читал и слушал некоторые из ваших бесед, — сказал он, — и для меня то, что вы говорите, кажется очень пагубным. В этом нет никакого точного указания, никакого определенного жизненного пути. Этот восточная точка зрения является наиболее разрушительной, и посмотрите, куда она привела восток. Ваше негативное отношение, а особенно ваша настойчивость на том, что должна быть свобода от всякой мысли, очень сильно вводит в заблуждение нас, жителей запада, которые активны и трудолюбивы из-за темперамента и потребности. То, чему вы учите, в целом противоречит нашему образу жизни».

 

Если позволите заметить, это деление людей на тех, кто с запада, и тех, кто с востока, географически обусловлено и произвольное, не так ли? Оно не имеет никакого фундаментального значения. Живем ли мы на востоке или на западе от некой границы, независимо от того, являемся ли мы коричневыми, черными, белыми или желтыми, мы все люди, страдающие и надеющиеся, боящиеся и верящие. Радость и боль существуют здесь, также как они существуют и там. Мысль не принадлежит ни западу, ни востоку, но человек подразделяет ее согласно его условиям. Любовь не имеет географической характеристики, поддерживаемая как священная на одном континенте и отвергаемая на другом. Разделение человеческих существ происходит ради экономических и эксплуатационных целей. Это не означает, что индивидуумы не отличаются по характеру и тому подобному, есть сходство и все же есть различие. Все это является довольно очевидным и в психологическом отношении, и фактически, не так ли?

 

«Может быть, для вас, но наша культура, наш образ жизни полностью отличаются от восточного. Наше научное знание, медленно развивающееся со времен древней Греции, теперь огромно. Восток и запад развиваются по двум различным линиям».

 

Наблюдая различия, мы должны все же осознать подобие. Внешние проявления могут и действительно варьируются, но позади этих внешних форм и атрибутов убеждения, принуждения, тоска и страхи схожи. Не позволяйте быть обманутым словами. И здесь, и там человек хочет иметь мир и достаток и найти кое-что большее, чем материальное счастье. Цивилизации могут различаться в зависимости от климата, окружающей среды, питания и так далее, но культура во всем мире по существу одинакова: быть сострадательным, избегать зла, быть щедрым, не быть завистливым, прощать и так далее. Без этой фундаментальной культуры любая цивилизация, здесь или там, распадется или ее уничтожают. Знание может быть приобретено так называемыми отсталыми народами, они могут очень быстро изучать «ноу-хау» запада. Они также могут быть подстрекателями войны, генералами, адвокатами, полицейскими, тиранами, могут создавать концентрационные лагеря и все прочее. Но культура — это совершенно иной вопрос. Любовь к Богу и свобода человечества — не так легко достаются, а без них материальное благосостояние немного значит.

 

«Вы правы насчет этого, сэр, но мне хотелось бы, чтобы вы подумали над тем, что я сказал относительно того, что ваши учения являются пагубными. Я действительно хотел бы понять их, и не посчитайте меня невежливым, если я кажусь несколько прямолинейным в моих заявлениях».

 

Что является пагубным и что является созидательным? Большинство из нас привыкли, что нам указывают, что делать. Предоставление и следование указаниям рассматривается как созидательное учение. Быть ведомым кажется созидательным, конструктивным, а для тех, кто вынужден следовать, истина, которая следует за злом, кажется пагубной, разрушительной. Истина — это отрицание ложного, а не противоположность ложного. Истина полностью отличается от созидательного и пагубного, а ум, который думает противоположными понятиями, никогда не сможет осознать ее.

 

«Боюсь, что я не полностью понимаю все это. Не могли бы вы объяснить еще раз? »

 

Вы видите ли, сэр, мы привыкли к авторитету и руководству. Побуждение, чтобы нами руководили, возникает из-за желания быть в безопасности, быть защищенным, а также из-за желания быть успешным. Это одно из наших самых глубоких побуждений, верно?

 

«Думаю, да, но без защиты и безопасности, человек был бы…»

 

Пожалуйста, давайте проникнем в суть дела и не будем делать поспешных выводов. В нашем побуждении быть в безопасности, не только как личности, но и как группы, нации и расы, не построили ли мы мир, в котором война внутри и снаружи определенного общества стала основной заботой.

 

«Я знаю, мой сын был убит в войне за океаном».

 

Мир — это состояние ума, это свобода от всякого желания быть в безопасности. Сердце и ум, которые ищут безопасности, всегда вынуждены быть в тени страха. Наше желание относится не только к материальной безопасности, но гораздо больше к внутренней, психологической безопасности, и именно это желание быть внутри в безопасности с помощью добродетельности, с помощью веры, с помощью нации создает ограниченные и от этого противоречащие группы людей и идеи. Это желание быть в безопасности, достичь желанного результата приводит к принятию указаний, к следованию за примером, к поклонению успеху, авторитету лидеров, спасителей, мастеров, гуру, и все это называют созидательным учением. Но это в действительности бездумность и подражание.

 

«Я понимаю это, но неужели невозможно направлять или быть направляемым, не превращая себя или другого в авторитет, спасителя? »

 

Мы пытаемся понять побуждение, чтобы нами руководили, верно? Что является этим побуждением? Разве оно не результат страха? Не будучи в безопасности, видя вокруг непостоянство, возникает побуждение найти кое-что безопасное, постоянное, но такое побуждение — это импульс страха. Вместо понимания, каков этот страх, мы убегаем от него, и сам этот побег — это страх. Каждый обращается в бегство в известное, а известное является верованиями, ритуалами, патриотизмом, утешающими формулами религиозных учителей, заверениями священников и так далее. Они в свою очередь порождают конфликт между человеком и человеком, и таким образом проблема сохраняется, переходя от одного поколения к другому. Если бы вы стали решать проблему, нужно было бы исследовать и понимать ее корень. Это так называемое созидательное учение, религии, указывающие, что думать, включая коммунизм, придают продолжение страху, так что созидательное учение на самом деле разрушительно.

 

«Думаю, что я начинаю понимать суть вашего подхода, и надеюсь, что мое восприятие правильно».

 

Это не личный, самоуверенный подход, нет личного подхода к истине, также как и к открытию научных фактов. Идея, что существуют отдельные пути к истине, что истина имеет различные аспекты, нереальна, это теоретическая мысль нетерпимых, пытающихся быть терпимыми.

 

«Надо быть очень осторожным, как я понимаю, при использовании слов. Но я хотел бы, если можно, возвратиться к пункту, который я поднял ранее. Так как большинство из нас научили думать — или научили, что думать, как вы выразились, не привнесет ли это нам только больше беспорядка, когда вы продолжаете утверждать различными способами, что всякая мысль обусловлена и что нужно идти за пределы всякой мысли? »

 

Для большинства из нас размышление необычайно важно, верно? Оно имеет определенное значение, но мысль не может найти то, что не является продуктом мышления. Мысль — это результат известного, поэтому она не может постичь неизвестное, непостижимое. Разве мысль — это не желание, желание материальных потребностей или самой высокой духовной цели? Мы говорим не о мысли ученого на работе в лаборатории, или о мысли поглощенного математика и так далее, а о той мысли, которая управляет нашей ежедневной жизнью, нашими повседневными контактами и реакциями. Чтобы выжить, мы вынуждены думать. Размышление — это процесс выживания либо индивидуума, либо нации. Размышление, которое является желанием в его самой низкой и его наивысшей форме, вечно вынуждено быть самоограничивающим, обусловленным. Думаем ли мы о вселенной, о нашем соседе, непосредственно о нас или о Боге, всякое наше размышление ограничено, обусловлено, не так ли?

 

«В том смысле, в каком вы используете слово „размышление“, предполагаю, что да. Но не знание ли помогает сломать это созданные условия? »

 

Разве? Мы накопили знания о таких многочисленных аспектах жизни — о медицине, о войне, о законе, о науке, и, по крайней мере, имеются хоть какие-то знания о нас самих, о нашем собственном сознании. Со всем этим обширным багажом информации свободны ли мы от горя, войны, ненависти? Неужели большее количество знаний освободит нас? Можно знать, что война неизбежна, пока личность, группа, или нация корыстно стремятся к власти, и все же продолжать идти путями, которые ведут к войне. Может ли центр, который порождает антагонизм, ненависть, быть радикально преобразован через знание? Любовь — это не противоположность ненависти, если через знания ненависть превращается в любовь, тогда это не любовь. Это превращение, вызванное мыслью, волей, является не любовью, а просто другим самозащитным приспособлением.

 

«Я вообще не улавливаю этого, если можно так сказать».

 

Мысль — это отклик того, что было, ответ памяти, не так ли? Память — это традиция, опыт, и ее реакция на любой новый опыт — это результат прошлого, так что опыт всегда усиливает прошлое. Ум — это результат прошлого, времени, мысль — это продукт многих вчерашних дней. Когда мысль стремится изменить себя, пробуя быть или не быть этим или тем, она просто увековечивает себя под другим названием, будучи результатом времени, она никогда не сможет понимать бесконечное, вечное. Мысль должна прекратить быть для того, чтобы возникло реальное.

 

Видите ли, сэр, мы так боимся потерять то, что, как мы думаем, имеем, что никогда не проникаем в эти вещи очень глубоко. Мы смотрим на поверхность нас самих и повторяем слова и фразы, которые имеют небольшое значение. Так что мы остаемся мелочными и порождаем антагонизм так же бездумно, как и детей.

 

«Как вы сказали, мы бездумны в нашей кажущейся вдумчивости. Я приду снова, если можно».

 

Помощь

 

Улицы были переполнены, а магазины были полны товаров. Это была богатая часть города, но по улицам передвигались люди разного вида, богатые и бедные, чернорабочие и офисные служащие. Были мужчины и женщины со всех частей света, меньшинство в национальных одеждах, а большинство одеты на западный манер. Было много автомобилей, новых и старых, и тем весенним утром дорогие авто искрились из-за хромированного покрытия и полировки, а лица людей были светящимися и улыбающимися. Магазины также были полны народа, и очень немногие, казалось, осознавали синеву неба. Их привлекали витрины, одежда, обувь, новые автомобили и продовольствие. Всюду были голуби, перелетавшие с места на место посреди множества ног и между бесконечными автомобилями. Был тут и книжный магазин со всеми последними книжными новинками бесчисленных авторов. Люди, казалось, никогда не имели забот в этом мире. Война была далеко, на другой части земного шара. Деньги, продовольствие и работа были в изобилии, и происходило повсеместно получение и расход. Улицы были подобны каньонам между высокими зданиями, и не было никаких деревьев. Было шумно, странная неугомонность была присуща народу, который имел все и в то же самое время ничего.

 

Огромная церковь стояла среди фешенебельных магазинов, а напротив нее был такой же большой банк, и оба были внушительны и очевидно необходимы. В просторной церкви священник в стихари и епитрахили (меховой накидке) проповедовал о Том, кто страдал ради человечества. Люди становились на колени в молитвах, там были свечи, идолы и запах ладана. Священник запевал первым, а прихожане подхватывали. Наконец они поднялись и вышли на залитые солнцем улицы и в магазины с их множеством товаров. Теперь в церкви было тихо, только некоторые остались, забывшись в собственных мыслях. Декорации, богато украшенные окна, кафедра проповедника, алтарь и свечи — все было там, чтобы успокоить человеческий ум.

 

Бога надо искать в церквях или в наших сердцах? Побуждение, чтобы вас кто-то утешил, порождает иллюзию, именно это побуждение создает церкви, храмы и мечети. Мы забываемся в них или в иллюзии всемогущего Государства, а реальное проходит мимо. Незначительное становится всепоглощающим. Истина, или то, что вы пожелаете, не может быть найдена с помощью ума, мысль не может найти ее, к ней нет никакого пути, ее нельзя купить через поклонение, молитву или жертвоприношение. Если мы хотим успокоения, утешения, мы так или иначе получим его, но вместе с ним приходит боль и страдание. Желание утешения, безопасности имеет силу создавать любую форму иллюзии. Только когда ум молчит, есть возможность для возникновения реального.

 

Нас было несколько, и B. начал, спрашивая, необходимо ли получать помощь, если нам надо понять всю эту запутанную проблему жизни. Не должен ли быть направляющий, освещенная сущность, кто сможет показать нам истинный путь?

 

«Не достаточно ли мы пресытились всем этим в течение многих лет? — спросил С. — Я из-за одного этого не ищу гуру или учителя».

 

«Если ты действительно не ищешь помощи, тогда, почему ты здесь? — настаивал B. — Ты хочешь сказать, что избавился от всякого желания руководства? »

 

«Нет, не думаю, что избавился, и мне хотелось бы исследовать побуждение искать руководство или помощь. Я теперь не засматриваюсь на витрины, как это бывало, бегая к различным учителям, древним и современным, как я однажды делал. Но я нуждаюсь в помощи, и хотел бы знать почему. И наступит ли когда-либо время, когда я больше не буду нуждаться в ней? »

 

«Лично я не был бы здесь, если не была доступна помощь от кого-либо, — сказал М. — мне помогли в предыдущих случаях, и именно поэтому я здесь опять. Даже при том, что вы указали на зло из-за следования совету кого бы то ни было, сэр, мне помогли вы, и я буду продолжать приходить на ваши беседы и обсуждения так часто, как смогу».

 

Мы ищем свидетельство того, помогают ли нам или нет? Доктор, улыбка ребенка или прохожего, взаимоотношения, лист, унесенный ветром, изменение климата, даже учитель, гуру — все эти вещи могут помогать. Для человека, который внимателен, помощь есть всюду, но многие из нас в спящем состоянии по отношению ко всему окружающему нас, кроме определенного учителя или книги, и в этом наша проблема. Вы обращаете внимание, когда я говорю что-то, верно? Но когда кто-то другой говорит ту же самую вещь, возможно, иными словами, вы становитесь глухими. Вы слушаете того, кого вы считаете авторитетом, и не внимательны, когда говорят другие.

 

«Но я обнаружил, что то, что вы говорите, обычно имеет значение, — ответил M. — так что я слушаю вас внимательно. Когда другой говорит что-то, это часто простая банальность, глупый ответ, или, возможно, я сам глуп. Смысл в том, что мне помогает слушать вас, так почему я не должен делать этого? Даже если каждый будет упорно утверждать, что я просто повторяю за вами, я буду все же приходить так часто, как мне это удастся.

 

Почему мы открыты для помощи в одном особом направлении и закрыты для каждого другого направления? Сознательно или подсознательно вы можете отдавать мне вашу любовь, ваше сострадание, вы можете помогать мне понимать мои проблемы, но почему я упорно утверждаю, что вы — это единственный источник помощи, единственный спаситель? Почему я создаю вас как авторитет для себя? Я слушаю вас, я внимателен ко всему, что вы говорите, но я безразличен или глух к высказыванию другого. Почему? Не в этом ли проблема? »

 

«Вы не говорите, что мы не должны искать помощь, — сказал Л., — а вы спрашиваете нас, почему мы придаем важность тому, кто помогает, делая из него авторитет для нас. Верно? »

 

Я также спрашиваю, почему вы ищете помощь. Когда кто-то ищет помощь, что за побуждение скрывается за этим? Когда кто-то сознательно, преднамеренно приступает к поиску помощи, разве он хочет помощи, или спасения, утешения? Что же это, что мы ищем?

 

«Есть разные виды помощи, — сказал В. — От прислуги до наиболее выдающегося хирурга, от преподавателя средней школы до самого великого ученого — все они дают некоторую помощь. При любой цивилизации помощь необходима, не только обычного вида, но также и руководство духовного учителя, который достиг просветления и помогает установить порядок и мир человечеству».

 

Пожалуйста, давайте отставим обобщения и рассмотрим, что руководство или помощь значат для каждого из нас. Разве она не подразумевает решение индивидуальных трудностей, болей, печали? Если вы являетесь духовным учителем или доктором, я прихожу к вам для того, чтобы вы мне показали счастливый жизненный путь или вылечили от какой-то болезни. Мы ищем путь жизни у просветленного человека, а знания или информацию у ученого. Мы хотим достичь, мы хотим быть успешными, мы хотим быть счастливыми, поэтому ищем образец для жизни, который поможет нам достичь того, чего мы желаем, священного или светского. Перепробовав многое другое, мы думаем о истине как о высшей цели, окончательном успокоении и счастье, и мы хотим заполучить ее. Так что мы начеку, чтобы найти то, чего желаем. Но может ли желание когда-либо проделать свой путь к действительности? Разве желание чего-то, каким бы благородным это ни было, не порождает иллюзию? И когда желания действуют, разве они не основывают структуру авторитета, подражания и страха? Это фактический психологический процесс, ведь так? И помощь ли это или же самообман?

 

«Я с большим трудом не позволяю себя убедить в том, что вы говорите! — воскликнул B. — Я понимаю причину, значение этого. Но я знаю, что вы мне помогли, и я должен отрицать это? »

 

Если кто-то помог вам, и вы делаете из него ваш авторитет, тогда не мешаете ли вы всей дальнейшей помощи, не только от него, но и от всего окружающего вас? Разве помощь не лежит всюду вокруг вас? Зачем смотреть только в одном направлении? И когда вы так замкнуты, так привязаны, может ли какая-либо помощь достичь вас? Но когда вы открыты, есть бесконечная помощь во всех вещах, от пения птицы до зова человека, от листика травы до необъятности небес. Яд и коррупция начинаются тогда, когда вы относитесь к одному человеку как к вашему авторитету, вашему руководителю, вашему спасителю. Это ведь так, правда?

 

«Кажется, я понимаю то, что вы говорите, — сказал Л., — но моя трудность вот в чем. Я был последователем, искателем руководства много лет. Когда вы указываете на более глубокое значение следования кому-то или чему-то, разумом я соглашаюсь с вами, но часть меня восстает против. Теперь как же мне объединить это внутреннее противоречие так, чтобы я больше не был последователем? »

 

Два противостоящих желания или импульса не могут быть объединены, и когда вы представляете третий элемент, который является желанием объединения, вы только усложняете проблему, вы ее не решаете. Но когда вы понимаете целостное значение просьбы о помощи, следования за авторитетом, пусть это будет авторитет другого человека или же вашего собственного выдуманного образца, тогда само это восприятие кладет конец всему следованию.

 

Молчание ума

 

За далекой дымкой тумана скрывались белые пески и прохладное море, но здесь было невыносимо жарко, даже под деревьями и в доме. Небо больше не было голубым, а солнце, казалось, поглощало каждую частицу влажности. Ветерок, дувший от моря, прекратился, а горы позади, четкие и близкие, отражали палящие лучи солнца. Беспокойная собака лежала, задыхаясь, как если бы ее сердце разорвалось из-за этой невыносимо высокой температуры. Ясные, солнечные дни шли неделя за неделей, в течение многих месяцев, и холмы, больше не зеленые и мягкие из-за весенних дождей, были сожжены до коричневого цвета, земля была сухой и твердой. Но даже теперь в этих холмах была красота мерцающих за зелеными дубами и золотистым сеном с голыми скалами гор выше них.

 

Дорога, ведущая вверх через холмы к высоким горам, была пыльной, каменистой и неровной. Не было никаких ручьев, никакого звука воды. Жара была сильной на этих холмах, но в тени некоторых деревьев вдоль высохшего русла реки было терпимо, потому что здесь дул небольшой легкий ветерок, поднимающийся к каньону от долины. С этой высоты синева моря была видима на многие мили вдаль. Было очень тихо, даже птицы молчали, а синяя сойка, которая была шумной и склочной, теперь отдыхала. Коричневый олень спускался по дороге, внимательный и осторожный, направляясь к небольшой луже воды в так или иначе сухом русле ручья. Он передвигался по камням так тихо, его большие уши дергались, а большие глаза наблюдали за каждым движением среди кустарников. Он напился досыта и было улегся в тени около водоема, но, должно быть, учуял присутствие человека, которого он не мог видеть, поскольку он тревожно пошел вниз по дороге и исчез. А как трудно было наблюдать за койотом, своего рода дикой собакой, среди холмов! Он был того же самого цвета, как и камни, и хорошо старался, чтобы быть незамеченным. Вам пришлось бы прочно зафиксировать свой взгляд на нем, но даже тогда он исчез бы, и вы не могли бы снова различить его. Вы все смотрели и искали какое-либо движение, но его не было бы. Возможно, он мог бы прийти к водоему. Не слишком давно возник отвратительный пожар среди этих холмов, и дикие твари разбежались, но теперь некоторые возвратились. Через дорогу самка перепела вела своих новорожденных цыплят, их было больше дюжины, она мягко подбадривала, ведя их к густому кустарнику. Они были круглыми, желтовато-серыми комочками из пуха, столь плохо знакомыми с этим опасным миром, но живыми и очаровательными. Там под кустарником несколько из них взобрались на спину матери, но большинство их было под ее успокаивающими крыльями, отдыхая от борьбы за рождение.

 

Что связывает нас вместе? Это не наши потребности. Это ни торговля и крупные отрасли промышленности, ни банки и церкви, они всего лишь идеи и результаты идей. Идеи не связывают нас вместе. Мы можем быть вместе из-за удобства, или из-за необходимости, опасности, ненависти или поклонения, но ни одна из этих вещей не скрепляет нас. Они должны все отпасть от нас, так, чтобы мы были одни. В этом уединении есть любовь, и именно любовь скрепляет нас.

 

Озабоченный ум никогда не является свободным умом, неважно, занят ли он возвышенным или тривиальным.

 

Он прибыл из очень далекой страны. Хотя у него был полиомиелит, парализующее заболевание, теперь он был способен ходить и вести автомобиль.

 

«Подобно многим другим, особенно в таком же состоянии, я посещал различные церкви и религиозные организации, — сказал он, — и ни одна из них не дала мне никакого удовлетворения, но поиск никогда не прекращался. Думаю, что я серьезен, но одна из моих трудностей — это то, что я завистлив. Большинством из нас движет амбиция, жадность или зависть, они неустанные враги человека, и все же, кажется, нельзя без них обойтись. Я пробовал выстроить различные типы сопротивления против зависти, но несмотря на все мои усилия, я оказываюсь в ее ловушке снова и снова, она, подобно воде, просачивающейся через крышу, и прежде, чем я осознаю, где я, я еще более сильно завидую, чем когда-либо. Вы, вероятно, отвечали на тот же самый вопрос множество раз, но если у вас есть терпение, я хотел бы спросить, как высвободить себя из этого водоворота зависти? »

 

Вы, должно быть, обнаружили, что вместе с желанием не быть завистливым возникает конфликт противоположностей. Желание или воля не быть этим, но быть тем, приводит к конфликту. Мы вообще полагаем, что этот конфликт является естественным процессом жизни, но так ли это? Эта постоянная борьба между тем, что есть, и тем, что должно быть, считается благородной, идеалистической, но желание и попытка быть независтливым — это то же самое, что быть завистливым, верно? Если по-настоящему понять это, то не будет никакого сражения между противоположностями;, конфликт дуальности прекращается. Это не вопрос, который надо обдумать, когда вы придете домой, это факт, который надо понять немедленно, и такое восприятие — вот что важно, а не то, как быть свободным от зависти. Свобода от зависти приходит не через конфликт ее противоположности, а с пониманием того, что есть, но это понимание невозможно, пока ум заинтересован в изменении того, что есть.

 

«Не является ли изменение необходимостью? »

 

Может ли быть изменение с помощью акта воли? Разве воля — это не сконцентрированное желание? Породив зависть, желание теперь стремится к состоянию, в котором нет зависти, оба состояния — это порождения желания. Желание не может вызвать фундаментальное изменение.

 

«Тогда что вызовет? »

 

Восприятие сути того, что есть. Пока ум или желание стремится изменить себя от этого до того, всякое изменение поверхностно и тривиально. Полное значение этого факта нужно прочувствовать и понять, и только тогда может произойти радикальное преобразование. Пока ум сравнивает, оценивает, стремится к результату, нет никакой возможности изменения, а лишь ряд бесконечных сражений, которые он называет жизнью.

 

«То, что вы говорите, кажется столь истинным, но даже когда я слушаю вас, я обнаруживаю, что я охвачен борьбой за изменение, достижение цели, получение результата».

 

Чем больше вы боретесь против привычки, какими глубокими не были бы ее корни, тем больше силы вы ей придаете. Осознание одной привычки, не выбирая и взращивая искусственно другую, является окончанием привычки.

 

«Тогда я должен молча остаться с тем, что есть, не принимая это, не отклоняя. Это трудная задача, но я вижу, что это единственный путь, если нужна свобода.

 

Теперь я могу перейти к другому вопросу? Разве тело не влияет на ум, а ум в свою очередь на тело? Я особенно заметил это в моем случае. Мои мысли заняты воспоминаниями о том, каким я был — здоровым, сильным, быстрым на подъем — и тем, каким я надеюсь быть, по сравнению с тем, каким я являюсь сейчас. Кажется, я не способен принять мое нынешнее состояние. Что мне делать? »

 

Это постоянное сравнение настоящего с прошлым и будущим причиняет боль и износ ума, не так ли? Оно мешает вам рассмотреть факт вашего существующего состояния. Прошлое никогда не может повториться, а будущее непредсказуемо, так что у вас есть только настоящее. Вы можете адекватно иметь дело только с настоящим, когда ум свободен от бремени прошлой памяти и будущей надежды. Когда ум внимателен к настоящему, без сравнения, тогда есть возможность для других вещей случиться.

 

«Что вы подразумеваете под „другими вещами“? »

 

Когда ум поглощен его собственными болями, надеждами и страхами, нет никакого пространства для освобождения от них. Процесс самоизоляции мысли только наносит вред уму в дальнейшем, так что запускается порочный круг. Озабоченность делает ум тривиальным, мелочным, пустым. Озабоченный ум — это не свободный ум, а озабоченность свободой все еще мелочность. Ум мелочен, когда он поглощен Богом, государством, добродетелью или своим собственным телом. Эта озабоченность телом мешает приспособиться к настоящему, обретению живости и движения, даже ограниченных. Эго, с его озабоченностями, порождает его собственные боли и проблемы, которые затрагивают тело, и беспокойство о телесных болезнях только далее является помехой для тела. Это не означает, что здоровьем нужно пренебрегать, но озабоченность здоровьем, как и озабоченность истиной, идеями, только укрепляет ум в его собственной мелочности. Существует огромное отличие между озабоченным умом и активным умом. Активный ум молчалив, он осознает и разрывается между противоположностями.

 

«Сознательно довольно трудно вобрать все это в себя, но, возможно, подсознание поглощает то, что вы говорите, по крайней мере, я так надеюсь.

 

Я хотел бы задать еще один вопрос. Видите ли, сэр, есть моменты, когда мой ум молчит, но эти моменты очень редки. Я обдумывал проблему медитации и читал некоторые вещи, которые вы сказали о ней, но в течение долгого времени мое тело слишком много для меня значило. Теперь, когда я более или менее привык к моему физическому состоянию, чувствую, что важно искусственно добиться этого молчания. Как приступить к этому? »

 

Разве можно искусственно добиться молчания, тщательно лелеять его и усиливать? И кто тот, культивирующий его? Отличается ли он от всего вашего бытия? Есть ли молчание, спокойный ум, когда одно желание доминирует над всеми остальными, или когда оно устраивает сопротивление против них? Есть ли молчание, когда ум дисциплинирован, сформирован и контролируется? Разве все это не подразумевает надсмотрщика, так называемое высшее «я», которое контролирует, судит, выбирает? А есть ли такая сущность? Если есть, не является ли она продуктом мысли? Мысль, подразделяя себя как высшую и низшую, постоянную и непостоянную, является все еще результатом прошлого, традиции, времени. В этом разделении он находит его собственную безопасность. Мысль или желание теперь ищут безопасности в молчании, и поэтому они просят метод или систему, которая предлагает то, что требуется. Вместо мирских утех они теперь жаждут удовольствия от молчания, таким образом, они порождают конфликт между тем, что есть, и тем, что должно быть. Нет никакого молчания, где есть конфликт, подавление, сопротивление.

 

«Не стоит стремиться к молчанию? »

 

Не может быть никакого молчания, пока есть стремящийся. Молчание спокойного ума может быть только, когда нет стремящего, когда нет никакого желания. Не отвечая, задайте этот вопрос самому себе: может ли замолчать все ваше бытие? Может ли единый, целостный ум, сознательный, также как и подсознательный, быть спокойным?

 

Довольство

 

Самолет был переполнен. Он летел на высоте в двадцать с лишним тысяч футов над Атлантическим океаном, а ниже был виден толстый ковер из облаков. Небо выше было ярко-синим, а солнце было позади нас, мы держали курс на запад. Дети играли, бегали вверх и вниз по проходу, а теперь, вымотавшись, они спали. После долгой ночи все до одного не спали, курили и пили. Впереди сидящий мужчина рассказывал другому о своем бизнесе, а женщина на заднем сиденье описывала в довольных тонах те вещи, которые она купила, и размышляла на тему, сколько пошлины ей придется заплатить. На той высоте полет был ровным, не было ни одной воздушной ямы, хотя ниже нас дули резкие ветра. Крылья самолета были яркими в ясном солнечном свете, и пропеллеры вертелись плавно, разрезая воздух с фантастической скоростью. Ветер был позади нас, и мы летели с скоростью более, чем три сотни миль в час.

 

Двое мужчин на расстоянии всего лишь узкого прохода говорили довольно громко, и было трудно не подслушать то, о чем они говорили. Они были крупными людьми, а один имел красное, обветренное лицо. Он объяснял то, каков бизнес охоты китов, насколько опасно это было, какая от этого имелась прибыль и какими ужасно бурными были моря. Некоторые киты весили сотни тонн. Считалось, что матерей с детенышами нельзя убивать, и при этом не разрешалось убивать больше, чем определенное количество китов в пределах указанного времени. Убийство этих огромных монстров, очевидно, было разработано большей частью с научной точки зрения, каждая группа имела специальную наработку для выполнения того, для чего она была технически обучена. Запах промышленного судна был почти невыносим, но к нему привыкаешь, как почти к любому. Но в этом крутились большие деньги, если все шло хорошо. Он начал объяснять то удивительное очарование от убийства, но в тот момент принесли напитки, и предмет беседы сменился.

 

⇐ Предыдущая12345678

Поделиться: